Текст книги "И пала тьма"

Автор книги: Джеймс Клеменс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Джеймс Клеменс
«И пала тьма»

Посвящается Чарльзу Маку

Добро пожаловать в семью

Благодарности

Сотворенная мною Мириллия слишком уж бурно росла, чтобы я мог пройти ее стежками-дорожками в одиночку. Поэтому ничего другого не оставалось, как пригласить в поход друзей, союзников, единомышленников и прочих смельчаков – они, пионеры и первопроходцы, делали грязную работу, предоставляя мне гордо шествовать прямо к цели.

Хочу сказать спасибо Кэролайн Макрей за то, что она первая исчеркала красным все до единой страницы рукописи. Благодарю и критиков, объединившихся в группу «Искривленное пространство». Это Джуди и Стив Прей, Крис Крау, Майкл Гэллоуглас, Дэвид Меррей, Деннис Крэйсон, Дэйв Мик, Ройал Адамс, Джейн О'Рива и Кэролайн Уильямс.

За помощь с составлением карты особая признательность Стиву Прею, искусному и проницательному художнику.

Наконец, спасибо не только за ценные советы, но и за дружбу издателю Джону Моргану и моим литагентам Руссу Галлену и Дэнни Барору.

И как всегда, я должен подчеркнуть: все без исключения ошибки, закравшиеся в эту книгу, лежат на моей совести.

Пролог

МИРИЛЛИЯ

 
Путь открыт для всех, кто ищет силу,
Твои пятки еще утопают в пыли спокойной, ровной дороги, А впереди уж стелется кроваво-красная тропа,
Вымощенная костьми и лепестками.
Один
Пойти по ней ты должен.
Но не одна дорога пред тобой.
 

Последние слова Безъязыкого бога

 
Все дерьмо воняет,
Но зато на нем вырастают благоухающие розы.
 

Поговорка, приписываемая одному из богов-бродяг

* * *

Во тьме…

Он скользит, как тень в поисках света.

Его подлинное имя непроизносимо в мире плоти и дыхания. Он всего лишь содрогание, темная судорога мира, что лежит под камнями и бурей. У него нет формы, нет содержания, нет облика.

Наэфрин.

Это его сущность, но не имя. Он – создание наэфира, огромной и пустой бездны.

Он скользит к одному из немногих мест, где наэфир пересекается с реальным миром. Мало кто знает об этих пограничных точках, но они существуют. Как морской прилив захлестывает каменистый берег, так и волна наэфира накатывает на верхний мир.

И вот, оставив наэфир далеко позади, он выныривает в черных морских глубинах и обретает новое рождение в ледяных водах. Свет не достигает их дна; здесь царит вечная тьма – она скрывает границу, где один мир перетекает в другой. Но наэфрин знает дорогу. Его хорошо подготовили и властным приказом послали наверх.

Создание тени медленно поднимается сквозь холодное, темное море. Наэфрин содрогается и обретает плоть, заимствуя ее у светящихся обитателей океанских глубин. Он всплывает выше и выше, поглощая все большее количество жизней. Слой за слоем он обретает форму, и слои нарастают подобно колонии рачков на корабельном днище.

Вот уже голубоватое свечение омывает исчадие наэфира, а давление понемногу падает. По мере его приближения к поверхности стаи рыбок, сверкая серебристой чешуей, бросаются наутек, и даже огромная акула, взмахнув могучим хвостом, уступает ему дорогу.

Его нисколько не занимают эти морские обитатели, поэтому наэфрин позволяет им ускользнуть. Он уже обрел необходимую для существования в этом мире плоть. Он сгибает для пробы черные гибкие конечности, распрямляет длинный змеиный хвост и продолжает подъем.

Наконец украшенная гребнем голова показывается над поверхностью воды, и наэфрин вдыхает солоноватый воздух, проверяя, как работают легкие. В лишенных век глазах горит свет чужого мира, они неотрывно смотрят поверх пенистых волн на далекий еще берег.

Однообразие череды волн нарушают острова: рифы, отмели, атоллы и верхушки подводных вулканов.

Это царство Летних островов.

