Текст книги "Под покровом дня"
Автор книги: Джеймс Холл
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Торн посмотрел на капитана Эрни, который пришвартовывался к причалу. Все его движения были медленными из-за мучившего его артрита. Кейт была с ним одного возраста.
– Яхта пока в «Пеннекампе». Тело останется в морге для вскрытия. – Шугармен смотрел вверх, на верхушки деревьев, на кокосовые пальмы, защищающие их от солнца.
Торн с трудом держался на ногах, плохо соображая, как будто потерял память.
Розовоперстая заря. Может быть, персты – это лучи света, пробивающиеся сквозь облака. Или облака в форме пальцев, окрашенные в алый цвет восходящим солнцем. Это было так просто. Он спросит об этом Сару. Она должна знать.
Глава девятая
Торн заехал на автостоянку около «Бюро ритуальных услуг Спенсера», чуть не задев белый похоронный «кадиллак», припаркованный на обочине первой федеральной магистрали. Шугармен ехал следом за ним с включенной мигалкой.
Тормоза «флитвуда» взвизгнули, клубы дорожной пыли заполнили салон. Торн немного посидел, глядя на фасад розового здания, сжимая руль. Он выключил двигатель, но тот еще пару раз чихнул.
Шугармен подошел к двери его машины:
– Удостоверение личности тебе не понадобится. Не беспокойся об этом.
Торн собрался с духом. Он вылез из машины, оттеснив Шугармена, и вошел внутрь. Последний раз он был здесь, когда умер доктор Билл. Помещение было холодным и мрачным, как пещера глубиной полтора километра. Все те же шумные кондиционеры, то же темное ковровое покрытие, тот же сладковато-приторный запах.
Салли Спенсер стояла посередине темного фойе. Высокая, светловолосая, с узким лицом и впалыми щеками. В белой футболке и безрукавке. Она стояла прямо на его пути. Торн постарался подавить в себе растерянность и злость.
– Где она, Салли?
– Прими мои самые искренние соболезнования, Торн, – сказала она. Казалось, она подталкивала его вперед, по направлению к своему кабинету, где все стены были увешаны почетными грамотами и дипломами. Словно не замечая ее, Торн двинулся в сторону темного коридора.
На стене висело чучело тарпона. Первый муж Салли был таксидермистом. Узкий, плохо освещенный коридор, ведущий в прозекторскую, был увешан его творениями. Форель, дорадо, рыба-парусник.
На середине коридора его нагнал Шугармен, положил ему руку на плечо, пытаясь остановить. Торн вывернулся и резко оттолкнул его, ударив ладонью в грудь.
На двери прозекторской не было ручки снаружи, поэтому Торну пришлось открыть ее пальцами. И вот он внутри. В ярком свете. Одна из двойняшек, дочерей Салли лет пяти, играла на полу, выложенном плиткой. Она сооружала небоскреб из красных и синих кубиков под операционным столом.
Помощник Салли, молодой парень с зачесанными назад светлыми волосами, в шортах и рубашке-поло, стоял около одного из хирургических столов, глядя на Торна. На столе лежал труп обнаженного лысого толстяка, из его шеи торчали трубочки, соединенные с прозрачным цилиндром на стене. В цилиндр с бульканьем врывалась кровь, быстро его заполняя. А из другого цилиндра в толстяка насосом закачивалась оранжевая жидкость. На стене позади насоса висела черная наклейка, из тех, какие наклеивают на бампер автомобиля: Последнее слово за работниками морга.
Торн оперся рукой о стол. Белокурый парень нахмурился и сказал Торну, что тому нельзя здесь находиться.
Появившаяся в дверном проеме Салли произнесла:
– Она здесь. Сюда.
Салли и Шугармен отступили назад, а Торн шагнул в небольшую холодильную камеру. Кейт лежала на металлической полке, все еще в своей рыболовной одежде. На нагрудном кармане ее рубашки цвета хаки была темная дыра. Еще одно отверстие на плече. Вокруг отверстий с рваными краями расплылись пятна крови. Ее лицо было мертвенно-бледным. Пояс расстегнут, пуговица на штанах вырвана с мясом.
Торн смотрел на нее сквозь пар от своего дыхания. Выражение ее лица. Испуг, серьезная озабоченность, но не злость. Этот же взгляд он видел всю свою жизнь. В ее нахмуренном лице уже улавливалось прощение. На губах застыло благословение, а не проклятие.
