Текст книги "Сидни Чемберс и кошмары ночи"

Автор книги: Джеймс Ранси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Любовь и поджог

Стоял теплый летний вечер середины августа, и Сидни пребывал в хорошем настроении. В последнее время его ничто не приводило в смятение, многие прихожане разъехались в отпуск, и у него появилось время на самого себя. Вот такой, наверное, и была жизнь викторианского священника, думал он, выгуливая Диккенса на лугах у реки и направляясь к ближайшему лесочку. Список дел уменьшился до вполне разумного, Сидни мог, не разбрасываясь, сосредотачиваться на одном, и его не отвлекали криминальные расследования. В данный момент ему не требовалось ничего, кроме как благодарить Господа за все ему ниспосланное и наслаждаться обществом своего ласкового лабрадора.

Компания школьников играла в импровизированный крикет на участке с только что скошенной травой. Сидни постоял, наблюдая. Ему даже захотелось поучаствовать в их забаве. Ведь, по большому счету, его школьные деньки пролетели не так давно, и иногда ему казалось, что он так и не решил, кем хотел стать.

Сидни вспомнил традиционный средневековый кукушкин канон, которому научили в школе, и стал тихонько напевать:

 
Лето наступило,
Громко кукуют кукушки!
Семя всходит, цветут луга,
Зеленеют деревьев макушки.
Кукуйте, кукушки!
 

Остальное Сидни забыл. А Аманда, он не сомневался, спела бы все до конца. Она уехала на Славное двенадцатое[4]4
  12 июля североирландские протестанты празднуют победу над католиками в битве при реке Бойн, которая состоялась в этот день в 1690 г.


[Закрыть] в Шотландию и вернется с рассказами о богачах с именами вроде Энгус, Гектор или Хэмиш. У всех охотничьи домики на Северном нагорье, где собирают гостей и устраивают вечеринки с танцами. Это был чуждый Сидни мир, и поэтому ему было так легко с Хильдегардой. Эта женщина, как ему казалось, была очень похожа на него самого.

Муж Хильдегарды, Стивен Стантон, умер более четырех лет назад, и с тех пор она ни разу не приезжала в Гранчестер. Несмотря на взаимную симпатию, Сидни не настаивал на этом, предпочитая короткие визиты в Германию. В первый раз навестил ее на Новый 1955 год и с тех пор совершил еще две поездки. Хильдегарда возила его в Гамбург посмотреть церковь Святого Михаила и сохранившийся еще со Средневековья мост Трост-Брюкке. В прошлом году они провели несколько дней в Кобленце, сплавали в Боппарод и по Рейнской долине до Рюдесхайма.

Хотя друзья и коллеги приставали с настойчивыми расспросами, Сидни решил в их отношениях пока не ставить точки на i. Но начал брать уроки разговорного немецкого у пожилого прихожанина Марка Грунера и в последний приезд удивил Хильдегарду умением произнести первую скороговорку на иностранном языке.

Ситуация, однако, была не простой. В отличие от Аманды, которая говорила ему все напрямик, Хильдегарда вела себя осторожнее. Сидни, например, понятия не имел, есть ли у нее поклонники в Германии и готова ли она к новой любви и последующему браку. Ее окутывала атмосфера таинственности, хотя Сидни считал, что в тридцать один год ей рано отказываться от семейных уз. Как будут развиваться их отношения: тянуться в том же духе или наступит перелом? Пусть в их отношениях с Амандой было больше свар и размолвок, чувствовал он себя с ней увереннее. Наверное, потому, что она не требовала от него слишком многого. Его слабости не имели особого значения, поскольку Аманда дала ясно понять, что никогда не выйдет замуж за священника. Она обладала вздорным характером, легко обижалась, но быстро прощала. Хильдегарда была спокойнее, рассудительнее, но менее понятна. С ней Сидни больше думал о своих поступках и обязанностях. Она больше требовала от него, и он опасался, что разочарует ее.