Сквозь зазубренные рыбьи кости, которые отныне служат ему зубами, вырывается шипение. Наэфрин плывет к своей цели – крупнейшему острову архипелага. В глазах отражаются дрожащие огоньки, что мигают на округлой вершине острова и усеивают его склоны до самого подножия – это горит свет в домах, на улицах и крепостном валу. Несколько огоньков забегают в воду, отмечая стоящие у причала рыбачьи лодки и парусники.

Наэфрин не отвлекается на мелочи, он знает только свое предназначение.

Никто не замечает, как он минует кольцо рифового барьера. Даже луна прячет лицо за набежавшим облаком. Наэфрин движется в воде так же легко, как в бесплотных реалиях своего мира.

Дно поднимается. Наэфрин избегает прикосновения к его тверди и остается в воде как можно дольше. Но вскоре пославшая его воля заставляет чудовище покинуть волны.

Огромные когти погружаются в песок. Он встает на задние лапы, поддерживая равновесие длинным хвостом. Хотя теперь наэфрин облечен в плоть, он совершенно сливается с темным пляжем. Он по-прежнему не принадлежит этому миру.

Он делает шаг вперед. Нужно спешить.

С плеч его струятся соленые ручейки, от чешуи поднимается пар. Но с когтей сочится не только вода. Он неровными рывками продвигается по песку, с каждым шагом оставляя за собой следы – лужицы расплавленного стекла.

Он пришел убить. Убить бога.

Часть первая
Потеря милости

Гумор [старолиттикское – быть влажным] – 1) любая полезная жидкость животного; 2) одна из четверки более значительных жидкостей тела (кровь, пот, мужское семя, менструальная кровь) или пятерки менее значительных (слезы, слюна, мокрота, желтая и черная желчь); 3) благословенные жидкости, из которых вытекают Девять Милостей богов.

Первичный трактат по телосложению, страница 3593

Глава 1
Пант

Иногда ночь никак не закончится.

Тилар де Нох встал на колено на растрескавшихся булыжниках и утер кровь с темной щетины на подбородке. Минуту назад, когда его вышвырнули из «Древесной лягушки», он неудачно приземлился на руку, которая усохла и потеряла чувствительность уже несколько лет назад. Она не выдержала его тяжести, и Тилар оказался лицом к лицу с не слишком-то привлекательной мостовой.

Пока он целовался с камнями, ему припомнилась старая поговорка Летних островов: «Хорошая ночь длится вечно, а плохая еще дольше».

Стоя на колене, Тилар молил всех богов, чтобы нынешняя ночь наконец-то закончилась. Пропади пропадом эта долгожданная пинта и тихое, наедине с самим собой, празднование тридцатого дня рождения. Сейчас он более всего желал оказаться в своей одинокой постели на чердаке рыбной лавки.

Но, как говорится, не судьба. Еще повезет, если доведется увидеть рассвет.

Тилар слизнул кровь с разбитой губы и стрельнул глазами по сторонам, высматривая путь к отступлению.

Там, где улица уходила вверх, тянулись террасы, виллы и ухоженные сады горожан, у которых хватало достатка, чтобы наслаждаться прохладным ветерком с моря. В самом конце улица поднималась к кастильону, что сиял белизной на вершине Летней горы. И который к тому же хорошо охранялся, так что спасения в том направлении искать не стоило.

Да и в противоположном направлении надеяться было не на что. Там улица дробилась на кривые переулки, обжитые публичными девками, и темные тупики нижнего Панта. О безопасности там никто никогда и не слыхивал.

В итоге он повернулся лицом к неприятелям – Ерге и Барго.

Плечи массивных айев украшали одинаковые татуировки: две половинки одного рабского круга. Когда-то бойцы на кровавой арене цирка, теперь они стали свободными, но любимый спорт остался прежним.

Ерга теребил эбеновые четки, вплетенные в прядь грязно-каштановых волос, – знак принадлежности к гильдии «щитов таверны». Четки говорили о статусе вышибалы при пивном доме.

Рядом с ним стоял Барго; из парочки только у него имелся язык, так что именно он и рявкнул:

– Добрый мастер Ринд не шибко жалует подонков, которые сползаются к нему попрошайничать.

