Текст книги "Ночная Сторона Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Вы все видели в жизни больше, чем я. Вы когда-нибудь участвовали в неудавшемся жертвоприношении?

Майтера Роза опять фыркнула. Как и в прошлый раз, звук неприятно попахивал осуждением; то, что случилось, – безусловно вина патеры Шелка, его одного. Он и никто другой (тонко намекало ее фырканье) выбрал эту презренную птицу. Если бы он был немного более внимательным, немного более сведущим и, самое главное, намного более благочестивым – короче говоря, таким, как бедный дорогой патера Щука, – ничто настолько постыдное не могло бы произойти.

– Нет, патера, никогда, – сказала майтера Мрамор. – Когда мы закончим здесь, могу ли я поговорить с тобой на другую тему? Может быть, в моей комнате в палестре?

Шелк кивнул:

– Я встречусь с тобой, как только избавлюсь от этого, майтера. – Искушение выругать себя оказалось слишком сильным. – Я должен был вникнуть глубже. Писания предупредили меня, но они не поколебали мое глупое предположение, что жертвоприношение может быть угодно богам, даже если наше Священное Окно осталось пустым. Это станет полезным уроком для меня, майтера. По меньшей мере я надеюсь, что должно стать, и станет. Спасибо Фэа, что детей здесь не было и они этого не видели.

На этот раз майтера Мята набралась храбрости и заговорила:

– Никто не может знать, что на уме у Внешнего, патера. Он не как остальные боги, которые совещаются друг с другом в Главном Компьютере.

– Но когда боги сказали так ясно… – Внезапно сообразив, что говорит совсем о другом, Шелк оставил мысль незавершенной. – Конечно, ты права, майтера. Его желания были мне совершенно ясны, но это жертвоприношение не из их числа. В будущем я постараюсь делать только то, что он скажет мне делать. Я знаю, что могу положиться на всех вас – вы поможете мне в этом, как и во всем остальном.

Майтера Роза не фыркнула в третий раз; вместо этого она милосердно почесала нос. Нос, рот и правый глаз были самыми представительными частями ее лица; и хотя они были отлиты из какого-то твердого полимера, казались почти нормальными. Левый глаз, с которым она родилась, казался одновременно сумасшедшим и слепым, затуманенным и гноящимся.

Пытаясь избежать этого взгляда и желая (как часто бывало со времени его назначения в мантейон), чтобы замены были еще возможны, Шелк переложил ночную клушицу из левой руки в правую.

– Спасибо вам, майтера Роза, майтера Мрамор и майтера Мята. Спасибо. Я уверен, что в следующий раз мы все сделаем лучше. – Он сбросил рукавицы для жертвоприношений и потными руками почувствовал, что ненавистная птица еще теплая и какая-то непонятная. – Майтера Мрамор, в палестре, примерно через пять минут.

Глава третья
Сумерки

– Здесь, патера!

Шелк резко остановился, едва не поскользнувшись на мелких мокрых камешках, перекатывавшихся под его ботинками.

– В беседке, – добавила майтера Мрамор. Она махнула, ее одетая в черное рука и сверкающая ладонь едва виднелись через ширму из виноградных листьев.

Первый яростный натиск бури быстро закончился, но дождь все еще шел, его ласковая скороговорка сыпалась как благословение на огородные грядки.

«Мы встречаемся как любовники», – подумал Шелк, восстанавливая равновесие и раздвигая руками мокрую листву; на мгновение он спросил себя, не подумала ли она то же самое.

Нет. «Как любовники» – так мог подумать только он. Потому что он любил ее, как любил мать, как мог бы любить старшую сестру, если бы она у него была; стремился вызвать робкую улыбку, которую у нее заменял особый наклон головы, хотел добиться ее одобрения, одобрения от старой сивиллы, изношенного хэма; даже когда он был маленьким и вокруг было много больше хэмов, никто никогда не глядел на них дважды – они были никому не интересны, за исключением самых маленьких детей. Каким одиноким он бы чувствовал себя посреди драчливой толпы этой четверти, если бы не она!

Она встала, когда он вошел в беседку, и опять села, когда сел он.

– Ты не должна этого делать, когда мы одни, сив, – сказал он. – Я же говорил тебе.

