Текст книги "Жестокие клятвы (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
11
ПАУК
Появившись на кухне, я сразу направляюсь к винному холодильнику, достаю бутылку каберне и приношу ее на большой мраморный столик. Я беру штопор и открываю вино, все время глубоко дыша, чтобы попытаться унять бешеное сердцебиение.
Эта гребаная самка может довести меня до сердечного приступа. И не только из-за этих идеальных сисек.
– Привет. Ирландец.
Я так поражен этим голосом, что роняю штопор и чертыхаюсь.
– Господи! Я вас там не заметил.
Мать Рейны сидит за кухонным столом и, прищурившись, смотрит на меня из-за очков. То, как она это делает, нервирует. Как будто женщина может материализоваться из воздуха, как Дракула. Я тяжело выдыхаю и добавляю более цивилизованным тоном: – Извините, миссис Карузо. Я сегодня не в себе.
Она фыркает и говорит что-то по-итальянски. Я не знаю, что это значит. Даже не хочу знать. Я беру из шкафчика два бокала для вина и ставлю их вместе с бутылкой на стол.
Я сажусь напротив нее, открываю вино, наливаю нам обоим по бокалу и поднимаю свой.
– Sláinte! (с гэльского. за здоровье/ура)
Она делает кислое лицо.
– И тебе того же.
Это заставляет меня усмехнуться.
– Это означает ”ура".
– О. Ну, почему ты сразу не сказал? – Она берет свой бокал. – В честь чего пьем?
Глядя на нее, женщину, породившую Рейну, Королеву всех сущих дьявольских сук, я кисло говорю: – Контроль над рождаемостью.
– Хех! Я выпью за это. – Мы чокаемся бокалами и выпиваем. Когда я ставлю свой бокал на стол, она улыбается мне. Почему-то это не утешает. Она говорит: – Итак. Гомер, которого назвали в честь умершего художника. Ты зарабатываешь на жизнь убийством людей, si?
Я раздумываю, как ответить, но решаю сказать правду. Она похожа на человека, который не терпит ерунды.
– Я бы не сказал, что это моя основная роль, но это определенно присутствует.
Она кивает, ворча.
– Мой муж убивал людей. Муж Рейны тоже. Это образ жизни для всех в мафии. – Она смотрит на меня поверх своего бокала, как будто ждет моего ответа.
– Если вы спрашиваете, нравится ли мне это, то ответ – нет. – Я останавливаюсь и на мгновение задумываюсь. – Вообще-то, вычеркните это. Я могу вспомнить несколько случаев, когда мне это нравилось. Но те конкретные мужчины были дикарями.
– Все мужчины дикари, – последовал ее мгновенный ответ. – Это просто вопрос степени.
– Я начинаю понимать, откуда у вашей дочери любовь к противоположному полу, – сухо говорю я.
– Если бы ты был замужем за дьяволом четырнадцать лет, ты бы понимал намного лучше.
От того, как она произносит это низким голосом, полным боли и сожаления, у меня по коже бегут мурашки.
– Он был настолько плох?
Она встречается со мной взглядом и несколько мгновений молча удерживает его, затем вздыхает и делает большой глоток вина.
– Я бы его не пережила. Честно говоря, я не знаю никого, кто смог бы. Но Рейна пережила. Хочешь знать, как? – Она не дожидается моего ответа, прежде чем твердо сказать: – Выдержка. – Когда я молча смотрю на нее, она добавляет: – Возможно, она и не милая. Все это было вырезано из нее. Но как только сердце выдолбленно ножами, оно может выдержать все, что угодно.
– А как же Лили? У нее есть выдержка?
Она долго смотрит на меня.
– Думаю, нам придется подождать и посмотреть.
Я собираюсь возразить, что я совсем не похож на мертвого психопата-мужа Рейны, когда откуда-то из-за дома доносится треск выстрелов.
– О, послушай, – спокойно говорит миссис Карузо, глядя в сторону кухонного окна. – Они играют твою песню.
Я вскакиваю на ноги, выбивая из-под себя стул и низко пригибаюсь. Вытаскивая пистолет из кобуры под пиджаком, я приказываю: – Лезь под стол!
– Не могу. Мне нужно допить вино. – Когда раздается очередной выстрел, она отпивает вино и улыбается мне.
Черт возьми. Вся эта гребаная семейка чокнутая.
