Текст книги "Пропавшие"

Автор книги: Джейн Кейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 10

Утро наступило значительно раньше, чем я ожидала. Сквозь шторы проник пульсирующий свет, и мне понадобилась секунда, чтобы понять: он ярче холодной голубизны утра, и что рассветный луч совершает размеренное движение со скоростью два оборота в секунду.

Я приподнялась, опираясь на локоть, и словно в калейдоскопе, который встряхнули, расплывчатые звуки, доносившиеся снаружи, внезапно распались на различимые составляющие. На деревьях у меня под окном, издавая резкие, отрывистые сигналы тревоги и раздражения, щебетали потревоженные птицы. Как будто в ответ трещали и пищали рации и негромко бормотали взволнованные голоса. Работали двигатели – автомобилей было несколько. Пока я прислушивалась, в переулок въехал еще один, въехал быстро, потом заскрипели тормоза, и мотор выключился. «Кто-то торопится», – подумала я, садясь в постели и откидывая с лица волосы. Затем шаги, размеренные и целеустремленные, слишком близко от дома, чтобы я могла сохранять спокойствие. На дорожке защелкал вылетающий из-под ног гравий, и я вздрогнула, внезапно потеряв охоту выяснять, что случилось. Желание отвернуться к стене и натянуть на голову одеяло было почти неодолимым.

Я не смогла так поступить. В следующую секунду я выскочила из постели, в два шага оказалась у окна и отдернула штору, чтобы выглянуть наружу. Все еще была ночь, ну или близилась к концу. На другой стороне дороги я увидела два полицейских автомобиля, они и потревожили мой сон, их мигалки вспыхивали несинхронно. Прямо напротив дома стояла машина «скорой помощи». Задние двери оказались открыты, а сквозь полупрозрачные боковые окна я видела какое-то движение внутри. Группка полицейских сосредоточилась у задних дверей «скорой», и, вздрогнув, я узнала в одном из них Блейка. Это его машину я услышала, когда та въехала в тупик, он бросил ее под углом к тротуару в нескольких ярдах дальше по улице и оставил дверцу открытой, спеша выбраться наружу. Викерс сидел на пассажирском сиденье, прикрывая глаза от верхнего света. Глубокие морщины на лице выглядели темнее и глубже, но была ли эта перемена в его внешности вызвана игрой света, ранним временем или гнетущей тревогой, сказать трудно. Наверное, всеми тремя факторами.

Я отпустила штору и прислонилась к стене. Только вот понять увиденное я не могла. Я не до конца этому поверила, и если бы, опять отдернув штору, обнаружила абсолютно пустую улицу, почти не удивилась бы. Было что-то нереальное в том, что все эти люди оказались в буквальном смысле у меня на пороге; снова выглянув, я увидела голову мужчины, который направлялся от нашего крыльца к дороге. Что он делал? Что происходит? Почему здесь столько полиции?

В конце дороги была припаркована электротележка для развозки молока. И сам молочник в куртке с отражающими полосами находился там: смутно различимый в ночи, он что-то настойчиво говорил одному из полицейских. Полицейский в форме терпеливо его слушал, кивая, но записей не делал, рацию он держал у самых губ, словно дожидаясь возможности заговорить. Я очень надеялась, что с молочником не случилось никакой беды. Он был приятный человек, работавший в предрассветные часы – между возвращением последних сов и подъемом первых жаворонков, – в молчании передвигаясь в своем сумрачном мире. Я не могла представить себе, что он наделал, чтобы возбудить интерес у такого количества полицейских. И «скорая» здесь.

Стекло передо мной запотело, я нетерпеливо переместилась на другую сторону окна, и этого движения оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Викерса. Он вышел из машины и, облокотившись на открытую дверцу, заговорил с Блейком. Когда я шевельнулась, наши глаза встретились. Вроде бы не отреагировав, он продолжал беседовать, но взгляда не отвел. Блейк метнул взгляд поверх его плеча, такой быстрый и будничный, что это показалось оскорбительным, затем отвернулся и кивнул. Я поняла: мне не дадут спокойно наблюдать за развитием событий. С усилием оторвавшись от пристальных голубых глаз Викерса, я пошла к гардеробу за одеждой. Мне хотелось сойти вниз, прежде чем в дверь позвонят и разбудят маму – у них достаточно проблем и без истерик по поводу полиции перед домом.

