Текст книги "Дочь Лебедя"

Автор книги: Джоанна Бак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

В понедельник Делаборд объявил, что со вторника мы не работаем до следующего четверга, так как он уезжает в Бретань. Казалось, что Париж пустеет, как ванна, после того как из нее вытащили пробку. Я представила себе, как одна шатаюсь по улицам, как какая-нибудь сиротка.

Я позвонила отцу и сказала, что поеду с ними в Венецию.

– Не слишком ли поздно собралась? – спросил он, но я все же поехала.

15

Итак, я полетела в Венецию с отцом, Мишелем и Алексисом. Перед тем как улететь, я оставила для Феликса записку, написанную печатными буквами, и прикрепила ее к двери, сообщив название отеля и номер телефона, и еще два слова: «Жду тебя». Мне было уже все равно, если он встретится с отцом и Мишелем, и все равно, если он раньше знал Алексиса. Он придет навестить меня, сорвет записку с двери, прочтет ее и позвонит в Венецию. Он прилетит туда и найдет меня в отеле, и попросит моей руки у отца, как это случается в сказках, и мы будем жить счастливо и долго.

– Боже, мы как будто дома! – воскликнул отец, когда лодка поплыла по Гранд-каналу. Для него Венеция была всем. Но на меня она всегда производила впечатление совершенно другое. Когда я бывала в Венеции, я никогда не была уверена, что живу в реальности. Поднимавшийся из тихой воды мрамор дворцов и соборов всегда казался мне цитатой из какой-то лекции, слайдом, который проецировался на стену, чтобы доказать какую-то важную основную идею и потом исчезнуть. У меня и без того хватало иллюзий, и этот сказочно ненастоящий город только еще больше смущал – здания на воде и бесконечные обувные магазины.

Мишель более спокойно относился к Венеции, чем отец. В нем проглядывало больше жадности. Ему хотелось иметь огромные черные зеркала с инкрустацией из темно-красных каменьев, резные кресла с изорванными шелковыми спинками и мозаичные картины из квадратных цветных кусочков камня. Он вспоминал истории, которые слышал от Алексиса и других и повторял их, пока мы шли к отелю. Я шла за ними по улицам, через арки и разные закоулки. Там витали имена старых графинь и обманутых великих мужей. Алексис рассказывал нам о залах, которые ему когда-то удалось посетить, о ресторанах, где подавались жареные и недавно еще ползавшие по дну морскому какие-то маленькие чудовища.

Я сказала портье в отеле, что мое второе имя – Элиза Редфорд, и он с пониманием подмигнул мне. Я написала имя на бумажке.

Алексис в это время покупал лондонский «Телеграф» и случайно взглянул на бумажку на столе.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Ничего, – ответила я. Он подошел и пристально вгляделся в бумажку. Я пыталась отдать бумажку портье, чтобы Алексис не смог ее прочитать.

– Ты ждешь к себе подружку? – спросил он.

– Нет, это я. У меня есть другое имя.

– Я знаю, мы когда-то проделывали подобные штучки, – сказал Алексис, – но обычно женщины не пользуются псевдонимами. – До него не дошло значение имени.

Я пребывала в Венеции, думая о Портофино, в котором никогда не была. Перед моими глазами стояли Феликс и Сильви. Если он не приехал ко мне в Венецию, значит, он был там, где была его настоящая любовь. У меня не было возможности что-либо поменять. Может, во всем виновата вода Венеции?.. Она мешала тому, что Роза называла флюидами. У нее на стене даже висело объявление: «Не курить! Дым мешает флюидам!» Может, и вода также влияла на них – слишком много было ее в Венеции.

Я спросила портье, сколько времени потребуется, чтобы добраться до Портофино. Он предложил мне забронировать номер в отеле «Сплендидо», потому что у него там были знакомые. Еще он заметил, что сейчас все переполнено – Пасха. Я знала, на что он намекал. Я спросила его, красивое ли там место.

– Да-да, конечно! – воскликнул он.

Я старалась думать об архитектуре площадей и улиц, чтобы не думать о Сильви и Феликсе.