Я быстро пробираюсь к стене рядом с окнами. Наклонившись, быстро осматриваю задний двор. Он окружен массивными кленами и дубами и высокой живой изгородью из туи, которая закрывает вид на собственность снаружи. Еще достаточно светло, чтобы я мог разглядеть длинную полосу лужайки, ведущую к бассейну, центральный сад с розовыми кустами и фонтанами, а также домик у бассейна вдалеке. И быстро движущуюся шеренгу людей, одетых в черное боевое снаряжение, пробирающихся к главному дому, петляя между стволами деревьев, держа тактические винтовки наготове. Я также вижу четырех мужчин, лежащих лицом вниз на лужайке, разбросанных вокруг, как выброшенные куклы. Охранники Джанни.
– У нас гости, – говорю я миссис Карузо.
Она хихикает.
– Спасибо, капитан Очевидность.
Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на нее.
– Не могли бы вы залезть под этот чертов стол, пожалуйста?
– В меня могут выстрелить там так же легко, как и прямо здесь. И тебе следует беспокоиться о Лили, а не обо мне. Она наверху, в своей спальне, на случай, если тебе интересно. Поверни налево наверху лестницы, последняя комната в конце коридора.
Качая головой, я вытаскиваю револьвер из кобуры на лодыжке и кладу его на стол перед ней. Потом выключаю свет на кухне и оставляю миссис Карузо с ее вином. Я быстро выхожу по коридору наружу, где натыкаюсь на Джанни, выходящего из своего кабинета с дробовиком в руках.
– Я насчитал шестерых, – говорю я ему. – Может быть больше.
– Где?
– С северной стороны двора. Быстро направляются. Сколько вооруженных охранников на территории?
– Дюжина.
– У тебя осталось около восьми. Есть безопасная комната в доме?
Он кивает.
– В подвале.
– Лили в своей комнате. Найди ее и отведи в подвал. Я разберусь с нашими посетителями.
– Я уже перевел все в режим карантина, – протестует он. – Двери и окна пуленепробиваемые, а стены усилены. Они никак не смогут проникнуть в дом.
– Выход есть всегда.
Словно подтверждая мою точку зрения, где-то поблизости раздается взрыв, от которого раскачиваются люстры и кусками осыпается штукатурка с фресок на стенах.
– Есть какие-нибудь идеи, кем могли бы быть твоим друзья? – Спрашиваю я Джанни, глядя на мраморную статую Аполлона, опасно раскачивающуюся на вершине колонны неподалеку.
– Может быть, они твои друзья, – парирует он. – У нас у всех есть мишени на спинах.
– Вполне справедливо. Где Рейна?
Оглядевшись по сторонам, он бормочет: – Наверное, где-нибудь точит когти и варит черепа своих врагов.
Если бы мы не были в нынешней ситуации, я бы действительно посмеялся над этим.
– Возьми Лили и спускайся в подвал. Не открывай дверь никому, кроме меня.
Не дожидаясь его ответа, я направляюсь в сторону взрыва, двигаясь быстро и держась подальше от окон. Свернув несколько коридоров, я нахожу тот, где был взрыв, в воздухе витает дым, а по травертину разбросаны обломки.
Я отступаю на несколько шагов, низко прижимаюсь к стене и прислушиваюсь. На несколько секунд воцаряется тишина. Затем слышу хруст битого стекла под ботинками. Я высовываюсь из-за угла и открываю огонь. Град пуль проносится мимо моего лица, в нескольких дюймах от носа. Рывком возвращаясь в безопасное место, я с удовлетворением слышу тяжелый стук падающего на пол тела. Раздается низкий стон, влажное бульканье, затем тишина. Еще один быстрый взгляд из-за угла показывает, что один из незваных гостей лежит навзничь, уставившись невидящими глазами в потолок. Кроме него, в коридоре никого нет.
Я подбегаю к трупу, присаживаюсь рядом и быстро обыскиваю его куртку и тактические брюки. У него нет ни удостоверения личности, ни телефона, ни бумажника. Единственное, что мне приходит в голову, – это запасные патроны к винтовке. Я стаскиваю с него перчатки и закатываю рукава пальто, ища татуировки, но его кожа чиста. Как и его живот и грудь, когда я задираю футболку.
Интересно.
