Текст книги "Ночная Сторона Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Дочь Орхидеи, Элодея. Она была очень милой, и ты ее знал, я уверен.

– Ее дочь? – Оставив тело Элодеи, Гагарка взял Шелка за руку. – Пошли, патера. Если мы не поторопимся, придется есть в общем зале.

* * *

Мускус заметил свою орлицу еще до того, как вышел из поплавка. Она сидела на верхушке расколотой сосны, черный силуэт на фоне сверкающих небоземель, и, Мускус знал, искала доску с приманкой. С расстояния в пол-лиги она могла видеть доску яснее, чем он – ладони своих рук. Сейчас она должна быть очень голодной, орел (напомнил себе Мускус) – как сокол: сначала он должен научиться летать, и только потом он может убивать. Вероятно, она еще не охотилась за ягнятами, хотя и могла сделать это завтра – его самый большой страх.

Он обошел виллу. Мясо лежало на доске весь день; оно почти высохло, его покрывало толстое одеяло из мух. Он ударил по доске, чтобы прогнать их, потом принес новую приманку и мешок с дробленым маисом.

Приманка засвистела, когда он стал крутить ее на веревке в пять кубитов.

– Эй, сокол! Эй, сокол!

Однажды ему показалось, что он слышит слабый звон ее колокольчиков, хотя он и знал, что это невозможно. Он разбросал маис около стены, потом вернулся к доске и, ожидая, опять стал крутить наживкой. Было уже поздно – возможно, слишком поздно. Скоро станет совсем темно, и тогда она не сможет летать.

– Эй! Эй, сокол!

Насколько мог судить Мускус, орлица на далеком суку не шевелила ни перышком; но толстый коричневый древесный ткач уселся на скошенную траву у стены и принялся клевать маис.

Он опустил наживку, присел, взял игломет обеими руками и уперся левым локтем в левое колено. Длинный выстрел, в тусклом свете.

Древесный ткач упал на траву, захлопал крыльями, ударился о стенку и опять упал. Мускус схватил его раньше, чем он смог взлететь во второй раз. Вернувшись к доске, он освободил петлю на красно-белой приманке и дал ей упасть на землю. Захлестнув петлю за правую ногу древесного ткача, он закрутил им; пошел мелкий, почти невидимый кровавый дождь.

– Эй, сокол!

Широкие крылья развернулись. Какое-то мгновение Мускус, не отводя глаз от орлицы, крутил умирающим древесным ткачом в круге диаметром десять кубитов, чувствуя, что он овладевает ей.

Он сам чувствовал себя большой птицей и был счастлив.

* * *

– Ты видел, что они написали на этой стене, патера. – Гагарка сел, выбрав стул, с которого он мог видеть дверь. – Какая-то мелочь из палестры, как ты говоришь. Но я бы поговорил с ними, если бы был тобой. Могут быть неприятности.

– Я не могу отвечать за каждого мальчишку, нашедшего кусок мела. – Ресторан находился достаточно далеко для Шелка, хотя из него почти целиком был виден мантейон. Он опустился на широкое кресло, которое хозяин поставил для него, и поглядел на свежепобеленные стены из коркамня. Их отдельный кабинет оказался даже меньше его спальни, и в нем было тесно, хотя официант убрал два лишних стула.

– Все здесь хорошее и толстое, – сказал Гагарка, отвечая на вопрос, который Шелк не задавал. – Как и дверь. В старину это было Аламбрерой. Что ты хочешь?

Шелк пробежал глазами по аккуратно написанным названиям блюд на грифельной доске.

– Я думаю, что возьму отбивные. – Восемнадцать картбитов, самое дешевое в меню; и даже если это на самом деле одна отбивная, ужин станет самым обильным за всю неделю.

– Как ты перебрался через стену? – спросил Гагарка, когда хозяин ушел. – Были неприятности?

Слово за словом Шелк рассказал всю историю, от неудачной попытки забросить веревку из конского волоса на зубец до возвращения в город в поплавке Крови. Гагарка чуть не плакал от смеха, когда официант принес ужин, но стал очень серьезным, когда Шелк начал рассказывать о разговоре с Кровью.

– Ты случайно не упомянул меня, когда разговаривал с ним?

Шелк проглотил сочный кусок отбивной.

