Текст книги "Сидни Чемберс и кошмары ночи"

Автор книги: Джеймс Ранси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Но мы не собираемся делать из них тайны.

– Если вы считаете, что это поможет, я мог бы поговорить с родными Энни.

– Мне надо обсудить это сначала с ней. Ее отец и дядя вежливы со мной, но я чувствую, что они хотят держать меня на расстоянии. Я для них клиент и больше никто. Прекрасно вижу, что они недовольны.

– А вы?

– Сейчас радоваться нечему. Никто из нас не в восторге. Но надеюсь, что с Божьей помощью все утрясется.

– Буду молиться за вас, Зафар, если моя молитва поможет.

– Только и остается уповать на помощь Всевышнего.

– И вы ее получите, – мягко произнес Сидни и стал искать Диккенса, чтобы отвести его домой.

Лабрадор показался ему необычно вялым. Может, устал на жаре? Или переел, попрошайничая во время перерыва в крикетном матче? От сыра у него всегда было несварение, а сандвичи с яйцом, наверное, долго лежали на солнце. Пес вел себя настолько апатично и так много вечером спал, что Сидни забеспокоился. Он позвонил Агате Редмонд, от которой в свое время получил лабрадора и чей брат Эндрю был не только капитаном команды по крикету, но и ветеринаром.

– Странно, – удивился он, – ведь не одному Диккенсу нездоровится. У нас в семье все мужчины себя неважно чувствуют. И это не от пива. Такое впечатление, что чем-то отравились. Что бы это могло быть? Надеюсь, не сладкие пироги миссис Магуайер?

– Вряд ли.

– Диккенс до этого был здоров?

– Да.

– А как вы сами?

– Нормально. Но я там почти не ел.

– Давайте ему больше пить. Завтра зайду к вам.

– Уверен, все будет хорошо, – ответил Сидни, однако, взглянув на понурую собаку, засомневался в этом.

Утром Диккенс пришел в себя, и воскресный день пролетел, заполненный обычными для Сидни делами. Странно, что так много игроков команды ощутили несварение желудка и головную боль, но серьезно беспокоиться было не о чем, и в последующие дни Сидни больше интересовался, как сыграл за Кент против Ланкашира Колин Коудри, ярким выступлением Дерека Ричардсона в Страуде и выходом в Париже в финал теннисистки мисс Труман. А субботний крикетный матч выбросил из головы, пока в четверг вечером во время их традиционной партии в триктрак ему не напомнил о нем инспектор Китинг. Разговор начался вполне невинно.

– Наслышан о вашей игре, – сказал полицейский, выбросив на кубиках две тройки. – Меня заинтересовало, откуда взялось выражение «шапочный трюк». Шляпы и крикет имеют между собой мало общего.

– Если не ошибаюсь, выражение возникло в 1858 году на крикетной площадке Гайд-парка в Шеффилде, где играли Всеанглийская команда и клуб «Халам». Стивенсону удалось тремя мячами сбить три калитки. В то время было принято награждать спортсменов за выдающиеся успехи. Провели сбор пожертвований и на вырученные деньги купили белую шляпу, которую и вручили нашему боулеру.

– Надеюсь, тот был счастлив?

– История об этом умалчивает. А вот господин Али своим шапочным трюком внес несомненный вклад в нашу крикетную статистику.

– Да только ваши ребята потом так перепились, что вряд ли что-нибудь запомнили.

– Слышал про этот праздник. У многих потом болели животы и головы.

– А вот индийский парень, как мне говорили, в рот спиртного не брал.

– Хотя стал героем дня.

Инспектор пристально посмотрел на Сидни:

– Вы знаете, что он заболел?

– Нет.

– Мистеру Али даже пришлось закрыть ресторан. Удивительно, что вы не в курсе. Миссис Магуайер скрытничает.

– А при чем здесь она?

– Не исключено, что недомогание вызвал ее хваленый сладкий пирог.

– Вот уж не думаю, что винить надо ее стряпню. Готовит она безупречно.

– Врач заходил, но я послал еще людей Джарвиса, чтобы они задали несколько вопросов.

– Вы слишком усердствуете.

– Предосторожность не помешает. Мистер Али считает, что, вероятно, виноват лимонад.

