Текст книги "Священное воинство"

Автор книги: Джеймс Рестон

Это странное подобие войны продолжаюсь еще несколько дней. Войско крестоносцев продвигалось по равнине Шарон на юг. Оно двигалось черепашьими темпами: шли вперед только в прохладные утренние часы, используя время жары для отдыха и время от времени отражая нападения противника. Лагерь обычно разбивали на речном берегу, чтобы пробыть там два-три дня и перегруппировать свои силы. За пятнадцать дней армия прошла только 62 мили. Правда, она уже совсем близко подошла к небольшой крепости Арсуф, старому оплоту крестоносцев на морском побережье.

Некогда это был эллинский город Аполлония, потом – один из городов в составе королевства крестоносцев, поэтому Саладин разрушил его после 1187 г. вместе с другими подобными укреплениями. Этот район был стратегически важен – отсюда было всего шесть миль до Яффы.

Как заметил по этому поводу король Ричард, «из Яффы мы сможем продвинуться к нашей обетованной цели». Вернув под свой контроль Яффу, Кесарию, Арсуф и Хайфу, крестоносцы открыли бы для себя прямую дорогу на Иерусалим. Тогда их продвижение было бы уже невозможно остановить.

В районе Арсуфа было много зелени и плодородной земли. Обширные леса простирались на двенадцать миль к северу от города, и именно эти леса решил использовать Саладин в военных целях. Здесь можно было спрятать свои отряды, чтобы внезапно напасть на врага, а значит – имелся хороший шанс остановить Ричарда. Крестоносцы что-то заподозрили, и среди них поползли слухи о лесных засадах. Кое-кто утверждал, что едва они войдут в лес, как «эти неверные, черномазое отродье» подожгут его.

В это время приготовления Саладина к атаке были вдруг прерваны предложением переговоров со стороны противника. Крестоносцы попросили о встрече с его братом Мелик-аль-Аделем, и Саладин согласился на это. Ночью тот переговорил с парламентерами крестоносцев, а на другой день написал султану и его советникам об их предложениях. Франки просили передать следующее: «Война между нами зашла уже слишком далеко, и на ней с обеих сторон пало много храбрых воинов. Мы пришли из Европы, только чтобы помочь франкам, населяющим побережье. Заключите с ними мир, и пусть обе армии вернутся каждая в свою страну».

Саладин не поверил в серьезность этих предложений. Он написал брату: «Постарайся затянуть переговоры. Пусть они останутся на этом месте, пока подойдут подкрепления, которых мы ожидаем».

Когда король Ричард узнал, что на передовой позиции его войска находится сам аль-Адель, то он пожелал лично встретиться со знаменитым командиром. Английский король появился в сопровождении блестящей свиты под развевающимися знаменами и своего переводчика, сына Хэмфри Торонского. Это был удивительно красивый молодой человек – мусульманский историк специально отметил такую подробность, как и то, что у переводчика лицо было гладко выбритым (последнее обстоятельство всегда производило неприятное впечатление на мусульман – они считали безбородость признаком женственности и свойством призраков, а не живых людей).

Ричард заявил о своем желании заключить перемирие. Аль-Адель склонил голову в знак доброго расположения и сказал: «Если ты хочешь мира и желаешь, чтобы я сообщил об этом султану, ты должен изложить свои условия». Он приготовился к ведению долгой беседы, как и поручил ему сделать брат.

«Вот мои условия, – ответил король. – Вы должны вернуть нам всю эту землю и уйти в свою страну».

Это было высокомерное и оскорбительное предложение; впрочем, мусульмане не раз встречались с чем-то подобным со стороны европейцев. Аль-Адель был возмущен. В Коране говорится: «Если неверные наполняют свои сердца жаром и пылом, рожденными их невежеством, то Аллах передает свое спокойствие духа своему посланцу и всем правоверным и повелевает им всегда проявлять хладнокровие». Но брат Саладина не смог проявить хладнокровие. Между ним и королем произошел резкий разговор, и вскоре эмир вернулся в ряды своего войска, настроенный на продолжение войны. Затянуть переговоры не удалось.

