Текст книги "Священное воинство"
Автор книги: Джеймс Рестон
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Не забыли и об Алисе. По этому поводу Ричард принял следующее обязательство: «Я клянусь жениться на твоей сестре не позднее как через сорок дней по моем возвращении, а до этого времени прошу подождать».
Подписав договор, каждый из королей с почтением принял от духовенства символический посох паломника.
24 июня 1190 г., в день памяти Иоанна Крестителя, оба войска отправились в поход. После перехода через реку Рону они должны были разделиться: Филипп должен был отправиться в Геную, чтобы воспользоваться услугами генуэзцев, а путь Ричарда лежал в Марсель, где его ожидал собственный английский флот. Затем королям следовало снова встретиться в Мессине, на Сицилии, а оттуда вместе отплыть на Святую землю. Объединенная армия состояла из ста с лишним тысяч человек, причем среди вассалов Филиппа было много известных людей Франции, например граф Филипп Фландрский, граф Генрих Шампанский и граф Стефан де Сансерре. Войска двух королей торжественным маршем прошли Сент-Леонард, Мулен и Сент-Мари-де-Буа.
Энтузиазм рыцарей был бесспорным. В Риме даже утверждали: «Речь идет уже не о том, становиться ли крестоносцем, а о тех, кто таковыми еще не стали».
Крестоносцы распевали свой гимн на латыни, и их пение перекрывало стук копыт, шелест многочисленных знамен и скрип тележных колес: «За Крестом и за знаменем Вождя следует войско, которое никогда не отступает, но идет вперед, уповая на силу Святого Духа».
Крестьян заставляли собираться и приветствовать армию, а также оплакивать ее уход. Поэты слагали в честь рыцарей хвалебные песни: «О Великий Боже!..Что это за юноши! Взгляните на их просветленные лица, подумайте о печали их родителей, их сыновей и братьев, их друзей и близких, всех, кому дорого это славное воинство».
Трубадуры прославляли доблесть крестоносцев, печалились об их тревожной судьбе, проклинали «племя нечестивцев», которое обрекло рыцарей на такую судьбу. Знаменитый трубадур Шатлен де Куси, который сам находился в их рядах, пел: «Весной, когда все цветет и поют соловьи, в моей душе пробуждается песнь и сердце мое не в силах отвергнуть сладостный дар любви. Пошлет ли Небо мне такую великую милость, чтобы та, которая завладела моей душой и сердцем, оказалась бы в моих объятиях прежде, чем я отправлюсь за море?»
В Лионе короли остановились на берегу Роны, по-весеннему полноводной, чтобы совершить осмотр войск прежде, чем они отправятся в дальнейший путь. Когда войска переходили реку по деревянному мостику, он обрушился, не выдержав тяжести, и около ста человек упали в воду. Это задержало отправление на три дня, пока Ричард распоряжался целой флотилией лодок, которые сновали вверх и вниз по реке. Затем, как и планировалось, два войска разделились, и одно из них отправилось в Марсель, а другое – в Геную. По пути через Прованс вопреки поговорке «Франки – в бою, провансальцы – в застолье» к войску Ричарда присоединился большой отряд новых крестоносцев.
Глава 14
АЛЫЕ ПАРУСА
1. ПриготовленияВскоре после Пасхи 1190 г. по христианскому летосчислению английские военные корабли собрались в Дартмуте, чтобы начать поход на Святую землю. Для начала они взяли курс на Лиссабон, где должны были встретиться с главными силами королевского флота, которые были собраны в Англии, Бретани, Нормандии, Пуату – поистине во всех краях империи Плантагенетов в Британии и на континенте. После общего сбора у берегов Португалии флот должен был торжественно пройти через Гибралтарский пролив и дойти до Марселя, а там дожидаться прихода Ричарда с его войском.