– Как?

– Я бы тоже усомнился, но двадцать лет назад в Ньюкасле произошло нечто подобное. Учтите, я был тогда мальчишкой. Что-то связанное с фруктовым порошком для приготовления прохладительных напитков. Кристаллы порошка растворили внутреннюю поверхность сосуда, в котором его приготовили. Отравились семьдесят человек.

– И что обнаружили в покрытии?

– Сурьму.

– То, от чего умер Моцарт?

– Вот этого, Сидни, я не знаю.

Полет фантазии приятеля разозлил инспектора, но это не помешало священнику сделать заключение:

– Трихиноллез. Так это, кажется, называется. Скорее всего, находился в свиной отбивной. По иронии судьбы, в последней опере Моцарта «Милосердие Тита» император Тит умирает от яда.

– Не буду спорить.

– В таком случае, если вы правы, больше всего подверглись опасности те, кто пил лимонад, и среди них Зафар Али?

– Не исключено. Я полагаю, что после выпитого лимонада парень совершил множество ранов, да и сейчас продолжает зарабатывать очки.

Сидни подумал, что инспектор затеял разговор ради этой шутки. И теперь был доволен собой.

– Вы знаете, что Али запал на дочь бакалейщика Энни Томас? – спросил Китинг. – Но родные девушки не в восторге.

– Из-за того, что он другой расы?

– И другой веры. Не у всех такие широкие взгляды, как у вас, Сидни.

– Я не всегда проявляю терпимость. Бедный Зафар, очень приятный человек. – Священник допил пиво. – Но вы ведь не слишком тревожитесь по этому поводу?

– Разумеется, нет. Однако не хотелось бы думать, что среди нас живет отравитель. Иногда уходит много времени, прежде чем удается установить, кто он такой. Слышали про дело Джорджа Чепмана?

– Главного тренера «Арсенала»?

– Нет, Сидни, тот Герберт Чепман. Это же он придумал помещать номера на майки игроков. Хорошо бы вам выучить о футболе столько же, сколько знаете обо всем остальном. Джордж Чепман владел пабом, а его настоящее имя было Северин Клосовски. Он разделался с тремя своими женами, долгое время подмешивая им яд в питье, а потом заявлял, будто они умерли оттого, что у них было слабое здоровье. Надеюсь, здесь подобного не случится.

– Уверен, в «Орле» мы в полной безопасности. – Сидни отнес пустые бокалы на стойку. Незачем себя накручивать, думал он. Приступы острого расстройства пищеварения не редкость в Гранчестере. Нет причин для беспокойства.

Барменша наклонилась и подалась вперед, и ему стоило немалых усилий не таращиться в вырез ее платья.

– Чем отравимся? – спросила она.

В следующую субботу в Гранчестере был ежегодный приходской праздник. Сидни нравилось наблюдать за людьми по выходным. Прихожане, которых он обычно видел за их повседневными делами, в праздник сбрасывали печать своих профессий, становились самими собой, думали больше об увлечениях, а не о работе. Старались, как и их предки, быть лучше, и Сидни склонял голову перед незаметным проявлением их доброты. Встречались, конечно, и те, кто мешал жить другим, но их было меньшинство. И по мере того, как разворачивался день, Сидни ощущал гордость за людей, которым служил.

Вызвали из Лондона Аманду, и она приехала со своей подругой Маритой – актрисой, начинавшей делать себе имя в кинобизнесе. Ее попросили открыть праздник и перерезать ленточку.

Сидни обрадовался возможности вывести женщин на публику. Аманда выглядела эффектно – в летнем светло-кремовом с белыми пятнами французском шелковом платье с юбкой до колен и кружевным воротником.

– Марита держит меня в форме, – шепнула Аманда в ответ на комплимент. – А я не хочу подвести тебя.

– Ты здесь самая шикарная женщина, – заметил Сидни.

– Естественно. Мне нравится вызывать сенсацию. И надо дать им возможность немного посплетничать – ведь рядом с тобой ожидали увидеть не меня, а Хильдегарду. Кстати, когда она приедет?

– На следующей неделе я сам отправляюсь в Германию.

– Передавай ей от меня самый теплый привет.

– Самый теплый?