Майтера Мрамор склонила голову набок таким образом, что ее жесткое металлическое лицо показалось раскаивающимся.

– Иногда я забываю. Я извиняюсь, патера.

– И я забываю, что не должен поправлять тебя, потому что всегда обнаруживаю, рано или поздно, что ты всегда права во всем. О чем ты хочешь поговорить со мной, майтера?

– Тебе не мешает дождь? – Майтера Мрамор посмотрела наверх через арочную крышу из виноградных лоз.

– Конечно нет. Но тебе должен. Если тебе не хочется идти до палестры, мы могли бы пойти в мантейон. В любом случае я должен посмотреть, не течет ли в нем крыша.

Она покачала головой:

– Майтера Роза расстроится. Она знает, что все это совершенно невинно, но она не хочет, чтобы мы встречались наедине в палестре. Люди могут начать говорить – тот тип людей, которые никогда не присутствуют при жертвоприношениях и ищут для этого предлоги. Она не захотела прийти сама, а майтера Мята приглядывает за огнем. Во всяком случае, так я думаю. Мы не совсем одни – майтера может видеть нас в окно киновии, – и здесь у нас есть хоть какое-то укрытие от дождя.

Шелк кивнул:

– Понимаю.

– Ты сказал, что дождь должен мешать мне. Ты очень добр, но я не чувствую его, а одежда высохнет. Я без труда высушиваю стирку, но мне требуются большие усилия, чтобы накачать достаточно воды для нее. Кстати, колодец дома авгура еще хорош?

– Да, конечно. – Увидев выражение ее лица, Шелк покачал головой. – Нет, конечно, нет. Пусть дети утешаются мыслями о том, что Пас никогда не сопротивляется просьбам своей дочери защитить нас и всегда будет поддерживать нас. Но, на самом деле, этого никто не знает; мы можем только надеяться. Если нам потребуется выкопать новые колодцы, Церковь ссудит нам денег, вот и все. Если мы не сможем поддерживать этот мантейон без новых колодцев, то так и сделаем.

Майтера Мрамор ничего не сказала, но так наклонила голову, как будто была не в состоянии встретиться с ним взглядом.

– Неужели это так тебя волнует, майтера? Послушай, я открою тебе тайну. На меня снизошло просветление от Внешнего.

Сидящая без движения, она могла быть отшлифованной временем статуей, одетой для какой-то эксцентричной торжественной цели в черную одежду сивиллы.

– Это правда, майтера! Ты не веришь мне?

– Я верю, что ты веришь в собственное просветление, патера, – сказала она, посмотрев вверх. – Я хорошо знаю тебя или, по меньшей мере, я думаю, что знаю, и ты никогда бы не соврал о деле вроде этого.

– И бог сказал мне почему – чтобы спасти наш мантейон. Это моя задача. – Шелк запнулся. – Ты даже представить себе не можешь, как великолепно я себя чувствую, получив задачу от бога, майтера. Это удивительно! Теперь я знаю, для чего создан, и все мое сердце стремится к одной цели.

Он встал, больше не в состоянии сидеть.

– Если я должен спасти наш мантейон, разве это не говорит нам что-то? Я тебя спрашиваю.

– Не знаю, патера. Говорит?

– Да! Да, говорит. Мы можем применить логику даже к указаниям богов, верно? К их действиям и словам, и, конечно, мы можем применить логику к нашему случаю. И она подсказывает нам две вещи, обе исключительно важные. Первая – мантейон в опасности. Он не приказал бы мне его спасать, если бы дело обстояло не так, не правда ли? Значит, есть определенная угроза, и для нас жизненно необходимо это знать. – Шелк вышел из беседки и, под струями теплого дождя, посмотрел на восток, в направлении Главного Компьютера, дома богов.

– Второе, даже еще более важное, майтера. Наш мантейон можно спасти. Другими словами, он в опасности, но не обречен. Он не приказал бы мне его спасать, если бы это было невозможно, не правда ли?

– Патера, пожалуйста, подойди ко мне и сядь, – взмолилась майтера Мрамор. – Я не хочу, чтобы ты простудился.

Шелк вернулся в беседку, и она встала.