У леса его отвлек от мыслей один из его не посещающих службы прихожан. Джером Бенсон стоял под кронами каштанов. Он был в матерчатой кепке с твердым козырьком, твидовом «жокейском» пиджаке, вельветовых брюках и поношенных охотничьих сапогах. Неухоженная борода казалась рыжее волос, а лицо таким раскрасневшимся, словно его душил гнев. При нем было ружье двенадцатого калибра. Джером Бенсон нес его, держа за ствол, магазином на плече, прикладом за спиной. На другом плече висела твидовая сумка, из которой выглядывали две куропатки. Сидни поздоровался и, проходя, заметил, что вельветовые брюки Бенсона подвязаны веревкой. Через несколько ярдов он миновал машину «Триумф-Роудстер», в которой сидела влюбленная парочка. Сидни хватило беглого взгляда, чтобы узнать в девушке Абигайл Редмонд, миловидную семнадцатилетнюю дочь заводчика его лабрадора. А стильный автомобиль, судя по всему, принадлежал Гари Беллу, сыну хозяина местной бензоколонки.

Внезапно раздался выстрел. Диккенс умчался прочь, но быстро вернулся с совой в зубах и положил добычу у ног хозяина.

– Боже милостивый! – воскликнул Сидни. – Это же незаконно!

Пес смотрел на него, ожидая похвалы и награды, но прежде чем Сидни решил, что ему делать, появился со своей ищейкой Джером Бенсон.

– Что это у вашей собаки?

– Это вы застрелили сову?

– Вальдшнепа. Ваш пес что-то перепутал.

– Я бы этому очень удивился.

– Уверяю вас, я стрелял в вальдшнепа. Дайте-ка мне осмотреть сову. – Бенсон наклонился, взял птицу и принялся изучать. – Никаких следов дроби. Умерла естественной смертью. Я могу о ней позаботиться. А теперь пойду поищу своего вальдшнепа. Ваша собака очень активна.

– Да, – кивнул Сидни, не зная, что сказать.

В наступившей тишине загудел мотор машины; она подъехала ближе и вдруг задержала ход. Гари Белл высунулся из окна и крикнул:

– Извращенцы! – И тут же нажал на газ и скрылся вдали.

Интересно, что он о них подумал, удивился Сидни. Лучше было пойти в «Орел» и повидаться с Китингом. Его благостное летнее настроение испортилось.

В августе в Кембридже царило затишье. Студенты разъезжались, и те, кто жил здесь круглый год, вздохнули свободнее. В это время Кембридж превращался в еще один городок с базаром, которых так много в восточной Англии. Хотя величественные здания университета сообщали ему историческую незыблемость, словно в любую минуту он мог вернуться к своим средневековым корням, а сейчас просто отдыхает, ожидая приезда осенью нового поколения. Летняя спячка, думал об этом периоде Сидни: не столько длинные каникулы, сколько долгая сиеста.

Он предвкушал традиционную игру в триктрак с Китингом, но еще больше помрачнел, заметив, что приятель в задиристом настроении и склонен над ним подтрунивать. Еще недавно это бы ему понравилось, но после обескураживающей встречи с Бенсоном и оскорбления Гари Белла в душе совсем не осталось радости.

Накануне вечером Китинг смотрел фильм с Дорис Дэй и теперь не только горел желанием пересказать содержание, но упорно интересовался романтическими делами Сидни, намекая на его двойной интерес и к Хильдегарде, и к Аманде.

– В Кембридже чертовское затишье, потому что в последнее время мисс Кендалл совсем не кажет к нам носа, – добродушно подшучивал он. – Вы что, дали ей отставку?

– Ничего подобного. Она поехала освежиться в прохладном климате – на Шотландское нагорье.

– Мне казалось, в Шотландии полно комаров.

– Ей до них нет дела.

– Что верно, то верно – скорее они ее испугаются.

– Охотится с друзьями.

– Будем надеяться, они не перестреляют друг друга. Впрочем, эти места вне нашей юрисдикции.

– Кстати, об охоте… – начал Сидни.

– О, ради всего святого! – замахал руками инспектор.

– Не волнуйтесь. По-моему, все это несерьезно – незначительное правонарушение, но то, что произошло сегодня вечером, меня тревожит. Я не в курсе, насколько вы осведомлены о защите диких животных.

– В 1947 году был принят соответствующий закон.