Дом Кейт весь состоял из окон, на всех окнах были жалюзи, но все равно он был полон света. Очень удобная мебель неизвестных эпох, хлопок пастельных тонов, деревянные полы, обшитые деревом стены, незашитые балки, вентилятор гоняет теплый воздух. В ее гостиной не было стульев, только кушетки. Четыре простых кушетки прямоугольной формы, на каждую можно усадить пять человек, и им не будет тесно. Большая часть пола в гостиной покрыта тяжелой соломенной циновкой.
Из винной бутыли, стоящей возле одного из окон, свисала лиана филодендрона. Она опоясала всю комнату и начала второй круг, вилась вдоль дверных проемов, над окнами, в двух местах обвила шпагат, обмотанный вокруг потолочных балок, и спускалась к камину. Как будто всю свою жизнь провела в поисках солнечного света.
Торн стоял посередине комнаты, Шугармен позади него. Это Шугармен предложил отправиться сюда прямо из морга, чтобы начать расследование. Торн согласился, но сейчас это казалось ему ошибкой – быть в этой комнате, откуда еще не выветрился ее запах и, может, даже ее дыхание.
На одной из стен гостиной висели фотографии в рамках. В основном сделанные во время рыбалки. Призы… Все одеты в одежду цвета хаки, все в кепках с длинными козырьками, мужчины, как правило, не бриты, женщины улыбаются. Взвешивание рыбы на берегу или прямо в море; четырехкилограммовая морская форель, удерживаемая за губу; рыбацкие лагеря; несколько снимков с Аляски, сделанных еще до появления Торна, до рождения Рики; примитивный стол, на котором гиды-эскимосы разделывают косоглазую щуку, а доктор Билл и Кейт со своими друзьями смеются, выпивают и курят.
Несколько фотографий Торна, со светлыми, подстриженными под «платформу» волосами, худющего, с морским окунем в руках – Торн помнил, как тот был выловлен. Еще один, более поздний снимок, сделанный, когда он уже был юношей и первый сезон работал гидом. Торн серьезно смотрит в объектив, стоя на корме своей лодки с шестом в руке, с ног до головы в одежде цвета хаки, в кепке с длинным козырьком.
Пока Торн разглядывал фотографии, Шугармен быстро осмотрел галерею. Торн уселся на кушетку, где он, бывало, будучи мальчиком, делал свои домашние задания, у окна с видом на дамбу и маяк Кэрис-форт. Вот так когда-то он проводил вечера: читал Торо, делал алгебру, потом поднимал голову от книг и пытался разглядеть сквозь жалюзи мерцающий свет указателя фарватера, позволяя своему сознанию унестись сначала туда, к рифу, который был в двадцати километрах от берега, а потом еще дальше, за судоходные пути, в мир, который рисовался ему пестрым, шумным и хаотичным. Яркие краски и звуки автомобильных гудков, экзотические овощи на рыночных рядах и еще вода, чистая, глубокая и таинственная, море рыбы, крупнее и сильнее, чем та, которую вылавливал он. За рифом.
Сидя на этой же кушетке, двадцатилетний Торн заявил Кейт и доктору Биллу, что ему надоело жить здесь, на скале. Он уже взрослый, позади – год работы гидом. Он уже готов для большого мира.
Он отсутствовал всего три месяца – один семестр в университете Джона Хопкинса. Это был единственный известный Торну университет, тот, в котором доктор Билл получил диплом врача. Целый семестр Торн слушал, как бородатые аспиранты рассказывали о Вьетнаме вместо того, чтобы читать лекции, за которые им платили.
Все эти три месяца каждый раз, когда Торн закрывал глаза, перед его мысленным взором представал Даллас Джеймс, бьющая из его горла кровь, и Торн размышлял о том, было ли это жжение в животе чувством раскаяния или чувством удовлетворения. Все три месяца он пил в портовых барах и слушал разговоры рыбаков, язык которых звучал знакомо, но интонации были чужими. Наконец перед самыми экзаменами он бросил все и вернулся домой.
