Текст книги "Мужеедка"
Автор книги: Джиджи Грэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
23. Работа
– Статья великолепна! – сказала Морган. – Остроумно, складно и… абсолютно не годится.
Кларисса переминалась с ноги на ногу в кабинете Морган, пока та в возбуждении расхаживала туда-сюда, с потухшей сигаретой в одной руке и статьей Клариссы о вечеринке Эджи Флебедяна в другой.
– Не… годится?
Морган воззрилась на Клариссу, словно удивляясь, что та еще здесь.
– Знаешь, ты кто? Прямая противоположность Кристи!
– Противоположность… Ты сравниваешь меня с Джорджем Кристи?
У Клариссы по спине побежал холодок. Джордж Кристи, легендарный светский журналист из «Голливудского репортера», писал только о знаменитостях, умудряясь не сказать ни одного дурного слова о тех, у кого доход превышал шестизначную цифру и имелся собственный пластический хирург.
Кларисса была в восторге.
– Видишь ли, то, что ты написала… – Морган вздохнула. – Если нас и не засудят до смерти, а это случится, обязательно случится, то все равно будет полный атас. Классные очки, кстати.
– Спасибо, – отозвалась Кларисса и в сотый раз за утро сдвинула очки повыше на переносицу. Ей очень хотелось сесть; ноги гудели после подъема по лестнице, но садиться ее пока никто не приглашал.
Да пропади оно все!
– Морган, если я сейчас же не сяду, то рожу у тебя на ковре.
– Да садись, кто тебе не дает. Выпить хочешь?
– Нет, спасибо, я и так писаю по двадцать раз в час.
– Ты все это сама насочиняла? – Морган уставилась на нее с обвиняющим видом.
– Так мы обычно сплетничаем с подругами. Мы в этом, можно сказать, профессионалы.
– Напомни мне, чтобы я никогда с тобой не ссорилась.
Кларисса еще не забыла ту субботу. Вечеринка у Эджи была бы полным отстоем, начиная от парковки, где грохот евротехно сменяли какие-то израильские танцевальные мотивы, и заканчивая нехваткой льда для коктейлей, но ситуацию спасло появление полиции в полвторого ночи. Кларисса, с полным отсутствием опыта, здравого смысла и руководящих указаний, просто описала увиденное: три дубины-парковщика (ни бельмеса в английском) на три сотни гостей и в результате полуторачасовая очередь за машинами; лысеющие мужики, снимающие незрелых девиц, которым еще рано носить лифчики; нехватка еды, перебор с выпивкой.
– Что, совсем ничего нельзя использовать? – спросила Кларисса.
– Ну почему же. Кое-что сгодится. Эджи. Флебедян. Вечеринка.
– Твою мать, – пробормотала Кларисса, полностью забыв о своем решении не ругаться в присутствии ребенка.
– Может быть, пару фраз и отберем. Уж больно стиль хорош – истинная Дороти Паркер [28]28
Дороти Паркер (1893–1967) – американская писательница, критик, автор сатирических стихов и рассказов.
[Закрыть], приправленная кислотой.
Кто такая, черт возьми, эта Дороти Паркер? – задавалась вопросом Кларисса по пути из редакции. Ей срочно требовалась дружеская поддержка.
Та же самая сцена плюс-минус пара слов повторялась каждую неделю. Каждую неделю от журнала «Климат» она посещала вечеринки, благотворительные балы и премьеры и каждую неделю в точности описывала все, что видит. Поразительная ирония судьбы… Клариссу, которая всеми правдами и неправдами прежде пыталась пробраться на любое значимое событие, теперь повсюду принимали с распростертыми объятиями – и при этом она невыносимо страдала от скуки. Каждая новая благотворительная ярмарка оказывалась точной копией предыдущей, произошедшей в том же самом отеле («Беверли-Хилтоне», как правило) на прошлой неделе. Разве что цветовое убранство чуть отличалось, да приглашали другого певца (впрочем, чаще всего Натали Коул) и другого ведущего (но всегда с одним и тем же брюзгливым выражением лица: «Уволю своего агента! Какое, черт возьми, мне дело до почечной недостаточности, полиомиелита и мышечных расстройств»).