– Думаю, отстрел сов – незаконное дело?

– Безусловно.

Сидни рассказал о своей встрече с Бенсоном. Инспектор обещал послать коллегу выяснить обстоятельства. Хотя убить, ранить или поймать дикую птицу, объяснил он, в том числе неясыть, является правонарушением, подбирать умерших своей смертью животных и птиц не считается незаконным актом.

– Спорный вопрос, – заметил священник.

– Согласен, Сидни. Но если мы не были свидетелями события или не обнаружили в мертвой птице дробь, мало что можно предпринять. Должна быть уверенность. Если человек ведет себя подозрительно, это не означает, что он совершил преступление. Если мы станем арестовывать всех людей со странностями, тюрьмы переполнятся. А вас посадят одним из первых.

– Надеюсь, вы меня вытащите из-за решетки?

– Если не попаду туда вместе с вами. Моему начальству уже доложили о нашей дружбе. Оно не одобряет, когда на подчиненных оказывают нежелательное влияние.

– Беседа со священником не может быть предосудительной.

– Ошибаетесь. Священники так же подвержены коррупции, как остальные люди.

Сидни заказал вторую пинту пива.

– Я бы не стал этого утверждать, – произнес он. – Мы стараемся держать марку.

– А как насчет викария из Стиффки? – усмехнулся инспектор, возвышая голос, чтобы его мысль была доходчивее для собеседника. – Падре проституток. У него был очень «практический» способ общения с падшими женщинами.

– Думаю, его неправильно поняли.

– А потом он просил сделать его менеджером футбольного клуба «Блэкпул» и принять на работу дрессировщиком львов.

– Ни то, ни другое не является незаконным.

– Еще слышал, что его дочь стала гимнасткой на трапеции и бегала на свидания к Геббельсу.

– Вы фантазируете.

– Нисколько, – возразил инспектор Китинг. – Готов поклясться на любой Библии. Это примеры того, как священники рассчитывают всегда выходить сухими из воды. Я давно понял, что за ними, как за всеми остальными, нужен глаз да глаз.

– В своем случае рассчитываю на презумпцию невиновности.

– Вы сами предостерегали меня быть осторожным с презумпцией. Я же только следую тому, чему научился у вас. Осторожность никогда не бывает лишней.

Жаркая сушь продолжалась. Зеленели только луга, а сады и знаменитые английские газоны перед гранчестерскими коттеджами высохли и побурели, растрепанные розы роняли свои лепестки. Душный воздух днем настолько раскалялся, что жители ленились выходить полоть и поливать.

Один из таких дней клонился к закату, солнце немилосердно било во все выходящие на юг деревенские окна, и в это время к старому летнему дому были вызваны из Кембриджа две пожарные машины. Дом снимал фотограф Дэниел Марден, который уехал в Лондон на свадьбу, и пожар заметили поздно. Пламя охватило все строение, и потушить его не удалось. Огонь лизал стены, поднимался к крыше, добрался до балок и стропил. В окнах трескались стекла, выпала входная дверь.

Когда прибыла пожарная команда, второй этаж уже готов был рухнуть. Жар охватил все вокруг, и никто не мог приблизиться к центру возгорания. Благодаря переменчивому ветру огонь распространялся сразу в три стороны. Несколько человек наполняли ведра из уличного крана, а Гари Белл и его родители тряслись от страха, как бы пожар не перекинулся на бензоколонку с большими запасами горючего. Томас Белл изрыгал проклятия и кричал, что никогда не сдал бы дом этому фотографу, но думал, что тот ответственный человек. Очень типично для него – смотался в Лондон и не несет никакой ответственности.

– Головой ручаюсь, не потушил свою чертову сигару! – бушевал он, а сын говорил, что теперь поздно переживать.

Внезапно все вокруг осветила вспышка. Дом всосал в себя окружающий воздух, и мощный всполох потряс строение. Пламя закружило в неуправляемом вихре, выбилось из всех щелей. Огонь ярился, температура росла, и каркасное строение больше не могло сопротивляться пожару. Крыша рухнула под его напором. Все вокруг наполнил треск дерева и грохот падающего кирпича, а ветер продолжал раздувать жар.