Торну до смерти надоели разговоры о войне, о которой он раньше и не догадывался. Надоело ночи напролет просиживать над учебниками анатомии, а по утрам приходить на занятия и обнаруживать, что преподаватель отправился в Вашингтон, чтобы принять участие в марше протеста. Он устал от переменчивой погоды, нехватки кислорода в воздухе, его разочаровал даже океан, это была не та Атлантика, к которой он привык. Этот океан был темным и холодным, с водой маслянистой, как нефть.
Шугармен спросил его, готов ли он ответить на некоторые вопросы.
– Нет, – ответил Торн. – Пока нет.
Шугармен кивнул, сел на кушетку, стоявшую напротив.
– Я позвонил Рики из морга, – сказал он. – Рассказал ей. Надеюсь, ты не возражаешь. Я действовал согласно инструкции – оповестил ближайших родственников.
Торн сглотнул, изо всех сил пытаясь очнуться от воспоминаний.
– Ну, и как она отреагировала?
– Рики как всегда в своем репертуаре.
– Знаю, – сказал Торн. – Самоуверенная кукла. – Он поднял голову и откинулся на спинку кушетки.
– Да, – сказал Шугармен. – У меня создалось впечатление, что она не собирается провести весь день в безутешных рыданиях.
– Ты помнишь Рики, какая она была. Такой же и осталась.
– Я помню ее подружек, – сказал Шугармен. – У меня был роман с одной из них. Даже не помню, как ее звали. Невысокая. С татуировкой на плече в виде сердца, пронзенного кинжалом. Эту татуировку я часто рассматривал.
– Бренда. Бренда, фамилию забыл. Я помню ее. Да, это похоже на Рики. Она все еще водит такие знакомства. Даже еще хуже.
– Я частенько на нее засматривался, на Бренду. Кто они были, панки?
– Не знаю. Поздние битники. Ранние хиппи. Не разберешь. Пока какое-нибудь модное течение доходит до наших островов, оно успевает измениться до неузнаваемости. Кто знает? Я думаю, Рики просто считала себя эдаким мужиком в юбке, мамочкой для всех этих отщепенцев. Делала это специально, чтобы доводить Кейт до белого каления.
– Такая симпатичная девушка, как Рики, и в компании этих панков… – Шугармен вытер блестевшие у него на лбу капли пота. – Не хочешь выйти на крыльцо? Там прохладнее.
– Мне и здесь хорошо.
Шугармен снова взглянул на стену с фотографиями.
– Да, были времена, – сказал Шугармен. – Знаешь, тогда мне казалось, что полицейским хорошо живется. Люди не звонили в полицию из-за мелочей. Небольшая стычка в баре. Пара сломанных стульев. Черт с ними, не стоит беспокоить старину Морти. Он, скорее всего, слушает трансляцию футбольного матча или евангельские чтения и даже не подумает оторвать свой зад от стула до конца радиопередачи. Дьявольщина, теперь все по-другому. Теперь, когда есть служба девять-один-один, каждый раз, когда младенец заходится в крике из-за мокрого подгузника, соседи звонят в полицию, жалуясь на жестокое обращение с детьми. Лает собака? Набирают девять-один-один. Знаешь, я думаю, все из-за этих кнопочных телефонов. Раньше, когда нужно было набрать девять или ноль, люди сто раз думали, прежде чем это сделать. А теперь ты просто механически жмешь на кнопки, ведь эти цифры ничем не отличаются от других.
– Думаю, Шугар, я готов, давай побеседуем.
Шугармен отставил от себя чашку с кофе, смущенно посмотрел на Торна. Снял обручальное кольцо, снова надел его на палец.
– Извини, дружище. Я чувствую себя так, как будто меня пыльным мешком огрели. Плохо соображаю. Болтаю про Бренду, несу всякую чушь.
– Все в порядке, Шугар. Я понимаю.
– Ладно, – сказал Шугармен, предпринимая новую попытку и внимательно глядя на Торна. – Рики спросила, будут ли похороны.
– Она уже в состоянии думать об этом?
– Я сказал ей: наверное, насколько я знаю.
– Кейт никогда не говорила, чего она хочет. Доктор Билл был кремирован. Его прах развеяли над океаном. Я думаю, это как раз то, что надо. Что еще можно сделать? Либо это, либо динамитом проделать дыру в известняке позади этого чертового дома.