– Именно, Сидни, самый теплый. Мне нравится эта женщина.

Единственной обязанностью Сидни на празднике было судейство на конкурсе на самого красивого ребенка. Казалось бы, пустяковое дело, но оно оборачивалось хождением по минному полю. Требовался такт и дипломатия. Сидни по опыту знал, что лучшая реакция на представление особенно уродливого дитяти – восклицание: «Ну что за крошка!»

Не менее важным делом было определить и купить то, что предлагала миссис Магуайер для благотворительной продажи, иначе не избежать прошлогоднего позора, когда ее бисквит, которым она так гордилась, взяли самым последним.

Задача оказалась несложной. Обозревая лоток, Сидни заметил кофейный пирог с грецкими орехами и понял: это надо приобрести, если хочешь сохранить привязанность экономки. Покупка обошлась ему в шиллинг и шесть пенсов – небольшая цена за чистоту в доме и регулярную еду. Сидни позаботился о том, чтобы миссис Магуайер узнала, что ее пирог купил именно он.

– О, каноник Чемберс, как вы догадались? – нервно рассмеялась она.

– Такой пирог хватают в первую очередь, – солгал он. – Пришлось поторопиться, чтобы опередить другую покупательницу.

– Жаль, вы не испекли второй! – подхватила Аманда.

– Испекла! Там есть еще бисквит. Я считаю его своим фирменным рецептом. Если хотите, можете купить, мисс Кендалл. Стоит всего шиллинг.

– Непременно, – улыбнулась Аманда. – С удовольствием. Товары хорошо разбирают. Думаю, вы вздохнули с облегчением.

– Вздохнула с облегчением?

– Я слышала, после крикетного матча на прошлой неделе ходили всякие разговоры.

– Уверяю вас, к моей выпечке это не имеет никакого отношения.

– Ничего подобного я не говорила.

– Мисс Кендалл! – Экономка с достоинством выпрямилась. – Чтобы вы знали: все, что я принесла тогда на крикетный матч, было приготовлено в стерильных условиях. Ни у кого из моих домочадцев в жизни не было пищевого отравления. А если сомневаетесь, вот вам доказательство. – Она с торжеством посмотрела на собеседников. – Взгляните на Диккенса!

– При чем здесь собака? – Сидни с недоумением повернулся к лабрадору.

– Вы же знаете, каноник Чемберс, он ест все, что я ни приготовлю. Уминает, только за ушами трещит. И здоров как бык. Какое вам нужно еще доказательство?

– Это, пожалуй, первый случай, когда вы ему за что-то признательны.

– Признательна? Сильно сказано. Но то, что он доказательство, – факт. А если хотите знать мое мнение, все беды с желудком только от одного.

– От спиртного? – уточнила Аманда.

– Да, мисс Кендалл. Мой отец ни капли его в рот не брал и дожил до девяноста семи лет.

– Представляю, какая у него была жизнь. – Аманда одарила мисс Магуайер самой сладкой из своих улыбок. – Я возьму бисквит, если не возражаете?

– Нисколько, если это доставит вам удовольствие.

– Огромное.

Аманда расплатилась за выпечку. Отходя от лотка, она повернулась к Сидни и сказала, что теперь, по крайней мере, ее кошки будут довольны.

– Не вредничай, – отозвался Сидни. – Она хотела как лучше. И у нее была трудная жизнь.

– Извини. Ты же знаешь, я не из тех, кто любит пироги.

– А из каких, Аманда?

– Из тех, кому больше нравятся коктейли и канапе.

Когда закончилось перетягивание каната и Мариту увезли к друзьям в деревню, Сидни остался наедине с Амандой. Они пошли прогуляться к реке – посмотреть, как меркнет свет у воды среди ив. Вечер выдался чудесным, и Сидни предвкушал приятный ужин в «Красном льве», прежде чем Аманда сядет на последний поезд и уедет в Лондон. Он станет кульминацией долгого, счастливого дня, когда Аманда видела его в лучшем свете: щедрым хозяином, любимым прихожанами пастором, организатором непростого праздника.

На лугу удлинились тени, впереди лениво текла река. Последние лучи солнца золотили шпиль колокольни.