За полчаса от дома остался один остов. На фоне темно-синего неба торчали вертикальные почерневшие, обуглившиеся опоры. В воздухе летали искры и хлопья пепла, потрескивали головешки, пахло горелым деревом, тканью и фотографическими химикалиями.

Потребовалось более двух часов, чтобы победить пламя, и к рассвету дом представлял собой груды кирпича, мусора и сожженного дерева. Головешки светились и вспыхивали огнем. Лишь очень немногое можно было узнать в этом хаосе: перекрученную металлическую конструкцию фотоувеличителя, расплавившийся метроном, треснувшую стеклянную пепельницу, часть рога – остаток висевшей на стене оленьей головы.

Сидни посетил место трагедии до утренней мессы и застал там одного из своих прихожан за работой. Марк Боуэн, осматривавший пожарище в тяжелых сапогах и толстых резиновых перчатках, был пожарным дознавателем.

– Все еще продолжается? – спросил священник.

– В некоторых местах так горячо, что можно печь картошку. Думаю, очаг возгорания находился где-то возле главных окон, но точно пока сказать не могу.

Сидни не заметил и следа этих главных окон, да и любой на его месте не смог бы определить ни каков был дом, ни как он был расположен.

– Разрушения гораздо значительнее, чем мог бы причинить обыкновенный пожар, поэтому напрашивается вывод о нескольких очагах возгорания. Вероятно, дело в фотографических химикалиях: тонере, проявителе, уксусной кислоте. В доме было полно всякой мерзости. Я нашел неподалеку канистру из-под бензина. Вроде бы естественно…

– Поскольку Беллы владеют бензоколонкой?

– Но они бы не стали оставлять горючее где попало.

– И каковы предположения?

Марк Боуэн распрямился и снял перчатки.

– Не исключено, что кто-то совершил поджог при помощи бензина и убежал.

– Человек, который специально принес для этой цели канистру?

– Именно, каноник Чемберс. Хотя, на мой взгляд, непохоже, чтобы такой пожар был вызван бензином.

– А чем же?

– Чем-то намного мощнее.

Сидни было пора возвращаться в церковь и проследить, как идут чтения на десятое воскресенье после Троицы.

– Вы считаете, что это не случайный пожар?

– Фотограф отсутствовал. Он до сих пор не знает о случившемся. Полагаю, когда он вернется, эта картина вызовет у него потрясение.

– Может, виноват какой-нибудь электроприбор? В доме было электричество?

– Непохоже.

Сидни отдавал себе отчет, что все это выше его понимания и ему пора идти, но не удержался и спросил:

– Зачем люди совершают поджоги?

– Я не сказал, что совершен поджог, каноник Чемберс.

– Конечно, это поспешный вывод. Ну а если теоретически?

– Виновники чаще всего молодые люди. Девушки этим редко занимаются. Иногда поджигателей толкает исключительно пиромания. Самая же распространенная в моей практике причина – месть. Хотя не сомневаюсь, вам все это прекрасно известно. Не мне вам говорить, что большинство проблем возникает из-за любви и денег.

– Порой люди сами поджигают свои дома.

– Но не в том случае, если хозяева находятся за шестьдесят миль от них. Я не нашел никаких признаков таймера.

– Вы хотите сказать, что ничего нельзя исключать?

– Можно даже воспользоваться услугами профессионального поджигателя. Если у кого-то дело на мели, эти люди тут как тут. После пожара владелец требует страховку, хотя непохоже, что за этот дом можно выручить круглую сумму.

– Значит, надо ознакомиться со страховыми договорами Дэниела Мардена.

– Подобный род занятий – не ваша сфера, каноник Чемберс. Вы занимаетесь гораздо более громкими делами.

– Я сам на это не напрашиваюсь.

– И вот еще что следует помнить: иногда поджог совершают, желая избавиться от улик.

– Какого рода улик?

– Разных.

– Компрометирующих документов, важных вещественных доказательств?

– Я имел в виду нечто более серьезное. Я говорил о трупах.

