Текст книги "Ночная Сторона Длинного Солнца"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Теперь ты должен, – сказала она ему, и широкий разрез, который оставил шрам на половине комнаты, побежал к нему. – Скажи, что ты сделаешь, и я верну азот тебе.

Когда он бросился в окно, гудящий клинок азота разрезал камень подоконника позади него; но весь страх, который он обязан был бы чувствовать, заглушило понимание того, что он покидает ее.

* * *

Если бы сначала он ударился о каменные плиты головой, то избавил бы себя от страшной боли. Но он свернулся в воздухе в клубок. Темнота настигла его лишь на мгновение, как боксера, сбитого на колени. В течение того, что могло быть секундами или минутами, он лежал рядом с разрубленным телом белоголового, слыша, как ее голос зовет его из окна, и не понимая, что она говорит.

Когда, наконец, он попытался встать, то обнаружил, что не может. Он успел проволочь себя на десять шагов вдоль стены и выстрелить в двух рогатых котов, которых Мукор называла рысями, когда охранник в серебряной броне взял игломет из его руки.

После того, как прошла целая вечность, к нему подошли невооруженные слуги; они принесли факелы, которыми отогнали рычащих рысей. Под присмотром нервного маленького человека с остроконечной седой бородой они перекатили Шелка на одеяло и внесли обратно в виллу.

Глава седьмая
Сделка

– Она не большая, – сказал суетливый маленький человек, – но она моя, пока он разрешает мне пользоваться ей.

«Она» была умеренно большой и очень захламленной комнатой в северном флигеле виллы Крови, и суетливый маленький человек, не переставая говорить, рылся в выдвижном ящике. Он ввернул склянку под ствол неуклюжего вида шприца-пистолета, протолкнул его морду через одну из дыр в тунике Шелка и выстрелил.

Шелк почувствовал резкую боль, как будто его ужалила пчела.

– Это лекарство убило кучу народа, – сообщил ему суетливый маленький человек. – Посмотрим, насколько ты крепок. Если не умрешь через минуту-другую, я дам тебе еще немного. Тяжело дышать?

Сжав зубы из-за боли в щиколотке, Шелк глубоко вздохнул и покачал головой.

– Отлично. На самом деле я ввел тебе минимальную дозу. Она тебя не убьет, даже если ты чувствителен к лекарству, но она позаботится о твоих глубоких царапинах, и, если тебе станет слишком плохо, я не введу новую дозу. – Суетливый маленький человек нагнулся и заглянул в глаза Шелка. – Вдохни как можно глубже, а потом выдохни.

Шелк так и сделал.

– Как тебя зовут, доктор?

– Мы стараемся пользоваться им поменьше. Ты в полном порядке. Вытяни эту руку.

Шелк поднял ее, и пчела ужалила опять.

– Остановить боль и победить заражение. – Суетливый маленький человек присел на корточки, задрал штаны Шелка и приложил морду своего странного шприца к голени Шелка.

– На этот раз оно не подействовало, – сказал Шелк.

– Нет, подействовало. Ты не почувствовал его, вот и все. Теперь мы сможем снять с тебя этот ботинок.

– Меня зовут патера Шелк.

Суетливый маленький человек взглянул на него:

– Доктор Журавль, Шелк. А теперь можно смеяться. Ты действительно авгур? Так сказал Мускус.

Шелк кивнул.

– И ты прыгнул из окна второго этажа? Больше так не делай. – Доктор Журавль развязал шнурки и снял ботинок с ноги Шелка. – Видишь ли, моя мать надеялась, что я буду высоким. Она сама была высокой и любила высоких мужчин. А мой отец был коротышкой.

– Понимаю, – сказал Шелк.

– Сомневаюсь. – Доктор Журавль наклонился над ногой Шелка, его розоватый череп просвечивал сквозь седые волосы. – Я собираюсь срезать этот носок. Если я его стащу, это повредит тебе больше. – Он достал крошечные блестящие ножницы; точно такие же Шелк нашел в бальнеуме Гиацинт. – Сейчас она мертва, как и он, и, как мне кажется, это не имеет значения. – Разрезанный носок упал с ноги Шелка. – Хочешь узнать, как он выглядел?

Отсутствие боли опьяняло; у Шелка от счастья закружилась голова.

– Да, хотел бы, – сказал он и сумел добавить: – Если ты хочешь показать мне.