Я вытащила из гардероба «угги» и надела, заправив в них штанины пижамы, затем нашла флисовую куртку и натянула через голову, не расстегивая «молнию». Собравшимся внизу мужчинам было, судя по их движениям, холодно: разговаривая, они потирали руки, и в свете автомобильных фар я видела, как изо рта у них шел пар. Требовалось утеплиться.

На отпирание двери я потратила целую вечность: возилась с ключами и упирающимися задвижками. Сражаясь с ними, я ругалась себе под нос. Снаружи маячил знакомый силуэт, и я вопреки всему надеялась, что Блейк поймет – я пытаюсь открыть дверь, и нет нужды звонить или пользоваться дверным молотком, в противном случае мама точно проснется… Последний засов глухо стукнул, и дверь открылась. Профессиональное выражение лица Блейка на долю секунды сменилось веселым, когда он увидел мои пижамные штаны, разрисованные коровами.

– Милый наряд.

– Я не ожидала гостей. Что происходит? Что случилось?

– Нам позвонили… – начал он и раздраженно умолк, когда я шикнула на него. – В чем дело?

– Я не хочу, чтобы мама знала о вашем присутствии.

Мрачно на меня посмотрев, Блейк вынул из замка ключи от входной двери, затем схватил меня за руку и вытащил из дома. Дверь захлопнулась. Я поплелась за ним по дорожке, внезапно смутившись от сознания того, сколько народу стоит вокруг и наблюдает за нами. Когда мы дошли до садовой калитки, я сказала:

– Это достаточно далеко. И, если не трудно, верни мне ключи.

– Хорошо. – Он опустил их мне на ладонь, и я, зажав ключи в кулаке, засунула руку в карман, подальше от посторонних глаз. – Я объясню тебе, почему мы здесь, если ты расскажешь, что делал твой дружок Джефф в этих краях. Живет он не близко, однако именно здесь мы нашли его среди ночи. С тобой это, случайно, не связано?

Я была унижена.

– Он причинил какие-то неприятности, да? Я думала, он успокоится и поедет домой.

Что-то промелькнуло в глазах Блейка, и его лицо сделалось совсем неподвижным: на нем застыло то холодно-любопытствующее выражение, которое я определила как бесстрастное.

– Значит, он был здесь, чтобы повидаться с тобой.

Я поежилась.

– Он приехал. Я этого не хотела… в смысле, я не знала, что он собирается, и не впустила его.

Блейк ждал, ничего не говоря. Я закусила губу.

– Он привез цветы. Довольно большой букет. Я… я не захотела его взять.

– Это не те цветы, часом?

Они покоились посреди садика перед домом, куда закинул их Джефф, превратившись в непривлекательную связку поломанных стеблей и смятых лепестков. Целлофановую обертку усеяли капельки конденсата.

– Послушай, я не хочу, чтобы у Джеффа были неприятности, – сказала я и с удивлением поняла, что не кривлю душой. – Вчера вечером он немного переусердствовал. Уверена, ничего плохого он в виду не имел. Он был немного раздосадован, что я не… что я не…

– Ответила взаимностью, – подсказал Блейк.

– Спасибо. Да. И поэтому я оставила его здесь, чтобы он успокоился.

– Ясно. В какое время?

– Может, в половине одиннадцатого? – Наморщив лоб, я вспоминала. – Он позвонил в дверь уже после десяти, а затем мы немного поговорили. Я не могла от него отвязаться.

– И ты не впускала его в свой дом.

– Я даже дверную цепочку не сняла, – просто ответила я. – У него было странное настроение.

– Он тебя напугал?

Я посмотрела на Блейка и вдруг поняла: он злится… в ярости, но не на меня.

– Ну… да. Не знаю, были у меня основания пугаться или нет, но вся ситуация с Джеффом… немного вышла из-под контроля. Отказа он не принимает. – Я почувствовала, что смаргиваю слезы, и замолчала, собирая остатки самообладания. – Ты скажи мне: что он натворил?

