Текст книги "Демоны Боддеккера"

Автор книги: Джо Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7
Царь мира

До госпиталя я добрался со всей возможной скоростью, переплатив единственному велорикше, которого сумел найти, – но все равно не сумел доехать туда так быстро, как хотелось бы. Поездка затягивалась, водитель уныло вращал педалями, ведя повозку навстречу косым струям ливня, а в голове у меня роились догадки о том, что же случилось с Чарли Анджелесом. Логично было предположить, что он застал у себя в квартире грабителей, а те избили его, чтобы режиссер не вызвал полицию. А может, это сделал кто-то из знакомых… Или какие-нибудь подозрительные типы, увязавшиеся за ним после вечеринки у Фермана. Я стиснул зубы, отгоняя чувство вины, однако оно продолжало нашептывать: если бы я не сделал Дьяволов знаменитыми, ничего этого не произошло бы.

С трудом я заставил замолчать этот голосок, внушая себе, что даже не знаю обстоятельств нападения. Но удалось мне это не раньше, чем велорикша притормозил у здания больницы. Что ж, готов принять поздравления с успехом, достигнутым в процессе самоистязания.

Остальные ждали в вестибюле на пятом этаже. Дансигер бросилась ко мне и обняла с восклицанием:

– Какой ужасный день, Боддеккер, какой ужасный день! Харбисон с Мортонсен выглядели так, точно с самого утра не переставали плакать по Сильвестр. На кушетке рядом с Левином тихонько сидела Хонникер из Расчетного отдела.

– Не хватает одного Гризволда, – сказала она. Я поглядел на Дансигер.

– Ты им не говорила?

Она покачала головой. Моя рубашка промокла от ее слез.

– Какие-то проблемы, сынок? – осведомился Левин.

– Гризволд уволился сегодня утром, – ответил я. Левин фыркнул.

– Нервишки не выдержали? Ничуть не удивлен. Я как-то раз видел его в парке – он там птичек кормил. Пора бы перестать принимать на работу в Пембрук-Холл таких типов. Пусть кто-нибудь пометит, чтобы не забыть.

– Я об этом позабочусь, – отчетливо произнесла Хонникер.

Я отвел Дансигер к ее месту и спросил у Левина:

– Так что же все-таки произошло? Он поднялся.

– Жена Анджелеса вернулась из бакалейной лавки и нашла его на полу в гостиной, избитого и окровавленного.

– Взломщики?

– Никто не знает, – прошептала Хонникер из Расчетного отдела. – Там все разгромлено. Совершенно разгромлено.

– Я хочу его видеть, – потребовал я.

– Придется подождать, – сказал Левин. – Там еще его семья.

– Хорошо. Тогда я должен кое-что сделать.

Я повернулся и вышел из приемной. Хонникер негромко окликнула меня вслед, но я продолжал идти, отслеживая номера палат, пока не добрался до 4523. Приоткрывая дверь, я услышал изнутри плач и бесшумно шагнул в полутемную комнату, освещенную лишь светом фонарей из окна. Через несколько шагов я увидел семью пострадавшего – жену и двоих взрослых детей. Обнявшись, они тихо всхлипывали в ногах кровати. На кровати лежал Чарли Анджелес – бесформенная груда белых повязок с темными пятнами. Семейство больного еще не заметило меня, поэтому я бросил взгляд на мониторы сбоку от кровати, чтобы проверить, как он там.

Экраны мониторов были темны. Механизмы не работали.

Внутри у меня все сжалось, к горлу подступил комок, и я снова обвел глазами сцену. Родственники Анджелеса искали в объятиях друг друга не утешения или надежды. Они не молились. Они жались друг к другу от горя, непоправимого горя, у ложа своего почившего патриарха.

Внезапно я ощутил, что у меня нет никаких слов. Мне хотелось сказать им хоть что-то, хоть как-то вдохнуть в них толику надежды или по крайней мере дать им понять, как я сочувствую. Но теперь слова не имели значения. Возможно, если бы я позволил себе облегчить душу отчаянным криком, он бы хоть отчасти передал, что я чувствую. Но слова? «Я всегда восхищался его работами и крайне огорчен случившимся…» Лучше и не пытаться.