Тилар не сводил с них прищуренного взгляда и не двигался с места, зная, что оправдываться бесполезно. Он вошел в таверну с двумя медными пинчами, и их с избытком хватило бы на выпивку. Но видимо, он выбрал не то заведение. Он знал, что не стоит рисковать, заходя в пивные верхней части города, – там ему не место. И все же порой он забывался, а иногда просто хотелось окунуться в воспоминания.

Он выкинул из головы лишние мысли и скорчился на булыжниках под теплым дождем, неторопливо моросящим с темных небес. Дождь не нес с собой приятного, очищающего чувства, он казался скорее туманом, в котором запуталась и продолжала висеть над островами дневная жара.

И все же не стоило винить погоду в том, что лоб Тилара покрыла испарина, а потрепанная одежда неожиданно показалась чересчур тесной.

Ерга сжал кулаки, из его покрытого шрамами горла вырвался булькающий смех. Пара айев неторопливо вышла из-под скрипящей на ветру вывески «Древесной лягушки». Этим вечером их развлечением будет Тилар.

Ерга нанес удар первым, кулак с силой вылетел вперед. Никакой тонкости. Но ему и не требовалось особого умения, теперь уже нет.

Когда-то Тилар был рыцарем теней и без труда уложил бы обоих. Но вместе с рыцарским званием его лишили и Милости. Ну а после пяти лет, проведенных в рабских ямах Трика, рука, в которой он когда-то держал меч, от локтя до кончиков пальцев превратилась в бесчувственную деревяшку. Ногам тоже досталось: одно колено осталось полусогнутым после неосторожного удара молотом, да и другая нога сгибалась медленно и болезненно. Спину стягивали и горбили шрамы от кнута.

Он уже давно не называл себя рыцарем.

С другой стороны, мастер теней, который обучал его в Ташижане приемам рукопашного боя, заставлял ученика думать головой, а не только полагаться на Милости. Как часто, получая подзатыльник, Тилар слышал ворчливое: «Помни, самая опасная Милость исходит не от бога, но из ума и сердца зажатого в угол человека».

Но огромный Ерга, с голой грудью, пахнущий элем и потом, весил раза в полтора больше его.

– Мы маленько позабавимся с тобой, – предупредил ай, хватая его за пах. – Давно мечтали перепихнуться с рыцарем теней.

Тилар прищурился. Наконец-то он понял, почему эта парочка привязалась именно к нему. Вовсе не из-за потрепанной одежды или сгорбленной фигуры. Причина заключалась в вытатуированных на лице полосах, которые зигзагами тянулись от уголка каждого глаза к виску. Три полосы: одна отмечала пажа, две – эсквайра, а третью получал рыцарь после принятия клятвы. Полосы, когда-то носимые с гордостью, теперь стали позорной меткой павшего рыцаря.

Тилар по возможности скрывал их. Отрастил волосы, и неровные пряди падали на серые, цвета штормового моря, глаза. Он привык держать голову опущенной.

Но все же в груди продолжала тлеть ярость, огонь ее не угас до конца. Он углями теплился где-то под ребрами, готовый в любое мгновение взвиться пламенем.

Ерга протянул руку, намереваясь ухватить его за волосы, и тем самым совершил большую ошибку.

Тилар оттолкнулся от мостовой изуродованной рукой и откачнулся в сторону. И в тот миг, когда Ерга нагнулся, он с размаху ударил противника локтем в переносицу.

Тилар явственно услышал треск кости перед тем, как его перекрыл отчаянный вопль. Ерга отшатнулся, из ноздрей у него фонтаном била кровь.

Барго с ревом кинулся на подмогу товарищу.

Тилар перекатился на изуродованную шрамами спину и с силой выбросил вперед обе ноги. Он знал, куда нужно бить. Каблуки тяжелых сапог ударили по коленям вышибалы, и Барго разом перестал чувствовать под собой ноги. Он раскинул руки в стороны, покачнулся и начал валиться прямо на Тилара. Тот, все еще не поднимаясь с мостовой, перекатился на бок и не забыл подобрать под себя потрепанный плащ. Барго мешком упал на мостовую рядом, приземлившись, как и ранее Тилар, лицом вниз.

Но бывшие аренные бойцы знали, как работать на пару.