На каждом из этих кораблей (первоначально их было десять) имелись три запасных руля, тринадцать якорей, тридцать весел, два паруса, три комплекта канатов. На всех этих судах имелась команда из капитана и полутора десятков моряков, и каждое из них было рассчитано на перевозку ста хорошо вооруженных воинов. Эти военные корабли были прочными и при этом легкими и маневренными. Все они имели заостренные носы, предназначенные для удара по вражеским судам во время боя.
Командовал этой флотилией опытный адмирал Робер де Сабль. Поскольку речь шла о Крестовом походе, его сопровождали духовные лица – архиепископ Оксьенский и епископ Байоннский. Де Сабль, человек знатный и богатый, давно потерял жену и сына, а обе дочери его были замужем за людьми с положением, поэтому он мог отдаться своему делу, не отвлекаясь на семейные заботы. Это был опытный боец, умевший командовать людьми, и вдобавок ко всему дальний родственник короля, имевший все шансы в ближайшее время стать также великим магистром тамплиеров.
Путешествие флотилии крестоносцев по морю Пуату (Бискайский залив. – Пер.) прошло спокойно, однако у берегов Испании в праздник Вознесения вдруг поднялась страшная буря, разметавшая корабли, так что они оказались далеко друг от друга. Священники, находившиеся на кораблях, встали на колени и начали читать молитвы. И молитвы эти были услышаны: им трижды являлся святой мученик Томас Бекет, сказавший: «Оставьте страх, ибо Господь избрал меня покровителем английского королевского флота. Если воины на кораблях защитятся от греха молитвой и покаянием, Господь пошлет им благополучное путешествие и направит их стопы по Его пути». С этими словами архиепископ-мученик исчез, ветер улегся и шторм на море прекратился.
Наконец девять из десяти кораблей пришли в Лиссабон. Десятый волны отнесли к югу, к городку Сильва, который католики лишь год назад отвоевали у мусульман, и неверные постоянно нападали на него; поэтому местные власти захватили судно крестоносцев и разобрали его, чтобы соорудить баррикаду для защиты своего поселения. Морякам девяти кораблей, спасенным благодаря вмешательству свыше, было за что благодарить Небеса. Англичане еще больше воспрянули духом, когда в порт Лиссабона дополнительно пришли 63 королевских корабля, собранных по всем портам Европы, а вскоре подошла флотилия из тридцати судов. Таким образом, весь королевский флот теперь состоял из 106 кораблей, включая 6 грузовых.
Наемные солдаты из разных стран Европы были возбуждены и агрессивно настроены. Командирам было нелегко контролировать этих людей, уверенных в том, что им-де покровительствуют Небеса. Вскоре начались драки между приезжими крестоносцами и португальцами. Мародеры и любители легкой добычи из числа пришельцев, пользуясь возникшими беспорядками, выгоняли иудеев и мусульман из домов, грабили их, поджигали дома, насиловали женщин. Разумеется, вовсе не это имел в виду Томас Бекет, когда, представ перед священниками, говорил о благочестивом и достойном поведении воинов. Ворота Лиссабона закрылись для мародеров, а около семисот наиболее распоясавшихся попали в тюрьму.
Прежде чем английский флот вышел в море, славный король Ричард в своем замке Шиньон на Луаре составил законы, регламентирующие поведение воинов. Если кто-либо из них совершал убийство на борту корабля, то его следовало привязать к телу жертвы и вместе с ним сбросить за борт. За убийство на суше виновного следовало также привязать к телу жертвы и похоронить заживо. Если солдат ударил другого человека ножом, ему следовало отрубить руку, а просто за нанесение удара товарищу виновного следовало трижды окунуть головой в море. За каждое оскорбление товарища по службе устанавливался штраф в одну унцию серебром. Если крестоносца уличали в краже, его полагалось обрить наголо, облить голову горячим дегтем и осыпать перьями.