– Ты не должна… – начал было он, но тут же застенчиво усмехнулся. – Прости меня, майтера. Прости меня, пожалуйста. Я становлюсь старше, но ничему не учусь.

Она мотнула головой из стороны в сторону, ее молчаливый смех.

– Ты еще не стар, патера. Я немного посмотрела, как ты сегодня играл, и ни один из этих мальчиков не двигался так быстро, как ты.

– Только потому, что у меня большой опыт, – сказал он, и они оба сели.

Улыбнувшись, она сжала его ладони в своих, удивив его. Мягкая кожа на кончиках ее пальцев давным-давно стерлась, обнажив голую сталь, темную, как ее мысли в свободное время, и отполированную бесконечным трудом.

– Ты и дети – единственная молодежь в этом мантейоне. Он – не для тебя, а ты – не для него.

– Майтера Мята совсем не старая. Это действительно так, майтера, хотя я знаю, что она существенно старше меня.

Майтера Мрамор вздохнула, мягкое тс, как усталый взмах тряпки по мозаичному полу.

– Боюсь, бедная майтера Мята родилась старой. Или, возможно, научилась быть старой раньше, чем научилась говорить. Как бы то ни было, она всегда принадлежала этому месту. А ты – никогда, патера.

– Значит, ты тоже считаешь, что все будет сломано, верно? И не имеет значения, что Внешний мог сказать мне.

Майтера Мрамор неохотно кивнула:

– Да, считаю. Или, должна сказать, сами здания могут и остаться, хотя даже это очень сомнительно. Но твой мантейон больше не будет нести слова богов людям этой четверти, и наша палестра больше не будет учить их детей.

– Какие возможности на лучшую жизнь будут у этих малышей без нашей палестры? – рявкнул Шелк.

– А какие возможности у людей их класса есть сейчас?

Он зло тряхнул головой, ему хотелось рыть землю.

– Такое уже случалось раньше, патера. Капитул найдет для нас новые мантейоны. Получше, я думаю, потому что трудно найти хуже, чем этот. Я пойду туда учить и помогать, а ты будешь приносить жертвы и отпускать грехи. Все будет в порядке.

– Сегодня у меня было просветление, – сказал Шелк. – Я не говорил об этом никому, кроме тебя и еще одного человека, которого встретил по дороге на рынок, и никто из вас не поверил мне.

– Патера…

– Очевидно, я не сказал это достаточно отчетливо, верно? Давай попробуем еще раз, может быть сейчас получится лучше. – Он какое-то время сидел молча, потирая щеку.

– Я молился и молился о помощи. Молился, конечно, главным образом Девяти, но, время от времени, и любому богу или богине, упомянутым в Писаниях; и сегодня около полудня на мои молитвы ответил Внешний. Майтера, ты знаешь… – Его голос дрогнул, и он понял, что не в состоянии управлять им. – Ты знаешь, что он сказал мне, майтера? Что он сказал мне?

Ее ладони сжимали его руки до тех пор, пока ему не стало по-настоящему больно.

– Только то, что он сообщил тебе, как сохранить наш мантейон. Пожалуйста, расскажи мне остальное, если можешь.

– Ты права, майтера. Это не легко. Я всегда думал, что просветление будет голосом из солнца или в моей голове, голосом, который говорит словами. Но это совсем другое. Он шептал мне многими голосами, и его слова были живыми образами, которые он показал мне. Я не просто видел их, как ты, например, можешь видеть какого-нибудь человека в зеркале, но слышал и чуял – и касался, и ощущал их боль, но все они были связаны воедино и стали одним целым, частями чего-то одного.

Надеюсь, теперь ты понимаешь. Когда я говорю, что он показал или сказал мне что-то, я имею в виду именно это.

Майтера Мрамор ободряюще кивнула.

– Он показал мне все молитвы, которые когда-либо были сказаны в этом мантейоне любому богу. Я видел всех детей, которые со времени постройки мантейона молились в нем, а также их матерей и отцов, и людей, которые приходили помолиться или посмотреть на одно из наших жертвоприношений, поскольку надеялись получить кусок мяса, и молились, пока были здесь.