Пальцы Ерги вцепились мертвой хваткой в лодыжку Тилара. Рыча и сплевывая кровь, вышибала потащил его к себе. В бытность эсквайром Тилар как-то свалился с лошади, нога его осталась в стремени, и жеребец увлек его за собой. Ерга оказался посильнее того жеребца.

Крякнув, Тилар рывком перевернулся на живот. Ерге пришлось ослабить хватку, чтобы не вывихнуть руку.

Частично высвободившись, Тилар с силой свел вместе пятки и сдавил пальцы вышибалы. Ерга взвыл от боли и совсем отпустил его.

Рыцарь приземлился на бок и оглянулся через плечо. Болело все тело, а и без того небольшие запасы сил быстро истощались.

Ерга тем временем помог товарищу подняться с мостовой, в глазах обоих пылало пламя ненависти. Тилару удалось воспользоваться неожиданностью, но теперь все кончено. Айи приближались к нему сразу с двух сторон.

– Стоять!

От неожиданного окрика замерли все трое.

Тилар увидел человека в черном камзоле с серебряными галунами и таком же плаще. Ни кольчуги, ни щита. Только у пояса висел меч в ножнах. Черный бриллиант украшал навершие рукояти и горел огнем.

Рыцарь теней.

Глаза воина сияли тем же огнем, что и алмаз на рукояти его меча. В плаще незнакомца запутался ветерок, раздувая его полы. Движение можно было принять за перелив лунного света, но тут плащ колыхнулся вокруг рыцаря, и тьма скрыла его вовсе, будто он исчез.

Тилар знал, что видит не игру света, но благословение тени. Рыцари тени могут оставаться невидимыми, сливаться с темнотой и ускользать незамеченными. Ночью не сыщешь врага опаснее.

Барго и Ерга тоже знали это, и с поклонами отступили в сторону, не разгибая спин и не поднимая глаз. Когда рыцарь шагнул мимо Ерги, тот упал на одно колено.

– В чем причина беспорядка? – спросил рыцарь. Его взгляд неподвижно остановился на Тиларе.

Вместо того чтобы поднять голову, Тилар уставился на сапоги рыцаря. По обуви можно многое узнать о человеке. Перед ним красовались сапоги из прекрасно выделанной телячьей кожи и рога муллера с Великого берега. Подошвы стерты стременами за многие сотни переходов. То, что ни один из Летних островов не простирался более чем на пять переходов, означало, что рыцарь был чужаком. Возможно, это осененный Милостью посланник из царства другого бога. Или новобранец, призванный на службу здешней богине Мирин.

«В любом случае он получил плащ совсем недавно», – заключил Тилар.

Барго наконец смущенно откашлялся и решился заговорить.

– Этот выродок попрошайничал в таверне мастера Ринда. Мы немного поучили его и как раз собирались спустить обратно в нижний Пант.

– Неужели? – воскликнул рыцарь. Тилар ощутил в его голосе иронию. – Я бы сказал, что это он давал вам урок.

Барго возмущенно всколыхнулся.

Сапоги из телячьей кожи переместились ближе к Тилару.

– Как ваше имя, сударь?

Тилар не ответил. Он также не стал поднимать глаз – в том не было нужды. Все равно лицо рыцаря окажется скрытым за вуалью из масклина, выкроенной из той же осененной благодатью ткани, что и плащ. На лицах рыцарей можно различить только глаза и полосы татуировки.

– Они говорят правду? – продолжал рыцарь. – А вам известно, сударь, что просить милостыню после заката запрещено?

Вместо ответа Тилар вытащил из кармана обе монеты и бросил их на мостовую под ноги рыцарю.

– Ах, получается, что у попрошайки имеются собственные деньги?! Сударь, я думаю, что вам лучше потратить их в нижней части города.

Носок сапога пододвинул медные кругляшки обратно к Тилару.

Редкостное проявление доброты заслужило любопытный взгляд исподлобья. Рыцарь оказался высоким и поджарым. Его лицо действительно закрывала завеса масклина. На Тилара сверкнули темным огнем глаза и тут же удивленно расширились. Рыцарь невольно подался назад.

