Текст книги "Сомнительные ценности"

Автор книги: Джоанна Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Одурманенная, завороженная, Катриона вдруг словно раздвоилась. Он вновь был тем самым Хэмишем, влечение к которому она почувствовала с первой же встречи, – обаятельным, неотразимым, страстным. Казалось таким соблазнительным просто расслабиться и поплыть по течению, предоставить ему, как опытному кормчему, провести ее сквозь бурный водоворот в озеро блаженной раскрепощенности. Однако под толщей воды скрывались невидимые препятствия, и главными из них были ее собственные моральные устои. Разве сможет она поступить так, как посоветовала Элизабет – поцеловать и убежать?

Но Хэмиш, одержимый своим пылким желанием, по-видимому, не замечал ее колебаний.

– Где мы этим займемся? – похотливо улыбаясь, спросил он. – В кухне, в спальне или в гостиной? Или прямо здесь, в холле, на полу? Катриона, дорогая, я томлюсь по тебе уже несколько недель, которые показались мне месяцами или даже годами. Я думаю о тебе каждый день, каждый час, я целую и ласкаю тебя в моих снах и теряю в ночных кошмарах. Ты чудишься мне на улице среди прохожих, я вижу тебя в окнах пролетающих мимо автобусов и машин, но это никогда не оказываешься ты! Я вижу тебя в своем бокале вина, в тарелке с едой, среди газетных строчек и даже в ветровом стекле, когда веду машину. Ты постоянно присутствуешь в моих фантазиях, в моих мечтах, в самых глубоких и сокровенных моих желаниях. Но фантазии и мечты не могут заменить твое неповторимое, теплое, полное жизни чудесное тело, о моя милая Катриона!

Произнося этот пронизанный чувственностью монолог, он постепенно раздевал ее. Осторожно стащил с плеч Катрионы жакет и зарылся губами в ямочку на ее шее, потом заставил девушку опуститься на ковер и начал расстегивать пуговицы на ее блузке. Между пылкими фразами он сквозь тонкий шелк целовал ее груди. Загипнотизированная его речами, Катриона лежала неподвижно, глядя на шелушащееся пятно краски на потолке и не понимая до конца, сон это или явь. Она не знала, хочет ли она того, что сейчас произойдет, или просто у нее не хватает сил сказать «нет».

– У тебя самое красивое тело из всех, которые я когда-либо видел, – произнес Хэмиш, пожирая ее глазами, и начал расстегивать пояс. – И самая очаровательная, самая пышная, самая яркая в целом мире грива!

В это мгновение зазвонил телефон.

ГЛАВА 16

– Не отвечай, – настаивал Хэмиш. – Пусть звонит.

Но пронзительный звук вывел Катриону из оцепенения. Все ее сомнения всколыхнулись с новой силой, и она начала подниматься, собираясь ответить на звонок.

Хэмиш схватил ее за руку и попытался остановить.

– Не надо, Катриона. Позвонит и перестанет. Не ходи!

Его голос сорвался в фальцет – Хэмиш вдруг испугался, что сейчас она отойдет от него, и он уже никогда не сможет ее вернуть. Он не хочет, чтобы она подходила к телефону! Как она не может этого понять? Разве она не видит, как пульсирует его кровь, не понимает, что его тело болит от неистовой тоски по ней? Она намеренно ломается и капризничает, сознательно его раздражает. Хэмиш испытывал громадное искушение применить силу – схватить ее, удержать, опрокинуть на ковер и заставить ему покориться.

– Я должна взять трубку. Хэмиш, пусти меня! – Катриона выдернула руку и, подхватив свою блузку, убежала на кухню. Сдернув со стены переносной аппарат, она нажала кнопку «ответ».

– Алло, – еле слышно выдохнула она. – Катриона Стюарт. Слушаю вас.

– Добрый день, Катриона. Это Роб Гэлбрайт.

– О-о! Как поживаете? – Одновременно стараясь выровнять дыхание, надеть блузку и продолжать разговор, Катриона в итоге едва не уронила телефон. – Ой! Извините.

– Что случилось? – с изумлением спросил Роб, услышав треск и шум. – Неужели вы настолько удивились моему звонку?