Сын Анджелеса, молодой человек лет двадцати с небольшим, поднял взгляд и увидел меня.

– Вы из полиции? – спросил он срывающимся голосом, вытирая слезы тыльной стороной руки.

Горло у меня так сжималось, что я не мог ответить. Не мог даже покачать головой.

– Вы знаете, кто это сделал? Как, как они могли так с ним поступить? И почему? Как может человек сделать такое с другим человеком? – Он покачал головой и снова обнял родных, бормоча: – Это невыносимо, невыносимо…

Как может человек сделать такое с другим человеком? Сделать – что? Что именно произошло с Чарли Анджелесом?

Стоя здесь и глядя на объятую горем семью, я вдруг испытал крайнюю неловкость – как будто подсматривал за чужим несчастьем. На глаза наворачивались слезы – и я ненавидел себя за них. Ведь какими бы искренними ни были они, разве могут мои слезы идти в сравнение со слезами семьи умершего? Я плакал потому, что мне было жаль Чарли Анджелеса, его жену и детей – но еще и от жалости к самому себе. Я потерял человека, которым восхищался, которого только начал узнавать. И все же – я не терял лучшего друга, любимого человека, наперсника душевных тайн или того, кто дал мне жизнь.

И тут слезы полились из моих глаз сплошным потоком, потому что я еще не успел оплакать Сильвестр.

Я вытер глаза и попятился из комнаты. Внезапно что-то ударило меня в спину, швырнуло на пол, а через несколько секунд надо мной склонилась какая-то женщина, рассыпаясь в извинениях и спрашивая: не расшибся ли я?

Я сощурился и наконец сумел сфокусировать на ней взгляд.

– Вы врач.

– Да. Вам нужна помощь? Я не видела, что вы выходите…

– Вы врач Чарли Анджелеса?

– Я была назначена, когда пациента привезли…

– Что с ним произошло?

Она несколько мгновений пристально разглядывала меня. Должно быть, мои покрасневшие глаза и полоски слез на щеках убедили ее – я не просто любопытствую.

– Судя по всему, его жестоко избили.

– Знаю. Но вы можете сообщить еще какие-нибудь подробности?

– Он получил множество повреждений…

– Не могли бы вы описать их в двух словах? Пожалуйста!

Женщина набрала в грудь побольше воздуха и, подняв глаза к потолку, точно читая написанный там перечень, начала:

– Пробит череп, сотрясение мозга, внутримозговое кровоизлияние, перелом челюсти, перелом шейного отдела позвоночника, раздробленная трахея, разрывы пищевода, перелом обеих ключиц, все ребра сломаны, выбиты или надтреснуты, пробито легкое, внутреннее кровотечение, разрыв селезенки, переломы левой и правой плечевых костей, левой и правой лучевых костей, левой и правой локтевых костей, то же самое с обеими бедренными костями и…

– Одну минуту, – перебил я. – Скажите то же самое по-английски.

– У него сломаны кости, – сказала она. – Почти все. Как будто кто-то задался целью…

– Переломать ему все кости, – закончил я.

– Более или менее, – согласилась она. – Но сломать абсолютно все кости им бы не удалось. До некоторых лицевых костей и косточек внутреннего уха практически невозможно добраться.

– Думаю, они сделали все, что могли. – Я поблагодарил врача и отвернулся, чтобы уйти.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Догадываюсь. – Я зашагал по коридору.

– Тогда вы должны сообщить об этом! – закричала мне вслед врач. – Сэр! Сэр! Полиция захочет знать!

Я пинком открыл дверь в приемную. Все взоры обратились ко мне.

– Вы знали! – бросил я в лицо Левину.

– Что знал, сынок?

– С самого начала знали, кто это сделал с Чарли Анджелесом.

Левин поднялся.

– Сынок, понимаю, это маленькое открытие очень тебя расстроило…

– Ничего себе маленькое открытие! – заорал я. – Дьяволы убили еще одного человека! Человека, без которого трудно обойтись, которого любили и уважали!