Кларисса всегда оказывалась гостем за чьим-то столом: «Климат» не тратился на собственный столик. Рассчитанные на восемь-десять человек, столы обходились в сумму от десяти до двадцати пяти тысяч долларов. Поначалу Кларисса наслаждалась ролью нежданного гостя. Светская публика была рада пообщаться с журналистом «Климата», где отродясь ни о ком не написали дурного слова. Шерон Стоун поделилась трагической историей о неудачной стрижке. Сильвестр Сталлоне без умолку вещал о НЛО и о неких «черных вертолетах». Рослый блондин с телевидения, говоривший со среднезападным акцентом, даже пытался заигрывать с Клариссой, несмотря на то что она была уже на шестом месяце, то бишь глубоко беременна. Она сама не знала, чувствовать себя польщенной или прийти в ужас.
Кларисса убедилась в давнем подозрении, что большинство звезд немыслимо скучны. Вскоре ей надоело толкаться вокруг знаменитостей. Необходимость разыгрывать из себя преданную поклонницу и зачарованную слушательницу лишала ее остатков жизненных сил. И хуже всего, что ни одна строчка из ее творений так и не увидела свет в журнале «Климат», хотя она честно и искренне описывала все свои походы.
«Звезда телесериалов с задницей плоской, как штат Канзас, и следами неудачной инъекции ботокса, в платье от Донателлы Версаче (коллекция прошлого года), которое ей совершенно не к лицу (и к чему, позвольте спросить, пренебрегать лифчиком?), весь вечер пилила мужа за не слишком удачный выбор основного блюда. В чем бедный мальчик провинился? Заказал стейк «шатобриан» вместо пасты. Звезда-то, оказывается, воинствующая вегетарианка. В отличие от своего знаменитого персонажа она напрочь лишена чувства юмора и выглядит не здоровее Бет из «Маленьких женщин»».
В «Климате» от всего этого осталась следующая подпись под фотографией актрисы: «Ленни Гиббинс, знаменитая защитница прав животных, в восхитительном наряде от Ральфа Лорана, обменивалась шутками со своим мужем Гибби Гиббинсом по поводу заказанного им стейка».
– Вы когда-нибудь напечатаете меня? — поинтересовалась Кларисса у Морган, лежа на полу в офисе с задранными на диван отекшими ногами.
– Нет.
Кларисса задумалась. Зачем тогда время терять? Но, сказать по правде, хотя вся эта светская суета особого удовольствия и не доставляла, Клариссе нравилось о ней писать. Пусть ее рассуждения никто не печатал, но в редакции, по крайней мере, они производили фурор. Здесь о Клариссе уже ходили легенды. Публика покруче, чем она сама (двадцати-, двадцатипятилетние, с козлиными бородками и устойчивой зависимостью от викодина), цитировала Клариссе ее собственные остроты.
– А если все-таки попро…
– Нет. У тебя есть расписание на эту неделю? – спросила Морган.
– Момент, сама догадаюсь. Три шоу в Хилтоне?
– Одно из них может оказаться довольно забавным. Держи, на сегодня. – Морган бросила Клариссе трехмерное приглашение в виде тубы. Напечатать такие, должно быть, стоило целое состояние. – Вначале аукцион.
– Ненавижу аукционы. Вечно там продают беззащитных щенков Лабрадора мерзким, гадким детишкам, которым еще даже нос у хирурга не успели исправить. Я это точно знаю, потому что сама была такой.
– То есть ты не хочешь туда идти? – уточнила Морган.
– Да, я не хочу туда идти.
– А говорят, у них суперская халява.
Слабостью Клариссы, когда речь заходила о благотворительных обедах, были халявные сумки, которые раздавали в конце вечеринки всем присутствующим. И неважно, что сами сумки были слишком большими и чаще всего холщовыми, из тех, что обычно берут с собой на пляж. Главное – содержимое. Внутри можно было обнаружить брошюры от устроителей ярмарки, с дорогими золотыми и серебряными рекламами на всю страницу (и дешевыми черно-белыми объявлениями на полстранички, чаще всего какой-нибудь бухгалтерской фирмы или чьей-нибудь бабушки), шампуни, лосьоны для волос, губную помаду, парфюм или грошовую безделушку, которую Кларисса всегда могла подарить матери. В последний раз там оказалась фарфоровая карусельная лошадка, играющая песенку про дождь; жуткая гадость, но мамуля пришла в восторг. Из-за этих халявных наборов между влиятельными, богатыми людьми случалось больше драк, чем во время тюремных бунтов. На последнем благотворительном обеде, посвященном то ли куриной слепоте, то ли изнасилованиям несовершеннолетних (Кларисса никогда даже не пыталась запомнить все эти глупости), старуха в бриллиантах миллиона на полтора долларов отпихнула Клариссу так, что та едва не родила, – лишь бы первой добраться до столика с бесплатными сумками. Никто не мог устоять перед халявой.