Услышав о поведении Ричарда, Саладин велел своим войскам расположиться на равнине у южной окраины леса. Крестоносцы за последнее время прошли расстояние от Соленой реки до реки Ущелья. Теперь, к вечеру 6 сентября 1191 г., они находились всего в шести милях от Арсуфа. Двоих незадачливых крестоносцев-пленников в ту ночь привели к Саладину, и накануне грядущего решающего столкновения султан велел их обезглавить. А Ричарду разведчики донесли, что вся земля впереди покрыта мусульманскими войсками, которые по численности превосходят армию крестоносцев.

На следующий день наступило Рождество Девы Марии.

Глава 22
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ШААБАНА

По мусульманскому календарю день 7 сентября 1191 г. соответствует 14-му дню Шаабана Благочестивого, восьмого месяца года, который предшествовал великому месяцу рамадану, самому почитаемому у мусульман. Это было время поста и нравственного обновления, когда сражаться нельзя. Конечно, Саладин, воитель за исламскую веру, знал, что времени у него оставалось немного. Наступил момент, которого он давно ждал, время дать решающее сражение, которое должно было стать для него новой битвой при Хаттине. Иерусалим следовало защитить здесь, на расстоянии пятидесяти с лишним миль от этого Священного города. Медлить было больше нельзя, наступило время дать главный бой, который решил бы судьбу джихада.

Лагерь крестоносцев располагался у устья реки Ущелья, где их стоянка была защищена непроходимым болотом, представлявшим естественную преграду для нападения. Саладин ждал, когда вражеское войско выйдет на открытую местность, чтобы нанести удар. На рассвете крестоносцы снялись с лагеря и направились к крепости Арсуф, до которой оставалось всего пять миль. Сначала они шли по песчаной местности среди дюн, где почва была слишком мягкой, чтобы быстрая арабская конница могла успешно атаковать неприятеля, но когда их войско прошло около мили, оказалось, что прибрежная дорога окружена холмами. Это место гораздо больше подходило для целей султана.

Уже несколько дней английский король ожидал нападения, и это состояние тревожного ожидания передалось его людям. Ричард перестроил свою армию, создав четыре боевые части. В авангарде к тамплиерам прибавилась легковооруженная и маневренная туркопольская конница из местных уроженцев, которая прежде не раз отражала кавалерийские атаки мусульман. За храмовниками следовал Аквитанский полк из подданных самого короля Ричарда, а также контингент бретонцев. Ими командовал король Ги. За ними следовали англичане и нормандцы, охранявшие боевой штандарт. Арьергард состоял из французов, госпитальеров и местных баронов с их воинами. Им командовал кузен Ричарда Генрих Шампанский. В числе командиров выделялся граф Фламандский, Жак д'Авеснэ, который считался вторым после Ричарда по храбрости воином во всей армии. Ричард и герцог Бургундский, замещавший короля Филиппа, проезжая по рядам, следили за тем, чтобы крестоносцы в пути соблюдали правильный боевой порядок.

Саладин, наблюдавший за войском противника с командного пункта, находившегося на возвышенности, позволил ему пройти несколько миль по дороге, прежде чем начать наступление. Конница мусульман, скрывавшаяся в дубовом лесу, внезапно обрушилась на врага. По мнению одних очевидцев, их было около двух тысяч, другие же считали, что не меньше десяти тысяч. Но крестоносцы обратили особое внимание и на цвет их кожи. Больше всего их, похоже, напугали бедуины «с лицами чернее сажи, словно сам Господь проклял эту породу дикарей». За кавалерией следовало хорошо организованное войско, разделенное на полки, каждый из которых имел свое желтое боевое знамя. Атака мусульман сопровождалась страшным, невыносимым шумом. Громкие крики нападавших, звуки труб, звон гонгов, грохот тамбуринов смешались в один невообразимый гул. Султан ехал верхом посреди своего войска, сопровождаемый двумя телохранителями, те вели запасного коня, на которого Саладин мог бы пересесть, если его собственный конь будет убит или выведен из строя.

В отличие от битвы при Хаттине сейчас позади крестоносцев было море, так что обойти их с тыла неприятельское войско не могло. Нападение заставило войско Ричарда сгрудиться, так что воины едва не давили друг друга. Основная тяжесть атаки пришлась на арьергард. Госпитальеры и французы почти не имели возможности двигаться. По словам одного из очевидцев, «наши люди, довольно немногочисленные, были со всех сторон окружены множеством арабов, так что у них не было возможности бежать, даже если бы они захотели. Не было у них и достаточной силы духа, чтобы противостоять такому количеству врагов. Они были окружены врагами, как стадо овец – стаей волков».