– Ничего не могу поделать. Но ты видишь его сейчас, потому что я выгляжу в точности как он. Наши гены, а не имена, делают нас такими, какие мы есть.

– Это воля богов. – Глаза Шелка сказали ему, что маленький врач ощупывает пальцами его распухшую правую щиколотку, но он ничего не чувствовал. – Твоя мать была высокой; и если бы ты был таким же высоким, ты бы сказал, что из-за нее.

– Я не сделал тебе больно?

Шелк покачал головой.

– Я совсем не похож на мать; она была маленькой и темноволосой. Я понятия не имею, как выглядел отец, но знаю, что перед тем, как я родился, некий бог захотел, чтобы я стал именно таким.

– Она мертва?

Шелк кивнул:

– Она ушла к Главному Компьютеру за месяц до того, как меня назначили на должность авгура.

– У тебя синие глаза. Ты только второй – нет, третий – человек, которого я видел с такими глазами. Позор, что ты не знаешь, кто твой отец. Я бы хотел поглядеть на него. А теперь посмотрим, сможешь ли ты встать.

Шелк мог – и встал.

– Отлично. Разреши мне заняться твоей рукой. Я хочу, чтобы ты положил ее на этот стол. Прекрасный чистый разрез, или, во всяком случае, он так выглядит; я собираюсь зашить его и поставить гипс.

Они не собираются убивать его. Шелк какое-то время смаковал эту мысль. Они не собираются убивать его – значит, еще есть возможность спасти мантейон.

* * *

Кровь был слегка пьян. Шелк позавидовал этому почти так же сильно, как и его обладанию мантейоном.

– Хочешь чего-нибудь хлебнуть, патера? – сказал Кровь, как будто прочитав его мысли. – Муск, скажи кому-нибудь принести ему выпить.

Симпатичный молодой человек кивнул и выскользнул из комнаты; Шелк сразу почувствовал себя лучше.

– У нас есть и кое-что другое, патера. Но, мне кажется, ты этим не пользуешься, верно?

– Твой врач уже дал мне болеутоляющее. Сомневаюсь, что будет разумно мешать его с чем-то другим. – Он отчетливо чувствовал вернувшуюся боль, но не собирался позволить Крови это увидеть.

– Ты прав. – Кровь, сидевший на большом красном кресле, наклонился вперед, и на мгновение Шелку показалось, что он может упасть. – Легко относись ко всему – вот мой девиз. Всегда был. Даже с этим твоим просветлением – нет ничего лучше легкого отношения к жизни.

Шелк покачал головой:

– Я не согласен, несмотря на все, что случилось со мной.

– Да что же это такое! – Широко оскалившись, Кровь сделал вид, что рассердился. – Неужели это твое просветление приказало тебе прийти сюда и ворваться в мой дом? Нет, патера, нет. Не пытайся заливать мне мозги. Это жадность, та самая, из-за которой ты накинулся на меня. Твоя жестяная сивилла сказала тебе, что я купил твое место, – я действительно купил его, и совершенно легально, – и ты вообразил, что у меня есть, что взять. И не свисти. Я тертый калач.

– Я пришел сюда для того, чтобы украсть у тебя наш мантейон, – ответил Шелк. – Вот то единственное, что стоит забрать у тебя. Ты забрал его легально, а я собираюсь забрать его у тебя любыми способами, какими только смогу.

Кровь сплюнул, оглянулся в поисках выпивки и, обнаружив, что его бокал пуст, бросил его на ковер.

– И как, по-твоему, ты смог бы это сделать? Изорвать в гребаные клочки все мои бумаги? Пустая затея. Муск – зарегистрированный покупатель, и все, что он должен будет сделать, – заплатить пару карт за новую копию.

– Я собирался заставить тебя переписать мантейон на меня, – сказал ему Шелк. – Я намеривался спрятаться в твоей спальне, ждать, пока ты не придешь туда, и угрожать убить тебя, пока ты не сделаешь в точности то, что я требую.

Дверь открылась. Вошел Мускус, за ним лакей в ливрее и с подносом в руках. Лакей поставил поднос на покрытый инкрустацией столик, рядом с локтем Шелка:

– Это все, сэр?

Шелк взял приземистый бокал с прозрачным напитком с подноса и отпил.

– Да, спасибо тебе. Большое спасибо, Мускус.