– Прекрасная летняя идиллия, – заметила Аманда, беря Сидни под руку. – Хотела бы я проводить здесь больше времени.

– Ты можешь проводить тут столько времени, сколько пожелаешь.

– Не уверена, что это понравится Хильдегарде.

– Она совершенно не ревнивая.

– Женщина, в которой нет ни единого изъяна.

– Ни единого. Хотя, как и ты, она бывает слишком ко мне добра.

– Чушь! Иногда ты несешь откровенные глупости, Сидни…

Их разговор прервало появление инспектора Китинга.

– Хорошо, что я вас застал! Боюсь, у меня плохие новости.

– Что такое?

– Мистер Али умер, так и не оправившись после отравления. Мы вызвали Джарвиса, но беда в том, что родственники покойного – мусульмане. Они требуют немедленного погребения. Поговорите с ними, Сидни, оттяните похороны насколько возможно.

– Не сомневаюсь, у них есть свой священник – имам.

– Здесь нет. Возьмите в помощь Леонарда. И пусть вас не волнует, если на это уйдет много времени: чем больше, тем лучше, пока все не выяснится. Родные очень расстроены, с ними сейчас Энни Томас. Занимайтесь своей работой, а нам необходимо во всем разобраться.

– Вы подозреваете, что смерть не была естественной?

– Мне нужно, чтобы вы, Сидни, вспомнили все, что случилось в прошлую субботу. Вы не заметили ничего необычного? Кто еще пил лимонад? Предложили ли напиток ему одному или пили многие, а он умер, потому что у него слабое здоровье? Если пил он один, кому, черт возьми, потребовалось убивать его?

Семья Али жила на Милл-роуд над индийским рестораном, где подавали восточные блюда. Изучая меню, Сидни подумал: разве привыкшему к такой еде человеку может быть страшен невинный лимонад или кусочек бисквита миссис Магуайер?

Сидни снял ботинки и выразил соболезнование родителям Зафара – Васиму и Шакси. Их дети – Ааквил, Мунир и Нуха – растерянно смотрели на него. Они не проронили ни слова и молча двинулись за родителями, которые повели Сидни в небольшую комнату, где стоял низкий диван и деревянные стулья. Шторы были закрыты, горела свеча; единственным украшением оклеенных крашеными обоями стен было изречение из Корана в раме. Жизнь словно остановилась, и помещение казалось таким же пустым и одиноким, как бассейн, из которого в конце сезона спустили воду.

Васим и Сидни сели, а остальные остались стоять, недоумевая, зачем к ним пришел чужой священник и как долго он пробудет в их доме. Шакси спросила, не желает ли гость закусить, но было очевидно, что ей не до угощений. Сидни ответил, что выпил бы воды. Он не хотел обременять несчастных родственников умершего – понимал, что все их мысли сейчас о Зафаре. Наверное, корят себя за то, что переехали в Англию. Думают: остались бы дома, и сын был бы жив. Вслух никто ничего не сказал, хотя мысль эта витала в воздухе, и молчание было проникнуто неподдельным горем.

Сидни спросил, не заметили ли они чего-нибудь необычного в дни перед смертью Зафара. Васим ответил, что сын жаловался на металлический привкус во рту. На ногах и руках возникли припухлости, его мутило, рвало, мучили спазмы желудка и головокружение. Единственное, что облегчало состояние, – чай «Эрл Грей», который приносила им из магазина Рози Томас. Остальные пили индийский «Дарджилинг», а Зафар предпочитал более тонкий аромат китайского чая и шутил, что надеется, что это не будет расценено как измена родине.

– Ужасный поворот событий, – произнес Сидни, собираясь прощаться. – И это после такого успеха. Раньше мне ни разу не приходилось видеть шапочного трюка. Невероятно! А Зафар проделал его с легкостью и изяществом. Его итоговая апелляция была на удивление спокойна и корректна, хотя я понимаю, что внутренне он торжествовал. Зафар принес домой мяч, которым играли в тот день?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Обычно в крикете, если боулеру удается шапочный трюк, он оставляет мяч у себя.

– Ему было не до того. Зафар находился в таком состоянии, что едва переставлял ноги.

– Странно, что мяч вообще пропал. Я не могу этого объяснить.

