Текст книги "Демоны Боддеккера"

Автор книги: Джо Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Невероятно, – произнес Хотчкисс так тихо, что я с трудом расслышал его слова. – В смысле, иметь все, о чем можно только мечтать, – и самому от этого отказаться. И по-прежнему так любить друг друга. Старина, надеюсь, когда-нибудь и я смогу полюбить хотя бы вполовину так сильно. Тогда я умру счастливым. Честное слово.

Я кивнул.

– Я благодарен судьбе за то, что она позволила мне изведать эти глубины чувства. Не знаю, куда мне теперь идти и что делать… Я даже не знаю, смогу ли когда-либо глядеть на других женщин. Потому что после того, как ты был с такой женщиной, как Хонникер из Расчетного отдела… Думаю, Хотчкисс, ты в состоянии меня понять. Не ты ли сам испытал все это с Дансигер? Ты же чуть не умер, когда вы порвали отношения. И не вижу, чтобы с тех пор ты пробовал найти себе девушку.

– Да, – согласился он. – Я знаю, что ты имеешь в виду.

После этого ленч не затянулся. Хотчкисс впал в задумчивое молчание и в два счета доел сандвич, пока я все еще клевал свой. В результате мы снова пожали руки и солгали, что будем держать друг друга в курсе – на том все и кончилось. Я попросил счет, а Хотчкисс отправился обратно в Пембрук-Холл. Заплатив Огилви, я и с ним обменялся рукопожатием, тоже сообщив, что выхожу из дела, хотя и не представляю, что принесет мне завтрашнее утро. Интересно, скоро ли весть о моем уходе просочится за пределы агентства и часы начнут пульсировать от предложений конкурентов Пембрук-Холла? Если, конечно, это вообще произойдет.

На обратном пути я старался собраться с духом для последнего, что еще оставалось – официального увольнения. Лучше всего, решил я, подняться прямиком на тридцать девятый и сообщить обо всем Финнею или Спеннеру, кого застану.

Войдя в вестибюль, я направился к лифтам для избранных, держа «ключ года» наготове. В хвосте общей очереди неприкаянно стояла Дансигер, так что я окликнул ее и помахал карточкой. Она прилетела в два счета.

– Спасибо, – сказала она, когда мы вошли в лифт. И прибавила после того, как закрылась дверь: – Я боялась, после вчерашнего ты и разговаривать со мной не захочешь.

– Без проблем, – заверил я. – Ты совершенно права, что не стала ждать всю жизнь.

Она неуютно переступила с ноги на ногу.

– Может, если у нас с Деппом ничего не получится…

– Получится, – пообещал я. – Он – отличный парень, из тех, кому не жаль проиграть.

– Не надо воспринимать это в таком ключе.

– Пембрук-Холл научил меня смотреть на вещи именно так.

– Хорошо. – Она как-то подозрительно избегала смотреть мне в глаза. – Понимаю, ты очень занят, но когда все-таки мы могли бы приступить к поискам людей в группу?

– Предоставляю это тебе. Дансигер так и взвилась.

– Послушай, Боддеккер, я знаю, все пошло не так, как тебе хотелось бы, но это еще не причина переваливать свои дела на меня.

– Тебе помогут Харбисон или Мортонсен. Кого бы из них ты ни выбрала себе в заместительницы.

– В заместительницы…

– Отныне творческая группа твоя, Дансигер. Я увольняюсь. Сегодня. И хочешь знать еще кое-что? Ты тоже из тех людей, которым не жаль проигрывать.

– Боддеккер…

Она шагнула ко мне. В этой маленькой кабине царила странная тишина. А потом наши головы начали сближаться. Ее – вверх, к моей, моя – вниз, к ее. И ничто во всем мире не могло бы остановить то, что должно было случиться.

Я уже ощущал тепло ее лица, как вдруг кабина дернулась и остановилась. На пару секунд мы замерли, потом движение возобновилось. Раздался громкий скрежет и двери лифта начали разъезжаться.

Дансигер отпрянула.

– Надо выходить. – Она медленно вышла из кабины. – Мне очень жаль.

– Мне тоже. Увидимся.

– О, Боддеккер!