У всех мужчин мафии есть татуировки, которые заявляют об их семейной принадлежности. Единственные парни, которые не красятся чернилами, – это те, кто не хочет, чтобы кто-нибудь знал, кто они такие. Другими словами – наемники.
Стрельба раздается перед домом, снаружи, во дворе. Скорее всего, это другие охранники Джанни оказывают сопротивление новоприбывшим в черном. Я побеспокоюсь о них, как только разберусь с теми, кто еще внутри.
Снова идя по коридору, я натыкаюсь на рваную дыру, проделанную во внешней стене. Пол вокруг усеян мусором. Отверстие примерно шесть на шесть. Приличный размер, что означает значительную огневую мощь. Этот беспорядок был устроен чем-то гораздо более мощным, чем ручная граната, особенно учитывая, что стены укреплены. Эхо тяжелых шагов привлекает мое внимание.
Я ныряю в нишу в стене и прислушиваюсь к удаляющимся шагам. Я могу сказать, что там больше одного человека, но не больше трех. Держа пистолет наготове и стараясь ступать как можно тише, я иду дальше по коридору, пока не прихожу к пролому в стене, за которым находится огромная гостиная с блестящим черным роялем в углу.
Двое мужчин с винтовками быстро передвигаются среди скопления диванов и кресел. Прицелы их оружия приставлены к лицам в масках, дула направлены на фигуру, неподвижно стоящую на другой стороне комнаты.
Это Рейна. Ее руки свободно висят по бокам. Выражение лица бесстрастное. Она наблюдает за приближающимися мужчинами с жуткой отрешенностью в глазах, как будто сцена, разворачивающаяся перед ней, происходит с кем-то другим.
Она в шоке. Черт. Рейна, беги!
Я поднимаю оружие, прицеливаюсь и стреляю. Мозги разбрызгиваются по обоям плотным ярким лоскутным одеялом красного цвета. Злоумышленник, которому принадлежал мозг, тяжело падает на колени, лицом в ковер. Второй разворачивается на каблуках и направляет дуло винтовки в мою сторону. Прежде чем он успевает выстрелить, Рейна достает нож из кармана своего платья и вонзает его ему в шею. Он кричит, отшатываясь в сторону и роняет винтовку. Пока он борется с лезвием, торчащим сбоку из его шеи, отчаянно пытаясь выдернуть его, я всаживаю пулю ему между глаз. Он дергается и падает, приземляясь спиной на бархатный диван. Кровь беспорядочно брызжет из раны на его шее. Затем медленно сползает на пол и остается неподвижным, его рот приоткрыт. Рейна смотрит на меня с нескрываемым раздражением.
– Я бы справилась с этим, Куинн.
Эта женщина. Господи Иисусе, ты действительно сломал форму, когда делал это.
– Тебе чуть не прострелили твою чертову голову! И да, не за что!
Закатив глаза, как будто думает, что я веду себя нелепо, она опускается на колени рядом с телом перед диваном. Она выдергивает нож из его шеи, вытирает лезвие о его куртку и прячет обратно в потайной карман под юбкой своего платья. Она берет его винтовку, проверяет, есть ли патрон в патроннике, и встает.
– Ты знаешь этих парней?
Впечатленный ее абсолютным спокойствием, я говорю: – Нет. Ты?
Она качает головой.
– Где Лили? – спрашиваю я.
– Джанни отвел ее в безопасное место. А мама?
– Одна на кухне, пьет вино в темноте.
Она кивает, как будто то, что я только что сказал ей, совершенно нормально. Когда снаружи снова раздается стрельба, она спрашивает: – Есть идеи, сколько их там?
– Я насчитал шестерых. Убил одного в коридоре. Плюс эти двое, остается трое.
– Двое.
– Как ты себе это представляешь?
– Я убила еще одного по дороге сюда.
– Конечно, ты это сделала.
Тряхнув головой, она перекидывает волосы через плечо.
– Показала ему свои сиськи. Он замер, как олень в свете фар.
Забавно, как я могу безумно ревновать к мертвецу, которого никогда не видел.
– Как изобретательно.
– Мужчины раздражающе предсказуемы.
– Сиськи наша ахиллесова пята. А теперь спускайся в подвал к своему брату и Лили. Я разберусь с остальным…
– О, заткнись, Куинн, – сердито перебивает она, затем разворачивается и выходит из комнаты.
