Текст книги "Пропавшие"

Автор книги: Джейн Кейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Обожаю их. – Он начал читать не отрываясь. – Они великолепны.

– А ты… хорошо разбираешься в компьютерах? – Я даже не знала, о чем спросить.

– Да, – скорее буднично, чем хвастливо ответил Пол. – Я сам себе собрал компьютер. Поставил собственную операционную систему… ну, она базируется на «Линуксе», но я привнес туда кое-что свое. Я хочу заниматься компьютерами. – Он на мгновение оторвался от книги, глаза его возбужденно блестели. – Я и сейчас это делаю.

– Что ты хочешь сказать?

Он пожал плечами.

– Это же Интернет, правильно? Никто не знает, что мне всего двенадцать лет. Я кое-что тестирую для людей, экспериментирую. Оформляю веб-сайты для пользователей. Занимаюсь разными вещами. У меня друг в Индии, он там учится в университете. Мы пытаемся решить одно уравнение, за которое никто никогда не брался.

Я ошибалась, думая, будто он здесь как в западне. Пока есть выход в Интернет, он может бывать где угодно, встречаться с кем угодно, оставаясь самим собой, не опасаясь предвзятости.

– Откуда ты берешь эти книги?

– В основном через Интернет. Можно найти и подержанные – они не такие дорогие. Иногда я заказываю книги в библиотеке, и Дэнни берет их для меня. Но это мне меньше нравится. Нельзя держать их сколько хочешь. Это действует на нервы.

– Дэнни тоже увлекается компьютерами?

Пол покачал головой.

– Он в них не врубается. Дэнни хорошо разбирается в механике – в машинах и всяком таком. Пользоваться компьютерами ему нравится, но он их не любит.

Было ясно как день: Пол жалеет брата. Я тоже слабо представляла себе, как действуют компьютеры – мои познания ограничивались электронной почтой и покупками, – но мне не хотелось, чтобы Пол причислил меня к пользователям средней квалификации, каким оказался его брат. Мне важно было завоевать его доверие. Я начала надеяться, что смогу помочь Полу. Спасти его, направить по верному пути. Требовалось лишь немного его подбодрить.

– И значит, Дэнни уходит на работу, а ты остаешься здесь, правильно? – мягко спросила я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало никакой критики.

– Да. Мне больше не нужно выходить на улицу. В основном покупки я делаю по Интернету, с доставкой. Дэнни покупает недостающее из того, что нам нужно. Он за мной присматривает.

Присмотр тоже бывает разным. Дэнни обеспечивал своего брата крышей над головой и поддерживал его, когда тот ушел из школы. Очевидно, он поощрял мальчика в его изучении компьютеров и был ему в большей степени отцом, чем родной отец. Но на другой чаше весов лежал катастрофический набор веса, которому он никак не препятствовал. Полу позволили убежать от проблем в школе, а не научиться справляться с ними. Не идеальный подход.

Под моим взглядом Пол съел еще два печенья и ушел с головой в изучение оглавления книги. Наверное, несправедливо было критиковать Дэнни. За мягкой, расплывшейся внешностью Пола таилась определенная жесткость. Если он хотел есть, мог ли кто-то запретить ему это? Нет, как не сумела и я удержать свою мать от выпивки. Способен ли Дэнни лучше справиться со своим братом?

Опершись подбородком на руку, я наблюдала за читающим Полом. Должно быть, я немного сдвинулась, потому что локоть у меня скользнул по листку бумаги и толкнул стопку книг, которая с грохотом рухнула на пол. Вскочив со стула, я начала их собирать, разглаживая помятые страницы, и складывать в аккуратную стопку. С некоторым трудом Пол нагнулся и достал улетевшие под его стул несколько густо исписанных листов бумаги формата большего, чем А4. При этом он кряхтел как старик, и я от всей души пожалела о причине, вынудившей Пола искать утешения в еде. Нельзя было допускать, чтобы двенадцатилетний мальчик оказался почти не в состоянии нагнуться за листком бумаги.

