Текст книги "Пропавшие"
Автор книги: Джейн Кейси
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
– Вы хромаете, – заявил он без предисловий. – Что случилось?
– Я зацепилась каблуком и упала с лестницы.
На лице Блейка отразилось недоверие. Не успел он сказать что-нибудь еще, как Джефф встрял:
– Сара, я действительно считаю, что нам нужно идти.
Интонации у него были начальственные и собственнические, и Блейк сердито на него посмотрел:
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Я не говорил. Джефф Тернбулл.
Он протянул руку, и Блейк коротко пожал ее, представившись по всей форме и без энтузиазма.
– Я не видел вас в школе.
– Со мной беседовала одна из ваших коллег. Милая девушка.
Говорил Джефф спокойно, но пристукивал одной ногой, и я поняла, что, несмотря на ее внешнее спокойствие, он напряжен.
Покончив с формальностями, оба они уставились друг на друга с неприкрытой враждебностью. Тупик.
Я повернулась к Джеффу:
– Знаешь, если тебя не очень затруднит, может, подвезешь меня, я буду благодарна. Где, ты сказал, твоя машина?
– За углом, но ты подожди здесь. Я не хочу, чтобы ты промокла. Я подгоню машину.
Он бросился бегом по дорожке.
Блейк посмотрел ему вслед.
– Ты собираешься домой с ним? Может, подождешь? Я могу тебя отвезти.
– Это не очень хорошая идея.
Я хотела как лучше для него, на случай если кто-то заподозрит, будто между нами что-то происходит, но на лице Блейка на секунду отразилась обида. Затем с его лица исчезло всякое выражение, оно сделалось непроницаемым, маска вернулась на место.
– О, я не сообразил. Ты и с ним спишь?
– Бога ради, – прошептала я, хватая его за руку и уводя в сторону от последних уходивших прихожан. – Говори потише. Здесь не время и не место.
– Когда тебе будет удобно? Я обратил внимание, что вчера ты не осталась.
– Я не могу сейчас об этом говорить, – уныло произнесла я. – И кому, как не тебе, нужно держаться от меня подальше на людях. Едва ли твой начальник будет доволен, узнав, что мы сделали.
Блейк нахмурился.
– Это моя проблема.
– Да, верно, поэтому я и предлагаю тебе об этом побеспокоиться и отпустить меня с коллегой, не поднимая шума. – Я уже собралась уходить, но затем круто развернулась к Блейку. – Мм… он, кстати, только это… мой коллега.
– Очень уж дружелюбен для коллеги. Это не с ним ты обнималась в школе два дня назад? Мне показалось, я его где-то видел.
– Он обнимал меня, – раздраженно объяснила я. – Но я не… в смысле, я не… то есть ты – это другое.
Я почувствовала, как от меня дохнуло жаром, когда покраснела, недоумевая, что же такое я, черт побери, сказала.
Уголок рта Блейка дрогнул. Не успел он ответить, как просигналила машина, и я, всмотревшись сквозь дымку дождя, увидела остановившийся перед церковными воротами «фольксваген-гольф».
– Вот он. Мне нужно идти.
Я заковыляла прочь от Блейка, надеясь, что он не станет снова спрашивать меня о причине хромоты.
Неизменно джентльмен, Джефф, дотянувшись через сиденье, открыл для меня дверцу, и я забралась в машину. Во второй раз за три дня я осознала, насколько в среднем автомобиле мало пространства, отделяющего пассажира от водителя. С Блейком – даже принимая во внимание его пристальный интерес к моей ноге, а также озабоченность в отношении того, чтобы кто-нибудь не узнал о нашем поступке минувшей ночью, – было бы лучше. Джефф пустил в ход взгляд своих ярко-синих глаз.
– Все нормально?
– Отлично. Поверни налево на светофоре, а дальше я тебе скажу, – кратко проинструктировала я, полная решимости свести беседу до минимума. У Джеффа, естественно, были другие планы.
– Почему ты всегда меня избегаешь, Сара? – Он сопроводил свои слова скорбным взглядом.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Здесь снова налево.
Джефф плавно повернул.
– Я начал думать, что не нравлюсь тебе.
– Вовсе нет, – из вежливости ответила я. – Ты… э… очень милый. Очень приятный коллега.
