Текст книги "Дочь Лебедя"

Автор книги: Джоанна Бак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

По дороге к миссис Рассел я купила букет пионов. Когда я вошла в дом, я увидела, что гостиная очень даже приветлива. Эта незнакомая большая комната была местом, которое я хотела узнать и обжить, потому что здесь я могу чувствовать себя в безопасности. А большой черный телефон принес мне добрые вести однажды, и такое может случиться еще раз.

Я отдала пионы Кармен и попросила поставить их в вазу. Поднялась в розовую спальню, достала новые простыни и застелила ими постель; одеяло я убрала: было слишком жарко. Кровать выглядела прохладной, белой и простой, как операционный стол. Прохладные простыни, саван для Феликса, чтобы похоронить его смерть.

– Вам помочь? – спросила Кармен. Она стоит в дверях.

Я почувствовала головокружение и заметила по часам, что уже пятый час.

– Я постелила свои простыни, – сказала я, как будто всегда так делала.

Я забыла перекусить по дороге и попросила Кармен разогреть что-нибудь из морозильника.

– Что бы вы хотели? – спрашивает она.

– Не знаю. Решите сами, что-нибудь повкуснее. И еще немного хлеба с маслом и полбутылки вина.

Я ела одна, торопливо, на подносе, в гостиной.

После того как я отнесла поднос Кармен, я вернулась в гостиную и села на диван, рассматривая пионы в голубой вазе, через несколько минут я уже знала, что жду Феликса, опять жду Феликса, и кровать ждала его наверху.

Раздался телефонный звонок; я увидела, как мигает лампочка.

– Флоренс. – Я никогда не слышала, как он произносит мое имя по телефону.

– Феликс. – Просто произносить его имя уже было чудом. Он сказал мне, что он в центре города.

– Я хочу приехать к тебе, – сказал он. – Где находится твой дом?

Я окинула взглядом гостиную и посмотрела наверх. Он придет и увидит цветы, которые стояли у меня в Париже. Я сделала все, чтобы остановить время, но… правильно ли это?

– Давай где-нибудь встретимся, – предлагаю я.

Молчание. Я продолжаю:

– Возле Центрального парка есть маленький отель, где мы могли бы встретиться. Там два входа, войди с Пятьдесят восьмой улицы. – Я сообщила ему название отеля и сказала, что буду там через час.

Я не хотела встречаться с ним здесь.

После того как он позвонил и мы договорились встретиться, я окончательно поверила, что он жив. Я должна увидеть его хотя бы раз, прежде чем моя жизнь пойдет дальше.

Я поднялась наверх, нарумянила щеки и подвела глаза, но потом все смыла, потому что стала похожей на него.

Я услышала, как звонит дверной колокольчик; я на секунду испугалась, что это пришел он, но услышала, как Кармен спрашивает: Эллис? Эллис?

Я вышла. Это был посыльный с большим свертком.

– Это я, Кармен, – крикнула я. Она удивленно посмотрела на меня, кивнула и подписала желтый бланк. Потом взяла сверток и отдала его мне. Это был букет желтых роз, в него была вложена карточка. Я не уверена, что люблю желтые. На секунду я вообразила, что они от Феликса. На карточке было написано: «Можем ли мы сегодня вечером пообедать в подходящее время? Эти поздние часы убивают меня» – и подпись «Пол».

«Может быть», – подумала я.

Я быстро добралась до отеля. У меня в сумочке было кольцо, я принесла его Феликсу.

Я прошла через мраморный вход, пол был песочного цвета, такой скользкий и блестящий, что я поскользнулась и чуть не упала.

Феликс уже ждал меня, сидя в одном из кресел возле маленького стола в центре холла.

Он пил пиво. Подошла официантка, я заказала тоник и посмотрела на его ноги – не на него, а на его ноги.

– Когда это случилось? – спросила я.

Он подвинул здоровую ногу к больной, смущенный своей немощью.

– В ней полно металла, – сказал он.

– Это случилось в Италии? – спросила я, боясь услышать ответ.

– Нет, – сказал он, усаживаясь поудобнее, – в Кении.

– Ты уверен? – переспросила я. – Когда? Как?

– Я был в «Лендровере». Это было шесть лет назад. «Лендровер» перевернулся. Я лежал в больнице четыре месяца.

Четыре месяца в африканском госпитале. Это не имеет ко мне никакого отношения. Это случилось через два года после того, как мы переехали в Нью-Йорк. Ничего общего со мной.

– Я скучал по тебе, – сказал Феликс.

– Да?

– Я хотел позвонить, но не осмелился.