Слуга вышел; Мускус злобно улыбнулся.

– Это становится интересным. – Кровь наклонился вперед, его широкое красное лицо стало еще краснее. – Неужели ты действительно убил бы меня, патера?

Шелк, который бы этого не сделал, почувствовал уверенность, что ему все равно не поверят.

– Я надеялся, что не понадобится.

– Понял. Понял. И тебе никогда не приходило в голову, что я бы свистнул своим друзьям в гражданской гвардии, как только бы ты вышел из моего дома? Что мне даже не надо было бы использовать своих собственных людей против тебя, поскольку гвардия сделает это вместо них? – Кровь засмеялся, и Мускус прикрыл рукой собственную улыбку.

Шелк отхлебнул опять, быстро спросив себя, нет ли в спиртном наркотика. Но если бы они хотели дать ему наркотик, подумал он, они бы дали, без всяких уверток. Что бы это ни было, напиток, безусловно, был очень крепкий. С наркотиком или без, он приглушил мучительную боль в щиколотке. Шелк рискнул осторожно глотнуть побольше. Сегодня вечером он уже пил бренди, которое дал ему Мурсак; казалось, что это было давным-давно. Кровь, безусловно, может сделать с ним что угодно, но плату за спиртное не потребует. (За этот месяц Шелк не пил ничего крепче воды.)

– Ну, понял? – Кровь с отвращением фыркнул. – Я знаю несколько человек, к тому же работающих на меня, которые соображают не лучше, чем ты, патера.

Шелк поставил бокал на поднос.

– Я собирался заставить тебя подписать признание. Я мог думать только об этом, и это было единственное, что я планировал сделать.

– Меня? Признание? В чем?

– Не имеет значения. – Усталость обволокла Шелка, как плащ. Он даже не знал, что бывают такие удобные кресла, как это, на котором он мог бы проспать много дней. – Возможно, в заговоре, чтобы сбросить Аюнтамьенто. Что-то в этом роде. – Вспомнив о некоторых конфузах в классе, он заставил себя вдохнуть поглубже, чтобы не зевать; слабая боль в ноге казалась очень далекой, как будто доброе волшебство приземистого бокала унесло ее за края самых далеких земель Вайрона. – Я бы отдал его одному из наших – другому авгуру, которого я хорошо знаю. Я бы запечатал его и заставил бы этого авгура пообещать, что он передаст документ Хузгадо в том случае, если со мной что-нибудь случится. Что-то в этом роде.

– Не так уж плохо. – Кровь вынул из-за пояса маленький игломет Гиацинт, опустил предохранитель и направил дуло прямо в грудь Шелку.

Мускус нахмурился и коснулся руки Крови.

– О, не беспокойся, – хихикнул Кровь. – Я только хотел увидеть, как он будет вести себя на моем месте. Похоже, это его не слишком волнует. – Крошечный злой зрачок игломета дернулся чуть правее и плюнул; приземистый бокал тут же взорвался, осыпав Шелка осколками и каплями терпкого ликера.

Шелк смахнул их пальцами:

– Ты хочешь, чтобы я что-то переписал на тебя? Буду счастлив подчиниться. Дай мне бумагу.

– Даже не знаю. – Кровь опустил позолоченный игломет Гиацинт на столик, где стояло его спиртное. – А что у тебя есть, патера?

– Два ящика с одеждой и три книги. Нет, две; я продал свой личный экземпляр Писаний. Четки – они у меня с собой, и я отдам их тебе, если они тебе понравятся. Мой старый пенал, но он все еще в сутане, в комнате той женщины. Попроси кого-нибудь принести его, и я признаюсь, что взобрался на твою крышу и вошел к тебе без разрешения, и еще подарю тебе пенал.

Кровь покачал головой:

– Мне не нужно твое признание, патера. У меня есть ты.

– Как хочешь. – Шелк мысленно представил себе свою спальню над кухней, в доме авгура. – Гаммадион[40]40
  Гаммадион – свастика с короткими перекладинами, названная так из-за того, что она составлена из четырех греческих букв «гамма».