– Ты думаешь, Чарли Анджелеса убили Дьяволы? – спросила Дансигер.

Я покачал головой.

– Я знаю, что они убили его. Лечащий врач сказала, его били так, будто кто-то пытался переломать ему все кости. Каждую косточку в теле!

Дансигер отвернулась к окну, по ее щекам текли слезы.

– Послушайте! – воззвал Левин. – Я тоже прекрасно осознаю факт, что очень много людей из ближайшего окружения Дьяволов постиг несчастливый конец. Однако уверен, в итоге статистика докажет, что в этих смертях нет ничего необычного. Знаете, совпадения порой способны просто свести с ума. Если позволишь себе…

– Это не совпадения, – прервал его я.

– Возможно, ты не видишь цепь совпадений, – заметила Дансигер, – просто потому, что был слишком близок к жертвам.

– Да абсолютно не важно, как называть или классифицировать произошедшее! Эти парни – преступники! И никакие роскошные квартиры и роботетки, никакие деньги, никакие посредники ничего не изменят. Сейчас они вышли из-под контроля, а все потому, что твердо уверены: что бы они ни вытворяли, никто не встанет у них на пути и не скажет «довольно». Давно пора положить этому конец!

– Сынок… – начал Левин.

– Я вам не сынок, – отрезал я.

– Подумай-ка вот о чем. Представь, к чему приведут твои решительные шаги. Завтра Дьяволы должны быть почетными председателями «Операции „Чистая тарелка“", замечательной благотворительной акции. Ты же не захочешь своей опрометчивостью повредить организации, которая кормит миллионы голодающих, правда?

– На вечеринке у Фермана, – ответил я, – Чарли Анджелес носил значок «Чистая тарелка». Интересно, уж не был ли он одним из основных жертвователей? Сколько людей останется голодными потому, что Дьяволы убили того, кто оказывал этим самым голодающим финансовую помощь?

– Знаешь ли, надо ставить интересы многих превыше интересов меньшинства…

– Но если продолжать убивать это меньшинство, то не останется никого, кто бы накормил многих. – Я несколько секунд пристально смотрел на Левина и почти видел, как в голове у него судорожно вращаются колесики. – Ладно, забудем. Я мог бы простоять тут целый день, обсуждая вопросы морали, но что-то сейчас не в настроении. Я сам обо всем позабочусь.

Когда я пошел к двери, Хонникер из Расчетного отдела сказала:

– Боддеккер, ради всего святого! Только не делай никаких глупостей.

– Именно этим, – ответил я, – я и собираюсь заняться. Из госпиталя я доехал на рикше к Флэтайрон-билдинг и вызвал мини-цеппелин, чтобы добраться до квартиры Фермана. Я толком не знал, что собираюсь делать; ничего, что-нибудь да придумаю. Конечно, заманчивее всего казалось просто убить Фермана, но разумом я понимал: это непрактично. Придется обращаться в суд и оправдываться за содеянное, а еще вопрос – смогу ли я, когда настанет срок, рассчитывать на семейство Анджелесов. Да и вдова Ле Роя, приняв от нас взятку размером двадцать пять миллиардов, едва ли захочет прийти мне на помощь.

В цеппелине я кое-как умудрялся держать себя в руках, но, едва выйдя оттуда и начав спускаться на лифте, принялся трястись от ярости. Добравшись до двери, я заколотил в нее кулаками, точно хотел выбить, и стучал до тех пор, пока горничная Козетта не отворила.

– Моя фамилия Боддеккер, – сказал я роботетке. – Я пришел поговорить с мистером Ферманом насчет завтрашнего участия в акции «Чистая Тарелка».

– Прошшштите, – прошипела она. – В наштоящий момент Верману шлегка нетушится…

– То есть страдает от похмелья.

– …и он не рашполошен никого принимать.

– Тебе придется меня впустить, – сказал я. – Я имею на это право, и ты об этом знаешь.

– Я только слушу миштеру Верману.