В этот момент сзади из «скорой» выпрыгнул парамедик, захлопнул дверь и поспешно сел за руль. Совершив компетентно-экономный разворот, он выехал из Керзон-клоуз, по-прежнему переливаясь огнями, за ним последовала одна из полицейских машин, тоже с мигалкой. Когда звук двигателей удалился в направлении главной дороги, я услышала, как завыли сирены. Может, мне показалось, но на лице Блейка отразилось сочувствие. Не успев заговорить, он поднял глаза и вытянулся с нейтральным выражением лица.

– Приветствую вас, шеф. Сара как раз рассказывала о мистере Тернбулле.

Я повернулась. Вблизи Викерс оказался очень похож на черепаху, морщинистую и древнюю.

– Плохи дела, – сказал он. – Вы что-нибудь слышали, Сара? Что-нибудь необычное?

Я покачала головой и обхватила себя руками – мне вдруг стало холодно.

– А что такое? Что я должна была слышать?

Полицейские обменялись взглядами, и заговорил в итоге Блейк по молчаливому приказу Викерса:

– От Гарри Джонса, местного молочника, поступил звонок около, – он сверился с часами, – сорока пяти минут назад. Он кое-что нашел.

Вместо дальнейших объяснений Блейк взял меня за руку и повел вперед, и на сей раз я не сопротивлялась, а вышла за калитку на улицу. Слева от меня стояла машина Джеффа, двумя колесами на тротуаре, багажником ко мне. Правая шина была изрезана и клочьями истрепанной резины лежала на дороге. Заднее стекло покрылось паутиной трещин, осколки блестели и на дороге. В ужасе я схватилась за горло. На подгибающихся ногах я сделала еще несколько шагов. Отсюда я увидела темноту и пустоту на месте бокового стекла: оно было разнесено вдребезги, из рамы торчали острые зубцы.

– Но зачем Джеффу крушить свою машину? – спросила я, все еще не понимая.

– Он этого не делал. Ваш молочник нашел его на переднем сиденье. Тот, кто разбил машину, боюсь, сделал то же самое и с ним.

– Что? – Сердце забухало у меня в груди, в горле пересохло так, будто его сдавили. Я повернулась к полицейским. – Он не…

– Не умер, нет. – Викерс выдавил эти слова хриплым, усталым голосом. – Но состояние у него неважное, моя дорогая.

– Ранения головы, – объяснил Блейк. – Впечатление такое, будто напавший ударил его с близкого расстояния каким-то тупым предметом, очень жестоко. Вы видите, какие повреждения он нанес его автомобилю.

Я видела и не могла представить, как можно было выжить после такого нападения.

Словно читая мои мысли, Викерс кивнул в сторону машины.

– То, что он находился внутри, возможно, спасло ему жизнь. Рама защитила его от самых страшных ударов. Понимаете, замкнутое пространство. Нет места, чтобы как следует размахнуться.

Он изобразил удар, и желудок у меня сжался. Я покачнулась, спина покрылась потом, под грудью защекотало. Руки и ноги стали ледяными, голова закружилась. Я закрыла глаза, отгораживаясь от увиденного, как будто можно было избавиться от него, если не смотреть. Тьма подступила так близко, оказалось так легко скользнуть в нее, подальше от всего. Чьи-то руки, я знала – это Блейк, взяли меня за плечи и крепко сжали.

– Расслабьтесь. Вдохните поглубже.

С закрытыми глазами я несколько раз набрала полные легкие чистого ночного воздуха, смутно ощущая, как Блейк разворачивает меня прочь от автомобиля, прочь от участка земли, блестевшего от черноватой жидкости, жидкости, которая, теперь я это поняла, была кровью. Подведя меня к садовой стене, он нажал мне на плечи и усадил на нее, поддерживая до тех пор, пока я не отмахнулась от него и не заверила, что не упаду.

Как в тумане я слышала его объяснения Викерсу: Джефф приехал на Керзон-клоуз повидаться со мной, но после половины одиннадцатого я его не видела. Между двумя детективами повисло молчание. Я почти слышала, как работает мозг Викерса.

