Текст книги "Пешка"

Автор книги: Джоан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

– Поверьте, я понимаю ваши чувства, – неугомонный Испланески потянулся к бару. – Если командиры начнут применять пентриптин на своих гражданах…

– Вы можете потерять работу, – сказал я.

ФТУ сдает внаем рабочую силу для любых работ – где только командирам требуются дополнительные рабочие руки, а вернее, куски мяса. Обычно контрактники выполняют то, что нормальные граждане делать не будут. Управление использует каторжников и в своих собственных операциях, например в шахтах, где они добывают телхассиум на осколке взорвавшейся звезды по имени Синдер, что находится в Колониях Рака.

Элнер с Испланески странно на меня посмотрели.

– Ну, это не совсем то, что меня тревожит, – заметил Испланески, все еще оставаясь добродушно настроенным. – Меня заботит то же, что и леди. Я контролирую Агентство Труда, а его деятельность затрагивает жизнь огромного количества людей, которые входят в так называемую группу риска, ибо они скорее других могут оказаться в опасности из-за злоупотреблений корпораций в использовании наркотиков. Я верю, что человеческое достоинство и свобода выбора стоят того, чтобы за них бороться; что права личности должно защищать и отстаивать любой ценой. Я не хочу, чтобы с людьми, находящимися под моим надзором, плохо обращались, а они даже не имели бы права опротестовать это.

– Вы хотите, чтобы ваши рабы имели свободу и право есть всю ту грязь, которой кое-кому нравится их кормить, но облегчать им прием пищи с помощью наркотиков вам не по нутру? – спросил я. – Пока кто-то платит вам за их время…

Улыбка с лица Испланески исчезла:

– Нет, не так. Я работаю на ФТУ, потому что агентство существует как вполне жизнеспособная, гуманная альтернатива: индивидуумы, которым не удалось получить право на жительство и постоянное гражданство в корпорациях, имеют возможность обратиться к нам. Это дает им стартовый толчок, как бы второй шанс. Полезная тренировка для будущей жизни. «Контрактный Труд строит миры». – Испланески указал на эмблему, налепленную на стене позади его кресла.

Я смотрел на Испланески в упор. Он, должно быть, самый совершенный лицемер и ханжа, которого я когда-либо видел в жизни. Или патологический лжец, потому что его мысли вполне соответствовали его словам.

– С вами все в порядке? – участливо осведомился Испланески.

– Сколько рабов вы ободрали, чтобы обтянуть кожей эту кушетку? – выговорил я.

– Ради всех святых! – пробормотал он, – Вы – анархист, сын мой, или просто пиво ударило вам в голову?

Я расстегнул браслет, снял его, поднял руку так, чтобы он увидел широкую полосу белесой паутины шрамов вокруг моего запястья. Испланески не знал, что это такое.

– Мне случалось работать на вас, – сказал я.

Он поднял брови.

– Ну, вы, похоже, прошли через эти испытания, не потеряв своего скальпа, – ледяным тоном парировал Испланески.

Я потянулся было рукой за спину, чтобы задрать рубашку и показать этому ублюдку… Но тут отчаянная злость Элнер вцепилась колючкой в мой мозг. По ее глазам я понял, что она мне не верит.

– Мадам, я…

– Да, конечно, вы можете идти, – Элнер махнула рукой, отсылая меня. – Возвращайтесь в офис, я поговорю с вами там.

Слова прозвучали угрозой. Я никогда не слышал такого от Элнер. Да, она будет говорить, но не станет слушать. Элнер бормотала какие-то извинения Испланески, что-то вроде «он не вполне здоров».

Я вышел из комнаты, оставляя позади две пары глаз, пристально смотрящих мне в спину. Воспоминания преследовали меня, потому что не существовало места, где бы я мог от них спрятаться. Сутулясь, я медленно шел по коридорам и залам, унося с собой тяжелый сырой ком болезненно ноющей глупости.

– Ну, оруженосец… – опять, как чертик из коробочки, передо мной неожиданно возникло дергающееся и ухмыляющееся лицо Дэрика Та Минга. – Где же твоя леди в белых доспехах?

Черт! Единственное существо во всей Вселенной, которое я хотел бы лицезреть в последнюю очередь. Я пожал плечами, будучи не до конца уверенным, как и всегда при встрече с ним, о чем он говорит. Мне стало жутко: неужели он все дни так проводит, бродя по залам и выискивая жертвы?