И я видел, как молились все сивиллы, с самого начала. Я не прошу тебя поверить в это, майтера, но я видел каждую молитву, в которой ты молилась за наш мантейон, или за майтеру Роза, майтеру Мята, патеру Щука или меня, и – короче, за всех жителей этой четверти, тысячи и тысячи молитв. Ты молилась на коленях и стоя, молилась, пока готовила еду и скребла пол. А раньше здесь была майтера Молочай, и я видел, как молилась она, и майтера Бетель, крупная темноволосая женщина с заспанными глазами. – Шелк перевел дыхание. – И, больше всех, я видел патеру Щука.

– Изумительно, – воскликнула майтера Мрамор. – Это должно было быть изумительно, патера. – Шелк знал, что это невозможно, просто кристаллические линзы собрали свет, но ему показалось, что ее глаза вспыхнули.

– И Внешний решил исполнить все эти молитвы. Он говорил с патерой Щука, и патера Щука был так счастлив! Майтера, ты помнишь тот день, когда я пришел сюда из схолы?

Майтера Мрамор опять кивнула.

– Это было в тот самый день. В тот самый день Внешний послал патере Щука просветление и сказал, что помощь уже здесь и что я, что я – и есть…

Шелк заплакал, и, внезапно, ему стало стыдно. Дождь полил сильнее, как будто его приободрили слезы, текущие по щекам и подбородку. Майтера Мрамор вытащила из рукава большой и чистый белый платок и дала его Шелку.

Она всегда была такой практичной, подумал он, вытирая глаза и нос. Носовой платок для малышей; наверно, в ее классе каждый день плачет какой-нибудь ребенок. Запись о ее днях написана слезами, и сегодня он сам – плачущее дитя.

– Твои дети не часто бывают такими старыми, как я, майтера, – только и сумел он сказать.

– Ты имеешь в виду, в классе, патера? Никогда. Но, наверно, ты имеешь в виду взрослых мужчин и женщин, которые в детстве были моими учениками. Многие из них куда старше, чем ты. Самому старшему должно быть не меньше шестидесяти. Я была… до этого я не преподавала. – Она вызвала в память файл с текущими делами, упрекнув себя, как всегда, что не делает это чаще. – Кстати, ты напомнил мне. Ты знаешь Гагарку, патера?

Шелк покачал головой:

– Он живет в этой четверти?

– Да, и иногда приходит в сцилладень. Ты наверняка видел его. Большой, грубо выглядящий человек, который всегда сидит сзади?

– С большой челюстью? Одежда чистая, но он выглядит так, как будто никогда не брился. Носит кинжал – или, возможно, тесак – и всегда сидит в одиночестве. Один из твоих учеников?

Майтера Мрамор печально кивнула:

– Он стал преступником, патера. Грабит дома.

– Мне жаль об этом слышать, – сказал Шелк. На мгновение он представил себе, как обычно сидевший у задней стены мантейона громадный человек, застигнутый врасплох хозяином дома, неуклюже поворачивается, но очень быстро приходит в себя и дерется с ним, как затравленный медведь.

– Мне тоже очень жаль, патера, и я бы хотела поговорить с тобой о нем. Год назад патера Щука отпустил ему грехи. Ты уже был здесь, но не думаю, что ты знал об этом.

– Если и знал, то забыл. – Он услышал недовольное шипение широкого клинка, вылетающего из ножен, и тряхнул головой, отгоняя видение. – Но ты права, майтера. Я сомневаюсь, что знал.

– Я узнала это не от самого патеры. Мне сказала об этом майтера Мята. Гагарка все еще любит ее, и временами они болтают ни о чем.

Высморкавшись в собственный платок, Шелк слегка расслабился. Он чувствовал, что она хотела поговорить с ним именно об этом.

– Патера сумел кое-чего добиться от Гагарки – тот пообещал, что больше не будет грабить бедняков. Он признался, что делал это довольно часто, но больше не будет. Он пообещал это патере, сказала майтера Мята, и ей тоже. Ты, наверно, собираешься прочитать мне лекцию, дескать, обещанию такого человека – обещанию преступника – нельзя доверять.

– Никакому обещанию нельзя доверять всецело, – медленно сказал Шелк, – потому что нет – и никогда не будет – человека, полностью свободного от зла. Безусловно, это относится и ко мне.