Мне сказали, чтобы я перестала хандрить, и потащили на ужин за город. Для этого мы должны были ехать на речном трамвайчике до парковки, где нас встретили на машине с водителем в полосатой униформе. Он повез нас туда, что отец называл «Землей Палладио» – пасмурный ландшафт и совершенно плоский. Мы ужинали во дворце Палладио, который принадлежал какой-то богатой американке. К тому времени, когда в полночь мы выбрались из дворца, они все были пьяны от венецианского вина и от роскоши дворца. Я решила вернуться в Париж, не имело никакого смысла больше оставаться здесь.

Нигде не было видно лодок, и Алексис пошел искать водяное такси. От канала несло холодом. Отец и Мишель тихо обсуждали хозяйку, во дворце которой мы ужинали.

– Но она же не покупала его, она просто сняла его на время, – говорил тихо Мишель.

– Да нет, он подарил его ей, – возражал отец. Я отодвинулась от них, чтобы ничего не слышать. Одинокая лодка проплыла по каналу. Она мчалась слишком быстро, вспенивая воду. На человеке, правившем лодкой, был смокинг. Отец и Мишель тоже обратили на него внимание.

– Вот именно тот мужчина, с которым я хотел бы тебя видеть. С достатком и домом в Венеции, – сказал мне отец. Мишель засмеялся, ему тоже понравился мужчина.

Я неожиданно для себя свистнула. Мужчина мигом развернул моторную лодку и подлетел к доку, где мы стояли. На черной воде расплескалось кружево пены.

– Что она делает? – спросил Мишель, а отец только рассмеялся:

– Женщины всегда выступали в роли соблазнительниц.

– Такси? – спросил человек в лодке, качаясь на волнах.

Я очень близко подошла к воде. Он протянул мне руку, и я вошла в лодку. Он был высоким, плотным, с густыми волосами и темными глазами и прилично выглядел. Молодой, может, лет на десять постарше меня. Он начал было включать мотор.

– Подождите, – сказала я. – Там еще двое мужчин.

– Конечно, – ответил он по-английски.

Отец и Мишель уставились на нас из темноты.

– Давайте, давайте, входите! – сказала я. За ними показался Алексис.

– Это еще один. Он тоже поедет с нами. Вы не против?

Он утвердительно кивнул.

Когда отец залезал в лодку, он похлопал меня по спине, явно довольный мною. Мишель уставился на воду, мне показалось, что он был смущен. Алексис посмотрел на лицо водителя и сказал:

– Алексис Перрин, а как ваше имя?

– Массимо делла Кроче, – ответил мужчина, и они пожали друг другу руки.

Луна светила ярко, и я была счастлива. Я подцепила мужчину, и это не отдалило меня от моего отца. Я смогла использовать то хорошее, что было во мне для пользы нашего маленького общества. Я позвала, и на мой зов откликнулись. Я понимала, что мне следует стоять рядом с итальянцем и держать руки на краю ветрового стекла. Но там уже столпились отец, Мишель и Алексис.

– Куда? – спросил незнакомец.

– Мне кажется, что нам стоит поехать к «Даниэли», – нерешительно сказала я.

Итальянец утвердительно кивнул. Атласные лацканы его костюма блестели в отражении огней лодки. С обеих сторон стены поднимались, как зубы, немного потрескавшиеся сверху, пожелтевшие и серые.

– Боже мой, как же это все прекрасно! – воскликнул отец.

– Делла Кроче, – произнес Алексис. – Вы случайно не внук Эмилио дель Мезо?

– Племянник, – ответил мужчина.

Алексис удовлетворенно закивал.

Лодка резко повернула, и мы все повалились на левый борт. Массимо пришвартовался к доку у «Даниэли». Алексис снова пожал руку итальянца и стал вылезать на берег, проклиная скользкие ступени. Мишель последовал за ним, он не смотрел на меня и не проронил ни слова. Отец колебался:

– Вы, наверное, захотите покататься вместе, так что увидимся позже, – сказал он, ставя ногу так, чтобы одним движением оказаться на ступеньках.

Мне стало неудобно.

– Привези нам с собой дворец, – прокричал отец с берега, когда лодка уже почти повернула за угол.

Лодка проплыла еще немного вперед, и Массимо заглушил мотор.

– Итак, где же вы живете? – спросил он.