Через несколько дней Китинг рассказал своему приятелю, как обстоят дела. В то время, когда вспыхнул пожар, Дэниел Марден действительно находился в Лондоне, где фотографировал свадебную церемонию по случаю второй женитьбы одного из своих друзей. Сгоревший дом он три года снимал у Беллов и использовал в качестве студии, а сам жил на Хиллс-роуд в квартире, которая некогда принадлежала его матери. Марден был разведен, его бывшая супруга с тех пор, как они расстались, умерла, но, насколько выяснил инспектор, не при подозрительных обстоятельствах. У него был сын, он жил за границей.

– А вообще как он здесь появился? – спросил Сидни.

– Мямлил что-то о желании избавиться от соблазнов Лондона. Он вел, как выражаются в нашем деле, «яркую жизнь». Сами знаете, какие у фотографов отношения с женщинами. Примерно такие, как у священников, только с сексуальным запросом.

Сидни собрался возразить, но сообразил, что Китинг подтрунивает над ним.

– Здесь он мог держать себя в руках, – продолжил инспектор. – Никаких развлечений Сохо, до которых вы все так падки.

Сидни пропустил мимо ушей его намек на свою любовь к джазу.

– Полагаю, что в старой материнской квартире он жил бесплатно. Считаете, у него были проблемы с деньгами?

– Развод – дело более дорогостоящее, чем думают люди. – Сидни удивило, с каким безразличным видом говорил его приятель. – Никаких следов подруги не просматривается. Не исключено, что она тоже слиняла.

– Хотите сказать, что его первая жена ушла от него?

– Женщины, Сидни, как и мужчины, имеют обыкновение уходить от супругов. Иногда просто не выдерживают, как постоянно твердит мне моя половина.

– Вряд ли можно подозревать Дэниела Мардена в поджоге собственной студии.

– Не забывайте, что студия была не его. Дом принадлежал Беллам.

– Вы с ними беседовали?

– Они в ярости, если это не показуха. Семья постоянно нуждается в деньгах и, кроме того, пожар – способ избавиться от фотографа.

– Следовательно, поджигателями могли быть сами Беллы?

– Не вижу причин отрицать это.

– У них есть страховка на дом?

– Да, дом Беллов застрахован. Даже с Марденом в качестве внутренней начинки. Хотя выплата вряд ли будет произведена, пока мы не обнародуем результаты расследования.

– Но ведь сумма не может быть значительной?

– Нет. Однако достаточной, чтобы сжечь строение, которое никому не нужно. Если нет других причин…

Сидни колебался.

– Мне кажется, нечто подобное имел в виду Марк Боуэн.

– Если вы имеете в виду трупы, то их не обнаружили.

– А может, думали, что Марден находился дома?

– Намекаете на попытку убийства? Нет, Сидни, я не сомневаюсь, что это какая-то махинация со страховкой. Если хотите, можете пойти и сами взглянуть на фотографа.

– Надо придумать предлог.

– Прежде подобные мелочи вас не останавливали. Это же ваша работа – утешать страждущих. Интересно, что вам удастся из него выудить.

– Вы хотите, чтобы я с ним повидался?

– Вы же знаете, Сидни, я всегда благодарен вам за помощь.

– И благословляете меня на это дело?

– Для разнообразия с удовольствием поменяюсь с вами местами и благословлю.

По дороге домой Сидни все как следует обдумал. Направляясь на встречу с Китингом, он взял с собой лабрадора, чтобы по пути в бар и обратно собака погуляла. Общение с псом стало неожиданной и очень хорошей стороной его жизни. Случалось, что Диккенс своевольничал (особенно его выводили из себя овцы, и сезон окота был традиционно непростым временем), но Сидни радовался уникальному сочетанию в нем терпения и привязанности. В то время как собаки других хозяев тявкали, прыгали, лизались и рычали, Диккенс проявлял интерес к дому, почти не убегал, как делал раньше, и был вполне доволен своей судьбой. Он редко злился на людей, и вскоре Сидни понял, что может многому научиться у своей собаки.