Майтера Мрамор сунула платок обратно в рукав.

– Я думаю, патера, что свободно данному обещанию Гагарки можно доверять так же, как и любому другому. Как и твоему, и я не собираюсь тебя оскорблять. Он превратился из мальчика во взрослого мужчину, но внутренне не изменился, насколько я могу судить. У него никогда не было ни отца, ни матери. Он… но лучше я не буду продолжать, иначе я могу увлечься и рассказать тебе то, что майтера просила меня не повторять, и тогда я буду чувствовать себя ужасно, потому что мне придется рассказать им обоим, что я нарушила свое слово.

– Ты действительно думаешь, майтера, что я могу помочь этому человеку? Я, безусловно, не старше его и, скорее всего, моложе. Не думаю, что он будет уважать меня так, как уважал патеру Щука.

Капли со сверкающих листьев крупными горошинами падали на юбку майтеры Мрамор; она рассеянно вытирала их.

– Быть может, это и так, патера, но, как мне кажется, ты поймешь его лучше, чем патера Щука. Ты молод и почти так же силен, как он. Он будет уважать тебя, как авгура. Ты не должен бояться его. Патера, я когда-нибудь просила тебя об одолжении? О настоящем одолжении?

– Однажды ты попросила меня вступиться за тебя перед майтерой Роза, я попытался и, кажется, принес больше вреда, чем пользы, так что это можно не считать. Но ты можешь, если хочешь, попросить меня о ста одолжениях, майтера. Ты заслужила это, и еще гораздо большего.

– Тогда в какой-нибудь сцилладень поговори с Гагаркой. Отпусти ему грехи, если он попросит тебя.

– Это не одолжение, – сказал Шелк. – Я делаю это для каждого, но ты, конечно, хочешь, чтобы я предпринял какие-то особые усилия ради этого Гагарки: поговорил с ним, отозвал в сторонку и так далее; я сделаю.

– Спасибо тебе, патера. Ты знаешь меня уже больше года. Не думаешь ли ты, что мне недостает веры?

Вопрос застал Шелка врасплох.

– Тебе, майтера? Почему… я никогда так не думал. Ты всегда казалась – я имею в виду мне – по меньшей мере…

– И тем не менее я не поверила ни в тебя, ни в бога, который просветлил тебя, хотя была должна. Я только что это осознала. Я доверяла словам людей и их внешности, как любой мелкий торговец. Ты, кажется, сказал, что этот бог пообещал патере Щука помощь. Ты можешь рассказать мне об этом больше? Раньше я слушала тебя просто внимательно. Теперь я буду слушать тебя с верой или, во всяком случае, попытаюсь.

– Это больше, чем я смогу когда-нибудь рассказать. – Шелк потер рукой щеку. Он уже успокоился и полностью овладел собой. – Как я уже говорил, патера Щука получил просветление, мне это показали. Ему сказали, что его многолетние молитвы принесли плоды – помощь, которую он просил для себя, этого мантейона и всей четверти, будет немедленно послана.

Шелк обнаружил, что сжал кулаки. Он заставил себя расслабиться.

– Мне все это показали; потом я увидел, как появилась помощь, сияющая, словно огонь Паса, источаемый солнцем. И это был я. Только я, и больше ничего.

– Тогда ты не можешь потерпеть поражение, – тихо сказала майтера Мрамор.

Шелк покачал головой:

– Хотел бы я, чтобы это было так легко. Я могу потерпеть поражение. Я не осмелюсь.

Она, как это часто бывало, тяжело посмотрела на него:

– Но ты этого не знал до сегодняшнего дня. До полудня, до площадки для игры в мяч? Ты так сказал.

– Да, не знал. Видишь ли, он сказал мне кое-что – дескать, пришло время действовать.

Майтера Мрамор опять вздохнула:

– У меня есть новости для тебя, патера. Обескураживающие новости, я боюсь. Но вначале я хочу кое о чем спросить у тебя и, возможно, кое-что рассказать. Ты сказал, что с тобой говорил Внешний, верно?