Через пару часов после встречи с Морган Кларисса сидела голой попой на полу своего стенного шкафа, похожая на ультрасовременную рубенсовскую модель: пышка с французским маникюром. И ей нечего было надеть.
Серьезно. Это вам не привычные причитания типа «О боже, надеть абсолютно нечего!», а холодный и беспощадный реализм: надеть и впрямь было нечего.
За последние двадцать четыре часа ее тело переросло весь гардероб. Точнее сказать, ее задница переросла гардероб. Все платья, даже «модные» наряды для беременных цз «дышащей» ткани, внезапно взбунтовались. Кларисса, в чем мать родила, поднялась на ноги – не без помощи стены. Нужно смотреть правде в глаза. Она не из тех миленьких беременных мамочек, которые младенцев носят, как аксессуар к модному прикиду. Кларисса носила ребенка не только в животе, как баскетбольный мяч, но и в заднице, руках, лодыжках, коленках, пальцах, в носу… Даже мочки ушей у нее подозрительно увеличились.
Соски были похожи на те самые НЛО, о которых трепался Сталлоне; странно, что черные вертолеты еще не попытались их сбить.
Она позвонила Грэйви.
– Я толстая, голая и опаздываю.
– Давай по одному факту за раз. Да, ты толстая.
– Голая.
– Приходится верить на слово.
– Опаздываю.
– Опаздываешь на очередную благотворительную вечеринку, где богачам раздают дармовые презенты? Зачем ты туда ходишь?
– Это моя работа, моя карьера, mi vida. Кстати, есть лишний билетик. Хочешь?
Грэйви пару раз посещала с ней благотворительные обеды, но ей это сразу осточертело, как только Гарри Шендлинг прицепился с вопросом, настоящая ли у нее грудь.
– Нет.
– Тебе все равно нечем заняться.
– Сочиню что-нибудь. В чем проблема?
– У меня нет одежды.
– Черная лайкра?
– Я ее надевала. Пять раз подряд. Больше не могу. Не могу – и все тут.
Кларисса с ненавистью глянула на черное платье для беременных и молча поклялась никогда больше не носить лайкру. Ей хотелось шерсти и хлопка. На худой конец, акрила.
– Кларисса, ты и впрямь считаешь, что кто-нибудь обращает внимание на твои тряпки? Ты беременна, и ты на службе. Никому до тебя нет дела. Если что и заметят, так только убойное содержимое декольте.
Кларисса вздохнула. Грэйви, конечно, права… Грудь у нее достигла эпических пропорций, так что выбора нет: черная лайкра опять станет ее спасением. Кларисса распрощалась с Грэйви, договорившись о встрече после приема, и принюхалась к платью. Тест на запах оно прошло: ни сигаретного дыма, ни мужского одеколона, лишь легкий аромат курицы от прошлого обеда. Она надела бабушкин лифчик из пуленепробиваемой ткани с косточками, способными удержать Пизанскую башню, вздумай та падать, через голову натянула платье, причесалась (волосы стали гуще; но этот единственный благой спутник беременности Клариссу, счастливую обладательницу роскошной шевелюры с детства, ничуть не радовал), подкрасила губы и довершила туалет старушечьими туфлями.
Видок кошмарный. Ну и плевать. В конце концов, на «работе» она никогда не встречала знакомых. Это был другой, более изысканный мир истинных движителей прогресса и сотрясателей основ, тех, кто на нее дважды и не взглянет.
Никто ее даже не заметит.
Кларисса, бесспорно самая крупная женская особь на милю вокруг, протиснулась в зал аукционов «Хилтона», соседствующий с бальным залом. В руках она держала небольшой блокнот и карандаш, заточенный до угрожающей остроты кухонного ножа, чтобы служить как по назначению, так и оружием, если кто-нибудь посмеет хотя бы моргнуть на нее у столика с дармовыми сумками.
Тьма голов вокруг: головы улыбающиеся, головы нахмуренные, головы со свеженькими стрижками, головы растрепанные, головы с безупречными носами и зубами, головы с глазами, которые, не задерживаясь на ней, двигались дальше в поисках «лица». Узнаваемого лица. Лица, которое могло оказаться им хоть чем-то полезным.
Дамы, все в платьях до полу, вынули из шкатулок свои лучшие украшения, призвали на помощь лучших парикмахеров и визажистов.
«Именно так, – сказала себе Кларисса, – люди и представляют истинный Голливуд… Тут все прекрасны».