– Я думал, ей полагается быть с тобой, – напирал Дэрик, не отставая ни на шаг. – Или vice versa [5]5
  Наоборот (лат. ).


[Закрыть], это то, за что тебе платят. Я прав?

– Не сегодня, – ответил я, и мои кулаки сжались.

– Сэр.

– Что? – Я взглянул на него.

– Скажи «сэр»… У тебя с этим плохо обстоит, да? Знаешь, что за твоей спиной говорит о тебе Элнер? «Вы можете нарядить его, как вам вздумается, но брать его с собой никуда нельзя».

– А я думал, что слово «сэр» используют только Для выражения уважения.

Дэрику потребовалась целая минута, чтобы снова открыть рот, потому что он не поверил, что я сказал это. Но потом он засмеялся:

– Знаешь, мне кажется, что я восхищен тобой, Кот. Тебе и вправду до черта, что мы думаем о тебе… или ты просто слишком наивен, чтобы представить, что мы можем с тобой сделать?

Я похолодел, чувствуя, что Дэрик не шутит. Но продолжал идти, глядя на свои ноги, делающие шаг за шагом.

– Джули никогда не говорила мне, что у нее есть брат.

– И не удивительно. Она ненавидела меня, потому что я – нормальный. Однажды, когда мы были еще маленькими, она пыталась меня убить – столкнуть с балкона нашего загородного дома на Ардатее.

Нахмурясь, я поднял голову. Дэрик улыбался.

– Должно быть, у нее была на то веская причина, – заметил я, отводя взгляд и ускоряя шаги.

Дэрик не отцеплялся, вися на мне, точно собака, вонзившая клыки в добычу. Что ему надо? Ведь весь этот спектакль неспроста. Дэрик меня встретил не случайно. Какие у него проблемы? Под наркотиками ли он или просто его собственная кровь – кровь Та Мингов – так испохабила его, оттрахав и выворотив наизнанку его душу? Если, конечно, у такой шлюхи, как Дэрик, вообще осталась душа.

– И что так привлекло тебя в моей сестре? Нормальные люди считают псионов омерзительными. Их мысли вползают в твои… или они останавливают твое сердце… мыслью. Ты знаешь. Конечно, может ты находишь, что это эротично, ну, вроде некрофилии или когда кто-то ссыт на тебя…

Я резко развернулся, поднимая кулак и даже не заботясь о том, что с полсотни свидетелей, а электронных глаз и того больше, увидели бы сейчас, как я выбиваю дерьмо из члена Конгресса…

– Я знаю, кто ты, – сказал Дэрик. – Ты один из них. Моя рука, вдруг налившись свинцом, безвольно упала вниз.

– Что? Кто сказал тебе? Что я телепат…

– Так это правда… Это все объясняет. – Взгляд Дэрика прилип к моему лицу, точно потная ладонь. – Ты – псион. Мой папочка действительно нанял псиона. – Он неестественно засмеялся и звонко хлопнул себя по лбу. – Господи! Я не верю!

– Кто рассказал вам? – Когда я понял, что Дэрик провел меня, я почувствовал, как мой налитый бешенством кулак вновь медленно поднимается к его лицу.

– Отец, – Дэрик пожал плечами, как будто Харон Та Минг обсуждал меня так, как обсуждают погоду. – Я не могу поверить этому.

Я тоже не мог поверить. Должно быть, Дэрик подслушал или подсмотрел что-то, получив информацию с какого-нибудь секретного файла.

– Когда Джули покинула дом, я был уверен, что, попадись ему на узкой тропинке какой-нибудь псион, отец испепелил бы ее или его – в твоем случае – на месте. Брэди умеет убеждать. Я был о нем худшего мнения. А может быть, он знает о нас больше, чем понимаю я сам…

– Для большинства людей здесь я – не псион. Брэди так хочет. Я скажу ему, что вы знаете, – с некоторым трудом выговорил я, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы Дэрик держал рот закрытым.

– О! Твой секрет во мне, как в могиле. – Внезапно лицо его начало дергаться снова. – То, что ты – псион, не заставляет тебя чувствовать вину? Тебе не стыдно? Не хочется выпустить себе мозги? Джули хотела. То, как с ней все обращались… – Что-то появилось в его глазах: страх. Ведь на месте Джули мог оказаться и он.