[Закрыть] Паса. Стальной, конечно, но цепь серебряная и должна что-то стоить. Еще у меня есть старая переносная рака, которая принадлежала патере Щука. Я поставил ее на кухонный шкаф, и ты вполне можешь сказать, что она моя. Еще есть довольно привлекательный триптих, маленькая полихромная лампа и всякая церковная одежда, сложенная в сундук из тикового дерева. Ты все это хочешь? Я надеялся – глупо, без сомнения – передать все это своему преемнику.

Кровь отмахнулся рукой от триптиха:

– Как ты прошел через ворота?

– Я не проходил. Я вырезал в лесу сук и привязал к нему веревку. – Шелк указал на свой пояс. – Я набросил сук на зубцы твоей стены и взобрался по веревке.

– Мы должны с этим что-то сделать. – Кровь многозначительно поглядел на Мускуса. – Ты сказал, что был на крыше, так что именно ты убил Гиеракса.

Шелк сел прямо, его как будто разбудили:

– Ты дал птице имя бога?

– Муск дал. Почему нет?

– Он был белоголовым грифом, горной птицей, – тихо сказал Мускус. – Великолепный экземпляр. Я думал, что способен обучить его убивать для себя.

– Но это не пошло, – продолжал Кровь. – Муск разозлился на него и собирался зарезать. У Муска есть клетки позади виллы.

Шелк вежливо кивнул. Патера Щука однажды заметил, что по виду человека никогда нельзя сказать, что доставляет ему удовольствие; изучая Мускуса, Шелк решил, что он никогда не представлял в полной мере проницательность патеры Щука, несмотря на все уважение, которое испытывал к нему.

– И я сказал, что, поскольку ему не нужен этот гриф, он может отдать его мне, – продолжал Кровь, – я поселю его на крыше и сделаю домашним животным.

– Да, понимаю. – Шелк помолчал. – Ты подрезал ему крылья.

– Это сделал один из помощников Муска, по моей просьбе, – объяснил Кровь, – чтобы он не улетел. В любом случае он больше не мог охотиться.

Шелк кивнул, главным образом самому себе:

– Но он напал на меня, наверно потому, что я подобрал кусок кожи. Мы были около зубчатой стены, и в азарте он – я не могу называть его Гиераксом, это священное имя – забыл, что больше не может летать.

Кровь потянулся за иглометом:

– Ты говоришь, что его убил я. Гребаная ложь! Это сделал ты.

Шелк кивнул:

– Он погиб от несчастного случая: упал, когда сражался со мной; но можешь сказать, если тебе хочется, что его убил я. В любом случае я пытался это сделать.

– И ты украл этот игломет у Гиацинт, а потом она выбросила тебя в окно с помощью азота – там падать где-то кубитов тридцать. Почему ты не выстрелил в нее?

– А что бы ты сделал на моем месте? – поинтересовался Шелк.

Кровь хихикнул:

– Скормил бы ее птицам Муска.

– То, что я сделал тебе, уже намного хуже всего того, что Гиацинт сделала мне; я уже не говорю о том, что я намеривался сделать с тобой. Ты собираешься застрелить меня? – Шелк решил, что если он прыгнет, то сможет побороться за маленький игломет Крови, даже несмотря на раненую ногу; а с дулом, приставленным к голове Крови, он будет в состоянии заставить Кровь дать ему уйти. Он приготовился, прикинул расстояние и подвинулся вперед на кресле.

– Я могу. Я могу это сделать, патера. – Кровь поиграл с иглометом, спрятал его в руке, перевернул и взвесил на ладони; сейчас он казался почти трезвым. – Ты понимаешь – во всяком случае, я надеюсь, что понимаешь, – что мы не совершаем никаких преступлений, никто из нас. Ни я, ни Муск, ни один из моих людей.

Шелк начал было говорить, но потом решил, что лучше промолчать.

– Ты думаешь, что знаешь что-то? Ладно, попробую догадаться. Поправь меня, если я ошибаюсь. Ты поговорил с Ги и решил, что она шлюха. Один из наших сегодняшних гостей подарил ей этот азот. Неслабый подарок, вполне хороший для советника. Могет быть, она похвасталась и другими подарками. Я попал в цель?

Шелк осторожно кивнул, не сводя глаз с игломета:

– У нее было несколько… посетителей.

