Текст книги "Жестокие клятвы (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
36
РЕЙ
Мы едим. И под этим я подразумеваю, что Куинн кормит меня небольшими порциями тщательно нарезанной еды, обязательно добавляя все овощи, которые он может уговорить меня положить в рот, продолжая бубнить о потребностях младенцев в питании.
После ужина и первой из многих, боюсь, предстоящих лекций о том, как питаться за двоих, он отводит нас в душ, умывает с энтузиазмом лабрадора на его первой прогулке в парке для собак, а затем возвращается в постель со мной на руках.
Когда он лежит на мне сверху, обжигая сетчатку глаза яркостью своей ликующей улыбки, я решаю, что пришло время приспособиться к ситуации.
– Простите, что прерываю ваше злорадство, но вам не приходило в голову, что мне, возможно, нужен отдых?
Он хмурит брови.
– Отдохнуть?
– Позвольте мне объяснить вам это так: если бы я вставила вам в зад предмет размером с кеглю для боулинга, как вы думаете, смогли бы вы после этого вернуться к своим обычным делам? Стали бы вы скакать верхом по ирландским вересковым пустошам, перепрыгивать ручьи и скакать во весь опор, в то время как ваша бедная, оголенная задница принимала бы на себя основную тяжесть всей этой тряски в седле?
Он выглядит потрясенным.
– Я знал, что причиняю тебе боль! – Затем, после паузы: – Кеглей для боулинга?
Когда его улыбка возвращается, я сдаюсь. Я закрываю глаза и тяжело вздыхаю.
– Хорошо, девочка, – говорит он теплым голосом, его губы прижаты к моему уху. – Мы отдохнем. Мы хорошо выспимся ночью. Тебе это понадобится, потому что выращивание детей требует много энергии.
– Ты можешь замолчать, пожалуйста, пока я не выбросилась из окна?
Он переворачивается, притягивает меня к себе и, смеясь, прячет лицо у меня на шее. Должно быть, я вымотана сильнее, чем думаю, потому что почти сразу засыпаю на нем.
—
Сон начинается с огня.
Повсюду вокруг меня, даже под моей кожей. Я сгораю заживо изнутри, и от этого никуда не деться. За исключением того, что на самом деле это не огонь. Это только кажется огнем. Потому что именно на это похоже многократное нанесение ударов кожаным кнутом.
Я голая, кричу, ползу на четвереньках по холодному мраморному полу, рыдая и моля о пощаде. Мой мучитель не дает мне ничего. Следуя вплотную за мной, пока я карабкаюсь в поисках безопасности, он щелкает кнутом снова и снова, рассекая мою плоть. Кровь забрызгивает мрамор. Она теплая и скользкая под моими ладонями.
Сильный удар по ребрам отбрасывает меня в сторону. Я лежу на холодном твердом полу на спине, раскинув руки, тяжело дыша, отчаянно умоляя нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет когда он нависает надо мной, высокая фигура с затененным лицом и занесенной для удара рукой.
Падая, хлыст рассекает воздух со злобным шипением, словно тысячи змей опускаются, обнажив острые клыки, готовые укусить. Я кричу во всю силу своих легких, зная, что меня никто не услышит.
– Рейна! Просыпайся, детка! Просыпайся!
Куинн кричит на меня. Держит меня в своих объятиях и кричит. На мгновение я ослепла, не видя ничего, кроме черноты, и слыша только бешеное биение своего сердца и то ужасное шипение, которое всегда раздавалось прямо перед тем, как меня охватывала боль.
Когда делаю резкий вдох, я медленно прихожу в себя. Дюйм за дюймом темнота отступает. Тепло комнаты и объятий Куинна проникает в меня, успокаивая. Я в безопасности. В гостиничном номере в Бостоне, а не дома в Нью-Йорке с Энцо.
