Текст книги "Демоны Боддеккера"

Автор книги: Джо Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13
Мясорубка Судьбы

В: Почему Дьяволы фермана вляпались в неприятности из-за убийства собаки?

О: Потому что ее мать не могла подписать контракт на двадцать пять миллиардов долларов.

Никто не достигает своей мечты именно таким образом, как хочет ее достичь. Вот я, к примеру, мечтал о наивысшем комплименте, которого только может дождаться писатель. Мечтал, чтобы какие-нибудь фразы из моих творений ушли в народ, как, скажем, фраза «Старший брат смотрит на тебя», шагнувшая за границы своего литературного первоисточника. Вот почему, начав слышать подобные шуточки, я понял, что кое-чего добился «наноклиновской» кампанией.

Все, что хотел от меня Левин, – еще один ролик. И я сделал его в рекордные сроки. Поскольку ноутбук оставался при мне, надо было лишь свести все воедино. В начале декабря Левин принес необходимую информацию, переписанную на чип, где раньше находился очередной выпуск «Рекламного века». Охранники ничего и не заподозрили. Все думали, будто я просто читаю журнал, принесенный мне моим стариком. Никому и в голову не пришло, что я ваяю рекламу.

Закончив первый этап, я передал результат Левину на том же самом чипе. Обмен информацией продолжался следующие две недели: Левин приносил обновленные данные, а я что-нибудь подправлял, переделывал и усовершенствовал. И вот все было готово. Теперь мне оставалось лишь сидеть и ждать.

Очень скоро сообщили, что с меня внезапно сняли обвинения, и к десяти утра в сочельник я оказался на свободе. И снова никто не встречал меня – но это нимало не огорчало. Я хотел лишь одного: вернуться домой.

На сей раз возвращение было не столь радужным. Квартира застыла в том состоянии полной энтропии, в котором я оставил ее в самый разгар сборов, – и пребывала в таком виде все эти недели. Везде лежал толстый слой пыли, в спертом воздухе висел запах затхлости. Со времени моего ареста сюда никто не входил. Столько всего случилось с тех пор, что я даже не был уверен, смогу ли закончить начатое.

Я вытащил часы из пакета манхэттенской тюрьмы и вызвал накопившиеся сообщения. Одно, давностью в несколько недель, оказалось от Бэйнбридж: «Я прочла сегодняшние известия. О Господи! Ты арестован, да? Может, мне… Погоди. Если ты в тюрьме, ты ведь этого не услышишь, да?». Весельчак ухитрился позвонить с просьбой «дать знать, ежели я когда оттуда выберусь», так что я перезвонил ему и оставил сообщение, в котором обещал удивить его новообретенными познаниями о проделках Бея и Жги. Еще были примиренческие послания от Деппа, Гризволда и Дансигер, равно как от нескольких коллег не из Пембрук-Холла. Им я отвечать не стал. Последнее письмо прислала мне Джен – ей я ответил. А потом позвонил маме, чтобы сообщить: ее милый малыш вышел из тюрьмы – и нет, в этом году я не смогу выбраться к ней на Рождество.

Головой-то я понимал: надо опять приниматься за сборы. Однако заставить себя не мог. В квартире чего-то резко не хватало, и как ни странно, это был дух Рождества. Поймите меня правильно – я никогда не вывешиваю украшений к Рождеству, слишком уж это смешно для замотанного работой холостяка вроде меня. Но обычно в это время года стол, а иногда и вся комната были заставлены всевозможными подарками, которые я покупал для Весельчака й членов своей творческой группы или собирался везти с собой к матери или к сестре с ее ребятишками.

Сейчас квартира была слишком захламленной, слишком пустой, слишком тихой. А по телевизору на каждом канале – хоть я и думал, что такого просто не бывает – показывали что-нибудь рождественское. Укрыться от примет праздника было решительно невозможно.

Довольно долго я сидел в полной тишине. Слишком долго. Прилив энергии иссяк, как и не было.

Часы вдруг завибрировали. Я не прореагировал, пока не включился автоответчик.

– Мистер Боддеккер? Стен Мергатройд, творческий руководитель компании «Дельгадо и Дельгадо». Позвоните мне, хорошо? Спасибо.