Тем более его удивило, когда Диккенс вдруг сильно разволновался. Умчался вперед, затем остановился у прохода на луга и громко залаял. Почти стемнело; мимо них пробежал Джером Бенсон со своей гончей. В другую сторону, опустив голову, быстро прошла девушка в голубовато-зеленом сарафане. Левой рукой она придерживала откинутые назад светлые волосы, правая рука дрожала. Не иначе, Абигайл Редмонд, подумал Сидни. Но что сделал Джером Бенсон, чтобы так ее расстроить?

Дэниелу Мардену было лет шестьдесят. Смуглый красавец, одетый в знававшие лучшие времена кремовый льняной костюм. Коричневые ботинки сношены, панама небрежно валялась в продавленном кресле. Он сидел за столом со стаканом виски и постукивал сигарой по полной окурков пепельнице. Сидни он выпить не предложил, только удивился, почему священник решил навестить его. Хотя по жилищу Мардена никто бы не сказал, что он человек преуспевающий, после нескольких минут разговора Сидни узнал, что его собеседник в прошлом жил и в роскоши. И в лучшую пору извлекал выгоду из своей природной привлекательности и обаяния.

– В наше время все требует больших усилий, – начал он. – В молодости я рвался вперед, был активным и энергичным. А сейчас и на месте едва стоишь, а это, как вам известно, очень скучно.

– Зависит от того, на что вы смотрите.

– В этом смысле всегда уместна молодая хорошенькая девушка.

– Вы фотографируете хорошеньких девушек?

– Когда представляется возможность. Но теперь в основном свадьбы.

В двадцатые годы Марден оказался в кинобизнесе, работая ассистентом великого английского оператора Чарльза Рошера. Даже снял пару немых картин, но потом, как он выражался, «не сложилось с финансами», и его карьера покатилась вниз: сначала газеты, мода, затем реклама и, наконец, съемка свадеб и выполнение мелких поручений. Сидни увидел в корзине для мусора пустую бутылку из-под виски и задумался, насколько в «грехопадении» этого человека виновато спиртное.

Было заметно, что, говоря на темы, его интересующие, Дэниел еще способен увлечься и оживиться, но возраст и неудавшаяся карьера накладывали неизбежный отпечаток на внешность, и его лишенное эмоций лицо выражало лишь отказ от борьбы и покорность судьбе. Щеки словно обвисали, губы превращались в застывшую щель, взгляд становился отрешенным. Человек будто мог себя включать и выключать.

Дэниел объяснил, что ездил в Лондон фотографировать на свадьбе на общественных началах, однако Сидни заподозрил, что жених оказал своему знакомому услугу, наняв его за деньги.

– Приходится скрепя сердце желать им счастья, хотя в половине случаев очевидно, что брак обречен. Не сомневаюсь, каноник Чемберс, вам это тоже знакомо. Смотрите в храме на невесту и думаете: «Вот идет очередная овечка на заклание».

– Я надеюсь этого избегать и старательно готовлю пары к супружеству.

– А сами не женаты! – воскликнул фотограф. – Наверное, столько всего насмотрелись, что оттягиваете женитьбу.

– Не совсем так.

– Меня всегда удивляло, как родители стараются разодеть своих дочерей, всех этих дебютанток. «Любовь на продажу». Я недурно зарабатывал на них, фотографируя и помещая снимки в «Кантри лайф». Теперь их совсем не так много, хотя однажды мне пришлось снимать вашу подругу мисс Кендалл.

– Откуда вам известно, что мы с ней знакомы?

– Каноник Чемберс, это все знают! Она из тех светских львиц, у которых слабость к священникам.

– Хотите сказать, больше чем к одному?

– Многие знакомые стремятся заполучить в друзья викария, чтобы, если потребуется, он помог им выпутаться из передряги. Разумная страховка.

– Кстати, о страховке…

– Получается, что я тоже сорвал куш, – быстро произнес Дэниел Марден. – Мне причитается кругленькая сумма. Хорошо бы все на радостях не прокутить.

– Это деньги на приобретение оборудования взамен утерянного?

Фотограф кивнул.

– Но у меня есть иные соображения по поводу остатка жизни.

– Не хотите начинать сначала?

– Я собирался все бросить, впрочем, в нашей профессии не выбирают. Человек понимает, что остался без работы, когда перестает звонить телефон. Голливуд – это что-то в другой жизни.