– У «Даниэли», – ответила я, и мы засмеялись.

– С этими мужчинами?

– Эти мужчины – моя семья, – ответила я.

Он сжал губы. При свете луны и без моих сопровождающих он казался мне менее привлекательным. Я понимала, что мне следует придвинуться ближе, и тогда мы поцелуемся. А почему бы и нет? Массимо делла Кроче был именно тем мужчиной, которого желал для меня отец.

– У вас есть дворец? – спросила я, чтобы покончить со всем этим.

– Да, – ответил он. – Вы хотели бы осмотреть его?..

Я утвердительно кивнула, и он поцеловал меня. Поцелуй был не более убедительным, чем лунная дорожка на воде. Он снова завел мотор и развернул лодку, пока я любовалась огромной белой волной. Мы снова мчались по водной глади в направлении Гранд-канала.

Я уже могла соблазнять: умела делать такие вещи, которые делали отец, Мишель и все их друзья. Я знала, как вести себя с мужчиной, которого я желала. Мы проезжали мимо стоявших вдоль канала домов, которые, казалось, дрожали от нашей скорости. Массимо делла Кроче еще раз заглушил мотор и повернул лодку к деревянному причалу возле темного мрачного палаццо. Я схватилась за один из высоких шестов и подтянулась, чтобы спрыгнуть на деревянный настил.

Массимо привязывал веревку к шесту, а я пошла по настилу к ступеням дворца. Когда Массимо поравнялся со мной, я неожиданно уронила сумку в воду, покрывавшую старые ступени.

– Что вы там рассматриваете? – спросил он.

– Сумку уронила, – ответила я.

Он пошарил в воде рукой и протянул мне сумку.

– Разве это не опасно? – спросила я. – Ну, эта вода?

Он засмеялся.

– Вы думаете, что ваша сумочка подцепила тиф? Если хотите, я могу бросить ее обратно в воду.

У меня в сумке были деньги, две тысячи франков. Я привезла их, чтобы сделать покупки или сбежать. Я еще не потратила из них ни франка.

– У меня там деньги, – сказала я. Мне хотелось, чтобы он понял, что я тоже богата – ведь у него был свой палаццо! – Впрочем, ерунда! Бросьте ее обратно. Я не хочу заболеть!

Он опустил сумку в Канал, где она начала медленно погружаться в воду и потом совсем затонула. Он обнял меня и повел к двери, которую открыл большим ключом.

– Проходите, пожалуйста. – Он пропустил меня вперед, и я оказалась в огромном зале, пустом, сыром и темном. На длинной цепи с потолка свисала лампа.

– Пойдемте, – сказал он, после того как я огляделась, и мы стали подниматься наверх.

Ступени лестницы были выложены узором в виде звездочек, кругов и ромбов. Мрамор был самых разнообразных цветов. На втором этаже я остановилась, но он позвал меня.

– Здесь находится бальный зал, пойдемте выше.

Я пошла за ним по лестнице, которая постепенно сужалась, и вскоре мы очутились на самом верху перед резной дверью из твердого и блестящего дерева. Он вытащил еще один ключ, маленький, позолоченный, и открыл дверь.

Я увидела комнату, обставленную в современном стиле: кожаные диваны и стол, окантованный металлом. Все было в идеальном порядке. С другой стороны были окна, арка и дверь. Он вывел меня на террасу, мы прислонились к парапету. Гранд-канал находился слева от нас.

– Я отсюда наблюдаю за регатой, – сказал Массимо. Его глаза сияли. Я не знала, соблазняет ли он меня или же читает лекцию для туристов, но житель Венеции, да еще имеющий собственное палаццо – это было нечто!

– Вы, наверное, очень любите Венецию, – сказала я, чувствуя себя круглой дурой. Я решила, что настало время, когда он набросится на меня.

У него было странное лицо – длинное и мясистое, с большими карими глазами. Взгляд его был как у дикого зверя. Я почувствовала, как мое семейство как бы подталкивает меня к нему, чтобы я занялась любовью не с ним, а с палаццо! Как раз перед тем, когда он взял меня за руку и повел в спальню, я подумала, что он вполне мог просто снимать верхний этаж дворца. Возможно, он вовсе не его владелец. Впрочем, какая теперь разница!