– Впусти меня, Козетта, – пригрозил я, – не то я включу программу ликвидации, после чего ты уже не сможешь «опушить» вообще никому. Тебя разберут на кусочки, а из того, что осталось, наделают тостеров. Усекла?

Она открыла дверь нараспашку.

– Он в шпальне.

Я вошел в квартиру, где царил сплошной хаос. Гостиная превратилась в помойку, повсюду валялись пустые бутылки, битые бокалы, обрывки ковра, обломки мебели и разрозненные предметы одежды. У входа в кухню стояло мусорное ведро, битком набитое всякой дрянью.

– Похоже, вечеринка окончилась довольно бурно, – заметил я роботетке.

– Томохосяин бутет ошшень нетофолен. А убирать-то фее мне, – отозвалась она.

– Ферман провел здесь всю ночь после праздника? Ее лицо задергалось.

– Томохосяин бутет ошшень нетофолен. А убирать-то фее мне.

Я узнал все, что хотел. Роботетка была перегружена работой. А мой вопрос вступил в противоречие с приказами Фермана. В результате ее замкнуло на фразе, которую она сказала мне вчера вечером. Больше не обращая на нее внимания, я начал пробираться сквозь кавардак в ту сторону, где, по моим расчетам, находилась берлога Фермана. Но я ошибся. Там оказалась гостевая спальня, где он устроил склад всякой дряни. В углу – запасные батареи для роботетки, повсюду забитые до отказа ящики. Этой спальне тоже изрядно досталось во время вечеринки. Что ж, по крайней мере у нас не будет никаких свидетелей, кроме перемкнутой роботетки.

Средняя дверь вела в ванную комнату, и, исходя из состояния всей остальной квартиры, я решил туда не заглядывать. Поэтому открыл дверь слева.

Внутри царила тьма, лишь в окно начали проникать первые лучи восходящего солнца. Света все же хватило, чтобы увидеть: спальне досталось не меньше, чем другим комнатам в квартире. В лицо ударила затхлая, соленая вонь, к горлу сразу же подкатила тошнота. Повсюду валялась разбросанная одежда и прочий хлам, в центре комнаты, прямо на полу, лежал матрас – без подставки, без пружин, даже без рамы. Посередине этой «кровати» возвышалась неопрятная груда скомканных полотенец, простыней и одежды. При моем появлении груда слегка зашевелилась и заговорила голосом Фермана:

– Это ты, Глори? Поди сюда, давай-ка еще разок…

– Кажется, Глори ушла, – сказал я, силясь дышать в этой ужасной вонище.

Ферман выругался.

– Ну да, верно. Ей же с утра в школу. – Груда снова пошевелилась, и из нее вынырнула голова Фермана – с противоположной стороны, чем я ожидал. Он поглядел на меня. Лицо его просветлело настолько, насколько вообще могло просветлеть сквозь похмельную дурноту. – Эй, Боддеккер. Приятель, ты слишком рано ушел вчера. По крайней мере, как мне кажется. – Он ухмыльнулся. – Гребаная вечеринка удалась на славу! А Глори, старина!.. Потрясающая штучка! Вот и говори про танцы в гребаном Каире.

– Так значит, Глори – твое алиби, да? – спросил я. Под покрывалами что-то задергалось и исчезло, и я осознал, что гнусный запах исходил от голых ног Фермана. Я с трудом сглотнул.

Он покосился на меня и выпростал руку, протирая глаза.

– Алиби? О чем это ты, Боддеккер?

Я нажал на выключатель. Он не работал. Я обошел матрас и распахнул ставни. Солнце казалось далеким и холодным, но все же давало достаточно света, чтобы разогнать тени и озарить пестрый беспорядок в спальне. Матрас очутился в полосе солнечных лучей. Ферман схватился за глаза и застонал:

– Да полно, дружище. Закрой. Будь Homo sapient, а?

– Sapience, – поправил я. – Твое утверждение, что ты провел ночь с Глори – как это назвать? Игрой в отговорочки?

– Да тебе что за гребаное дело, чем я занимался прошлой ночью?

– Мне, надо полагать, никакого, – сказал я. – Зато это близко касается семьи Чарли Анджелеса.