Я должен воспользоваться моментом, чтобы прижать руку к своему сердцу, у которого случился приступ. Сколько бы я ни прожил, никогда не забуду образ Рейны Карузо в черном платье и туфлях на шпильках, с крупнокалиберной винтовкой наперевес, когда она отправляется на охоту за вооруженными злоумышленниками, покачивая полными бедрами и развевая длинные темные волосы, как флаг.
Я снова начинаю двигаться, когда слышу отрывистое пульсирование выстрелов. Лавируя между бархатными креслами и диванами с ворсистой обивкой, выхожу в коридор. Я обыскиваю еще пять комнат на первом этаже, каждая больше предыдущей и, похоже, используется только для демонстрации отвратительной мебели и пугающих произведений искусства на религиозную тематику. Все они пусты. Возле лестницы в фойе лицом вниз в луже крови лежит человек в черном боевом снаряжении. Его оружие пропало. Входная дверь широко открыта. Я вижу, как трое охранников Джанни пробегают мимо, преследуя кого-то, кто бежит быстрым шагом. Несколько секунд спустя снова раздается стрельба, затем раздаются крики на итальянском, которые звучат празднично. Если на территорию проникло всего шестеро мужчин, то остается убрать еще одного. Рейны нигде не видно, поэтому я взбегаю по лестнице и хожу из комнаты в комнату, проверяя их одну за другой, чтобы убедиться, что они пусты. Убедившись, что это так, я бегу обратно вниз по лестнице, и торопливо обхожу оставшиеся комнаты на первом этаже. Они все тоже пусты. Затем слышу сердитый голос, доносящийся из соседней комнаты. Этот голос я узнал бы где угодно.
– Давай, ублюдок. Ты окажешь мне услугу. Но я снова увижу тебя в аду, а потом отрежу тебе яйца и задушу ими.
Рейна.
Мое сердцебиение ускоряется. Двигаясь быстро, но бесшумно, я подхожу к двери с пистолетом в руке и останавливаюсь. Когда я заглядываю внутрь, мое бешено колотящееся сердце замирает. Рейна стоит перед камином, глаза сверкают яростью, подбородок вызывающе поднят. Напротив нее, примерно в шести футах, стоит мужчина. Он целится ей в грудь из полуавтоматического пистолета. На полу рядом с ним лежит винтовка. Я думаю, это та самая, которую она несла. Должно быть, он каким-то образом застал ее врасплох и вырвал из рук.
Я громко говорю: – Эй. Придурок. – Он дергает головой вправо. Я нажимаю на спусковой крючок и всаживаю пулю ему в висок. Он валится на пол, как тряпичная кукла. Затем что-то ударяет меня сзади в плечо. – Что за...? – Я оборачиваюсь и вижу еще одного парня в маске, присевшего на одно колено в коридоре, вытянув руки и сжимая полуавтоматический "Глок". Прежде чем я успеваю поднять оружие, раздается выстрел. Кровь брызгами стекает с его маски. Он заваливается набок, пистолет звякает о мрамор, затем лежит неподвижно. Запыхавшаяся Рейна подбегает ко мне.
– Очень жаль, что ты не умеешь считать, Куинн. Их было семеро, а не шестеро.
Слишком ошеломленный, чтобы спорить, я смотрю на нее с винтовкой в руках.
– Ты только что застрелила человека, чтобы защитить меня?
Она смотрит на меня, моргает, затем морщится.
– Черт. Должно быть, это был рефлекс.
– Или, может быть, ты испытывала благодарность за оба раза, когда я спас тебе жизнь за последние десять минут.
Она усмехается.
– Пожалуйста. Мне не нужна была твоя помощь. – Затем она ахает, и ее глаза расширяются.
– Не говори мне. Ты только что вспомнила, что еще не приготовила мне ужин.
– Нет, Куинн... – Она протягивает руку и слегка касается моего плеча. – Я думаю, в тебя стреляли.
Я смотрю вниз, на то место, к которому она прикасается. Струйка дыма поднимается из маленькой дырочки в ткани моего пиджака. В воздухе витает едкий запах паленого шелка. Наблюдая, как вокруг дырочки увеличивается влажное кольцо, я вздыхаю.
Черт. Это мой любимый костюм.
12
РЕЙ
– Я хочу, чтобы ты взглянул на рану, – говорю я Куинну, берясь за лацкан его пиджака. Он нетерпеливо отмахивается от меня.
– Все в порядке.