– Как вы, например?

Дэрик нахмурился, его щеку свело судорогой. Я повернулся и пошел по коридору, и на этот раз Дэрик не последовал за мной.

Глава 9

На следующее утро я был готов в обычном месте в обычное время. Никого еще не было. Ни Элнер, ни Джордан опаздывать не свойственно. Если еще кто-нибудь, кроме меня, терпеть не мог утра, я об этом не знал. Прислонясь к перилам, я закрыл глаза и стал ждать. Ноющая головная боль, начавшаяся еще вчера днем, до сих пор не отпускала. Она исчезала, когда я вдыхал обезболивающее, но вползала в голову опять, когда действие лекарства заканчивалось. Меня тошнило, и я не позавтракал. Я следил за временем, и по прошествии часа подумал, что они ушли без меня. Неожиданно мне стало хуже и с желудком, и с головой. Я вытянул щупальце мысли и шарил по дому до тех пор, пока не наткнулся где-то в глубине комнат на мозг Джордан.

Поблуждав немного по дому, я наконец обнаружил ее сидящей в залитой солнечным светом комнате и спокойно потягивающей кофе, точно в ее распоряжении было все время мира.

– Вы запоздали, – сказал я.

Джордан посмотрела на меня с холодной враждебностью:

– Нет, – покачала она головой. – Леди Элнер находится на встрече членов правления ЦХИ.

– Без меня?

– Она в своем кабинете, – Джордан кивком головы показала на дверь. – Ей не обязательно присутствовать на встрече лично. Это простая формальность. Вся реальная власть в руках Центавра. Остаток дня она будет принимать информацию, чтобы подготовиться к завтрашним дебатам…

– О! Спасибо, что дали мне знать.

– …Хотя после вчерашнего я едва ли стала бы винить леди, если бы она действительно предпочла оставить вас здесь. – Джордан отвернулась к окну.

– Может, у меня были…

– Вы лжец. Следующий раз заткните себе рот кляпом.

Я проглотил все свои объяснения.

– Пропади ты пропадом, – сказал я и вышел.

Наверху я снял униформу Центавра и натянул купленные в Н'уике джинсы и старую рубашку. Выйдя на свежий воздух, я решил прогуляться по примыкавшему прямо к дому полю. Моя первая прогулка. Свобода и широта пространства поразили меня так, что у меня еще сильнее закружилась голова. Я заставил себя отлепиться от высокой каменной стены. Шаг, еще шаг…

– Кот! Кот!

Я оглянулся и увидел Талиту, которая выворачивала из-за угла и махала мне рукой, восседая верхом на самой большой собаке, которую я когда-либо видел. На собаке было надето что-то вроде сбруи. И няня Талиты вела это странное животное за повод.

– Посмотри на меня! – кричала Талита так, что, наверное, было слышно на другой планете. – Хочешь покататься верхом вместе со мной? Ее зовут Бутси, потому что у нее есть маленькие беленькие бутсы!

Няня, хмурясь, утихомиривала Талиту.

Животное было рыжевато-коричневого цвета, а его морда наполовину спряталась за спутанной густой челкой. Я попятился, когда няня дернула животину за повод, тормозя возле меня. Возможно, эту женщину звали не Нэнни, но я даже не потрудился выяснить ее имя.

Она всегда носила серое и обычно выглядела так, словно жевала что-то кислое. И сейчас у нее было такое же выражение лица.

– Доброе утро? – словно сомневаясь в этом, сказала няня.

– Ты можешь покататься со мной, – снова предложила Талита, с надеждой глядя на меня. – Правда, Нэнни?

– Бутси не снести вас двоих, – категорично отрезала няня.

– В любом случае спасибо, – замотал я головой. – Я не люблю собак.

– Это не собака, – сказала Талита, – это пони. На собаках кататься нельзя.

– О!

– Пойдем, Талита. Я устала от прогулки. Ты уже достаточно покаталась. – Нэнни опять дернула пони за повод, поворачивая обратно.

– Нет! Нет! – Личико Талиты сморщилось. Готовая заплакать, девочка вцепилась в седло. – Мы даже не объехали вокруг дома! Пожалуйста…

– Нет.

Я наблюдал, как они уходили, и чувствовал похожую на вкус ржавчины скуку няни и беспомощную досаду Талиты.

