Текст книги "Сидни Чемберс и кошмары ночи"

Автор книги: Джеймс Ранси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Я там присутствовал перед тем, как ему стало нехорошо.

– Считаешь, дело нечисто?

– Боюсь, что так.

– Что ты подозреваешь?

– Отравление сурьмой.

– Слышала об этом веществе. То же самое, что рвотный камень?

– Вроде бы. Откуда у тебя такие познания?

– Это средство дают лошадям, чтобы сбить температуру. Но в больших количествах оно представляет опасность.

– Его трудно достать?

– Ветеринарам – нет. Могу тебя связать с одним из них, если ты собираешься продолжать данную линию расследования.

– Капитан нашей крикетной команды – ветеринар.

– Вот как?

– Придется навестить его.

– Только будь осторожен. Я всегда волнуюсь, когда тебя затягивают детективные приключения.

– Со мной ничего не случится, Аманда.

– Раньше я тоже так считала, а теперь постоянно тревожусь. И Хильдегарды рядом нет, чтобы за тобой присмотреть…

Эндрю Редмонд жил на окраине Кембриджа в доме, откуда открывался вид на фермерские угодья. Эндрю был третьим ребенком в семье, ему исполнилось двадцать девять лет, но он еще не обзавелся женой. Удивительно, учитывая его приятную внешность, спортивные достижения и хорошую работу. После недавнего дня рождения на камине осталось несколько поздравительных открыток, но все свидетельствовало о том, что это дом холостяка: медные украшения с конской упряжи, каминные щипцы, фотографии школьных и университетских крикетных команд. И в центре первого ряда всегда сам хозяин – капитан Эндрю Редмонд.

В доме пахло антисептическими средствами. Хозяин предложил Сидни чаю, и тот заметил, что, в отличие от многих жилищ холостяков, в этом царила чистота: в кухне прибрано, полки и столы протерты, пол недавно вымыт и поблескивает от влаги.

В качестве предлога для визита Сидни воспользовался Диккенсом. Настало время регулярного ежегодного осмотра, и он хотел убедиться, что с собакой все в порядке.

– После крикетного матча ему нездоровилось, и я привел его, чтобы вы посмотрели, нет ли чего-нибудь серьезного, – объяснил он.

– Разумно. – Редмонд поместил пса на смотровой стол и профессиональным жестом погладил по голове и ушам. – Да, тогда происходило что-то непонятное.

– Я слышал, что после игры вы сами приболели.

– Подумал, что от пива. Разливали из какой-то новой бочки, и я решил, будто оно крепче обычного.

– Вы не производите впечатления любителя много выпить.

– Я и не любитель. Разве что после крикетного матча. Или если мучает жажда.

– А лимонад вы пили?

– Не притрагивался. Мне сказали, вы вините лимонад в том, что случилось с беднягой Али.

– Кто сказал?

– Сестра. Ведь вы же были у нее в магазине. А я считал, что покупками занимается ваша экономка.

– Иногда люблю пробежаться по магазинам и что-нибудь купить. Кулинарные изделия миссис Магуайер, увы, попали под подозрение, однако я, как видите, пока на ногах.

– Рад слышать. Организм человека по-разному реагирует на то, что попадает в желудок.

– Но вы, как ветеринар, должны знать, что делать, если возникают проблемы.

– Животные и люди не одно и то же.

– И вы лечите любую животину?

– Стараюсь. Хотя вокруг здесь больше крупного рогатого скота. – Ветеринар закончил осмотр лабрадора. – Похоже, Диккенс в хорошей форме.

– Хорошо, что он успел быстро восстановиться.

– Можно было ему кое-что дать, чтобы помочь побороть недуг.

– В таких случаях обычно прописывают рвотное?

– Да.

– Наверное, существует много рвотных препаратов для разных животных. Думаю, что собаку и лошадь лечат не одинаково.

– Конечно, каноник Чемберс, лошади требуют особенных приемов лечения.

– Такого, как, например, жаропонижающее, вводимое через задний проход?

– Вы хорошо информированы.

– А основным его ингредиентом является сурьма?

– Зачем вы спрашиваете, каноник Чемберс? У вас не лошади, а лабрадор. И он в превосходной форме. Ему еще жить да жить.