– Из-за Джекоба?

– Да, из-за него. В Портофино Сильви сказала мне, кто ты.

– Но почему отец сказал мне, что ты умер?

– Я хотел, чтобы все так думали. Флоренс, это был единственный выход. Ситуация была слишком сложной.

– Если бы ты позвонил мне, это изменило бы всю мою жизнь.

– Да? – с улыбкой спросил он.

– Да. Спасло бы ее.

– Ну, ты все-таки замужем. Сильви говорила, что он американец?

– Я не хочу разговаривать об этом, – прервала я его. – Несколько дней назад отец рассказал мне о Джулии, о Джулии и о… – Я не могла закончить фразы. Так много хотелось сказать, но не хватало нужных слов.

Мы сидели и молчали.

Феликс прервал молчание.

– Воскресения Джулии были замечательными, – произнес он, – когда все собирались на ленч…

Он опять возвращается к тому же. Я уж и не знаю, кому больше завидую: ей, потому что у нее был он, или ему, потому что у него была она.

– Ты бывал у нее?

– Да. – Его глаза широко открыты, как будто он боится сказать лишнее.

– Это был чудесный дом. – Мои слова звучат натянуто и фальшиво. Я хочу услышать больше. Все о ней. Мне все еще очень нужна она, мне все хочется знать. Говорят, что время лечит, или нет?!

– Я не жил с ней, – говорит он, – правда.

– Почему? – спросила я.

Феликс глубоко вздохнул, пожал плечами и откинулся в кресле.

– По многим причинам, – сказал он. – Джулия была богата.

– Да, я знаю. – «Ты вернулся из мертвых, чтобы рассказать мне все это».

– До того, как встретить Джулию, я общался только с мужчинами. Для мальчишки из Вены, ты понимаешь, пожить в Риме или на Капри казалось просто чудом. Я знал друзей Якоба, прежде чем я узнал Джулию.

Он говорит – «Якоб».

Закрыв глаза, он улыбнулся.

– Якоб и Джулия. После того, как она умерла…

– Ты был вместе с ней в машине. Правда?

– Да.

«Пожалуйста, Феликс. Ты должен рассказать мне все».

– Что ты делал в Лондоне? Ты никогда не рассказывал мне.

– Мой отец был англичанином. Я родился в Англии, я же рассказывал тебе. После войны мои родители развелись, но учился я в Англии. Я ведь говорил тебе.

– Ты помнишь, что говорил мне это?

– Флоренс, ты думаешь, что если ты взяла другое имя, то ты больше не существуешь?

– Просто я ждала тебя.

– Да, – соглашается он.

– Может быть, до сих пор жду. – «Когда я говорю так, я как будто бы опять не существую». – Рассказывай дальше.

– С чего начать? – спрашивает он.

– С Джулии.

– Она была на пятнадцать лет старше меня. Она была красива, ты знаешь, и одинока.

– Если не считать Тревора Блейка.

– Да. Она говорила, что с ним безопасно.

– Джулия никогда не говорила мне этого.

– Тебе нет. О таких вещах не говорят ребенку.

– Безопасно… Что это значит? – Я спрашиваю, но уже знаю ответ. Так, как с Беном.

– Он был свободен от страсти.

– Ты был ее страстью, – шепчу я.

Он протягивает руку к пустому стакану из-под пива. Подзывает официантку и заказывает водку.

– Я собирался снимать фильмы.

– А я собиралась изучать историю искусств.

Мы были как ее потерянные дети.

– Документальные, – уточняет он, – по искусству.

– Я собиралась переехать к ней после школы, – говорю я. «Он напоминает мне меня. Открыт для страсти. Я лишь учусь этому. Я только сейчас учусь этому, а он всегда был таким.

Я хочу протянуть руку и дотронуться до него, потому что чувствую, что ему этого хочется. Его коже нужно прикосновение, чтобы дышать. Но он слишком стар для этого, слишком поношен. Проститутка, если пользоваться старыми выражениями».

Мы близнецы, как Джекоб и Джулия.

– Я думала, что ты мертв, – сказала я.

– Я должен был уехать.

– Ты был в Портофино.

– Мне нужны были перемены. С Якобом было трудно, он хотел снять мне квартиру, а Андре советовал мне забыть Якоба, и ты ждала…

– Андре?..

– Я жил с Андре.

Я догадывалась об этом и раньше. Вот почему он меня так ненавидел. И цыганская свеча…

– Ты познакомился с Сильви на улице…

– Это нормально, ты же знаешь. Мы все так делаем. Видишь кого-нибудь на улице, кто тебе нравится, просишь прикурить или спрашиваешь, который час… все так и происходит – с мальчиками…

– Со мной тоже.