Кларисса переключила внимание на лоты аукциона. Отдых на двоих на курорте «Буркс-Уильямс» (с массажем); ролишка в боевике с новомодным коротышкой-китайцем; ужин на восемь человек в «Спаго»; щенок Лабрадора…
Брр. Она так и знала. Кларисса записала свое имя рядом со щенком. Денег, конечно, не хватит, но как не попытаться спасти бедняжку от какого-нибудь неблагодарного детеныша?
А потом Кларисса увидела ее – акварель с рыбачьей лодкой. Небольшое полотно, спрятанное в уголке и почти не привлекающее внимания. Простенькая, романтичная, очаровательная картина… Казалось бы, ничего особенного, но Кларисса хотела ее получить.
Минимальная ставка была тысяча двести пятьдесят долларов.
Какая-то, с позволения сказать, леди оттерла Клариссу в сторону, словно увесистых беременных килограммов той и не было.
– Глянь-ка, Гарри! Здорово подойдет для комнаты Джосайи. – И записала свое имя со ставкой: тысяча триста пятьдесят долларов.
Кларисса посмотрела на нее:
– Джосайя?
– Наш сын. Он коллекционер. Ему восемь лет. Обожает искусство. У него уже есть Лихтенштейн и еще этот… как его там.
Клариссе стало дурно. Она выдернула из блокнота карандаш и записала себя, а рядом сумму – 1500, примерно на тысячу четыреста двадцать долларов больше, чем лежало у нее на счету. Черт, она не имела права так тратиться, но не могла и допустить, чтобы вундеркинд от живописи по имени Джосайя сбежал с ее картиной.
Умело лавируя, Кларисса прокладывала путь сквозь толпу, пока не отыскала свой столик. После чего сделала то, что делала всегда: прочитала имена на всех табличках за столом и вздохнула с облегчением, убедившись, что никто из гостей двадцать первого столика не снимался в сериалах или в кино и даже не записывал альбомов. Она не узнала ни одного имени.
Зато узнали ее саму.
– Ох, ну надо же! – внезапно обратился к ней здоровяк в слишком тесном смокинге. – Детка, ты только взгляни на это. – Он резко задрал рубашку, являя Клариссе необъятный живот с редкими пучками волос.
– Прекратите! – взмолилась она. – Я на все согласна, только… рубашку опустите, а?
Мужчина ткнул в красное пятно у себя на боку.
– Я не врач. Просто в данный момент не в лучшей форме. – Кларисса демонстративно принялась за еду.
Хозяин сборища – ведущий ночного ток-шоу, ушастый и тонкогубый, бессменный жилец подвала в «Особняке плейбоя» – пустился в разгромную критику нынешнего президента. Какого именно президента? – вяло удивилась Кларисса. Назвал бы хоть студию, где этот субъект президентствует. Но дальше речь пошла о республиканцах, для которых эскимосы изобрели точный синоним, «мерзкие морские выдры», и Кларисса поняла, что имеется в виду президент Соединенных Штатов.
– Вот тут ты меня подстрелила, дорогуша, – заявил тем временем толстяк с красным пятном.
– Заткни-ТЕСЬ! – прошипела Кларисса.
– Эту девочку к оружию не подпускать! – воскликнул он. – Эй, Фрэнки, это та красотка, о которой я тебе говорил!
Мистер Твид! «Баклажан», невзначай схвативший Клариссину пулю во владениях Мейсонов.
– Что вы тут делаете? – спросила Кларисса.
– Черт, да мы каждый год приезжаем на этот бал. Фрэнки без ума от кинозвезд.
Фрэнки оказался уменьшенной копией мистера Твида, вплоть до очков в проволочной оправе и скверной стрижки. Он кивнул, без единого слова.
– Их все любят, – подтвердила Кларисса.
– А как там наш Аарон?
Кларисса спешно спрятала руку с безымянным пальцем без кольца.
– Замечательно. Отлично.
– А как ваша подруга Александра?
– А как ваша жена? – в свою очередь спросила Кларисса.
– Развод был десять дней назад. – Затем он вздохнул, словно вспомнил о чем-то сокровенном. Заглянул Клариссе в глаза. Снова вздохнул. Искушение победило. – Вы не могли бы дать мне телефон Александры? По-моему, она… интересная девушка. Хотелось бы с ней увидеться, пока я здесь. – И затем, в приступе неожиданного красноречия, затараторил: – Я остановился в «Четырех сезонах». Люблю «Четыре сезона», а вы? Полотенца мягкие, обслуживание на высоте, вот только дороговато. Блинчики за двадцать пять долларов! Каково? Кстати, а где же Аарон? По-моему, я видел его в соседней комнате. Он скоро подойдет, да?