Сидни попробовал зайти с другой стороны:

– А зачем вы сняли этот дом?

– Место здесь так себе, строение совсем разваливалось, но в нем очень удачный естественный свет – окна выходят на юг, и их можно занавесить марлей.

– Я считал, что фотографам требуется темная комната.

– Всю обработку я выполнял тут, в квартире – в ванной и в свободной комнате.

– Я собирался спросить о вашей семье. – Сидни считал, что знает, каково семейное положение Дэниела Мардена, но хотел услышать объяснения из его уст.

– У вас повышенный интерес к моей жизни. Я исключение или таков удел всех ваших прихожан?

– Я стараюсь быть каждому полезным. Это часть моей работы.

– Кое-кто может решить, что вы суете нос не в свое дело.

– Таковы издержки моей профессии.

– Все зависит от того, какую профессию вы имеете в виду.

– Я священник.

– И по совместительству детектив, как я слышал. Об этом многие судачат.

– Надеюсь, одно не противоречит другому.

– Не уверен, но с готовностью расскажу о своей семье. Она немногочисленна: у меня есть сын, который живет во Франции. Но мы с ним не общаемся.

– Печально слышать.

– У меня с ним разногласия.

– А его мать?

– Умерла, но до этого успела развестись со мной. Неприятная история.

– Сочувствую.

– Ничего не поделаешь.

Сидни понимал, что пора уходить.

– Вы упомянули, что хотели бросить свое ремесло. Интересно, чем бы вы стали заниматься, кроме фотографии?

– Собирался попытаться начать рисовать. Меня всегда к этому тянуло, хотя фотография – дело более прибыльное.

– Живопись – более медленный процесс?

– А время скоротечно, вы это хотите сказать? Подчас невозможно осознать его ход. Все, что в наших силах, – ухватить отдельный момент и тщательно изучить его: например, как падает свет из окна. Сгоревший дом прекрасно для этого подходил. Можно было целыми днями наблюдать за светом.

– Вы это хотели рисовать?

– Мечтал поймать красоту – обнаружить покой в сердце движения, – ответил Дэниел Марден.

– И, полагаю, юность?

– Разумеется. Розу до того, как распустился цветок. Когда раскрываются лепестки – это уже преддверие увядания. Я люблю фотографировать обещание – миг до того, как на свет является красота во всем своем великолепии. Затем возникает предвкушение, драма. Кажется, я утомил вас, каноник Чемберс.

– Отнюдь. Вы говорите с таким энтузиазмом, что я никак не могу взять в толк, почему вы хотите бросить свое занятие.

– Не уверен, что люди способны оценить то, что я пытаюсь запечатлеть. И, разумеется, как всякого художника, меня одолевают сомнения. Не говоря уже о противоречии между тем, что хочется делать, и тем, что приходится делать ради пропитания.

– Это разные вещи?

– Иногда, каноник Чемберс, приходится торговать собой, чтобы заработать на жизнь. Врачу и даже священнику легче сохранять целостность. Люди постоянно болеют и постоянно умирают, поэтому они всегда обеспечены работой. А кому нужен фотограф?

– У вас сгорело все? – спросил Сидни.

– Осталась «лейка», которую я брал на съемку свадьбы. И еще захватил с собой повседневный аппарат – миниатюрный «минокс». Я с ним экспериментировал.

– Никогда о таком не слышал.

– Портативная камера, которой пользуются шпионы, если им требуется переснять документы. Я же фотографировал им людей. Даже не глядел в видоискатель – для этого надо чувствовать кадр, – жал на затвор и рассчитывал на успех. При съемке «с бедра» получаются неожиданные ракурсы, можно поймать любопытный момент. А если повезет, откровение красоты.

– Люди знали, что их снимают?

– Нет. Я заставал их врасплох. Они не догадывались, что на них наведен объектив, и вели себя более естественно. Как будто подглядываешь в замочную скважину, но меня это не смущало.

– Вроде как стрелять наугад?

– Вся жизнь стрельба наугад, каноник Чемберс. Так и фотография отражает эфемерную непредсказуемость нашего существования.