Не успел он отсоединиться, новое сообщение:

– Привет! Говорят из отдела кадров «Штрюселя и Штраусса». Мы были бы очень признательны, если бы вы могли уделить нам несколько минут и перезвонить в любое удобное для вас время.

Снова:

– Боддеккер? Привет, зайчик, это Рингволд из «М. и К.». Слушай, старикан Кресс просил меня тебе позвонить. Хочет купить тебе ленч и кое-что с тобой обсудить. Позвони мне и дай знать. Чем скорее, тем лучше. Надеюсь, тебе будет интересно. Пока.

Закончила она протяжным чмоканьем.

Я выключил звук, однако сообщения продолжали поступать, одно за другим, с ужасающей скоростью. Когда перевалило за дюжину, я понял, что пора уносить ноги. Положил часы на кофейный столик и без оглядки выбежал из дома. Но скоро мне показалось, что я иду недостаточно быстро. Так что я остановил велорикшу и велел ехать, пока не скажу остановиться.

В: Что общего у Джета с «С-П-Б»?

О: И он, и они выпустили по своей версии «Петли и крика».

Остановился я лишь потому, что смертельно проголодался и заметил в Виллидже бар с грилем, не испоганенный никакими рождественскими аксессуарами. С потолка там свисали экраны телевизоров, а в дальнем конце зала виднелась небольшая сцена. Я переплатил водителю, зашел в бар, забился за столик в самом темном углу и заказал пиво и самый большой гамбургер, какой у них только найдется.

Когда я отъел примерно половину гамбургера, часы пробили двенадцать. Экраны погасли, а на сцену влезла группка парней. Они взялись за инструменты и принялись играть «Веселого вам Рождества». Я поглядел на сандвич, решил, что не хочу бросать его несъеденным – как бы не получить похвальный значок за то, что не очистил тарелку, – и попытался жевать быстрее, подгоняя еду сдавленными проклятиями и здоровенными глотками пива. Оркестрик продолжал, первую песню сменили «Белое Рождество», «Ах, мне бы роботетку к Рождеству», «Санта лезет на Луну» и мелодия, которую обычно называют «Каштан, поджариваемый на открытом огне».

Старый «каштан» сменился… Не ослышался ли я?

Это и впрямь «Ода к радости»?

Я перестал жевать.

Да, это была «Ода к радости», аранжировка со странно знакомым синкопическим сбоем ритма. Я отодвинул стул и принялся разглядывать группу.

И точно – там оказался Джимми Джаз, в самом центре, с новеньким саксофоном. Он выводил мелодию, а остальные члены ансамбля окружали его кольцами ритма. Мальчик отлично выглядел – как настоящий профессионал. Подстриженные, аккуратно причесанные волосы, чистое лицо, сам одет в один из тех свободных махровых костюмов, которые потихоньку начинали выходить из моды. Похоже, Джимми отрастил себе небольшие усики, чтобы выглядеть постарше, хотя и не без помощи какого-то усилителя роста волос. Прикрыв глаза, он самозабвенно выдувал ноты с таким прочувствованным видом, какого я никогда не видел у него в фермановские времена.

– Прошу прощения. – Подошел официант. – Вы закончили?

– Да, – отозвался я, не отрывая глаз от оркестра. – Еще кружку пива, пожалуйста.

Я продолжал смотреть, а официант, вернувшись пару минут спустя, вместе с кружкой пива брякнул на стол большой желтый значок. «Я НЕ ОЧИСТИЛ СВОЮ ТАРЕЛКУ!». Я проигнорировал его и принялся за новый стакан, любуясь, как Джимми меняется соло с гитаристом или пианистом, уходя на задний план с барабаном и контрабасом, а потом вновь возвращается к импровизации. За оставшиеся сорок пять минут выступления они вернулись к рождественской теме всего один раз, кажется, предпочитая оставаться на территории старых джазовых традиций. Жаль, со мной не было Деппа – он бы мог объяснить, что я слышу.

Ансамбль под пылкие аплодисменты присутствующих объявил перерыв. Опять вспыхнули экраны телевизоров. Музыканты отложили инструменты, а я поднялся и позвал:

– Джимми! Джимми! – И опомнившись: – Джеймс Джаскзек!