На лужайке паслась стайка ибисов, они склевывали пальмовых жучков, серебристых пауков. Торн уставился на свои ладони. Он все еще ощущал удар, нанесенный Шугармену в морге. Второй раз за последние двадцать лет он давал волю рукам. Шугармен и то быдло на собрании, и все это за одну неделю.
Он почувствовал, как к горлу что-то подступает. Горячая волна. Он попытался взять себя в руки, отложить это до лучших времен. Сейчас нужно было заняться делом. Вопросы. Ответы.
Шугармен поднялся с кушетки, шмыгнул носом. Надел свои солнечные очки, прочистил горло и сказал:
– Мне нужно взглянуть на этот вахтенный журнал. Может, она вела записи о своих выходах в море с туристами. Потом я хочу поехать посмотреть на яхту. Кое-что, что мы там обнаружили, нас несколько озадачило.
– Что, например?
– Кое-что. Ничего такого. Давай поищем журнал.
Торн сказал:
– Кончай увиливать, Шугар, и не смотри на меня так. Я в порядке. В полном порядке.
На ее столе лежал вахтенный журнал в кожаном переплете, но последняя запись в нем была сделана два года тому назад. Торн стал искать в ящиках стола, не обращая внимания на фотографии, записные книжки, старые отчеты, дипломы и сертификаты. Позже. Он займется этим на следующей неделе.
Шугармен ходил по кухне, открывая ящики, искал адреса, записи возле телефонного аппарата. Он вернулся в гостиную с календарем клуба «Сьерра» в руках.
– Твоя подружка, Сара. Как ее фамилия?
– Райан.
– Да, – сказал Шугармен. – Он положил календарь на стол перед Торном. Июль. – Она проводила много времени с Кейт. Приезжала дважды в месяц, смотри, здесь отмечено.
– Гм-м.
– Что? Ты удивлен?
– Немного, – ответил Торн. – Я думал, что она бывала здесь раз в месяц, но чтобы чаще…
Шугармен потер лоб.
– Здесь отмечено, что она встречалась с Кейт в прошлое воскресенье.
– Да, я видел ее на прошлой неделе. И в четверг она снова приехала, чтобы принять участие в этом собрании по древесным крысам.
– Потом здесь еще одна запись, пятница. «ЖТ». Ты знаешь, что это может быть? Чье-то имя?
Торн немного подумал.
– Желтый тунец.
– Я не знал, что Кейт выходила в море с туристами ловить желтого тунца.
– Мы с ней, бывало, ловили тунца. Но не с туристами. По крайней мере, насколько мне известно.
– Скажи, м-м-м, Сара – ты не замечал в ней чего-нибудь необычного? Может, она участвовала в каких-нибудь темных делишках, делала что-то, выходящее за рамки закона?
– Что ты имеешь в виду?
– Не знаю, как и сказать, Торн. Честно говоря, я не мастер ходить вокруг да около, вытягивать информацию из людей. Всё никак не могу привыкнуть к этому.
– В чем дело, Шугар? Давай, расскажи все как есть.
Шугармен сел на кушетку напротив Торна, поднял голову, чтобы видеть его.
– На «Пламенном сердце» полно наркотиков – марихуаны. Корни, листья, семена. Четверть килограмма разбросано по всей палубе. Мы пока сами этим занимаемся, не сообщаем в Агентство по борьбе с наркотиками, но, думаю, мы не сможем это долго от них скрывать.
Торн молчал.
– Вот передо мной этот календарь. Сара бывает здесь дважды в месяц, и я подумал, может, они промышляют контрабандой. Выходят в море, встречаются с каким-нибудь кораблем. В качестве хобби.
– Шугар, о чем, черт возьми, ты говоришь? Кейт! Кейт? И Сара? Помилуй, она же государственный защитник.
– Я говорю о том, что мы имеем. О том, что представляется вероятным на данный момент. Шериф поимел бы меня в задницу, если бы знал, что я посвящаю тебя во все это. Он велел мне заняться этим делом только потому, что я «близок к тебе».
– Не могу в это поверить. Кейт? Наркотики?
– Там еще нашли остатки баула. Пластикового мешка для мусора, заклеенного липкой лентой.
– Продолжай.