Двери начали закрываться. Я ринулся к контрольной панели, но было поздно. Створки съехались, отрезав от меня лицо Дансигер, кабина вздрогнула и потащилась на тридцать девятый. Всю дорогу я ругался как заведенный.

В вестибюле тридцать девятого царило оживление. Рабочие устанавливали новую голограмму, на сей раз – бедного Пэнгборна. Сотрудники агентства сновали туда-сюда и останавливались поглазеть, стараясь при этом не перегораживать коридор, чтобы рабочие могли развернуться нормально. Я встал в очередь к секретарше. Когда же добрался до письменного стола, то назвал свое имя и сообщил, что хочу поговорить с кем-нибудь из старших партнеров.

– А, да. Боддеккер? – Да.

– Вас ждут. – Ждут?

– Вы встречаетесь с ними в малом конференц-зале.

– Я?

– Я предупрежу, что вы идете.

Я двинулся по коридору. Волосы на затылке встали дыбом. Ох, как мне все это не нравилось. Я попытался внушить себе, что это какая-нибудь очередная глупая встреча с руководством. Небось Ферман завел себе щенка и не знает как его назвать. Или Джет хочет повесить какой-нибудь из своих рисунков в музее современного искусства. Или Шнобелю приспичило посоветоваться о цвете обоев для… Нет, черт возьми! Шнобель мертв.

Я вошел в пустую комнату, придвинул стул, но решил пока не садиться. Засунул руки в карманы и переминался с ноги на ногу, выжидая, пока кто-нибудь появится.

Первым пришел Спеннер.

– А, Боддеккер. Остальные будут через минуту. – Он уселся за стол и открыл ноутбук. – Значит, ты получил наше послание?

– Послание? Спеннер нахмурился.

– У тебя какие-то проблемы с программным обеспечением феррета?

Я покачал головой.

– Я еще не заходил в офис после ленча.

– А. Тогда все ясно.

«Что ясно?» – хотелось спросить мне. Но в эту секунду в комнате появился Финней, на шаг позади него – Хонникер из Расчетного отдела. Увидев меня, она виновато отвернулась.

Угу, подумал я, началось.

– Боддеккер, – сказал Финней. – Все правильно. Садись и приступим к делу.

– Спасибо, я постою.

Финней пожал плечами и выдвинул стул для Хонникер, а потом уселся сам.

– Если тебе так удобнее…

– Удобнее.

– Боддеккер, – произнес Спеннер. – До нашего сведения дошло, что ты собираешься покинуть Пембрук-Холл.

Хонникер беспокойно заерзала в кресле.

– Именно поэтому я и пришел, – подтвердил я. – Я увольняюсь.

– Кто за этим стоит? – спросил Спеннер. – «Штрюсель и Штраусе»? «Мак-Маон, Тейт и Стивене»? «Дельгадо и Дельгадо»?

– Никто, – возразил я. – Я ухожу из принципа. Финней закатил глаза.

– Это не имеет отношения к так называемому альтруизму?

– Боюсь, что имеет.

– Тебе не нравится направление, в котором развивается твоя карьера? – осведомился Спеннер.

Я поглядел на Хонникер.

– Думаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос.

– Если ты не хочешь заниматься Дьяволами, – произнес Спеннер, – почему так сразу и не сказал?

– А что, это сыграло бы какую-нибудь роль?

– Разумеется, нет. Но мы могли бы сделать эту должность чуть более… более приемлемой.

– Единственный способ сделать эту должность чуть более приемлемой, – ответил я, – это зашить Дьяволов в мешок с кирпичами и бросить на середину Гудзона.

– Честно говоря, – заявил Финней, – не понимаю твоей враждебности по отношению к Дьяволам.

– Дело не в них, – пояснил я. – Дело в вас и вашем отношении к ним. Если бы вы так идиотически не цеплялись за товары из «Мира Нано», то и сами считали бы их тем, кем считаю я – заурядными уличными головорезами.

– Прошу прощения, – возразил Спеннер, – но Тараканчик – профессиональный актер. И его досье совершенно чисто – мы специально проверяли перед тем, как подписать с ним контракт.

– Большое дело! Досье Фермана очистилось в ту минуту, как ему исполнилось восемнадцать. Кроме того, когда вы заключали контракт с самим Ферманом и его парнями, преступное прошлое вас так не беспокоило, не правда ли?