Командиры сообщили Ричарду, что больше не могут выдержать такого положения, и попросили начать контратаку, но король не согласился. Он видел, что, несмотря на нападение, войско продолжало строем продвигаться к Арсуфу, и мусульмане пока не смогли разрушить этот строй. Между тем крестоносцы, на которых наседал противник, чувствовали себя мучениками за христианскую веру. По словам одного из очевидцев, «на нас обрушилась вся ярость язычества, заставив нас тесно сплотиться». Среди госпитальеров гнев и отчаяние достигли критической точки. Их магистр Гарнье де Наплуз воззвал к покровителю рыцарства, надеясь, что он снова придет к ним на подмогу, как это случилось, по преданию, в 1098 г., во время Первого Крестового похода: «О святой Георгий, неужели ты оставишь нас в таком положении? Все дело христианства может погибнуть, потому что мы боимся нанести удар по этим нечестивцам».

Магистр все же сумел кое-как пробиться к центру войска и найти короля.

«Мой государь, враг не дает нам вздохнуть! – закричал он. – Мы рискуем навлечь на себя вечный позор, как будто мы не смеем начать бой. Мы теряем наших коней. Для чего нам сносить это бесчестье?»

«Терпение, мой добрый магистр, – отвечал Ричард. – Именно вы должны сопротивляться их натиску. Никто не может быть везде одновременно».

Он объяснил, что главная задача для крестоносцев – благополучно дойти до Арсуфа, а это возможно сделать только при строгой дисциплине. Атаковать же они могут только сразу по всей линии, по общему плану.

Де Наплуз не успокоился, поскольку его бездействие противоречило его обетам монаха-воина и чувству долга перед своей страной (он родился в Иерусалимском королевстве).

«Почему же мы не атакуем их в полную силу? – продолжал кричать он, обращаясь к королю. – Нас же навеки ославят как трусов за отказ сражаться с неверными. Мы покроем себя вечным позором, если еще промедлим!»

На это Ричарду нечего было ответить: про себя он был с этим согласен.

Ситуация выходила из-под контроля. Не дожидаясь условленного сигнала, рыцари, потеряв терпение, стали готовиться к контратаке. С высоты своего командного пункта Саладин заметил, что во вражеском войске начинается взрывная реакция. Как писал один из арабских летописцев, «враги поняли, что только высшее напряжение сил может их спасти, и ринулись в бой». В действительности контратаку, не дожидаясь разрешения короля, начали двое: магистр госпитальеров и один фламандский рыцарь из окружения Ричарда. Остальные госпитальеры бросились в бой вслед за своим командующим. Генриху Шампанскому и Жаку д'Авеснэ оставалось только последовать их примеру. В атаку, начатую арьергардом, вскоре оказались вовлеченными центральные части крестоносцев, а затем и авангард тамплиеров. Неожиданно началось общее контрнаступление кавалерии – так, будто оно было запланировано, хотя король не отдавал заготовленного приказа.

Для противника это было тяжелым и неожиданным ударом. В рядах мусульман началось общее замешательство, за которым последовало беспорядочное отступление. Те из атакующих, которые вплотную приблизились к войску противника и даже спешились, были тут же смяты, а те, кто следовал за ними, обратились в бегство. «Я находился в центре войска, – писал впоследствии один из мусульман, – и когда все побежали, то я решил, что смогу найти убежище на ближайшем ко мне левом фланге, однако и там уже началась паника. Я перебежал на правый фланг, но там положение оказалось еще хуже». Наконец он добрался до места, где должна была находиться личная гвардия Саладина, но там стояли лишь семнадцать человек, продолжавших бить в барабаны, хотя на них никто не обращал внимания. Как писал об этом отступлении один из европейских хронистов, цитируя «Энеиду» Вергилия, «страх даровал им крылья».