Он обернулся в мою сторону и прищурился, вглядываясь. Я помахал рукой. Джимми разинул рот, а я поманил его составить мне компанию. Он повернулся, шепнул что-то товарищам по группе, спрыгнул со сцены и подошел к столику. Я приветствовал его рукопожатием.

– Мистер Боддеккер! Ого!

– Рад тебя видеть, Джеймс. – Я подмигнул и показал ему на стул. – Заказать тебе что-нибудь выпить?

Он виновато огляделся по сторонам.

– Мне тут еще нельзя сидеть. Я соврал про возраст, чтобы меня взяли в группу, но спиртного не пью. Вы ведь меня не выдадите, правда?

Я засмеялся и покачал головой.

– Конечно, ты ведь на работе. Закажу тебе газировку. – Я сделал заказ, мы сели. – Здорово слабал. – Это словцо я подцепил у Деппа. – Как ты здесь оказался?

– Эрик – он играет на контрабасе – услышал меня в переходе. От них как раз ушел трубач… Ну вот, в общем, и вся история.

– А ты играешь гораздо лучше, – заметил я.

– Я вернулся в школу и занимаюсь в особой группе. Это здорово помогает. Теперь, когда я завязал с Дьяволами, у меня гораздо больше времени, чтобы учиться играть. Хотя я далеко не так хорош, как хотелось бы. Пока.

Я улыбнулся.

– Я тоже.

Официант принес нам по стакану содовой – я рассудил, что пьянствовать на глазах у мистера Джаскзека было бы плохим примером, – и Джимми признательно взял свою порцию.

– Значит, как понимаю, вас выпустили из тюряги? – Лицо его потемнело. – Простите. Грубо с моей стороны, да?

Я покачал головой.

– Вполне законный вопрос. Это ведь попало во все выпуски новостей. Мне глупо было бы делать вид, будто ничего не произошло.

– Значит, ждете суда? Я покачал головой.

– С меня сняли обвинения.

– Прааавда? Верно, у вас был какой-нибудь очень уж знатный адвокат, да?

– Нет. Я написал рекламу для Пембрук-Холла. Он на секунду смешался, по лицу пробежала тень.

– А, – произнес он. Но через миг добавил: – Я вас не виню, мистер Боддеккер. Правда-правда. Это ведь было неизбежно, да?

Я кивнул.

– И вообще я вовремя ушел, как вы думаете?

– Я рад, что ты ушел, – сказал я. – Рад, что именно тебе из всех Дьяволов хватило ума и мужества уйти прежде, чем все это… – Я беспомощно повертел рукой в воздухе. – Ну, ты понимаешь.

Он кивнул.

– Да.

Наступило неуютное молчание. Каждый молча глядел в свой стакан. Потом лицо Джимми просветлело.

– Эй, вы слышали про Остроголовых? Подписали контракт с «Дельгадо и Дельгадо».

Я засмеялся.

– Повезло им. Будут рекламировать что-нибудь интерес-ненькое?

– Да вроде бы, мне говорили, йогурт, но я так и не видел ролика.

– Может, гангстерский бум прошел.

– Может, и прошел, – согласился Джимми. Мы снова помолчали. Потом он спросил:

– А что вы исполните на бис?

– Я? – попивая воду, спросил я. Он кивнул.

– Полагаю, уж Пембрук-Холл захочет, чтобы вы вернулись. Не думаю, что стану это выяснять, – ответил я. – Не хочу возвращаться. Он пожал плечами.

– Что ж, едва ли у вас возникнут проблемы. Ну, то есть наверняка вы получили кучу предложений от всяких других агентств, да ведь?

Я подумал о часах, что лежат дома с отключенным звуком на кофейном столике и все принимают и принимают новые сообщения.

– Полагаю, что так. Но дело в том, что за последние несколько недель у меня было чертовски много времени на то, чтобы хорошенько подумать. И одно я понял твердо: мне не хочется обратно в рекламу. Боюсь, я больше не могу заниматься подобной работой.

Джимми уставился на меня, забыв о содовой.

– Чем же вы собираетесь заняться?

– Уеду из города.

– Куда-нибудь конкретно?