– Нет. Но я же рассказывал тебе, что очень глупо попытался поговорить с тобой через стекло в будуаре Гиацинт.

– Он может не узнать об этом. – Гагарка задумчиво почесал подбородок. – Мониторы забывают довольно быстро.

– Но может и узнать, – сказал Шелк. – Ты должен быть настороже.

– Не настолько, как ты, патера. Он захочет узнать, что ты хотел сказать мне, и поскольку ты со мной не связался, он не сможет ничего узнать от меня. Что ты собираешься рассказать ему?

– Если я вообще что-нибудь ему скажу, то только правду.

Гагарка положил вилку.

– Что я помог тебе?

– То, что ты беспокоился обо мне. Что ты предостерегал меня не ходить так поздно ночью, и я хотел дать тебе знать, что со мной все в порядке.

Пока Шелк ел, Гагарка обдумывал его слова.

– Может сработать, патера, если он решит, что ты достаточно сумасшедший.

– Ты имеешь в виду, если он решит, что я достаточно честный. Лучший способ слыть честным – быть честным; во всяком случае, лучший из тех, что я встречал. И я пытаюсь быть.

– Но ты собираешься украсть для него двадцать шесть штук.

– Если это спасет наш мантейон и я не смогу найти другой способ, да. Мне придется выбирать между разными видами зла, в точности, как прошлой ночью. Я попытаюсь никого не ранить, конечно, и брать деньги только у тех, кто в состоянии прожить без них.

– Твои деньги заберет Кровь, патера. И как следует посмеется над этим.

– Я не отдам их ему, пока он не предоставит полные гарантии. Но я должен рассказать тебе о кое-чем другом. Я говорил тебе, что Кровь захотел, чтобы я провел экзорцизм в желтом доме?

– Заведении Орхидеи? Конечно. Там жила эта девочка, Элодея, хотя я понятия не имел, что она – дочь Орхидеи.

– Была. – Посреди стола стояло масло и свежий мягкий хлеб; Шелк взял ломоть и намазал его маслом, в душе желая забрать домой всю буханку. – Я собираюсь рассказать тебе и об этом. И об Элодее, которая умерла, одержимая злым духом.

– Это твоя работа, патера, не моя, – фыркнул Гагарка.

– Одержимость? На самом деле теперь ничья. Возможно, было время, когда большинство авгуров верило в бесов, как патера Щука. Но сейчас я, быть может, единственный живой авгур, который верит в них, и я не уверен, что верю в них в том же смысле, что и он – как в духов, которые скитаются по витку без разрешения Паса и хотят уничтожить его.

– А что с Элодеей? Она действительно дочь Орхидеи?

– Да, – сказал Шелк. – Я говорил об этом с Орхидеей, и она призналась. На самом деле практически похвасталась этим. Какой была Элодея?

– Красивой. – Гагарка заколебался. – Мне кажется, что рассказывать тебе обо всем этом неправильно, патера. Она могла быть очень забавной, потому что ее не волновало, что она делает или что другие думают об этом. Ты понимаешь, что я имею в виду? Она могла бы зарабатывать намного больше, если бы делала вид, что любит клиентов.

Шелк прожевал и сглотнул.

– Понял. Я хотел знать, потому что меня интересует ее личность – есть ли особый тип людей, которые более склонны быть одержимыми, чем другие, – и я никогда не видел Элодею живой. Я говорил с ее матерью; мы услышали крики, выскочили наружу и нашли ее лежащей на лестнице. Ее закололи кинжалом. Кто-то предположил, что она заколола себя сама. Ее лицо… Ты когда-нибудь видел одержимого человека?

Гагарка покачал головой.

– Я тоже; но прошлой ночью я видел, незадолго до того, как увидел тело Элодеи. – Шелк промокнул губы салфеткой. – В любом случае она была мертва; но даже в смерти казалось, что ее лицо было не совсем ее. И я, помнится, подумал, что в этом есть что-то ужасное и, вдобавок, очень много знакомого. Сначала знакомое – это совсем просто. Я подумал всего мгновение – глаза, форма носа, губы и все такое, – и я понял, что она выглядит как Орхидея, женщина, с которой я только что разговаривал. Потом я спросил ее об этом, и она рассказала, что Элодея действительно ее дочь, как я и сказал тебе.