Вероятно, Кларисса побледнела.
– Вы в порядке, мисс?
– Ребенок пинается.
Он вытаращился на ее живот.
– То-то я смотрю, вы пышете… здоровьем. Ах да, помню-помню, вы ведь говорили… Мои поздравления!
– Спасибо.
– Надо бы и Аарона поздравить! Куда же он запропастился?
Кларисса лихорадочно ткнула рукой в сторону сцены, опрокинув бокал с водой:
– Смотрите, смотрите, Шанья Твейн!
Безмолвный Фрэнки рывком развернулся в ту сторону, едва не сломав себе шею.
После обеда (семга позавчерашней свежести, зеленый салат, десерт с грошовыми шоколадными монетками и персиковый суп – наглядный пример порочности совмещения несовместимого) устроитель аукциона начал выкрикивать имена победителей. Отовсюду доносились вопли и смех. Смех богачей, который отличается от других видов смеха, – рассчитанный, размеренный, бездушный.
Наконец дело дошло и до той самой картины.
Устроитель акварель не оценил.
– И вы готовы платить за это? – орал он. – Эй, люди, я вам не хуже предложу! У меня есть пятилетний сын (по крайней мере, суд по родительским правам постановил, что он мой)…
Кларисса, сражаясь с золотистой фольгой шоколадной монеты, развернулась лицом к говоруну.
– Итак, акварель «Лодка на закате» уходит… (Кларисса затаила дыхание.) Аарону Мейсону.
Мистер Твид расцвел:
– Твоя взяла! Черт, детка, твоя взяла! Сюда, сюда! – завопил он устроителю. – Вот эта крошка, сюда!
Столик взорвался аплодисментами. Все соседи (кроме двух пустых стульев по левую руку) улыбались и радовались удаче Клариссы с неожиданной теплотой товарищей по команде. Соседка справа, местная законодательница мод, вдова актера, звезды шестидесятых, которая, должно быть, не прикасалась ни к одному человеческому существу за последние два десятка лет, дружески потрепала Клариссу по плечу.
– Поздравляю. Мой пятилетний сынишка нарисовал бы лучше, но на вкус и цвет, как известно… Где повесите? На стене в кладовке местечко найдется? – сыпал остротами хозяин вечеринки, собирая с толпы урожай искусственных смешков.
Кларисса обернулась к этому болвану, который сунул микрофон ей под нос; мощный прожектор на пару мгновений ослепил свою жертву.
– Эй, Аарон! – вдруг крикнул мистер Твид. – Ты выиграл!
– Черт! – донесся ответный вопль. – Ясно, выиграл!
Повернув голову, Кларисса обнаружила в двух шагах от себя… белобрысого (в отличие от Аарона) коротышку (в отличие от Аарона), с признаками застарелого алкоголизма на юном лице (в отличие от Аарона).
Плюссовершенно ей незнакомого.
– Тут, что ли, мое место? – спросил незнакомец у Клариссы, причем разговор их демонстрировался на двух гигантских экранах, висевших на дальней стене. Устроитель судорожно тряс головой, пытаясь придумать, как выдоить побольше из этой сцены.
Незнакомец отодвинул стул и поднял с пола именную карточку.
– Аарон Мейсон, – заплетающимся языком прочел он. – Это я, верно, детка? – И повернулся к стоявшей рядом блондинке, такой пьяной, словно ее только что вылили из бутылки. Та захихикала.
– Картина, выходит, ваша? – обратился к нему устроитель аукциона. – Я вас понимаю – есть повод выпить!
Человек, назвавший себя Аароном Мейсоном, вспомнив о присутствии Клариссы, вылупил на нее глаза:
– Аарон Кингсли Мейсон, – представился он. – Как поживаете?
И опрокинул Клариссе на колени стакан воды, потянувшись с рукопожатием.
Мистер Твид с раздраженным видом поднялся, покачал головой и передал Клариссе салфетку.
– Черт возьми, Аарон, прекрати дурачиться. Ты же знаешь, кто это… Она твоя жена.
24. Дело плохо
Пока Аарон номер два пялился на Клариссу, пытаясь переварить полученную информацию в мозгу, насквозь промоченном текилой, Кларисса сделала то единственное, что ей оставалось при столь враждебных обстоятельствах, – она сбежала.