– Это не в порядке, идиот. Внутри тебя дыра. У тебя идет кровь. Я могу помочь.
– Мне не нужна сиделка. Особенно та, которая, скорее всего, вонзит мне нож в шею, когда я отвернусь.
Понимая, что споры с ним ни к чему не приведут, я сдаюсь.
– Ладно, Мачо. Удачи с этой мерзкой инфекцией. – Он сердито смотрит на меня.
– У меня нет никакой инфекции.
– Пока нет. Но скоро начнется из-за осколков, попавших в рану вместе с пулей. Ну, знаешь, нитки от твоей рубашки и костюма, фрагменты костей, сгоревший порошок, все эти забавные вещи. Рану нужно промыть, продезинфицировать и зашить, иначе все быстро приведет к заражению. Ты можешь оказаться мертвым.
Я стараюсь не выглядеть слишком довольной этой мыслью, но уверена, у меня ничего не получается. Он делает паузу, чтобы рассмотреть меня.
– У тебя большой опыт обращения с пулевыми ранениями, не так ли, маленькая гадюка?
Раздраженная этим отвратительным прозвищем, я скрежещу коренными зубами.
– Я прожила все свои тридцать три года в мафии. Что ты об этом думаешь?
Он приподнимает бровь. Это превращается в ухмылку. Затем он растягивает слова: – Итак, тебе тридцать три. Хм. – Он оглядывает меня с ног до головы. – Ты ни на день не выглядишь старше сорока.
– По крайней мере, тридцать три – это мой возраст, а не коэффициент интеллекта.
– И, по крайней мере, я не похож на холодное сиденье унитаза.
– Боже, как бы я хотела, чтобы ты попал в рой шершней-убийц. А пока, почему бы тебе не выйти на улицу и не посмотреть, сможешь ли ты вычислить еще каких-нибудь незваных гостей? Я собираюсь проведать свою мать.
Когда я ухожу, направляясь на кухню, он кричит: – Как мне добраться до безопасной комнаты?
– В конце этого коридора поверни два раза направо. Ты упрешься в двойные деревянные двери. Лестница, ведущая в подвал, находится за ними.
Я захожу на кухню и включаю верхний свет. Мама сидит за столом, перед ней пустой бокал и бутылка вина. В левой руке у нее маленький серебряный пистолет.
– Ах, stellina! Как раз вовремя, у меня закончилось вино. – Она кладет пистолет и пододвигает ко мне пустой бокал. – И без каберне, пожалуйста. То, что нравится Гомеру, слишком плотное.
Я бормочу: – Как и сам человек.
Кладу винтовку на островок, беру трубку домашнего телефона и набираю номер безопасной комнаты. Джанни отвечает после первого гудка.
– Это я. Лили у тебя?
– Да, она в безопасности.
– Я еще не проверяла камеры. Что ты видишь?
– Во дворе всё чисто.
– Хорошо. Дома тоже.
– Лео уже в пути с другими людьми.
– Когда они доберутся сюда?
– С минуты на минуту. – Следует короткая пауза. – Мистер Куинн спас тебе жизнь.
По его тону я не могу понять, собирается ли он поблагодарить его за это или возненавидеть.
– Я бы справилась и без его помощи.
Он хихикает.
– Из того, что я мог видеть, было не похоже на это, stellina.
Сестренка, звездочка, гадюка…почему все упорно называют меня малышкой? Я чертовски БОЛЬШАЯ! И уж точно мне не нужен властный, заносчивый, самоуверенный мужчина-ребенок с дурацким прозвищем и еще более дурацкой соответствующей татуировкой, чтобы спасти мою жизнь. Я могу сделать все это сама, спасибо! Я выдыхаю, отбрасываю гнев в сторону и сосредотачиваюсь.
– Так кто, по-твоему, это были?
Голос Джанни становится жестче.
– Пока не знаю. Но я выясню. Что они тебе сказали?
Оба раза, когда я сталкивался с незваными гостями, они заговаривали со мной, что Джанни, очевидно, видел, наблюдая за происходящим по камере наблюдения в безопасной комнате. Но здесь нет аудиоканала, так что он не смог бы услышать.
– Они спросили меня, где Лили. Сказали, что они пристрелят меня, если я не оотведу их к ей.
Джанни тихо чертыхается.
– Я должен был догадаться.
– Что тебе известно?