– Могет быть, я сам должен был понять, – сказал Гагарка, – но не догадался. Элодея была намного моложе Орхидеи.

Шелк пожал плечами:

– Я уверен, что ты знаешь о женщинах намного больше меня. Возможно, я увидел так много именно потому, что знаю о них очень мало. Когда знаешь о предмете совсем мало, сводишь то, что видишь, если вообще что-нибудь видишь, к самым основным понятиям. Но я хочу сказать тебе совсем другое: ужасное в ее лице тоже было мне знакомо.

– Продолжай. – Гагарка вновь наполнил свой бокал. – Давай послушаем.

– Я колеблюсь, потому что уверен – ты мне не поверишь. Элодея напомнила мне кое-кого другого, с кем я недавно разговаривал – Мукор, сумасшедшую девочку на вилле Крови.

Гагарка отложил вилку, дымящийся бифштекс на ее зубцах остался нетронутым.

– Ты хочешь сказать, что одна и та же бесовка вселилась в них обеих, патера?

Шелк покачал головой:

– Я не знаю, но чувствую, что должен сказать тебе. Мне кажется, что Мукор последовала за мной в виде призрака. И я пришел к выводу, что она может каким-то образом вселяться в других, как делают бесы – и боги, кстати, – и, время от времени, так и поступает. Сегодня утром я почувствовал ее, абсолютно точно, когда взглянул на лицо честнейшего рабочего; и мне кажется, что она обладала Элодеей в то мгновение, когда Элодея умерла. Позже я узнал ее в еще одной женщине.

Если я прав, если она действительно в состоянии делать такие вещи и если она следует за мной, ты подвергаешься определенному риску, сидя со мной за одним столом. Я очень благодарен тебе за этот поистине замечательный ужин и еще более благодарен за твою помощь прошлой ночью. Более того, я надеюсь задать тебе несколько вопросов перед тем, как мы расстанемся; и из-за всего этого я в неоплатном долгу перед тобой. Я был слишком усталым – и, должен сознаться, слишком голодным – и не подумал об опасности, которой я подверг тебя, когда мы разговаривали в мантейоне. Но сейчас я чувствую, что должен предупредить: в тебя может вселиться злой дух, если ты останешься в моем обществе.

– Ты авгур, патера, – усмехнулся Гагарка. – Если она схватит меня, пока мы сидим здесь, разве ты не сможешь заставить ее сделать ноги?

– Я смогу попытаться; но у меня есть только одна угроза против нее, и я уже ее использовал. Ты остаешься?

– Конечно. Мне кажется, я должен взять еще клецки, может быть с этим соусом.

– Спасибо тебе. Я надеюсь, что ты не будешь об этом сожалеть. Ведь ты еще не прокомментировал мою корявую работу прошлой ночью. Если ты боишься, что я обижусь, уверяю тебя, что ты не сможешь быть более строгим ко мне, чем я уже был сам к себе.

– Хорошо, прокомментирую. – Гагарка пригубил вино. – Первым делом, я думаю, что, если ты смогешь поднять даже тысячу, тебе лучше быть уверенным, что Кровь перепишет мантейон на тебя, прежде чем ты выкашляешь из себя этих золотых мальчиков. Минуту назад ты сам говорил о гарантиях. Не думаю, что тебе стоит доверять любым гарантиям, за исключением документа, подписанного и засвидетельствованного парой толковых быков, которые не имеют с Кровью никаких дел.

– Ты прав, я уверен. Я думаю почти то же самое.

– Думай лучше. Не доверяй ему, даже если что-то из того, что он делает, заставит тебя подумать, что ему можно доверять.

– Я буду очень осторожным. – Отбивные Шелка были вымочены в пикантном, почти черном соусе, который показался ему невыразимо вкусным; он вытер немного с тарелки еще одним куском хлеба.

– И мне кажется, что ты нашел свое настоящее призвание. – Гагарка усмехнулся. – Не думаю, что я сам смог бы сделать лучше, и, скорее всего, только хуже. И это в самый первый раз! На десятый раз пригласи меня, чтобы просто понаблюдать за твоей работой.

Шелк вздохнул:

– Надеюсь, ради нас обоих, что десятого не будет.