– Ты была не такая, как Сильви. Ей всегда хотелось все знать. Кто я, где живу, что делаю, номер моего телефона, все! Ты же была больше похожа на мальчика. Ты не посягала, ты была проще.

– И ты уехал с Сильви. Надо было мне посягнуть…

– Тогда я, может быть, и женился на тебе, – говорит он. – Я хотел жениться на Джулии, хотел, чтобы у нее от меня был ребенок. – Он сидит, наклонившись вперед. – Я не жил с ней, потому что не хотел быть ее игрушкой. У меня не было денег, а у нее были.

– Что ты делал? И что делаешь сейчас?

– Торгую. Дерево из Африки, товары с Востока. Однажды я неплохо продал скульптуры из Камбоджи и сделал на этом деньги. Я даже купил Джулии ожерелье из аметистов.

– Я помню его.

– Я хотел жениться на ней, – жалко повторяет он, – но она не хотела иметь ребенка.

– Первый ребенок после сорока это не так просто, – говорю я.

– А ты хотела когда-нибудь иметь ребенка? – спрашивает он.

– От тебя. – Я произношу это прежде, чем успеваю остановиться.

– Я никогда не думал, что буду отцом.

– Сильви преподнесла тебе большой сюрприз.

– Я не люблю женщин. Они приносят несчастье.

– Несчастье?!

– Спустя несколько месяцев я позвонил Сильви, потому что боялся позвонить тебе. Я не хотел ворошить гнездо Эллисов. А она мне сообщила, что ждет от меня ребенка.

– А она не думала, что ты умер? Она не была поражена?

– Она была зла на Марка за то, что тот все подстроил. Это было его изобретением. Я просто спустился с обрыва.

Я пристально смотрела на него.

– Это он все подстроил, – продолжал Феликс. – Маленькие игры Марка. Ты же знаешь его. Я знал, что он следил за мной и Сильви в том доме в Портофино. Наблюдал за нами по ночам.

«Точно так же он наблюдал бы и за мной в своем офисе. Или еще где-нибудь…»

– А почему ты не жил с Джулией? – неожиданно спросила я.

– Потому что у нее часто гостила ее племянница, то есть ты. Она говорила, что неспособна разрываться между нами. Она часто откладывала твой приезд…

– Да, ссылаясь на то, что много дел, сдай сначала экзамены и так далее. Это было из-за тебя?

Он гордо улыбается.

– Так что же случилось? – спрашиваю я.

– Я любил Америку, ты знаешь. Аризона, Нью-Мехико…

– И?..

– Я уехал. Она была против. Я уехал в Америку, думал, что она будет скучать по мне. Когда я вернулся, она была с Тревором Блейком за городом. Я нашел номер его телефона в справочнике, позвонил ей и сказал ей, что приеду и заберу ее, чтобы вернуть.

– Подожди, когда это было?

– Зимой, – говорит он. – В январе.

О Господи!

– Она сказала: «Не приезжай». Но я поехал и позвонил ей еще раз из деревни, она согласилась уехать и хотела сама вести машину. Джулия сама села за руль. Она сказала: «Это моя машина».

Он сидит, опустив плечи.

– И? – Мне хочется услышать самое худшее.

Он качает головой, смотрит на меня исподлобья. Как будто чего боится.

– Мы разговаривали.

– Потом?

– Машину занесло на повороте. С моей стороны на машине не было даже царапины. Я вышел, обошел машину, чтобы открыть дверь, но не смог. Она была мертва.

Он смотрит на меня, в глазах – слезы. У меня такое чувство, что кто-то держит меня за руку, сжимает мою ладонь, я чувствую горячее дыхание в ухе, тяжесть нетерпеливого тела на себе: давление невидимой руки и жар. Мои уши горят. Он говорит о смерти Джулии, а во мне горячее дыхание жизни.

– Это все, что я могу тебе рассказать…

– И ты уехал?

– Я знал, что возникнут проблемы, когда приедет полиция. Я ничем не мог ей помочь и уехал. Я жив, а она умерла – и в этом моя вина. Я попытался позвонить Джеральдине в Лондон, но она сказала, что не хочет меня видеть.

– Джеральдине, – повторила я.

– Мне хотелось быть рядом с кем-нибудь, кто знал и любил ее. Я стал часто разговаривать с Якобом по телефону. Он был мил и забавен. Я знал его друзей, но никогда не видел его.

– У вас много общего, – заметила я.