– Ну, мальчик мой, это ведь было подростковое досье, – снисходительно произнес Спеннер. – А это совсем другое дело.

– Вот видите! – закричал я. – В том-то все и дело! Вы двое, и она, – я показал на Хонникер из Расчетного отдела, – и все «старики» из правления, и вообще все в этом здании, кроме тех, кто как я общался с Дьяволами Фермана хоть мало-мальски продолжительный срок, смотрите на них через подернутые флером коммерции очки. Ну попытайтесь хоть на минутку снять их и поглядеть правде в глаза.

Спеннер посмотрел на Финнея.

– О чем он говорит?

– Я говорю о Ранче Ле Рое, и Чарли Анджелесе, и Сильвестр. Я говорю о том, что произошло с Норманом Дрейном и Гарольдом Боллом, о том, что произойдет с Грегом Замзой в результате его вступления в Дьяволы. Как насчет людей, которые все еще толпятся перед агентством, мечтая любыми путями урвать для себя кусочек славы Дьяволов? И как насчет «Теч-бойз», которые украли деньги на фирменный «дьявольский костюм» и теперь слоняются в окрестностях, изображая своих героев? Хоть кому-нибудь из бухгалтерии или юридического отдела пришло в голову посмотреть, как изменился уровень городской преступности и количество несовершеннолетних нарушителей порядка после первого же показа «Их было десять»?

– Не глупи, – сказал Финней. – Никто не ведет себя в жизни так, как показывают по телевизору.

– Тогда на чем основаны наши рекламы? – прорычал я. – Скажите, когда последний раз вам доводилось спросить кого-нибудь, закончил ли он работу, и не услышать в ответ: «Я управился»? Вам еще не надоело слышать «их было десять» в ответ на любой вопрос о количестве чего-либо? Все это – влияние Пембрук-Холла и вы можете по праву гордиться им. Но коли уж вы радуетесь успехам, то должны принимать на себя вину и за нежелательные последствия, о которых не подумали заранее. А если нет – вы просто ослы. Финней честно обдумал мои слова.

– Тогда сам-то ты кто?

– Еще больший осел. Самый главный. Но мне хотя бы хватает здравого смысла выйти из дела, когда представился случай.

– И куда ты отправишься, «выйдя из дела»? – осведомился Спеннер.

– Еще не думал, – признался я. – Мне бы хотелось работать в каком-нибудь агентстве, в жизни не слышавшем о «Наноклине» или Дьяволах Фермана. Где, услышав «я управился», люди недоуменно поднимают брови и переспрашивают: «Чего-чего?». Впрочем, не думаю, что такое возможно.

– Мы говорим не о работе, – уточнил Финней. – Где ты собираешься отсиживаться, пока не вернешься в рекламу?

Я пристально поглядел на Хонникер.

– Да так, есть у меня одно местечко на примете.

– В Принстоне, да? – Спеннер застучал по клавишам ноутбука.

– Что происходит? Финней пожал плечами.

– Ничего. Решительно ничего.

– Сегодня утром мы совершили одно небольшое вложение капитала, – сообщил Спеннер. – В смысле, небольшое по меркам Пембрук-Холла.

– Вложение в недвижимость, – уточнил Финней. – Но можешь назвать это вложением в будущее.

– Понимаешь, – проникновенно произнес Спеннер, – нам и в самом деле очень хочется, чтобы ты остался.

– Не нужен мне ваш дом, – отрезал я.

– Даже если это дом в Принстоне? Три спальни на втором этаже? Лицензионный камин? В очень симпатичном районе?

– Как ты посмела? – закричал я на Хонникер из Расчетного отдела.

Она съежилась в кресле.

– Мы не хотим терять твой талант. Я повернулся к Финнею.

– Как вам это удалось? Подобная сделка требует времени.

Финней улыбнулся левинской улыбочкой.

– Будучи корпорацией, мы не испытываем таких проблем с кредитом, как частные лица. И, кроме того, умеем проворачивать дело в кратчайшие сроки и с минимумом хлопот.

– Нам нравится, когда наши сотрудники счастливы и довольны жизнью, – добавил Спеннер. – И с нами очень легко иметь дело. Ты же видел, как мы помогли Дьяволам с жильем.