Когда я наконец выпрямилась с пачкой книг и положила их на стол, то заметила местную газету, спрятанную под книгами. Под заголовком с именем Кэрол Шэпли был помещен отчет о смерти Дженни рядом с большой цветной фотографией девочки. Я передвинула газету в сторону, не желая класть книги на фотографию Дженни. Почему-то я посчитала это проявлением неуважения. Пол тоже разглядывал газету со странным выражением лица.

– Вы ее учили.

Я удивилась.

– Дженни? Да, верно. Откуда ты знаешь?

– Я помню ее по начальной школе. – При ближайшем рассмотрении глаза у него оказались не поросячьими, как мне почудилось, а темно-карими и довольно красивыми. Они почти терялись в двух складках кожи, тянувшихся к вискам, и я увидела, как вдоль этих складок скользнула влага. Он вытер их грязной ручищей. – Вы знаете, что случилось?

Я покачала головой.

– Полиция ведет расследование. Я уверена, они найдут того, кто это сделал.

Он метнул на меня взгляд, затем снова уставился на газету.

– Не могу поверить, что ее больше нет.

– Ты много с ней виделся? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Время от времени. Случалось, помогал ей с математикой, когда ей требовалось. Она была милая. Никогда не говорила мне гадостей. Она не обращала внимания на… на это. – Он указал на свое тело внезапно неловким жестом. Я прикусила губу, когда его лицо исказилось, он уронил голову на руки и плечи его затряслись. Я похлопала Пола по руке, желая успокоить. Через пару минут он поднял на меня глаза. Лицо у него раскраснелось и блестело от слез.

– Просто я… просто я скучаю по ней.

– Я тоже, – прошептала я, едва сдерживая слезы. – Я тоже.

Уходя, я посоветовала Полу делать что-нибудь еще, кроме как сидеть целый день за компьютером.

– Тебе следует подумать о возвращении в школу.

– В школе скукота.

– Школа – наилучшее для тебя место, – возразила я. – Жизнь не ограничивается компьютером. Когда в последний раз ты читал книгу не о математике или технике?

Он выразительно закатил глаза.

– Хорошо, учительница. Я прочту что-нибудь другое.

– Да уж постарайся.

Я помахала ему и пошла через дорогу, размышляя о том, какие романы ему могли бы понравиться, – я бы взяла их в школьной библиотеке. Мальчик он умный, это ясно, но ему нужно расширять кругозор. Я решила поговорить об этом с Дэнни. А затем я бы спросила о Чарли. Из всех разбитых жизней – Чарли, моей, Дэнни, даже маминой – жизнь Пола еще можно было склеить.

Запах дома Кинов и через несколько часов еще не выветрился из моей одежды и волос. Не особенно анализируя причину, я как одержимая занялась уборкой дома – вытирала пыль, пылесосила, подметала – по полной программе. Я вымыла ванную комнату и свою, но не тронула гостиную, где проводила дни мама, сидя перед телевизором, причем всякий раз, когда на дне стакана оставался глоток выпивки, стакан наполнялся словно по волшебству. Едва я просунула голову в дверь, мама ответила мне взглядом, который составил бы честь самой Медузе. И я убралась.