– Я надеялся, что смогу быть немного больше, чем коллега.
Я вонзила ногти в ладони. Боже милостивый, пожалуйста, не надо. Если он начнет ко мне приставать, я умру.
Просто умру. Ирония состояла в том, что отсутствие внимания с моей стороны побуждало его целенаправленно меня добиваться. Были женщины, мучившиеся из-за того, что он с ними не разговаривал, и те, которые несколько дней сияли, удостоившись одной из его улыбок. Почему он не мог удовлетвориться кем-нибудь из них?
Он метнул на меня еще один взгляд.
– Здесь я сворачиваю направо, да?
Я с удивлением кивнула. «И откуда ты знаешь, куда ехать, Джефф?»
Словно прочитав мои мысли, он легко сказал:
– Я помню, как ты однажды сказала, что живешь в Уилмингтон-истейте. Ты не переехала, нет?
– Нет.
Я ломала голову, пытаясь вспомнить, когда могла обмолвиться об этом в его присутствии. Словно желая сменить тему разговора, он болтал без умолку, ведя светскую беседу о других учителях. В ответ я издавала неопределенные звуки, глубоко погрузившись в свои мысли. А затем что-то попалось мне на глаза, стремительно вернув к действительности. Я наклонилась и выудила из-под своего сиденья этот предмет. Мне требовалось увидеть лишь уголок знакомой красно-белой обертки, чтобы узнать пачку сигарет «Мальборо».
– Джефф, зачем у тебя это?
Он посмотрел.
– Ты ведь меня не заложишь? Иногда я выкуриваю одну, когда мне нужно отвлечься.
– Но ты же учитель физкультуры, – сказала я.
– Да, но я не монах. Поэтому позволяю себе выпить, покурить время от времени… что с того? Для преподавания физкультуры в школе для девочек не нужно быть спортсменом, даю тебе слово. – Он снова посмотрел на меня. – Элейн не знает… мне бы хотелось, чтобы так и оставалось.
– Конечно.
Голова у меня шла кругом. Я не подозревала Джеффа в нападении на меня потому, возможно, что была уверена – нападавший курил. Но теперь…
На ум пришла старая шутка: если я параноик, это не значит, что меня поймают именно поэтому.
– Отсюда тебе придется мной руководить, – сказал Джефф, сворачивая в наш поселок и максимально снижая скорость.
Меня охватило непреодолимое желание выскочить из машины.
– Отсюда я могу дойти пешком. Высади меня здесь, пожалуйста.
– Даже не думай. Мне не трудно. Так куда мне ехать?
Он немножко нажал на акселератор, увеличивая скорость, чтобы мысль открыть дверь показалась слишком опасной. Джефф контролировал ситуацию, и ему это нравилось.
Признав свое поражение, я назвала улицу и объяснила, как туда доехать. Остановившись перед домом, Джефф оценивающе на него посмотрел.
– Неплохое местечко, но нуждается в капельке внимания и заботы, как мне кажется.
Он был прав. Канавки заросли сорняками. На оконных рамах и входной двери облупившаяся краска висела клочьями, как мертвая кожа.
– Мне бывает интересно сделать что-то самому, – заявил Джефф, двигая руками, чтобы заиграли мускулы на его суперзагорелых предплечьях. – Снимаешь рубашку, лезешь на лестницу, красишь окна на солнышке – это ни с чем не может сравниться. Был бы рад сделать это для тебя, если хочешь.
– Это очень любезно с твоей стороны, – сказала я, отстегивая ремень безопасности. – Но, пожалуйста, не думай об этом. Мне бы не хотелось тебя затруднять.
– Никаких трудностей… мне будет только приятно, – быстро возразил Джефф.
Я слишком вежливо себя вела. Настало время прояснить ситуацию.
– Послушай, Джефф, мне вообще-то все равно, как выглядит дом, ясно? Просто забудь об этом.
Он пожал плечами.
– Ладно.
Затем, пока я возилась с ручкой дверцы, Джефф стремительно нагнулся и схватился за нее. Его рука нажала на мою, толкая меня обратно на сиденье.
– Сара, – севшим голосом проговорил он, – подожди.
– Убери руки! – Он надавил мне на горло и на грудную клетку, и стало трудно дышать. – Джефф, отпусти!