– Могут быть и другие объяснения, – сказал Шугармен. – Может, она была в море. Увидела, как мимо плывет баул, подобрала его, а владелец потребовал его обратно. Или она отправилась с кем-то на рыбалку, они наткнулись на баул. Тот, кто ее зафрахтовал, выудил его. Она стала возражать, они поспорили. Пиф-паф. Совсем необязательно, что она занималась сбытом наркотиков. Но факт остается фактом: по всей яхте разбросана первоклассная травка.
– Значит, ее подбросили.
– Тоже может быть. – Шугар покачал головой, вернулся на кушетку, откуда было видно Атлантику.
– У нее были деньги, – сказал Торн. – Какого черта ей было связываться с наркотиками?
– Она когда-нибудь обсуждала с тобой свое финансовое положение?
– Нет.
– Так почему…
– Ей принадлежал остров Отдохновения. Это место стоит миллионы. Она и доктор Билл вложили туда кучу денег. Так какого черта?
«Ладно, ладно», – сказал Шугармен. Он развернулся на кушетке, посмотрел назад, на стену с фотографиями.
– Я собираюсь поговорить с Сарой. Ты знаешь, как с ней можно связаться?
– Да, – ответил Торн. – У меня есть ее номер.
Шугармен сказал:
– Послушай, мне все это тоже неприятно. Чертовски неприятно. Если Кейт убил кто-нибудь, кто имеет отношение к сбыту наркотиков, мы это узнаем. Если это что-то другое, мы это выясним. В любом случае мы узнаем правду. Но, Торн, мы должны двигаться в том направлении, куда ведут следы. Я не могу исключать какую-то возможность просто потому, что мне не хочется думать о том, что Кейт занималась сбытом травки. Господи, в прошлом месяце мне пришлось арестовать священника из баптистской церкви. Он сушил мешок с травкой у себя на заднем дворе. Этот простофиля нашел его, когда ловил рыбу, и просто принес домой. Получается, что никто не воспринимает это как нечто противозаконное. Это просто растение, как брокколи. Только стоит кучу денег.
– Подожди минутку, – сказал Торн, чувствуя, как на него опять что-то нашло. – Дай мне одну минуту, Шугар.
Торн встал и пошел по центральному коридору. Вот его бывшая спальня. С видом на север, на Лагуну ураганов. Он затворил за собой дверь и лег на свою бывшую кровать. Закрыл глаза. Чувствовал, как напряжение внутри него нарастает, подкатывает к горлу. Вроде паники. Сначала без слез. Почти что пробное рыдание. Потом его прорвало. Как будто старый друг вернулся после длительного отсутствия. Он закрыл лицо подушкой и перестал сдерживаться.
Снаружи был обычный для Эверглейдс летний день, небо над Майами потемнело. Появились иссиня-черные тучи. В Лагуне ураганов барракуда охотилась на мелких рыбешек, на спокойной поверхности воды вскипали круги, как будто кто-то бросал туда пригоршни дроби. Затем все стихло.
Глава десятая
Рики Труман, глядя на Грейсона, подперла спину подушкой. Он сидел в ротанговом кресле, похожем на трон, перед ним открывался вид, из окна третьего этажа: отель «Ла Конча», верхушки деревьев, старый завод «Кока-Кола». Когда с востока дул сильный ветер, сгибавший деревья, можно было увидеть частичку Атлантического океана. Грейсон смотрел в окно, приходя в себя после того зрелища, которое недавно наблюдал.
Ей это не нравилось – заниматься любовью с другой девушкой у него на глазах, но это была «арендная плата». Или это началось как ежемесячная арендная плата. Она старалась, чтобы это происходило не чаще раза в месяц, но в последнее время Грейсон под разными предлогами посещал ее каждые выходные, всегда пытаясь попасть еще на один «сеанс». Ей это было не по нраву, зато взамен она получала большее, чем арендная плата, – возможность вцепиться мертвой хваткой в шевелюру Грейсона.
Вполне вероятно, что это был последний раз. Дело о наследстве Кейт скоро будет закрыто. По словам Грейсона, такие дела, как это, без каких-либо осложнений, обычно занимают от шести до восьми недель. Конечно, когда речь шла о большой семье, в которой существовали распри, разногласия, тяжба могла тянуться годами. Или как в случае Говарда Хьюза, [19]19
Говард Хьюз (1905–1976) – американский промышленник и предприниматель, прославившийся своим эксцентрическим нравом, один из богатейших людей США своего времени. Поскольку у него не было прямых наследников, и он умер, не оставив завещания, после смерти Хьюза случилось то, чего он больше всего боялся при жизни: «Мое состояние достанется юристам».