Ферман медленно, со свистом выдохнул.

Я ничего не сказал. Стоял и глядел на него. Он все еще закрывал глаза руками.

– Ну, – наконец произнес Ферман, – кажется, ты еще глупее, чем я думал, если надеешься заставить меня признаться.

– В чем признаться?

– В том, что я пришил Чарли Анджелеса.

– А откуда тебе знать, что он мертв, если ты не выходил из своей спальни?

Ферман сел и, порывшись под грудой одеял, выудил маленькое полотенце. Брезгливо посмотрел на пятна на нем и швырнул в меня. Я увернулся.

– Тантрумская магия, – сказал он.

– Тантрическая, – поправил я. – Не думаю, что этот номер пройдет в суде.

– Боддеккер, ты начинаешь действовать на нервы. – Он выудил рубашку, осмотрел ее и, удостоверившись, что это его рубашка, натянул.

– Почему бы не попробовать что-нибудь получше? – спросил я. – Например, сказать, что тебе с ребятами захотелось вернуться к добрым старым денькам и вы все вместе отправились на частную вечеринку с Сильвестр.

Ферман взял из груды потертые джинсы, поднялся, пошатываясь, и с трудом натянул их.

– Ничего не упускаешь, а, Боддеккер?

– Вечеринка была буйной, скорее всего вас никто не хватился. Быть может, вы развлекались с Сильвестр прямо здесь. А когда гости разошлись, ты взял парней прошвырнуться к Анджелесу. Я еще не проработал детали.

Ферман закашлялся и никак не мог перестать. Когда приступ наконец прошел, он уже сгибался пополам. Сплюнув на пол, Ферман снова выругался.

– Козетта! – позвал он и поглядел на меня. – Ты тут все теоретизируешь, так попробуй еще одну теорию. Может, я сделал это один.

В двери появилась Козетта.

– Шэр?

– Принеси мне мои психотропчики. Козетта кивнула и удалилась. Я засмеялся.

– Что тут такого смешного, Боддеккер?

– Да ты. Думаешь, я поверю, что ты мог справиться с Чарли Анджелесом в одиночку. Знаешь что, Ферман? Ты не мог бы справиться с ним даже на пару со Шнобелем.

Он опустил голову и зыркнул на меня исподлобья. – Ты просто не видел меня после приема психотроп-чиков.

– Я думал, ты не разрешаешь Дьяволам принимать психотропы.

– Они делают так, как я говорю, а не как делаю сам.

– Да тебе даже со мной не справиться без своей шайки и кучи оружия. – Я опять обошел матрас и вернулся к двери.

– Ты напрашиваешься, Боддеккер.

– Умоляю, Ферман.

Козетта опять появилась на пороге, держа зеленую кожаную сумочку с выведенными на ней яркими желтыми буковками «Для рукоделья». Ферман протянул руку и шагнул к ро-ботетке. Я ударил Козетту по руке, сумочка взлетела в воздух, и я перехватил ее.

– Козетта, выйди, – приказал я.

– Эй! – закричал Ферман, когда она исчезла. – Поосторожней с моим добром!

– А ты попроси. – Я перебросил сумочку из руки в руку. – Ну что, Френсис, каково оказаться в чужой шкуре?

Он ринулся на меня, но я уклонился, и Ферман, врезавшись в стенку, сполз на пол. Я отошел на несколько шагов, ощупывая содержимое сумочки. Какие-то пакетики, тонкие стеклянные трубочки.

– Ну ладно, повеселился за мой счет и будет. – Он жестом показал, что сдается.

Я покачал головой.

– Веселье только начинается.

Я бросил сумочку на пол и наступил на нее. Хрустнуло стекло.

Ферман взвыл и метнулся к моим ногам. Я небрежным пинком отправил сумочку через его голову прямо в стену напротив, а сам сделал шаг в сторону. Ферман с грохотом рухнул туда, где я только что стоял.

– Ах ты, зараза!

Я тремя прыжками перескочил через матрас и подобрал сумочку.