– Да. Однако я не очень много знаю о нем, даже сейчас. Он – один из шестидесяти трех богов, упоминаемых в Писаниях, но со времени просветления у меня не было возможности поискать что-нибудь о нем, и, насколько я помню, о нем вообще мало что известно. Он рассказал мне о себе кое-что, чего нет в Писаниях, если меня не подводит память; но у меня просто не было времени подумать обо всем этом.

– До того, как этот Виток был закончен и населен, мы находились снаружи, как и он, и жили в Витке Короткого Солнца; тогда мы поклонялись ему. Несомненно, ты это знаешь, патера.

– Я забыл об этом, – сознался Шелк, – но ты права. Это в десятой книге – или в двенадцатой.

– В Витке Короткого Солнца мы, хэмы, не участвовали в жертвоприношениях. – Майтера Мрамор какое-то время молчала, просматривая старые файлы. – Тогда это не называлось мантейоном. Как-то по-другому. Я думаю, что могла бы вспомнить больше, если бы нашла как именно.

Шелк кивнул, не очень понимая, что она имеет в виду.

– С того времени произошло много изменений, но раньше учили, что он бесконечен. Не просто большой, но действительно безграничен. Есть такие выражения – арифметические, я имею в виду. Хотя мы никогда не проходим их в классе.

– Он показал мне.

– Говорят, что даже наш виток где-то кончается, – продолжала майтера Мрамор, – хотя он очень велик. Внешний – нет. Даже если ты разделишь его между всеми вещами, каждая его часть будет все еще безграничной. Разве ты, патера, не почувствовал себе ужасно маленьким, когда он показал тебе все это?

Шелк задумался:

– Нет, не думаю. Нет, не почувствовал. Я почувствовал себя – ну, великим, несмотря на то, что он был неизмеримо больше, как ты и сказала. Представь себе, майтера, что Его Святейшество Пролокьютор, лично, поговорил со мной и приказал мне выполнить какую-то особую задачу. Я почувствую, конечно, что он намного более великий человек, чем я, и намного, намного более великий, чем я когда-либо стану; но я почувствую, что сам стал значительной личностью. – Шелк еще поразмыслил. – А теперь предположим, что Пролокьютор неисчислимо велик.

– Я поняла. Ты уже ответил на несколько вопросов, которые давно мучили меня. Спасибо тебе, патера. Мои новости… я хочу рассказать тебе, почему захотела встретиться с тобой.

– Плохие новости, я предполагаю. – Шелк глубоко вздохнул. – Я знаю, что мантейон в опасности, и ожидал чего-нибудь такого.

– Похоже, они указывают – ошибочно, я уверена, – что ты уже потерпел поражение. Видишь ли, пока тебя не было, в палестру пришел большой краснолицый мужчина. Он сказал, что уже купил у города все это имущество. – Голос майтеры Мрамор упал. – У Аюнтамьенто, патера. Так он сказал мне. Он пришел посмотреть на наши здания. Я показала ему палестру и мантейон. Я уверена, что он не входил в киновию и дом авгура, но осмотрел все снаружи.

– Он сказал, что сделка завершена?

Она кивнула.

– Ты права, майтера. Это действительно звучит очень плохо.

– Он приехал в поплавке, и какой-то мужчина управлял поплавком, для него. Я видела его, когда мы шли от палестры к мантейону. Мы вышли наружу и по Солнечной улице прошли мимо площадки для игры в мяч. Он сказал, что говорил с тобой перед тем, как прийти сюда, но не сказал тебе, что купил эту собственность. Потому что, сказал он, ты из тех людей, которые причиняют одни неприятности.

Шелк медленно кивнул:

– Я думаю, что выволок бы его из поплавка и сломал бы ему шею, майтера. Или, по меньшей мере, попытался бы.

Она коснулась его колена:

– Это было бы неправильно, патера. Тебя бы отправили в Аламбреру, в ямы.

– Что теперь уже не важно, – сказал Шелк. – Его зовут Кровь, возможно он сказал тебе.

– Возможно. – Быстрое сканирование майтеры Мрамор сейчас редко работало; она помолчала, пока искала в файлах, а потом сказала:

– Это не самое частое имя, ты знаешь. Люди считают, что оно несчастливое. Не думаю, что когда-нибудь видела хотя бы одного мальчика, которого бы звали Кровь.