– Еще не придумал, – сказал я. – У меня куча дел. Надо собраться. Еще у меня есть дом, который надо продать. Главное, чего я хочу – уехать в какое-нибудь совсем другое место. Новая карьера в новом городе. Ну не заманчиво ли звучит? Жить в городе, где даже отделения Пембрук-Холла нет.

В Джимми Джазе оставалось еще достаточно от маленького мальчика, чтобы я увидел: мои слова задели его.

– Эй, это не твоя вина. К тебе это не имеет ни малейшего отношения. Ты был частью величайших моментов моей жизни. Мы представили миру «Наноклин».

– Как вы можете так говорить? – поразился он. – Как вы можете так говорить после… – Он отвернулся. – Ну, вы знаете. После всего, что произошло.

– Легко, – заверил я. – Я знаю, что это был небывалый успех, потому что кампания не выиграла ни единой награды.

Он недоуменно посмотрел на меня.

– Ее заклеймили. Обдали презрением. «Клио», «Эдди», «Серебряная пирамида», награда Общества американских рекламодателей – все! Все проигнорировали самую успешную рекламную кампанию года – возможно, даже десятилетия.

– И это вас не обижает? Я покачал головой.

– Напротив. Тогда-то я и понял, что эти рекламы действительно хороши – особенно «Их было десять». Лучшая, которую я сделал за всю жизнь, лучшая, какую я вообще сумел бы сделать на этом поприще. Позволь мне сказать тебе кое-что, Джеймс, – просто ужасно в двадцать восемь лет осознать, что ты достиг вершины.

– Вот уж из-за этого не переживайте, – попытался утешить меня Джимми Джаз. – Надо просто начать все заново. Главный вызов тут – переиграть самого себя.

– Только не на этот раз, – возразил я. – Главный вызов для меня сейчас вложить деньги и талант – туда, где от них будет хоть какая-то польза.

– Но, Боддеккер, вы принесли очень много пользы. Людям нужна чистая одежда…

– На свете множество всяких вещей, которые нужны людям гораздо больше. Некоторым людям нужна одежда. Точка. – Я прервался и дал себе время остыть. – Прошу прощения. Не собирался читать тебе лекции.

– Все в порядке. Кажется, я вас понял.

Я собирался рассказать ему о работе, которой хотел заняться, и городе, который выбрал, но тут экраны снова замигали, и мы отвлеклись.

Судя по взгляду, каким мы обменялись, и я, и Джимми Джаз прекрасно знали, что сейчас будет.

B: Каким было последнее желание Тараканчика?

О: Чтобы он все-таки выбрал «мыльную оперу».

Ролик начинается ослепительной вспышкой белого света. Камера поворачивается и становится ясно, что это была вспышка другой камеры. Дьяволы Фермана спускаются по ступеням какого-то официального здания в окружении репортеров. Один из репортеров вырывается вперед и сует микрофон в лицо Ферману.

– Ферман! Ферман! Правда ли, что вы приняли вызов «Наноклина»?

– Ага, – говорит он, отмахиваясь, как будто речь идет о совершеннейшем пустяке.

– Вы и в самом деле думаете, что вам это удастся?

– Клянусь жизнью. – Ферман ухмыляется.

Раздается закадровый голос диктора:

– Мы предложили Дьяволам Фермана принять вызов «Наноклина» – проверить, найдется ли хоть какая-то грязь, которая сумеет остановить «Наноклин», чудо современной стирки!

Переход кадра: тускло освещенная улица, которая выглядит смутно знакомой. Под фонарем собралась кучка странно одетых людей. Это Милашки. Внезапно на них с четырех сторон бросаются Дьяволы. Из четырех глоток рвется фирменный боевой клич: «Йип-йип-йулллл!!!».

– Вот они! – говорит закадровый голос. – Великолепно исполненная засада на их смертельных врагов, Милашек!

В кадре Джет. В обеих руках у него по жертве, и он ритмично и без малейшего усилия колотит их головами друг о друга.

– Похоже, на Джете появятся чудесненькие подтеки крови!

Теперь в кадре Тараканчик, который обхватил своего противника, кусая и лягая его с яростью, способной посрамить даже Ровера. Он со своей жертвой катится кувырком по улице и врезается в большой мусорный бак рядом с какой-то забегаловкой.