Однако эти королевские законы не совсем подходили к тому безобразному положению, которое сложилось в Лиссабоне, и наказания именно за эти дела не были предусмотрены. Никого не обливали дегтем и не окунали в море, поскольку Робер де Сабль знал: для войны с арабами ему потребуется каждый здоровый человек. Если уж его людям суждено гибнуть, то лучше пусть это случится в бою за святое дело. На их преступления смотрели сквозь пальцы, и король Португалии испытал большое облегчение, когда английский флот отплыл на юг.
Корабли крестоносцев прошли через Гибралтар и вышли в Средиземное море. Начиная с этого момента по левую руку от их флота лежали владения христиан, а по правую – земли неверных. Тем легче было теперь для крестоносцев делить весь мир на добрых и злых, светлых и темных, на европейцев и всех остальных.
Когда 22 августа флот прибыл в Марсель, хронист упомянул о том, что участники плавания счастливо избежали «ужасных скал, бурь в Гибралтарском проливе и всех опасностей, подстерегающих людей в океане», но ничего не сказал о безобразиях в Лиссабоне. Начались торжественные мероприятия. С флагманского корабля спустили сходни, чтобы приветствовать на борту своего короля и повелителя, который после коронации, забыв об отдыхе и развлечениях, чувствуя себя избранником Господа, целиком посвятил себя «великому, трудному и благому делу, столь необходимому для всех».
Но короля нигде не было. Оказалось, что неутомимый Ричард прибыл в Марсель еще три недели назад, 31 июля, и, не найдя флота, отплыл в Италию на командорском корабле.
2. К СицилииРичард был разочарован, не найдя в Марселе своего флота. В это время его корабли еще только проходили через Гибралтарский пролив, хотя сам король знать этого не мог. Поскольку точно о времени прибытия флота ничего не было известно, Ричарду вскоре надоело ждать. Он знал, что при благоприятных условиях плавание от Марселя до Палестины занимает всего пятнадцать дней. Ему также было известно, что немецкая армия, почти равная по численности англо-французской, лишилась командования и застряла где-то к северо-западу от Сирии. Король провел в городе около недели, коротая время в беседах с монахами аббатства Сен-Виктор. Наконец, не желая больше ждать, он нанял двадцать галер и два грузовых корабля, погрузил на них свою гвардию и отправился на юг.
Корабли Ричарда шли неторопливо, так как он надеялся, что его флот нагонит их по дороге. Он велел сделать остановку в Генуе, чтобы навестить тяжело заболевшего Филиппа. У постели больного состоялся разговор о начатом ими предприятии. Филипп попросил у английского короля пять кораблей для предстоящей экспедиции. Ричард даже в этот раз не упустил случая позлить Капетинга и предложил всего три корабля. Обиженный французский король отказался. Затем Ричард сделал остановку в Остии у горы Тибр, и здесь сумев вызвать раздражение своих союзников. К нему явились два папских легата, тепло приветствовали английского короля и пригласили в Рим для аудиенции у папы Климента III, однако Ричард отказался.
Как ни странно, он пренебрег приглашением того человека, на чей призыв к Крестовому походу откликнулся первым. У английских королей давно были сложные отношения с Римом по вопросу о роли церкви в государстве. Помня старые ссоры по поводу убийства Томаса Бекета, Ричард уже в начале своего царствования обратился к папе, выразив недовольство независимостью Кентерберийского аббатства. Письмо короля папе выглядело довольно резким. Он заявил: «Если мудрость Апостольского престола не обуздает гордыни этих монахов, мы более твердо применим к ним нашу королевскую власть». Это была пока лишь угроза, но она не могла не ухудшить взаимоотношений Плантагенета с Римом. Были трения между Ричардом и папской курией и в дальнейшем – например, из-за назначения его единокровного брата Джеффри архиепископом Йоркским.