Хэмиш сидел на полу посреди холла, уткнув голову в колени. Нужно как-то ухитриться и собрать себя по частям, думал он. Пришлите подъемный кран.

– Все в порядке, – заверила Роба Катриона, накидывая блузку на плечи. – Я чуть не уронила трубку, вот и все. Я сейчас на кухне.

– Готовите и моете? – усмехнулся он.

– Ни то ни другое. Просто слоняюсь без дела. Вы хотели поговорить о фильме?

– Нет. Я не стал бы звонить вам домой в воскресенье, чтобы поговорить о фильме, тем более что в последнее время он отнюдь не относится к числу моих излюбленных тем.

– Вот как? – удивилась Катриона, ведь вначале он выказывал такой энтузиазм и так старательно убеждал ее в необходимости дополнительного финансирования.

К этому моменту Хэмиш в достаточной степени пришел в себя, чтобы воспринимать ее часть разговора. Услыхав упоминание о фильме, он сразу же вообразил, что это звонит тот нечесаный актер с мерзкой ухмылкой, который так не понравился ему при первой же встрече. Открыв, что Андро Линдсей является одним из директоров «Пресипити Сити Продакшнз», Хэмиш получил некоторую пищу для размышлений и долго колебался, но в конце концов решил, что ему легче поладить с Катрионой, если он согласится финансировать фильм, чем если он ей откажет. Все остальные сведения, которые ему удалось собрать о фильме, были положительными, и он не мог отрицать, что, как и говорила Катриона, это во всех отношениях подходящий для него проект.

– Я звоню, чтобы пригласить вас на Пасху в Глендоран, – торопливо проговорил Роб, как будто боялся, что она положит трубку. – Я подумал, что вы, вероятно, поедете на Скай повидаться с семьей и, может быть, согласитесь заехать к нам на обратном пути. Я проведу там вторую половину воскресенья и весь понедельник. Было бы так приятно снова с вами встретиться.

На линии воцарилась тишина. Почему она молчит, в панике спрашивал себя Роб. Вероятно, его страхи были оправданы, и Андро внушил ей отвращение ко всему клану Гэлбрайтов.

Однако на самом деле Катриона просто не знала, что сказать. Наверно, со стороны все это выглядит ужасно смешно, подумала она. Она позволяет раздеть себя мужчине, которого не хочет, а в это время ее приглашает к себе мужчина, брат которого не захотел ее и который, наверно, тоже отказался бы от приглашения, если бы увидел ее в данных обстоятельствах, и все из-за этого злосчастного миллиона фунтов! Мысленно перебирая эту цепь событий, Катриона наконец поняла, что она должна сейчас сделать, невзирая ни на какие возможные последствия.

– Вот что… Вы не сочтете меня невежливой, если я попрошу разрешения перезвонить вам попозже, чтобы дать ответ? – спросила она, понимая, что Хэмиш тоже ее слышит.

Роб слегка удивился, но в то же время почувствовал облегчение. По крайней мере он не наткнулся на немедленный и решительный отказ.

– Нет, конечно. Это совсем не срочно.

– О’кей. Обещаю, что не заставлю вас слишком долго ждать. Самое позднее – завтра вечером. Просто вначале я должна уладить кое-какие дела. До свидания.

Она повесила телефон на место и, повернувшись, увидела в дверях голого по пояс Хэмиша.

– Что же это за дела, которые ты должна уладить? – саркастически осведомился он. – Может быть, закончить ту маленькую работенку, которую ты начала десять минут назад? – Хэмиш увидел, как она покраснела. – Ладно, не переживай. Огонь уже погас.

– Извини меня, Хэмиш, – с несчастным видом начала Катриона. – Я все время устраиваю какую-то жуткую путаницу.

Она стояла перед ним, понурившись, опираясь на край кухонного стола. Длинные стройные ноги торчали из-под доходящей до бедер просторной кремовой блузы. Катриона напоминала старую рекламу мужских рубашек: «На мужчинах они выглядят еще лучше» и казалась Хэмишу одновременно и дьявольски желанной, и смертельно опасной.

– Да, – печально отозвался он. – Я думаю, это единственное, в чем мы полностью согласны друг с другом. Но чего ты в конце концов добиваешься?