– Хорошо, – произнес в итоге Викерс. – Значит, наш приятель приехал сюда, но получил от ворот поворот с пожеланием отправляться домой. Однако далеко он не ушел. Почему?

Я оправилась настолько, что смогла заговорить.

– Он сказал, что хочет немного здесь побыть. Он сказал… он сказал, что тут ошиваются какие-то странные личности.

– Он именно так и сказал? – быстро спросил Викерс.

Я кивнула.

– Что он имел в виду? – в недоумении обратился с вопросом Викерс, в основном к самому себе. – Может, он что-то видел?

– Может, он просто искал пред лог поболтаться рядом, – заметил Блейк.

Я почувствовала, что краснею.

– И мне так кажется. Я подумала, ему просто нужно успокоиться перед возвращением домой. Он курил, когда я выглянула в окно.

Викерс провел по лицу ладонями, которые сухо зашуршали по начавшей проступать у него на подбородке щетине.

– Стало быть, парень взвинчен и раздосадован, не знает, что делать дальше, и решает слегка остыть тут поблизости.

– Думаю, отчасти он хотел показать мне, будто не собирается уезжать только потому, что я попросила его об этом.

Викерс кивнул.

– Более чем вероятно. Итак, он сидит здесь, никого не трогает, насколько мы знаем, – ты проверишь в округе, как только удобно будет ходить по домам, хорошо, Блейк? Просто спрашивай, не слышал ли кто-нибудь нечто странное среди ночи. Хотя этот дом – ближайший к месту происшествия. – Он посмотрел на меня. – Это ваша комната там, по фасаду? Что ж, если вы ничего не слышали, то, интересно, кто бы тогда мог услышать. На этой улице нет только что родивших матерей, а?

Я покачала головой, невольно изумившись, и на лице Викерса отразилось разочарование.

– Они самые лучшие свидетели в мире. Бодрствуют в самое неподходящее время – им нечего делать, кроме как кормить своих малышей и смотреть в окно. Кормящие матери и пенсионеры – две мои любимые категории свидетелей.

Какая-то мысль не давала мне покоя. Я посмотрела на коробки и пакеты у дороги и нахмурилась.

– Что такое? – спросил Блейк, внимательно за мной наблюдавший.

– Ничего… просто этим утром должны собирать благотворительную помощь. Мне показалось, будто я слышала их, они переговаривались. Я была в каком-то полусне… не знаю точно, в котором часу. Но для их прихода, наверное, слишком рано, не так ли? – Я рассеянно посмотрела на свое запястье только для того, чтобы увидеть – часы я не надела. Я подняла глаза и увидела, как Блейк и Викерс обмениваются многозначительными взглядами. – Вы думаете, что… я слышала это, да?

Никто мне не ответил, вынудив прийти к самостоятельному заключению.

– О Боже.

Блейк кашлянул.

– Если вы не против, сэр, я переговорю с нашими в форме, Нужно организовать эвакуацию машины.

– Нельзя оставлять ее здесь, – кивнул Викерс. – Однако сделайте там снимки по максимуму, прежде чем ее уберут… проследи, чтобы эксперты серьезно отнеслись к данному делу. В любом случае это покушение на убийство.

Я перевела взгляд с него на Энди Блейка, прочитав на их лицах то, чего никто из них не произнес вслух. Они планировали вести это как расследование убийства. Что означало высокую вероятность смерти Джеффа.

Блейк перешел дорогу, направляясь к одному из все еще остававшихся там полицейских автомобилей, и двое сидевших в машине высунулись наружу, чтобы поговорить с ним. Я наблюдала, как они переговариваются и перебрасываются шутками, пока Викерс продолжал, роняя сухие как пыль слова, скорее для себя, чем для меня.

– Значит, он сидел там среди ночи. Возможно, немного прогулялся вокруг, чтобы поостыть после вашей небольшой размолвки. Был он смущен? Думаю, да. Свалял дурака перед девушкой, которая ему нравится, и теперь приходил в себя. Он водил «гольф». Приятный маленький автомобиль, но, желая отобрать машину, на владельцев «гольфа» не нападают. «Мерс», «ягуар», может, «БМВ», но не маленький «фольксваген». Кроме того, если хочешь забрать машину, не станешь нападать на человека, когда он в ней сидит. Кровь и все такое в салоне. Кто захочет ехать в такой грязи? Ты вытаскиваешь водителя на дорогу, наносишь ему несколько ударов, чтобы он лежал и не мешал тебе, а затем уезжаешь – в лучшем виде.