Энцо мертв. Он больше никогда не сможет причинить мне боль. За исключением того, что он может, потому что этот больной сукин сын продолжает жить в моей памяти.
Вся в поту и дрожа, я опускаю голову на грудь Куинн.
– Ты в порядке, любимая, – говорит он потрясенным голосом, укачивая меня в своих объятиях. – Ты в порядке. Я с тобой.
Простыни вокруг нас скомканы. Должно быть, я металась. Интересно, сколько времени ему потребовалось, чтобы разбудить меня.
Он целует меня в макушку, затем берет мое лицо в ладони. Его глаза ищут мои.
– Тебе приснился кошмар.
– Энцо, – срывающимся голосом говорю я.
Он морщится.
– Ах, черт.
Он заключает меня в объятия и держит до тех пор, пока мое прерывистое дыхание не становится нормальным и я больше не дрожу от страха.
– Что я могу сделать?
– Только это. Через минуту я буду в порядке.
Он тяжело выдыхает, затем натягивает одеяло, удерживая меня одной рукой. Укладывает нас обратно на подушки, кладет мою голову себе под подбородок и обхватывает меня руками и ногами, так что я оказываюсь в коконе его тепла.
Мы долго лежим вот так в темноте, дыша вместе. Это могут быть минуты или часы, я не знаю. В конце концов, меня охватывает странное чувство. Немного поразмыслив, я понимаю, что это покой. Я никогда раньше не чувствовал покоя. За все свои тридцать три года я никогда не знала, каково это – найти убежище от бурь, которые всегда преследовали меня. Я так долго блуждала в море, что думала, вот что значит жить.
Только сейчас, мельком увидев золотоволосого мужчину, машущего мне с берега вдалеке, я понимаю, что штормы, возможно, остались позади. Мои паруса полны, море гладкое, а ветер в спину мягкий и непринужденный. Возможно, я наконец-то вернусь домой.
Тихим голосом я говорю: – Адреналин.
– Что?
Я отстраняюсь от Куинна, переворачиваюсь и сажусь, чтобы свесить ноги с кровати. Я опускаю голову на руки и выдыхаю дыхание, которое сдерживала всю свою жизнь. Оно вырывается из меня, тяжелее, чем земное притяжение.
– Я сказала адреналин. Обычно его используют в экстренном лечении аллергических реакций. Но в достаточно больших дозах может остановить сердце. И поскольку это гормон, который естественным образом вырабатывается в организме, он не попадает в отчет судмедэксперта.
Куинн лежит совершенно неподвижно и безмолвно, прислушиваясь. Я облизываю пересохшие губы.
– У Энцо был диабет. Ему приходилось колоть себе инсулин перед каждым приемом пищи.
После долгой паузы Куинн тихо говорит: – Ты заменила его инсулин адреналином.
Я смотрю из окна на Бостон, сверкающий, как драгоценный камень в ночи, и думаю, что, возможно, я уже беременна. Внутри меня уже может расти ребенок от этого мужчины. Я не настаивала, чтобы он предохранялся. Если честно, я даже не задумывалась об этом. Я хотела его с самого начала. Задолго до того, как я смогла признаться в этом самой себе, я хотела всего, что он мог мне дать.
Я говорю: – Больше никто на земле этого не знает. Официальной причиной смерти была внезапная остановка сердца. Фактором риска является диабет. У него также было ожирение печени и повышенный уровень холестерина, поэтому судмедэксперт не стал начинать расследование. Его кремировали, но в офисе врача хранятся образцы тканей с биомаркерами в течение пяти лет. Если бы они знали, что нужно искать повышенный уровень гормонов надпочечников, я была бы в тюрьме. – Я смотрю на него через плечо. – Итак, у тебя в запасе два года для шантажа.
Он смотрит на меня с выражением глубокого восхищения. Что является еще одним доказательством его невменяемости, учитывая, что я только что призналась в убийстве мужа.
Он говорит: – Противоядие.