И только стоя на коленях и отдраивая плиту, я поняла – это реакция на грязный дом через дорогу, где все, к чему я прикасалась, было покрыто жирной пленкой, а все поверхности усыпаны крошками. Мне нестерпима стала мысль, что наш дом мог показаться постороннему человеку таким же – неопрятным, неухоженным, унылым. Я полила растения на кухонном подоконнике, хотя они были полумертвыми и совершенно некрасивыми. Окна у меня засверкали, пол засиял, а затхлость неподвижного воздуха сменилась химическим лимонным ароматом и не по сезону свежим ветерком с улицы. Я даже вытащила все из недр кухонных шкафов и протерла. Разная бытовая техника, которую я с трудом узнавала, не говоря уже о том, чтобы уметь ею пользоваться, выстроилась на рабочем столе, ощетинившись штепсельными вилками на свернутых шнурах. Я сомневалась, что любой из этих агрегатов прошел бы современный тест на безопасность; судя по их виду, они вспыхнули бы при одном включении в сеть. Я нашла блендеры, миксеры, даже прибор, в котором с изумлением опознала йогуртницу. Я не раздумывая сложила устаревшую технику в коробку. В почтовый ящик нам бросили листовку с просьбой о пожертвовании. Обходили наши дома рано утром в субботу и интересовались ненужной кухонной утварью. Эти вещи явно оказались ненужными. При всем желании я не могла представить себе человека, которому они подойдут, но так все же было лучше, чем просто выбросить их. В дальнем углу другого шкафа, за стопкой тарелок в розовых цветочках, которые я не помнила, так как на моей памяти мы никогда ими не пользовались, я обнаружила маленькую пластмассовую тарелочку и чашку с узором из клубники. Я села на пятки у открытой дверцы, вертя эти предметы в руках. Я не видела их много лет. До того как пойти в школу, я пользовалась только ими. В альбоме даже осталась фотография, где нас с мамой засняли в саду, мне тогда исполнилось три года. Я ела сандвич с моей особой тарелочки, а мама держала надо мной игрушечный зонтик, защищая от солнца. Это, должно быть, происходило в середине лета – на ней был полосатый сарафан на бретельках. Острое и яркое воспоминание о том, как я сидела на траве вместе с мамой. Любовь, снисходительность, забота, нежность – когда-то я ощущала это. Просто мое везение кончилось, когда с Чарли случилось несчастье.

Я сморгнула слезы. Меня почему-то до глубины души тронуло то, что мама сохранила тарелочку и чашку. Разумеется, она с одержимостью хранила в нашем доме множество вещей, но все было связано с Чарли – она пыталась сделать вид, будто со дня его исчезновения ничего не изменилось. Это же совсем другое. Это касалось меня. Более того, так могла поступить любая мать. Тонкая слабая нить, соединившая меня с женщиной, которую я никогда не знала, нечто, над чем мы вместе с ней посмеялись бы, сложись все иначе. Если бы все не разрушилось. Я со вздохом убрала тарелочку и чашку обратно в шкаф и продолжила свою работу.

Темнело, когда я закончила. Я отнесла коробку с ископаемыми электроприборами в конец дорожки, где сборщики пожертвований ее не пропустят. Я выпрямилась, и в этот момент хлопнула дверца автомобиля. С колотящимся сердцем я круто развернулась, абсолютно уверенная, что за спиной у меня кто-то стоит. Волна адреналина постепенно улеглась при виде пустой дороги, домов с глухими окнами, как на ложных фасадах в городках Дикого Запада. Никакого движения. Никто не заговорил. Прищурившись, я посмотрела налево и направо – не притаился ли кто-нибудь в тени, – затем направилась к дому. С крыльца я окинула взором окрестности, прежде чем запереться и закрыть дверь на задвижку, и почувствовала себя немного глупо, но, в конце концов, у меня еще не прошли синяки, свидетельствовавшие о моей последней демонстрации бездумной смелости. Отныне, решила я, ощущая угрозу, я буду реагировать соответственно. Игнорируя интуицию, можно и погибнуть.

Конечно, не имеет значения, сколько у вас на двери замков и засовов, если вам все равно придется открыть ее, когда кто-то позвонит у входа. Я это знала. И еще не успел затихнуть звонок, я поспешила к входной двери, хотя шел уже одиннадцатый час и я никого не ждала. Звук этот подействовал мне на нервы, и сердце заколотилось, когда я открыла дверь, но, сохраняя остатки осторожности, не сняла цепочку. В узкую щель я увидела огромный букет из лилий и роз, завернутый в блестящий целлофан и перевязанный завивающейся кольцами ленточкой флориста. Цветы заманчиво колыхались, скрывая от меня державшего их человека.

– Да? – произнесла я и почему-то не удивилась, а лишь по-прежнему разочаровалась, когда букет опустился и появилось лицо Джеффа.

– Не на такой прием я рассчитывал, но ничего. – Глаза у него возбужденно блестели, и он улыбался, словно известной только нам двоим шутке. – Я хотел преподнести тебе вот это.