Катриона не замечала, что внутри Хэмиша в это время происходит борьба доктора Джекила с мистером Хайдом. Выдвинув стул, она устало опустилась на него, как будто ноги вдруг отказались ей служить.

– Беда в том, что я постоянно пытаюсь угодить всем людям одновременно, а мой отец всегда повторял, что это невозможно.

Катриона опустила голову и спрятала лицо в ладонях, под занавесом роскошных рыжих прядей. Хэмиш невесело рассмеялся.

– Ха! Было бы прекрасно, если бы ты старалась угодить не всем, а только некоторым. В особенности, если бы в число этих некоторых входил я.

Катриона подняла голову и встревоженно уставилась на Хэмиша.

– Но это так и есть, Хэмиш. Именно тебе я все время старалась угодить больше, чем кому бы то ни было. И только сейчас поняла, что это невозможно.

Он недоверчиво смотрел на нее.

– Прошу прощения, я не ослышался? Ты старалась угодить мне? Что ж, мне жаль тебя разочаровывать, но вынужден заметить, что твои добрые намерения были не слишком очевидны. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы я чувствовал себя хуже, чем сейчас.

Катриона внезапно поднялась и вышла в холл.

– Поскольку у нас, по-видимому, намечается серьезный разговор, то мне нужно хотя бы одеться, – объяснила она, проходя мимо него.

Каким-то чудом Хэмишу удалось сдержаться и не сгрести ее в охапку. Он молча наблюдал, как она надела жакет и юбку и в мгновение ока приобрела холодно-деловитый облик. Ноги ее все еще оставались голыми, и она без всяких комментариев сняла колготки со стойки для зонтов, куда он их забросил, затем подобрала с пола его шелковую рубашку и так же молча вручила ему. Двигаясь резко, как марионетка, он, по-прежнему безмолвствуя, оделся.

Затем Хэмиш проследовал за Катрионой в гостиную, где оба, чувствуя себя скованно и неуверенно, уселись по разные стороны стоящего возле окна викторианского столика. Заходящее солнце, сияя из-за одеяла серых облаков, окрасило небо в необычный лиловый цвет. И снаружи, и внутри собиралась гроза.

– Я чувствую себя ужасно неловко, – призналась Катриона, умоляюще складывая руки. По ее губам скользнуло подобие виноватой улыбки. – Еще в пятницу я пыталась объяснить тебе, как обстоят дела, но, видимо, не сумела найти подходящих слов. Похоже, что ты их просто не услышал.

Хэмиш сложил руки на груди и скрестил ноги, безотчетно пытаясь защититься таким образом то ли от ее слов, то ли от своего темперамента.

– Попробуй еще раз, – буркнул он. – Что ты хотела мне сказать?

– Что больше не могу быть твоей возлюбленной, или любовницей, или парой, как ты это назвал. Не могу, потому что больше не испытываю к тебе соответствующих чувств и не вижу никакого смысла в том, чтобы притворяться. – Избегая взгляда Хэмиша, она смотрела поверх его головы на стену, на висящий там пейзаж Вига, страстно желая перенестись туда и раствориться в нем, стать частью этого маленького безопасного уголка.

– Я чем-то обидел, оттолкнул тебя? – раздраженно спросил Хэмиш.

Он плохо понимал, как себя вести, – ведь еще ни разу в жизни он не наталкивался на открытый и окончательный отказ.

– Нет! В тебе море привлекательности и обаяния – словом, ты совершенно неотразим! Это я проявила недопустимое легкомыслие, когда позволила вскружить мне голову. Признаюсь, после того, как мы в первый раз… занимались любовью, я была выбита из колеи, опьянена, околдована, – Катриона вспыхнула, и ее голос упал почти до шепота. – Но когда я немного пришла в себя, то поняла, что это только ослепление, наваждение, а не любовь. У наших отношений не было твердого фундамента, Хэмиш. Это был захватывающий эпизод, прыжок в бездну, сказочное приключение, но оно кончилось.