Утром он очень поспешно встал. Несколько раз звонил телефон. В гостиной шумели люди.

– Мне нужно идти на фабрику, – сказал он. Он крепко и влажно поцеловал меня перед уходом и объяснил, как можно выйти отсюда. Он был просто омерзителен. Его невозможно было сравнивать с Феликсом, и это было моим наказанием. Его объятия, его вес, его стоны, и самое ужасное, отсутствие какой-либо внутренней мелодии, когда он занимался любовью, заставило меня почувствовать себя глупой и обманутой. Вообще, какого черта я легла с ним в постель?!..

В отеле портье понимающе подмигнул мне и церемонно вручил ключ. Уже давно было утро, а я все еще была в вечернем платье. Я приняла ванну с каким-то темно-синим составом, стоявшим на полке. Мне было необходимо смыть с себя его мерзкие ласки.

Я оделась и пошла в комнату к отцу. Он и Мишель уже проснулись и читали римский выпуск «Дейли Америкэн». У каждого в руках была своя газета. Они сидели возле столика с завтраком.

– Я возвращаюсь в Париж, – сказала я.

– Ну и как тебе палаццо? – спросил отец.

– Он большой и пустой.

– Как Массимо? – спросил Мишель.

– Большой и пустой, – ответила я. – Вы помните его имя?

– Алексис знаком с его родственниками. Весьма почтенные люди. Когда ты с ним еще встретишься?

– Я же сказала, что возвращаюсь в Париж.

– Ты уверена, дорогая? – спросил отец. – Он мне показался таким приятным. У нас есть билеты в театр. Он мог бы пойти с нами.

– Расскажи нам о палаццо, – попросил Мишель.

– Я уверена, что он вам его тоже покажет, если вы хорошенько попросите его, – злобно ответила я. – Дайте мне мой билет на самолет.

– Девочка влюбилась, – сказал отец, вставая с кресла, – но боюсь, что не в палаццо…

В тот же день я улетела в Париж. На самолете я говорила себе: «Ты путешествуешь, чтобы забыться. Может, четырех дней было недостаточно?» Добравшись до дома, я оставила дорожную сумку на втором этаже, чтобы налегке взбежать наверх и посмотреть на дверь. Если бы я дала ему ключ, он бы ждал меня в квартире. Он сидел бы на полу и улыбался: «Где ты была, я всюду искал тебя… Какая записка? Дорогая, я так счастлив, что ты вернулась, давай завтра же поженимся. Я так сильно тосковал по тебе!» Потом он бы встал и обнял меня так крепко, что мы стали бы с ним одним целым…

В дверной щели был конверт. Я аккуратно вынула его, чтобы не порвать. На нем было написано «Феликс», но это был вроде бы не мой почерк. Только он мог написать на конверте свое имя.

«Отель „Даниэли“, – прочитала я. – 04129345. – Приезжай, я жду!»

Как странно, что отель в Портфино имеет такое же название, – вот и все, что пронеслось у меня в голове. Неужели он был там, один, и ждал меня? Я так обрадовалась, что оставила дверь открытой и уселась на пол рядом с телефоном. Руки мои так сильно дрожали, что я едва набрала номер. Цифры показались мне знакомыми, но я не обратила на это внимания.

– «Даниэли Ройял Эксельсиор», – услышала я голос телефонистки.

– Какой это город? – спросила я.

– Простите?

– Вы находитесь в Портофино?

– Нет, в Венеции, – ответила телефонистка.

– Простите, я ошиблась, – сказала я и повесила трубку.

Я еще раз посмотрела на записку и наконец поняла, что это мой собственный почерк.

И тут я пришла в бешенство.

Он не приходил, и ему наплевать на меня! Предатель! Когда-то, много лет назад, кукла «изменила» мне. Я посадила ее на отдельную полку, а позже нашла в обществе двух плюшевых мишек. Свидетельство ее вины привело меня в ярость и придало мне силу – я зашвырнула ее через всю комнату, и ее глиняная головка треснула. Я так радовалась, когда услышала треск и так была испугана потом, когда увидела, что с ней случилось. Я подбежала к ней, лежащей на полу, стала на колени и рыдала, и умоляла, чтобы она простила меня, но она молчала и с укором смотрела на меня.