– Самый новый член банды, Тараканчик, также принял вызов! Вот как основательно перемазался он в грязи с улицы. И ТОЛЬКО ПОГЛЯДИТЕ! Он вываливается в застарелом протухшем жире пищевых отходов. Отличный ход!

Наплыв на Ровера, который рычит и воет все громче, молотя поверженного врага кулаками, локтями, коленями, ногами.

– Похоже, Ровер собирает замечательную коллекцию пятен крови, экскрементов, мочи и… ну, что там еще есть.

И наконец в кадре Ферман. Он поливает упавшего противника той же зажигательной смесью, которую пустил в ход на похоронах Шнобеля. Несчастный с усилием приподнимается и встает на колени, когда Ферман зажигает ракету и швыряет в него. Взрыв, языки пламени и высокий черный столб дыма, заволакивающего всю сцену. Из дыма, откашливаясь, вырывается Ферман, в саже и копоти.

– И – ооо! – запах этого топлива никогда, никогда не сойдет с одежды!

Резкий переход к белой комнате, где выставлены четыре закопченых, чумазых, окровавленных униформы. Похожий на ученого человек тщательно осматривает их и поворачивается к камере:

– Я заявляю, что эта одежда не подлежит восстановлению – и представляет опасность для жизни!

Диктор:

– А теперь обработаем эту одежду «Наноклином», чудом современной стирки!

Замедленной съемкой: одежда падает в стиральную машину, туда же каскадом сыплется порошок «Наноклин». На экране, постепенно загораживая всю сцену, начинают появляться разноцветные вопросительные знаки.

– А результат?

Монтажный переход к установленным в Центральном парке виселицам. С перекладины над головой свешиваются четыре петли.

– В день казни за убийство, членство в преступной группировке, жестокое обращение с животными и тринадцать прочих пунктов из состава преступления одежда Дьяволов будет чистой, чистой, чистой! Клинически чистой! «Наноклин»!

В: Как Тараканчик покинет ряды Дьяволов?

О: Одним прыжком!

Камера скользит мимо ряда виселиц. На каждом помосте стоит по фигуре, но четвертая петля не занята. Камера скользит в пустоту, раздается скрежет и громкое «клац!». В поле зрения появляется тело Тараканчика. Голова у него запрокинута под немыслимым углом, изо рта свешивается язык. Тело медленно вращается на веревке.

Диктор объявляет:

– Тараканчик: «Уличная грязь СОШЛА! Вар СОШЕЛ! Следы пищевых отходов СОШЛИ!».

В: Что доказывает последний рекламный ролик

Дьяволов фермана?

О: Что Джет был самым большим повесой во всей банде.

Пустой кадр. Снова звуковое сопровождение: «Клац! Бряк!», в поле зрения падает Джет. Когда его тело достигает конца веревки, та дергается и вибрирует, пока не становится на удивление неподвижной. Ненадолго – Джет начинает биться в конвульсиях, силясь выдернуть голову из петли. Воздух наполняется странным низким бульканьем, а Дьявол пытается освободить связанные за спиной руки. На счастье, закадровый голос диктора заглушает звуки борьбы:

– Джет: «Все брызги, пятна и подтеки засохшей крови магическим образом исчезли. Клиническая чистота!».

В: Какая разница между Ровером и настоящим псом?

О: Настоящий пес не синеет и не подыхает, если ему что-нибудь обвязать вокруг шеи.

Снова та же панорама. В кадре оказывается Ровер. С веревкой происходит примерно то же самое, что и у Джета, однако Ровер ведет себя иначе. Глаза у него выкатываются на лоб, лицо быстро приобретает синюшный оттенок, а в паху на униформе Дьяволов расползается большое пятно.

В: Какая разница между Ровером и шестинедельным младенцем?

О: Младенца не надо вешать, чтобы он описал штанишки.

– Но что там с Ферманом?

В самом деле – что там с Ферманом?

Медленный наплыв: все белое. Зима где-то за городом. Деревья тянут к небу голые ветви. Холмы, сугробы, низко нависшее небо. К нам мчится какая-то фигура, наполовину в тени, наполовину на свету. Когда она приближается, мы видим, что это Ферман. Выглядит он так, точно бежит не на жизнь, а на смерть. Строго говоря, так оно и было – я посоветовал Левину организовать побег, чтобы снять эту сцену.

По мере того как изображение Фермана заполняет экран, снова раздается голос диктора:

– Итак, Ферман сбежал с мероприятия в парке, и, как видите, это не составило особых трудов ни для него, ни для его клинически отнаноклиненной униформы. Разумеется, если ты Дьявол, долго оставаться чистым тебе не придется…

Слышатся раскаты грома, и неожиданно по всему телу Фермана расцветают красные цветы. Он начинает откидываться назад, а на груди, животе и ногах – только не на голове – у него появляются огромные дыры. Внезапно выстрелы прекращаются. Ферман падает на снег и уже не шевелится.

Смена кадра: два солдата сидят на крыше бронетранспортера, замаскированного снежным камуфляжем времен Норвежской войны. В руках у каждого двадцатимиллиметровый ручной пулемет. Над дулами пулеметов курится дымок. Солдаты синхронно поворачиваются к камере и поднимают большие пальцы.

– Мы управились!

Наплыв на мертвое тело Фермана, лежащее на покрасневшем снегу. Сверху хлопается большая пачка «Наноклина».

– Больше, чем просто чистота. Клиническая чистота. Суперпорошок «НАНОКЛИН»!

Разряжающие атмосферу титры: «Теперь доступен везде!». Затемнение.

В: Слышали про новую работу фермана?

О: Из него вышло отличное решето!

Судя по ошеломленному молчанию, воцарившемуся в баре, я мог сказать, что ролик достиг требуемого эффекта: облегчение, что вся эта история с Дьяволами наконец-то закончилась, смешивалось с леденящим ужасом, после которого всякий дважды подумает, прежде чем пойти по их стопам.

Я следил за выпусками новостей. За две недели с тех пор, как ролик вышел в сетях, активность городских шаек снизилась на пятьдесят процентов, тем самым достигнув обычного предрождественского уровня. И это означало одно – банды больше не пытаются привлечь внимание городских рекламных агентств.

Я внимательно глядел на Джимми Джаза, который никак не мог оторвать глаз от экрана, хотя давно уже показывали новый ролик.

– Рад, что все закончилось? – спросил я.

Он встряхнул головой, словно с трудом возвращаясь обратно, к реальности.

– Трудно поверить, что все это происходит за шестьдесят секунд.

– Я имел в виду твое членство в Дьяволах.

– Да. О да. – Джимми слабо кивнул. После ролика в лице у него не осталось ни кровинки. – Собственно, я этому уже давно радуюсь.

– Еще не видел этой рекламы?

– Ох, видел. Просто… никак не привыкну.

– Прости, – сказал я.

– Ничего. Не за что извиняться. Теперь-то я в жизни не собьюсь с прямой дорожки, клянусь.

– Вот и хорошо, – произнес я.

Со сцены донесся какой-то шум. Оркестр занимал места для нового выступления.

– Пожалуй, надо отпустить тебя работать. – Я поднялся и протянул ему руку.

Он тоже поднялся и пожал ее.

– Да. Спасибо за все, мистер Боддеккер. – , Не за что.

Джимми не выпускал моей руки.

– Простите, но я должен спросить. Если бы я остался в Дьяволах…

– Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя оттуда до этого ролика, – ответил я. – Я бы вытащил тебя оттуда еще до ролика с собакой.

– А как бы вы это сделали?

– Уж поверь мне, – сказал я.

Этот ответ его устроил. Он разжал руку.

– А как насчет другого последнего ролика?

– Какого еще другого последнего ролика?

– «Гангленд-уикли» перепечатал статью из «Прыгги-Скок», где говорится, что Дьяволы сняли еще два ролика до того, как… гм… отошли от дел.

– Не верь всему, что прочтешь в газетах, – сказал я. – Это была просто глупая мечта кучки малолетних девиц.

Он улыбнулся с явным облегчением.

– Спасибо. А ведь мы продали уйму стирального порошка, правда?

– Да, Джеймс. Да.

В: Чем будут заниматься Дьяволы фермана в следующие выходные?

О: Болтаться в Центральном парке.