– Понимаю. Корабли приходят и уходят. – Он разжал руки и с угрожающим видом подался к ней. В первый раз Катриона почувствовала укол страха, поняв, что он на волосок от того, чтобы взорваться. – Предполагается, что я должен с этим смириться? Принять все, как должное, оставить тебя в покое и, высоко подняв голову, идти своей дорогой? – Хэмиш встал и начал кружить по комнате, как тигр по клетке. – А что, если я не соглашусь? Если не могу или не хочу уйти? Если не воспринимаю это как мимолетный эпизод? Осмелюсь напомнить, тут еще замешана такая мелочь, как миллион фунтов, вложенный в фильм, не говоря уже о моем счете, который будут рады принять в любом банке!

– Это угроза? – внутренне сжавшись, спросила Катриона. Она знала, что он способен осуществить ее, и, более того, подозревала, что он не остановится и перед тем, чтобы прибегнуть к насилию. – Надеюсь, что нет. Я верю, что мы можем остаться друзьями, Хэмиш. Друзьями и коллегами.

– Нет! – выкрикнул он и, круто развернувшись на каблуках, угрожающе навис над ней. – Нет, это невозможно, потому что я никогда не смогу смотреть на тебя и при этом не испытывать безумного желания обладать тобой. Ты отравила меня, ты проникла мне под кожу, как клещ, и при одном взгляде на тебя у меня всегда будет начинаться зуд!

Он замолчал на полуслове, осознав, что происходит нечто непредвиденное:

– Какого черта ты смеешься? Над чем тут можно смеяться?

Но Катриона ничего не могла с собой поделать. Это была своего рода защитная реакция. Зажав рот руками, она тряслась от беззвучного хохота, но глаза ее были полны ужаса. Наконец она смогла выдавить:

– Извини меня. Я не хотела смеяться. Но твое сравнение с клещом показалось мне таким нелепым! – Катриона сделала несколько глубоких вдохов. – Пойми, Хэмиш, я обыкновенная хайлэндская девушка – или женщина, если так тебе больше нравится – с провинциальными взглядами, с простым характером, из плоти и крови. Я не из тех роковых красавиц, которые проглатывают мужчин, высасывают их и потом выплевывают. Да, признаю, что совершила ошибку. И я искренне раскаиваюсь. Я не должна была соглашаться смотреть Пикассо. Я не должна была ехать с тобой в Лондон и, главное, не должна была делать вид, что все хорошо, когда все уже было плохо. Но все это произошло из-за моей глупости и наивности, а не из-за того, что я такая хитрая, изворотливая, неискренняя и хотела расколоть тебя на миллион фунтов, и не потому, что я цепляюсь за свое место в банке. Кстати, я вообще разочаровалась в своей работе. Мне не нравятся ситуации, в которые я из-за нее попадаю, мне не нравится большая часть людей, с которыми я сталкиваюсь в банке, мне не нравится, что деньги в этом мире имеют такую беспредельную власть. Скорее всего, мне не следовало становиться банкиром, я не гожусь в содержанки и не собираюсь становиться твоей или чьей-нибудь еще «парой» только потому, что мои ноги, глаза, волосы и губы соединились определенным образом. Мозги, деньги, даже красота – если, по-твоему, это и есть то, чем я обладаю, – все эти ценности кажутся мне сомнительными, и я все больше убеждаюсь, что могу прекрасно без них обойтись.

К концу этого монолога с лица Катрионы исчезли все признаки веселья, и она, поникнув, сгорбилась на стуле, как будто ее окончательно покинули все силы. Несколько секунд Хэмиш молча смотрел на нее.

– Откуда вдруг все это взялось? – с изумлением спросил он. – С кем это, черт побери, ты сейчас разговаривала?

Катриона подняла брови.

– По телефону? – удивленно переспросила она. – Да так, неважно. Во всяком случае, он тут совершенно ни при чем.

– Да? Однако, кто бы это ни был, настроение у тебя переменилось именно после его звонка. Когда я приехал, ты едва не растаяла в моих объятиях, и вдруг, после трехминутного разговора, превратилась в колючку. Пожалуй, лучше бы мне оказаться на месте того парня на другом конце провода. Судя по всему, ему удается на тебя влиять, а у меня это перестало получаться.

Хэмиш метнул на нее яростный взгляд из-под насупленных бровей.