– Этот союз наших семей... Лили стала целью.
Осознав, что он имеет в виду, мой желудок переворачивается.
– Похищение.
– Да. Теперь я не единственный, кто заплатил бы целое состояние, чтобы вернуть ее. Мистер Куинн тоже кровно заинтересован в ее безопасности. Кто-то хотел удвоить деньги. – Он делает паузу. Его голос понижается. – Или полностью сорвать сделку.
Я знаю, что он имеет в виду, и без того, чтобы ему приходилось объяснять это по буквам. Есть много людей, которые были бы рады, если бы мафия и Коза Ностра навсегда остались врагами. Объединив наши дома, мы приобрели могущественных союзников, но также попали в поле зрения тех, кто был бы счастливее, если бы мы оставались в ссоре. Лили угрожает не только похищение. Ей угрожает нечто гораздо худшее. Убийство, например.
У меня кровь стынет в жилах. Сжимая телефон так сильно, что он дрожит, я спрашиваю: – Русские?
– Сомнительно. Деклан О'Доннелл связан с ними. По крови.
– Король мафии связан с русскими? Каким образом?
– Сестра его жены беременна от босса московской братвы.
Это шокирующая новость. Мафия и Братва вцепились друг другу в глотки, сколько я себя помню.
– Как вообще произошло это?
– Силой. Ее похитили.
– О, черт.
– Совершенно верно.
Замечательно. Таким образом, Лили не только угрожает опасность быть похищенной и удерживаемой с целью получения выкупа или убитой, чтобы полностью предотвратить заключение союза, но и опасность быть украденной, намеренно оплодотворенной, чтобы союз с какой-либо другой третьей стороной был бы принудительным. Теперь она в поле зрения каждого мафиози в Штатах. И, вероятно, по всему миру.
Кипя от злости, я говорю: – Господи, Джанни! Я говорила тебе не выдавать ее замуж за этого ирландца!
– Не будь такой близорукой. В долгосрочной перспективе мы выиграем гораздо больше, чем та опасность, с которой сталкиваемся сейчас. Это просто неспокойный период, который мы должны пережить, пока сделка не окупится.
– Ты знаешь, что мы говорим о твоей дочери, верно? Твоя собственная плоть и кровь? Она не инвестиция в чертов фондовый рынок!
Джанни, которому надоела моя забота о его отпрыске, вздыхает.
– Мы поднимемся, когда приедет Лео. Не позволяй маме пить слишком много вина. Она становится болтливой, когда навеселе.
Он вешает трубку, оставляя меня рычать.
– Я здесь умираю от жажды, tesoro. – Мама постукивает ногтем по пустому стакану. Я бросаю трубку и свирепо смотрю на нее.
– Ты вырастила абсолютного мудака, ты знаешь это? – Она делает паузу, поджимая губы.
– Мы говорим о твоем брате?
– Ты будешь вино или нет? – спрашиваю я.
– Sí.
– Тогда мы говорим о моем брате!
Она цокнула языком.
– Я просто дразню тебя. Mamma mia, ты такая напряженная в последнее время!
Направляясь к винному холодильнику, я говорю: – Боже, я не знаю почему, может, это из-за вторжения в наш дом.
Она говорит себе под нос: – Или из-за ирландского члена.
Я оборачиваюсь и пристально смотрю на нее.
– Прости, что ты только что сказала?
Она невинно моргает.
– Что?
– Ты только что сказала слово член?
Она делает вид, что думает.
– А, я?
– Знаешь что? Я не хочу знать. Я принесу тебе вино. А теперь, пожалуйста, никогда больше не говори.
Она пожимает плечами и протягивает свой бокал. В этот самый момент на кухню неторопливо заходит Куинн. Мама хихикает.
– Ага! Сюжет развивается!
Он смотрит на меня. Между его бровями пролегает морщинка.
– Что я пропустил?
Я огрызаюсь: – Весь период после детства, когда ты должен был вырасти взрослым.
Он смотрит на маму.
Она говорит: – Ты можешь попытаться ответить на это, но это будет очень опасно.
Немного подумав, он просто садится напротив нее и, сняв пиджак, вешает его на спинку стула рядом с собой. Мама хихикает.
– Верное решение.