– Я просто хочу поговорить, – прошептал он, отстегивая ремень безопасности. – Сара…
Он убрал руку с дверного замка, чтобы обеими руками взять мое лицо и притянуть к своему. Он был гораздо, гораздо сильнее меня. Я отчетливо осознала, что он собирается меня поцеловать, и я ничего не могла с этим поделать. Я сжала рот; его сосущие губы и толкающийся влажный язык, пытавшийся их раздвинуть, вызывали у меня отвращение. Я на ощупь нашла клаксон и нажала на него со всей силы, на какую оказалась способна. Он прозвучал оглушительно громко, звуковые волны завибрировали в салоне автомобиля.
– Господи! – вскрикнул Джефф, отпрянув. – Какого черта ты это сделала?
– Оставь меня в покое, Джефф, – монотонно произнесла я. – Я не шучу. Ты меня не интересуешь.
«Не порти с ним отношений, – скомандовал внутренний голос. – Тебе же не нужна драма в учительской, не так ли?»
– Послушай, я не в том настроении, чтобы идти дальше в настоящий момент. Я не ищу никаких отношений.
– Ну, тебе надо было только сказать.
Я подавила в себе желание закатить глаза. Он посмотрел в лобовое стекло и вздохнул.
– Слушай, я хотел бы попытаться убедить тебя, что могу быть хорошим другом, если никем другим.
Я заерзала.
– Джефф, тебе не нужно…
– Я хочу, – упрямо произнес он.
«И в этом ты весь, не правда ли?» Настал мой черед вздохнуть.
– Как знаешь. – Я взяла свою сумку. – Послушай, Джефф, я смертельно устала. Спасибо, что подвез. Ты не обиделся?
– Не обиделся.
Выходя из машины, я глянула на дом через дорогу, дом Дэнни Кина. Что-то привлекло мое внимание. Движение. Классика пригорода – дрогнувшая оконная занавеска. Я повернулась и как можно быстрее захромала по подъездной дорожке.
Как будто недостаточно обеспечив интерес к себе со стороны соседей, Джефф опустил стекло и крикнул мне вслед:
– Знаешь, Сара, ты особенная. Скоро увидимся.
Я не посмела обернуться. Я уже находилась в доме, запираясь на все замки и задвижки, когда он наконец поехал, просигналив на прощание. Прислонившись к двери, я застонала от невыразимой досады. Теперь он точно знает, где я живу, делая вид, что ему это было еще неизвестно. Кто-то из нас допустил ошибку. Я оплошала, когда упомянула в его присутствии Уилмингтон-истейт, но если он выяснил это каким-то другим способом, сейчас он проболтался. Не могу сказать, будто поверила его словам: «Отсюда тебе придется мной руководить». Он относился к той категории людей, которые не отвяжутся, пока не выяснят все, что им нужно. Он знал этот дом, подумала я. Он видел его раньше. Может, он за мной следил. Я передернулась, мне вдруг стало холодно, влажная одежда липла к телу. Я всегда считала Джеффа немножко странным, но в целом безобидным… А если я ошибалась? Если он точно знал, где ко мне прикасаться, чтобы добиться реакции? Вдруг это он виноват в моих синяках? Возможно, он знал, что у меня нет ключей от машины и меня нужно подвезти до дома?
Я проглотила комок, вставший в горле, пытаясь успокоиться. «Коллега – это не угроза, – заверила я себя. – Интерес не одержимость. Дружеское расположение не преследование». Даже если это он напал на меня, он же не знал, что у меня нет запасных ключей от машины. А кроме того, меня мог подвезти кто-нибудь другой.
Мне нужно было хотя бы остановить назойливое ухаживание Джеффа, поскольку отделаться совсем от него не удавалось. Напротив, каким-то образом оказалось, что я пообещала познакомиться с ним поближе. Как-то так получилось, но я привела его прямиком к своей двери. Может, это опять признаки паранойи, однако у меня возникло подозрение, будто это с самого начала было его планом.