Сознательно идя на риск, Катриона встала и двинулась к нему. Приблизившись, она положила руки ему на плечи и поцеловала в щеку. Это был поцелуй сострадания, но не страсти.

– Никто другой не имеет ни малейшего отношения к тому, что произошло между нами, – твердо сказала она. – Телефонный звонок заставил меня очнуться, вот и все. Благодаря ему я увидела, что веду себя глупо и эгоистично и пора расставить по местам свои приоритеты, одним из которых являешься ты, Хэмиш. Не Хэмиш Мелвилл, миллионер, но Хэмиш Мелвилл – джентльмен – добрый, щедрый, милый человек, которого я очень хочу сохранить в числе своих друзей, чьего сына я хочу видеть счастливым и благополучным и чья жена, вероятно, любит его так, как подобает любить жене.

Хэмиш снял ее руки со своих плеч и сжал их в ладонях.

– Катриона, Катриона, – печально повторил он, мужественно изображая скорбь, в то время как истинными его чувствами в этот момент были негодование и досада. – Кого я должен в тебе видеть? Банкира, которого против воли заставили заниматься моими делами, равнодушную сиделку или неразгаданную тайну?

– Друга. – Она умоляюще взглянула на него. – Друга, хорошо? Пожалуйста.

– Проклятье! – громко вырвалось у Хэмиша после долгой, напряженной паузы, и, наконец смирившись, он пожал плечами. – Ах ты ведьма! Я ни в чем не могу тебе отказать.

Элисон ошеломленно уставилась на Катриону.

– Я не верю своим ушам! Ты сыграла такую шутку с Хэмишем Мелвиллом и, несмотря на это, он все еще разговаривает с тобой и все еще держит свои деньги у «Стьюартса»?! Полагаю, ты заслуживаешь Нобелевской премии мира. Тебе следовало бы работать в дипломатическом корпусе.

– Скорее, в МИ-5, – рассмеялась Катриона, – главой Департамента грязных дел. Но ты должна внушить Джону, чтобы он ни в коем случае ничего не рассказывал ни Брюсу, ни Дональду. Я не хочу, чтобы лорд Невис узнал, насколько он был близок к тому, чтобы потерять своего самого крупного клиента.

Был понедельник, и они с Элисон вновь зашли перекусить в бар напротив банка, но сегодня атмосфера между ними была значительно теплее, чем когда они приходили сюда в последний раз.

– Можешь об этом не беспокоиться. Кстати, твой высокочтимый президент сейчас, должно быть, упивается счастьем, потому что только что он с моей помощью приобрел новую картину – потрясающий пейзаж Мак-Таггарта, который бывший владелец отдал ему в счет своего астрономического долга банку. Дело было сугубо конфиденциальное, и я считаю, что это моя лучшая сделка за этот год.

Элисон с горделивым видом начала есть тост.

– Как долго ты еще собираешься работать, Элисон? – спросила Катриона. – Ты уже думала о том, как совместить грязные пеленки с изящным искусством?

– По-настоящему еще не думала, – состроила гримаску Элисон. – Джон хочет, чтобы я вообще бросила работу, но я не согласна. Разве можно позволить, чтобы все мои знания об изобразительном искусстве, накопленные за много лет, растворились в бутылочках с грудным молоком и укропной водичкой? – Она выразительно затрясла головой.

– Я думаю, это будет зависеть от твоего самочувствия, – заметила Катриона. – Трудно представить, что ты сможешь совместить гуляние с коляской и полноценную карьеру, но кто знает.

Элисон насмешливо взглянула на подругу:

– Ты уверена, что хочешь продолжать эту тему?

– А почему нет? – растерялась Катриона.

– Потому что у меня сложилось стойкое впечатление, что тебе не хочется говорить о детях, – объяснила Элисон. – Или, может быть, ты избегаешь упоминаний именно о моем ребенке?

Лицо и шея Катрионы медленно залились краской.

– О Господи, – вздохнула она. – Я-то надеялась, что ты ничего не замечаешь. Меньше всего на свете мне бы хотелось обижать тебя, особенно сейчас.