– Он – лишенный титула рыцарь, – вставил Барго. – Поганый клятвопреступник.

Тилар засунул монеты в карман и поднялся. Он оглядел рыцаря с ног до головы, охвативший его поначалу стыд быстро отступал под натиском злости. В позе рыцаря явственно читалось отвращение. Впервые их глаза встретились.

– Не пугайтесь. Бесчестье не заразно, сир. – Тилар резко отвернулся.

Но недостаточно резко…

– Сир Нох… – Да, рыцарь узнал его. – Тилар сир Нох.

Тилар замешкался. Тысяча переходов от родины, и все равно ему не избавиться от проклятого имени.

– Это вы, сир, не так ли?

– Вы ошибаетесь, сир рыцарь, – сказал Тилар, не оборачиваясь.

– Да будут прокляты мои осененные глаза, если я ошибаюсь! Повернитесь же ко мне!

Тилар прекрасно знал, что не следует игнорировать приказы рыцаря теней. Он обернулся.

За спиной рыцаря он увидел потихоньку пятящихся к дверям таверны Барго и Ергу. Парочка понимала, что их забаве пришел конец, но Барго все же задержался на пороге. Он утер с губ кровь и сопли и бросил Тилару убийственный взгляд. За ним остался долг, который вышибала намеревался получить сполна. Затем они с Ергой скрылись за дверью «Древесной лягушки».

Внимание Тилара вернулось к стоящему перед ним человеку.

– Как я уже говорил, вы приняли меня за кого-то другого, сир.

В ответ рыцарь потянулся к пряжке на шее. Похожая на тень полоса масклина, трепеща, упала.

Тилар инстинктивно опустил глаза: только рыцарю дозволялось видеть лицо другого рыцаря.

– Посмотрите на меня, сир, – отдал приказ звучный, уверенный голос.

Тилар с содроганием повиновался.

Да, он не раз видел эти высокие скулы, светло-русые волосы и янтарные глаза. От юного рыцаря веяло солнечным светом и осенними полями – полная противоположность его собственным темным, сумрачным чертам. Время полетело назад, и в стоящем перед ним бородатом мужчине Тилар без труда узнал румяного мальчишку.

– Перрил…

В последний раз, когда он видел это лицо, его украшали только две полосы. Перрил был одним из трех юных сквайров в Ташижане на его попечении до… до…

Сердце свела боль, и Тилар отвел взгляд в сторону.

Рыцарь теней опустился перед ним на колено.

– Сир Нох.

– Нет, – помотал головой Тилар. – Я больше не сир. Просто де Нох.

– Нет, для меня вы всегда останетесь сиром.

Тилар отшатнулся:

– Поднимись с колен, Перрил. Ты позоришь себя и свой плащ. Выходит, я подвел орден и в этом простом деле. Я плохо подготовил тебя.

Он повернулся и отправился вниз по улице.

Позади раздались шаги. Перрил без труда нагнал его и пошел рядом.

– Всем, что у меня есть, я обязан вам.

Слова резанули Тилара, как удар кинжала. Он торопливо шел вперед, зная, что если и не сможет скрыться, то хотя бы попробует сбежать от воспоминаний.

Юноша не отставал.

– Я хочу поговорить с вами, сир! Многое изменилось в Ташижане. Если бы вы встретились со мной завтра…

Тилар резко развернулся к нему. Грудь его сжимало от стыда и горя.

– Посмотри на меня, Перрил. – Он вытянул перед собой искалеченную руку. – Рыцарь, которого ты знал, давно мертв и похоронен. Я – всего лишь отребье из нижнего Панта. Оставь меня догнивать в этой дыре!

Энергичная тирада заставила рыцаря отступить на полшага.

Тилар снова увидел перед собой мальчишку, обиженного и не знающего, как ответить. Юноша поднял голову и уставился на сияющий ореол меньшей из лун.

– Сейчас вынужден покинуть вас, – пробормотал он извиняющимся тоном и закрыл лицо масклином. – Но мы еще встретимся, даже если разговор со мной принесет вам боль.

– Оставь меня в покое, Перрил, – с отчаянием произнес Тилар. – Если ты когда-то любил меня, оставь все как есть.