1992 год
Через полтора месяца после исчезновения
Я толкаю дверь в комнату Чарли, и она распахивается. Прислушиваясь, я стою на лестничной площадке и держу за ноги трех кукол Барби. Мама внизу, смотрит телевизор. День ненастный, сырой, слишком холодный, чтобы играть на улице. В школу идти еще только через неделю, но я уже с нетерпением жду этого. Со времени исчезновения Чарли дни пусты и томительны. Я скучаю по школьным занятиям, веселью, друзьям. Оконные стекла в брызгах дождя, мимо дома проносятся машины – вот они здесь, а в следующую секунду исчезают. Я делаю шаг в комнату Чарли, потом другой. Странное ощущение от ковра, он отличается от того, который на лестнице или в моей комнате. Он толще, пружинит у меня под ногами. А я и забыла, что не бывала здесь уже несколько недель. Я знаю, что вообще-то мне и не полагается здесь находиться, но мне безразлично. Если я буду вести себя тихо, мама не узнает.
Я на цыпочках обхожу комнату, разглядывая вещи Чарли. В помещении все еще присутствует его запах, этот мальчишеский запах грязи и носков. Приятно его почувствовать, ведь я скучаю по брату. Я усаживаюсь на пол, прислонившись к кровати, и раскладываю перед собой кукол.
Какое-то время я сижу и играю. Я изображаю показ мод, прогуливая любимую Барби взад-вперед по своей ноге, а другие смотрят. Я забыла, где нахожусь, и когда слышу какой-то звук в дверях, то не сразу поднимаю голову.
– Что, интересно, ты здесь делаешь?
Там стоит мама, глядя на меня, и лицо у нее страшное. Она белая, а глаза смотрят пристально. Я откладываю кукол, не глядя на нее.
– Я просто играю, мама.
– Играешь? – Она подходит и, схватив меня за волосы, ставит на ноги.
Я кричу:
– Мама, больно!
Она встряхивает меня, не отпуская волос.
– Не смей сюда входить, ты понимаешь? Не смей сюда входить.
– Я знаю, прости. Я больше этого не сделаю.
Я уже плачу, но она, похоже, не замечает. Она смотрит на лежащих на полу кукол.
– Подними их.
Я повинуюсь, слезы застилают мне глаза.
– Дай их мне.
Она протягивает руку, ждет. Я не понимаю, зачем они ей нужны. Мне ничего не остается, как отдать их. Другой рукой мама хватает меня за руку, тащит из комнаты Чарли и вталкивает в мою.
– Сиди здесь, пока я не разрешу тебе выйти, – говорит она, и я внезапно ощущаю сладковато-кислый запах, который означает, что мама опять пила. Она закрывает дверь, а я сажусь на край кровати и вою, реву вовсю. Когда меня уже начинает тошнить от плача, я слышу какой-то звук на улице. Кашляя, я встаю и выглядываю в окно.
Мама стоит у мусорных баков на обочине. Она снимает крышку с одного из них и втискивает моих кукол вниз головой между пакетами с мусором. С силой нахлобучивает крышку назад и возвращается в дом, хлопнув дверью. Из носа у меня течет, мне нужно в туалет, но я не могу открыть дверь своей комнаты: страшусь того, что сделает мама, увидев меня на лестнице, снова проявившую непослушание. Мне не верится, что она выбросила моих кукол в мусорный бак. Я не могу поверить, что она не пойдет и не достанет их до приезда мусорщиков. Но в глубине души я знаю, куклы пропали навсегда.
Когда я просыпаюсь – уже довольно поздно, и сначала не понимаю, почему у меня болит горло. Край кровати просел под какой-то тяжестью. Там сидит мой отец и одной рукой гладит меня по спине, другой подпирает подбородок.
– Как ты, обезьянка, нормально?
Я киваю, затем стремительно вспоминаю о случившемся.
– Мои куклы…
– Прости, Сара. Их увезли. – Папа наклоняется и целует меня в щеку. – Я знаю, ты не хотела ничего плохого. В субботу мы пойдем с тобой в магазин и купим тебе новых кукол, хорошо? Лучше прежних.
Я не хочу новых кукол. Я любила старых. Я представляю их в мусоровозе, поломанных и измятых, или лежащих в грязи на свалке с набившейся в их волосы разной гадостью, среди отбросов.
Папа смотрит на меня с тревогой, а я сажусь и обнимаю его за шею. Пусть думает, будто я в восторге от новых кукол. Пусть думает, что он все уладил и я больше не огорчаюсь. Пусть радуется, что утешил меня.