Я была одна, и мне не на ком было выместить свою злость и ярость.

Я хотела было позвонить Розе, но она мудро и спокойно скажет, что ничего не может сделать. А мне нужно было что-то сделать – совершить поджог, что ли… Я хотела спуститься вниз за дорожной сумкой, но вдруг увидела приколотую к стене записочку, которую мне дал месяц назад Андре – визитную карточку цыганки – «Всевозможная магия». Там было так написано. Адрес тоже был указан, где-то в западном пригороде, но номера телефона не было. Я вынула ключ из двери и побежала вниз.

Станция метро называлась «Либерт». Улица находилась неподалеку. Женщина была молодая, с длинными черными и грязными волосами, в цветастом платье. На лице были прыщи. Маленький ребенок плакал в соседней комнате.

Цыганка продала мне черную свечу и сказала, что она приносит несчастье тому, кто вас предал.

– Но только вы должны быть уверены, что действительно ненавидите этого человека.

Я сказала, что так оно и есть.

Я принесла свечу домой. Поднимаясь по лестнице, я заметила что-то странное, чего-то там не хватало, что-то исчезло. Как только я вошла в комнату, то тут же сунула свечку в стакан и поставила его посредине комнаты, потом зажгла свечу.

–  Я хочу, чтобы Феликс умер, – сказала я.

Пламя свечи стало ярким и очень высоким, потом оно резко уменьшилось и потемнело.

«О Боже! – подумала я. – Что я наделала!»

Я быстро подула, потом еще и еще.

Свеча не гасла.

Я начала дуть сильнее. Комната, казалось, была вся в огне.

Я лежала на полу, рядом со свечкой и задыхалась. Когда я открыла глаза, было уже темно. Что-то изменилось. Я продолжала лежать, внушая себе, что все в порядке. Потом вдруг у меня начало биться сердце как заячий хвост. Я встала, пытаясь не впасть в истерику, и включила лампу. Дыхание мое стало прерывистым.

Моя сумка, вдруг вспомнила я, моя сумка! Вот в чем дело! Я взяла ключ и выбежала из комнаты. Сумки внизу не было. Пустяки! Обыкновенное воровство.

Свеча в стакане выглядела маленькой, но опасной.

Я завернула ее в газету, которую захватила в отеле, и побежала вниз, чтобы выбросить ее в мусорный ящик. Когда я шла обратно, то скрестила пальцы на обеих руках, считая от одиннадцати до одного, как научила меня Берта, чтобы отвратить злой глаз.

Я провела в одиночестве целых пять дней. Делаборда в городе не было. Люк и Нэнси уехали. Отец и Мишель еще не вернулись из Венеции. И конечно, не было ни Сильви, ни Феликса. Я старалась не думать о них.

Я посмотрела почти все фильмы в кинотеатрах, расположенных неподалеку, и выкурила все сигаретки с марихуаной. У меня были плохие сны, я мало ела и снова стала бояться темноты.

Спустя пять дней вернулись домой отец и Мишель. Мишель позвонил мне. Они несколько раз встречались с Массимо, и он спрашивал обо мне. Они передали мне от него привет. Он даже прислал мне презент – круглое пресс-папье, внутри которого было цветное стекло, изображавшее цветы.

– Ты произвела на него впечатление, – заметил Мишель. – Ты начинаешь осваивать науку любви.

– Как дела у отца?

– Не очень хорошо, – уклончиво ответил Мишель. – У него плохие новости от его друга, или, можно сказать, нашего друга.

– Кто он? – спросила я из вежливости.

– Ты его не знаешь. Молодой человек упал со скалы. В Портофино. Это просто ужасно, тебе ни к чему вдаваться в детали. Его тело все еще не найдено. Бедный Феликс!

– Феликс? – спросила я. – Феликс?

– Ты его не знаешь. Послушай, приходи и поужинай с нами сегодня. Нужно подбодрить Джекоба. Между прочим, как твое увлечение?

Мое жгучее желание и ненависть на пламени черной свечи убили его. Я пожелала, чтобы он вошел в мою жизнь, и потом убила его. Мои мысли метались в голове со скоростью звука.