Я холодно смотрела на него, нисколько не тронутая.

– Зачем?

– А должна быть причина?

– Чтобы ты купил мне цветы? Мне кажется, да.

Джефф вздохнул.

– Ну тогда – я увидел их и подумал, что они такие же красивые, как ты. – Он толкнул дверь, и цепочка звякнула. Он нахмурился. – Ты не собираешься открыть дверь нормально?

– Я, пожалуй, оставлю ее как есть, – ответила я, борясь с желанием захлопнуть дверь, прищемив ему руку.

Джефф натянуто рассмеялся.

– Что ж, цветы в эту щель не пролезут, Сара. Если только ты не скажешь, чтобы я просовывал их по одному.

– Пожалуйста, не надо. Послушай, Джефф. Я не хочу выглядеть неблагодарной, но мне действительно не нужны никакие цветы.

– Цветы никому не нужны, Сара. Однако людям нравится их иметь.

Я взялась за задвижку, стараясь говорить твердо.

– Но не мне.

– Это слишком плохо. Тогда цветов у тебя не будет.

И не успела я ничего сказать, как он швырнул весь букет через плечо. Я услышала, как они упали на землю позади Джеффа. Открыв рот с намерением что-нибудь произнести, я от удивления закрыла его.

Освободившись от ноши, Джефф прислонился к дверному косяку. Не успела я отреагировать, как он просунул в дверь руку и провел ладонью по моему бедру, притягивая меня к себе.

– Оригинально, но если ты хочешь играть таким образом, ладно…

Я проворно отступила, оказавшись вне досягаемости.

– Я не хочу «играть» никаким образом. Какого черта ты делаешь?

Он снова толкнул дверь, сильно. Покраснел.

– Бога ради, я всего лишь проявляю дружеские чувства, вот и все. Почему ты ведешь себя так, будто я тебя пугаю?

– Может, потому, что чувствую себя напуганной?

– Я хотел подарить тебе цветы, – продолжал он, словно я ничего и не говорила. – Всего лишь букет цветов. Нечего так ломаться. Ты сказала, что хочешь, чтобы мы были друзьями. Ты сама это сказала. Это не очень по-дружески, Сара.

– Возможно, я ошиблась насчет дружеских отношений. – У меня все внутри оборвалось, когда я осознала, что вежливым поведением не отделаюсь от Джеффа и его приставаний. Я пыталась его игнорировать. Пробовала быть дружелюбной, но твердой. Настало время резкости. – Прости, если я ввела тебя в заблуждение насчет своих чувств, Джефф. Ты просто меня не интересуешь. Ты мне даже не нравишься, если честно. Мне кажется, тебе следует оставить меня в покое. – Вряд ли мои слова можно было истолковать превратно.

Он закусил губу, а затем ударил в дверную коробку с такой силой, что, наверное, ушиб руку, но, похоже, этого не заметил. Я отступила к подножию лестницы и ухватилась за стойку перил; сердце трепетало у меня в груди.

– Ты всегда думаешь только о себе, не так ли? Никогда о том, чего хочу я.

– Всегда о том, чего хочешь ты! Ты не слушаешь. Я никогда не поощряла твоих чувств ко мне. Я никогда не стану встречаться с коллегой. И даже если бы ты не работал в этой школе, ты никогда меня не заинтересовал бы. У нас нет ничего общего. – Я покачала головой. – Бога ради, Джефф, ты ведь даже не знаешь меня.

– Потому что каждый раз, когда я пытаюсь к тебе приблизиться, ты убегаешь. – Он вздохнул. – Просто перестань противиться, Сара. Почему бы тебе не подпустить меня поближе? Это оттого, что ты боишься моего общества? Боишься на самом деле что-нибудь для разнообразия почувствовать? – Голос его зазвучал ниже. – Я знаю, что вся эта игра в Снежную королеву – притворство. Я мог бы сделать тебя счастливой. Я знаю, что нравится женщинам. Я мог бы научить тебя любить себя и свое тело так, как это делаю я.

Я ничего не могла с собой поделать и рассмеялась.