Общению с римским двором Ричард предпочел отдых на лоне природы в Неаполе и Салерно, где он провел три недели. Он охотился и развлекался, но главная причина его задержки состояла в заботе о флоте. Королю не терпелось узнать о его судьбе, о том, прибыли ли его корабли в Марсель и отплыли ли в Мессину. Прошло ли плавание благополучно – этот вопрос больше всего беспокоил короля.
Король, которому наскучило пребывание на корабле во время плавания, охотно разъезжал на лошади по Калабрии, останавливаясь на ночлег в местных монастырях. Однажды, неподалеку от городка Милето, резиденции епископа, Ричард едва не погиб. Это случилось, когда он, сопровождаемый лишь одним рыцарем, проезжал через какую-то захудалую деревеньку и услышал крик ястреба, донесшийся из крестьянской хижины. Поскольку по правилам рыцарства не допускалось, чтобы простонародье владело такими благородными охотничьими птицами, Ричард спешился, вошел в дом и схватил ястреба, словно он был местный полицейский. Такое вторжение чужестранца в жизнь деревни вызвало негодование местных жителей, и вскоре король был окружен толпой разозленных крестьян, вооруженных палками и камнями. Один смельчак даже обнажил нож против лучшего воина Европы. В ответ Ричард стал бить крестьян мечом плашмя, пока тот не сломался, и король, вооруженный лишь обломком с золоченой рукоятью, должен был отступить, швыряя в противников обыкновенные камни, пока не нашел приют в небольшом местном монастыре Ла Баньяра. Большинство историков Третьего Крестового похода опускают этот нерыцарский эпизод.
А что было бы, если бы Ричард погиб столь бесславно? Ему, наверное, вспоминался ужасный случай с другим королем-крестоносцем. Фридрих Барбаросса, германский император, почти вдвое старше Ричарда, также был храбрым рыцарем, ни в чем не уступавшим английскому королю. Хотя его русые волосы и некогда рыжая борода поседели, глаза императора излучали отвагу и силу духа. Несмотря на возраст, он был высок, статен и крепок телом. Как и Ричард, Фридрих, узнав о катастрофе в Иерусалиме, сразу принял крест. Он проявил себя как прекрасный военный организатор и собрал свою армию быстрее еще и потому, что не занимался тогда междоусобными дрязгами. Собранное по всей обширной Священной Римской империи, его войско, как обычно, отправилось в Крестовый поход на юг через Венгрию и Румынию, и в октябре 1189 г. император достиг Константинополя.
Как истинный рыцарь, Барбаросса счел необходимым написать письмо своему знаменитому противнику Саладину и предупредить его о вторжении: «После того как ты осквернил Святую землю, которой мы правим по воле Царя Небесного, мы всеми нашими силами воспротивимся подобной преступной дерзости. Верни землю, которую ты захватил! Мы даем тебе год, после чего тебе придется уповать только на военное счастье… По воле Господа ты познаешь на себе мощь наших победоносных орлов и гнев народов Германской империи – молодежи Дуная, не знающей, что такое отступление, могучих баварцев, мудрых швабов, неистовых бургундцев, доблестных альпийских горцев… Ты узнаешь, как способна владеть мечом наша десница, вовсе не ослабшая от старости, в день великого торжества христианского дела».
В отличие от некоторых своих предшественников германские крестоносцы устояли против хитрых интриг византийского двора, не потерпели серьезного урона от стрел турок-сельджуков, выдержали ужасные испытания и лишения при переходе через горы Анатолии. Они благополучно пересекли малоазийское плато – прежде всего благодаря хорошей дисциплине и твердому руководству – и весной 1190 г. прибыли в Армению. Саладин получал донесения об их продвижении от византийского императора и вполне оценил опасность. Перед лицом наступления этой сильной и хорошо организованной армии он разослал призывы к джихаду во все пределы и даже багдадскому халифу. Было приказано поджигать поля и уничтожать склады припасов там, куда должно было прийти вражеское войско. Целый ряд крепостей на византийской границе был оставлен мусульманами. Но хотя кое-где началась суета и даже паника, Саладин ответил на послание Барбароссы не менее твердо: «Если ты считаешь многочисленными христиан, то знай, что моих арабов во много раз больше. Если нас и европейцев разделяет море, то неисчислимое множество арабов не разделено морями. С нами и бедуины, и тюрки, и наши крестьяне, которые храбро будут сражаться с чужестранцами, вторгшимися на их землю, чтобы грабить и убивать их. Мы встретим их по воле Аллаха и с Его помощью, и когда Он дарует нам победу, нам останется лишь занять ваши земли по Его воле и ради Его торжества».