Ведь он хочет этого.
Глава 8
На следующий день по дороге в библиотеку я позволила себе оглянуться не больше двух раз. Я снова позвонила и сказалась больной, и теперь не могу не волноваться, если кто-нибудь из школы увидит меня болтающейся по городскому центру Элмвью и, очевидно, способной посидеть в пустой школе. Для занятий она откроется в понедельник, сообщила Дженет, и поэтому сегодняшний день я должна использовать по максимуму. Нарушенное равновесие в конце концов восстановится, но в настоящий момент нормальное повседневное существование кажется недосягаемым.
Рекламные щиты у газетных киосков Элмвью со всей очевидностью доказывали аномальность ситуации. «Охота на убийцу Дженни» – гласил один. «Похищенный ангел» – значилось на другом, с ее стандартной фотографией. Вид у Дженни действительно ангельский, и Викерсу пока удалось скрыть от журналистов факт ее беременности. Признаков спада интереса к ее убийству не наблюдалось. Это по-прежнему являлось грандиозной новостью, и представители СМИ бродили по улицам означенного поселка. Имелось и кое-что другое, от чего меня бросило в дрожь: полицейские объявления с просьбой об информации в витринах почти каждого магазина и цветы у церкви, где прошла поминальная служба. Проходившие мимо меня люди выглядели нервными, испуганными, и мне казалось, будто все встречные говорили об этом.
В городе стало тихо, но в этом не было ничего необычного. Когда речь шла о серьезных покупках, жители Элмвью отдавали предпочтение Гилфорду либо Кингстону, в центре же крохотного городка покупали лишь самое необходимое. Элмвью медленно умирал, мелкая торговля чахла, и ничего не приходило ей на смену. Удивление вызывало лишь то, что этот процесс затягивался во времени.
Однако местный совет не собирался сдаваться без боя. Библиотеку недавно отремонтировали, в воздухе все еще витал слабый запах краски, и в носу у меня защипало. Передо мной выстроилась очередь, но когда я очутилась у стола библиотекарши, то так и не придумала, что сказать. Библиотекарша оказалась молодой и явно приложила немало усилий, чтобы отличаться от типичной представительницы своей профессии, облаченной в безвкусный кардиган: полный макияж, прямые как проволока обесцвеченные волосы, откровенный топ и узкие черные брюки, заправленные в сапожки на танкетке. Бейджик с именем был слишком тяжел для ткани топа, и она отвисла, открывая впалую костлявую грудь. Прищурившись на бейджик, я в итоге разобрала имя библиотекарши – Селина. Не успела я объяснить, что хочу посмотреть старые газетные подшивки, как она выскочила из-за стола.
– Все прежние выпуски местной газеты, начиная с тысяча девятьсот тридцать второго года, заархивированы у нас на си-ди-роме. Что именно вы ищете?
– О… э-э… в основном интересуюсь местной историей, – промямлила я, пожалев, что не заготовила правдоподобную историю-прикрытие, прежде чем заводить этот разговор. – Я бы хотела начать… скажем, с девяносто второго года.
– Вы в тот год переехали сюда, да? – спросила библиотекарша, ведя меня к компьютерному терминалу.
Я последовала за ней, не отвечая.
– Это просто фантастическая система. Ее разработали для миллениума. Если бы вы пришли сюда несколько лет назад, вам пришлось бы искать файлы на микрофишах. Это был просто кошмар: у читателей никогда не получалось, и от него было столько шуму, – щебетала Селина, сама немало его производя. Она ввела пароль. – А до этого существовали подшивки газет – тяжеленные, переплетенные в кожу книги. Они занимали столько места! Итак, вы ищете девяносто второй год…
В том, что библиотекарша находила книги неудобными, мне виделась некая ирония, но я не сказала об этом Селине, которая вела поиски в шкафу рядом с терминалом. Выдвинув ящик, она с молниеносной скоростью просматривала его содержимое.
– Местные новости за девяносто второй год вот на этом диске; могу вам также дать и общенациональные, если хотите.
– Местные и общенациональные – просто великолепно, спасибо. Если я захочу посмотреть какие-то другие годы, то могу сама их найти?