– Я пройдусь с ней немного, – сказал я.

Нэнни развернула пони со скорчившимся на нем хлюпающим носом седоком и всунула повод мне в руку прежде, чем я успел передумать.

– Вот, – сказала она, – будьте осторожны, она кусается.

Я скорчил гримасу.

– Бутси никогда не кусает меня, – запротестовала Талита.

Нэнни направилась к дому, унося привкус ржавчины с собой.

Я посмотрел на пони; коснулся его мозга, почувствовав странную волнующуюся поверхность мыслей животного, напоминающую облака, плывущие по небу, послушные ветру. Ни страха, ни злобы… довольное и доверчивое. Моя рука, держащая повод, немного расслабилась. Вдалеке я мог видеть Хрустальный дворец. Острые шипы света кольнули меня в глаза, когда расплавленное солнце перевалилось через горную гряду, превращая дворец в громадный пылающий кристалл. Рядом с дворцом, немного левее, стоял еще один дом.

– Чей это дом? – от нечего делать спросил я.

– Дэрика, – сказала Талита. Я пожалел, что спросил. Посмотрев направо, я увидел реку, широкую и спокойную. Я направился туда, ведя за собою пони. По крайней мере, мне было за что держаться, когда я пересекал пустое поле, – за повод… Мы достигли берега реки, и я остановил животину под деревом.

– Эй, Кот…

Я испуганно оглянулся.

В треске искусственных крыльев на нас летел, стремительно снижаясь, Джиро. Пони отпрянул, дернув повод. Талита в ужасе завопила. Я поймал мозг пони в жесткую ледяную петлю принудительного спокойствия и быстро утихомирил лошадку.

Джиро приземлился возле нас, и, когда он опустил руки, крылья аккуратно сложились сами у него за спиной.

– Видели? Прямо как птица… – Он опять поднял одну руку, и крыло затрепетало.

– Джиро! – укоризненно сказала Талита. – Ты испугал моего пони.

– Да? Ну прости, Талли. Ну разве это не чудо? Тетушкин подарок. Харон сказал, что я не могу иметь крылья, потому что это слишком опасно.

Интересно. Неужто Элнер надеялась, что Джиро сломает себе шею и на Земле станет одним Та Мингом меньше? Едва так подумав, я понял, что не это было причиной подарка. Элнер не ненавидела этих детей; она даже не ненавидела всех Та Мингов. Что она чувствовала к тому Та Мингу, за которого вышла замуж?.. На Джиро были надеты потрясающий костюм и защитный шлем – тоже подарок Элнер.

– А почему ты так одет? – спросил Джиро.

– Как – так? – Я оглядел себя.

– Ну как будто ты на мели. Бедный.

– И почему ты всегда брякаешь первое, что приходит в голову, какой бы глупостью это ни было? – нахмурившись, спросил я.

Джиро выпятил губы:

– Ты должен сказать мне. Я слышал о вашем разговоре с Испланески.

Я отвел взгляд. Талита, сидя на пони, напевала: «Я люблю моего пони, я люблю моего пони…», а пони в это время тупыми зубами щипал шелковую зеленую траву, пофыркивая и мотая головой. Внезапный страх уже испарился из их голов. Я перевел взгляд на Джиро.

– Почему вы всегда в курсе чужих дел, хотя при разговорах взрослых вы никогда не присутствуете?

Джиро продолжал тупо смотреть на меня. Тогда я пожал плечами, стараясь отделаться от разочарования и досады.

– Иногда я злюсь, потому что окружающие меня здесь люди ничего не понимают. Это самый худший вид твердолобых, потому что они думают, что знают все, на самом деле не зная ничего. Мало того, они и не хотят знать. Иногда я просто не могу сдержаться, чтобы не сказать что-либо.

– Я тоже. – Джиро взглянул на меня, и в глазах его я увидел еще кого-то, спрятанного, запертого внутри, в самом сердце Джиро. Я коснулся мыслью этого другого, спрятавшегося ребенка. «Иногда я просто не могу сдержаться…» – услышал я молчаливый ответ.

Я вспомнил, что рассказывала Ласуль… Вспомнил, что отчим Джиро – Харон. И легонько тронул мальчика за плечо.

– Понимаю, – сказал я.

Он улыбнулся, немного неуверенно.

– Мама говорит, что ты хороший человек, потому что Харон здорово ненавидит тебя.