«Ты можешь иметь все, что пожелаешь», – сказала Джулия. Моя любовь убивает! Я обещала себе впредь ничего не загадывать.

Часть вторая

1

Это произошло после того, как я переехала обратно к отцу. В мою старую комнату. После того, как Нгуен помог мне сойти по лестнице квартиры на Рю дю Бак со всеми моими подушками, пепельницами и экранами для ламп.

…Я стояла в комнате перед комодом. В руке был стакан воды с таблетками. Ноги мои уже были ватными, потому что я уже проглотила их изрядное количество. Еще несколько штук, и передо мной была бы темнота, и я не смогла бы дышать. Я даже чувствовала, что уже не в состоянии сделать вздох. Еще несколько штук, и я разрешу, чтобы в меня вошла темнота. И именно в тот момент, когда я уже почти пожелала уйти в темноту, что-то екнуло во мне и сказало: «Нет!» На следующий день я все еще была жива, но помнила, как близка была темнота. И как мне было тепло от ощущения конца.

Разбудил меня Мишель. Я слышала, как он говорил, что нашел весьма оригинальным, что я предпочитаю спать на полу, и пока я думала, что ответить, он продолжал:

– Твой отец заболел, и мне нужно вернуться в магазин, а у Нгуена много дел. Тебе придется сходить в аптеку.

Я подождала, пока он выйдет из комнаты, чтобы попытаться подняться. Мне казалось, что ванная комната где-то очень далеко. Часы показывали четыре часа. Как бы продираясь сквозь вату, я смогла наконец «доплыть» до комнаты отца. Он беспомощно лежал на постели.

– Гепатит, – сказал он слабым голосом.

Мишель остановился у постели и произнес:

– Ты похож на черта, Джекоб.

Потом он сообщил, что нашел меня спящей на полу.

– Падение дома Ашеров, – сострил отец и попытался тихо засмеяться, и его тут же вырвало в тазик возле кровати.

Мишель подал мне рецепт.

– Рвота у него пройдет, когда ты принесешь ему это, – сказал Мишель. – Вперед!

Когда я принесла лекарство, Мишель уже ушел. Нгуен приложил палец ко рту и забрал у меня маленькие коробочки и пузырьки.

– Я сделаю все сама, – сказала я, но Нгуен отрицательно покачал головой.

– Он спит, – громким шепотом сказал Нгуен.

Почти весь день отец спал в своей комнате, а я в своей.

Нгуен принес ему прозрачный мясной бульон, но отец запустил в него тарелкой. Я порезала ананас крохотными кусочками, но он к нему даже не притронулся. За три дня отец потерял десять фунтов. Когда он не спал, он был невыносим.

По ночам я совершенно не могла спать. Таблетки оглушали меня, но я боялась заснуть, чтобы Феликс не смог причинить мне вреда. Там, за порогом ночи, он может стать мстительным. Однажды далеко за полночь я листала старые журналы, и когда наступила настоящая ночь – два или три часа, – я пошла в гостиную и набрала старый номер телефона в Лондоне. Там никто не отвечал, хотя дом купили давным-давно. Когда свет начал пробиваться на террасу, и уже было не страшно засыпать, я накинула пальто, вышла на улицу и влилась в поток людей, начинавших новый день. Воздух был чистый и теплый. Я могла оказаться в Лувре еще до того, когда он открывался. Я дождалась девяти часов, вошла и смотрела, смотрела, смотрела…

Однажды я даже дошла до Маре, расстояние, которое я никогда не преодолевала пешком. В восемь утра я оказалась у дверей студии Делоборда, когда евреи – владельцы лавочек подметали тротуар перед входом. В канавках вдоль тротуара текла чистая вода. Я посмотрела на угол, где впервые увидела Феликса…

Однажды утром, когда я была больше похожа на привидение, на меня снизошло простое и христианское решение. Отец заболел как раз в то время, когда я пыталась себя убить, и меня спасло Божье провидение, чтобы я ухаживала за ним. Провидение показало мне свою силу – мне следовало посвятить себя своему отцу, и я выполню его волю.