Викерс вздохнул, сосредоточив взгляд на багажнике машины. Было понятно, что видит он не покалеченный автомобиль, а тот, который несколько часов назад стоял здесь, припаркованный у тротуара, – идеальный, тщательно ухоженный, чистый и сияющий.

– Я подхожу, готовый к экзекуции, – тихо сказал он. – Я принимаюсь с водителя, верно? Мешаю ему отъехать. Открываю дверь и начинаю наносить удары. Он отвечает, а может, у него не было возможности, но он соскальзывает к пассажирскому сиденью и я больше не могу размахнуться под нужным углом. Я считаю, водитель получил достаточно, но по-прежнему зол. Я не удовлетворен. Однако остается еще автомобиль. Я могу выместить свои чувства на нем. Поэтому разбиваю окна со своей стороны и перехожу к заднему стеклу. Отличная большая цель. Затем достаю нож и пропарываю шины. Но по какой-то причине я не могу зайти с левой стороны. Почему же?

– Недостаточно места? – высказала я предположение. Живая изгородь соседей нуждалась в стрижке, листья нависали над дорожкой. Между стоявшей машиной и разросшимися кустами и пройти-то трудно.

Викерс нахмурился.

– Может быть. Но может быть, мне не нужен автомобиль с той стороны. Я смотрел на него справа – может, даже разглядывал его. Я сосредоточился на нем. В моем сознании он неразрывно связан с человеком, на которого я нападаю. – Он обернулся, чтобы посмотреть на дома через дорогу, обращенные фасадами в нашу сторону. – Можно подумать, там кто-то наблюдал. Интересно: может, кто-то из ваших соседей видел слоняющегося здесь странного типа.

Я посмотрела в том же направлении – садики перед домами внезапно предстали как потенциальные укрытия, и я вновь почувствовала покалывание в затылке, которое ощущала все эти дни, и вдруг поняла: за мной наблюдают. Я подумала, не сказать ли об этом Викерсу. Однако тут же засомневалась, не схожу ли с ума.

Не успела я заговорить, как Викерс продолжил:

– Но о чем это место преступления точно мне говорит, так это о том, что напавший знал свою жертву и имел представление, как много значит для него машина. Поэтому мы спросим мистера Тернбулла о его друзьях, когда он будет в состоянии с нами поговорить. – Тон детектива выдал, о чем он думал на самом деле: «Если он будет в состоянии с нами поговорить».

Джефф всегда заботился о своем автомобиле. Приводил его в порядок, прежде чем сесть за руль, смахивал сухие листья и прутики из-под дворников, проверял передний и задний бамперы на предмет вмятин.

– Машина находилась в отличном состоянии. Можно было догадаться, что он ее любил, – медленно произнесла я. – Для этого нет необходимости знать его.

– Но нужно было знать о нем нечто такое, что заставило так на него наброситься. Как вы не понимаете? – возразил Викерс. – Я насмотрелся на разные виды проявления насилия, и все в этой сцене говорит об открытых чувствах. – Он снова посмотрел на машину, упершись руками в бока, и покачал головой. – Хотелось бы мне знать, как это связано.

– Связано? С чем связано?

Викерс посмотрел на меня.

– Вам не кажется, будто это связано с тем, что случилось с бедной маленькой Дженни Шеферд? А зачем, по-вашему, мы здесь с Блейком?

– Но я не понимаю… – начала я. Он положил ладонь мне на руку.