– Еще как будет. Ты – настоящий сын Тартара. Просто раньше ты этого не знал. В третий или четвертый, или какой там будет, я бы хотел посмотреть, для чего умелому быку, вроде тебя, нужна помощь от меня. Ты хочешь вернуться сегодня вечером в дом Крови и забрать свой топорик?

Шелк с сожалением покачал головой:

– Я не в состоянии работать на крыше, пока не заживет щиколотка, и, в любом случае, топорик более чем наполовину прикончен. Ты помнишь, я тебе говорил об игломете Гиацинт?

– Конечно. И об азоте. Хороший азот могет принести пару тысяч карт, патера. Могет быть, больше. Если захочешь продать его, я могу найти того, кто даст тебе за него лилейную цену.

– Нет, не хочу, потому что он не мой. Я уверен, что Гиацинт дала его мне на время. Я уже говорил тебе, что занял и игломет и азот, и я пообещал ей, что верну их, когда они мне больше не будут нужны. Я уверен, что она не послала бы мне азот через доктора Журавля, если бы я не сказал ей об этом раньше.

Гагарка не ответил, и Шелк с сожалением продолжил:

– Две тысячи карт; если бы я действительно получил за него так много, это стало бы хорошей частью двадцати шести тысяч, которые нам требуются. На самом деле больше пяти процентов. Ты посмеешься надо мной…

– Я и не думаю смеяться, патера.

– Будешь. Вор, который не может убедить себя воровать! Но Гиацинт доверяла мне. Я не верю, что… что какой-нибудь бог хотел бы, чтобы я обманул доверие одинокой женщины.

– Если она действительно ссудила его тебе, я тоже не сумею продать его, – сказал ему Гагарка. – Начнем с того, что она живет в доме Крови, и, если ты обзавелся другом внутри, это не тот человек, с которым ты захочешь поссориться. Ты можешь себе вообразить, почему этот врач сделал нечто настолько рискованное ради нее?

– Возможно, он – ее любовник.

– Хм. Могет быть, но, готов поспорить, у него есть какой-то ключ от нее. Тебе стоит узнать, что это такое, и я бы с удовольствием послушал об этом, когда ты узнаешь. И я бы хотел поглядеть на азот, который ты получил от нее. Допустим, я буду поблизости завтра вечером. Ты разрешишь мне посмотреть на него?

– Можешь посмотреть на него сейчас, если хочешь. – Шелк вытащил азот из-под туники и протянул его через стол Гагарке. – Сегодня я взял его с собой в заведение Орхидеи – я боялся, что мне может потребоваться оружие.

Гагарка тихо присвистнул, потом поднял азот вверх, любуясь игрой света на его сверкающей рукоятке.

– Двадцать восемь сотен легко. Могут взять и за три штуки. Значит, тот, кто дал ей, заплатил за него штук пять-шесть.

Шелк кивнул:

– Мне кажется, я знаю, кто это, хотя я и не знаю, где он мог взять такую сумму. – Гагарка вопросительно посмотрел на него, но Шелк покачал головой. – Я скажу тебе позже, если окажется, что я прав.

Он протянул руку за азотом, и Гагарка вернул его, в последний раз восхищенно крякнув.

– Но я хочу спросить тебя об игломете Гиацинт. Кровь забрал все иглы, прежде чем отдал его мне. Ты можешь сказать мне, где я могу купить их без аттестата?

– Конечно, патера. Никаких проблем. Ты его тоже принес с собой?

Шелк вынул из кармана игломет Гиацинт и передал его Гагарке.

– Самый маленький из всех, которые они делают. Я их знаю. – Он вернул игломет и встал. – Послушай, сможешь побыть без меня минуту? Мне надо… ну, ты знаешь.

– Конечно.

Шелк перенес внимание на отбивные; их было три, и, хотя он был голоднее некуда, пока он съел только одну. Он напал на вторую, не пренебрегая нежными клецками, политыми маслом кабачками с базиликом и луком-шалот в масле и уксусе, предоставленными (вероятно, без дополнительной платы) рестораном в придачу.