– Предполагается, что я знаю, что это значит?
– У меня сильная аллергия на противоядие от пауков. Меня укусил паук, когда мне было десять лет. Укус был сильным, болезненным и опухшим. Моя мать отвезла меня в больницу, и мне дали противоядие. Я бы прекрасно пережила укус, но противоядие чуть не убило меня. У меня случился анафилактический шок.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Чтобы мы оба знали друг о друге что-то такое, чего не знает никто другой. Чтобы ты не чувствовала, что я могу как-то завладеть тобой. И поэтому ты знаешь, что я доверяю тебе свою жизнь. – Его голос понижается, а глаза сияют. – Теперь спроси меня, что единственное спасло меня от смерти от анафилактического шока.
Мое сердце бьется болезненно сильно. Я шепчу: – Адреналин. – Выдерживая мой пристальный взгляд, он кивает.
Я прикрываю глаза и закрываю лицо руками.
Затем его руки обнимают меня, притягивая ближе. Он говорит мне на ухо: – Мы должны назвать первого ребенка Эпи. ( Адреналин на англ. Epinephrine)
Мой смех наполовину похож на рыдание.
– Это отвратительно.
Он притворяется серьезным.
– Ты права. Как насчет Нефрина? Эпине? Рин?
– О Боже. Мы оба попадем в ад.
– Конечно. У нас будут места в первом ряду. – Его голос теплеет. – Но мы будем вместе.
Он тащит меня обратно на середину кровати и крепко обнимает, покрывая поцелуями все мое лицо. Я лежу в его объятиях, окутанная им и огромным чувством удивления от того, насколько странен этот мир.
– Так вот о чем твоя татуировка и прозвище?
– Да. После того, как я вернулся домой из больницы, все соседские дети стали называть меня пауком. Это прижилось. Татуировка – это напоминание о том, что нужно оставить все как есть. Иногда борьба, может усугубить ситуацию. И что реальная опасность никогда не бывает такой, как ты о ней думаешь, поэтому держи глаза острыми, а разум открытым, прежде чем принимать решения, которые могут изменить твою жизнь. Потому что все взаимосвязано, сплетено в тонкую цепочку, как паутина.
– О нет, – говорю я срывающимся голосом. – Я никогда больше не смогу думать, что твоя татуировка дурацкая.
Он хихикает.
– Большинство людей думают, что это означает, что я провел время в тюрьме, поэтому то, что ты считаешь это глупостью, намного лучше.
– Я не знала, что татуировки в виде паутины символизируют тюрьму.
– Традиционно, да. Но они могут быть символическими для многих вещей. Борьба, которую пришлось преодолеть. Страстное желание вырваться из ловушки. Время, проведенное вдали от семьи. – Он кисло добавляет: – Или, в моем случае, напоминание о том, что, если меня когда-нибудь снова укусит паук, не принимать это чертово противоядие.
Я начинаю смеяться и не могу остановиться. Я лежу в его объятиях и заливаюсь беспомощным смехом, пока у меня не начинают болеть бока, а лицо не начинает казаться приклеенным. Когда я наконец успокаиваюсь и вздыхаю, Куинн целует меня в макушку.
– А теперь иди спать, девочка. И больше никаких плохих снов, поняла? Тебе больше никогда не придется ничего бояться. Теперь у тебя есть я, чтобы присматривать за тобой. Я никогда никому не позволю причинить тебе боль.
Я засыпаю с образом огромного золотого паука, нежно укачивающего меня в своей паутине, который стоит на страже в темноте, готовый смертельно укусить все, что мне угрожает.
—
Утром Джанни звонит в ярости, требуя рассказать, что я сказала другим главам семей, чтобы заставить их отложить голосование за капо. Когда я ласково говорю ему, что он забыл, что я всего лишь глупая, бессильная женщина, он вешает трубку.