Я заставил себя засмеяться. Затем, помолчав с минуту, пока с полдюжины разномастных мыслей не уравновесили друг друга в моей голове, я спросил:

– А где твоя мама?

– В Хрустальном дворце, с Хароном. – У Джиро дернулось веко. – Тетушка сказала, что «Харон» – это имя какого-то лодочника из древней легенды. Он перевозил мертвецов в ад. – Я засмеялся снова. – Когда-нибудь я подарю ему пса с тремя головами.

– Я хочу посмотреть собачку с тремя головами! – крикнула Талита, с трудом сползая с седла.

– Сейчас-то у меня нет ее, ты, амазонка, – сказал Джиро. – А где твоя мама?

Я удивленно воззрился на Джиро.

– Умерла.

Лицо Джиро болезненно сморщилось.

– А где твой отец?

– Не знаю.

– Где мой папа, я тоже не знаю… – Джиро схватил Талиту за руку и потянул к себе, насильно удерживая ее. Талита извивалась, пытаясь высвободиться. – Как ты думаешь, если чего-то очень сильно захотеть, это исполнится? – Я неопределенно покачал головой, глядя на медленно текущий водный поток. – Не давай ничему случиться с тетушкой.

Я кивнул.

– Я хочу летать, – Талита ухватилась за крылья.

– Ты слишком маленькая. – Джиро отпустил Талиту и оттолкнул ее, чтобы освободиться от своей сбруи – крыльев и ремней. – Вот, возьми, попробуй. – Он протянул крылья мне. – Там есть специальные подъемники, и тебе не надо даже махать руками.

Я посмотрел в небо. Желудок и голова у меня поменялись местами лишь от одной мысли о полете.

– Нет, спасибо.

Джиро пожал плечами и небрежно бросил ремни и крылья на землю.

– Ну ладно, тогда давай займемся чем-нибудь другим.

Я вздрогнул:

– Господи, да ты сломаешь их.

– Тетушка подарит другие, – беззаботно ответил Джиро, стаскивая костюм и шлем.

Талита бродила по краю луга, срывая пурпурные и белые цветы и напевая что-то. Я сел под деревом, оперся о толстый шершавый ствол, вдыхая сладкие запахи цветов и нагретой солнцем земли. Пони, похрапывая, пасся рядом.

– Хочешь, устроим скачки? У нас есть еще лошади… – передо мной стоял Джиро, уже переодетый в ярко-красную тунику и брюки.

– Я не умею ездить верхом.

– Мы можем покататься на глиссере…

– Тоже не умею.

Я почувствовал, как зуд досады и разочарования распространялся в его мозгу.

– Тогда мы можем поплавать. – Джиро махнул в сторону реки. – Это легко.

– Я не умею плавать.

– Ты не знаешь, как можно повеселиться?..

Мальчик стоял передо мной, руки в боки, и хмурился.

– Полагаю, что нет. – Я опустил глаза.

– Ну а я знаю.

Сбросив одежду, Джиро побежал к реке, нырнул и поплыл, разгребая воду сильными легкими движениями, точно вода для него, как для рыбы, была родной стихией. Я сидел под деревом и слышал похожее на отдаленный притворный смех эхо его мыслей, ощущения воды и движения.

– Вот! – Букет покрытых комками земли цветов появился перед моим носом, сквозь стебли и листья виднелась радостная физиономия Талиты. – Это тебе. Почему ты не плаваешь, как Джиро?

– Не могу. – Я неловко взял цветы, выронив несколько штук.

Она подняла их и сунула мне в руку.

– Тебе. А эти – для мамы, тетушки и моего пони… – Показав на другой букет, она бережно положила его на землю. – Пусть полежит здесь, – строго сказала Талита, точно она была взрослая, а я – четырехлетний малыш, – а мы можем спуститься к воде, как Джиро. Я помогу тебе. – Она разжала мою ладонь, положила цветы рядом с остальными и стала тянуть меня за руку.

– Думаю, что ты тоже можешь искупаться, – вставая, предложил я.

– Ой нет, – затрясла головой Талита. – Мне всего четыре. Когда я вырасту и мне будет целых пять, я смогу плавать. Может быть, когда тебе исполнится пять, ты сможешь плавать тоже.

– Да, может быть.