– Без вопросов, только не забывайте их регистрировать. – Она показала мне планшетку, лежавшую на картотечном ящике. – Впишите дату, время, свою фамилию и серийный номер компакт-диска. И не пытайтесь сами вернуть их на место, когда закончите, а положите на мой стол. И я сама поставлю их. Система не очень сложная, но вы удивитесь, узнав, что многие люди, похоже, не в состоянии с ней справиться. Я не сомневаюсь в ваших способностях, но, понимаете, просто у нас такое правило. О, и еще под столом есть принтер: вы можете распечатать все, что захотите. Одна страница – пять пенсов, расплатитесь, когда закончите. Стоимость на самом деле невелика. Дохода мы с этого не имеем. В интернет-кафе это стоило бы вам в два раза дороже, хотя, полагаю, они не имеют возможности сильно снижать стоимость.
Болтала она во весь голос, и я оглянулась, желая убедиться, что мы никого не побеспокоили. Другие посетители библиотеки, видимо, умели отключиться от ее трескотни. Я порадовалась уклончивости своих ответов на вопрос о цели поисков – нечего и говорить, что все подробности стали бы общим достоянием зала.
– Крикните меня, если вам понадобится какая-то помощь, – сказала она и умчалась к своему столу. Мне подумалось, что, учитывая ее собственную громогласность, она именно это имела в виду.
Я села и прощелкала вступительные сообщения и списки файлов. Дата исчезновения Чарли – второе июля – навсегда отпечаталась в моем сердце. Я щелкнула файлы за этот день в июле девяносто второго года и даже вздрогнула, когда передо мной во весь экран появилась первая страница «Элмвью икзэминер». Передовица оказалась посвящена планам местного совета по замене канализационных труб на главной улице и транспортной неразберихе, которая за этим последует. Не было даже намека, что в этот день случилось нечто необычайное. Тогда газета выходила всего раз в неделю; замирая от дурного предчувствия, я щелкнула номер за следующую неделю. Чарли фигурировал в заголовке на первой полосе.
РАСТУТ ОПАСЕНИЯ ЗА ПРОПАВШЕГО МАЛЬЧИКА
Нарастает тревога за безопасность пропавшего школьника из Элмвью Чарли Барнса. Прошла неделя с тех пор, как двенадцатилетнего мальчика видели в последний раз, и полиция ведет его поиски. Чарли (фотография внизу) ушел и не вернулся в свой дом в Уилмингтон-истейте в четверг, 2 июля. Любой, кто видел с тех пор Чарли или знает о его нынешнем местонахождении, должен немедленно связаться с местным полицейским участком. Отец Чарли, Алан Барнс, сказал вчера: «Мы очень беспокоимся о нашем сыне и очень хотим, чтобы он вернулся домой. Нам ничего не нужно, только увидеть его и сказать, как мы его любим».
Я пролистала газеты, местные и общенациональные, следя за развитием событий, по мере того как проходили дни и недели. Заголовки кричали с факсимильных страниц. «Санди таймс» за 5 июля 1992 года: «ПОИСКИ ПРОПАВШЕГО МАЛЬЧИКА ПРОДОЛЖАЮТСЯ». «Дейли мейл» за 7 июля 1992 года: «КТО ПОХИТИЛ ЧАРЛИ?» «Сан» за 9 июля 1992 года: «ВЕРНИТЕ НАМ НАШЕГО МАЛЬЧИКА».
Я сделала паузу, чтобы посмотреть фотографии. На одной из них крупным планом была запечатлена мама, смотревшая мимо камеры, лицо худое и в морщинах от напряжения и тревоги. Одной рукой она схватилась за горло, другой – обняла себя. Она выглядела очень даже красивой – встревоженной, конечно, но все равно милой. Фотографии поменьше – Чарли и я – у рождественской елки за пару лет до этого, сжимаем в руках подарки; Чарли на велосипеде, Чарли в школьной форме, с широкой улыбкой, воротник рубашки расстегнут, чтобы показать дурацкое ожерелье – кожаный ремешок с тремя бусинами. Он настоял на том, чтобы носить его постоянно, он мог быть упрямым, когда хотел.
Мое внимание привлекли вырезки из статей с описанием ужасного, бесплодного процесса, в ходе которого не удалось найти ни моего брата, ни человека, который его похитил.