Самое волнительное, самое тревожащее, вовсе не спасение мантейона. Надо разработать план, и совсем не обязательно, чтобы этот план включал кражу двадцати шести тысяч карт. Например, было бы неплохо заручиться поддержкой какого-нибудь магната или…

Когда Гагарка вернулся, Шелк обнаружил, что уже съел третью и последнюю отбивную, не заметив, когда прикончил вторую.

Глава тринадцатая
Шелка в кальде

Доктор Журавль закрыл и заложил на засов дверь лазарета. Тяжелый день; он был рад вернуться домой, и очень рад, что сегодня вечером Кровь (который тоже провел изнурительный день) не устраивает никакого приема. Немного удачи, подумал Журавль, и он сможет ночью выспаться, его сон никто не прервет: коты никого не поцарапают, соколы Мускуса не станут выяснять отношения с Мускусом и его помощником, и, самое главное, этой ночью ни одна из дур, которых в Вайроне называют женщинами, не решит, что раньше не замеченная родинка является первым симптомом смертельной болезни.

Шаркая ногами, он вошел в спальню, которая не имела выхода в холл, закрыл дверь в лазарет и тоже заложил ее на засов. Пускай вызывают его через стекло, если им приспичит. Он снял туфли и закинул носки в кучу грязной одежды в углу, в очередной раз напомнив себе, что он должен отнести одежду в прачечную, находившуюся в другом флигеле.

Положил ли он туда черный носок, который срезал с этого парня, Шелка? Нет, он выбросил его. Босиком, он неслышно подошел к окну и какое-то время стоял, глядя через решетку на тенистую усадьбу. Все лето стояла великолепная погода, настоящая жара, сухое тепло в доме; но скоро осень. Солнце затуманится, и ветры принесут холодные тяжелые дожди. Календарь говорил, что осень уже настала. Он ненавидел дождь, холод и снег, кашель и текущие носы. Месяц или больше, градусник будет колебаться между десятью и минус десятью, как будто прикованный к точке замерзания. Человеческие существа не предназначены для жизни в таком климате.

Опустив штору, он посмотрел на календарь, следуя своим мыслям. Завтра сцилладень. Рынок будет закрыт, по меньшей мере официально, и почти пуст. Самое лучшее время для того, чтобы вернуться к докладу, да и торговец уезжает в гиераксдень. У него осталось еще пять маленьких резных статуэток Сфингс.

Он развернул плечи, напомнив себе, что он тоже в некотором роде трупер, вытащил пенал, черные чернила и несколько листов очень тонкой бумаги. Как всегда, нужно написать так, чтобы никто не обнаружил его, если доклад будет перехвачен.

И доклад должен двигаться вперед, иначе его отзовут. Сегодня вечером это будет несложно.

Не то, что он не хочет возвращаться домой, сказал он себе, особенно перед тем, как пойдут дожди, хотя, говорят, когда-то дома было так же мокро, как и здесь. Или, скорее, так же мокро, как и здесь обычно было.

Он выбрал воронье перо и тщательно заострил его кончик.

«Возникло движение, которое ставит себе целью восстановить Хартию. Они группируются вокруг некоего Шелка, юного авгура неизвестного происхождения. Он, как говорят, совершает чудеса, обычно приписываемые Пасу или Сцилле. До сих пор движение ограничено нижними сословиями. Лозунг «Шелка в Кальде» написан на стенах, хотя (это была догадка, но Журавль верил своему источнику) не на Палатине. Я вступил с ним в контакт и завоевал его доверие. Я побеспокоился о том, чтобы он получил азот. В дальнейших рапортах я сообщу, не нужно ли уничтожить его».

Журавль усмехнулся себе; ему просто повезло, но они широко откроют глаза.

«Гражданская Гвардия опять расширена. Теперь все подразделения в полном составе, или почти. Идет разговор о формировании резервной бригады, офицерский состав которой будет укомплектован ветеранами».

Почти полминуты он сидел, глядя на то, что написал; всегда лучше сказать слишком мало, чем слишком много. Он в двадцатый раз опустил воронье перо в чернильницу.

«Птица была выпущена на волю. Ее тренер говорит, что это было необходимо. За следующие несколько дней он попытается заманить ее обратно. Сообщают, что Лемур и Лори наблюдали, как ее выпускают».

И еще есть те, кто появится из-под подвалов, как уже было в некоторых случаях, напомнил себе Журавль. Аюнтамьенто, без сомнения, активно использует наполовину затопленные туннели, хотя его штаб-квартиры не в них.