Там, где госпитальеры пошли в атаку, по словам очевидцев, земля была усеяна мертвыми телами тысяч мусульман и множеством трупов коней и верблюдов. Рыцари Христа мстили за недавнее унижение. Позднее Ричард хвастался, что всего лишь третья часть его войска одержала победу над превосходящими силами султана. Сам король, увидев, что контратака началась сама по себе, ринулся на своем мощном скакуне к месту боя, возглавил наступающих госпитальеров и лично принял участие в резне мусульман. По словам его придворного историка, «никто из арабов не мог уйти живым от нашего славного короля. Он своим мечом расчищал себе путь в гуще врагов, подобно жнецу на поле».

В некотором отдалении стоял сам Саладин, беспомощно взиравший на поток беглецов, устремившихся к холмам. Сначала он пытался усовестить кого-то из беглецов, образумить их или запугать страшными карами, но вскоре оставил это бесполезное занятие. Барабаны продолжали бить, тщетно призывая воинов восстановить порядок и перегруппироваться, но их треск лишь усиливал беспорядочный гул, царивший на поле сражения.

На опушке Арсуфского леса Ричард остановил наступление крестоносцев. Слишком часто они дорогой ценой платили за преследование противника на далекие расстояния. Как только это произошло, остановилась и часть мусульманского войска. Таки-аль-Дин, племянник Саладина и бывший наместник Египта, сумел собрать около семисот воинов под свое знамя, на котором имелась занятная эмблема – парадные штаны, которые носила высшая аюбидская знать. Он сумел организовать действенную контратаку, так что Ричарду пришлось атаковать еще и еще раз, чтобы заставить последних храбрецов прекратить сопротивление.

Ближайшую ночь крестоносцы провели в разрушенной крепости Арсуф. Победа их была впечатляющей: мусульмане потеряли до семи тысяч человек, а их противник – примерно в десять раз меньше. Но среди погибших крестоносцев был один, о котором они особенно горевали. Во время контратаки Таки-аль-Дина погиб знаменитый Жак д’Авеснэ, которому воздавали должное не только сами крестоносцы, но и их враги.

Именно он в свое время принял командование осадой Акры у короля Ги и выполнял эту миссию до прибытия своего сюзерена Генриха Шампанского. Жак д’Авеснэ считался образцом рыцарской доблести, его высоко ценили соратники и уважали арабы. Среди европейцев он пользовался такой же славой, как аль-Тавиль среди мусульман.

На следующее утро отряд из храмовников, госпитальеров и туркополов отправился на поле ужасной битвы, чтобы отыскать тело героя. Даже учитывая огромное число погибших, разыскать его было не так трудно: у этого рыцаря был заметный щите шестью золотыми и алыми косыми полосами. Они нашли его покалеченное (с отрубленной рукой и ногой) тело в окружении пятнадцати убитых врагов. Согласно легенде, д'Авеснэ продолжал драться уже без руки и ноги, и его последними словами были: «Ричард, отомсти за меня». Тело героя обмыли и принесли в ставку Ричарда, а затем его перенесли в храм Владычицы Небесной, чье Рождество католики отмечали в тот день.

Как писал об д’Авеснэ один католический историк, «в совете он был Гектором, в бою – Ахиллом, а чувством чести превосходил Регула».

Какое-то время Саладин был безучастен ко всему окружающему, почти не ел и не отвечал на вопросы ближайших помощников. «Один Аллах ведает, какая боль терзала его душу после этой битвы», – записал секретарь султана, тщетно пытавшийся вывести своего государя из состояния апатии. Второй раз английский король нанес ему поражение. Мусульманские воины пали духом, и Саладину с трудом удалось привести свое войско в относительный порядок.

Его эмиры уже проявляли открытое неповиновение. Как и после падения Акры, они даже ставили под сомнение способность султана командовать войсками. Тогда некоторые воины отказывались выполнять приказы атаковать вражеское войско по пути в Хайфу. Как же люди поведут себя теперь, после второй неудачи? Кое-кто сомневался, удастся ли Саладину убедить своих союзников прислать подкрепления на смену тем, кто пал в этой битве. Ясно было, что захватчиков нельзя победить в позиционной войне, как было под Акрой, или на марше, когда они сохраняют правильный строй и могут нанести мощный контрудар. Для Саладина было очевидно, что следует вернуться к проверенной тактике – истощать силы врага в многочисленных стычках и небольших боях, совершая налеты на его армию, извлекать пользу из страшного зноя пустыни и обширных пространств арабских земель и полагаться на время как на своего союзника.