– Ты что, правда, считаешь меня фригидной потому, что я не хочу с тобой спать?

– Ну а в чем тогда проблема? – В голосе его звучала обида. Он искренне не понимал, почему я не нахожу его привлекательным.

– Ты мне не нравишься. Ты не в моем вкусе. И честно говоря, я тебе не доверяю.

– Прелестно, что и говорить. Очаровательно. И что я, по-твоему, должен чувствовать? Я так стараюсь тебе понравиться, прилагаю все усилия, чтобы быть с тобой, и ничего не получаю взамен. Ты всегда мне нравилась, Сара, хотя иногда ты можешь быть самодовольной стервой, но, откровенно говоря, с меня довольно.

Я сложила руки на груди. Возможно, он в конце концов дошел до переломной точки. Я с радостью оставила бы за ним последнее слово, если бы оно было тем самым, которое хотела услышать на эту тему.

– Ты, видимо, считаешь, что я веду себя нагло. Что ж, отлично. Я не удивлен. – Несколько секунд он ходил взад-вперед по крыльцу. – Я знал, что тебя расстроила смерть этой девочки, и решил помочь тебе прийти в себя, Сара. Если бы только ты позволила помочь тебе…

– Я не нуждаюсь в твоей помощи, Джефф, – спокойно сказала я.

Он ткнул в мою сторону пальцем в щель между приоткрытой дверью и косяком.

– Нет, ты не знаешь, что нуждаешься в ней, а я знаю. Я не собираюсь бросать тебя на произвол судьбы в этой истории, даже если ты и хочешь этого.

Я села на нижнюю ступеньку лестницы и подперла голову руками.

– Почему ты не хочешь оставить меня в покое?

– Потому что я переживаю за тебя, Сара.

Он не за меня переживал. Он переживал, как бы поставить галочку около моего имени в своем списочке. В нем жил дух соперничества, и он терпеть не мог проигрывать – дело было только в этом. Мне стало противно на него смотреть.

Он похлопал по двери.

– Не могла бы ты открыть ее по-настоящему, а? Мне лучше поговорить с тобой в нормальной обстановке.

– Я так не думаю. Я действительно устала, Джефф. Может, поедешь домой?

– Да ладно тебе, впусти меня. Что мне сказать, чтобы убедить тебя?

– Не в этом дело, – сказала я, желая только одного: чтобы он ушел. – Мне просто нужно время для себя. Ты… э-э… дал мне богатую пищу для размышлений.

Он кивнул:

– Согласен. Да, это справедливо.

– Значит, ты поедешь домой?

– Да. Через какое-то время.

– Через какое-то время?

Он махнул рукой назад.

– Хочу немного тут поболтаться. Убедиться в твоей безопасности. У меня такое чувство, что за тобой нужно присмотреть. Мне нравится твоя цепочка на двери, она такая хорошая и надежная. Вокруг столько странных личностей. Ты очень уязвима, Сара, ты осознаешь это? Живя тут только с мамой?

Я нахмурилась, пытаясь понять смену его настроения, гадая, не пытается ли Джефф меня напугать. И хотя я не подала виду, но все же насторожилась. Наши препирательства его взвинтили, я от него не отделалась, и это не вызывало оптимизма, я не доверяла ему, и снова у меня возникло подозрение, что два дня назад на подъездной дорожке мог быть именно он. Я выдавила смешок.

– Я не чувствую себя уязвимой. А вот усталость ощущаю. Я собираюсь ложиться спать, Джефф. Пожалуйста, не задерживайся здесь надолго.

– Да я только чуть-чуть тут побуду. Может, увидимся завтра.

– Хорошо, – ответила я, мысленно ругнувшись.

Он сошел с крыльца, бодро мне помахал, снова превращаясь в мистера Приятного Парня, и пошел по дорожке. Я захлопнула дверь и заперла ее на все замки и задвижки. Он сидел на стене в конце сада и курил сигарету, когда я украдкой выглянула в окно. Он казался хозяином этого места.

Позади меня раздался шум, и я вздрогнула. Обернувшись, я увидела стоявшую в дверях гостиной маму.