19 июня в пятницу Сидни вместе с отцом и другими двадцатью двумя тысячами зрителей пришел на стадион «Лордз» посмотреть тестовый матч по крикету между командами Англии и Индии. Первой отбивала Индия и заработала 168 очков, причем пять бэтсманов пали жертвой крученых с отскоком влево Томми Грино. Вот такие подачи, подумал Сидни, были коньком Зафара Али.

Второй день Англия начала при счете 50 очков и трех потерянных калитках. Отец позаботился, чтобы прийти заранее и не пропустить игру: мощные удары вправо, влево и вперед Кена Баррингтона и изящные, расчетливые Колина Коудри. В первый раз Сидни видел Колина Коудри в 1953 году, когда, играя за Оксфорд против Кембриджа, тот заработал команде сотню очков. Его отец, Эрнест, был чайным плантатором в Бангалоре, и знаменательно, что еще тогда предсказал судьбу сына, дав ему инициалы МКК[8]8
  Мэрилендский крикетный клуб.


[Закрыть].

Перед тем как команды вышли из павильона, отец расспросил Сидни о новостях прихода. И заметил, что сыну будет полезно на время вернуться из недр своего блаженства.

– Полезно-то полезно, – согласился Сидни. – Но, боюсь, источник блаженства без меня оскудеет.

Они обменивались этой шуткой каждый раз, когда встречались, и она им не надоедала. Сидни радовался легкому общению с отцом – которое, вероятно, сложилось, когда ему было лет шесть. В том возрасте он получил свою первую биту, и отец рассказывал, как втирать в нее перед игрой льняное масло, как держать (левая рука выше правой), как защищаться (центр и пространство за левой ногой), как оглядывать воображаемое поле перед собой, чтобы найти слабые места в расстановке игроков противника и заработать ран. За тридцать лет общий интерес к игре углубил их дружбу, и они вели свои неспешные разговоры, то замолкая, то, если хотелось, возобновляя их, когда попадали на «Лордз», «Овал»[9]9
  Крикетный стадион в графстве Суррей, где проводятся международные матчи.


[Закрыть], «Феннерз» или «Паркс». Сидни чувствовал, что во время игры может рассказать отцу обо всех своих проблемах, однако предпочитал держать сокровенное при себе.

– Ты собираешься продолжать свою немецкую эпопею? – спросил Алек Чемберс с наигранным равнодушием, словно сын ехал не в другую страну, а решил прогуляться по магазинам.

– Нет, нужно подождать. Дел невпроворот.

– С Амандой в последнее время часто видишься? – Пока Чемберс-старший спрашивал, Коудри пробил защиту противника. – Есть!

– Приезжала на церковный праздник.

– Визит прошел удачно?

– Да. Но, к сожалению, меня срочно вызвали.

– Наверняка по неотложным приходским делам. Аманда, наверное, привыкла к этому.

Сидни, чувствуя себя глупо, но желая уйти от темы женщин в его жизни, сообщил, что, как ни парадоксально, у них произошло новое убийство.

– Боже праведный! – воскликнул отец. – Да у вас там прямо сражение на Сомме!

– Ну, я бы уж так не говорил.

– Хоть крикет отвлекает тебя от всех этих дел.

– Мне пришло в голову, – сказал Сидни, когда закончился очередной овер, – что все великие криминалисты были игроками в крикет. Ты знаешь, что Артур Конан Дойл однажды переиграл знаменитого бэтсмана Уильяма Гилберта Грейса? Представь: создатель Шерлока Холмса был мастером биты и мяча. Во время своей первой игры на «Лордз» он набил сотню очков…

– Как игра в крикет помогает расследованию преступлений?

– Лорд Питер Уимси[10]10
  Детектив-любитель, главный герой романов Д. Сэйерс.


[Закрыть] заработал сотню за два иннигса. Артур Рафлз[11]11
  Персонаж криминальных рассказов Э. Хорнунга.


[Закрыть] слыл опасным бэтсманом, блестящим полевым игроком и точнейшим подающим.

– Все это вымышленные герои, Сидни. Ты отвлекаешься. Давай сосредоточимся на игре.