– О да, видел, что вы с ними сделали во имя обеспечения их жильем.

– Твоя репутация в наших глазах куда надежнее их репутации, – заметил Финней. – Поэтому мы не слишком беспокоимся, как бы застраховать это вложение. Можно сказать, мы идем по следу проверенного товара. И товар в данном случае – ты.

– Думаем, тебе понравятся наши условия.

– Спасибо, но меня это не интересует.

– Мы хотим лишь, чтобы ты был счастлив, – выпалила Хонникер. – Причем вне зависимости с или без… – Она не договорила фразы и оглянулась на Финнея и Спеннера. – Сам знаешь.

– Не хочешь иметь дела с Дьяволами, только скажи, – заявил Спеннер. – Мы приставим к ним кого-нибудь другого. Например, юного Хотчкисса.

С губ у меня чуть не сорвалось «только не Хотчкисса», но я сумел сдержаться. Интересно было посмотреть, далеко ли они зайдут.

Спеннер продолжил:

– Ты получишь полный приоритет у отдела людских ресурсов. Восстановишь свою творческую группу. И будешь заниматься тем же, чем последние семь лет: писать тексты к рекламам.

– Плюс обещаем быстрый карьерный рост, – подхватил Финней. – Учитывая возвращение мистера Робенштайна в Осло, нам нужно искать нового партнера. Так что в перспективе тебе светит это место. А следовательно, когда мистера Спеннера или меня повысят…

– Ты получишь один из наших офисов, – закончил Спеннер.

– Все, что мы просим от тебя, – это не уходить, – произнес Финней. – Нам надо представить мистера Замзу – прошу прощения, Тараканчика – миру. И чтобы сделать это на должном уровне, нам требуется волшебная манера Боддеккера.

– Они – твое творение, – сказал Спеннер. – Ты понимаешь их лучше всех. Для нас это важный ролик, важная акция, и без твоего гения нам не обойтись.

– А что, если я хочу отныне сам выбирать, на каких клиентов работать? – поинтересовался я.

– Пожалуйста, – хором отозвались Финней со Спеннером.

– Разумеется, – поспешил прибавить Финней, – тебе придется закончить то, что у тебя уже есть. И заказчикам из Церкви Сатаны не терпится увидеть, что ты для них приготовишь.

– Но после этого, – заверил Спеннер, – будешь пользоваться неограниченной свободой.

Хонникер вскинула на меня огромные глаза.

– Мы просим лишь одного: чтобы ты остался. Мне… Нам всем без тебя не обойтись.

– А Дьяволы? – спросил я.

– Они будут не твоей проблемой.

– Но продолжат сниматься?

– Безусловно. Пока не перестанут быть эффективными в смысле продаж. Тогда мы их вышвырнем и переключимся на кого-нибудь другого.

– Но только тогда.

– Мы же не полные дураки.

– Вот и тебя просим не изображать из себя полного дурака, – промолвил Финней. – Это к твоей же пользе. Займешь причитающееся по праву положение главного рекламного писателя Пембрук-Холла и лидера творческой группы. Как дорастешь до положения «старика», сможешь сам заказывать музыку. А вечером, закончив работу, будешь возвращаться в уютный дом в Принстоне.

– И не один, а в компании, – вставила Хонникер из Расчетного отдела. – Если захочешь.

Я глубоко вдохнул. Задержал воздух в груди. Медленно выдохнул. И произнес самые трудные слова в своей жизни:

– Нет. Нет, если Дьяволы по-прежнему будут работать на Пембрук-Холл.

– Боддеккер! – выпалила Хонникер.

– Я так больше не могу. Не могу оправдывать то, что их ставят на пьедестал, что им все поклоняются. Что их выставляют в героическом свете перед молоденькими глупенькими девушками, которые понятия не имеют, кто такие Дьяволы на самом деле. – Я двинулся к двери. – И знаете что? После того, как все это завертелось, я вдруг нашел одну такую штуку, про которую совершенно забыл. Она называется «совесть». Приятно обрести ее вновь. И на месте вас троих я бы тоже начал искать свою – пока она еще не сложила манатки и не уехала в Осло вместе с мистером Робенштайном.

Я вышел.