– Почему особенно сейчас? – с чувством произнесла Элисон. – Ты что, думаешь, что беременность делает женщину эмоционально хрупкой и более уязвимой? Или заставляет ее всецело сконцентрироваться на себе? Что меня обижает, так это подобное мнение. Это ты хрупкая и уязвимая, как хрусталь, Катриона Стюарт, и столь же прозрачная.

– Совсем не умею притворяться? – смущенно уточнила Катриона. – Вся как на ладони?

– Вот именно. Но что это значит? Тебе не нравится мой ребенок? Ты его не любишь? – Элисон делала вид, что обижена, но в глазах у нее плясали веселые искорки.

– Что ты, конечно, люблю, то есть буду любить, когда он родится, – заверила Катриона. – Если хочешь знать правду, то дело в том, что я дико, постыдно и непростительно тебе завидую.

– Я не думаю, что это так уж ужасно, – мягко сказала Элисон. – Я целую вечность завидовала всем беременным, пока сама, если можно так выразиться, не впала в это состояние.

– Неужели? – Катриона чувствовала одновременно и облегчение, и удивление. – Кстати, почему ты говоришь: «впала»? Как будто стать беременной – все равно что стать падшей! Тут попахивает первородным грехом, Адамом и Евой и злополучным яблоком.

– Ну, яблоки все-таки падают с деревьев, разве нет? Не забудь об Исааке Ньютоне. Так или иначе, то, что ты мне завидуешь, – хороший признак. Может быть, это заставит тебя искать… и в конце концов сделать правильный выбор.

Катриона отпила немного белого вина и сморщилась:

– Я не уверена, что смогу быть столь расчетлива.

– Разве кто-то говорил о расчетливости? Насколько мне известно, гормоны не умеют считать, – фыркнула Элисон. – Но, по крайней мере, может быть, впредь ты будешь держаться подальше от женатых мужчин.

Катриона передернулась.

– Можешь быть спокойна, мне не нужны дополнительные предостережения на этот счет. Знаешь, что самое забавное? Когда я узнала, что ты беременна, ты сразу стала казаться мне какой-то другой. Не милой старушкой Элли, а кем-то неизмеримо более важным, значительным, на кого я могу смотреть только снизу вверх. И ты стала уже не одним человеком, а сразу двумя, одного из которых я совсем не знала.

– И ты до сих пор видишь во мне это двуликое страшилище? – участливо спросила Элисон.

– Нет. Не знаю, почему, но ты опять стала прежней. Может быть, я просто привыкла к мысли, что теперь ты начнешь округляться.

– Слава Богу!

– Между прочим, есть один вопрос, по поводу которого я нуждаюсь в твоем мудром и дружеском совете. Надеюсь, ты не откажешь мне в такой милости? Как по-твоему, что мне делать с Робом Гэлбрайтом? – перейдя на серьезный тон, закончила Катриона.

– Роб Гэлбрайт?.. Ах, да – мистер «Комплишн Бонд». А он-то вдруг откуда взялся?

– Он пригласил меня в гости на Пасху. В свой деревенский дом, ну, ты знаешь, поместье Лохаберов в Глендоране, – с оттенком неуверенности объяснила Катриона.

Несмотря на то что она уже позвонила Робу и дала согласие, девушка все еще пребывала в замешательстве. Она никак не могла понять, почему человек, которому лучше, чем кому бы то ни было, известно все, что произошло между ней и его братом, тем не менее хочет поддерживать с ней отношения. Катриона по-прежнему испытывала определенное предубеждение к членам семейства Гэлбрайтов, считая всех их неразборчивыми в средствах, бессердечными эгоистами.

– Вот как? – удивилась Элисон. – Но ведь он – брат Андро, не так ли? Мне казалось, что ты хочешь полностью порвать все связи с Андро.

– При всем желании я не могу этого сделать. Хэмиш ожидает, что я буду присматривать за его деньгами, вложенными в фильм, а после всего, что произошло, разве я могу ему отказать? – напомнила подруге Катриона.

– Не знаю, – задумалась Элисон. – По-видимому, тебе удалось сделать с Хэмишем Мелвиллом то, что еще не удавалось никому. Однако, поскольку я не имею сомнительного удовольствия быть знакомой с братьями Гэлбрайтами, я не чувствую себя достаточно компетентной, чтобы давать тебе советы по их поводу. А тебе хочется ехать?