– Ох, какое несчастье. Надеюсь, я ничего не разбил. Ферман поднялся на ноги, отирая пот с лица.

– Пытаешься таким образом вытянуть из меня признание?

Я расстегнул сумочку и посмотрел на беспорядочную смесь порошка, стеклянных осколков и обломков пластмассы.

– Ах…

– Дай мне гребаную сумку, и я все тебе расскажу.

– Подробности меня не интересуют.

Перевернув сумочку, я высыпал содержимое в общую помойку на полу и ногой разбросал кучку. Ферман, завизжав, снова кинулся на меня. Я швырнул сумочку ему в лицо, затем ухватил за рубаху и шваркнул о стену. Изо рта у Фермана воняло отвратительно, еще хуже, чем от ног, еще хуже, чем в первый раз, когда я его встретил. Кислятиной – из-за ломки, гнилью – из-за симптомов этой ломки.

– Это сделали вы, – сказал я, опять ударяя его о стену. – Ты, Шнобель, Джет и Ровер.

Ферман вскинул руки, чтобы вырваться, и я отпустил его. Он отвалился к стенке и сполз на пол.

– Ты забываешь, что я провел кучу времени, наблюдая тебя за работой.

Он снова закашлялся.

– Если б не ломало, у тебя бы и шанса против меня не было…

– Знаю.

Ферман начал вставать. Я легким пинком ноги опрокинул его назад.

– Да, – сказал он. – Мы все неплохо позабавились с этой цыпочкой. Да и ей понравилось. Спроси ее, она сама скажет.

– Не могу, – ответил я. – Она умерла.

– Что? – закричал он. А потом: – Врешь! Мы не так уж и грубо с ней обошлись, не так, как бывало…

– Она покончила с собой.

Ферман ухитрился выдавить сухой смешок.

– Потому что знала – никогда ей не получить ничего лучшего, чем мы…

– Она была транссексуалкой, – сказал я.

– А?

– Она была психически неустойчива после недавней операции. Изменила пол с мужского на…

– Ооооу!

Реакция Фермана оправдала все мои надежды. Глаза у него закатились, казалось, будто его вот-вот вырвет.

– Дружище, я бы вполне мог прожить остаток своих дней, не зная этого…

Он опять начал вставать, и я опять пинком отправил его на пол.

– А как насчет Чарли Анджелеса? Ферман сплюнул.

– Да, это я уделал Чарли Анджелеса. Мы все. – По лицу у него расползлась мерзкая ухмылочка. – Да мы еще поскромничали. Могли бы уделать и его старушенцию.

Я позволил ему встать. Он размахнулся, чтобы ударить меня кулаком, но двигался слишком заторможенно. Так что я без труда увернулся. Инерция мотнула Фермана вперед, он запутался ногами в разбросанной одежде и снова брякнулся на пол.

– Мы переломали ему все кости. Да, каждую косточку. Я хотел напустить на него отдельно Шнобеля, но твоя цыпочка его вконец измотала, поэтому ничего не вышло.

Он начал приподниматься. По внезапному наитию я нагнулся и дернул за простыню, собираясь бросить ее ему в лицо. Оказалось, что Ферман на ней и стоит, поэтому мой рывок опрокинул его навзничь.

– Не больно ты шустр без своих психотропчиков, – заметил я, набрасывая простыню ему на лицо. – Покойся с миром.

– Как Чарли Анджелес… – Ферман рывком сел, все еще в болтающейся на голове простыне. Очередной пинок – и он с воплем грянулся об пол. В груди у него клокотало. – Знаешь, у меня просто не было выхода, – сказал он несколько мгновений спустя.

– Правда?

Ферман медленно стянул с головы простыню и кивнул.

– Он бы не отстал от Джета. Вот как чую, он был старым Гомером.

Я шагнул вперед и с силой ударил его ногой в живот. Его начало рвать.

– Не смей так говорить.

Извергнув содержимое желудка, Ферман подобрал полотенце и вытер рот.

– Он набивал Джету голову всякой гребаной ерундой. «Гордись тем, что ты черный». «Мы с тобой братья по коже». Говорил, мол, не нужны Джету Дьяволы, он и без нас прекрасно обойдется.