Нгуен учил меня, как следует снимать жир с бульона, пока кипят кости. Он учил меня резать лук-шалот так, чтобы он напоминал деревце. Я купила красивые салфетки, каждое утро срезала в саду цветок и ставила его в прозрачную вазочку, которую купила специально, ставила ее на поднос вместе со слабым жасминным чаем и несла отцу. Я позвонила доктору Эмери в Лондон, и он объяснил, что гепатит продолжается три недели, и что мне тоже нужно принимать лекарства. И что нужно точно знать, какой вид гепатита у отца. Французский доктор дал мне список трав, и я делала из них отвары. Отец уже не швырял в нас тарелками с едой, но иногда я находила его очки для чтения на полу и рядом скомканные газеты.

– Тебе что, больше нечего делать? – время от времени интересовался отец, но говорил он это с улыбкой, и я не злилась на него.

Я частенько спала на кушетке в его комнате, так как могла ему понадобиться ночью.

– Мне уже лучше, – говорил он, не желая, чтобы я ухаживала за ним в ночное время. Но я накрывалась клетчатым пледом и пыталась дремать в темноте.

Отец неохотно разговаривал со мной. Достаточно того, что между нами была Джулия, теперь еще прибавился и Феликс. Когда он подолгу сидел в ванной из целебных трав, которую я готовила для него, я шарила по полкам и шкафам, желая найти записку, фотографию или хоть что-нибудь, что могло связать его с Феликсом. Я нашла три австрийских шиллинга и гадала, ездили ли они вместе в Вену…

Однажды Нгуен принес конверт, который, видимо, оставили внизу у двери. Меня не было в комнате, когда отец вскрывал его. Когда я вернулась, он уже порвал большую черно-белую фотографию на крохотные кусочки. Они валялись у него на покрывале.

– Что это? – спросила я.

– Мусор, – ответил отец. Я увидела у него на глазах слезы. Я собрала кусочки и пошла в кухню, чтобы их выбросить. Неожиданно я решила отнести их в свою комнату и там собрать воедино, но Нгуен был в холле и забрал у меня эти кусочки, как будто он специально ждал меня. По бумаге было видно, что фото печатали в дорогой мастерской. Когда я вернулась в комнату отца, постель была пуста и дверь в ванную комнату закрыта. Я села на постель и увидела на полу маленький клочок бумаги. На нем были напечатаны следующие слова:

«Маленькая птичка решила, что может летать, но разбилась».

Я сразу же пошла и поставила свечку всем святым. Когда я вернулась домой, то выбросила книгу по популярной астрологии. Я также вычеркнула телефон Розы из своей записной книжки.

Однажды позвонила Сильви. Я сказала Нгуену, что не хочу говорить с ней. Но как-то она перехватила меня.

– Мне так много нужно рассказать тебе, – сказала Сильви. – Поверь мне, ради Бога!

Но я так боялась услышать то, что она может сказать мне. Я ответила, что ничего не хочу слышать, и почувствовала, что принесла огромную жертву. Через несколько дней она позвонила опять. Отец уже лучше себя чувствовал, и он сам говорил с ней.

– Сильви просила тебе передать, – сказал он, – что она беременна.

«Ты выиграла, – подумала я. – Ты – единственная из нас, кто выиграл!»

2

Мой отец занялся продажей подделок и репродукций. После того как закрылся магазин на Рю Джекоб, он сказал, что для того, чтобы выжить, это просто необходимо. Мишель уехал в Прованс. Он приглашал нас приезжать и навещать его, когда нам захочется, но мы прекрасно понимали, что говорил он это только из вежливости.

Когда я паковала вещи, чтобы освободить эту огромную квартиру-апартаменты, я нашла урну с прахом Джулии. Она стояла в плотной картонной коробке в гардеробе. Я взяла с собой два чемодана одежды, коробку книг и положила урну в маленькую сумку.

Мы выехали из апартаментов ровно через четыре года после смерти Джулии. В тот вечер мы поужинали с отцом в «Куполе», хотя он уже так давно не ходил по ресторанам! Он возненавидел выходить из дому, поскольку боялся столкнуться с людьми, которые знали его раньше. Но дома не было еды, и я решила, что это может нас развеселить.