Колин Коудри отбил мяч скользящим ударом, но его застал врасплох быстрый крученый Десаи. Англия при счете 69:4 оказалась в трудном положении. Индийские боулеры подавали молниеносно, мяч резко менял направление и ставил в тупик английских бэтсманов.

Хотя Баррингтон зарекомендовал себя надежным защитником, Десаи повезло больше, а затем Годфри Эванс ушел ни с чем. Положение Англии еще больше ухудшилось, и счет стал 80:6. Алек Чемберс заволновался, что Баррингтон скоро вообще останется без партнеров.

– Больно уж они робкие. Как можно играть, если боишься мяча? Он же тебя не убьет!

– А между тем англичане во время Первой мировой войны экспериментировали с гранатой в виде крикетного мяча.

– Да, – кивнул отец. – Ее можно было бросать либо рукой, либо при помощи катапульты. Гранату использовали в битве при Лоосе и, кажется, в галлиполийской операции. Кстати, она боится сырости.

– Как и настоящий крикетный мяч.

– Запалы не горели, детонаторы не срабатывали, и на следующий год ее пришлось снять с вооружения. А жаль. Хорошо было бы побить немцев оружием, которое представляло собой символ нашей национальной игры.

Баррингтон заработал пятьдесят очков, и индийцы были вынуждены изменить тактику. Небо стало затягиваться облаками, и Субаш Гупте, известный друзьям как Ферджи, стал подавать с финтами, то закручивая запястьем, то чередуя с обычными бросками с отскоком влево. Он изменял траекторию полета мяча, а бэтсман едва мог уследить за движением руки подающего. Не прошло и нескольких минут, как Фред Труман оказался в позиции «нога перед калиткой» и счет стал 100:7.

– Разделал, как рождественскую индейку, – прокомментировал Алек Чемберс. – Но не понимаю, зачем он постоянно лижет мяч.

– Наверное, чтобы крепче держать.

– Но он от этого должен скользить.

– Нет, если держать за шов.

– Не гигиенично. Сколько он нахватается микробов…

Сидни замер, поежившись от нахлынувших воспоминаний. Это же Эндрю Редмонд тер мяч о форму перед каждой подачей, а Зафар Али получал его первым и затем облизывал пальцы.

Неужели капитан «Гранчестера» каким-то образом наносил яд на мяч?

– Вам нравился Зафар Али? – спросил его Сидни, когда они снова встретились.

– Он являлся лучшим игроком команды.

– Я не о том. Он вам нравился как человек?

– Мы ладили с ним.

– Вы знали, что он был неравнодушен к вашей племяннице?

– Скорее это она была неравнодушна к нему. Своеобразная форма протеста.

– Значит, ваша семья знала?

– Да, но не думали, что это настолько серьезно. Энни до сих пор почти не разговаривает.

– Серьезно, если они решились тайно обручиться.

– Ошибаетесь, каноник Чемберс. Если бы подобная глупость случилась, родители Энни тут же бы все пресекли.

– Энни девятнадцать лет, она сумела бы найти дорогу в Гретну-Грин. Обошлась бы без разрешения родителей.

– Нет, если она рассчитывала на финансовую поддержку.

– Вероятно, хотела помогать управлять рестораном.

– Там одни индийцы. Другая культура. Родители Али не потерпели бы такого. Не говоря уже о родителях Энни.

– Мне кажется, семья Али готова была принять ее.

– Мусульмане? Вряд ли.

– Согласен, это необычно.

– Необычно, каноник Чемберс? Это неправильно. Знаете, какой урок может преподать другим ветеринар? Запрещается портить чистоту породы. Нельзя скрещивать христианина с мусульманином, как шетландского пони с липиззанерами.

Сидни не сомневался, что венгерские липиззанеры были выведены путем скрещения пород, но промолчал.

– А ваша семья, разумеется, христианская?

– Моя невестка украшает цветами вашу церковь. Где вы найдете христианку преданнее, чем она?

– Да, это, конечно, свидетельствует о ее верности делу.

– Прошу прощения, каноник Чемберс, но ко мне записаны и другие пациенты.

– Мистер Редмонд, а что случилось после игры с крикетным мячом? Не могу его получить.

– Не знаю. Это же вы судили матч, и в вашу задачу входило сохранить мяч.