Или их не смогли найти, если они там, хотя очень многие поплатились жизнью за их поиски. Помимо спящей армии Вайрона, в этих туннелях есть солдаты Вайрона и несколько талосов.

Журавль покачал головой, потом улыбнулся мысли о награде от Рани[45]45
  Королева (хинди).


[Закрыть]. Повернувшись к стеклу, он хлопнул в ладоши:

– Монитор!

Появилось плавающее лицо.

– Код. Подлесник. Что у тебя есть для меня?

На стекле появилось мясистое лицо Крови:

– Советник Лемур должен услышать об этом.

Обманчиво веселое на вид лицо Потто заменило Кровь:

– Можешь сообщить это мне.

– Я бы скорее…

Журавль улыбнулся очевидному нежеланию Крови.

– Не имеет значения. Что у тебя?

Журавль подошел поближе к стеклу.

Когда Кровь растаял и вновь появился монитор, сообщивший, что дальнейший разговор не представляет интереса, Журавль опять опустил перо в чернильницу.

«Позже. Птица вернулась, добровольно. Говорят, что она в хорошем состоянии».

Он тщательно вытер перо и вернул его в пенал, подул на лист бумаги, сложил его, потом сложил опять, еще и еще, пока тот не стал чуть больше ногтя большого пальца. Тогда он сунул сложенный лист в левую руку Сфингс, не державшую меч, и закрыл за ним ладонь.

Улыбнувшись, Журавль отложил в сторону пенал и оставшийся лист и подумал о целесообразности как следует вымыться перед сном в ванне. В ванной был хороший свет – он сам установил его, – и, если он почитает около часу, туго сложенный лист станет того же коричневого оттенка, что и вырезанная деревянная статуэтка, прежде, чем он ляжет спать. Ему всегда нравилось видеть это, он наслаждался, убеждаясь в своей полной безопасности. Он был, как и должен был быть, очень осторожным человеком.

* * *

– Спасибо, – сказал Гагарка, вновь садясь на свой стул. – Сейчас я чувствую себя лучше. Послушай, патера, ты знаешь, как пользоваться им?

– Иглометом? – Шелк пожал плечами. – Я уже говорил тебе, что стрелял из него. И больше ничего о нем не знаю.

Гагарка вновь наполнил свой бокал.

– Я имею в виду азот. Нет, конечно нет, но я расскажу тебе и об игломете.

Он вынул собственный игломет, в два раза больший, чем позолоченное оружие в кармане Шелка.

– Видишь, я ставлю на предохранитель? Такой рычажок есть с обеих сторон.

– Да, – сказал Шелк. – Теперь он не выстрелит. Об этом я знаю.

– Отлично. – Гагарка указал своим столовым ножом на игломет. – Вот этот штырек здесь, видишь, торчит? Его называют штырьком состояния. Если он выступает, как сейчас, у тебя еще есть иглы.

Шелк опять вынул игломет Гиацинт из кармана.

– Ты прав, у меня он прижат к боку.

– Теперь смотри. Я могу опустошить мой, отжав ручку зарядки назад.

Серебряный фонтан брызнул из отверстия в игломете Гагарки и рассыпался по столу. Шелк подобрал одну иглу.

– Тут не на что смотреть, – сказал Гагарка. – Просто маленькие стержни из твердого сплава – какой-то материал, который магнит кидает намного лучше, чем сталь.

Шелк попробовал кончик пальцем.

– Я думал, что они острее.

– Ага. Тогда они бы не работали так хорошо. Если такая маленькая вещь, как эта, прошьет кого-нибудь навылет, она не причинит большого ущерба. Ты захочешь, чтобы она кувыркалась и прорезала все подряд. А кончик делают слегка округлым, чтобы игла легко входила в ствол.

Шелк положил иглу на стол.

– А что производит такой шум?

– Воздух. – Гагарка улыбнулся удивлению Шелка. – Когда ты был пацаном, разве другие мальчишки не бросали в тебя из пращи камнями, которые почти попадали в тебя? Ты слышал, как камень пролетает мимо уха?

Шелк кивнул.