– Кстати, об эфемерности знания: вы не знаете, кто поджег вашу студию?

– Понятия не имею.

– У вас есть враги?

– Наверное. Но они достаточно осторожны, чтобы не называть свои имена.

– И никаких ключей к разгадке тайны?

– Предпочитаю их не искать, если подозреваю, что в итоге ждет разочарование. Не люблю наживать неприятности к тем, какие уже имею.

По дороге домой Сидни задержался у бензоколонки, чтобы взглянуть на место пожара. Он также рассчитывал перемолвиться с Гари Беллом. Каким образом канистра из-под бензина оказалась там? Как ведут свое хозяйство эти Беллы: аккуратно или спустя рукава? Хорошо ли знакомы с Дэниелом Марденом и почему решили сдать ему дом?

Сидни не сомневался, что именно Гари Белл обозвал его извращенцем, когда две недели назад он выгуливал Диккенса. Он не мог выбросить тот случай из головы.

Гари в синем комбинезоне возился с мотоциклом, что нарушало планы Сидни. Рядом в ожидании поездки стояла Абигайл Редмонд в белой присборенной блузке и обтягивающих джинсах.

– Что вам здесь надо? – вскинулся Гари после того, как Сидни поздоровался. – Меньше всего нам нужны здесь священники.

– Мне часто приходится это слышать, – ответил викарий. – Но бывает, что священник – это все, что остается у человека – в минуту смерти, например.

– Тут никто не умирает.

– Было близко к тому.

– Ничего подобного. Марден находился отсюда далеко. Он вечно ходит со своим дружком Бенсоном пялиться на женщин. И вы такой же. Подсматривали тогда за нами?

– Я как раз хотел поговорить об этом. Я просто гулял со своей собакой, а не «пялился» на вас, как ты выразился.

– Я видел, вы смотрели на нас.

– Бросил взгляд, проходя, – твердо произнес Сидни. – И мне показалось, что у тебя на уме было совсем иное.

– Не без этого. – Гари усмехнулся и посмотрел на девушку.

– Этот человек с бородой и ружьем. Бенсон, – сказала его подружка. – Он вечно здесь все вынюхивает. Мне кажется, он за мной следит. – Она закурила.

Сидни не стал комментировать – не хотел говорить молодым, что был свидетелем их стычки с охотником. Чего доброго, укрепятся во мнении, будто он из «подсматривающих».

– Вы заявили в полицию?

– Какой смысл? – воскликнул Гари. – Не хватало, чтобы за ней следили еще и полицейские!

– Они могут поговорить с Бенсоном. Сделать ему предупреждение.

Абигайл Редмонд затянулась.

– Папа сказал, мы сами все разрулим. Он этим займется. Нам не нужны полицейские.

Сидни встревожили ее слова.

– Я бы не советовал вам брать закон в свои руки.

Гари Белл смерил его взглядом.

– Не советуете, и ладно. Что вам от нас надо?

– Хотел уточнить обстоятельства того вечера, когда мы с вами встретились. Повторяю, я за вами не шпионил. А напустился на Бенсона, потому что решил, будто он убил сову, что запрещено законом. А сюда пришел, потому что собирался спросить, когда вы в последний раз видели Дэниела Мардена?

– Зачем вам? С ним что-нибудь случилось?

– Я имел в виду, перед пожаром.

– Видел в то утро. Он вызвал такси и шел со всей своей аппаратурой и двумя серебристыми коробками. Я поинтересовался, не намерен ли он снимать фильм.

– Марден весь вспотел, – добавила Абигайл.

– Выходило наружу спиртное, – пояснил ее приятель. – Если бы он остался здесь, то к моменту пожара так бы наклюкался, что не сумел бы выбраться из дома.

– Есть какие-нибудь соображения, отчего начался пожар?

– Полицейские сказали, что они нашли у дома одну из наших канистр. Задавали вопросы, из которых можно было понять, что я под подозрением. Но если бы это сделал я, неужели бы оказался настолько тупым, что оставил улику рядом с местом преступления? – Гари Белл повернулся к Абигайл за поддержкой. Та согласно кивнула, бросила на землю окурок и растерла подошвой красной туфли на высоком каблуке.