Мы спустились к реке. Примерно на метр от топкого илистого берега вода была прозрачная. Под водой были видны гладкие камни и маленькие, стрелками мечущиеся рыбки. Дальше, на глубине, вода темнела, превращаясь в коричневато-серую; а еще дальше водная гладь теряла свой цвет, отражая зелено-голубое небо. Талита зашла по колени в воду, брызгаясь и пронзительно визжа, распугивая рыбок, которые крошечными молниями метнулись у нее из-под ног. Я медленно стащил ботинки, закатал штанины и вошел в воду. Освежающий холодок пробрался под кожу. Но холод, похоже, не беспокоил ни Талиту, ни Джиро. Сжав зубы, я позволил Талите тащить меня за собой, чувствуя, как, хлюпая, подается под ногами мягкое дно. Водный поток, обтекая меня, ласково лизал мне ноги. Я не был уверен, что это мне нравится. Я остановился, когда вода зашлепала по коленкам.

Джиро заорал и замахал руками, Талита радостно завизжала и плюхнулась в воду. Фонтаном разлетелись брызги. Солнце приятно грело спину, воздух был сладок, мое отражение в водяном мерцающем зеркале говорило о том, что я улыбаюсь… и что день и вправду принадлежит мне. Внезапно меня захлестнула волна паники; у меня перехватило дыхание. Вор.

Тяжело дыша, я выбрался из реки и сел на берегу, пытаясь отделить себя пространством от какого-то неясного чувства, больше имевшего отношение ко мне, наблюдающему за играющими в речке детьми с берега, чем ко мне, ощущающему нежные прикосновения водной прохлады или хлюпающий под ногами ил… Чувство, которое я испытал, впервые попав в высящийся на скале замок Та Мингов, – чувство, что я не имею права быть здесь и даже не имею права знать, что подобные места существуют на белом свете.

Зной просочился в мою плоть, и я вспотел. Спустя какое-то время я разжал пальцы, размял мышцы и снял рубашку. Ветер овевал мою потную спину, выдувая из меня жар. Я выбрал несколько гладких теплых камешков, темной мозаикой лежавших вокруг меня, и стал кидать их в воду, один за другим, наблюдая за образуемыми ими кругами, за тем, как эти круги сталкивались, заходили один на другой, сливались – такие узоры обычно получались, когда сходилось вместе несколько человеческих сознаний.

Талита выкарабкалась на берег и, усевшись рядом, стала делать из песка и ила куличики. Через несколько минут из воды, снова нагнав на Талиту страху, как морское чудовище, выскочил Джиро и, разбрызгивая грязь, понесся на берег за одеждой. Там он поднял камешек и пустил блинчики. Я кинул другой, но он утонул.

Джиро присел рядом на корточки.

– А какая самая смешная штука была у тебя в жизни?

Целых три камешка успели шлепнуться в воду и утонуть, пока я обшаривал свой ум в поисках ответа, который хоть что-то значил бы для Джиро. Игры, в которые играли в Старом городе, отнимали жизнь…

– Ты видел когда-нибудь комету-шар?

– Конечно. У меня их четыре, разных цветов.

У меня дернулся рот.

– Однажды у меня была одна. Когда я был чуть постарше тебя. Это было потрясающе. Старый город похож, в каком-то смысле, на Н'уик – закрытый, без неба; его загородил, похоронил в себе, разрастаясь, Куарро. В Старом городе царит тьма – даже днем. Весь твой мир – это улицы и десять метров высоты над головой…

Я выхватил ящик с кометой из военного склада во время пожара. Но этого я Джиро не сказал. Я не знал, что находится в ящике. Когда я включил ток, огромный, испепеляющий все вокруг себя огненный шар, шипя, выскочил из тонкого узкого цилиндра и ракетой понесся вверх, к крыше нашего мира.

– Она словно хотела прорваться к солнцу, – продолжал я, взглянув на небо, – нанизать его на свой светящийся хвост-нитку…

Комета рвалась из запутанного лабиринта подземного Куарро, прыгала, металась от стены к стене, как плененная звезда, стреляла снопами искр, освещая непроглядный уличный мрак. Минуту или две спустя я начал понимать, что она управляется этим самым цилиндром-жезлом. Я мог заставить ее делать все, что мне хочется: скакать и закручиваться в спираль, рисовать огненные картины, отражавшиеся в моих глазах пурпурно-оранжевыми световыми бликами.