– Да, это тебе не «бах» из карабина, верно? Просто камень, и другой пацан бросал его из пращи. И ты слышал, как камень летел через воздух, как будто ветер завывал в камине. Чем больше камень и чем быстрее он летел, тем громче был шум, который он издавал.

– Понял, – прошептал Шелк, и тут к нему вернулась вся сцена, с живыми красками и горячим позором детства: свистящие камни, безуспешная защита и финальный бросок, кровь, текущая с лица на лучшую белую тунику и окрашивающая вышитые цветы.

– Да, игломет – маленькая штука, но иглы из него летят так быстро, что камень может с тем же успехом двигаться назад. Вот как он создает тот шум, который ты слышал. Если бы игла закрутилась прежде, чем ударить в тот кувшин, в который ты целился, она бы орала, как кот. – Гагарка собрал иглы в кучку. – Они вставляются в рукоятку. Видишь? Вот так. Прямо под моим пальцем – маленькая шайба с дырой посреди и множеством искр внутри.

– Искр? – Шелк поднял брови, более чем готовый на что-то отвлечься.

– Такие же, как те, которые ты видишь, когда гладишь кота в темноте. Их вставили в шайбу, когда делали игломет, и они носятся друг за другом в отверстии шайбы, пока не понадобятся тебе. Когда я закрываю казенник, вот так, это толкает первую иглу в ствол, сечешь? – Гагарка слегка ударил по предохранителю. – Если я сейчас нажму на спусковой крючок, искры устремятся в катушку. И пока есть искры, эта катушка работает как большой магнит. Она находится впереди, вот здесь, намотана вокруг ствола, и она глотает иглу по-настоящему быстро. Ты думаешь, что искра остается там, после того, как попала туда, верно?

Шелк опять кивнул:

– Или возвращается обратно, если для нее нет места.

– Правильно. Только так не происходит, потому что последняя искра проходит через спираль прежде, чем в нее попадает игла. Ты закончил, патера? Я рассказал тебе все, что знаю.

– Да, и вся еда была просто восхитительной. Великолепной, на самом деле. Я исключительно благодарен тебе, Гагарка. Однако у меня есть еще вопрос, хотя, не сомневаюсь, тебе он покажется очень глупым. Почему твой игломет намного больше моего? Есть какие-нибудь преимущества в таком большом размере?

Гагарка взвесил свой игломет на ладони и только потом убрал его.

– Мой содержит больше игл, патера. Полностью заряженный, сто двадцать пять. Я бы сказал, что твой маленький – самое большее пятьдесят или шестьдесят. И мои длиннее, вот почему я не могу дать тебе свои. Более длинные иглы означают более широкий разрез, когда они вращаются, а более широкий разрез заставит твоего врага быстрее выйти из боя. К тому же у моего ствол длиннее, а иглы на волос толще. Все это заставляет их лететь быстрее и вонзаться глубже.

– Понял. – Шелк оттянул назад ручку зарядки на игломете Гиацинт и уставился на довольно просто выглядевший механизм, обнаженный открытым казенником.

– Игломет, наподобие твоего, хорошо использовать в доме или в месте вроде этого, но снаружи тебе лучше стрелять в упор. Если нет, твоя игла начнет крутиться в воздухе раньше, чем попадет в твоего врага, и как только она начнет это делать, даже дети Паса – прости, патера – не будут знать, куда она попадет.

Шелк, задумчиво, вынул одну из карт Крови.

– Если ты разрешишь мне, Гагарка. Я и так тебе много должен.

– Я уже заплатил, патера. – Гагарка встал и так сильно отодвинул стул, что он ударился о стену. – Могет быть, в другой раз. – Он усмехнулся. – Так вот. Помнишь, я сказал тебе, что даже боги не знают, куда попадут иглы?

– Конечно. – Шелк встал, обнаружив, что его щиколотка болит меньше, чем он ожидал.

– Ну, они может и не знают. Зато я знаю, откуда они берутся, и расскажу тебе, как только мы выйдем наружу. И еще я знаю, куда мы с тобой сейчас пойдем.

– Я должен вернуться в мантейон. – Напрягая волю, Шелк был способен идти почти нормально.

– Это займет не больше пары часов, и я припас два-три сюрприза, которые хочу показать тебе.