10 июня 1190 г. под палящим зноем, иссушившим песчаную равнину, германские крестоносцы начали переходить вброд киликийскую речку под названием Железная река, отделявшую их от Сирии. Во время переправы, страдая от жара в раскаленных стальных доспехах, император выкрикивал приказы, сидя на коне, в окружении группы мощных вьючных лошадей. Вдруг лошади испугались чего-то и понесли, а сам царственный всадник был сброшен в воду. Хотя речка была мелкой, падение оказалось для Фридриха роковым: из-за шока, вызванного падением в холодную воду, после того как тело его было разгорячено от страшной жары, с императором случился сердечный приступ, и он утонул.
«Звезда Рейна пала, разрушив дело Рима и погрузив землю во тьму» – так оплакал его гибель один из поэтов.
Последствия гибели Барбароссы были ужасными для крестоносцев. Почти сразу же в армии начался хаос. Турки-сельджуки, воспользовавшись моментом, атаковали их, окружив со всех сторон. Лишенные командования, германские солдаты спасались бегством или были перебиты. Из стотысячного войска, вышедшего из Константинополя, через несколько недель до Акры с трудом добралось только около пяти тысяч человек.
К счастью для своего войска, Ричард в тот неудачный для него день нашел приют в ближнем монастыре. Без своего великого полководца Крестовый поход был бы обречен на провал, еще не начавшись. Один из хронистов Саладина недаром заметил: «Если бы Аллах не явил свою милость мусульманам, погубив германского императора накануне его вторжения в Сирию, то сейчас люди бы сказали: „Сирия и Египет некогда были исламскими странами“».
Ричарду повезло куда больше. Он наконец узнал, что огромный английский флот уже приближается к Сицилии. Устремившись навстречу своей армаде через Мессинский пролив, король, вероятно, вспоминал о Сцилле и Харибде, этих двух ужасах античных моряков, а самого себя вполне мог бы сравнить с Одиссеем. Если шестиглавое чудовище из легенды про Одиссея не пожрало Ричарда и его крестоносцев, то они вполне могли остерегаться также призрака Морганы Ле Фей из легенд о короле Артуре, которая также могла притаиться в тех местах. Это была ведьма, научившаяся колдовству у Мерлина, и она могла спасти корабль от морской пучины или, наоборот, утопить его в отместку за отвергнутую любовь. Плывя к Сицилии, король Ричард, возможно, гадал о своей судьбе и судьбе флота. А если ему не были чужды сомнения, то не спрашивал ли он самого себя: «А что, если начатое мною великое предприятие по освобождению Палестины также призрак?»
Глава 15
ВЕСТИ С ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ
Проведя на Сицилии несколько месяцев, Ричард анализировал и взвешивал сведения разведчиков о состоянии вражеских сил и о своем великом противнике Саладине. За три с лишним года, которые истекли со времени взятия Иерусалима, султан едва ли сидел сложа руки. Латинского королевства с его замками и системой укреплений больше не существовало, остались лишь несколько небольших редутов на морском побережье. Кроме Тира, все порты к югу от Триполи были в руках мусульман. Из множества огромных замков крестоносцев в глубине страны в руках европейцев оставались только Маргат и Крак-де-Шевалье. И все-таки, считал Ричард, даже это лучше, чем ничего. У него будет хоть какой-то плацдарм, чтобы начать отвоевание Святой земли. Оставив европейцам Тир, Саладин совершил одну из двух своих важнейших ошибок.