Полиция Суррея скептически отнеслась к заявлениям очевидцев о мужчине средних лет, который вел себя подозрительно в Уилмингтон-истейте примерно в то время, когда исчез Чарли. Исчерпывающее расследование не дало полиции никаких зацепок для поисков пропавшего школьника. Старший инспектор Чарлз Грегг, возглавлявший расследование, сказал: «Мы знаем, общественность горит желанием оказать любую помощь в поисках Чарли. Мы благодарны за информацию, которую уже получили, но, к сожалению, она ничего не дала. Каждого, кто вспомнит хоть что-нибудь предоставляющее возможность найти Чарли, просим немедленно связываться с нами».
Вчера на пресс-конференции помощник главного констебля Суррея Гарольд Спарк с возмущением отреагировал на замечание о том, будто полиция больше не знает, как искать Чарли Барнса. Пятимильная зона поиска вокруг дома этого школьника была тщательнейшим образом исследована за последние несколько недель, но результаты всех разочаровали. Не поступило и достоверных сообщений о том, что Чарли видели после его исчезновения десять дней назад…
Полиция отрицает, будто ведет расследование в отношении отца Чарли Барнса, Алана, в связи с исчезновением его сына. Однако местные жители предполагают, что расследование теперь сфокусировалось на семье, ссылаясь на недавнюю беседу с Аланом Барнсом и просьбу дать отчет о его передвижениях в означенный день.
Я опять поежилась. По мере того как проходили дни, а Чарли не находился, сочувствие начало сменяться подозрениями. По статистике, как сказал Блейк, чаще всего вред ребенку причиняют не чужие люди, а члены семьи. Не имея надежного подозреваемого, внимание снова переключили на нас. Тон статей стал меняться, когда журналисты принялись строить догадки о состоянии брака моих родителей. Они начали говорить то, что раньше не могло быть напечатано.
Лора и Алан Барнс являются, как они говорят, жертвами клеветнической кампании, создающей неблагоприятные для них слухи. Спустя почти месяц с того дня, когда Чарли видели в последний раз, стали нарастать подозрения, что у родителей имеется какая-то информация о случившемся с мальчиком. Соседка, не пожелавшая назвать своего имени, сказала: «Это вызывает недоумение. Никто не знает, куда делся этот ребенок, а их показывают по телевизору, пишут о них в газетах, они дают интервью словно знаменитости. Можно подумать, они наслаждаются этим вниманием». Другой местный житель сообщил: «В их истории концы с концами не сходятся. Тут у нас очень бойкое место. Если кто-то пришел сюда, чтобы похитить ребенка, не представляю, как его могли не заметить». Барнсы гневно отрицают, будто им доставляет удовольствие внимание средств массовой информации, заявляя, что, наоборот, используют их, пытаясь не дать общественности забыть о Чарли, люди должны узнать его, если увидят. Однако маловероятно, чтобы эти слухи затихли.
Моя семья оказалась законной добычей, развлечением для масс.
Почти против воли я снова стала искать имена своих родителей, поменяв диск, и намереваясь посмотреть сообщения за 1996 год. Вот оно, через четыре года после исчезновения Чарли, статья-колонка, заголовок которой бросился мне в глаза: «РОДИТЕЛИ ЧАРЛИ РАЗВЕЛИСЬ». Это оказался еще один материал, состоящий из скрытых намеков и все тех же цитат. Статья включала невнятный комментарий специалиста по взаимоотношениям в семье, о влиянии стресса на брак и несколько сухих цифр статистики о браках, распавшихся в результате травмирующих событий. Они и близко не передавали весь ужас происшедшего.
Я начала уставать, и глаза горели от чтения с экрана. Потянувшись, я огляделась и поняла, что читала дольше, чем собиралась. Селина оживленно болтала по телефону, а библиотека опустела. Подходило время обеда, но я нисколько не проголодалась. Я сменила тактику, вернувшись к дискам начала девяностых. Поставив первый из них, я напечатала в поисковой строке «Уилмингтон-истейт» и стала просматривать результаты: местные события, мелкие преступления, рост числа ограблений и краж автомобилей в этом районе. Я искала сообщения о попытках похищения или о случаях осуждения за педофилию. Помедлив над заметкой о небрежном обращении с ребенком на другом конце поселка, я не увидела никакой связи между младенцем, не получавшим достаточно питания, и тем, что случилось с моим братом.