Я беру бутылку вина, достаю из ящика открывалку и срезаю фольгу с горлышка бутылки, пока она не разорвается в клочья. Затем я протыкаю пробку штопором, пока мама тихо не говорит мне по-итальянски: – Ты так взвинчена не из-за вторжения в дом. – Я прекращаю то, что делаю, и поднимаю на нее взгляд. Она кивает, удерживая мой взгляд. – Теперь сделай вдох и успокойся. Ты моя дочь. Ты сделана из железа, как и я. Выкована в огне. Невероятно сильная. Ты можешь выдержать все, что угодно. – Она наклоняет голову в сторону Куинна. – Включая твое влечение к нему.
Это унизительно – иметь кого-то, кто так хорошо тебя знает. Кто-то, кто видит сквозь все возведенные тобой стены, сквозь весь дым и зеркала, которые ты воздвиг, чтобы защитить себя и увести всех остальных в сторону от истины.
Я медленно кладу штопор на столешницу, закрываю глаза и выдыхаю. В наступившей тишине Куинн говорит: – Может быть, я смогу открыть это для тебя.
Когда я открываю глаза, он указывает на бутылку с вопросительным выражением в глазах.
– В тебя стреляли, дурак.
– Я привык действовать в далеко неидеальных условиях. – Это заставляет меня рассмеяться.
– Я в этом не сомневаюсь. Кстати, почему ты здесь? Я думала, ты пойдешь в подвал.
– Я так и сделал. Там, внизу, все в порядке. Джанни хочет остаться там с Лили, пока не прибудут его люди, и я согласился с этим. Так что теперь я снова здесь. – Его голос понижается. – С тобой.
Игнорируя пронзительный мамин взгляд, я говорю: – Если ты останешься, тебе наложат швы. – Он морщит нос. – Никаких возражений. Я не хочу, чтобы твоя кровь была на моем чистом полу. Я налью нам всем вина, а потом осмотрю твою рану. Нравится тебе это или нет! – Громко добавляю я, когда он начинает протестовать.
Он поднимает руки, сдаваясь.
– Как насчет того, чтобы заключить сделку? Ты можешь наложить на меня швы, но после этого я бы хотел, чтобы ты приготовила мне ужин.
Я выгибаю бровь.
– О, владыка вселенной обращается с просьбой? А я-то думала, ты умеешь только отдавать приказы.
– Я заметил, что ты плохо реагируешь на приказы. – Когда я ничего не отвечаю, он мягко добавляет: – Пожалуйста.
Какое-то время мы пристально смотрим друг на друга, а мама переводит взгляд с меня на него. Затем она стучит бокалом вина по столу, бормоча: – Заключенные получают обслуживание получше, чем это.
Куинн посылает ей нежную улыбку.
– Я рад, что это сказали вы, а не я.
– Если вы двое собираетесь напасть на меня, то никто не будет пить вино!
Раздраженная их непринужденным товариществом, я наливаю маме вина, затем достаю из буфета еще два бокала. Я подаю один Куинну, подхожу к столу и залпом выпиваю свой бокал кьянти. Куинн молча наблюдает за мной. Когда он встает и ослабляет галстук, я все еще держу себя в руках. Только когда он расстегивает свою черную рубашку и стаскивает ее, я чуть не падаю навзничь в глубоком обмороке.
Мускулы. Боже милостивый, мускулы. Его грудь широкая и твердая, как скала. Его соски проколоты маленькими серебряными шпильками. Его пресс выглядит так, будто он высечен из мрамора. У него широкие плечи и выпуклые бицепсы. Все твердое, четко очерченное и подтянутое. На нем нет ни грамма жира. И татуировки. Помилуй, татуировки. Как может коллекция разноцветных чернил быть такой потрясающе сексуальной?
На его правой руке полный рукав, от плеча до запястья. Замысловатый шрифт с прокруткой на неизвестном мне языке дугой пересекает верхнюю часть его груди, от плеча к плечу, прямо под ключицей. Какой-то племенной символ украшает его левый бицепс, и еще один – на левом плече. И, конечно, эта паутина у него сбоку на шее. Каким-то образом, когда он раздет по пояс, даже эта чертова татуировка в виде паутины приобрела соблазнительное очарование. Я хочу проследить языком каждую линию.
Там, где у него нет татуировок, его кожа гладкая и золотистая, как будто он работает без рубашки на открытом воздухе под солнцем. Этот мужчина мог бы стать фотомоделью. По крайней мере, так думает моя вагина. В моих трусах вспыхнуло пламя с пятью сигналами тревоги. Мне придется отправиться на поиски огнетушителя, чтобы потушить это ревущее пламя.