– Справедливо. Но тогда мы все были на взводе. Вы не подбирали его? Последний бэтсман вышел из игры, потому что блокировал мяч ногой.

– Мне кажется, он отбил его в сторону. А что случилось с ним потом, не знаю. Почему вы спрашиваете об этом?

Сидни не сомневался, что крикетный мяч ему не отдавали, однако допускал, что забыл об этом. Он был подвержен провалам в памяти. Но если даже подчас укорял миссис Магуайер, что она небрежно убирает приходской дом, не экономка была повинна в том, что он не мог найти свои вещи. Сидни гордился, что мог всесторонне обдумать любой вопрос, но эта его способность сосредотачиваться на одной конкретной проблеме зачастую означала, что остальное отодвигалось на периферию сознания. Ежедневные заботы и обязанности оказывались на алтаре работы мысли.

В результате зонты забывались в вагонах поездов, шарфы в теплые дни где-то терялись, любимая ручка бросалась бог знает где, потому что начинала течь, и если ремешок от часов слишком давил на запястье, то часы снимались, то ли в библиотеке, то ли в школе, то ли в книжном магазине, теперь уже не вспомнить, в каком. Был единственный способ сохранить самое ценное – оставить дома в непосредственной близости от стола, но и там бумаги, книги, блокноты и всякие заметки скрывались под грудами тарелок с печеньем, чашек с недопитым чаем и даже стаканов из-под виски. Сидни вынужден был признать, что ему присуща особенность терять вещи. Но такова была цена за способность доходить до сути. Разве упомнишь мелочи дня, когда приходится так много размышлять?

Сидни молился святому Антонию Падуанскому, помогающему обрести потерянные вещи, – просил утешения и наставления, но по большей части ждал, когда пропавшее объявится само, например в редко надеваемом пиджаке или самом дальнем ящике шкафа. Поэтому не удивился, когда через несколько дней обнаружил в корзине Диккенса крикетный мяч, о котором беспокоился.

– Как он там оказался?

Леонард Грэм сидел за кухонным столом и читал колонку назначений в «Черч таймс».

– Вы про что?

– Про мяч.

– Он всегда там лежал, – не поворачиваясь, ответил Леонард и, отхлебнув чаю, открыл новую страницу со статьей об отношениях англиканской и православной церквей.

– Неужели?

– После матча Диккенс постоянно в него играет.

– Правда? – Сидни недоумевал, как мог проглядеть важную улику, которая все время была у него на виду. Наверное, размышлял над другими проблемами. Невероятно! Разве можно быть таким глупым?

– Однажды я бросил его, пес побежал за ним, а потом просил, чтобы я повторял это снова и снова. Какое-то время я шел у него на поводу, а потом надоело. Диккенс же живет в вечном настоящем – никогда не теряет энтузиазма.

– Когда вы бросили в первый раз?

– В день игры.

– А как он у вас оказался?

Леонард сложил «Черч таймс», поняв, что пока не закончится допрос, его не оставят в покое и не позволят дочитать статью.

– Не знаю, Сидни. Право, не помню. Видимо, был в пасти у Диккенса.

– А он его откуда взял?

– Наверное, дал Эндрю Редмонд, чтобы пес перестал уминать сандвичи, которые приготовила его сестра.

– Эндрю Редмонд!

– С тех пор мяч лежит у Диккенса в корзине. Неужели не замечали?

– Может, закатился под одеяло? Вероятно, миссис Магуайер…

– Не говорите чепухи! Она близко не подходит к его корзине.

– Но почему мне никто не сказал? Не исключено, что мяч – важная улика.

– А я откуда знал?

– Кюре, помешанный на убийствах в романах Достоевского, должен был прийти к выводу, что мяч мог послужить орудием преступления.

– Обслюнявленный псом мяч? – вздохнул Леонард. – Если честно, Сидни, трудно себе такое представить.

– Он совсем не слюнявый.

– Не смешите меня. Еще немного, и вы обвините в убийстве Диккенса.

– Не обвиню. Но и смешного ничего не вижу. Улики повсюду вокруг нас.

Леонард взял газету, кружку с чаем и поднялся из-за стола.