Когда я выходила из комнаты, то потушила ароматную свечку, горевшую в гостиной. В стаканчике оставалось несколько сантиметров зеленого воска, и не было смысла зря переводить его. У меня разболелась спина и шея от того, что я двигала мебель и паковала ящики. На улице было сыро, у меня также начали болеть и руки. Мы стояли у дверей дома и молча ждали такси. Мы стояли возле этой двери в последний раз. Новый адрес казался мне нереальным, какой-то выдумкой, но все было уже упаковано и мы могли переезжать. Я почти поверила, что мы потеряли все, но мой отец считал, что здесь какая-то ошибка. Я уже распрощалась с мыслью о счастливой жизни, подобные надежды годны были разве что для шлюх. Я уже не выезжала из Парижа два года. С тех пор, как ушел Мишель, мы перестали путешествовать. Когда я вернулась к отцу, моя жизнь по моей доброй воле сузилась до занятий хозяйством и домом. Потом вдруг, почти незаметно, мои занятия сузились до усилий, чтобы мы просто могли выжить.

Мужчина за соседним столиком заказал устриц, мы же ели хек – он был самым дешевым.

– Жемчуг выглядит таким красивым, – заметил отец, когда я прикоснулась к бусам. Теперь я не боялась носить украшения Джулии, те, что еще остались. С изумрудами мы распрощались давным-давно, когда штрафы и плата адвокатам съели все остальное в лавке. Потом мы проели две бриллиантовые броши, ожерелье из аметистов – неважный вклад в бюджет, – его хватило нам лишь на два месяца, – и кольца с сапфирами. Именно тогда я и отпустила Нгуена.

Мы пили Божоле, а отец жаловался.

– Мы могли бы заказать Романе-Конти, – мечтательно заметил он, его глаза так и шарили по залу. Я увидела, как сзади его по проходу идет Блелот, чья лавка процветала на набережной Вольтера; он был главным конкурентом и врагом отца и всегда получал то, что хотел. Блелот увидел меня, я ему улыбнулась, и он сказал:

– Привет, Флоренс, как жизнь?!

Отец тоже изобразил улыбку, оскалив зубы.

– Салют! – прокричал он, и Блелот даже отпрянул назад, так как отец крикнул очень громко, потом похлопал его по плечу.

– Как дела? – спросил он. Отец в ответ лишь кивнул и улыбнулся.

– Садитесь и выпейте с нами, – сказал отец и обратился ко мне: – Ну, где же наше шампанское? Боже, как плохо они стали здесь обслуживать!

Я ждала, что станет делать Блелот. Если он присядет к нашему столику, мне придется заказать шампанское – бутылку «Дом Периньон» за четыреста двадцать франков, чтобы отец мог доказать, что у него все в порядке. Остроносая женщина в мехах, которая была с Блелотом, пожала руку отца и любезно кивнула мне. Она взяла его за руку.

– Нам нужно идти. Выпьем в следующий раз, – сказал Блелот по-английски.

– Тебе не следовало делать этого, – сказала я, когда они ушли.

– Почему бы и нет, он нормальный парень, – заметил отец.

– Ты же его ненавидишь, – возразила я.

– Флоренс, почему ты всегда вмешиваешься не в свое дело? – спросил он и положил в тарелку кресс-салат. Он сжал кулаки, улыбка пропала.

– Мы не можем позволить себе лишние траты – вот почему, – сказала я.

– Я никогда не брал ни одного твоего пенни. Понимаешь, ни одного!

– Я обещаю больше не вмешиваться в твои отношения с друзьями, – тихо сказала я.

– Ты считаешь, что это я во всем виноват, поэтому ты взяла на себя право вести себя как жандарм. Но я никогда не брал ни одного твоего пенни, – повторил он.

– Если кухня будет в темно-синих тонах, ты не думаешь, что там будет слишком темно? – спросила я.

Я научилась отвлекать его новыми идеями, когда он начинал себя вести подобным образом. Он клевал на наживку и начинал размышлять.

Некоторое время все было более или менее нормально.

Я дала девушке на чай в гардеробе пять франков, хотя нужно было дать десять. Но если я дам ей десять, то мы не сможем поехать на такси. А идти пешком слишком холодно.