[Закрыть]когда умирал кто-то настолько богатый и известный, что каждый босяк считал своим долгом урвать кусок пирога. Кейт никогда не подбирала всякую голытьбу. Если не считать Торна.
Сама Рики, разумеется, не принимала Торна в расчет. Прежде всего, он не был кровным родственником. Да и, боже правый, в любом случае, что бы он стал делать с деньгами, землей, зачем ему все это? Он пятнадцать лет ходил в одних и тех же шортах и сандалиях. Нет, Торн не представлял для нее опасности.
Грейсон оттряхнул брюки своего дорогого костюма-тройки. Он был единственным человеком на Ки-Уэсте, который одевался так, как будто был приглашен на ужин к королеве Елизавете. Из-за этого его считали эксцентричным, еще одним чудаком среди многих других. Насколько ей было известно, в его гардеробе даже не было ни шортов, ни футболок. По правде сказать, Грейсон был самым большим чудаком из всех, кого она знала. Подумать только, сидит здесь, смотрит, как она с подругой разыгрывает перед ним этот спектакль, и никогда даже бровью не поведет, не говоря уж о том, чтобы поласкать себя. Рики даже никогда не замечала у него эрекции.
А потом, когда они заканчивают, устав выделываться перед этим бесчувственным чурбаном, он просто сидит в этом кресле и смотрит в окно, вытирая лицо своим красным шейным платком. Его воображение продолжает работать. Никогда не проронит ни слова, не встанет с этого ротангового кресла у окна и не пройдется по комнате. Вместо этого витает в каких-то юношеских мечтах или, может, в каком-то другом измерении, его взгляд из острого и проницательного становится ленивым, расслабленным. Да, на это стоило посмотреть.
Пара ее подружек просили ее оказать ответную любезность и сказать им, кто он такой.
– Как, это он? Тот симпатяга-юрист, которому принадлежит «Сэндпайпер Бэй Клаб»? Тот самый Грейсон? Я слышала о нем, но никогда не видела.
– Да, но никому об этом не рассказывай. А то люди могут подумать, что я какая-нибудь шлюха, которая делает это перед барышником и денежным мешком.
Рики надела зеленое кимоно. Подарок бывшего мужа одной из ее партнерш. Кейт была так богата, а Рики работала официанткой на Ки-Уэсте, едва сводила концы с концами. Вынуждена была зависеть от подачек разводящихся подруг. Рики впадала в ярость каждый раз, когда думала об этом.
Подумать только, сколько сбережений оставил после себя доктор Билл, сколько денег текло ручьем с острова Отдохновения, а Кейт жила как нищенка. Рики же была вынуждена принимать заказы и приносить омлет неотесанным канадцам, накачавшимся «Кровавой Мэри» в девять утра. Ради чего? Какую цель преследовала Кейт? Воспитание характера? Рики считала, что это была тоже своего рода эксцентричность, еще одна разновидность чудачества. Может, все деньги зашивались в матрасы? Но теперь, слава богу, если он, конечно, существует, этому придет конец.
– Как ты думаешь, сколько я получу? – Рики сидела на краю водной кровати, слегка поглаживая ее рукой.
Грейсон вернулся с небес на землю. Поправил галстук, разгладил складки на брюках.
Из соседнего дома доносился стук молотков. Там будет еще один частный пансион, еще один конч отбывал на север с чемоданом, набитым деньгами. Бригада веселых плотников, подтянутых и загорелых, работали всего в нескольких метрах от ее окна, они, как пауки, со всех сторон облепили этот обветшалый дом.
– Тебе никогда не надоедает думать о деньгах?
– Думаю прикупить себе какой-нибудь остров.
Он покачал головой:
– Ты и так живешь на острове.
– Я имею в виду настоящий островок. Отрезанный от остального мира, без телефонов, без туристов. Без самолетов. Чтобы на каждом углу не продавались футболки с названием острова или портретом какого-нибудь умершего писателя.
– Без еды, – сказал Грейсон. – Без батареек для вибратора.
Ну, вот. Очередной выпад. Она пропустила это мимо ушей.