– Должен ли я понимать так, что любая информация, попадающая в этот дом, любое слово, сказанное всерьез или в шутку, все, что подбирает и таскает в пасти Диккенс, должно расцениваться как улики и ключ к разгадке очередной тайны, занимающей все ваше существование?

Сидни отнес крикетный мяч Дереку Джарвису и с разочарованием узнал, что хотя в шве и обнаружилось немного таллия, его было явно недостаточно, чтобы убить человека, и его версия, будто мяч напитали ядом, оказалась ложной.

– Признаю, идея оригинальная, – произнес коронер. – Но яд пришлось бы постоянно добавлять. И если злоумышленник не прятал таллий где-то в форме…

– Я предположил, что он пропитал им форменные брюки и, когда делал вид, будто полирует мяч и тер его о ткань, на самом деле добавлял яд.

– Нет, Сидни. Если бы игрок нанес на брюки такое количество таллия, они бы просто разъехались по швам. Да, можно пропитать мяч ядом перед игрой и добавить еще в перерыве, однако смертельной дозы все равно не получится. Надо искать нечто другое, действующее так же медленно и вводимое в организм в течение более длительного периода времени. Может, злоумышленником был кто-нибудь из семьи самого Али?

– Их семья очень дружная.

– Кто ухаживал за Али в последние дни перед смертью?

– Его подружка Энни.

– В таком случае необходимо выяснить, что конкретно она ему давала.

– Мне кажется, она только заваривала чай и сидела рядом с постелью.

– Тогда принесите мне этот чай. Я должен иметь образцы всего, что конкретно Али употреблял внутрь.

– Вы полагаете, что Энни могла случайно отравить его?

– Или намеренно.

– Не верю!

– Давайте работать по порядку: сначала выясним, чем отравился мистер Али, затем – каким способом яд попал к нему внутрь. И только после этого можно начинать искать убийцу. Предупреждаю: очень непростое занятие.

– Вряд ли Энни имела к убийству какое-то отношение.

– Необходимо учитывать все возможности.

– Но только не эту!

– Тогда докажите обратное.

– И докажу, Дерек. Пусть это будет последнее, что я совершу на этом свете.

– Не говорите так, Сидни. Никогда не шутите подобными вещами.

– Я не шучу – серьезен, как никогда в жизни.

Сидни угнетала мысль, что Энни могла случайно отравить своего возлюбленного. И в еще большее отчаяние повергала возможность другого: неужели человеческое падение так велико, что сестра и брат не только сговорились покончить с молодым индийцем, но решили свалить вину на дочь и племянницу?

Как же можно сотворить такое: безжалостно вмешаться в будущее находящейся на их попечении девушки и сломать ей жизнь? И оправдывать свои поступки тем, что действуют ей же во благо. Сидни представлял, что они скажут, чтобы обелить себя: они в ответе за семью и были вынуждены пойти на крайние меры для спасения репутации Энни и обеспечения ее социального положения и финансового будущего. Добавят, мол, не могли поступить иначе – действовали в ответ на протест девушки.

Подлая ложь! А ведь их поступки определялись корыстью, невежественностью, предрассудками и злобой. Их эгоизм был выше всякого понимания, и Сидни испытывал то отчаяние, то ярость. В данном деле не было ничего обнадеживающего, и опасения Сидни только возросли после его последнего визита в индийский ресторан. В последнюю неделю жизни Зафар Али не пил ничего, кроме чая.

– Энни сама приносила, – подтвердил Васим.

– Могу я взглянуть на пачку, которую она принесла?

– В ней почти ничего не осталось.

– Другие члены семьи не заболели?

– Нет. Но я вам уже говорил, мы пьем, как правило, «Дарджилинг». Это Зафар предпочитал «Эрл Грей».

– Он пользовался своим заварочным чайником?

Муж и жена переглянулись, словно опасались, как бы не сказать чего-нибудь лишнего.

– Да, – ответила Шакси. – Это создавало неудобства, но Зафар был требователен к чаю.

– Мне необходимо взглянуть на него. Вы не будете возражать, если я отнесу его коронеру?

– Вы считаете, что Зафар умер от чая?

– Пока не знаю.

– Миссис Томас заказывала чай специально для нас. Особый сорт.

– Когда вы стали его получать?