– Сара, взгляните на факты. У нас мертвая девочка. Этот мужчина ее знал, был одним из ее учителей, он оказывается далеко от своего дома, на улице, которая, если смотреть по прямой, совсем рядом с местом, где жила Дженни. Его едва не убил неизвестный человек или люди. Дженни погибла насильственной смертью. Слишком много совпадений, чтобы я их проигнорировал. Всё происходящее в этом пригороде, всё может иметь какое-то отношение к убийству Дженни. У меня на руках два очень жестоких преступления, которые выходят далеко за рамки обычного уровня преступности в этом районе. Если я разделю их, то, вероятно, достигну какого-то прогресса тут и там; возможно даже, мне посчастливится наткнуться на свидетеля либо мой убийца будет ждать случая сознаться. Маловероятно, но такое бывает. Если я буду вести эти дела по отдельности, то придется ждать прорыва, который может так никогда и не наступить ни в одном из них. Но объединив их, я получу возможность выстраивать варианты, понимаете? Точки совпадений. Это как в алгебре: вам нужны два уравнения, чтобы решить задачу. – Лицо старшего инспектора светилось воодушевлением: он действительно любил то, чем занимался. На мгновение он увел меня в сторону сравнением с алгеброй, мой разум отвлекся на воспоминание о том, как мне когда-то сказали, что у меня нет математических способностей, совсем никаких…

Викерс продолжал:

– Однако пусть вам не кажется, будто я решил, что убивший Дженни виновен и в этом преступлении. Это возможно, но нуждается в проверке, однако, понимаете, я на этом не зацикливаюсь. Есть то, что объединяет эти два преступления, они чем-то связаны, Сара. Возможно, мотивом.

Я поймала брошенный искоса взгляд этих острых глаз и, как примерная ученица, выдвинула предположение:

– Месть?

– Правильно. – Он широко улыбнулся мне, как добрый дядюшка. – Наш парень Джефф мог по самые уши завязнуть в том, что случилось с Дженни, и не нужно быть гением, чтобы это понять. Как я слышал, он парень не промах. Мы знаем, Дженни с кем-то спала, а у него, без сомнения, была возможность с ней познакомиться, сказать ей, будто она особенная, заставить ее делать все, что он ни попросит. Не в первый раз учитель воспользовался бы своим положением, не так ли?

– Но это не совпадает с тем, что Дженни сказала Рейчел, – возразила я. – Или с фотографией, которую она ей показывала.

– Из того, что нам сказала Рейчел, – осторожно проговорил он, – я не всему верю. Дженни могла ей солгать, чтобы сбить со следа. И Рейчел скорее всего была не совсем правдива, даже теперь. Кто-то, вероятно, пытался увести нас в сторону. Мы не нашли ни этой фотографии, ни чего-то другого, что доказывало бы искренность Рейчел.

Я не могла поверить, будто Джефф спал с Дженни – это не по его части, – но знала, что старший инспектор прислушается ко мне не больше, чем к Рейчел.

– Дженни оказалась беременна. Вы можете сделать анализ ДНК, чтобы узнать, от кого?

– Не волнуйтесь, сделаем. Но пройдет какое-то время, пока мы получим результаты. И потом, сейчас вопрос состоит не в том, был или не был Джефф Тернбулл виновен в растлении Дженни Шеферд, а в том, могли кто-нибудь посчитать его виновным. Кто-то сложил два и два. Может, у него чуть больше информации, чем у нас. Не исключено, что это просто подозрение. Но как бы то ни было, этот человек желает как-то поквитаться за Дженни и не готов ждать, пока с этим разберется полиция.

Перед моим мысленным взором встал Майкл Шеферд, человек, преображенный горем, человек с тьмой в глазах, и я поняла: Викерс видит то же самое. Воображаю себе взрывную силу, которая могла вырваться на свободу, если бы это сочетание гнева, чувства вины и подозрений обрело цель.

– Энди, – сказал Викерс, кивнув в сторону Блейка, – пообщайся в свое время с заинтересованными сторонами. Мы не можем разбудить их среди ночи без каких-либо улик, но поговорить стоит, как вы думаете?

Я видела: все идеально сходится, – но по-прежнему была настроена скептически. Я никогда, ни за что в жизни не поверила бы, будто Джефф способен к растлению ребенка, и не только из-за его упорного ухаживания за мной. Это просто не соответствовало тому, что я о нем знала, его пылкому интересу к женщинам, а не к девочкам. Мне с трудом верилось в его способность совершить насилие и тем более убить. С другой стороны, несколько часов назад я видела его возбужденным и не могла отделаться от охвативших меня сомнений. Я не знала точно, на что был способен Джефф. Мне пришлось согласиться: в чем-то он провинился, ведь не случайно ему проломили череп?