– Я все равно буду проезжать мимо по дороге со Ская, к тому же смогу навестить Каррузерсов, которые тоже меня приглашали… – растерянно произнесла Катриона.

– На тебя большой спрос, – улыбнулась Элисон. – Почему бы тебе немного не развеяться?

– Ты считаешь, мне следует поехать?

– А почему бы и нет? Это всего лишь один день твоей жизни, и никогда не знаешь, что из него может выйти.

– Ты заговорила совсем по-другому. Когда приглашал Хэмиш, ты меня отнюдь не поощряла.

– Теперь совсем другое дело, – не отступала Элисон. – Что бы ты о нем ни говорила, на мой взгляд, Хэмиш не более чем хитрый змей-искуситель, а это приглашение как-никак исходит от сына твоего босса.

– «Положение обязывает», и все такое? – съехидничала Катриона.

– Совершенно верно, дорогая! – согласилась Элисон и весело подмигнула.

После кинопроб Андро вернулся из Лондона крайне недовольный. Директор со стороны «Минервы», сдержанный, замкнутый и независимый человек по имени Сэм Фокс, выразил свое мнение по поводу исполнителей двух главных ролей – Дэвида Балфора и Катрионы Друммонд, однако его выбор совершенно не устраивал Андро, и он, прихватив видеозаписи кинопроб, чтобы представить их на суд Изабель, вылетел в Эдинбург.

– Андрина Гордон в роли Катрионы меня вполне устраивает, – объяснял он, вставляя кассету в видеомагнитофон их подвальной студии. – В жизни она едва ли является образчиком хайлэндской непорочности, но достаточно талантлива, чтобы изобразить невинность, и, вот увидишь, она блестяще сыграет Катриону. К тому же у нее почти идеальный акцент, даже без всяких звукорежиссерских ухищрений. Но, если хочешь знать мое мнение, то выбор Сэмом исполнителя роли Дэвида – типичный пример американской самонадеянности. Вот взгляни.

Изабель покрутила ручку, и на экране монитора ожило изображение симпатичного темноволосого юноши. Марк Соль был совсем молодым английским актером, но уже добился большой известности, сыграв в телесериале, где ему досталась роль избалованного, закомплексованного папенькиного сынка, ненадежного, непостоянного и отличающегося непостижимой наивностью в отношениях с противоположным полом. Он обладал всеми необходимыми качествами, позволявшими надеяться, что он успешно сыграет Дэвида Балфора, за исключением голоса, точнее, произношения, которое было однозначно, бесспорно и категорически английским, слишком английским!

– Ему никогда не удастся добиться нужного акцента, пусть он хоть из кожи вон лезет, – уверял Андро, раздражая Изабель тем, что непрерывно морщился, дергался и всеми доступными способами выражал нетерпение и досаду. – Я встречался с ним – он никуда не годится. Можешь себе представить, явился на интервью вместе с мамашей? Парню девятнадцать лет! Сэм Фокс считает, что его внешние данные соответствуют роли, а акцент – дело наживное, но я в этом сомневаюсь. Очень сомневаюсь!

– Если бы ты поменьше суетился и не создавал столько шума, то я могла бы составить свое мнение, – буркнула Изабель, вглядываясь в экран. – Почему бы тебе не подняться наверх и не приготовить чай, а я тем временем просмотрю материал в спокойной обстановке?

Недовольно бурча, Андро поплелся наверх, но, вернувшись, мгновенно пришел в ярость, услыхав, как Изабель по телефону убежденно говорит Сэму Фоксу:

– Я согласна с вами, Сэм. Марк Соль выглядит потрясающе. Как раз нужная смесь застенчивости и интеллигентности. А что говорит звукорежиссер?

– Господи Иисусе! – взревел Андро, расплескивая чай по видеомагнитофону. – Ты не можешь его утвердить! Он женоподобный, оцепенелый, невосприимчивый англичанин!

– Одну минуту, Сэм, – сказала в трубку Изабель и повернулась к Андро: – Поосторожней, дорогой, не надо так явно демонстрировать свою ксенофобию.