В середине ноября 1187 г. войска султана снова подошли к Тиру. Если бы он смог взять этот последний оплот христианства, ему удалось бы сбросить европейцев в море, к чему он давно стремился. Беглец Конрад Монферратский за время, прошедшее с первой попытки Саладина взять Тир, сумел значительно укрепить его. К тому же из Иерусалима и других мест в Тир продолжали стекаться христианские беженцы – он был битком набит ими благодаря великодушию султана.
Тир представлял собой прекрасно укрепленный город, который, кроме того, являлся центром торговли, в первую очередь – производимыми там стеклом, сластями и великолепной пурпурной краской. Он стоял на плодородной земле, благоприятной для земледелия. Недаром еще Соломон в «Песне песней» назвал этот край «источником животворных вод, орошающих сады». В далекой древности Тир был главным городом финикийцев. Некогда, по преданию, туда отказались впустить Иисуса, и неподалеку отсюда Спаситель сказал жительнице Ханаана: «О женщина, поистине велика твоя вера!» – прежде чем исцелить ее дочь, одержимую дьяволом. Тир стоял на полуострове, почти на острове, с трех сторон окруженный морем и соединенный с большой землей лишь узкой полоской земли, не длиннее расстояния, которое могла пролететь стрела. Город окружали стены толщиной в двадцать пять футов, с двенадцатью мощными башнями. К восточным его воротам вела узкая насыпная «Александрова дорога», названная так по имени ее создателя Александра Великого. Все это, безусловно, существенно затрудняло возможный штурм Тира. Его можно было взять лишь при одновременном ударе с суши и с моря, и то если его защитники не были готовы выдержать длительную осаду. Но Саладин не любил таких осад. Конрад хорошо понимал, что войско султана будет проявлять недовольство, если не удастся быстро достичь успеха.
Единственный доступ в город с моря был возможен через внутреннюю гавань, по обе стороны от которой возвышались две башни. Вход в гавань преграждала огромная цепь; ее опускали для входа в гавань дружественных кораблей и поднимали, чтобы закрыть доступ вражеским судам – таким, как стоявшие теперь в море пять кораблей Саладина.
Саладин начал осаду. На суше дела у его воинов шли туго, потому что «Александрова дорога» была слишком узкой и уязвимой. Конрад тут же отрядил несколько своих кораблей из внутренней гавани, чтобы они обстреливали с моря, с двух сторон, нападающих мусульман, и это привело к немалым жертвам среди последних. Тогда Саладин прислал десять египетских кораблей, стоявших ранее в порту Акры, чтобы они блокировали вражеские суда. В результате в боевых действиях обеих сторон произошел застой, продолжавшийся до Рождества.
Пять из десяти кораблей Саладина были специально предназначены для ночной блокады, но моряки на них были людьми неопытными и плохо обученными. Конрад знал это и воспользовался своими знаниями. По его приказу в ночь на 30 декабря, перед рассветом, тирские моряки совершили дерзкий рейд. Когда стало светать, египтяне спокойно уснули, решив, что их ночное дежурство закончилось благополучно. Их разбудила внезапная атака, начатая моряками Конрада. Многие мусульмане попрыгали с кораблей в море, и египетские галеры были на буксире доставлены в гавань. Когда Саладин узнал о случившемся, он приказал оставшимся судам срочно уходить в Бейрут, так как у противника возникло слишком большое преимущество на море, однако тирский флот бросился в погоню. В панике, бросив корабли у берега, египтяне разбежались. Вдобавок ко всему Саладину пришлось уничтожить брошенные корабли, чтобы они не достались противнику.