– Не надо сарказма, – говорит Феликс. – Я не знал, где он живет, но представлял, где находится его магазин. И вот я отправился в Париж. Он оказался очень похож на нее. Это было так странно… Мы пошли гулять, и он плакал, плакал прямо на улице.

Мой отец плакал?

– Он очень любил ее. И мог заниматься этим со мной. С мужчинами гораздо проще, чем с женщинами.

«С мужчинами… Я должна все сказать ему и уйти. Он такой же, каким был всегда».

– С женщинами возникают проблемы. Мужчины проще. Это называется дружбой.

Немного помолчав, он продолжал:

– Ты никогда не говорила о ней, а он говорил. О тебе он говорил, что ты сложный ребенок. Ты была плохой девочкой, когда оставила дом.

– Но когда мы встретились? Разве ты не знал, кто я? Никогда не видел фотографии? Чудесный снимок, я возле папиного стола…

– Я никогда не был у Якоба в квартире. Из-за Мишеля. Якоб снимал комнату…

– Я не хочу больше ничего знать, – говорю я.

– Ты сама спрашиваешь. Конечно же, ты хочешь знать все.

– Феликс, пятнадцать лет я думала, что ты мертв, точнее, шестнадцать.

– Но ты пережила это, я тоже. Я сумел забыть Джулию.

– Но я любила тебя. Это было самое чудесное, что когда-нибудь случалось со мной.

Он выглядит довольным.

– Феликс я так сильно тебя любила, что попыталась…

«Не говори ему», – подсказывает мне внутренний голос.

Но я пытаюсь сказать ему, я хочу сказать ему о любви.

Кольцо может объяснить все. Я достаю маленькую желтую коробочку.

Он наклонился вперед, видит кольцо и улыбается.

– О, я помню его. Ты показывала мне его в Париже.

– Посмотри, что на нем, – говорю я. – Посмотри на женщину и лебедя.

– Да, – соглашается он, но не смотрит на камень. Он смотрит на появившуюся пару в холле, молодую пару – высокие светловолосые иностранцы.

– Иногда, – говорит он, – хочется быть обоими, чтобы любить с двух сторон.

Я слышала это и раньше.

– Смотри. – Я протягиваю ему кольцо.

Феликс берет его, улыбается, подносит к глазам. «Оно не для продажи», – хочется мне сказать.

Я показываю ему на камень и нечаянно роняю кольцо.

– О! – восклицает Феликс.

Кольцо падает на мраморный пол. Удар бронзы о камень звучит как выстрел.

Я стою на коленях, поднимаю кольцо.

– Смотри, – говорю я ему. Я не сдамся.

– Что? – спрашивает он. Я поворачиваю кольцо: камень вылетел. Маленькие кристаллики агата, как угольная пыль, блестят у его ног.

– Прости, – говорит он.

Я поднимаюсь и сажусь в кресло. Я держу кольцо в руке, но не могу смотреть на него – камня нет.

– Я любил тебя, Флоренс, – говорит Феликс, – когда ты была молода.

– Ты хочешь сказать, когда ты был молод, – поправляю я его.

Прохладные белые простыни ждут нас дома, льняной саван.

Мне хочется исповедаться.

– Я думала, что ты умер.

– Перестань говорить об этом. Это все подстроил Марк, чтобы напугать Сильви. Меня это устраивало.

– Но ведь там нашли тело.

– Почему бы тебе не расспросить Сильви? Она ведь твоя подруга.

– Я боялась говорить об этом, Феликс. Потому что я думала…

– Что ты думала? Что?..

– Кто же тогда упал с обрыва?

– Это был… не я. Я не толкал его, он сам упал.

– Кто? Кто он?

– Просто парень. Я с ним познакомился, когда гулял вдоль обрыва. Красивый молодой парень.

– Ты хочешь сказать, что познакомился с ним так же, как со мной, как с Сильви?

Он повышает голос:

– Между мужчинами все проще.

– Но почему он? Ведь ты был тогда с Сильви…

– О Господи! Женщинам никогда этого не понять. Сильви рассказала мне о тебе, о своей лучшей подруге Флоренс, дочери Якобса. Я понял все, я понял, кто ты, и пошел прогуляться, чтобы успокоиться, и встретил этого парня. Все произошло так быстро. Но потом он потребовал деньги, у него, – тут он засмеялся, – даже был нож. Мне пришлось защищаться.

– Ты столкнул его с обрыва?

– Нет, он сам упал. Никто мне не верит, но это так.

Я положила слепое кольцо в желтую коробочку и убрала в сумку.

– Итак, теперь ты все знаешь.