Хонникер из Расчетного отдела бросилась за мной с криками:

– Боддеккер! Боддеккер! Ты не можешь так поступить со мной! С собой! Не можешь бросить свою карьеру на ветер! Ты так долго трудился, чтобы добиться меня! Добиться дома! Ты ведь получил все, что хотел, разве нет?

Я продолжал идти. Ее шаги замедлились, потом остановились. Я все шел, боясь оглянуться, боясь, что вид ее слез превратит меня в соляной столб или в еще что-нибудь, чем стать уж совсем не хотелось.

– Ты не можешь просто так взять и уйти! – вскричала она.

Я завернул за угол. Она не стала меня догонять. Через миг я вышел в приемную и остановился перевести дух, молча поздравляя себя с тем, что в кои-то веки проявил характер и сумел настоять на своем. Ну конечно же, Хонникер была совершенно права. Нельзя было просто так взять и уйти. Я не мог сбежать – но совсем по иным причинам, чем она имела в виду. Нельзя уйти и оставить проблему Дьяволов неразрешенной. К несчастью, руководство агентства никоим образом не собиралось ничего решать. Учитывая осторожность, какую, как я заметил, начали проявлять Дьяволы после смерти Шнобеля, план Дансигер заменить их актерами или роботами займет слишком много времени. И за него придется заплатить дорого, если считать цену в человеческих жизнях.

Нет. Я поступаю правильно.

Обуздав бившую меня дрожь, я в последний раз огляделся по сторонам. Столпотворение рассеялось, рабочие расчищали мусор, образовавшийся после установки голограммы Пэнгборна. Лишь небольшая группка сотрудников, стоя в отдалении, восхищалась их работой.

Разумеется, они упускали из виду общую картину. Лучше всего было любоваться именно так, всей сценой сразу. Первым стоял Пембрук, бесконечно раскидывающий руки в широком объятии и демонстрирующий медленно вращающуюся модель Земли. Рядом – торгаш Холл, навеки застывший в попытке всучить покупателю зажатую в левой руке консервную банку, подмигивающий и выставляющий большой палец. И вот теперь частью этого человеческого зоопарка стал Пэнгборн. Голограмма изображала, как он сначала сует руку в птичью клетку, затем вынимает, на пальце у него сидит канарейка, а по губам расползается нежная улыбка. Бедный старина Пэнгборн, погибший из-за любви к канарейкам. Заехал после работы в лавчонку купить корма для любимых пташек – и вот, пал жертвой борцов за права животных. От всей этой круговерти: канарейка в клетку, канарейка из клетки, чудесная улыбка – мне вдруг сделалось невыразимо печально. Как я тогда говорил Деппу в баре Огилви? Бомба в зоомагазине – и забвение…

Открыв рот, я глядел на улыбку Пэнгборна, на маленькое беззаботное созданьице у него на пальце.

Нельзя бежать!

Глядя на голограмму, я весь дрожал. И вдруг заметил, что по щекам у меня что-то течет. Я смахнул слезы и попытался сглотнуть, но горло закаменело.

Дьяволы будут сниматься, пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж.

– Простите, – прошептал я Пэнгборну, сам не понимая, почему плачу. Я и видел-то его всего один раз, но даже тогда он показался мне таким кротким старичком…

…пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж…

Со мной говорил голос Пэнгборна – и я мгновенно понял значение слов, что он все повторял и повторял. Жадно глотая ртом воздух, я кивнул голограмме.

– Я справлюсь, – пообещал я.

План окончательно сложился по пути в малый конференц-зал. Думаю, он возник уже при взгляде Пэнгборна с его канарейкой. Идея заставила меня улыбнуться. Если все пройдет как надо, я получу свой кусок пирога – и, быть может, даже успею пару раз откусить.

Финней и Спеннер еще были там – наперебой предлагали носовые платки и слова утешения Хонникер из Расчетного отдела. Я с такой силой распахнул дверь, что она ударила о стену. Все изумленно вскинули головы.

– Мне не придется иметь дело с Ферманом и другими Дьяволами?

На лету понимая, куда ветер дует, Финней покачал головой.

– Нет – после того, как будет написан и утвержден сценарий нового ролика.

– А дом в Принстоне?

– Он твой, – подхватил Спеннер. – Как только сдашь новую рекламу Дьяволов.