Кровь хихикнул:

– Смотри, Муск, он вспыхнул от смущения. Да, патера, я знаю. Но они не платят, а только это имеет значение для закона. Они – мои гости, и Ги – одна из тех моих гостей, которые ночуют у меня. Так что, если она хочет помочь кому-то приятно провести время, это ее бизнес и мой, но никак не твой. Ты говоришь мне, что пришел сюда, чтобы вернуть свой мантейон. Так вот, мы никогда не забирали его у тебя. – Кровь подчеркнул свою мысль иглометом, ткнув им в лицо Шелку. – Если мы собираемся говорить о том, что нелегально, мы должны поговорить и о том, что легально. А де-юре ты никогда не владел им. Согласно акту, который я получил, он принадлежал Капитулу. Верно?

Шелк кивнул.

– И город забрал его у Капитула за долги. Но не у тебя, поскольку он никогда не был твоим. Мне кажется, что это было на прошлой неделе. И все было сделано по закону, я уверен. Капитул был извещен и так далее. Тебе об этом рассказали?

– Нет. – Шелк вздохнул и заставил себя расслабиться. – Я знал, что это может произойти, и, на самом деле, я предупреждал Капитул об этом. Но мне не сообщили, что это произошло.

– Тогда теперь они должны сказать тебе, патера, что им очень жаль, и, я надеюсь, они так и сделают. Но ни я, ни Муск тут ни при чем. Муск купил твой мантейон у города, и тут нет ничего неправильного. Он купил его для меня, на мои деньги, и в этом тоже нет ничего незаконного, это бизнес между ним и мной. Мы заплатили тринадцать тысяч карт, плюс издержки. И мы ничего не украли, верно? Разве мы сделали этим больно тебе – или кому-нибудь другому?

– Если вы закроете мантейон, вы сделаете больно всей четверти, нескольким тысячам бедных людей.

– Они смогут, если захотят, ходить в другое место, и, я бы сказал, это то, чего хочет Капитул. – Кровь указал иглометом на раны на груди Шелка. – А вот тебе действительно больно, и с этим никто не спорит. Но ты ввязался в драку с моей домашней птицей и выпрыгнул из окна. Ги просто защищалась азотом, и любой в витке имеет на это право. Ты ведь не собираешься чирикать о ней, а?

– Чирикать?

– Поплакаться «лягушкам»[41]41
  Местное название гвардейцев Вайрона, потому что они носят зеленые мундиры.


[Закрыть].

– А, понял. Конечно нет.

– Очень хорошо. Я счастлив услышать, что ты можешь быть разумным. А теперь смотри сюда. Ты влез в мой дом, чтобы забрать мою собственность – на самом деле Муска, но ты об этом не знал. Ты признался в этом Муску и мне, и мы готовы, если понадобится, поклясться в этом перед судьей.

Шелк улыбнулся; ему показалось, что в последний раз он улыбался целую вечность назад.

– Похоже, ты действительно не собираешься убивать меня, а, Кровь? Ты не хочешь рисковать.

Палец Крови лег на спусковой крючок игломета.

– Продолжай говорить в таком тоне, и я это сделаю, патера.

– Я тебе не верю. Кто-нибудь другой делает это за тебя, возможно Мускус. Однако сейчас ты не хочешь этого делать. Ты пытаешься запугать меня, прежде, чем разрешить уйти.

Кровь посмотрел на Мускуса, который кивнул и встал за спиной Шелка; кончики его ногтей погладили уши Шелка.

– Если ты продолжишь говорить так, патера, тебе будет больно по-настоящему. Следов на тебе не останется, но тебе это совсем не понравится. Муск уже так делал, и у него хорошо получается.

– Не авгуру. Те, кто тем или иным способом ранят авгура, пострадают от неудовольствия всех богов.

Внезапная резкая боль, как от удара, обрушилась на Шелка; он почувствовал, что от смертельной боли не в состоянии дышать, голову как будто раздавили.

– За твоими ушами есть определенные точки, – объяснил Кровь. – Муск нажимает на них суставами пальцев.

Тщетно пытаясь вдохнуть воздух и схватившись руками за виски, Шелк не мог даже кивнуть.

– Мы можем делать это опять и опять, если понадобится, – продолжал Кровь. – А если мы, в конце концов, сдадимся и пойдем спать, утром мы все начнем сначала.

Какое-то время перед глазами Шелка висела красная пелена, наконец она рассеялась, и он сумел сказать:

– Не надо объяснять мне мое положение.