– Ненадолго. – Рыцарь закутался в плащ и отступил в тень, сливаясь с ночью. Тилар видел только светящиеся глаза. – Для всех нас наступает страшное, полное опасностей время.

И Перрил растворился во тьме, двигаясь с дарованным Милостью проворством.

Тилар постоял еще несколько мгновений. В кармане пальцы сжимали пару медных пинчей. О, если бы это был серебряный йок, чтобы забыться на весь остаток ночи. Хотя он сомневался, что даже целый кошель полновесных марчей поможет утопить его боль.

Тилар двинулся вниз по улице. Самыми темными закоулками Панта он пробирался в район порта, к своей одинокой постели.

Поутру он попробует найти лодку, которая перевезет его на другой остров. Он не желал новых встреч с прошлым. Лучше затеряться где-нибудь и погрузиться в забвение.

Тут он вспомнил слова Перрила: «Страшное, полное опасностей время». Исполненная мрачного веселья мысль прорвалась сквозь боль и стыд: «Страшное и опасное? Самое подходящее определение моего существования последние пять лет. Так что мне бояться нечего!»

Тряхнув головой, он положил конец размышлениям: его это не касается.

* * *

Ночь подходила к концу, когда Тилар оставил позади вымощенные булыжником улицы и зашагал по истертому тысячами ног песчанику.

По левую сторону в переулках и тупиках раздавались крики, плач и прочие звуки, к которым разумнее оставаться глухим. Но избежать запахов Панта было невозможно. Нижний город испражнялся, потел и блевал; он лопался по швам от пороков, болезней и разложения. Привыкнуть к его вони еще никому не удавалось.

По привычке втянув голову в плечи, Тилар выбирал дорогу потемнее. Обитатели нижнего города быстро учились не привлекать к себе внимания, вот и он старался держаться в тени. Пусть его лишили Милости, но умения передвигаться незамеченным никто не отнимал.

Он свернул с площади Джиллиана с ее пустующими пока виселицами и срезал путь через Чэнтские ряды, где кожевенные и красильные мастерские стояли с наглухо закрытыми дверями и окнами.

И все же Тилару не удавалось скрыться: город злобно ухмылялся ему вслед, кричал и смеялся, наблюдая за ним из тысячи темных окон.

Тилар торопливо миновал Ламберрский мост, перекинутый через одетый в камень вонючий канал.

Он приближался к наиболее опасной части путешествия. За мостом тянулись бесконечные ряды дешевых кабаков и публичных домов, а узкие переулки переплетались, как паутина.

Тилара поглотила мутная тьма, здесь не обещавшая безопасности. Воздух тут был тяжел и густ как кисель – зловонный выдох Панта. Здесь то и дело грабили прохожих и высматривали, с кем позабавиться в ближайшем тупике. Ни то ни другое, однако, не особенно страшило Тилара. Он редко носил с собой столько денег, чтобы на них позарились воры, а его сгорбленная фигура вряд ли могла всколыхнуть чью-то похоть.

Так что он торопился миновать последние переулки, мечтая о своем соломенном матрасе. Но стоило только выбраться из последнего островка темноты на застроенную допотопными домишками площадь, как Тилар остановился, будто путь ему преградила каменная стена. Его буквально накрыла волна запаха, совершенно невероятного для этих мест. Сладчайший букет из лаванды и медвяницы как будто осветил ярким светом смрадную темноту.

Тилар стоял как вкопанный. Да и как он мог уйти? На глаза навернулись слезы. В голове билась единственная мысль: как такая красота сумела расцвести посреди окружающего дерьма?

И тут раздался крик ужаса, напомнив об опасностях, которые таят тени Панта.

За криком последовал звон меча о камень. Затем до Тилара донесся уже целый хор воплей, перепуганных и приближающихся к площади. Вот они уже доносятся из соседнего проулка… Топот ног… Шаги удаляются… Нет, приближаются!

Тилар завертелся на месте. Он не мог сообразить, куда бежать, и тут из тьмы перед ним выступила закутанная в плащ фигура. Взмах серебряного меча рассек темноту ударом молнии. Глаза на скрытом вуалью лице отражали сияние клинка.