Вскоре я опять вернулась к 1992 году. Чарли вышел в первой подборке результатов. На второй странице значилось: «…сбор средств для Лоры и Алана Барнс, предпринятый жителями Уилмингтон-истейт…» Это произошло в самом начале, до того как сообщество изменило свое мнение о нас. Я поменяла диски, просмотрев 1993 год, затем – 1994-й. Все то же самое, то же самое – мелкие преступления, эпидемия граффити, вандализм и попытка поджога. Одни и те же истории повторялись снова и снова. Я упорно продолжала пролистывать результаты выборки, испытывая первые уколы разочарования. Результаты за 1996 год на короткое время взволновали меня в связи с рядом сообщений о местном жителе, которого осудили за растление малолетних, но он переехал в поселок лишь в 1993 году. Кроме того, он, по всей видимости, интересовался очень юными девочками.
Я сидела, подперев подбородок рукой, и рассеянно прокручивала файлы – проходили месяцы, годы, а потом вдруг я увидела знакомую фамилию. «…Дерек Кин (41 год), проживающий в доме номер 7 по Керзон-клоуз, предстал перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве…» Я знала это имя. Дерек Кин был отцом Дэнни. Я быстренько щелкнула ссылку.
ОБВИНЯЕМЫЙ НЕ ПРИЗНАЕТ СЕБЯ ВИНОВНЫМ В УБИЙСТВЕ
Дерек Кин (41 год), проживающий в доме номер 7 по Керзон-клоуз, предстал перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве своей жены Ады (40 лет).
Кин назвал лишь свое имя и адрес и заявил о своей невиновности. Ада Кин погибла в минувшую субботу, упав с лестницы в своем доме в Уилмингтон-истейте.
Она оставила двух сыновей – Дэниела (19 лет) и Пола (2 года). Соседи сообщили, что слышали звуки ссоры перед происшествием, и в понедельник полиция арестовала Кина. Суд назначен на октябрь.
В 1998 году мне исполнилось четырнадцать лет, и я была полностью поглощена собственным несчастьем. Да и большую часть года я находилась в Манчестере у тети Люси и дяди Гарри, пока мама лежала в клинике. Неудивительно, что я не помнила о смерти Ады. Хотя, наверное, мне говорили об этом, поскольку я знала, что она умерла, но не знала как. Я нажала на распечатку, а затем вернулась в поисковую строку и набрала «Дерек Кин».
КИН ОСУЖДЕН ЗА УБИЙСТВО СВОЕЙ ЖЕНЫ
Суд над Дереком Кином, продлившийся неделю в Кингстон-краун, закончился единогласным вынесением вердикта о виновности. Суд заслушал показания судебных экспертов, высказавших предположение, что Ада Кин оказала сопротивление непосредственно перед трагическим падением. Кин (41 год) признался в ссоре с женой, но отрицал, что ударил ее.
Обвинение утверждало: Кин ударил свою сорокалетнюю жену, оставив у нее на лице синяк, вполне соответствующий, по мнению экспертов, размеру и форме ладони Дерека Кина. Королевский адвокат Эдвард Лонг, выступая в качестве обвинителя, сказал присяжным: «Вы должны осудить мистера Кина, если считаете, будто его действия непосредственно привели к трагической смерти его жены, хотя вы можете прийти к заключению, что такого намерения у него не было».
Кин заявил: падение его жены – несчастный случай, но присяжные поверили версии обвинения о случившемся вечером 20 июня сего года. Кина приговорили к пяти годам тюрьмы.
На сопровождавшей статью фотографии был коренастый мужчина с седеющими волосами, руками в наручниках он закрывал лицо от камер на улице перед зданием суда. Прищурившись, я попыталась поймать какое-то сходство с Дэнни, но на этой фотографии мало что можно было разобрать. И все равно я распечатала статью. Мистера Кина я практически не помнила. Чарли и Дэнни всегда играли в нашем доме или на улице и никогда в доме у Дэнни. А мама Дэнни… худая женщина с короткой стрижкой, она почти постоянно курила, роняя пепел с дрожавшей на нижней губе сигареты. Она выглядела много старше своих сорока лет.