– За несколько недель до крикетного матча. Мы были ей благодарны за то, что она проявляет о нас заботу. Миссис Томас даже не брала с нас денег. Говорила, что дарит нам чай и это самое меньшее, что может сделать для нас.

Китинг сообщил Сидни, что в текущем году произошло много подобных случаев. Мужчина в Южном Лондоне подсыпал крысиную отраву в шоколад жене, миссис Мэри Элизабет Уилсон из Дарема обвинили в том, что она при помощи атомарного фосфора отправила на тот свет двух мужей, и только на этой неделе из химической лаборатории колледжа Мальборо, где в свое время учился Сидни, пропало двенадцать унций цианистого калия.

На следующий день Рози Томас арестовали по подозрению в убийстве Зафара Али. Она добавляла сурьму в лимонад, а затем в чай. То небольшое количество яда, которое могло попасть в организм родственников Зафара, если бы они пили «Эрл Грей», не могло их убить. Но добавка отравы к той, что Али уже принял с лимонадом, привела к трагическим последствиям.

– Следовательно, крикетный мяч нельзя назвать причиной смерти, – продолжил инспектор Китинг. – Мы вызвали Эндрю Редмонда для дачи показаний. Хотим предъявить покушение на убийство.

– Думаете, будет толк?

– Джарвис считает, что действие яда усиливалось от прикосновения и слюны, но его все равно было недостаточно, чтобы убить взрослого мужчину. И тогда семья Редмондов решила постепенно наращивать количество отравы в организме жертвы.

– То есть в преступлении замешаны брат и сестра?

– Похоже, все родственники что-то да знали.

– Кроме Энни.

– Да. Это было своего рода убийство во имя сохранения чести семьи. Вы же, Сидни, подозревали их с самого начала.

– Для капитана совершенно естественно стоять неподалеку от позиции боулера, кидать ему мяч и даже осматривать его между подачами, но чтобы протирать перед очередным броском… Я такого не видел. Подобное действие могло бы помочь боулеру, который кидает так, чтобы мяч приземлился на шов и отскочил в непредсказуемом направлении. А Зафар Али подавал крученые, и действие Редмонда казалось бессмысленным.

– Он пытался втереть в мяч яд?

– Похоже на то. Но не потренировался как следует. И в итоге им пришлось прибегнуть к лимонаду и чаю. Получилась тройная доза.

– То, что мяч после игры исчез, важный факт. Обычно игрок, добившийся трех побед подряд, берет мяч себе, но в данном случае…

– Исполнитель шапочного трюка отдал мяч вашему псу, чтобы тот его обслюнявил и пожевал.

– Диккенс его не слюнявил…

– Кстати, это способ избавиться от следов яда. – Китинг посмотрел в небо, словно ждал, что в этот миг ему откроется тайна Вселенной. – Удивительно: три разных яда. Если угодно, нечестивая троица.

– Или шапочный трюк, – произнес Сидни.

Энни Томас была раздавлена новостью. Сидни сидел с ней летним днем за столиком ресторана, где было так жарко, что воздух, казалось, колебался перед глазами. Энни только недавно стала выходить из комнаты Зафара. С похорон она не появлялась на улице, помогала в ресторане, работала в кухне, сторонилась незнакомых и родных – всех, кто мог напомнить ей о случившемся, и жила так, словно ничего не произошло и ее суженый лишь на время уехал.

– Мать же знала, что я его убиваю. Как это жестоко!

– Извращенный ум.

– Нам надо было сбежать отсюда и пожениться.

– Тебе угрожали или предупреждали до этого?

– Постоянно. Мои родные – расисты, иного я о них сказать не могу. Но не думала, что они решатся на расправу. Нас считали приличной семьей, добропорядочными людьми. Как они могли настолько меня ненавидеть?

– Вряд ли они испытывали к тебе ненависть.

– Было бы лучше, если бы я сама себя убила. Тогда не умер бы Зафар.

– Ты не должна так думать.

– А как мне еще думать, каноник Чемберс? Я виновата во всем.

– Нет.

– Зафар умер из-за меня. Если бы мы с ним не познакомились, он бы до сих пор был жив. Вот что не дает мне покоя. Вы же с самого начала знали, что что-то надвигается? В этом месте, каноник Чемберс, есть нечто неправильное. Почему люди совершают такие поступки?