Теперь дорога на Иерусалим была открыта для захватчиков. Яффа находилась всего в десяти милях от Арсуфа, а оттуда древнеримская дорога вела прямо к Святому городу, до которого оставалось двадцать пять миль. Саладину оставалось задержать продвижение противника после того, как его войско уйдет с побережья. Лишившись поддержки с моря, армия крестоносцев вскоре начнет ощущать трудности со снабжением, а главное – с питьевой водой. Арабское войско должно будет максимально задержать врагов, не вступая с ними в прямую конфронтацию.

Выйдя из своего депрессивного состояния, Саладин вскоре убедился, что основа его армии сохранена. Кроме того, его людям удалось за это время уничтожить множество вражеских боевых коней и вьючных мулов. Хотя его войско потеряло под Арсуфом вдесятеро больше воинов, чем вражеская армия, но крестоносцы понесли огромные потери при осаде Акры – как в боях, так и от эпидемий. Саладин мог пополнить свою армию новыми воинами, а его враг такой возможности уже не имел. Уйдя в глубь Палестины, противник будет склонен к ошибочным действиям, и, возможно, Саладину снова удастся спровоцировать крестоносцев на безрассудные действия, как это было при Крессоне. Вероятно также, что франкам будет часто не хватать воды, и это, конечно, необходимо использовать, как то случилось перед битвой при Хаттине. Пользуясь выражением короля Ричарда, Саладин был «подобен льву на охоте, который долго лежит в засаде в ожидании своей жертвы, чтобы иметь возможность убивать воинов Креста, словно обреченных овец». Теперь султану нужно было прежде всего усилить свою базу снабжения на юге, и прежде всего его интересовал Аскалон. Кроме того, необходимо было укрепить Иерусалим, чтобы этот город мог выдержать долгую осаду короля Ричарда.

Впоследствии европейские историки рассказывали, будто после битвы при Арсуфе Саладин собрал своих эмиров и отчитал их: «Где же славные деяния моих войск, к которым я был так милостив и щедр? Некогда вы похвалялись своими заслугами, но ныне крестоносцы рыщут по всей стране, и никто не может их остановить. Где ваши мечи и копья? Где обещанные вами победы? Отчего не обрушились на голову неверных несчастья, предсказанные в наших древних писаниях? Мы позорим своих предков, которые не раз усмиряли этих наглых пришельцев».

После этой речи султана эмиры некоторое время пристыженно молчали; наконец заговорил третий и любимый сын Саладина, Мелик-эз-Загер. Этот восемнадцатилетний юноша в то время был правителем Алеппо и славился своей отвагой и чувством справедливости. Он сказал: «О пресветлый султан, эти слова несправедливы. Мы, не жалея наших сил, воюем с франками, мы храбро атакуем их, но их защищает броня, которую нельзя пробить никаким оружием, а потому наши удары безвредны для них. Более того, ими командует воин, подобного которому мы еще не встречали. Он несется вперед на своем огромном скакуне и убивает наших людей без счета. Никто до сих пор не мог ни противостоять ему, ни спастись от него. Кажется, такой царь рожден для власти над миром».

Как ни странно, эти слова, видимо, вселили надежду в сердце Саладина. Через двадцать четыре часа после своего поражения под Арсуфом султан снова смог создать угрозу для армии крестоносцев.

А это войско, передохнув после битвы один день, снова отправилось на юг, к Яффе. Саладин расположил свои отряды вдоль дороги, чтобы помешать продвижению противника. Мусульманские лучники осыпали крестоносцев множеством стрел, чтобы спровоцировать их на новую атаку, к которой они были на этот раз лучше подготовлены. Однако никаких ответных действий не последовало. Вражеское войско по-прежнему продвигалось вперед, а армия Саладина продолжала отходить в глубь Палестины. К султану привел и новую группу захваченных франков, и опять среди них были женщины в боевой броне. Всех пленных допросили, после чего обезглавили. От них мусульмане получили сведения, что король Ричард собирается пробыть некоторое время в Яффе, чтобы заново отстроить эту крепость и превратить ее в гостевой центр для будущих паломников, направляющихся в Палестину. Но куда противник собирался направиться, уйдя из Яффы?