Первый оказался одноместными носилками с парой носильщиков.

Шелк с некоторой тревогой взобрался в них, спрашивая себя, перевезут ли они его в дом авгура, когда вечерние дела будут закончены. Тень уже поднялась, не осталось ни пряди золота, и приятный бриз успокоительно нашептывал, что пыль и жара побежденного дня – пустая ложь. Ветер обвевал горящие щеки Шелка, и чувственное удовольствие от этого сказало ему, что он выпил слишком много бокалов вина. Печально, и он решил, что в будущем будет более строго следить за собой.

Гагарка шагал рядом с носилками, в полутьме сверкала его усмешка. Шелк почувствовал, как ему в руки сунули что-то маленькое, квадратное и тяжелое.

– То, о чем мы говорили, патера. Положи в карман.

К этому времени пальцы Шелка сказали ему, что это завернутый в бумагу пакет, туго перевязанный бечевкой.

– Как?..

– Официант. Я сказал ему пару слов, когда вышел наружу, понял? Они должны подойти, но не испытывай их здесь.

Шелк сунул пакет с иглами в карман сутаны.

– Я… Спасибо тебе, Гагарка, еще раз. Даже не знаю, что сказать.

– Я свистнул ему, что это срочно, и он послал за ними мальчонку. Скажи мне завтра, если они не подойдут. Только я думаю, что должны.

Носилки остановились – гораздо раньше, чем ожидал Шелк – перед высоким домом, чей первый и третий этажи были погружены во тьму, хотя окна между ними ярко сияли. Гагарка постучал, и дверь открыл худой старик с маленькой неопрятной бородой и белыми волосами, более всклокоченными, чем даже у самого Шелка.

– Ага! Хорошо! Хорошо! – воскликнул старик. – Внутрь! Внутрь! Только закройте дверь. Закройте дверь и за мной. – Шагая через две ступеньки, он стал подниматься со скоростью, которая потрясла бы Шелка, будь она и у человека вдвое моложе.

– Его зовут Меченос, – сказал Шелку Гагарка, расплатившись с носильщиками. – Он будет тебя учить.

– Учить чему?

– Рубке. Тридцать лет назад он был лучшим. Лучшим в Вайроне, во всяком случае. – Повернувшись, Гагарка ввел Шелка внутрь и закрыл дверь. – Он утверждает, что и сейчас лучше всех, но быки помоложе не принимают его вызов. Они говорят, что не хотят вывести его на чистую воду, но я не знаю. – Гагарка хихикнул. – Представляю себе, что они почувствуют, если старый козел утрет им нос.

Кивнув и решив поинтересоваться тем, что такое «рубка», через несколько минут, Шелк уселся на вторую ступеньку и снял повязку Журавля; она была холодной, и, хотя в тусклом коридоре трудно было быть полностью уверенным, ему показалось, что он чувствует кристаллики льда на ее ворсистой поверхности. Он стукнул ею об пол.

– Ты знаешь, что это такое?

Гагарка наклонился поближе:

– Нет, не знаю. А что это?

– Самая настоящая чудесная повязка для моей щиколотки. – Шелк опять ударил ею об пол. – Она обвивается вокруг сломанной кости как змея. Ее ссудил мне доктор Журавль. Надо ударять ее обо что-то, пока она не станет горячей.

– Я на минутку взгляну на нее? Я могу ударить сильнее, стоя.

Шелк передал ему повязку.

– Я слышал о таких и даже однажды видел, но ни разу не касался. За нее просят тридцать карт. – Гагарка ударил повязкой о стену и присел, чтобы помочь Шелку поставить ее на место; она стала настолько горячей, что дымилась.

Лестница, крутая и узкая, как сам дом, была покрыта изодранной и настолько поношенной настилкой, что местами стала скользкой; но, при помощи Гагарки и влекомый вперед любопытством, сжав зубы и перенося большую часть веса на львиноголовую трость Крови, Шелк взбирался по ней почти так же быстро, как и на здоровых ногах.

Дверь открылась в единственную голую комнату, занимавшую весь второй этаж; ее пол устилали изношенные парусиновые маты, на стенах висели мечи и сабли, многие виды которых Шелк никогда не видел или даже не слыхал о них, и длинные деревянные рапиры с корзинчатыми гардами.