– И я сам выбираю себе клиентов?

– Мир будет твоей устрицей*, – сказал Финней.

* Аллюзия на фразу из комедии В. Шекспира «Виндзорские насмешницы».

– Ладно, – произнес я. – Я хочу Дансигер себе в заместители. И хочу не просто пополнить группу, а набрать людей из тех, кто уже работает в компании.

– Конечно, – согласился Спеннер. – Как скажешь, как скажешь.

Я поглядел на Хонникер и улыбнулся.

– Хорошо. Я согласен. Но помните – еще только один сценарий для Дьяволов.

Все трое кивнули.

– Обещаем, – хором сказали они.

– Хорошо же, – промолвил я. – Еще один сценарий. Точка.

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Вас всему миру с 1969 года»

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

ЗАКАЗЧИК: «Церковь Сатаны» (Бостонский Синод)

ТОВАР: Вербовка новых членов

АВТОР: Боддеккер

ВРЕМЯ: 60

ТИП КЛИПА: Аудио

НАЗВАНИЕ: «Мы ради вас»

РЕКОМЕНДАЦИИ И ПОЯСНЕНИЯ: Связаться со службой по связи с общественностью ЦС касательно подходящего музыкального сопровождения

К ЧЕРТУ ОТКАЗЫВАЮСЬ

БОДДЕКР!!!

Глава 11
Собака, которая лаяла-лаяла, да и укусила

Премьера ролика «Стать Дьяволом» состоялась в первую неделю ноября. Как только сценарий был сдан и утвержден, Спеннер и Финней сдержали слово. Они провели в компании тщательнейший поиск нового Повелителя Дьяволов – и кончили тем, что назначили на эту должность Хотчкисса.

Сперва это привело меня в ужас, но в следующие же несколько недель – особенно во время съемок рекламы – Хотчкисс сделался совсем другим человеком. Как автор он совсем исписался и смена рода деятельности оказалась стимулом, в котором он так нуждался. Он передал бразды правления своей творческой группой новому кандидату и даже не оглянулся. Начал встречаться с Харбисон, и она в конце концов перевелась к нему в отдел работы с дарованиями. Беседуя со мной чуть позже, он признался, что переход вдохнул в него новую жизнь.

Что же до дома в Принстоне, то он освободился, но еще не стал окончательно моим. Я настаивал на том, чтобы выкупить его у Пембрук-Холла, заплатив деньги, которые намеревался выручить после продажи акций и получения ожидающейся рождественской премии. (Премия в этом году обещала быть особенно большой, учитывая успех «Наноклина».) Финней и Спеннер – а особенно Мак-Фили из бухгалтерии – были счастливы, потому что это позволяло им получить за дом наличные. Сделка утверждалась в бюрократических кругах Нью-Йорка и Нью-Джерси, а мне только и оставалось, что заявить о своих правах, переехав в Принстон. Я решил отложить это дело до Рождества и сказал коллегам, что истрачу на переезд все накопившиеся отгулы.

Ничто не могло быть дальше от правды.

Я ждал, чтобы убедиться: «Стать Дьяволом» решительно и бесповоротно подорвало способность Дьяволов Фермана приносить выгоду. Тогда бы я мог наслаждаться новообре-тенным жилищем. Возможно, даже пригласил бы Хонникер из Расчетного отдела полюбоваться камином – хотя навряд ли. В минувшие недели мне удавалось держать ее на расстоянии вытянутой руки. Я знал, что она скорее всего вернулась к Моллен, но знал и то, что на кон поставлена ее репутация в Пембрук-Холле. Я все еще был нужен ей, хотя меня это не очень и волновало.

Тем временем я работал с Дансигер и Мортонсен, попутно проводя собеседования, чтобы заполнить пустующие вакансии в группе. Мы перебрали множество имен и увидели множество лиц, но пока сумели найти только нового художника – Черчилля. Судя по всему, поиску предстояло затянуться до Нового года, а то и дольше. Чем больше времени пройдет, тем с более чистой совестью я смогу заверять новичков, что они будут работать в атмосфере, не отравленной никакими Дьяволами.