Шелк потер щеку, его глаза стали задумчивыми.

– Ты когда-нибудь слышала о нем, майтера? Я – нет, но он должен быть богатым человеком, если имеет личный поплавок.

– Не думаю. Но если сделка завершена, патера, что мы можем сделать?

– Не знаю. – Шелк встал, как и раньше. Первый же шаг вывел его из беседки. Последние капли дождя ярко сверкали в лучах солнца, хотя тень уже более чем наполовину закрыла светило.

– Рынок скоро закроется, – сказал он.

– Да. – Майтера Мрамор присоединилась к нему.

Небоземли, раньше почти невидимые, сейчас можно было видеть совершенно отчетливо: там начинался закат, осветивший далекие леса, якобы зачарованные, и далекие города, якобы призрачные; они насылали добро или зло, управляя жизнью тех, кто внизу.

– Он не иностранец, – сказал Шелк, – или, по меньшей мере, иностранцы, которых я когда-нибудь встречал, никогда так не говорили. На самом деле по его речи можно было подумать, что он из этой четверти.

Майтера Мрамор кивнула:

– Я тоже это заметила.

– Мне кажется, что у наших людей есть не слишком много способов разбогатеть. Верно, майтера?

– Не думаю, что поняла тебя.

– Не имеет значения. Ты хотела, чтобы я поговорил с этим Гагаркой. В сцилладень, ты сказала; но как раз в это время всегда найдется дюжина людей, желающих поговорить со мной. Где я могу найти этого Гагарку сегодня?

– Понятия не имею. Неужели ты можешь пойти и повидаться с ним сегодня вечером, патера? Это было бы великолепно! Майтера Мята должна знать.

Шелк кивнул:

– Ты сказала, что она в мантейоне и ждет, когда огонь догорит. Сходи и спроси ее, пожалуйста, когда будешь помогать ей чистить алтарь. Я поговорю с тобой через несколько минут.

* * *

Глядевшая на них из окна киновии, майтера Роза удовлетворенно хмыкнула, когда они разделились. Опасность была совершенно реальной, сколько бы майтера и патера не обманывали себя – она могла сделать ему кое-что мерзкое, а он мог поступить с ней несравнимо хуже. Целомудренная Ехидна ненавидела дела такого рода, ослепляя всех, кто поддался искушению, как ослепила ее. Временами майтера Роза, стоя на коленях перед изображением ее дочери, Сциллы, чувствовала, что она сама Ехидна, Мать Богов и Императрица Витка.

Ударь, Ехидна. О, ударь!

* * *

Было уже достаточно темно, и Шелк, не желая удариться о дверь, зажег неясный свет в одном из уголков своей спальни, комнате над кухней, бывшей кладовке, которую старый патера Щука очистил для него после приезда. (Шелк был не в состоянии заставить себя перенести свои вещи в более удобную комнату Щуки и выбросить или сжечь выцветшие портреты родителей старика и его потрепанную, слишком маленькую одежду.) При слабом свете Шелк переоделся в сутану похуже. Воротник и манжеты были съемные, чтобы их можно было легче и более часто стирать. Он снял их и оставил в ящике рядом со своим единственным запасным комплектом.

Что еще? Он поглядел в зеркало; нужно чем-то прикрыть непокорные золотистые волосы. У него есть широкая соломенная шляпа, которую он надевал сегодня утром, когда крыл дранкой крышу, и черная скуфейка с голубой отделкой, которую патера Щука носил в самые холодные дни. Шелк решил надеть обе; широкая шляпа отбросит сильную тень на его лицо, но ветер может ее сдуть. Скуфейка великолепно подходит, если надеть ее под шляпу, и еще немного скроет лицо. Неужели именно это чувствуют люди, вроде Гагарки? Когда готовятся к грабежу?

Майтера Мрамор сообщила, что майтера Мята назвала полдюжины мест, в которых может появиться Гагарка; все они были в Орилле, самой худшей части четверти. Его могут ограбить или даже убить, хотя он не собирался сопротивляться. Только бы Кровь не увидел его…

Шелк пожал плечами. Дом Крови должен стоять где-то на Палатине; Шелк не мог представить себе, что человек, ездящий в личном поплавке, может жить где-то еще. После наступления темноты Палатин наводняют гвардейцы: пешие, конные и в бронированных поплавках. В этой четверти каждую ночь банды взломщиков вламываются в дома, но не там. Там это невозможно.