– Кто это был?

– Никто.

– Ты довольно долго с ним разговаривала. – Она сделала глоток из стакана. Глаза у нее опасно блестели. – Почему ты не пригласила его войти? Стыдишься меня? Боишься, что твой друг осудит тебя из-за меня?

– Он не друг, мама, – сказала я, чувствуя бесконечную усталость. – Я не хотела видеть его в нашем доме. К тебе это не имеет никакого отношения. – У меня родилась мысль, вызвавшая острый страх. – Не разговаривай с ним, если увидишь его. Не открывай дверь, ладно?

– Если захочу, я открою дверь своего дома, – натянуто произнесла мама. – Не указывай, что мне делать.

– Прекрасно. – Я подняла руки. – Впусти его, если хочешь. Кому какое дело?

Видя, что возможность поскандалить ускользает, мама утратила интерес и стала подниматься по лестнице. Я смотрела, как она медленно, пошатываясь, поднимается, и мне хотелось плакать. Я не знала, как справиться с Джеффом, и не с кем было посоветоваться. Я не могла судить, перегнула я палку или нет. Располагала я только подозрениями. Все свидетельствовало лишь о том, что я ему нравлюсь, и ни о чем больше. Ну а мурашки, которые бежали у меня по телу от него, не аргумент для полиции.

И все же есть один полицейский, который может отнестись к этому с вниманием. Если бы я посмела, то попросила бы Блейка избавить меня от Джеффа. Джефф не понравился ему, когда они встретились у церкви. Эта парочка ходила кругами друг перед другом как две ощетинившиеся собаки, которые оценивают свои перспективы в схватке, и я сделала бы ставку на Блейка, так как он одержал бы победу.

Я побрела в гостиную и села на диван, подавляя зевок. Что делать, я решу, хорошенько выспавшись. Джефф благополучно находится на улице, а мы – в безопасности внутри. И утром все, вероятно, окажется много яснее.

1992 год

Через три месяца после исчезновения

– Ты идешь по красивому пляжу, высоко в небе – солнце, – слышу я за спиной голос, растягивающий гласные, нараспев.

Краси-и-и-ивому. Пля-а-а-ажу. Мне скучно. Приходится сидеть очень тихо и неподвижно, не открывать глаза и слушать эту даму, которая все говорит про пляж.

– Песок – чистейшей белизны, мелкий песок, приятный и теплый у тебя под ногами.

Я думаю о своем последнем пребывании на пляже. Я хочу рассказать об этом даме, Оливии. Было это в Корнуолле. Чарли поставил меня рядом с кромкой прибоя и выкопал вокруг меня ров. Он был глубокий и широкий, и когда канал, прорытый братом, соединился с прибоем, вода хлынула и заполнила ров, поднимаясь выше любой волны. Испугалась я только тогда, когда песчаный островок начал размываться подо мной. Отцу пришлось меня спасать. Он закатал штанины и вошел в воду, чтобы забрать меня и отнести туда, где ждала мама. Он назвал Чарли опасным идиотом.

– Идиот, – произношу я сейчас, тихонечко, тише шепота.

Теперь голос Оливии еще более замедляется. Она слушает себя, сосредоточивается. Меня она не слышит.

– Итак, сейчас я собираюсь перенести тебя в прошлое, Сара. – Внезапно мне хочется поерзать, засмеяться или топнуть ногой. – Здесь ты в полной безопасности, Сара.

Я знаю, что в безопасности. Я чуть-чуть приоткрываю глаза и оглядываю комнату. Шторы задернуты, хотя середина дня. Стены розовые. На полке позади заваленного бумагами стола – книги. Это не очень интересно. Я снова закрываю глаза.

– Итак, давай вернемся в тот день, когда исчез твой брат, – воркует Оливия. – Это летний день. Что ты видишь?

Я знаю, что должна вспоминать Чарли.

– Своего брата, – предполагаю я.

– Хорошо, Сара. И что он делает?

– Он играет.

– Во что он играет?

Я всем сказала, что Чарли играл в теннис. Она ожидает, что я скажу «в теннис».