После этого поражения на море, помня о наступающем сезоне дождей, Саладин решил подвести черту под осадой. 583 год (1187 по христианскому летосчислению) был поистине славным для мусульман, и не следовало омрачать его бесплодными усилиями взять Тир и напрасными жертвами. Да и войско Саладина устало и нуждалось в отдыхе. Через несколько дней султан велел снять осаду.
Не было ли это поворотом в развитии войны? Так полагали защитники Тира, которые, стоя на стенах, с радостными воплями следили за отступлением мусульман, уничтожавших свои огромные осадные машины. У тирцев пробудилась надежда. Пока город в их руках, можно ожидать помощи из Европы. Франки поверили, что их мужественная оборона города навсегда обескуражила мусульман. Если Тир устоял, значит, устояла хотя бы часть Иерусалимского королевства.
Когда об этом стало известно в Европе, Конрад Монферратский превратился для европейцев в героя. Его доблесть прославил знаменитый трубадур де Борн: «Теперь я знаю, кто превосходит всех доблестью, – несомненно, это сэр Конрад, обороняющийся в Тире от Саладина и его шайки. Да поможет ему Господь! От людей ему трудно ждать помощи – он один взял на себя огромный труд, и он один достоин награды».
Сторонники же Саладина осуждали его за то, что он нанес вред собственному делу.
«За это некого винить, кроме самого Саладина, – объявил один арабский комментатор. – Разве не он позволил франкам собрать войско в Тире?»
Зимой Саладин анализировал уроки прошлого и пришел к стратегии, суть которой сводилась к следующему: нападай на слабого противника и избегай сильного.
Но все же ему понадобился еще один практический опыт, подтверждающий правильность этого принципа. 30 мая 1188 г. войска султана подошли к самому впечатляющему замку крестоносцев, именуемому Крак-де-Шевалье, который мусульмане называли «Курдским замком», и окружили его. Глядя на этот колосс, защищенный тремя концентрическими кругами стен, высоких и толстых, с тремя мощными башнями, Саладин решил, что сейчас лучше не пытаться его взять. Войско мусульман проследовало дальше. Опыт Тира и Крак-де-Шевалье и объяснял дальнейшую тактику султана в северной кампании. Отныне Саладин захватывал аванпосты крестоносцев, окружавшие такие твердыни, как Крак, мрачный Маргат, находившийся к югу от Латакии, или Сафиту, именуемую также «Белым замком». Он знал, что таким образом может их парализовать, тем более если удастся занять районы, где можно было достать много провианта и других припасов. Своим людям он сказал: «Мы направляемся в прибрежные районы, где с провизией трудно, а если враги застанут кого-то из вас на своей территории, то они вас окружат и уничтожат. Поэтому нам надо запастись всем необходимым на месяц».
Такая забота о будущем имела смысл, однако султан переоценивал непосредственную опасность. Франки не были в состоянии кого-то окружить и уничтожить, все их заботы сводились к тому, чтобы их не сбросили в море. И все же у Саладина были причины действовать быстро. К середине 1188 г. он уже знал, какое ужасающее впечатление произвели в Европе вести о падении Иерусалима, и понимал, что европейцы не могут не предпринять ответных военных акций. Имея свои источники в Константинополе, султан узнал о Крестовом походе императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы и о том, что его армия должна была пройти через Анатолию и вторгнуться в Сирию с севера. Потому-то Саладину и надо было по возможности обезопасить северную часть Сирии и сократить в ней присутствие крестоносцев до минимума, чтобы германская армия не могла получить там помощи в случае вторжения. Поэтому, оставив Крак-де-Шевалье окруженным и отрезанным от других вражеских укреплений, Саладин повел свое войско на запад, к морю, захватил и сжег Тарт, обошел Маргат и путем переговоров добился сдачи Джебелы, а затем взял Латакию, богатейший торговый город.