– Все это вообще необъяснимо, каноник Чемберс. Остается только молиться.

– Мы можем помолиться сейчас. Без слов.

– Хорошо, каноник Чемберс. Давайте так и поступим. Я вам благодарен. Да пребудет с вами милость Аллаха.

Сидни решил, что ему необходимо поговорить с Энни – обсудить похороны и задать несколько вопросов, чтобы выяснить, не случилось ли с Зафаром в последние дни чего-нибудь необычного. Но мать сообщила, что ее дочь пока не готова ни с кем разговаривать. С момента смерти возлюбленного она не проронила ни слова, заперлась в своей комнате, отказывалась от еды, лишь пила воду. Не одевалась, ходила в пижаме только в ванную, лицо побледнело, распухло. Навестивший ее доктор Робинсон сказал, что снотворное давать опасно – как бы не вызвать передозировки. Требовались покой и время, чтобы Энни оправилась от горя.

Сидни все же настоял, чтобы ему разрешили повидаться с девушкой, и мать Энни нехотя показала ему дверь в ее спальню. Он тихо постучал и, назвавшись, объяснил, зачем пришел. Добавил, что ему не под силу изменить того, что случилось, но он хочет помочь ей занять подобающее место на предстоящих похоронах. Пусть люди, ради ее любви к Зафару, узнают об их отношениях.

Дверь открылась не сразу. А когда на пороге появилась Энни, Сидни заметил ее печальный взгляд. Она потупилась и отступила назад. Комкая платок и не говоря ни слова, вернулась на кровать, натянула на себя простыни и одеяла, отвернулась от гостя и уставилась в стену.

Сидни присел на кровать. Он понимал, как тяжело Энни сейчас, и приготовился к тому, что она вообще не проронит ни звука. Сидни предложил ей помолиться. Она не захотела.

– Тогда скажи, чего ты хочешь?

– Чтобы он снова был жив. Но это вам не под силу.

– Да.

– Если я закрою глаза и сюда никто не придет, если останусь одна, то, может, проснусь и обнаружу, что ничего не случилось?

– Твоя потеря ужасна. – Сидни не знал, что сказать. Оставалось ждать, когда Энни обретет способность говорить.

Судя по всему, это будет не скоро.

– Он был такой добрый, – наконец промолвила она. – Никому не причинил зла. Хотел стать врачом.

– Он не сказал, чем объясняет свою болезнь?

Энни лежала к Сидни спиной. Но в этот момент повернулась и села, однако голову не подняла.

– Зафар не хотел никого винить, но считал, что его недуг от лимонада. Кувшин, насколько я знаю, успели вымыть, поэтому не осталось никаких улик, и мы ничего не сумеем доказать.

– Родители знали о ваших отношениях?

– Им было известно, что мы дружим.

– Но они не в курсе, что вы собирались пожениться?

– А вы откуда знаете?

– Зафар сказал.

– Зачем он это сделал?

– Вам требовалось согласие родителей. Я предложил помощь.

– Вы готовы были пойти на это? Мне только девятнадцать лет.

– Сначала я бы серьезно поговорил с вами обоими. Мне надо было убедиться, что вас связывают искренние отношения и они основаны на взаимном уважении. А затем я бы побеседовал с вашими родителями.

– Вряд ли они когда-нибудь согласились бы.

– Родителям всегда кажется, что их дети слишком молоды, чтобы распоряжаться своими жизнями.

– А вам известно, что, когда я родилась, мать была на год моложе меня? Родители стараются это скрыть, утверждают, будто я недоношена. Но они женились только потому, что она забеременела. А теперь указывают, как мне жить.

– Наверное, мать не хочет, чтобы ты совершила такую же ошибку.

– Родные Зафара очень трудолюбивые люди. Они целеустремленнее многих живущих здесь семей. И в отличие от нас, анличан, не требуют легкой жизни.

– Да, да, – кивнул Сидни. – Мысль, что человек выиграл главный приз в лотерее, потому что тут родился, я всегда считал опасной.

– Не надо делать только то, что от тебя ждут. Иногда случается нечто неожиданное, и это намного лучше. Приходится рисковать и верить, что человек, которого любишь, предназначен для тебя. Правда?

– Да. Хотя сам я не всегда руководствовался данным принципом. Наверное, в молодости люди смелее.

Энни улыбнулась:

– Вы не старый, каноник Чемберс.

– Мне тридцать восемь.

– Вам надо себя расшевелить.

– Мне многие говорят.

– Но вы не слушаете советов. Вроде меня. Я всегда поступала не так, как мне велели. И вот результат.

Энни снова резко отвернулась к стене, по-детски вообразив, что если не станет смотреть на Сидни, то его вообще не будет рядом. Она слишком отдалилась от своего горя и теперь хотела одного – вернуться к нему и наполнить сердце неизбывной печалью.

В понедельник утром Сидни решил поддержать себя чтением крикетных новостей. «Таймс» сообщала, что Англию на лондонском крикетном стадионе «Лордс» будут представлять те же одиннадцать игроков, которые на «Трент бридж» в Нотингеме победили Индию в одном иннигсе, и состояние площадки вполне достойное. Корреспондент высказывал мнение, что домашней команде неплохо бы подумать об альтернативе своим мастерам крученой подачи, а Тейлору и Баррингтону подработать удар с отскоком влево.

Упоминание о финтах вернуло Сидни к мысли о смерти Зафара Али и напомнило, что ему необходимо встретиться с коронером. Когда он явился к Дереку Джарвису, тот уже ждал его и успел напечатать протокол вскрытия:

«Слизистая оболочка передней части надгортанника и примыкающей области зева подверглись некрозу. Изъязвление затронуло верхнюю часть пищевода, слизистые глубиной примерно на дюйм омертвели и покрылись язвами, обнажился слой круговой мышечной оболочки. На границе пораженной области язвы имеют продолговатую форму, наблюдаются участки омертвевшей слизистой. В желудке очаги воспаления, покраснение и припухлости. В ротовой полости язвы и гнойники. В легких отмечается присутствие крови.

В почках и кишечнике обнаружен таллий, но в недостаточном количестве, чтобы послужить причиной смерти. Более важным следует признать присутствие соединений сурьмы – в желудке (0,000282 унции), в почках (0,000705 унции), в печени (0001464 унции) и в кишечнике (0,017636 унции)».

– Слишком большое содержание оксида сурьмы, чтобы объяснить случайностью, – произнес Джарвис.

– Следовательно, вы полагаете…

– Да.

– Как выглядит вещество?

– Светло-желтые кристаллы.

– Лимонного цвета? Как в лимонаде?

– Их можно спутать с кристаллами горькой соли. Если ее принимает больной с заболеванием желудка…

– Он может вместо горькой соли принять сурьму.

– Необходимо выяснить, продавал ли кому-нибудь бакалейный магазин кристаллы лимонада и горькой соли. И кто давал больному лекарства.

– Я думаю, мы можем сразу исключить из числа подозреваемых Энни Томас.

– Вот как?

– Нельзя же подозревать всех и каждого.

– Нужно узнать, кто готовил лимонад в день крикетного матча, пил его и вымыл потом кувшин. В напитке содержалось недостаточно сурьмы, чтобы убить взрослого мужчину.

– И из этого вы делаете заключение…

– В данный момент никакого. Лишь то, что причиной смерти послужил не только лимонад. Могло быть нечто иное.

– То есть яд находился в разных продуктах? Зафар ел сандвич с яйцом.

– Мы должны выяснить, что конкретно он ел, пил и до чего дотрагивался. Меня беспокоит, откуда взялся след таллия в его организме. Он мог принимать разные яды в разное время.

– Хотите сказать, что сейчас на свободе разгуливают не один, а несколько убийц?

– Этого нельзя исключать, Сидни. Начните с опросов поставщиков. Только будьте осторожны, не выдайте свою роль в данном деле. Не хочу, чтобы вы тоже пали жертвой злодея. А если почувствуете недомогание, немедленно обратитесь к своему врачу и известите меня. Неплохо вести дневник, указывая в нем все: что вы ели, пили и откуда взялись продукты.

– Полагаете, это необходимо?

– Да. Вы человек известный. И если кто-нибудь узнает, что вы заподозрили его, вам будет грозить опасность.

– Страшновато.

– Поберегитесь. Никакие меры предосторожности лишними не будут.

– Что же творится с людьми?

– Наверное, они редко посещают церковь.

Сидни стал священником не для того, чтобы расследовать преступления и настраивать против себя бакалейщиков, но сейчас собирался заняться именно этим.

Мать Энни, Рози Томас, была яркой блондинкой, краснолицей, с тонкими губами и вздернутым носом. Злопыхатель сказал бы, что ее лучшие деньки остались позади и она опустилась, но Сидни полагал, что если бы она захотела, то с помощью хорошего парикмахера и советов Аманды сумела бы превратиться в красивую, стильную женщину. Но для этого требовалось желание, время, терпение и уверенность в себе, которую Рози, судя по всему, растеряла. Отвела себе роль управляющей продуктовым магазином, заключив, что это призвание ее жизни. Сидни никогда не видел ее без фартука.

Рози подтвердила, что магазин поставляет продукты в индийский ресторан и Энни отвозит их туда каждый четверг. Но она еще долго не сможет выполнять свои обязанности, потому что до сих пор не выходит из спальни.

– По пятницам они отказывались принимать товар – целый день молились. Но нас все устраивало. Мы шли им навстречу. Хотя Энни тратила на них много времени.

Я слышал, она дружила с мистером Али.

– Не знаю, что вам наговорили, но посоветовала бы меньше слушать сплетни. Никто не видел, чтобы моя дочь гуляла с иностранцем.

– Я не имел в виду ничего подобного. Только спросил, дружили ли они.

– Мы дружим со всеми нашими клиентами.

– Не сомневаюсь, что относитесь ко всем одинаково.

– Стараемся. Стоит кого-нибудь выделить, и у вас начинают выпрашивать скидки.

– Мистер Али платил по полной цене?

– Естественно.

– Что он покупал?

– Овощи, корнишоны, маринованный чеснок. Менее скоропортящиеся продукты заказывал на месяц – например, консервы из лосося, персиков, сгущенное молоко. А за более экзотическими, наверное, ездил в Лондон. Мы специи не продаем.

– Но основными продуктами его обеспечивали вы? Молоком, сахаром, чаем и лимонадом, как в тот день, когда играли в крикет?

– Вы не можете винить мой лимонад в том, что случилось. Уж скорее пирог вашей экономки.

– От ее выпечки никогда не возникало никаких неприятностей.

– Все когда-нибудь случается впервые.

– Верно. Но все-таки насчет лимонада…

– Могу показать порошок, который мы продаем, – это такие растворимые в воде кристаллы.

– А горькой солью вы тоже торгуете?

– С какой стати? Мы же не аптека.

– А порошком для печенья?

– Почему вы спрашиваете? Вам нездоровится?

– Дело не в этом. – Сидни испугался, что проговорился. – Миссис Магуайер просила купить.

– Миссис Магуайер обычно делает покупки сама.

– Я решил помочь ей.

– Вам надо обзавестись женой, каноник Чемберс.

– Мне все об этом твердят.

– Ваша немецкая приятельница еще приедет?

– Вероятно.

– Можно выбрать англичанку. Не подумывали о моей племяннице?

– Абигайл Редмонд? Она слишком юная для меня. И, насколько мне известно, у нее есть избранник.

– Больше нет. Всем этим глупостям с Гари Беллом мы положили конец, как только узнали. Она симпатичная девушка.

– Послушайте, миссис Томас, я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать мои матримониальные планы.

– А о чем же вы хотели поговорить?

– Я пришел, чтобы купить порошок для печенья и задать несколько вопросов о мистере Али.

– С ним теперь все кончено, Господь упокой его душу. Хотя он в Бога не верил.

– Он верил в своего мусульманского бога – Аллаха.

– Это не считается. Разве не так?

– Все мы дети Авраама, миссис Томас.

– Хотите сказать, что все мы евреи? Я не согласна.

– Это просто образное выражение.

За Сидни выстроилась очередь из покупателей, и он сообразил, что теперь не время рассказывать миссис Томас о сходстве религий.

– И еще: дайте мне, пожалуйста, кристаллы лимонада.

– Зачем они вам?

– Затем, чтобы делать лимонад, – ответил Сидни, прекрасно зная, что из бакалейного магазина понесет их прямо в кабинет коронера.

– Смешной вы, – заметила бакалейщица. – Иногда я просто отказываюсь понимать вас.

– Вы не первая мне об этом говорите.

– Надо проводить больше времени в церкви и не совать нос в чужие дела. Учтите, это не доведет вас до добра.

После долгих переговоров с родственниками Али, Гарольдом Стритом и служителями кладбища на Миллроуд Сидни провел упрощенную христианскую панихиду, за которой последовал мусульманский обряд, и имам возвестил хвалу Аллаху. Присутствовали члены обеих крикетных команд, пришли представители мусульманской общины, работники ресторана. Было ясно, что Али все любили и его ждало большое будущее. Тем более было трудно принять потерю, а мысль о преступлении повергала в ужас.

Энни Томас решила прочитать на похоронах стихотворение Кристины Россетти. В черном платье, бледная, всем своим решительным и непреклонным видом она требовала внимания. Энни хотела, чтобы присутствующие знали о ее чувствах к покойному.

 
Он пришел весной —
И умер до жатвы,
В день последний жаркий
Скрылся, не дождавшись
Осенней мглы сырой.
Пой над могилой, пой,
Все ушло долой.
 

После службы Сидни похвалил Энни за смелость и сказал, что если она почувствует себя беззащитной или ей будет страшно, то всегда может прийти к нему. Надеялся, что больше Энни не запрется в спальне.

– Понимаю, – продолжил Сидни, – как тебе тяжело. Но надеюсь, что когда-нибудь горе пройдет. Время лечит.

– А если я не хочу, чтобы оно проходило? Если я забуду эту боль, то забуду и его, а я забывать не хочу.

– Думаю, он не хотел бы, чтобы ты оставалась в таком состоянии.

– Это означало бы предательство. – Энни пристально посмотрела на священника. – Пусть родители знают, что у нас была недетская влюбленность.

– По-моему, они не сомневаются. Иначе не были бы так озабочены.

– Мама сказала, вы задавали странные вопросы. Считаете, что Зафара погубил лимонад?

– Не уверен. – Сидни не хотел вызывать подозрений и провоцировать обвинения, и слова Энни заставили его повести себя осторожнее, чем обычно. – Не пора тебе домой?

– Нет, каноник Чемберс, несколько дней я поживу с родными Зафара.

– Твои родители не возражают?

– Возражают. Поэтому я так и поступаю.

– Для тебя найдется там комната?

– Та, в которой спал Зафар.

Сидни понимал: потребуются годы, чтобы улеглось горе и ослабело напряжение в семье Редмондов. И он, чтобы дальше разбираться в своих подозрениях, хотел получить кое-какие наставления коронера.

– В кристаллах лимонада ничего постороннего не обнаружено, – сообщил Дерек Джарвис. – Но этого следовало ожидать. Вы же не думали, что Редмонды распродают направо-налево отраву?

– Так вы все-таки полагаете, что они причастны к трагедии?

– Да. Часто преступления совершают самые близкие люди. Но доказывать это – ваша работа и Китинга.

– Их продукты могли отравить без их ведома. Например, во время крикетного матча.

– Не исключено, – кивнул коронер.

– То есть любой? – спросил Сидни.

– Любой и каждый. Если хотите, вся чертова деревня.

* * *

На следующее утро позвонила Аманда, чтобы узнать, как прошли похороны. Сообщила, что слушала чилийского пианиста Клаудио Аррау, тот исполнял цикл бетховенских сонат в Королевском фестивальном зале, и пожалела, что с ней не было Хильдегарды.

– Очень рад, что она тебе понравилась, – произнес Сидни.

– Конечно, понравилась, – ответила Аманда. – Смотри не потеряй ее, а то уведут.

– Вряд ли она снова собиралась выйти замуж.

– Не уверена.

– Я сейчас не в состоянии об этом думать.

– Вот что я тебе скажу, Сидни: бывает, что кого-то убивают, к тому же у тебя есть свои обязанности, но будущее личное счастье не менее важно. Ты не можешь всю жизнь ловить преступников. Признайся, ты уже впутался в расследование смерти того несчастного индийского парня?