Надо сказать, что даже в лучшие (а хуже, собственно, и некуда) времена Кларисса на дух не переносила физкультуру. Впрочем, в детстве она бегала очень неплохо, быстрее всех в классе, включая и мальчишек, но бросила бег, когда отец прошелся насчет «слишком толстых ляжек», добавив при этом, что она ведь не какая-нибудь чернокожая, а бег вообще мужской спорт. Поэтому с шестого класса Кларисса не бегала. Не побежала даже в тот день, в седьмом классе, когда явилась в школу с выросшей за лето грудью и Джо Лестер ухватил ее за лифчик и обозвал «Монго-Бонго».
Зато сегодня она бежала, как та, прежняя Кларисса, девчушка в ослепительно новых белых «адидасах». На седьмом месяце беременности, огромная, как дом, она сбила с ног пару-тройку вечерних платьев, один или два смокинга и, кажется, столик номер сто восемь. «Дерись или беги», – был ей голос, и Кларисса предпочла бегство. Бегать она, как выяснилось, по-прежнему умела.
Минуту спустя она была уже снаружи. Народ косился, но не подходил, очевидно из опасения, что начнутся роды и придется везти ее в больницу.
Отдышавшись, Кларисса сбросила туфли и с высоко поднятой головой направилась мимо служителя парковки прямиком к своему БМВ (услуги парковщиков – четыре доллара – «Климат» не оплачивал). Едва втиснувшись в машину, из которой тоже выросла, как из одежды, Кларисса нырнула в сумочку за мобильником.
Грэйви не было дома. Щелкнул автоответчик. Пейджер был выключен.
Дженнифер не было дома. Щелкнул автоответчик. Пейджер не работал (несчастный случай с участием стиральной машины).
Поло не было дома. По мобильному ответила, но тут же отключилась. Пейджер она никогда не брала с собой.
Саймона не было дома. Номер его мобильника Кларисса еще не успела записать в память телефона, а наизусть не запомнила.
– Всеобщий заговор! – взвыла Кларисса. От отчаяния она готова была позвонить Сьюзи (новость-то, как ни крути, с большой буквы… со всеми большими буквами), но вовремя опомнилась.
Перебрав возможные варианты (включая братьев-близнецов – Убийство и Самоубийство), Кларисса заплакала. Одна слезинка покатилась за другой, понемногу превращаясь в соленый поток. Кларисса чувствовала себя мокрой, беременной, непонятно-за-кого-вышедшей неудачницей.
Ей все же достало присутствия духа взглянуть в зеркальце: не хватало еще, чтобы тушь размазалась! Даже когда твоя жизнь превращается в историю из рубрики «Жизненные истории» журнала «Гламур», выглядеть нужно, как подобает.
И она начала смеяться. Сначала улыбнулась. Потом хихикнула. Прыснула – и наконец в приступе безудержного хохота рухнула головой на руль.
По накалу эмоций беременность вполне можно сравнить с ухабистой дорогой.
Кларисса в полной мере осознала: ее, мастера-кукловода, виртуозно обвел вокруг пальца обаятельный жулик (псевдо-Аарон), и винить ей в этом некого, кроме самой себя. По реакции баклажанного мистера Твида было ясно, что не кто иной, как подлинный Аарон Мейсон сейчас наслаждается семгой сомнительной свежести, приятным состоянием опьянения и нежной заботой клона Памелы Андерсон… В то время как у Клариссы оставался единственный, но весьма злободневный вопрос…
– Проклятье, но кто же тогда такой псевдо-Аарон? – произнесла она вслух. – За кого я, черт меня подери, вышла замуж?
Она знала только одно: этот чертов ублюдок над ней посмеялся и теперь, как сказал бы Рики Рикардо, «должен, на фиг, объясниться».
Эмоции Клариссы вновь сделали крутой разворот, и вовремя: впереди маячил дорожный знак с надписью: «Помешательство».
– К черту эту скотину! – вопила она, на всех парах мчась прочь от опасного знака. – К черту его ямочки на щеках! К черту его «гусиные лапки»! Дважды к черту его широкие плечи! И к черту его хромоту! Кому это надо?! Черт! Да я могу бегать как чертова газель! Он мне не нужен! Мне вообще не нужны мужики! Сама справлюсь!
К востоку от Уилшира Кларисса уже вполне успокоилась и теперь жалела лишь о том, что не успела прихватить дармовую сумочку с подарками. Но тут же решила, что эта забывчивость – хороший знак. Быть может, она, наконец, повзрослела.