Взвизгнула электрическая пила. Опять застучали молотки. Рики подождала, пока шум прекратится.
– Ну, ладно, и что будет потом?
– Это для тебя как колыбельная, да? Ты готова слушать снова и снова. Папочка, спой мне еще раз.
– Да пошел ты, – сказала Рики. – Сперва мне должен позвонить юрист, занимающийся наследственными делами. Возможно, кто-то из твоих дружков.
– Вряд ли. Мои дружки не практикуют к югу от Филадельфии.
Грейсон встал, проверил, не расстегнулась ли ширинка, смахнул пушинку с пиджака. – И вообще, я не веду наследственные дела во Флориде. Только сделки с недвижимостью.
– И тебе теперь уже на все наплевать, да? Ты даже не хочешь мне объяснить, как обстоят мои дела.
Он стоял у окна, глядя на строительные работы в соседнем доме, на леса, на то, как молодой парень перекрашивает типичный дом кончей из ярко-белого в грязно-розовый. Восстанавливает что-то, чего тут никогда не было.
– Рики, мы уже тысячу раз об этом говорили. Я не знаю, сколько у кого денег на счете. Я понятия не имею, кто что написал в своем завещании.
– Мне нужно три тысячи баксов.
– Что? – Он обернулся.
– Мне нужно три тысячи прямо сейчас, чтобы рассчитаться с ними.
– Прекрати, – сказал Грейсон.
– Я серьезно. Мне нужно расплатиться с этими парнями. Ты знаешь, о ком я.
– Я не хочу это обсуждать. Меня это не вообще касается. Это твои проблемы. Если ты связалась с двумя парнями и должна им три тысячи, советую тебе заплатить.
– Я получу деньги только после официального утверждения завещания или как там это называется. А эти ребята не станут ждать шесть или восемь недель. Я уже заплатила две тысячи авансом, сняла все, что у меня было на банковском счете. Половину пришлось занять. Я думала, они подождут с остальными деньгами.
– Даже слышать об этом не хочу.
– Мне нужно три тысячи.
– Это твое дело. Если ты заключила с двумя парнями договор об оказании услуг, и эти услуги были оказаны, ты должна им заплатить. Закон трактует эту ситуацию вполне определенно. Если ты указала в договоре, что оплата будет произведена тогда, когда ты получишь какие-то средства, через шесть-восемь недель, тогда они должны соблюдать вашу договоренность.
– Я думала, они подождут. Мы это не обсуждали.
– Ну это другое дело.
– Грейсон, мне действительно нужны эти деньги. Сегодня вторник, какое число?
– Шестнадцатое июля.
– Они сказали – до двадцатого. Это в субботу, в эту субботу.
– Боже мой, Рики. И ты хочешь повесить это на меня? Не верю своим ушам.
Он прошелся по комнате. Молотки вновь ритмично застучали и, похоже, не собирались останавливаться. Рики это напомнило телевизионную рекламу средств от головной боли.
– Ну что тебе стоит одолжить мне эти три штуки?
Грейсон причесался, стоя перед зеркалом в ротанговой раме. Вся эта мебель раньше служила ему. Рики всегда старалась снять квартиру у юристов, получив в придачу мебель, которую они покупали, делая карьеру. То, что им уже было не нужно, было лучше того, что могла себе позволить Рики. Но эти дни уже почти в прошлом. Ее корабль, доверху нагруженный Добычей, уже входил в порт.
– И ты допустишь, чтобы эти парни вот так, запросто, расправились со мной?
– Рики, Рики.
– Ты же знаешь, я верну долг.
– Дело совсем не в этом.
– Так в чем же, черт тебя побери? – Рики встала, плотно запахнула кимоно.
– Я не могу тебя выручить.
– О да, понимаю, – сказала Рики. – Ты внушил мне мысль – устроить все это. Дал мне парочку телефонных номеров, которые – как ты выразился? – могут оказаться полезными. Втянул меня в это дело, сделал всю грязную работу моими руками. А теперь, когда клочок земли сам идет тебе в руки, ты бросаешь меня по самые уши в дерьме. Эти два парня хотят получить свои денежки. Интересно, как у тебя оказался их телефонный номер?