И вот настал день премьеры новой рекламы. Все – и я имею в виду, абсолютно все – в Пембрук-Холле отправились к Огилви отметить большое событие. Я же не пошел, сославшись на недоделанную работу, а как только здание опустело, поехал на велорикше в финансовый район и обосновался в видеобарчике под названием «Мона Маккой». Я отыскал себе место рядом с установкой, показывающей канал, на котором должна была пройти премьера «Стать Дьяволом» (во втором перерыве популярного сериала «Карамба!»), уселся и заказал первую кружку пива.

В 8.19 сериал прервался на рекламную паузу во второй раз. Сперва запустили ролик, в котором две медсестры везут по коридору дома престарелых двух пациентов в инвалидных креслах. Встретившись на полдороге, медсестры останавливаются поболтать и старик в кресле глядит на кресло напротив. На лице его появляется что-то вроде улыбки – точно понять нельзя, столько на этом лице морщин, – он приподнимает иссохшую руку и говорит: «Да я же вас знаю!». Сидящая во втором кресле женщина глядит на него и тоже улыбается. И произносит с едва заметным британским акцентом: «Выбор знатока!».

Эта сцена сменилась резким переходом к диктору, силящемуся удержаться в центре съемки бешено вращающейся камеры. Это была не моя идея – честь «находки» принадлежала Фредди Маранцу.

– Мир потрясен сенсационной новостью! – кричит диктор публике. – Дьявол, доселе известный как Шнобель, бежал из страны, чтобы стать последователем Далай-ламы. – Я написал это, чтобы пустить фанатов, репортеров и просто любопытствующих по ложному следу. – Как же это скажется на Фермане и остальных Дьяволах?

Переход кадра. Ферман, по бокам от него – Джет и Ровер. Происходит что-то типа пресс-конференции: на них нацелены сотни микрофонов. Вообще-то в наше время чаще пользуются микромиками или имплантатами, но я недавно просматривал старую хронику и мне понравилась идея, что кто-то пытается разговаривать с толпой через целый лес наставленных на него старомодных палок.

– На мне никак не скажется, – рычит Ферман. – Как раз сейчас нам надо укрепляться и собирать все силы на случай, если доведется как следует сойтись с этими, – следующее слово заглушает пронзительный гудок, но по губам отчетливо читается «гребаными», – Милашками.

– Но никто не может стать Дьяволом просто так! – патетически произносит диктор. – Если хочешь присоединиться к банде, ты должен пройти испытание!

Камера переключается на Грега Замзу в сером спортивном костюме и норвежской бронекуртке. Он бежит на месте, высоко подпрыгивая и надувая щеки при каждом вдохе.

Диктор подходит к нему и сует микрофон в лицо.

– Ну что, готов пройти испытание, чтобы стать Дьяволом?

– Ща увидишь! – кричит Замза.

Переход кадра: забитый вагон подземки. Голос диктора:

– Первое испытание – приставания в подземке. Давайте посмотрим, сумеет ли наш кандидат справиться – и унести ноги!

Замза крадется с края экрана к женщине в центре, которая стоит, держась за поручень и стараясь ни на кого не глядеть. Замза подбирается к ней сзади и обхватывает обеими руками. Одна ложится прямо на грудь женщины. Вообще-то по сценарию ему полагалось облапить ее обеими руками, но Фред Маранц настаивал на том, чтобы снимать ролик документально, с настоящими, ничего не подозревающими жертвами.

Назад к сцене. Рот женщины округляется в потрясенном «О», поезд со скрежетом тормозит. Пассажиров заносит вперед, Замза отпускает женщину. Но та выхватывает свободной рукой из сумочки что-то, на первый взгляд похожее на кастет. Оттуда с шипением вырывается ярко-синяя струя, заливающая все вокруг, в том числе ни в чем не повинных соседей. Отдельные капли попадают даже на объектив камеры.

– Но как видите, – продолжает диктор, – нелегко оставаться чистым, особенно если ты один из Дьяволов Фермана.

Камера скользит следом за бегущим Замзой. Он выпрыгивает в открывающуюся дверь и мчится по платформе. Сбивает с ног уличного музыканта, швыряя его навстречу ринувшемуся в погоню копу, таранит головой прилавок с продуктами, перекатывается по полу – и оказывается на улице, свободный и непобежденный.