– Правда ранит, – заметил я.

– Я сделал Джета Джорджсона! – закричал Ферман. – Не забывай!

– Ты просто не мог смириться с фактом, что он перерос Дьяволов, – произнес я. – Как Джимми Джаз.

– Заткнись! – Он ринулся вперед, но я отступил, и Ферман снова растянулся плашмя.

– Когда ты перерастешь Дьяволов, Ферман? Когда ты подрастешь?

Он перевернулся на спину и улыбнулся.

– Эгей, у меня теперь есть кое-что получше Дьяволов.

– И верно, – согласился я. – У тебя есть Козетта. А их было выпущено всего пятнадцать тысяч.

Ферман визгливо засмеялся.

– Нет. У меня есть Пембрук-Холл.

Он приподнялся и попытался ударить меня измазанным в блевотине полотенцем. Я шагнул назад, уходя от удара, а потом ухватил Фермана за грудки и встряхнул.

– Ничего подобного! Нет у тебя ничего!

Ферман кивнул. Дыхание у него стало еще гаже, чем прежде.

– Ты да я, Боддеккер, мы с тобой вместе увязли. Летим вдвоем – и с этого гребаного цеппелина назад пути нет. Можно сказать, китайские близнецы.

Я впечатал его в стену и от всей души врезал справа.

– Сиамские, – поправил я, нанося новый удар. – Вот тебе за ночь нашего знакомства. – И снова. – А вот за Нормана Дрейна. – И снова. – За Гарольда Болла. – И снова. – За Ранча Ле Роя. – Снова. – За Чарли Анджелеса. И за Сильвестр…

Я плюнул ему в лицо, еще раз врезал в солнечное сплетение и швырнул через комнату, с наслаждением увидев, как Ферман скорчился лицом вниз, пытаясь свернуться в позе зародыша.

– Ты не можешь меня убить, – прохрипел он. Из-под многих слоев тряпок голос звучал сдавленно и невнятно.

– А ты посмотри, как я буду это делать, – пообещал я.

– Мы Дьяволы. Публика тебя растерзает. Ты не протянешь даже столько, чтобы попасть в Буффало. Тебя вздернут прямо посередке гребаного Парка. На этот раз ты не на той стороне закона, Боддеккер.

– А знаешь, – произнес я, – в этом есть восхитительная ирония, хотя сомневаюсь, что ты сейчас способен ее оценить.

Не знаю, слышал ли он меня, скуля и заходясь кашлем.

– Все эти уличные схватки, в которых ты уцелел, драки с полицией…

Стоя над Ферманом, я осторожно перевернул его мыском ботинка с живота на спину.

– Ты пережил все это, а вот теперь будешь забит насмерть хилым бумагомаракой с Мэдисон-авеню, который в жизни не видел настоящей потасовки. Умереть можно со смеху, тебе не кажется?

Ферман ухватил меня за ногу. Я той же самой ногой врезал ему по ребрам, и он отвалился. А в следующий миг я сам упал рядом с ним на колени и начал душить, что было сил сжимая ненавистную шею. Кожа Фермана обжигала мне ладони. Упоительное ощущение!

Он вскинул руки в жалкой попытке разжать мою хватку, однако похмелье, ломка, недосып и неправильное питание свели все старания к нулю. Я сжал руки сильнее. Из горла у него вырвалось короткое бульканье.

– Вот что ощущали твои жертвы, Ферман. Бессилие и беспомощность. Но ведь с другими, с сильными и способными постоять за себя, ты и не связывался, верно?

Губы Фермана начали затекать синевой подступающей смерти. Глаза вылезали из орбит, белки залились кровью. Внутри меня словно что-то взорвалось – что-то, давным-давно похороненное и забытое в далеком прошлом. Тот странный феномен, который сделал «Лучи смерти» и «Кошкам конец» хитами в дни моего детства, – та самая, присущая всем детям струнка жестокости, что находит странное удовольствие в чужих страданиях. Именно она подсказала мне: удушить его мало. Слишком уж легко – все равно что наставить на муравьишку перекрестие отлаженной пластиковой линзы. Мне надо было растянуть процесс, продлить его, заставить Фермана претерпеть муки тысячи чистилищ.