Прежде чем направиться на север, к Антиохии, Саладин повел свое войско к Сахьюну, одному из самых романтических замков, построенных крестоносцами. Эта крепость стояла на выступе над двумя узкими ущельями, в месте, где сливались две реки, протекавшие в этих ущельях. Крепость Сахьюн защищала важный переход из Сирийской пустыни на восток, к морю. Каждая ее стена стояла над отвесным обрывом, а во внутреннем дворе находилось еще одно, внутреннее укрепление. Внутрь этой удивительной крепости можно было попасть только по подъемному мосту через расщелину глубиной в пятьдесят футов, а ворота были защищены двумя огромными башнями. Ее обитатели, как и обитатели многих других замков крестоносцев, были уверены в неприступности своей твердыни.
Саладин лично командовал штурмом. Сначала он велел своим людям обстреливать башни с помощью метательных машин, но град каменных снарядов не принес результата. Сахьюн был прекрасно приспособлен для обороны, но в этом замке, как во многих крепостях крестоносцев, не хватало людей. Сильной стороной этой твердыни было ее выгодное ландшафтное положение, но с этим же связана была и ее слабость – слишком длинная протяженность стен, построенных в соответствии с формой выступа, на котором она стояла. Когда султан приказал расположить осадные машины вдоль боковых стен крепости, выяснилось, что стены эти слишком длинные, чтобы их эффективно защищать. Баллисты Саладина сокрушили часть северной стены крепости, и мусульманские воины ринулись в пролом. После взятия замка Сахьюн переименовали в Калаат Саладин – замок Саладина.
Постепенно двигаясь на север и взяв по пути еще несколько знаменитых горных замков, армия Саладина в конце сентября достигла стен Антиохии. Перед этим был взят находившийся к югу от города замок Баграз – важный бастион, контролировавший Бельянское ущелье, ключ к дороге, соединявшей Антиохию, Александрию и Киликию. Взяв эту крепость, Саладин тут же велел разрушить ее, чтобы ею не смогли воспользоваться крестоносцы Фридриха Барбароссы в случае вторжения в Сирию.
Эта демонстрация силы привела к тому, что антиохийцы сами попросили о мире. Как и в Иерусалиме, Саладин снова оказался более великодушным, чем требовала мудрость: он дал им семь месяцев для подготовки мирной сдачи города, полагая, что до появления европейских армий остается еще не один год.
Уладив дела на севере Сирии, султан повернул на юг, к Галилейскому морю. Две крепости госпитальеров – Бельвуар и Сафед давно затрудняли для его войска прямой доступ в Палестину со стороны Дамаска. Теперь Саладин взял обе без особого труда. В это же самое время пришел конец и другому гнезду крестоносцев: брат Саладина после восьмимесячной осады взял Керак, бывшую крепость Шатийона, проклятие дороги паломников. Теперь султан стал хозяином всех земель по обе стороны реки Иордан.
Победоносная северная кампания укрепила в его воинах гордость борцов за ислам. Во время штурма крепости Сафед один из советников султана, прежде чем приказать сделать очередной выстрел из баллисты по стене замка, повернулся к Саладину и процитировал пророка: «Есть два ока, которых никогда не коснется адский огонь, – одно вечно бодрствует на службе Аллаху, а другое плачет от страха перед Ним». Мусульмане шли в битву с «боевыми стихами» Корана на устах: «Как только минут священные месяцы, начинайте сражаться с неверными и уничтожайте их повсюду, где встретите, захватывайте их в плен, осаждайте их укрепления, выслеживайте их и заманивайте в ловушку».
Джихад был знаменем войны за веру ислама, но он был и делом совести правоверных мусульман. Их армия воевала с захватчиками-крестоносцами, а каждый мусульманин в своей жизни должен был вести собственный «джихад сердца» против своих пороков, «джихад слова» – против сквернословия, «джихад рук», запрещающий самочинное насилие, и, конечно, «джихад меча» – собственно сакральную войну с неверными.