– Могет быть. Но, как всегда, я делаю то, что хочу. Так что закончим с этим – ты прав, мы бы не хотели убивать тебя, если ты нас не заставишь. Для этого есть три-четыре причины, все достаточно убедительные. Начиная с того, что ты авгур. Могет быть, боги когда-то и обращали внимание на Вайрон, но уже довольно давно они молчат. Лично я не думаю, что в этом есть что-то, кроме способа для людей, вроде тебя, получать, не работая, все, что они хотят. Но Капитул будет искать тебя, и если когда-нибудь на поверхность выплывет то, что это сделали мы, – я имею в виду только слухи, потому что они будут не в состоянии что-нибудь доказать, – люди начнут ежиться, и это будет плохо для бизнеса.

– Тогда я не должен умирать напрасно, – сказал Шелк и опять почувствовал пальцы Мускуса за ушами.

Кровь покачал головой, и неминуемая смертельная боль остановилась, балансируя на грани вероятности.

– И еще, мы только что купили твое заведение, а это может натолкнуть некоторых людей на мысль о нас. Ты сказал кому-нибудь куда направляешься?

Вот оно. Шелк был готов соврать, если понадобится, но предпочел бы увильнуть от ответа, если бы смог.

– Ты имеешь в виду одну из наших сивилл? Нет, никому из них.

Кровь кивнул, опасность миновала.

– В любом случае это могло привлечь чье-либо внимание, и я не знаю в точности, кто тебя видел. Кроме Ги, конечно; она говорила с тобой и все такое. Могет быть, она даже знает твое имя.

Шелк не смог вспомнить, но на всякий случай сказал:

– Да, знает. Разве ты не доверяешь ей? Она – твоя жена.

Мускус за его спиной громко хихикнул. Кровь захохотал и свободной рукой хлопнул себя по бедру.

Шелк пожал плечами:

– Один из твоих слуг говорил о ней как о хозяйке. Конечно, он подумал, что я – один из твоих гостей.

Кровь вытер слезы с глаз.

– Я очень люблю ее, патера; она – самая привлекательная шлюха в Вайроне, очень ценное имущество. Но что касается этого… – Кровь отмахнулся рукой от этой темы. – Я собирался сказать тебе, что скорее хотел бы видеть в тебе друга, а не врага. – Увидев выражение лица Шелка, он опять расхохотался.

– Мою дружбу легко завоевать, – сказал Шелк как можно более небрежно. Именно этот разговор он воображал себе, когда разглядывал виллу с верхушки стены; он лихорадочно вспоминал гладкие фразы, которые отрепетировал. – Верни мой мантейон Капитулу, и я всю оставшуюся жизнь буду благословлять тебя. – Капля пота скатилась со лба на глаз. Опасаясь, что, если он полезет за носовым платком, Мускус подумает, будто он ищет оружие, Шелк вытер лицо рукавом.

– Не думаю, что это можно назвать легким выходом для меня, патера. Я выложил за твое заведение тринадцать тысяч, и я больше никогда не увижу ни одной карты из этой суммы. Нет, я думал о другой дружбе, выгодной для меня, а вот это я люблю всегда. Ты – самый обыкновенный вор. Сам признался. И я, тоже. – Кровь встал с кресла, потянулся и с восхищением посмотрел на богатую обстановку комнаты. – Почему мы, такие одинаковые, должны кружить друг вокруг друга, как пара котов, пытаясь растерзать один другого?

Мускус погладил волосы Шелка.

– Прекрати! – почувствовав отвращение, сказал Шелк.

Мускус подчинился.

– Ты храбрый человек, патера, и к тому же изобретательный. – Кровь прошелся по комнате и уставился на серо-золотое изображение Паса, выносящего приговор потерянным душам: одна голова – мертвенно-бледная от гнева, вторая определяет их судьбу. – Если бы я был на твоем месте, я бы не стал пытаться делать такое с Муском на вилле, но ты попытался и тебе сошло с рук. Ты молод, силен, и еще у тебя есть пара преимуществ, которых нет у нас. Никто даже не заподозрит авгура, и ты получил хорошее образование – лучшее, чем я, не могу не признаться. Скажи мне, как вор вору, разве ты кишками не знал, что поступаешь неправильно, пытаясь украсть мою собственность?