Яффа не была лучшим морским портом на юге Палестины – таковым считался Аскалон в тридцати милях к югу от нее. За последние 90 лет этот важный город четыре раза переходил из рук в руки: сначала его в 1100 г. захватили крестоносцы, потом мусульмане отвоевали Аскалон, но снова потеряли в 1154 г., а в 1187 г. его взял Саладин. Теперь город стал передовой военно-морской базой султаната, связующим звеном между Египтом и Сирией. Потерять его означало бы разрушить связь между этими частями империи Саладина.

Аскалон был любим мусульманами. Некогда это был один из главных городов филистимлян, где родился Ирод и где Самсон в гневе убил тридцать человек. Он стоял в долине Муравьев, где Соломон, согласно Корану, рассказывал одну из притч и боялся наступить на муравьев, что побудило одного из них тихонько предупредить собратьев: «Эй, муравьи, собирайтесь в наш муравейник, а то Соломон и его войско нас раздавят, сами не зная этого» (Коран, 27:18).

В этом портовом городе находилась известная мечеть Омара, построенная четыре века назад, и имелся великолепный восточный базар. Аскалон был знаменит также своими оливковыми рощами и шелковичным червем, но пользовался дурной славой из-за обилия москитов. Его защищали двойные стены с пятьюдесятью тремя башнями. Благодаря его стратегическому положению арабы могли быстро мобилизовать войско в Египте, чтобы в любое время угрожать королевству крестоносцев. Само название «Аскалон» по-арабски означаю «Голова Сирии». Не меньшее значение он имел для защиты от возможного вторжения крестоносцев в Египет и от угрозы с их стороны главным святыням ислама.

У Саладина не было уверенности, что король Ричард сейчас действительно пойдет на Иерусалим. Мало ли что он говорил о целях своего похода! А что, если его амбиции не ограничиваются Иерусалимом и он мечтает о завоевании Египта, чтобы стать императором Средиземноморья, подобно Александру Великому или Цезарю? Стратегически это имело бы смысл: при движении его армии вдоль побережья он будет иметь поддержку своего мощного флота, а если захватит Аскалон, то этот город будет иметь для него такое же значение, как некогда Александрия – для Александра и Цезаря. В таком случае Аскалон из стратегического узла исламского султаната превратился бы в стратегический узел новой империи крестоносцев.

Египет был важным источником богатств империи Саладина. Слава арабской истории в последние девяносто лет была достигнута именно благодаря объединению Египта и Сирии под знаменем суннизма. Сам Саладин взошел на вершину власти благодаря этому процессу, которому пытались помешать франкские короли. Пять раз в 1163–1169 гг. крестоносцы пытались захватить Египет. В этой борьбе погиб отец Саладина, но его дядя Ширкух все-таки стал покорителем Египта. Сам Саладин в свое время, когда франков удалось окончательно вытеснить из этого района, сначала стал императором Египта.

И разве в самом Коране не говорилось о силе и ценности единства:

 
«Люди, сотворенные совершенными, извратив свою волю.
Разрушили Единство, избрав извилистый путь Раздора,
Путь к себялюбию и к бедам, к упадку и скверне.
Когда зло пронизывает их жизнь телесную и душевную?»
 

Кто же сможет остановить Ричарда, «Мелика Рич», как его именовали арабы, на его пути к золоту Каира? Кто поручится, что европейцы больше не повторят гнусной вылазки Шатийона против святых мест Мекки и Медины? А что, если Ричард – это всего лишь еще более могучий Шатийон, чья цель – не просто захватить Иерусалим, но уничтожить ислам? И как в таком случае поступить с Аскалоном?

Такие мысли не давали покоя Саладину, поэтому он собрал своих эмиров на совет в Рамле. Для защиты Аскалона и Иерусалима требовалось двадцать тысяч человек, и теперь предстояло решить, из чьих отрядов сформировать такое войско. В памяти мусульман была слишком свежа потеря Акры, и возможность новой длительной обороны того или иного города ужасала их.

«Если желаешь защищать Аскалон, то отправляйся туда сам или пошли кого-то из своих сыновей, – заявил курдский эмир аль-Самин по прозвищу Толстяк. – Иди туда со своими грязными негодяями. Никто не пойдет туда с ними, потому что никто не желает разделить судьбу защитников Акры».