Тем не менее необходимо это сделать – и именно сегодня ночью; и он не мог придумать что-нибудь другое.

Он покрутил пальцами четки, потом убрал их в карман, снял серебряную цепь и полый крест Паса, почтительно положил их перед триптихом, завернул в два чистых листа бумаги и убрал в маленький потрепанный пенал, которым пользовался в схоле; пенал он спрятал в большом внутреннем кармане сутаны. Ему может понадобиться оружие; и почти наверняка понадобится какое-нибудь орудие для взлома.

Он спустился в кухню. Что-то слабо зашевелилось в вонючем ведре для отходов, стоявшем в углу: крыса, несомненно. Шелк напомнил себе, не в первый раз, что должен попросить Рога поймать змею, которую можно приручить.

Скрипнув кухонной дверью, он опять вышел в сад. Уже было почти темно, и не будет видно ни зги, когда он доберется до Ориллы, в восьми улицах отсюда. Послеполуденный дождь прибил пыль, и воздух, более холодный, чем последние несколько месяцев, был чист и свеж; возможно, наконец-то наступит осень. «Я должен быть усталым», – сказал себе Шелк, но тем не менее не чувствовал усталости, открывая боковую дверь мантейона. Неужели Внешний действительно хочет этого? Чтобы он бросился в битву? Если так, его служение действительно радость!

Огонь на алтаре погас, мантейон освещали только серебряное свечение Священного Окна и скрытое пламя масляной лампы из синего стекла, стоявшей между ног Ехидны, – лампы майтеры Роза, в которой горело дорогое пахучее масло, чей аромат разворошил его память.

Хлопнув в ладоши, он зажег последние еще работающие огоньки и стал шарить в тенях в поисках топорика с длинной рукояткой и узким лезвием, которым он раскалывал черепицу и вбивал кровельные гвозди. Найдя его, он проверил кромку (которую так старательно точил сегодня утром) и заткнул рукоятку за пояс.

Потом, пройдясь вперед и назад и дважды попробовав сесть, он решил, что так дело не пойдет. В кладовке палестры была ржавая пила; можно было укоротить рукоятку, но тогда топорик стал бы менее полезным инструментом и, конечно, намного менее полезным оружием.

Опять порывшись в кладовке, он нашел веревку, которой перевязывал связку дранки, чтобы та не упала с крыши, тонкий шнур, сплетенный из черного конского волоса, старый и растянутый, но еще прочный. Сняв сутану и тунику, он обмотал веревку вокруг пояса, связал концы и просунул рукоятку топорика через несколько витков.

Опять одевшись, он вышел в сад, где бродячий бриз, игравший с запахами еды, готовящейся в киновии, напомнил ему, что в это время он обычно готовит себе немудреный ужин. Шелк пожал плечами, пообещав себе, что, вернувшись, устроит настоящий пир. Помидоры, которые собрали с куста зелеными, еще не дошли, но он нарежет их и поджарит в масле. И еще хлеб, напомнил он себе, который можно полить горячим маслом – оно смягчит его и придаст пикантный вкус. У него потекли слюнки. Можно соскрести остатки гущи, которой он так долго пользовался, со стенок и дна горшка и еще раз сварить свежий кофе. А закончить яблоком и последним кусочком сыра. Настоящий праздник! Он вытер губы рукавом, устыдившись своей жадности.

Закрыв и аккуратно заперев боковую дверь мантейона, он осторожно проскользнул мимо окна киновии. Майтера Мрамор и майтера Мята не будут задавать вопросов, даже если увидят, как он уходит, но майтера Роза, не колеблясь, подвергнет его перекрестному допросу.

Дождь закончился, без всяких сомнений; он шел не больше часа, а фермерам нужно по меньшей мере несколько дней дождливой погоды. Торопливо идя по Солнечной улице, на этот раз на восток, от рынка, Шелк изучал небо.