– Конечно знал. – Шелк замолчал, пытаясь собраться с мыслями. – Но бывают случаи, когда нужно выбрать одно из зол. Ты – богатый человек; даже без моего мантейона ты останешься богатым. Зато без моего мантейона сотни семей в нашей четверти – люди, которые и так очень бедные – станут еще беднее. Я решил, что это неоспоримый аргумент. – Он остановился, ожидая страшной боли от костяшек Мускуса. Когда ее не последовало, он добавил: – Ты предложил, чтобы мы говорили как один вор с другим, и я предполагаю, что ты предложил мне говорить начистоту. Так вот, говоря откровенно, я и сейчас считаю точно так же.

Кровь опять повернулся к нему лицом:

– Конечно, патера. Я диву даюсь, что ты не смог изобрести такой же хорошей причины, чтобы застрелить Ги. Эти твои боги весьма часто делают страшные вещи, верно?

Шелк кивнул:

– Да, страшные, на первый взгляд. Но боги – наши повелители, и могут делать с нами то, что считают нужным, как ты без угрызений совести смог подрезать крылья своей домашней птице. Но я – не повелитель Гиацинт.

Кровь хихикнул:

– Ты – единственный из живущих в витке мужчин, который так думает, патера. Ну, оставляю тебе вопросы морали. В конце концов, это твой бизнес. Вернемся к моему, и вот какая у нас очень простая маленькая бизнес-проблема. Я заплатил городу тринадцать тысяч за твой мантейон. Как ты думаешь, он действительно столько стоит?

Шелк вспомнил свежие юные лица детей в палестре и усталые счастливые улыбки их матерей; сладкий дым жертвоприношения, поднимающийся с алтаря в небо через божьи ворота в крыше.

– В деньгах? Он не имеет цены.

– Точно. – Кровь посмотрел на игломет, который он держал в руке, и сунул его в карман вышитых штанов. – Это именно то, что ты чувствуешь, и вот почему ты пришел сюда, хотя знал, что тебя могут убить. Кстати, ты не первый, кто пытался проникнуть в виллу, но ты первый, кого мы поймали внутри дома.

– Хоть какое-то утешение.

– Так что я восхищаюсь тобой и думаю, что мы могли бы делать дела вместе. На свободном рынке, патера, твое заведение стоит ровно тринадцать тысяч карт, и ни одним несчастным битом больше или меньше. Мы знаем это, потому что оно продавалось всего несколько дней назад, и именно за такую цену. Так что это цена бизнесмена. Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Шелк кивнул.

– Будь уверен, у меня есть планы на него. Прибыльные планы. Но это не единственная возможность, и вот мое предложение. Ты говоришь, что он бесценен. А бесценность означает очень большие деньги. – Кровь облизал губы, его глаза сузились, тяжелый взгляд вперился в лицо Шелка. – Как человек, который извлекает лилейный доход из всего, что может найти, но никогда никого не обманывает, я скажу, что мы разделим разницу. Я продам его тебе, если ты заплатишь мне вдвое больше того, что заплатил я.

Шелк начал было говорить, но Кровь поднял руку:

– Давай разотрем это так, как должны делать воры в законе. Я продам его тебе за двадцать шесть тысяч карт и заплачу все издержки. Никаких трюков, никакого раздела собственности. Ты получишь все, что есть у меня.

Надежды Шелка, которые поднимались все выше с каждым словом, рухнули в пропасть. Неужели Кровь действительно думает, что он богат? Он знал, что есть миряне, считающие каждого авгура богачом.

– Я уже перечислил тебе все, что у меня есть, – сказал он. – Все вместе это стоит двести карт. Все имущество моей мамы стоило намного меньше двадцати шести тысяч карт, и Капитул забрал его себе, когда я принес обеты.

Кровь улыбнулся:

– Я не дурак, патера. Хочешь еще выпить?

Шелк покачал головой.

– А я хочу.

Когда Мускус ушел, Кровь снова сел на свое кресло.

– Я знаю, что у тебя нет двадцати шести тысяч или чего-то даже близкого. Не то чтобы я проглотил всю чушь, которую ты мне тут наплел, но если бы у тебя было хотя бы несколько тысяч, ты бы не жил на Солнечной улице. Но кто говорит, что ты останешься бедным навсегда только потому, что ты беден сейчас? Когда-то и я был бедняком, а погляди на меня сейчас.

– Я тебе верю, – сказал Шелк.

Улыбка Крови исчезла.