Размозжить его голову о стену, волочь по полу, пока осколки стекла не вопьются в тело, сунуть головой под воду, обжечь руки на плите, взять эту вот сломанную ножку стула и переламывать кости, начиная с ног и все выше, выше, выше, пока не переломаешь…

– Каждую косточку твоего тела, – выпалил я.

Понимание омыло меня точно ведро ледяной воды. Похолодев, я разжал руки на горле Фермана. К моему ужасу, я понял суть его обычных угроз. Понял, почему для него было так важно хвастать тем, что он переломает жертве каждую косточку. Дело было вовсе не в том, чтобы заставить жертву страдать. Совсем не в том.

А в том, что от этого тебе становилось хорошо… Невероятно хорошо.

Ферман откинул голову назад и заскулил. Я слез с него и слепо кружил по комнате, пока не перестал дрожать. Он снова зашелся в приступе кашля и перевернулся на бок, злобно следя за мной мутными, покрасневшими глазами. А когда заговорил, с губ у него слетел едва различимый хрип:

– Ну что – слабо?

– Слабо, – сказал я.

Он надул щеки и презрительно цокнул языком.

– Нет, – возразил я. – Я тебя уделал. Ты был мертв. И не забывай об этом. Я подарил тебе жизнь, Ферман. Теперь мы квиты.

Он продолжал цокать языком. Цок-цок-цок.

– Я провел две минуты, глядя на мир твоими глазами, – сказал я. – И мне не понравилось то, что я увидел. Я не жду, что ты поймешь, Ферман, так что даже и не пытайся.

Цок-цок-цок

Я поднял с пола рубашку и вытер лицо и ладони от пота. А уходя, бросил ее в лицо Ферману. Он перестал цокать.

– Ты бы умылся, – посоветовал я. – Завтра большой день. Ты представляешь «Операцию „Чистая тарелка“».

И не спеша, с достоинством вышел из комнаты.

Возвращаясь на цеппелине к Флэтайрон-билдинг, я закрыл глаза и привалился головой к окну. Мне стало окончательно ясно: если кто и свалит Дьяволов, так только я. И поскольку это моя работа, надо заняться ею всерьез. Нельзя больше ждать, пока на Пембрук-Холл обрушится ярость общественности. Это моя задача – избавиться от них. От всех разом – если удастся. Или хотя бы по одному – если это окажется легче.

Когда цеппелин соприкоснулся с башней на Флэтайроне, я уже строил планы, как избавить мир от четырех харизматичных продавцов стирального порошка. Я не знал одного: у судьбы, как всегда, имелся свой собственный план.

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Вас всему миру с 1969 года»

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

ЗАКАЗЧИК: «Джалукас продьюс»

ТОВАР: Сливы Джалука

АВТОР: Боддеккер

ВРЕМЯ: 60

ТИП КЛИПА: Аудио

НАЗВАНИЕ: Вариации основной мелодии (№№ 1–7)

РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: См. указания ниже

ХОР: ПОКУПАЙ! ДЖАЛУКА-СЛИВЫ!

ОБЩИЕ УКАЗАНИЯ: Взять написанную Деппом мелодию за основной вариант и играть так, чтобы музыка намертво обрывалась на три секунды в следующих интервалах:

ВАРИАНТ СЕКУНДЫ

№ 1 00.0

№ 2 09.0

№ 3 14.5

№ 4 22.5

№ 5 37.5

№ 6 42.5

№ 7 57.0

В эти паузы пустить хор (из основной мелодии). Семь вариантов вставить в основной вариант (пауза в котором на 28.5 и поэтому аудитория привыкла ожидать ее именно там) и крутить в произвольном порядке. Поскольку основной ролик достиг максимальной насыщенности, добавление этих вариантов будет сбивать слушателей, привыкших к основной мелодии, с толку, заставляя снова обратить внимание на рекламу.