– Все вышли на улицу, – рассказывал я Джиро, – чтобы наблюдать за мной и кометой. Они протягивали мне еду и пиво, кричали: «Так держать!». Лучшего шоу я – да возможно и остальные – не видели в своей жизни. Я чувствовал себя кем-то вроде героя, показывающего людям пляску освобожденного солнца.

Я вспомнил, как я хотел, чтобы это длилось вечно.

Комета отплясывала свой огненный танец около часа, прежде чем кто-то, заинтересовавшийся, почему у такого существа, как я, есть комета, донес легионерам. Они отмолотили меня за краденый товар. И следующие четыре месяца я провел под арестом: в каменном гробу высотой в один метр – ночью и чистя унитазы или ползая на карачках, оттирая щеткой светлые плиты раскаленных тротуаров Старого города – днем. На шею мне надели тяжелый, царапавший кожу ошейник, который играл роль сторожа. Вот уж, действительно казалось, что эта мука будет длиться вечно.

Комета не стоила таких мучений. Я даже был не в состоянии думать об этом, не в силах вспоминать. Несколько лет я об этом и не думал. И был удивлен, что вспомнил сейчас. Удивлен почти так же, как если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что однажды я буду сидеть здесь, за пять сотен световых лет от Куарро, солнечным днем на берегу реки, выгуливая парочку богатых малышей.

– Если это самое веселое приключение в твоей жизни, то, похоже, что ты не очень-то рад ему, – заметил Джиро. Сомнение, замешательство, разочарование одно за другим, как цепная реакция, вспыхнули и погасли в его мыслях.

– Это случилось давно, – пожал я плечами и встал. – Почему здесь так жарко? Я думал, что вот-вот наступит зима.

На дальнем склоне горы уже полыхал пожар осенних красок, но вокруг нас, в долине, все еще было тепло и зелено.

– Это часть системы, – Джиро вскочил на ноги, пока я надевал ботинки. – Ты знаешь: охрана и все такое. Здесь никогда не бывает слишком жарко или холодно – так всех устраивает. В долине никогда не идет снег.

Я усмехнулся. Если ты хочешь, чтобы твоя жизнь представляла собой сплошной солнечный день, все, что тебе надо, – это только сказать об этом.

– А что, если тебе захочется снега?

– Можно пойти в горную хижину.

Я не стал спрашивать, что это такое.

– Пойдем к Дэрику. Аргентайн там…

– Нет, спасибо. – Я подумал, что во всей галактике вряд ли найдется хоть один человек, который заставил бы меня захотеть нанести визит Дэрику.

– Но она – знаменитая! Не хочешь встретиться с ней?

Только ее мне и не хватало! Прямо голубая мечта… Я покачал головой, завязывая на шее рукава рубашки.

– Пойдем, Талита. Я отведу тебя домой.

Талита, покорившись своей участи, поднялась и с моей помощью взгромоздилась на пони. Джиро с угрюмым видом нацепил крылья.

– Тебе попадет, Талли: посмотри, что ты наделала, – Он указал на ее запачканную грязью одежду и посмотрел на меня, точно я был в этом виноват. Талита надула губы. Ее брат разбежался и, подпрыгнув, взлетел, как бумажный змей. Пока мы тащились через поле, он кружил над нами. Затем взял курс к дому Дэрика. Я почувствовал, что слегка беспокоюсь за парня, правда, не настолько, чтобы передумать насчет Дэрика.

Я довел Талиту до дома. Нэнни, как тень, поднялась с садовой скамьи и подошла к нам, чтобы увести пони в конюшню.

– Леди! – позвала няня, увидев грязные ноги Талиты. Ласуль вышла с веранды во двор, заслоняя ладонью глаза от солнца.

– Мама! Мама! – кричала Талита, подпрыгивая в седле и улыбаясь такой широкой и невинной улыбкой, что я перестал раскаиваться в чем бы то ни было.

Ласуль посмотрела на нее, на меня, и я почувствовал, как она пытается разозлиться, но ничего у нее не получилось: мысленно она смеялась.

– Полагаю все же, что вы – анархист, – сказала она. Я вздрогнул. Так вчера назвал меня Испланески. – Да ничего страшного, Нэнни, – успокаивала она няню. – Девочка слегка запачкалась.