Тилар сразу понял, что перед ним не Перрил; стоящий перед ним мужчина был слишком широк в плечах. Рыцарь сделал шаг вперед и рухнул на колени – не в просительной позе, как незадолго до этого Перрил, а в полном изнеможении. Тилар шагнул вперед и протянул руку, чтобы помочь, но опоздал.

Стоило телу рыцаря коснуться мостовой, голова свалилась с его плеч и, подпрыгивая, подкатилась к ногам Тилара. Тот в ужасе отшатнулся.

Вслед за первым рыцарем на площади появились другие, закутанные в плащи, с затянутыми масклином лицами. Их постигала та же участь, что и первого; казалось, они просто распадаются по швам. Мостовую усеяли бескровно отсеченные конечности, внутренности лопались, выплескиваясь извилистыми петлями из распоротых животов. Один рыцарь сложился в себя, будто его кости внезапно превратились в желе.

Тилар попятился. Он остановился лишь тогда, когда уперся спиной в каменную стену выжженного пожаром дома. Он вжался в дверную нишу, попытался открыть дверь, но та была наглухо забита.

Бывший рыцарь понял, что оказался в ловушке, и расширенными от страха глазами обводил площадь.

На противоположной ее стороне, в переулке, между черными от золы зданиями замерцал туманный шар света, и на площадь влетел механический паланкин: открытые носилки, которые держала в воздухе пара бьющихся крыльев. В паланкине на сиденье скорчилась женщина, а по бокам и сзади носилок бежали рыцари.

Но вот один за другим они начали падать, пока не осталось никого.

Оставленный без охраны паланкин накренился, ударился о мостовую и завалился на бок. Сломанные крылья беспомощно заскребли по камням. Пассажирка, тонкая как прут, слетела с сиденья, приземлилась на мостовую и завертелась в странном танце среди мерцающего тумана.

Тилара снова настигла волна сладковатого запаха, доносящегося из далекой-далекой весны. Но сейчас в нем ощущалось и легкое прикосновение зимнего холода – страх.

Он понял, что женщина и есть главный цветок этого букета, а также и источник свечения. Холодный пот, который покрывал ее кожу, отбрасывал собственный свет. Чтобы сиять с подобной силой, ее должны были осенять многие Милости. Ее платье красовалось снежной белизной кружев, а темные волосы свободно падали на плечи.

Что-то в глубине души толкало Тилара поспешить ей на помощь, но он не двигался с места. Он уже давно перестал быть рыцарем и превратился в обычного, надломленного жизнью простолюдина. Стыд сжигал его изнутри наравне со страхом.

Женщина вылетела на середину площади, а в ее глазах сверкали светящиеся слезы. Благословение богов истекало из ее пор, окутывая тело туманом. Но с кем она танцует?

Ответ не заставил себя ждать. Тьма по краям ее свечения приняла форму.

Очертаниями чудовище отдаленно напоминало человека, но человеком оно не было. Покрытое чешуей, оно походило скорее на змею, а пасть его была полна острых зубов. По спине, начиная с головы и до кончика бьющего из стороны в сторону хвоста, тянулся крестообразный узор. Когда чудовище приблизилось, Тилар заметил темные испарения, поднимающиеся с его чешуи, – полная противоположность яркому свечению женщины.

Танцовщица остановилась и повернулась лицом к врагу.

– Ты не победишь, – прошептала она.

В ответ с обожженных губ сорвалось огненное шипение. В нем не различалось слов, но пламя сопровождало каждый звук. Ноги бывшего рыцаря подкосились. Он понимал, что слышит голос, но человеческое горло не сумело бы издать подобных звуков. Это шипение не принадлежало ни Девяти землям, ни любому другому месту в Мириллии. Оно напоминало скулящий вой вперемешку с треском молний и копошением каких-то темных тварей глубоко под землей.

Тилар зажал уши.

А женщина слушала. Ее ответом стала внезапная бледность, так что кости просвечивали сквозь кожу. Она произнесла лишь одно слово:

– Нет.

И тут чудовище бросилось на нее, двигаясь быстрее, чем мог уследить глаз. Тьма сгущалась, как горбатая волна над ярким колодцем Милости, защищавшим женщину. Из собравшейся темноты ударила молния и поразила незнакомку.