Я и сама чувствовала себя виноватой. Я предполагала, что Викерсу неплохо было бы узнать о другом инциденте с применением насилия – о нападении на меня. Я не обладала его верой в силу совпадений, но это стало бы еще одной частью картины, которую он создавал. Однако не успела я открыть рот, чтобы рассказать об этом, как слова умерли, оставшись непроизнесенными. Первое и главное: мои причины не сообщать об этом все еще никуда не делись. Второе: он мог не понять этих причин. И третье: я по-прежнему не привязывала этот случай к данному делу. Если бы я оказалась права и именно Джефф был тем, кто на меня напал, что ж, теперь он выбыл из игры. Мне не придется волноваться на его счет, пока он в больнице.

Но самая главная причина, побудившая меня ничего не говорить Викерсу, оказалась более основательной: я ему не доверяла. И была абсолютно уверена, что и он не доверяет мне. Цеплялся ли он за смущение, которое я испытывала в связи с Джеффом, или у него имелись какие-то свои собственные соображения, но впервые в том, что он мне говорил, чувствовалась резкость. И мысль об этом заставила меня соблюдать осторожность. Я с трудом вернулась в настоящее, к реальности озябших ног и до ужаса одолевающей зевоты, и приготовилась потягаться умственными способностями с этим полицейским.

Викерс отдохнул, помолчав, но теперь он снова повернулся ко мне, блестя своими все подмечающими глазами.

– Если бы вам стало известно нечто относящееся к делу в свете сказанного мной – в смысле, если бы вы знали, будто есть связи, о которых мне следует знать, – вы сообщили бы мне, не так ли?

– Но ведь вы опускаете нечто очевидное, – скованно проговорила я, осознавая, что Викерс подталкивает меня в этом направлении, и если я уклонюсь от упоминания об этом, то вызову гораздо больше подозрений, чем ликвидирую. – Ведь я тоже знала Дженни. Учила ее. Я нашла ее тело. И все это, – я махнула рукой в сторону машины, не желая вдумываться, что это может означать, – случилось у моего порога. Поэтому я нахожусь в самом центре ваших совпадений, вам не кажется?

Викерс тонко усмехнулся, и я с грустью убедилась в правоте своих подозрений. Но он мне нравился… Я собрала все имеющиеся у меня способности к логике.

– Мне, однако, кажется, что в ваших рассуждениях есть ошибка.

Он поднял брови.

– Это не имеет ко мне никакого отношения. Мне ничего не известно о случившемся с каждым из них. – В моем голосе появилась легкая, едва уловимая нотка усталости. – Иногда бывают просто совпадения. Почему должна быть связь между двумя этими событиями? – Или даже тремя? Я еще больше утвердилась в правильности своего поступка, не дав в руки Викерсу это скромное оружие.

– Связь не обязательно должна быть, но пока я собираюсь допустить ее существование. Ваше нежелание или неспособность ее увидеть отнюдь не означает, что вы не знаете ничего, возможно, представляющего для меня интерес. Два подобных преступления – два жестоких нападения… разумеется, я собираюсь обнаружить связь.

– Я думаю, вы ищете схему, которой нет, поскольку прежде всего понятия не имеете, что случилось с Дженни. Добавьте это в ваше уравнение.

– У нас несколько линий поиска. В настоящее время мы не имеем права обсуждать их с представителями общественности, но данное расследование ведется очень активно.

– А с виду не скажешь, – ядовито заметила я. – Впечатление такое, будто у вас нет ни идей, ни доказательств и вы пытаетесь построить какие-то гипотезы, над которыми работаете с момента обнаружения тела Дженни. Я знаю, как работает полиция. Когда у вас нет доказательств, вы начинаете заниматься творчеством. – Мне вспомнилось лицо моего несчастного отца, с которым снова и снова беседовали. Облако подозрительности, окутавшее нашу семью… если бы полицейский, который вел расследование, постарался, оно могло быть развеяно. Я опять заговорила, негромко, со страстью: – Даже не думайте, что я намекаю на себя. Я никак с этим не связана и не понимаю, почему обстоятельства складываются так, что заставляют вас думать, будто я имею к этому отношение. Я знаю только одно: я с самого начала старалась оказать как можно больше помощи. Мне неизвестно, почему это случилось с Джеффом или почему убили Дженни, но если бы я располагала хоть какими-нибудь сведениями, то давно сообщила их вам.