– Мне пора идти.

– Ты не хочешь, чтобы я зашел к тебе домой?

– Это не мой дом, – говорю я ему.

Его рука легла на мою.

– Флоренс!

– Я должна идти.

– Я хочу тебе сказать еще одну вещь, которую тебе следует знать, – говорит он, – всего лишь одну. Обо мне и Джулии.

Я встаю и пытаюсь высвободить руку, которую он крепко держит, и больше ничего не желаю знать, пытаюсь оторвать его пальцы от своей руки, и замечаю, что у него подергивается подбородок.

Я встаю.

– Это не был бы ее первый ребенок… Запомни это.

Он сейчас похож на старую женщину, редкие волосы растрепались, рот сжат, косметика расплылась.

– Я ухожу, – говорю я. – Меня ждут.

15

Флоренс открывает глаза в середине ночи и видит, как светятся дорожные часы, которые стоят на столе рядом с ней, шторы трепещут на легком ветерке, пропуская пучки уличного света, которые то появляются то пропадают.

Небо уже светлеет, а она все спит, потом до нее доносится шум грузовика, подбирающего мусор, но металлического скрежета не слышно. Техника приручена, а может быть, она просто находится в лучшей части города, где уборочные машины более новые.

Она спускает ноги на пол, встает с постели, пробирается к двери и выходит в коридор. Ей нужно попасть в кабинет Пола на другом его конце.

На письменном столе – кипы писем, адресованных Полу, его фотографии: в белой рубашке для поло, с собаками и детьми на морском побережье; она открывает выдвижной ящик стола и видит цветные фотографии, сложенные в пачки, счета. Все открыто, все лежит на виду. Если она захочет, то может узнать все, даже стоимость ее букета. Так много информации лежит перед ней: письма из банка, из юридической фирмы, из Чили, Бразилии и Греции. Отчеты, сообщения. Если ей захочется все узнать, она может просто сесть за стол и все прочитать. Но именно эта возможность и удерживает ее от любопытства.

Из ее сумочки высовывается конверт с письмом от отца:

«114 Честер-стрит,

Лондон

Май, 8, 1958

Дорогой Джекоб!

Она наверху, рисует на столе, то есть хочется надеяться, что не на столе, а на бумаге.

Интересная вещь; она говорит, что не хочет мне мешать, представляешь, что я при этом чувствую?

Может быть, нам следовало поступить иначе; она жила бы со мной, а ты был бы ее дядей в Париже. Впрочем, у тебя налажена настоящая семейная жизнь, хотя слова „настоящая семейная жизнь“ кажутся несколько странными, когда речь идет о тебе и Мишеле, но не подумай, что я тебя осуждаю. Я часто забываю поесть, исключение составляют уик-энды, и я собиралась выйти замуж за лорда. Мы же хотели этого, не правда ли? Особенно Оливия, но поскольку Оливия думает, что Флоренс – ребенок Редфорда, и поскольку мы сделали все, чтобы избежать скандала, возможно, это и есть наилучшее решение. Хотя мне так ненавистна ложь. Мне часто хочется все ей рассказать, но она не поймет. Возможно, все остановилось, когда она родилась, потому что случилось то, что должно было случиться, ее рождение, и ничего больше. Ты говоришь, что у меня есть моя работа. Да, есть. Все идет хорошо. Но это только для окружающих.

Доктор Эмери говорит, что она возвышенна. Поразительно, она капризна, потому что возвышенна. Мы когда-нибудь все расскажем ей, не правда ли? Когда она будет достаточно взрослой, чтобы все понять.

О, Джекоб, мне невыносимо думать, что мы стареем, а я так не хочу стареть. Никто не может понять нас. Я знаю, мы нарушили табу, но это ведь не сломало нас. Правда? Мишель это именно то, чего ты хотел, верно? Передавай ему привет. Следи, чтобы она хорошо училась, и не позволяй ей становиться мрачной и грубой, как эти французские дети, эти крошечные старики. Я не хочу сейчас отправлять ее обратно, но она спросила (да, я предложила – почему бы ей не остаться со мной?): „А что, папа хочет жить один в Париже?“ Ну, что я могу ей ответить? Клянусь, когда ей исполнится восемнадцать, она приедет и будет жить со мной. А если ты не хочешь, чтобы я ей говорила, то я никогда этого не сделаю. Клянусь.

Твоя Джулия.

P. S. Готовы ли мои туфли? Я заказывала зеленые, из крокодиловой кожи. Не говори мне, что это экстравагантно. Зеленый цвет очарователен, кроме того, это лодочки, так что они очень практичны».