Няня тяжело вздохнула и повела подпрыгивающую и машущую руками Талиту в дом.

– Джиро с джентльменом Дэриком, мадам, – объяснил я, чтобы она не подумала, что я его утопил.

Ласуль повернулась ко мне. Она заметила в моей руке букет полузавядших цветов, когда пони, которого я до сих пор держал за повод, начал есть их. Я вырвал цветы у него изо рта.

– Это для меня? – спросила Ласуль, наполовину с иронией, наполовину с удивлением.

– Э… да. – От Талиты.

Она взяла цветы и, глядя на меня, поднесла их к лицу, вдыхая сладкий аромат луга и солнца. Мимолетное разочарование, которое привело Ласуль в легкое раздражение, мелькнуло в ее мозгу.

Внезапно почувствовав себя ослом, я добавил:

– Думаю, и от меня тоже.

– Спасибо, – Ласуль улыбнулась, засовывая букет за пояс туники. Ее обнаженные ноги были само совершенство. Она взяла у меня повод, коснувшись пальцами моей руки.

– Дайте мне пони. У вас такой вид, словно вам не терпится избавиться от него… Вы хорошо ладите с детьми, и было очень любезно с вашей стороны провести время с моими чадами.

Она повела Бутси, оглядываясь на меня, словно желая, чтобы я последовал за ней.

Я и последовал.

– Очаровательные дети, – сказал я, потому что должен был что-то сказать и потому что понял, что это правда. Печальные дети. Но этого я не сказал. Я подумал о том, что они вырастут в следующее поколение командиров Транспорта Центавра.

Некоторое время Ласуль молча шла рядом.

– Я так их люблю, – сказала она наконец. Слова как будто преодолевали какую-то преграду в ее горле. – Иногда я теряю перспективу некоторых вещей… особенно, когда они близки мне. Я не хочу в один прекрасный день обернуться и обнаружить, что потеряла детей. Когда я думаю об этом и даже просто пытаюсь представить себя без них… мне не выдержать такую тяжесть… – Ласуль думала о своем первом муже. – Иногда вы так странно смотрите на меня, Кот.

– Это потому, что иногда вы слишком напоминаете мне Джули… мадам.

– О, Джули… – Она отвела взгляд и остановилась. Кто-то шел к нам от низкого каменного здания, стоящего неподалеку от дома. Этот кто-то взял пони и увел его. – Она замужем сейчас, не так ли? – Ласуль снова смотрела на меня – так пронзительно, словно хотела прочитать мои мысли. – За другим телепатом?

– Да, мадам, – ответил я, вспомнив, что она не знала, кто я. Лицо обычного человека – вот все, что видела Ласуль, глядя на меня.

– Не называйте меня «мадам», – мягко попросила она, – а то я чувствую себя старухой. Зовите меня Ласуль.

Я кивнул, внезапно потеряв всякую способность говорить.

Она улыбнулась, как будто понимая меня.

– Пожалуйста, давайте прогуляемся немного. Такой прекрасный день, а все сидят, как мыши в норах.

– Кроме леди Элнер, – вставил я.

Она рассмеялась:

– Мне нравится ход ваших мыслей.

Что бы Ласуль подумала о ходе моих мыслей, если бы она и вправду знала их, как Джули?..

– А вы хорошо знали Джули?

– Нет, почти совсем не знала. Только слышала о ней. Рассказы… Плохие. Бедняжка. – Ласуль думала, что ее двоюродная сестра, должно быть, счастливее сейчас.

– Джули не нуждается ни в чьей жалости, – заметил я.

– Простите. Вы и вправду заботитесь о Джули, не так ли?

Я кивнул, не в состоянии назвать Ласуль по имени.

– Вы любили Джули… да?

Раздражение и болезненные воспоминания разлились, перекрывая друг друга, в моем мозгу.

– Она – мой лучший друг, – ответил я. И говорил правду. Часть правды. Однажды я посмотрел на Джули и захотел ее тело, считая, что это и есть любовь. Но потом я разделил ее мысли. Зибелинг научил меня многому, вернул мне пси-энергию; но Джули открыла мой Дар. Она собрала меня, как мозаику, по кусочкам. Джули изменила мои представления о женщинах и мужчинах и обо мне самом. И наконец я понял, что не любил ее так, как Зибелинг… и что быть ее другом – вот все, чего я хотел и в чем нуждался.