– Посмотрим, – произнес Викерс, холодно глядя на меня. – Посмотрим.

– Вы закончили со мной?

– Пока да. Но вы еще можете нам понадобиться. – Викерс зашагал к автомобилю Блейка. – Не уезжайте никуда надолго, хорошо?

Я гордо проследовала к своему дому. Зеркало в прихожей отразило мои побелевшие от ярости глаза и растрепанные волосы. Губы оказались сжаты в тонкую линию, и я расслабила их только усилием воли. Я догадывалась о намерении Викерса вывести меня из равновесия, и это ему удалось. Но еще я понимала, что не знаю ничего полезного для него. Нападение на меня уводило в сторону, но теперь я не могла сказать ему о нем – ведь у меня уже было предостаточно времени это сделать. А значит, я скрыла от полиции, возможно, нечто важное и чувствовала себя из-за этого виноватой и выглядела виновной. Если я не поостерегусь, все может закончиться самым печальным образом.

Единственное, о чем мне вспоминать не хотелось, – это Джефф, но едва я себе в этом призналась, как не могла уже думать ни о чем другом. Я посмотрела на часы в кухне – почти пять – и отказалась от мысли вернуться в постель. Налив себе кружку чаю, я стала медленно, один за другим, перебирать факты. Джефф в больнице. Это плохо. Очень плохо. У него травмы головы. При этой мысли меня замутило. Он может умереть. Может и выжить, но вряд ли. У него перспектива навсегда быть скомпрометированным. Однако не исключено, что он полностью поправится. Мне хотелось верить, будто последнее наиболее вероятно, но я сомневалась. О Джеффе Блейк и Викерс говорили с мрачным видом. Я добавила себе молока и размешала, уже не уверенная, хочу ли выпить этот чай, но обязанная сделать это. Неужели они пытались заставить меня почувствовать себя виноватой, чтобы я рассказала им все, о чем мне стало известно?

Я сидела за кухонным столом и следила за вьющимся над кружкой паром. Ирония состояла в том, что я, несмотря на мою яростную отповедь Викерсу, оказалась расположена с ним согласиться. Я действительно чувствовала себя виноватой. Если бы я была немного благосклонней к Джеффу… если бы я действовала, исходя из ощущения, что кто-то за мной следит… если бы я попросила их расследовать, кто на меня напал… тогда все могло бы быть по-другому. Хотя я и не старалась туда попасть, но каким-то образом очутилась в центре всего. Неплохо бы понять почему.

1993 год

Через десять месяцев после исчезновения

Солнечным апрельским вечером на лужайке копается черный дрозд. Я сижу на крыльце и шевелю пальцами внутри туфель. Правила предельно ясны: мне разрешено сидеть там, но не покидать садик перед домом. Если со мной кто-то заговорит, я должна уйти в дом и позвать маму. Настроенная против людей, я сделалась очень застенчивой.

Дрозд – красивая блестящая птица с круглыми янтарно-красными глазами, не мигая таращится на меня, разгуливая по лужайке и ковыряясь в траве в поисках клочков мха. Он сооружает гнездо в кустах остролиста по соседству, таская полный клюв материалов туда, где его бурая подружка руководит строительством. Она без устали поет, подбадривая его. Заслонив глаза, я пытаюсь разглядеть ее в ветвях, и в этот момент кто-то со мной здоровается. Дрозд взмывает с лужайки вверх, испуганно хлопая крыльями. Я вскакиваю, готовая бежать в дом, но мужчина, стоящий в конце подъездной дорожки, кажется приветливым. На поводке у него собака, рыжий сеттер, и пес возбужденно приподнимается на задние лапы, виляя хвостом.