Куинн проявляет удивительную сдержанность, не набрасываясь на меня в тот момент, когда я открываю глаза. Вместо этого он предлагает поехать к нему домой, чтобы я могла решить, хочу ли я жить там или переехать на другой конец света и жить в хижине, чтобы он не смог меня найти. Он пытается быть забавным, но я могу сказать, как он нервничает из-за этого. Я все еще не взяла на себя обязательство жить с ним. Или подписывать свидетельство о браке, чтобы сделать церковный брак законным.
Единственное, в чем мы оба пока согласны, – это встреча сперматозоида и яйцеклетки.
– Да, я хотела бы посмотреть твой дом. Но сначала я хотела бы взглянуть на брачный контракт.
Он кривит губы.
– Ты очень заинтересована в этом контракте, не так ли?
– Возможно, есть несколько пунктов, которые я хотела бы пересмотреть.
– Хммм.
– Какой безопасный ответ. Покажи мне контракт, Куинн. Давай покончим с этим.
Он открывает его на своем ноутбуке. В нем двадцать семь страниц. Прокручивая документ, я еле слышно спрашиваю: – Что за хрень?
Расхаживающий позади меня, скрестив руки на груди, Куинн говорит: – Ты думала, условия объединения двух международных преступных империй будут написаны на салфетке?
– Нет. Я также не думала, что это будет Великая хартия вольностей.
– Продолжай читать.
Я читаю. В нем подробно рассказывается о торговых маршрутах, условиях оплаты, закрепленных территориях, кто перед кем отчитывается, как должны решаться споры, о причинах расторжения, юрисдикциях и иерархии менеджеров указанных юрисдикций. Среди прочего. Возможно, это самый сложный брачный контракт из когда-либо созданных.
– Что это за раздел о ком-то по имени Ставрос? Он очень двусмысленный.
Куинн заглядывает мне через плечо, чтобы прочитать.
– Это условие, которое Джанни согласился выполнить как часть сделки.
– Так в чем же дело?
Он выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз.
– Джанни должен убить Ставроса. Лично. И предъявить доказательства.
– Понятно. И что такого сделал этот Ставрос, что Деклан захотел включить это в контракт?
– Он бывший Слоун.
– Он был жестоким?
Он фыркает.
– Ставрос не смог бы справиться с осой, которая постоянно жалила его в лицо.
Я хмурю брови.
– Так почему Деклан хочет его смерти?
– Это долгая история.
– Тогда я подожду, когда ты скажешь, – твердо говорю я.
Вздохнув, Куинн отворачивается и снова начинает расхаживать по комнате.
– Человек по имени Казимир Портнов контролирует Братву здесь, в США. Его зовут Кейдж.
– Да, я слышал это имя.
– Деклан попросил Кейджа о помощи, когда Райли похитили и увезли в Москву. Взамен Кейдж получил от Деклана маркер. Он должен был оказать Кейджу услугу, в чем бы она ни заключалась, без лишних вопросов.
– Хорошо. Продолжай.
– Ориентиром Кейджа было то, что Деклан должен был убить Ставроса.
– Почему Кейдж хотел смерти Ставроса?
– Потому что он русский. Они сумасшедшие.
– Говорит сумасшедший. Недостаточно хорошо. Продолжай говорить.
После раздраженного рычания Куинн говорит: – Деклан не может убить Ставроса сам, потому что он обещал Слоун, что никогда этого не сделает. И Кейдж, будучи психопатом, каким он и является, подумал, что было бы чертовски забавно сделать своим маркером то, чего Деклан обещал своей жене никогда не делать, и посмотреть, как он с этим справится.
– Хорошо. Но почему Кейдж вообще хотел смерти Ставроса?
– Предательство. По крайней мере, так мне сказал Деклан. На самом деле это не могло быть ничем иным, как просто Кейдж остается Кейджем.
– Ставрос – русский? – спрашиваю я.
– Да.
Обдумывая это, я возвращаю свое внимание к экрану компьютера.
– Значит, Слоун не знает об этом маркере?
– Она не знает о сделке Деклана и Кейджа.
Мне не нравится, как это звучит. Несмотря на то, что мы еще не близки, Слоан – та, кого я могу назвать хорошим другом. И я знаю о ней достаточно, чтобы понимать, что ей бы вообще не понравились такого рода закулисные сделки.
– Что также означает, что она не знает, что Деклан включил это в брачный контракт.
Он хихикает.
– Не похоже, что он сказал бы ей, девочка. Если Слоун узнает, что Деклан нарушил свое обещание, он не досчитается до двух шаров.
Именно так я и думала. Это блестящая стратегия со стороны Деклана, но если Слоан узнает об этом его умном шахматном ходе, она по праву почувствует себя преданной. Эти мужчины думают, что они такие умные. Но если бы они были действительно умны, они бы гораздо больше боялись своих жен.
Я перехожу к другим вопросам, прося Куинна объяснить и уточнить. Я получаю информацию в области технических тонкостей и логистики того, как наркотики и оружие перемещаются через границы, как деньги переходят из рук в руки, как правоохранительные органы используются для содействия незаконной деятельности или предотвращения там, где ее нельзя подкупить. В конце концов, у меня сложилось хорошее представление об условиях контракта. И еще лучшее понимание, где что нужно изменить в интересах мафии.
Закрывая ноутбук, я говорю: – Спасибо. Это было полезно. Пойдем посмотрим твой дом.
– И это все?
– Ты тот человек, который отвечает за переговоры по контракту?
Выражение лица Куинна мрачнеет.
– Деклан тот.
– Тогда это все. Пошли.
– Девочка, – твердо говорит он. – Контракт не может быть изменен. Он уже подписан.
Я улыбаюсь ему.
– Но в свидетельстве о браке этого нет. А без официального брака контракт не имеет обязательной силы. Я видела это в разделе восемнадцать Б.
– Джанни не собирается просить о новых уступках. Он уже на седьмом небе от того, что получил.
Да, но Джанни не я. И сегодня утром я чувствую себя довольно амбициозной.
– Это мы еще посмотрим, – говорю я и направляюсь к двери.
37
РЕЙ
То место, которое Куинн называет домом, – это пентхаус в небоскребе в центре города, и выглядит так, словно его спроектировала Мортиша Аддамс в разгар депрессивного периода.
Полностью оформленное в серых и черных тонах, помещение темное, утонченное и леденящее душу. Это место, где шабаш вампиров мог бы чувствовать себя уютно и желанным гостем.
Ни единого цветного пятнышка не оживляет это место. Поблизости нет ни одной подушки, фотографии или растения. Здесь также нет ковровых покрытий или теплых тканей, которые смягчали бы пространство. Здесь – стекло, мрамор, сталь и холодоотражающие поверхности.
Оглядывая гулкую гостиную, я говорю: – Боже, как восхитительно. Если бы я была киборгом, подключилась бы прямо к сети.
– Раньше пентхаус принадлежал Деклану, пока он не женился, – говорит Куинн, проходя мимо меня, засунув руки в карманы.
– Значит, мы в холостяцкой берлоге мафии. Это объясняет отсутствие жизни.
Куинн поворачивается и смотрит на меня.
– Я так понимаю, это означает, что тебе здесь не нравится.
Чувствуя на себе его пристальный взгляд, я бреду на кухню. Посреди нее находится огромный мраморный остров, окруженный множеством приборов из нержавеющей стали, скрывающихся во мраке. Они подозрительно смотрят на меня. Даже микроволновка кажется враждебной.
Я не хочу показаться грубой, поэтому оглядываюсь в поисках комплимента.
– У тебя хорошая плита.
– Скажи мне, что ты думаешь об этой спальне.
Он небрежно удаляется по коридору. Я заглядываю в огромную столовую и библиотеку, прежде чем последовать за ним, оглушенная стуком своих каблуков по мраморному полу, дробящие на тысячи отголосков, которые отражаются от стен и бьют по ушам.
Когда я вхожу в хозяйскую спальню, я нахожу его прислонившимся к барной стойке с книгой в руках. Справа от него у стены стоит стопка больших картонных коробок.
– Что это за коробки? – спрашиваю я.
– Вещи из твоей спальни.
– Из моей спальни в доме Джанни в Нью-Йорке?
– Да. Я же говорил, что пришлю парней забрать твои вещи.
Я в шоке смотрю на коробки.
– Как им удалось доставить все сюда так быстро? И как они попали в дом, когда нас там не было?
Он улыбается, листая книгу.
– Их впустила моя подруга Беттина, экономка. Милая девушка. Мне кажется, я ей нравлюсь.
– И я думаю, что ее нужно уволить.
Он хихикает.
– Это не ее вина, что я такой красивый и убедительный. Кстати, эта книга очень интересная. – Он поднимает её, показывая обложку, на которой изображена грудастая полуобнаженная женщина, теряющая сознание в объятиях мускулистого воина. Одержимая разбойником. Это одна из моих любимых.
Куинн прищелкивает языком.
– Она получила Нобелевскую премию по литературе? Выглядит высоко интеллектуально.
Мои щеки пылают, я требую: – Где ты это взял?
Он указывает на коробку с открытой крышкой рядом с ним.
– На одной из них была надпись "особый раздел". Так что, конечно, я сразу перешел к ней. Интересно, насколько затянута эта книга. В ней даже есть выделенные абзацы. О, вот хороший отрывок. – Театральным голосом он читает отрывок вслух. – Он неоднократно погружал свое набухшее мужское естество в ее бархатный канал, возбужденный ее похотливыми криками удовольствия и видом ее пышных грудей и их упругих розовых сосков, покачивающихся в его руках.
Ухмыляясь, он смотрит на меня.
– Я понятия не имел, что соски могут качаться.
Я в ужасе от осознания того, что не только моя заветная коллекция винтажной эротики была упакована и доставлена сюда – что означает, что людям Куинна пришлось через это пройти, чтобы упаковать ее, – но и того, что моя заветная коллекция игрушек на батарейках, должно быть, была обнаружена и отправлена вместе с книгами.
Я представляю полдюжины ирландцев в моей спальне, которые хихикают и отпускают грязные шутки, швыряясь моими любимыми вибраторами, как летающими тарелками. Возможно, у меня начнется рвота.
– Ах, не делай такое лицо, девочка. Я уверен, никто не будет думать о тебе хуже из-за того, что ты наслаждаешься такими литературными сокровищами, как… – Он лезет в коробку и достает другую книгу в мягкой обложке. – “Очарованная Гладиатором”.
Когда он смотрит на меня, приподняв брови, я говорю: – В свою защиту скажу, что это действительно хорошо написано.
– О, могу себе представить. Фрагменты о том, как он очаровал ее, должно быть, величественны.
– На самом деле так и есть. Но моя любимая часть на шестнадцатой странице.
Переворачивая страницы, он бормочет себе под нос: – Она запомнила это.
Он находит нужную страницу и начинает читать. После нескольких мгновений молчания он поднимает на меня взгляд.
Странно взволнованная, я говорю: – Ее муж – богатый старик с проблемами эрекции. И она отчаянно хочет иметь ребенка. Поэтому, когда самого известного, красивого и мужественного гладиатора Рима арестовывают и бросают в темницу под Колизеем, она решает нанести ему небольшой супружеский визит, чтобы попытаться раздобыть немного его супер спермы для ребенка.
– За что его арестовали?
– Кого это волнует? Это не то, что интересно в этой истории.
– Нет, что интересно, так это то, что сцена, в которой таинственная женщина в мантии входит в подземелье и пытается завоевать расположение гладиатора, чтобы она могла получить его превосходные гены для своего будущего ребенка, происходит в первой главе. Что, черт возьми, происходит дальше в книге?
– Еще кое-что. Только позже он вырывается из подземелья, чтобы найти ее, потому что к тому времени он уже безумно в нее влюблен.
Куинн опускает взгляд на книгу.
– Охранники завязали ему глаза, прежде чем она вошла в камеру. Откуда он узнал, как её искать?
– По звуку ее голоса.
Он снова смотрит на меня, и теперь его тон насмешливый.
– Понятно. Поэтому он сбегает из подземелья, чтобы обыскать весь Рим в поисках женщины, которую он никогда раньше не видел. Отличный план. Твой гладиатор – идиот.
Я чувствую себя неоправданно самодовольной, сообщая ему обратное.
– Но он нашел ее, значит, это не так.
Раздраженный, он говорит: – Как он нашел ее? Телепатия?
– Он был на рынке и подслушал ее разговор с продавцом помидоров. – Когда он недоверчиво смотрит на меня, я улыбаюсь. – Итак, Максим Аврелий Тиберий… насколько сильна твоя сперма?
Его взгляд становится острее. Он заряжается энергией. Клянусь, я вижу, как удлиняются его клыки. Откладывая книгу на барную стойку, он хрипло говорит: – Если ты хочешь собрать урожай, Антония Октавия Флавий, тебе придется делать это старомодным способом.
Я плавно приближаюсь к нему, выдерживая его хищный взгляд.
– Но я принесла эту особую терракотовую урну, чтобы собрать в нее твое семя, гладиатор. Я замужем. Я просто не могу нарушить свои брачные клятвы.
Как только я оказываюсь на расстоянии вытянутой руки, Куинн протягивает руку и хватает меня. Он заламывает мои руки за спину, прижимает к своему телу и смотрит на меня сверху вниз горящими глазами.
– Если твой муж слишком стар, чтобы трахнуть тебя как следует, твои свадебные клятвы уже нарушены.
Я застенчиво хлопаю ресницами.
– Но, сэр, я дама из высшего общества. Я никогда не смогла бы прелюбодействовать с простым солдатом. Злобным преступником. Человеком, который приговорен к смертной казни за свои преступления.
Глядя на мой рот, он облизывает губы.
– Ты не получишь моего семени, пока не сделаешь этого.
Когда я извиваюсь рядом с ним, потираясь грудью о его грудь, он рычит. Его глаза темнеют. Его растущая эрекция прижимается к моему бедру. Я не уверена, кому эта игра нравится больше, ему или мне.
– Предполагается, что ты должен быть привязан к стулу с завязанными глазами, – задыхаясь, произношу я.
Он оглядывает комнату. Отпустив меня, подходит к столу у противоположной стены и выдвигает из-под него стул. Он ставит его передо мной, садится на него, снимает галстук и протягивает мне.
Когда я беру его, он срывает с себя пиджак и рубашку и швыряет их на пол. Раздетый по пояс, он сидит там, пристально глядя на меня снизу вверх, его грудь поднимается и опускается, а все сухожилия на шее выступают.
– Руки за спину, гладиатор.
Он мгновенно сцепляет руки за спинкой стула. Я могу потерять сознание от волнения.
Заходя ему за спину, я наматываю галстук ему на голову, закрывая глаза. Я наклоняюсь и целую его в шею, шепча на ухо: – Ты будешь хорошим гладиатором и будешь держать руки за спиной, или мне нужно найти что-нибудь, чтобы связать их?
– Я буду вести себя хорошо, – говорит он, практически задыхаясь.
В награду я снова целую его в шею, нежно покусывая, а затем слизываю укус. Он тихо стонет, ерзая.