– И ты презирай меня, из-за этого. Могет быть, тебе будет легче.

– Нет, – ответил Шелк. – Теперь мне стало намного тяжелее. Ты никогда не приходил на жертвоприношения в наш мантейон – на самом деле даже некоторые воры так делают, – но в глубине души я знал, что собираюсь ограбить одного из своих, и ненавидел сам себя.

Смешок Крови не был ни веселым, ни дружеским:

– Ты и сейчас это делаешь.

– Как видишь.

– Я вижу больше, чем ты думаешь, патера. Намного больше. Я вижу, что ты хотел ограбить меня и почти добился цели. Минуту назад ты сказал мне, что я очень богат и потеря четырех зданий на Солнечной улице не значит для меня почти ничего. Неужели ты думаешь, что я самый богатый человек в Вайроне?

– Нет, – сказал Шелк.

– Нет что?

Шелк пожал плечами:

– Даже когда мы говорили на улице, я никогда не предполагал, что ты – самый богатый человек в городе; я понятия не имею, кто может быть самым богатым. Я только подумал, что ты – весьма состоятельный человек, и это было совершенно очевидно.

– Да, я действительно не самый богатый, – объявил Кровь, – и не самый бесчестный. Есть люди, которые богаче меня, и есть люди, которые бесчестнее меня, и таких очень много. Но, патера, большинство из них не так близки с Аюнтамьенто, как я. Это то, что ты должен держать в уме, думаешь ты об этом или нет.

Шелк не ответил и даже никак не показал, что услышал.

– Если ты хочешь свой мантейон обратно, почему бы тебе не взять его у них? Цену я тебе сказал – двадцать шесть тысяч. Это все, что имеет для меня значение, и у них они есть, не меньше, чем у меня; к тому же большинство из них более покладисты, чем я. Ты слушаешь меня, патера?

Шелк неохотно кивнул.

Мускус открыл дверь, как и раньше, и вошел в комнаты, ведя перед собой лакея. На этот раз на подносе было два приземистых бокала.

Кровь взял один, и лакей поклонился Шелку:

– Патера Шелк?

Все слуги уже знают, что его схватили, подумал Шелк; и теперь, скорее всего, каждый знает, кто он такой.

– Да, – сказал он; было бы бессмысленно это отрицать.

С выражением на лице, смысл которого Шелк не мог понять, лакей низко поклонился и протянул ему поднос:

– Я взял на себя смелость выбрать напиток, патера. Мускус сказал, что я могу. Для меня будет большой честью, если вы примете его.

Шелк взял бокал, улыбнулся и сказал:

– Спасибо тебе, сын мой. Ты очень добр. – На мгновение лакей засиял.

– Если тебя схватят, – продолжал Кровь, когда лакей ушел, – я тебя не знаю. Я никогда тебя не видел и никогда даже подумать не мог о чем-то подобном. Только так и должно быть.

– Разумеется. Но сейчас ты предлагаешь мне, чтобы я украл достаточно денег и купил мой мантейон у тебя. Значит, я, авгур, должен буду проникать тайком в дома других людей, как я вошел к тебе, и грабить их.

Кровь пригубил бокал.

– Я сказал только одно: если ты хочешь свой мантейон назад, я продам его тебе. Откуда ты возьмешь деньги – твое дело. Как ты думаешь, город спросил меня, откуда я взял деньги?

– Достаточно реальное решение, – признался Шелк, – и единственное, предложенное до настоящего времени.

Мускус ухмыльнулся.

– Твой домашний врач сказал, что моя правая щиколотка сломана, – продолжал Шелк. – Боюсь, потребуется время, прежде чем она заживет.

Кровь посмотрел на него поверх бокала:

– Я не могу дать тебе много времени, патера. Немного, только для нескольких дел. Но это все.

– Понял. – Шелк потер щеку. – Но какое-то время ты мне дашь – должен. Что произойдет с моим мантейоном за это время?

– Это мой мантейон, патера. Ты будешь управлять им так же, как раньше, хорошо? Только говори всем, кто захочет узнать, что он принадлежит мне. Он мой, не забудь сказать им.

– Я могу сказать, что ты заплатил за нас налоги, – предложил Шелк, – как ты и сделал. И что ты разрешил нам и дальше служить богам, из благочестия. – Это была ложь, которая, как он надеялся, могла со временем стать правдой.