Смена кадра: Замза снова бежит на месте. Одежда его в пятнах синей краски, кетчупа, горчицы и уличной грязи. Но движения бодры и энергичны по-прежнему.

– Готов ли ты ко второму испытанию? – спрашивает диктор.

– Подайте его сюда! – вопит Замза.

Новый кадр: актер украдкой проскальзывает в винный магазин.

– Испытание номер два, – объявляет диктор. – Ловкость рук для удачного мошенничества.

Съемка ведется через окно склада. Мы видим Замзу у холодильника. Он открывает его и начинает запихивать за пазуху банки с пивом. Внезапно до нас доносятся приглушенные крики. Это орет и размахивает руками хозяин магазина.

– Даже если вы предельно осторожны, – вещает диктор, – все может пойти наперекосяк.

Хозяин магазина вытаскивает винтовку с отпиленным дулом и стреляет прямо в грудь Замзе. Сила удара отбрасывает незадачливого грабителя на декоративную пирамиду из бутылок гренадина, который фонтанчиками брызжет во все стороны. Замза поднимается на ноги. Куртка у него изрешечена дырами, из них льется пена, сам он весь в липкой красной жидкости – но мы не можем понять, кровь это или вино. Он хватает еще пару банок и стремглав выбегает из магазина, пока хозяин перезаряжает ружье.

Снова к исходной сцене: Замза трусцой бежит на месте. Одежда его окончательно пришла в негодность, а сам он слегка вымотался. Очередной переход кадра: Замза подбегает к старой леди и выхватывает у нее сумочку. Она начинает молотить его по спине. В следующем эпизоде, изначально не входившем в сценарий, Замза поворачивается и ударом кулака сшибает ее на тротуар. Голос диктора:

– Есть вещи полегче, например, ограбить старушку… А есть и потруднее.

Замза, все тот же медленный бег на месте:

– Потруднее?

– Ну например, приколотить собачонку кому-нибудь к парадной двери.

Переход кадра: Замза катается по лужайке перед пригородным домом. Обеими руками он сжимает за шею маленький отчаянно вырывающийся клубок меха, который тявкает, лает и кусается. Новый переход: Замза прибивает безжизненное тельце к двери дома, звонит в дверь и дает деру. Дверь начинает отворяться… Конец сцены.

– И разумеется, – Замза уже не бежит на месте, а стоит, пытаясь отдышаться; его одежда – сплошное грязное, рваное и окровавленное месиво, – вам надо устроить уличное барбекю.

Монтаж из быстро сменяющих друг друга кадров подлинного столкновения Замзы с Милашками. Маранц так отредактировал эту часть, что процесс весьма смутен и загадочен. В любом случае единственный более или менее продолжительный кадр изображает, как Замза что-то пережевывает и с большим трудом проглатывает. Остальные Дьяволы ликующе вопят и поливают его краденым пивом.

Диктор:

– И когда ты уже думаешь, что все в порядке… Ферман двумя пальцами берет край лохмотьев Замзы и брезгливо морщит нос:

– Приятель, да ты же весь грязный! И еще хочешь называть себя Дьяволом?

Диктор:

– По счастью, наш новобранец знает, что делать!

Замедленная съемка: грязные тряпки Замзы падают в стиральную машину. Дьяволы стоят вокруг и сыплют туда порошок из коробок «Наноклина».

– Он собирается выстирать их в суперпорошке «НАНОКЛИН»! Это ОФИЦИАЛЬНОЕ моющее средство Дьяволов Фермана!

Эпизоды сменяют один друг друга быстрым калейдоскопом. Завершает серию крупный план Замзы, демонстрирующего невероятно чистую «дьявольскую» униформу. Остальные Дьяволы с радостными улыбками подбегают к нему.

Ферман:

– Просто не верю! Как тебе это удалось?

Замза поднимает вверх большой палец и подмигивает в камеру:

– Я управился!

Джет одобрительно смеется. Ферман говорит:

– Что ж, отлично! Тогда официально нарекаю тебя… Тараканчик!

Ровер с Джетом вскидывают Тараканчика на плечи. Зум-кадры нового Дьявола. Во вскинутой над головой правой руке он держит коробку «Наноклина». На экране застывает изображение: крупный план Замзы со стиральным порошком. Диктор: