Текст книги "Сидни Чемберс и кошмары ночи"

Автор книги: Джеймс Ранси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Несмотря на ужасы несносной поездки в промерзшем поезде, Аманда пребывала в боевом настрое и обрушила на Сидни рассказы о его сестре Дженнифер и новогодней вечеринке, где присутствовало множество представителей сильного пола, которые даже не удосужились научиться быть интересными. Таким облегчением было вернуться на работу в Национальную галерею и помогать своему старому наставнику Энтони Бланту исследовать поздние полотна Никола Пуссена.

Сидни развернул салфетку.

– Странно, что ты упомянула Бланта. Несколько дней назад он ужинал в колледже.

– Но он же не здешний выпускник.

– Думаю, присутствовал в качестве гостя.

– Ты с ним говорил? Он сын викария.

– Я был немного расстроен.

– Чем-нибудь конкретным?

– Ничего особенного.

Аманда помолчала, пока официантка наливала в ее бокал вино.

– Что-то мне не верится, Сидни. Я еще раньше заметила, как ты выглядишь, и мне это не понравилось.

– Умер один из младших сотрудников колледжа. Печальное событие.

– Под словом «младший» надо понимать, что он был молодым?

– Несчастный случай.

– Судя по твоему тону, все не так.

– Запутанная история, – буркнул Сидни, глядя, как официантка ставит на стол заказ.

Аманда поднесла бокал к губам и пристально посмотрела на своего приятеля:

– Ты снова попал в неприятности?

– Не исключено.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь?

– Да. – Сидни потыкал вилкой в поданное на закуску плохо сбитое яичное суфле. – Отвлеки. Расскажи о Лондоне. Какие твои планы?

– Ничего интересного. О вечеринках я тебе уже доложила. Твоя сестра по-прежнему встречается с Джонни Джонсоном.

– А что у тебя?

– Есть один малый, который проявляет ко мне особенное внимание, но пока рано судить, приличный он человек или нет. После фиаско с Гаем я стала очень осторожной.

Год назад жених Аманды опозорил себя несдержанной выходкой на обеде в Лондоне, и ей понадобилось несколько месяцев, чтобы избавиться от неловкости.

– На данном этапе с мужчинами я завязала. Очень много работы в галерее. И вообще, мы обсуждаем не моих обожателей, а твоих обожательниц. Если кому непонятно, я говорю об одной известной вдове.

Сидни отодвинул тарелку.

– Так и знал, что мы ее коснемся.

– Следовательно, ты подтверждаешь, что Хильдегарда – твоя обожательница? – улыбнулась Аманда. – Пожалуй, выпью еще вина.

– Мы добрые друзья.

Аманда молчала, ожидая продолжения.

Сидни вспомнил, как они шли по Тиргартену в джазовый клуб «Бадеванне», где окунулись в классические ритмы «холодного» джаза в исполнении квинтета Иоганна Редиске. Сидни с облегчением увидел, что Хильдегарда «воспринимает» джаз и понимает, почему ему нравится его непосредственность и свобода. Потом они возвращались по Кюрфюрстендамм мимо разрушенной бомбой церкви кайзера Вильгельма. Начался дождь, а у них был один зонтик на двоих – у Хильдегарды. Она взяла Сидни под руку, чтобы он тоже мог спрятаться под зонтом, и прижалась к нему. И это казалось самым естественным в мире.

– Ну, – поторопила Аманда, – ты мне что-нибудь расскажешь?

– Нечего рассказывать.

– Ни за что не поверю. Просто не хочешь говорить. Помнится, она как-то связана с музыкой?

– Дает уроки игры на фортепьяно. Каждый день играет Баха.

– Наверное, очень серьезная?

– Не всегда. Она большая поклонница Джимми Кэгни.

– Ты водил ее в кино?

– Это она меня водила. На «Дом 13 по улице Мадлен».

– Любопытно.

– Картина довольно забавная.

– Она красива?

Сидни не собирался позволить втянуть себя в какие-либо сравнения.

– На мой взгляд, да.

– Полагаю, не классической красотой. – Аманда смотрела на него, но он промолчал, а у нее хватило такта не настаивать. – Познакомишь меня с ней?

– В свое время.

– Хочешь сказать, что она приедет в Кембридж?

– Я пригласил ее.

– И когда же?

– Надеюсь, в этом году.

– Звучит неопределенно.

– Не хочу торопить события.

– Ты в нее влюблен?

– Слишком прямолинейный вопрос.

– Готов на него ответить? Или надо принимать твое молчание за согласие?

Официантка убрала их тарелки.

– Обдумай, что заказать за курицей в вине. Сочувствую, что суфле тебя разочаровало. Нужно было заказывать луковый суп.

– Я не знаю, Аманда, что у меня в голове. И в то же время не хочу разбираться. Приятное замешательство.

– Следовательно, я была права.

– Что я влюблен? Трудно сказать. Понимаю одно: с ней я чувствую себя самим собой.

– А я считала, что со мной.

– В тебе, если можно так выразиться, больше вызова.

– Так говорят большинство моих воздыхателей. Думаешь, это их отваживает?

– Многим мужчинам трудно общаться с умными женщинами, особенно если те умнее их.

– Среди них нет ни одного такого умного, как ты.

– Печально слышать.

Аманда улыбнулась:

– Ты лукавишь.

– Что ж, приятно сознавать, что ты в каком-то отношении на высоте. Хочешь еще вина?

– С удовольствием. Хотя я уже, похоже, не на высоте.

– Ничего подобного. Вы совершенно разные женщины.

Подошла официантка с двумя тарелками в руках.

– Кто заказывал тушеное мясо?

– Я. Никак не согреюсь, – ответила Аманда и, помолчав, спросила: – Думаешь жениться на ней?

Сидни колебался. С момента посвящения в духовный сан он свыкся с мыслью о безбрачии и не представлял, что мог бы соединить жизнь с вдовой-немкой или со своей потрясающей подругой, которая сейчас сидела напротив него. Не сомневался, что, даже женившись, будет плохим мужем – не чувствовал в себе способностей сосредоточиться на традиционно мужских сферах повседневной жизни. Мог переводить с древнегреческого Геродота, но не умел водить машину. Выслушивал рассказы прихожан об их самых жутких страхах и утешал в час горести, но не взялся бы починить электрические пробки. Был совершенно безнадежен в денежных вопросах – у него всегда находились более неотложные дела, если требовалось пойти в банк или заплатить по счетам. Нет, постоянно твердил себе Сидни, брак не для него. Он отслужит столько брачных месс, сколько потребуется прихожанам, и, выполняя долг пастырства, соединит сотни пар, но самому ему суждено остаться холостяком.

– Не забывай, Хильдегарда – вдова. Я не уверен, что она готова к замужеству.

– А ты готов к женитьбе?

Сидни представил, что сидит в своем кабинете, а в комнате через коридор Хильдегарда играет на пианино. Даже вообразил стоящего на пороге ребенка – скорее всего, дочь, которая просит, чтобы он починил ей воздушного змея.

– Ты собираешься мне отвечать? – воскликнула Аманда.

Снег лежал плотным покровом на черепичной крыше, башенках и парапетах колледжа Тела Господнего, подчеркивая контраст пятилистных переплетов окон и островерхих мансард Старого двора – самого древнего замкнутого пространства в Кембридже.

Проводив Аманду на поезд, Сидни шел к себе домой и вспоминал, как астроном и математик Иоганн Кеплер заинтересовался маленькими замерзшими кристалликами и даже написал небольшой трактат «Новогодний подарок, или О шестиугольных снежинках». В 1611 году он задался основополагающим вопросом: «Всякий раз, когда начинается снег, он неизменно имеет форму шестиконечной звезды. Но почему не пятиугольной или семиугольной?»

Кеплер сравнивает симметрию снега с сотами, а Сидни однажды слушал проповедь, во время которой чудо снежинки приводилось в качестве примера одновременно простоты и сложности Божьего творения. Стоит возвращаться к этой мысли, подумал он, особенно в такую погоду, как сегодня. Убеждать паству смотреть не только на снежные массы, но, в стремлении обрести Бога, вдаваться в мельчайшие детали.

– Стоп!

Сидни замер.

– Ни с места!

Большой камень сорвался с крыши Нового двора и упал перед ним.

– Боже праведный! – воскликнул надзиратель. – Вас чуть не убило!

Сидни почувствовал, как по телу разливается страх.

– Было близко к тому, – продолжил надзиратель. – С этим снегом, сэр, одна беда. Колледж крошится. Старые здания не выдерживают. Это все из-за воды. Она проникает в камень, замерзает, тает, расширяется, сокращается…

– Да, – кивнул Сидни. – Я в курсе процесса.

– Пойду приведу людей, чтобы все здесь прибрали. А вас, вероятно, кто-то оберегает.

– Наверное, так и есть.

– Как священник, вы, разумеется, пользуетесь особой защитой. Ангелы не хотели бы потерять одного из своих. Вот вам и промах.

– Я бы не назвал себя ангелом, Билл.

– Все лучше, чем дьявол, – подмигнул надзиратель.

Сидни испытывал досаду: ему не нравилось, когда ему подмигивали. Он шел поговорить с директором колледжа и испугался из-за того, что кто-то хотел его убить. Мелькнула безумная мысль: уж не Кит ли Бартлетт? Что же такое творится?

Сидни был полон решимости выяснить это у директора колледжа, но когда встретился с ним, заметил, что тот не способен сосредоточиться на разговоре. Он словно что-то потерял – беспрестанно перекладывал бумаги на письменном столе, заглядывал под стопки книг, сложенных на других столах, стульях и на полу. Даже библиотечная лестница была настолько завалена учеными трудами, что не могла выполнять своих прямых функций – открывать читателю доступ к верхним полкам в кабинете.

– Что-нибудь пропало? – спросил Сидни.

– Странное дело – всего лишь заметки.

– Где-нибудь обнаружатся.

– Я был несколько резок в них, и поэтому не хотелось бы, чтобы бумаги попали в чужие руки. Уже везде пересмотрел.

– Может, взяла секретарь?

– Мисс Мадж знает, что в этой комнате не должна ни к чему прикасаться, – ответил глава колледжа. – Я ее хорошо воспитал.

Как же ему удалось этого добиться? Экономка Сидни, миссис Магуайер, перемещала вещи с места на место, поскольку, по ее мнению, в доме не было ничего важнее ее пылесоса. В результате после каждой большой уборки Сидни не мог ничего найти.

– Очень действует на нервы, – продолжил директор колледжа. – Дело даже не в трагической гибели Лайала и не в исчезновении Бартлетта. Атмосфера неопределенности – вот чего не могу выносить.

– Все мы живем лишь в некоем подобии порядка, – заметил Сидни.

– В подобии? В порядке не может быть никаких иллюзий. Это то, что мы должны поддерживать в нашем учебном заведении. Историю. Преемственность. Превосходное образование.

– И вы полагаете, что события на крыше часовни способны подпортить его репутацию?

– Если мы не объясним, в чем суть происшедшего. Лайал был одним из наших самых известных коллег. Но уже при жизни дал повод для пересудов. Теперь слухи поползут повсюду.

– Намеки на его сексуальную ориентацию?

– Сами знаете, как это бывает. И повода-то особенного не требуется. Найти бы мне мои бумаги.

– Может, их украли?

– Сомневаюсь. Хотя на душе тревожно.

– Кража – это преступление. Вы можете обратиться в полицию.

Глава колледжа перестал перебирать бумаги и посмотрел на Сидни.

– Как успехи у вашего приятеля?

– Инспектора Китинга?

– Вам нечего мне сказать? С вами в последнее время не приключилось ничего необычного?

Сидни встревожился: почему он задал такой вопрос? Предполагает, будто что-то происходит или что он, Сидни, что-то заподозрил? Наверняка знает, что его пытаются запугать, чтобы он бросил расследование.

– Нет, вроде бы ничего, – ответил он.

– Уверены?

Сидни колебался.

– Уверен, – наконец ответил он. Сидни не собирался давать собеседнику преимущество в ситуации, когда не знал, кому можно доверять.

– Вы в курсе, что Рори Монтегю уехал домой?

– В середине семестра? – Сидни решил, что это тоже необычный факт. – Почему?

Сэр Джайлз старался говорить равнодушно:

– Полагаю, перерыв в занятиях будет для него полезен.

– Это ваша идея?

– Всего на несколько дней. Пока здесь все не уляжется.

– Думаете, он приведет нас к Бартлетту?

– Не исключено. Во всяком случае, родители Бартлетта на это надеются, хотя я намекнул, что речь идет о государственной тайне и им нет необходимости понапрасну беспокоиться.

– Вы им так сказали? Но ведь мы сами в этом не уверены. А они от ваших слов испугаются еще сильнее. Вы сообщили полиции о Монтегю?

– Я полагал, они сами вскоре узнают.

– Монтегю свидетель, к тому же подозреваемый. Я должен проинформировать полицию.

– Конечно, – холодно кивнул сэр Джайлз. – Я не сомневался, что вы это сделаете.

По дороге в паб на традиционную встречу с инспектором Китингом Сидни чувствовал на душе тревогу. Теперь он не сомневался, что его сознательно держали в неведении. И еще – за ним следовал зеленый фургон мясника, тот самый, который подрезал его, когда он ехал на велосипеде встречать Аманду. Чего от него хотели? Сидни свернул с Силвер-стрит на Квинз-лейн. Машина ехала за ним, пока, пройдя мимо колледжа, он не скрылся за спасительными стенами «Орла».

Поздоровавшись, приятели сели на любимые места и, заказав по пинте пива, начали партию в триктрак. Сидни не терпелось приступить к сути.

– Вот что я думаю, – начал он. – Валентайн Лайал был завербован секретными службами.

– Не сомневаюсь, – отозвался Китинг. – Но какими? Хотя не следует говорить об этом здесь.

– Нас никто не слышит.

– Помещение может прослушиваться.

– «Орел»? Если бы тут прослушивали, вы бы об этом знали.

– Вероятно. Хотя вы удивитесь, если я скажу, сколько всего мне неизвестно.

– Кроме нас, здесь никого нет, – продолжил священник. – Мы как будто у себя дома.

– Говорите тише и, если собираетесь выдвигать какие-то версии, не называйте имен.

– В том, что я собираюсь сказать, не будет ничего неосмотрительного.

– Я бы не проявлял такой уверенности. Как вы полагаете, на чьей стороне интересующий нас человек?

– Это ключевой вопрос. Предположим, жертва и, раз мы сидим в таком птичьем заведении, назовем ее Соколом, работала на нашу разведку. Двое других – присвоим им имена Сарыч и Кречет…

– Вы полагаете, они действовали сообща?

– Судя по всему, да. Кречет явно влюблен в Сарыча.

– Неужели?

– Кречет горит желанием произвести впечатление, сблизиться и симулирует головокружение. Сокол перевешивается через парапет, чтобы стравить ему больше веревки. И в момент, когда он наиболее уязвим и может потерять равновесие, Сарыч толкает его. Затем бежит к двери на винтовую лестницу и открывает ключом, который изготовил со слепка, сделанного во время предыдущего посещения крыши.

– А Кречет остается висеть на веревке, чтобы все выглядело как несчастный случай?

– Не только за этим. Его должны допрашивать, он должен оказаться в центре расследования, пока его сообщник получает время, чтобы ускользнуть. Это он похищает бумаги директора колледжа и не исключено, что в настоящий момент находится рядом с Сарычом. Думаю, они отнюдь не дома, как утверждает сэр Джайлз. Они либо в Берлине, либо в Москве.

– Следовательно, вы считаете, что они работают на КГБ?

– Не обязательно.

– Вот как?

– Кто за мной следил? Почему хотели от меня избавиться? Ведь это были не ваши люди?

– Нет.

– И еще: почему не довели дело до конца и не убили? Профессионалу это не составило бы труда. Избавиться от меня легко.

– Боюсь, вы правы.

– Значит, это была демонстрация. Меня убеждали, что я в опасности. Хотели, чтобы наше расследование казалось очень рискованным.

– Кому это могло понадобиться?

– Разумеется, нашим. – Сидни колебался. – Я могу ошибаться, но давайте представим, что все события заранее спланировали. Был составлен заговор, в котором намеревались пожертвовать жизнью Сокола. Тот знал, что умирает, так почему бы ему не умереть на благо своей страны? Такова была его последняя миссия.

– Продолжайте.

– Ловушку расставил тот, кто стоит во главе колледжа. Директор затеял двойную игру.

– То есть наши люди – двойные агенты?

– Русские считают, что парни убили одного из лучших вербовщиков, когда-либо работавших на секретной службе, и теперь у них в руках досье на всех университетских, кто сотрудничает с разведкой.

– Пропавшие бумаги директора…

– Хотя, конечно, эти документы – чистейшая липа.

– Противник может вполне дознаться. Не кажется ли вам, что это слишком примитивный ход? О Соколе было известно, что он устраивал своим рекрутам пару эксцентричных испытаний. Поэтому все закрывали глаза на его ночные восхождения и никто не спешил привлекать полицию. Но если все это ловушка, чтобы обмануть КГБ, значит, в Кембридже работает русский агент. И этот человек завербовал обоих парней, которые в ночь трагедии побывали на крыше часовни.

– Вероятно.

– И мы не знаем, кто этот человек?

– Пока не знаем.

Инспектор Китинг отпил пива и отодвинулся со стулом от огня.

– Мне никогда не рассказывали открыто обо всех этих шпионских делах, но даже такая запутанность представляется слишком прямолинейной. Вам не кажется, что наши хищные птички могут быть тройными агентами?

– Завербованы КГБ, перевербованы секретной разведывательной службой, но только притворялись, будто работают на нее, а сами сохраняли верность Москве.

– Дурили нас под нашим контролем?

– Но какая им от этого выгода?

– Безопасный проезд в СССР за счет британского налогоплательщика.

– Что ж, возможный вариант.

Китинг посмотрел в свою записную книжку.

– Моя официальная задача предельно ясна: требуется определить, сорвался ли Сокол с часовни по неосторожности или его убили. Вот абсолютно ясная трактовка событий: безрассудный авантюрист приглашает с собой двух студентов, лезет на часовню Королевского колледжа в снежную, ветреную ночь, падает и разбивается.

– Уверен, университет хотел бы, чтобы вы все именно так и воспринимали.

– Как-то не вяжется, Сидни.

– Но какова альтернатива? Полномасштабное расследование деятельности британской секретной службы?

– Вы предлагаете мне закрыть на все глаза? – усмехнулся Китинг.

– Подобное нередко происходит. Неудобную правду лучше похоронить. Не задавайте о джентльмене лишних вопросов – и не разочаруетесь.

– Это то, что делает нас британцами?

– Это наше лицо в мире, – произнес Сидни. – Многие из нас культурные, обаятельные, искренние люди. Другие научились не гнушаться утонченным обманом. Вот почему за рубежом нас считают загадкой. Граница между джентльменом и убийцей порой эфемерна.

Китинг допил пиво.

– Насколько же проще иметь дело с откровенными разбойниками, – заметил он. – Они, по крайней мере, ничего не изображают.

На следующий день Сидни решил, что до вечерней службы должен прояснить кое-какие вопросы с директором колледжа. Вечер снова выдался холодным. Сэр Джайлз Тремлетт принимал гостя. На диване, небрежно положив руку на спинку, сидел дородный мужчина – министр иностранных дел Великобритании. Сидни извинился за то, что пришел не вовремя.

– Отнюдь, каноник Чемберс, – возразил директор. – Мы вам рады. Полагаю, вы знакомы?

– Только понаслышке, – кивнул министр иностранных дел. – Рад наконец встретиться с вами. Кажется, во время войны вы сражались вместе с моим отцом. Он командовал вашим полком.

– Да, – подтвердил Сидни, – в Нормандии.

– А теперь у нас свое поле битвы. Но игра намного тоньше. Это вопрос международной дипломатии. Я только что рассказывал сэру Джайлзу о наших проблемах с русскими.

Сидни был осведомлен о политике не так глубоко, как хотел бы, но прекрасно знал, что Советы отвергают предложения объединить Германию и препятствуют попыткам федерального правительства вступить в НАТО.

– Понимаю, как озабочен премьер-министр, – промолвил он.

– Он всегда подозревает вмешательство внешних сил, но даже Черчилль не вечен.

– Полагаю, у вас есть какие-то планы.

– Иден продолжит его дело. Он очевидный претендент. Нам нужна преемственность. А пока у нас намечается очередная конференция в Берлине. Сэр Джайлз сказал, что вы прекрасно знаете этот город.

– Бывал там после войны.

– И еще намекнул, что вы обзавелись там подругой.

Сидни колебался.

– Не представлял, что он в курсе.

– Сэр Джайлз не любит открывать карт.

– Вы оба знаете обо мне больше, чем, на мой взгляд, необходимо, – насмешливо заметил Сидни и, ободренный собственной смелостью, продолжил: – Это и есть причина, почему за мной следят?

– Вы заметили? – поинтересовался министр иностранных дел.

– Разумеется.

– Уверяю, вам ничего не грозило. Полиция была поставлена в известность.

– В том числе инспектор Китинг?

– Нет. Тогда бы игра потеряла смысл.

– Хороша игра! Я был напуган.

– Именно этого мы и добивались – чтобы вы вели себя как человек, которого что-то тревожит.

– Зачем?

– Показать, что вы на нас не работаете.

– Но я работал на вас!

– Еще мы хотели организовать вам защиту.

– От кого?

– Попробуйте догадаться.

– То есть за мной следили две разные группы?

Сэр Джайлз послал министру взгляд, который ясно говорил, что углубляться в детали не следует.

– Хотите выпить, Сидни? Скоро Великий пост.

– Время, когда мы уделяем особое внимание отпущению наших грехов, – многозначительно произнес священник.

Директор колледжа налил небольшую порцию виски.

– Не думаю, что у вас много грехов, которые надо прощать.

– Мы молимся о прощении всех грехов на земле.

– А они многолики, – заметил министр иностранных дел, поднимаясь с дивана. – Боюсь, мне пора возвращаться в Лондон.

– Вы не останетесь на ужин? – спросил сэр Джайлз.

– Меня ждет машина. Чрезвычайно вам признателен. Дело было трудным, но теперь все позади.

Сидни не мог взять в толк, зачем надо было затевать разговор, который не собирались доводить до конца.

– Подождите, – начал он, – я должен понять. Получается, что Бартлетт и Монтегю были нашими людьми, но делали вид, будто работают на КГБ?

Министр иностранных дел удивился, что это требовало подтверждения.

– Такой вывод возможен.

Но Сидни хотел ясности.

– Вот почему родители Бартлетта не подняли шумихи из-за мнимого исчезновения сына?

– Я с ними переговорил.

– А Лайал был из разведки?

– Мы позволили некоторым так думать.

– И он добровольно позволил убить себя?

– Будет лучше, если вы не станете задавать слишком много вопросов, каноник Чемберс.

– Мне известно, что Лайал был смертельно болен.

– Он сорвался со стены. Произошел несчастный случай.

– Такова официальная версия.

– Это именно то, что случилось, – не отступал министр иностранных дел. – Должен сказать, что и вы, и Китинг проявили упорство.

– Мы выполняли свою работу.

– Не совсем. Мы просили сообщать, как продвигается расследование инспектора, а не проявлять инициативу.

– Не мог удержаться.

– Понимаю. Но иногда потребность в неведении достигает такого уровня, что неведение становится счастьем.

– Мне неприятно сознавать, что меня держали впотьмах.

– Вы знали ровно столько, сколько полагалось знать, каноник Чемберс. Китинг согласился считать смерть Лайала несчастным случаем, и дело закрыто. Вы можете вернуться к своим священническим обязанностям. Они, не сомневаюсь, требуют от вас множества сил.

– И это все?

– Да, – твердо ответил министр. – Это все.

Сидни взял плащ и зашагал через Новый двор. Снова начался снег.

Он разозлился из-за того, что им воспользовались как прикрытием в деле, которое он не сумел распутать и не приблизился к истине. Чувство, будто сомневаешься без веры. Сидни сел на церковную скамью в часовне Королевского колледжа как обыкновенный прихожанин, а затем опустился на колени помолиться. Пламя свечей колебалось от ветра, проникающего в узкие просветы в камне. Соборный священник начал службу фразой из Священного Писания: если беззаконник «обращается от беззакония своего, какое делал, и творит суд и правду, – к жизни возвратит душу свою»[3]3
  Иезекииль, 18:27.


[Закрыть].

Сидни молился в темноте. Он думал о неизвестном авторе «Облака неведения», пытавшегося описать Бога через то, чем он не является – определить, как верующий, чтобы познать Всевышнего, должен предать забвению все человеческое в себе. Точно так же шпион должен предать забвению верность своей родине. Из этой теологии отрицания.

Сидни вспомнил определение Божественного в «Мистическом богословии» Псевдо-Дионисия Ареопагита: Святая Троица «не тьма и не свет, не заблуждение и не истина; к ней совершенно не применимы ни утверждение, ни отрицание… поскольку выше всякого утверждения совершенная и единая Причина всего и выше всякого отрицания превосходство Ее, как совершенно для всего запредельной».

«Чтобы стать священником лучше, – думал Сидни, – нужно отрешиться от всего мирского. Перестать играть в сыщика. Жить так, чтобы не тревожили ни чувства, ни доводы рассудка, окунуться в облако неведения, чтобы оно когда-нибудь озарилось вспышкой света. Таков парадокс веры: соединение с тьмой во имя обретения света».

Он соединил свой голос с голосами других молящихся:

– Освети нас во тьме, Господи, и по великой милости своей спаси от угроз и кошмаров ночи.

Снег падал на крышу часовни, на архитрав и контрфорсы, на гармоничные скаты, башни и на шляпы, плащи, шарфы и шали святых и грешных горожан, возвращающихся в свои дома на улицах Кембриджа и в соседние деревни. Снег неспешно кружил, словно не собирался прекращаться, покрывая все на свете нежными хлопьями, пока не добрался до могилы Валентайна Лайала, где тихо успокоился.