– По разным причинам, – ответил Сидни. – Отчаяние, одиночество, месть.

– Месть за что?

– За свои упущенные возможности. Месть жизни. Месть судьбе.

– Что же нам делать?

– Все-таки стараться что-то исправить. Оставить мир лучше, чем был тот, в который мы пришли. Ты уже свою лепту внесла.

– Какую?

– Люди запомнят то, что случилось. Полюбив Зафара, ты всем доказала, что жизнь можно изменить. Они задумаются о том, на что способна любовь.

– Но ведь уже поздно.

– Не поздно для всех нас. Не поздно для тебя. Твоя любовь не умрет, Энни.

Она встала и в упор посмотрела на священника.

– Вы так считаете?

– Да.

Сидни накрыл ладонью ее руку. Энни опустила голову, но руку не отдернула. Говорить было больше не о чем.

Рози Томас и Эндрю Редмонд избежали смертной казни, но их приговорили к пожизненному заключению. Через несколько недель после суда Сидни, возвращаясь со станции, встретился с инспектором Китингом. В последнее время они часто виделись и готовились, как обычно, выпить в четверг в «Орле», но случайная встреча, когда не надо было обсуждать ничего срочного по делу, обрадовала обоих.

– Привет, каноник Чемберс, – улыбнулся инспектор. – Возвращаетесь в город?

– Да.

– В таком случае, может, мне удастся убедить вас прервать свой путь и заглянуть со мной в какую-нибудь местную пивнушку?

– Рядом с моим бывшим колледжем есть паб, – ответил Сидни. – Он как раз по пути. Насколько помню, называется «Орел». Слышали о такой забегаловке?

– Не уверен. Покажите мне дорогу.

– С удовольствием.

Был приятный летний вечер. Они заказали выпивку, и инспектор Китинг вспомнил о недавних событиях:

– Ужасное дело.

– Отвратительное.

– Бедная девушка! Встречались с ней?

– Да. Она больше не хочет видеть собственную мать.

– Естественно.

– Разумеется, мне положено верить, что искупление никогда не поздно, – заметил Сидни, – но я глубоко сожалею, что не разобрался во всем раньше.

– Неизвестно, сумели бы вы спасти жизнь Али или нет. Процесс убийства был растянутым.

– Следовало внимательно наблюдать и пытаться разобраться в том, что увидел. Лимонад, чай, крикетный мяч… Понять, что это ловкий трюк.

– Подача с обманом…

– Терпеливое выжидание. Выбор момента. Иногда мне кажется, что мы можем многому поучиться у крикета. В нем, как в зеркале, отражаются «пращи и стрелы яростного рока».

– Я всегда считал, что игра слишком затянута. То ли дело футбол – девяносто минут, и конец. Еще лучше регби – восемьдесят минут. На тестовый матч меня не затащить. Пять дней – это же целая вечность!

– Для некоторых крикетистов в этом самая суть. Они чувствуют себя на небесах.

– Я представляю рай совсем не так – уж это точно.

Проблемы расследования остались позади, и мужчины, отдыхая, погрузились в приятное молчание. За соседним столиком смеялись старшекурсники. Сидни заметил, что один из них накинул на плечи крикетный джемпер.

– Однажды я разговорился со старым солдатом, – произнес инспектор Китинг. – Ветеран утверждал, что учил играть в крикет Гитлера.

– Как? – удивился священник.

– Это случилось во время Первой мировой войны. Мой знакомец – приятелем я его не назову, поскольку у него было что-то от фашиста, – попал в плен и играл в крикет неподалеку от госпиталя, где лечился после ранения Гитлер. Тот попросил объяснить ему правила.

– Думаю, это было непросто.

– Гитлер решил, будто игра поможет муштровать солдат, усилит дисциплину.

Сидни глотнул пива.

– Интересно, сложилась бы война по-другому, если бы немцы умели играть в крикет? Наверное, нет.

– Гитлер счел крикет недостаточно жесткой игрой. Хотя если бы он оказался в эти дни в Кембридже, то, наверное, изменил бы мнение.

– Это уж точно, – мрачно согласился Сидни.