– Это не ксенофобия! – взвился Андро. – Это художественная, профессиональная оценка – мое резюме, понятно? Мальчишка все испортит, поверь мне на слово.

– Да, Сэм, отличная идея, так и сделайте, – кивнула Изабель, соглашаясь с предложением, сделанным на другом конце провода. – Жду известий от вас.

Она положила трубку и снова повернулась к Андро:

– Сэм собирается попросить звукорежиссера поработать с Марком и после этого устроить еще одну звукозапись, но я думаю, что в любом случае этот парень – то, что нужно. У него есть харизма, несмотря на то, что он совсем еще мальчик.

Андро был вне себя.

– Харизма! У этой пресной лепешки? Да этот юнец – просто шут гороховый. Он провалит нам весь фильм!

Изабель задумчиво посмотрела на него.

– Мы устроим еще одну пробу, – упорствовала она, – и тогда решим окончательно. Ты настоял на своем с Андриной Гордон, Андро. Не можешь же ты каждый раз выигрывать.

В глубине души Изабель подозревала, что Андро считал смуглого, красивого Марка Соля слишком опасным конкурентом. Он претендовал на то, чтобы самому в роли Алана Брека стать главным романтическим героем фильма, и не мог примириться с тем, что лавры, которые он приготовил для себя, стяжает какой-то малоизвестный юнец.

– Имя Андрина – женский эквивалент Андро, не правда ли? – мстительно ухмыльнулся Андро. – Может быть, это судьба сводит нас с ней? Как ты думаешь, Иззи, дорогая?

– Я думаю, что тебе следует побольше заниматься своей собственной ролью, герой-любовник, – ехидно напомнила Изабель. – Такой красавец мужчина, как ты, должен сыграть на самом высоком уровне.

– Я так рада, что вы смогли прийти к нам сегодня, накануне пасхальных каникул, – сказала Фелисити, принимая плащ Катрионы и вешая его в гардеробной просторного дома Финли. – Я должна принести вам свои извинения и хочу сделать это как можно скорее.

– Извинения? – повторила Катриона, разыгрывая неведение. – За что?

Фелисити начала подниматься по лестнице, полуобернувшись к своей гостье:

– Я скажу вам после того, как мы немного выпьем. Брюса еще нет дома, дети заняты уроками, так что у нас до ужина еще есть полчасика или около того. Других гостей не будет. Надеюсь, вы не обиделись, что мы пригласили вас на обычный семейный ужин.

– Наоборот, я очень довольна, – заверила ее Катриона. – Уехав из дому, я ужасно скучаю по семейным трапезам и домашней еде.

– Сюда, пожалуйста, – Фелисити распахнула двери в гостиную.

В очаг в стиле Адама был умело вмонтирован газовый камин, в котором сейчас поблескивало уютное, ровное пламя. Огромный букет нарциссов, стоящий на столике возле дивана, радовал и глаза, и обоняние. Обитая ситцем пастельных тонов комната, украшенная современными натюрмортами, сияла свежестью и весельем. Катриона уже была здесь, но тогда гостиная была полна людей и назойливой трескотни, сейчас же здесь было светло, тихо и уютно.

– Какая прелестная комната, – искренне одобрила Катриона. – У вас прекрасный вкус.

– Господи, неужели вы и вправду так считаете? – воскликнула польщенная Фелисити. – Просто я люблю яркие краски, вот и все. Боюсь, что и мне самой не хватает полутонов. – Сине-зеленые брюки и ярко-желтый кашемировый свитер Фелисити подтверждали эту характеристику. Рядом с ней Катриона в простом серо-розовом одеянии сразу почувствовала себя довольно бесцветной. – Что мы будем пить? Виски, джин или, может быть, вино? У меня есть охлажденное «Шабли».

– Это именно то, что нужно, – подтвердила Катриона, устраиваясь в предложенном ей уголке дивана. – Но все-таки я до сих пор не понимаю, за что вы должны передо мной извиняться.

– За то, что была подозрительной старой коровой, вот за что, – как ни в чем не бывало объяснила Фелисити, наливая вино в бокалы на высоких ножках. – За то, что смотрела не в ту сторону, куда нужно было смотреть.