Когда я выпрямляюсь, у меня кружится голова. Я обхожу его спереди и сажусь ему на колени. У меня между ног его огромная эрекция. Слегка проводя ногтями по его плечам, я шепчу: – Ты самый великолепный гладиатор, которого я когда-либо видела. Такой сильный. Посмотри на все эти прекрасные мышцы.
Он наклоняется вперед, слепо ища мой рот. Я отдаюсь ему, трепеща от животного звука, который он издает, когда наши губы встречаются. Мы целуемся глубоко, пока мои соски не начинают жаждать его рта, а пульсация между ног становится невыносимой.
Я встаю, расстегиваю молнию на платье и выскальзываю из него. Я снимаю трусики и сбрасываю туфли на каблуках. Затем я опускаюсь на колени перед Куинном и расстегиваю его ремень. Когда я расстегиваю молнию, его твердый член гордо торчит из-под трусов.
– О, гладиатор. Ты так же талантлив, как я слышала.
Я кладу руки ему на бедра и облизываю набухшую головку. Он стонет, сгибаясь. Все мышцы его живота сжимаются.
Я беру его член обеими руками, облизываю его головку и посасывая, затем провожу языком вверх и вниз по пульсирующей вене. Когда он становится горячим и скользким, я снова сажусь на него верхом, прижимаясь своей обнаженной грудью к его груди.
Его твердый член зажат между нами, втиснутый в мои влажные складки. Я скольжу по нему взад-вперед, едва двигая бедрами.
Он говорит сквозь стиснутые зубы: – Еще. Внутрь.
Целуя его в шею, я улыбаюсь.
– Ты здесь не главный. Ты заключенный, помнишь?
– Черт.
Покачивая бедрами взад-вперед, я беру его лицо в ладони и направляю его рот к своей груди. Он хватается за сосок со звуком облегчения, посасывая так сильно, что его щеки впадают.
– Это так здорово, – шепчу я, запуская пальцы в его волосы. – Я люблю твой рот.
Я подставляю ему вторую грудь, и он делает то же самое, жадно облизывая и посасывая. Каждое движение его губ – стрела удовольствия, устремляющаяся к моей киске. Я такая влажная, трение такое восхитительное, что я стону, скользя взад-вперед по всей длине его твердого члена.
– Думаю, мне следует уйти, Максимус, – задыхаясь, говорю я. – Это опасный план. Если нас раскроют, мой муж убьет меня.
Он рычит: – Я убью твоего мужа прежде, чем он узнает. Тогда мы сможем быть вместе.
– Но ты заперт в этой темнице!
– Ненадолго. А теперь возьми мой гребаный гладиаторский член в свою прелестную первоклассную пизду и скачи на нем, пока я не дам тебе то, за чем ты пришла.
Смеясь в эйфории, я впиваюсь ногтями в его плечи и опускаюсь на его огромный член. Он с ворчанием толкается в меня, заставляя мои груди подпрыгивать. Балансируя на цыпочках и держась за его плечи, я скольжу вверх-вниз по его члену, мои твердые соски касаются его груди, пока мы оба громко не стонем.
Тяжело дыша, он говорит: – Ты готова принять мою сперму?
– Да! Отдай ее мне!
Он хватает меня за бедра и тянет вниз, одновременно толкаясь, ругаясь и дергаясь так сильно, что стул подпрыгивает.
Я чувствую, как он изливается глубоко внутри меня. И следую за ним через край забвения, извиваясь вокруг него в конвульсиях и беспомощно выкрикивая его имя.
– Возьми это, детка, – горячо командует он мне на ухо. – Будь хорошей девочкой и выпей все до последней гребаной капли.
Меня захлестывает волна эмоций. Я всхлипываю и опускаю голову, пряча лицо у него на шее. Он скользит руками по моей спине и удерживает меня, втискиваясь в меня, рыча от удовольствия, мой бандит, который позволил мне завязать ему глаза и сыграл такого замечательного гладиатора.
Думаю, мне все-таки может понравиться это холостяцкое пристанище.