Эти наглые речи были сродни бунту. Саладин пока не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы достойно ответить на эту выходку, и он предпочел ее пока проигнорировать. Султан удалился в свой шатер и стал искать опоры в молитве. По словам летописца, «он воззвал к Аллаху, и Аллах открыл ему, что Аскалон следует разрушить, раз правоверные не в силах защитить его». После долгих колебаний султан принял именно это решение.

Через четыре дня после Арсуфа Саладин решился разделить свою армию. Часть ее под началом старшего сына Мелик-аль-Афдаля он оставил неподалеку от Яффы, чтобы следить, чем будет заниматься в городе король Ричард, а сам вместе с братом аль-Аделем во главе основных сил направился к Аскалону. Проведя полдня на марше, они прибыли в город, который мусульмане именовали Юбна, а христиане – Ибелин. В мечети этого города находилась усыпальница соратников пророка. Здесь Саладин дал своим солдатам отдых.

Через день султан стал лагерем в окрестностях Аскалона. Было приказано собрать рабочих и объявить о предстоявшей им мрачной миссии. Солдаты ходили по домам, вербуя работников для разрушения города. Люди не скрывали своей печали: женщины, оплакивая несчастную судьбу, продавали свое добро по бросовым ценам и отправлялись в Египет или Сирию, взяв лишь то, что можно унести. Десять кур стоили всего один дирхем.

Разрушение такого древнего и на совесть построенного города было делом очень нелегким. Толщина его стен составляла 9—10 локтей, или сто шестьдесят – сто восемьдесят дюймов (примерно 4,5–5 м. – Пер.), а земляные валы были толщиной в боевое копье. Каждой башней занималась команда из 40 человек во главе с эмиром. Особое внимание пришлось уделить наиболее мощной Башне Госпитальеров, выходившей на море, – ее полностью наполнили дровами и подожгли. Пожар продолжался два дня, после чего строительный раствор оказался достаточно размягченным, чтобы башню можно было разрушить.

Султан внимательно следил за этими разрушительными работами. Он понимал, что от его солдат и рабочих требуется огромное напряжение. Воины и так были сильно утомлены после битвы, а местным рабочим не хотелось разрушать дома в своем городе. Но Саладин опасался, что Ричард узнает о происходящем и ускорит наступление, а потому понуждал своих людей торопиться.

Сын ежедневно присылал ему вести из Яффы, и султан был достаточно осведомлен о делах короля и его людей. Крестоносцы стали лагерем неподалеку от городских стен, среди гранатовых деревьев, фиговых рощ и виноградников. Из Акры прибыл их флот, на котором привезли подкрепления, припасы и женщин. Впоследствии один католический историк проклинал этих дам, словно именно они были виноваты во всем: «Эти привезенные из Акры женщины возбудили страсти и пороки солдат. Все войско было развращено, а жар веры и рвение к паломничеству стали угасать». Многие воины Ричарда на кораблях вернулись в Акру, где, забыв о воинской службе, погрязли в разврате. Саладин знал обо всем этом. Как только закончился рамадан, налеты мусульман на войско крестоносцев возобновились с новой силой. Султан не оставил мечты спровоцировать их на сражение в выгодных для себя условиях.

Неожиданно противник проявил новую дипломатическую инициативу. Сын сообщил Саладину, что Генфрид Красивый, сын Хэмфри Торонского, снова просит о встрече для переговоров. Не устали ли крестоносцы от войны? Однако выяснилось, что послы, напротив, предлагали Саладину сдать им без боя все города побережья, причем неясно было, что они обещают взамен. Поскольку франки уже захватили все важные порты севернее Яффы, а султан как раз в это время разрушал Аскалон, речь могла идти лишь о сдаче второстепенных крепостей Газы и Дарума. Некоторые эмиры советовали принять это предложение, если взамен удастся получить от крестоносцев максимальное число уступок, но Саладин не считал эти предложения серьезными. К тому же легкая сдача приморских городов была для него подозрительна, поскольку он опасался вторжения противника в Египет. Эта дипломатическая инициатива интересовала его только как способ потянуть время. Аскалон постепенно превращался в руины, и султан готовился к новому походу в Рамлу.

Брат Саладина аль-Адель писал ему об этих переговорах: «Мы будем продолжать переговоры, сколько окажется возможным, чтобы дать тебе время полностью разрушить город».