С распростертыми руками она рухнула навзничь. Вспышка света пронзила ее между грудей. Тилар осознал, что это не молния, а что-то не принадлежащее его миру.

Раненая женщина закричала пронзительно и горько, как птица.

Чудовище накрыло ее одним скачком. Тьма прокатилась по телу женщины и поглотила ее. Вдвоем они пропали в дымящемся тумане теней.

Тилар сжался в комок в своем укрытии. И тут темнота взмыла ввысь подобно разогнанным ветром клубящимся грозовым облакам.

Ногти Тилара скребли камень, он пытался удержаться на месте, но чувствовал, как неведомая сила влечет его за собой. Он ничего не видел, зрение оставило его, или, возможно, это пропал мир вокруг. Рыцарь качался на краю бездонной пропасти. Его одновременно обдавало ледяным холодом и жаром; сердце перестало биться, и Тилар понял, что повстречал свою смерть.

Он отпустил руки и рухнул на заколоченную дверь. Тьма на площади свернулась огромной воронкой, будто ее засасывало в невидимый колодец. Воронка вертелась, уменьшалась… и наконец остатки ее исчезли. Чудовище пропало.

Все, что осталось от кошмара, – простертое на площади тело женщины. Она все еще светилась, хотя гораздо слабее. Ручейки сияния стекали с тела и собирались в лужи на мостовой: это текла кровь, осененная Милостью. Женщина не двигалась.

Тилар на спотыкающихся ногах выбрался из укрытия. Нутром он чувствовал, что неведомое существо исчезло. И все же не решался подойти ближе к женщине. Он направился туда, где лежали тела убитых. Закутанные в осененные плащи, рыцари сливались с тенями: хотя они погибли, благословенная ткань сохранила вотканную в нее Милость и прятала своих владельцев даже после смерти.

Пока Тилар ковылял по площади, запах цветов и теплого солнца делался все сильнее. Он не выдержал и повернулся к его источнику. Женщина на камнях оставалась неподвижной. Тилар разглядел черную дыру в ее груди, шириной в кулак и все еще дымящуюся завитками дыма.

Он догадывался, что чужеродная тьма сбежала через эту дыру, что она послужила колодцем для ее исчезновения.

Внезапно ноги сами понесли Тилара к телу женщины.

Он старался не наступать на сияющую кровь, но ее разлилось слишком много. Рыцарь-калека вступил в круг изливаемого телом света с опаской, стараясь не поскользнуться на влажных булыжниках. Женщина явно принадлежала к высшей знати; редко ему доводилось встречать людей, осененных такой обильной Милостью. Возможно, она даже была одной из восьми слуг Мирин, богини здешних островов. Они жили в кастильоне, собирая и сохраняя гумор своей повелительницы.

Тилар перевел взгляд на сияющий на Летней горе кастильон, где высится трон Мирин. Если догадка верна и женщина действительно состояла в услужении у богини, то нападавшего на нее остается только пожалеть. Месть разгневанных богов не знает предела.

Он дотронулся до плеча женщины, а вернее, девушки. Он смотрел на красоту, которая нашла свой конец на площади Панта. Она была совсем юной, не старше восемнадцати; лицо ее все еще светилось. Пустые глаза, синие как море, слепо уставились вверх.

И тут ее взгляд дернулся к нему. Тилар от неожиданности сделал шаг назад.

Она жива! Но наверняка ей не продержаться долго…

– Дитя… – прошептал он, не зная, какими словами утешить ее в последние минуты.

Тилар нагнулся над ней, замочив в крови колено, и понял свою ошибку, когда влажное тепло добралось до кожи. Кровь жгла – не как огонь, но как пряное вино на языке, которое приносит столько же боли, сколько и удовольствия.

Внезапно пальцы девушки вцепились ему в запястье и сжали, подобно железным оковам, которые он носил целых пять лет. Рыцарь в ужасе задохнулся: девушка выжила. С другой стороны, почему бы и нет? Ведь перед ним лежала совсем не девушка.

Тилар догадался, кто сжимает его руку. Это отнюдь не служанка, а сама Мирин – бессмертная богиня Летних островов.