– В теннис, – говорю я.

– Он один?

– Нет, – отвечаю я.

– Кто еще там находится, Сара?

– Я.

– И что ты делаешь?

– Лежу на траве, – уверенно произношу я.

– И что происходит потом?

– Я засыпаю.

Небольшая пауза.

– Хорошо, Сара, у тебя очень хорошо получается. Я хочу, чтобы ты вспомнила о том, что было до того, как ты заснула. Что происходит?

– Чарли играет в теннис.

Я начинаю раздражаться. В комнате жарко. У стула, на котором я сижу, блестящее пластиковое сиденье, и мои ноги к нему прилипают.

– А что еще?

Я не знаю, какого ответа она от меня ждет.

– Кто-то подходит, Сара? Кто-нибудь говорит с Чарли?

– Не… не знаю, – в конце концов отвечаю я.

– Подумай, Сара! – Я слышу возбуждение в голосе Оливии. Она забыла, что должна сохранять спокойствие.

Я подумала. Я помню только то, что помню. Ничего другого нет.

– Я хочу есть, – заявляю я. – Могу я идти?

За спиной у меня слышится вздох и звук захлопнувшегося блокнота.

– Ты не спала, да? – говорит она поднимаясь, выходит вперед и встает передо мной. Лицо у нее розовое, а губы кажутся сухими.

Я пожимаю плечами.

Она ерошит свои волосы и снова вздыхает.

Когда мы выходим в коридор, навстречу нам вскакивают мама и папа.

– Ну как дела? – спрашивает папа, но обращается к Оливии. Ее ладонь лежит у меня на затылке.

– Прекрасно. По моему мнению, мы делаем успехи, – произносит Оливия, и я с изумлением поднимаю к ней голову. Оливия улыбается моим родителям. – Приводите ее на следующей неделе, и проведем еще один сеанс.

Я вижу, что они разочарованы. Мама отворачивается, а папа начинает хлопать себя по карманам.

– Сколько я вам… – начинает он.

– Не волнуйтесь, – быстро говорит Оливия, – вы сможете расплатиться по окончании последнего сеанса.

Он кивает и пытается улыбнуться ей.

– Идем, Сара, – говорит он и протягивает мне руку.

Оливия легонько встряхивает меня, прежде чем снять руку с моей шеи. Это выглядит как предостережение. Когда она меня отпускает, я бегу к отцу. Мама уже дошла до середины коридора.

По дороге домой дождь струится по окнам машины и барабанит по крыше; я признаюсь родителям, что не хочу нового сеанса.

– Даже слушать не желаю, – говорит мама. – Ты поедешь туда, хочешь ты того или нет.

– Но…

– Если она не хочет туда ездить, Лора…

– Почему ты всегда занимаешь ее сторону? – Голос у нее пронзительный, злой. – Ты ее балуешь. Тебе наплевать, как много это значит для меня. Да тебе и на твоего сына наплевать.

– Не говори глупости, – произносит отец.

– Это не глупость, а желание испробовать все возможности, чтобы его найти. – Большим пальцем она указывает назад, на меня. – Она – единственная ниточка, которая ведет нас к пониманию того, что случилось с Чарли. А она не может, или не хочет, говорить об этом. Это должно помочь и ей тоже.

Не помогает. Я очень хорошо это знаю.

– Прошел не один месяц, – говорит папа. – Если бы она видела или слышала что-то полезное, мы уже знали бы это. Ты должна оставить все, Лора. Ты должна позволить нам продолжать жить.

– Как, скажи на милость, мы будем жить? – Мамин голос прерывается, ее трясет. Она оборачивается ко мне. – Сара, я больше не хочу слышать твоих жалоб. Ты снова туда поедешь, будешь разговаривать с Оливией и расскажешь ей, что произошло… расскажешь, что ты видела… потому что если ты этого не сделаешь… если не сделаешь…

Окно рядом со мной запотело. Я протираю его рукавом и смотрю в образовавшуюся прогалинку на бегущий снаружи мир. Я вижу автомобили, людей и стараюсь не слушать мамин плач. Это самый грустный звук на свете.