Брови Куинна сходятся на переносице, изучая выражение моего лица.
– Что случилось?
Мы с мамой обмениваемся ошеломленными взглядами, прежде чем я беру себя в руки.
– Это пулевое ранение серьезное.
Он опускает взгляд на свою руку. На верхней внешней части плеча рваная рана. Она окружена поврежденной тканью, темнеющей до фиолетового цвета, и из нее сочится кровь. Он говорит: – Это всего лишь царапина. Он только задел меня.
– На несколько дюймов ниже, и пуля прошла бы прямо через твое сердце.
– Но этого не произошло. Ирландцам, я полагаю, везет.
Я в шоке от того, как непринужденно он звучит. Он мог бы обсуждать заусеницу из-за того, каким беспечным он кажется.
– В тебя часто стреляли? – спрашивает мама.
– Зависит от того, что для вас часто.
– Не один раз.
– Тогда, да. Это было… – Он делает паузу, размышляя. – Пять? Шесть?
Я поражена.
– Ты не уверен?
Он поднимает бровь, ухмыляясь.
– Ты, кажется, впечатлена.
– Только ты мог так подумать. Жаль, что твой создатель решил прикончить тебя, не снабдив мозгами. Садись.
Он подмигивает маме.
– Посмотрите, кто теперь отдает приказы.
Она понимающе улыбается. Затем встает и берет трость в одну руку, а бокал с вином в другую.
– Я не останусь до самой кровавой части. У меня не так сильно сжимается желудок при виде крови, как у Рейны.
Желудок, который я заработала, годами счищая собственную кровь с одежды, ковра и своей кожи.
Когда мама, прихрамывая, выходит, Куинн наблюдает за мной своими карими глазами, острыми, как у орла.
– Ты в порядке?
– Да. Нет. Я не знаю. Сегодня было…
– Все виды развлечений, – говорит он, посмеиваясь.
– Теперь помолчи.
Я отворачиваюсь и направляюсь к раковине, достаю из шкафчика бутылочку с перекисью водорода. Аптечка первой помощи находится в шкафчике над посудомоечной машиной, в ней лежат чистые марлевые салфетки, мазь с антибиотиком, бинты, перчатки и инструменты.
Я ставлю набор на стол, затем встаю над Куинном и натягиваю латексные перчатки. Пока я осторожно промываю и дезинфицирую рану, он пьет вино и тлеет, как может только он, время от времени поглядывая на меня полуприкрытыми глазами. Я вижу, что он глубоко задумался, но будь я проклята, если спрошу его об этом. Через некоторое время он резко говорит: – Я все равно не хочу видеть тебя после свадьбы.
– Ты ясно дал это понять ранее. Я тоже не хочу тебя видеть. Изменения в твоем настроении требуют медицинского вмешательства. А теперь заткнись, или я сделаю так, что твои швы будут выглядеть, будто они на чудовище Франкенштейна.
– Ты можешь просто приклеить это.
– Чем? Клеем?
– У тебя нет какого-нибудь специального геля для кожи? – спрашивает он. – Что?
– Я что, похожа на гребаную аптеку?
Его пристальный взгляд скользит по мне с головы до ног. Он рычит: – Нет, гадюка. Ты больше похожа на гребаный фугас.
– Если это было оскорбление, я его не поняла. А теперь, пожалуйста. Заткнись.
Низкий звук раздражения вырывается из его груди. Работая так быстро, как только могу, я вдеваю в иглу немытую зубную нить и делаю небольшие ровные стежки поперек раны, чтобы закрыть ее. Вместо того чтобы завязывать узелок на конце, я обрываю нить с остатком в дюйм, затем приклеиваю ее скотчем к его коже с обоих концов. Когда я чувствую, что он смотрит на меня, я знаю, что он собирается потребовать объяснений, поэтому опережаю его.
– Заживет лучше, если швы не затягивать слишком туго. Из-за узлов они натягиваются.
– Откуда ты это знаешь?
Я бормочу: – Годы личного опыта на собственном теле.
Я собираюсь отстраниться, но он хватает меня за запястье и удерживает, его хватка твердая, но не крепкая. Пораженная, я смотрю ему в глаза. Они пылают эмоциями.