– Что ж, Рики, давай расставим все точки над «i». Ты хотела изменить свою жизнь, изменить к лучшему. – Он засунул расческу в карман жилетки. Еще раз взглянул на себя в зеркало, прежде чем повернуться к ней лицом.
В нем снова заговорил напыщенный юрист:
– С первой минуты нашего знакомства я только и слышу о том, что ты не в состоянии платить за квартиру, ты не можешь позволить себе то и это. Ты не заслужила подобной жизни, ведь у тебя такая богатая мать. Последние два года ты изводила меня своими душещипательными рассказами.
Рики расправила простыни на кровати. Адресованное ему напоминание, прозрачный намек на то, что он только что видел, что питало его фантазию.
– Мне нужны три тысячи.
– Опять та же песня. Та же старая песня, я слышал ее тысячу раз. Ты желала смерти своей матери задолго до того, как переехала в эту квартиру. Для тебя это был только вопрос времени. Через пять минут после нашего знакомства ты мне заявила, что лучше б у тебя вообще не было матери, чем такая. Ты сидишь здесь, с опущенными шторами, и весь день предаешься мечтам, в окружении резиновых пенисов и твоих розовых подружек.
– Послушай меня, Рики. Пойди проветрись и кончай нести всякую чушь. Твою мать убили, потому что она оказалась замешана в какой-то грязной истории с наркотиками.
– Никто на это не купится. Тоже мне, специалисты. Профессионалы, блин. Я должна выложить пять тысяч долларов за что-то, во что никто и на секунду не поверит? А когда эта версия будет отвергнута, какой мотив убийства выйдет на первый план?
– Всегда есть возможность сослаться на несовпадение политических взглядов.
– Что ты имеешь в виду?
– Она защищала древесных крыс. Мешала строить магазины, «Кей-марты», кондоминиумы и высотные здания.
– Это коалиция «Эверглейдс», а не она лично.
– Расскажи это плотникам, электрикам, сантехникам, всем тем, кто ходит на эти собрания о землепользовании, зональные слушания. Кто каждый раз выступал против нового строительства? Ее многие не любили. Уж поверь мне.
Рики покачала головой, не слишком обнадеженная. Она все еще была на линии огня. Практически подозреваемый номер один.
– Ты обязан дать мне эти три тысячи. Я оказала тебе услугу. Взяла на себя всю грязную работу.
– Ты оказала услугу самой себе.
– И еще это. – Она постучала по водной кровати. – Ты думаешь, это не в счет?
Грейсон уселся в кресло-шезлонг на металлической раме, в котором Рики обычно смотрела телевизор. Он стал высокомерно холоден. Пару минут он сидел, глядя на нее, обводя глазами комнату, снова переводя их на нее, меряя ее взглядом, казалось, он вот-вот зарычит. С улицы Елизаветы донесся стук колес и звон Конк-поезда, был третий час. Рики пыталась откусить засохшую заусеницу. Она все время цеплялась ей за кимоно, а чуть раньше – за волосы Лилиан.
Грейсон вздохнул, покачал головой.
– Ты живешь здесь с тремя лесбиянками, не так ли? У тебя самая большая коллекция резиновых изделий к северу от Амазонки. Играешь в свои игры, занимаешься делами, которые в лучшем случае непристойны, а в худшем – противозаконны. Все это, так сказать, твоя история, то, что всплывет на поверхность, когда твое слово окажется против моего. И вообще, мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Ты думаешь, если я богатый юрист, то я уязвим, боюсь подмочить репутацию, так как это может скверно отразиться на моем бизнесе. Позволь мне кое-что рассказать тебе о богатых юристах, Рики. Во-первых, всем в высшей степени наплевать, чем мы занимаемся вне зала суда. До тех пор, пока мы обладаем красноречием, достаточным, чтобы убедить Его Честь. Попробуй испортить мою репутацию, если считаешь себя в состоянии сделать это. Во-вторых, юристы становятся богатыми обычно потому, что заставляют людей поверить в свою версию правды. Мне достаточно нашептать в нужное ухо, а потом поглядеть, как мчатся полицейские машины с мигалками. Так что если кто-то собирается распустить сплетню, сделать достоянием общественности некоторые пикантные подробности моей личной жизни, то этот кое-кто может быть весьма озадачен неожиданным интересом правоохранительных органов к тому факту, что он недавно потерял родителя.