Текст книги "Вуаль лжи"
Автор книги: Джери Уэстерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Глава 29
Вернувшись из Ньюгейта, Криспин с удовольствием обнаружил, что Джек успел развести небольшой огонь в очаге и даже подогрел вино.
Взяв чашу, Криспин уютно устроился в кресле. Тут Джек заметил кровь на плече хозяина и, вскрикнув, принялся суетиться. Стянул с плеч Криспина котарди, затем рубаху, насколько мог, перевязал запекшуюся рану, после чего встал на колени перед Криспином и стащил заляпанные грязью башмаки. Криспин закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, наслаждаясь. Плечо ныло, однако после перевязки вроде бы стало полегче.
– Что случилось на мосту? Как Джон Гуд мог оказаться итальянцем? Хозяин, а вы его убили?
– Пожалуй, да. Во всяком случае, его судьба решена, и не важно, отравят ли его ломбардские шпионы или казнит английский суд.
– А что с мастером Лайонелом? Шериф его арестовал?
– Безусловно. В общем и целом Уинком оказался весьма доволен ночными приключениями. Шериф не только раскрыл иностранный заговор, но и поймал убийцу богатого торговца.
– Шериф поймал?! Да ведь он ничего сделал! Это все благодаря вам!
Криспин пренебрежительно отмахнулся:
– Мне все равно. Главное, я получил свободу, и этого вполне достаточно.
Джек уселся на пол возле очага и потер подтянутые к груди колени.
– Лопни мои глаза! Так они теперь его повесят, да? Стало быть, хозяйством Уолкотов станет заправлять мастер Кларенс…
Они молча посидели, прислушиваясь к потрескиванию стропил и шепоту пламени в очаге.
– Утром, – негромко сказал Криспин, – я проверю, как дела у Филиппы. Надеюсь, ты доставил ее мастеру Кларенсу в целости и сохранности?
– О да, хозяин. Взгляните, уже светает. – Мальчишка встал и, приоткрыв ставни, выглянул в туманную зарю.
Поежившись, от тут же закрыл окно и вернулся к очагу.
– А что сталось с тканью? У кого она теперь?
– У Владыки нашего. Принесена в жертву на огне, – улыбнулся Криспин. – Понимаешь? Я сжег ее, своими руками.
Джек перестал тереть колени и уставился на Криспина.
– Ого! Хозяин, что за муха вас укусила?!
Криспин сидел, уставившись в пустую чашу. Мокрое дерево поблескивало, словно просило добавки.
– Ты ведь знаешь, Джек, что я не верю в такие вещи. – Криспин, содрогнувшись, припомнил часы, проведенные в камере. Он отогнал от себя мрачные мысли и уставился на пламя. – Столь многие погибли, пытаясь завладеть мандилионом. Эта реликвия очень опасна. – Криспин надел чашу на кончик пальца и принялся крутить ее, как юлу. – Кроме того, если в мандилионе действительно имелась хоть какая-то толика силы, я не мог позволить, чтобы он попал в руки людей, жаждущих им обладать.
– Разве нет ни одного священника, которому вы бы верили? Скажем, Вестминстерский аббат? Или архиепископ Кентерберийский?
– Нет, даже им я не верю. Власть развращает. «Меньшее зло по отношению к большему злу почитается благом…». Так говорил Аристотель. Я сделал свой выбор. И держусь его.
Джек забрал чашу Криспина и наполнил ее вином. Покачал головой:
– Пожалуй, есть все-таки разница между такими, как вы и я, хозяин. Я бы никогда не взял на себя такую ответственность.
Криспин принял чашу и пригубил.
– Ты забываешь: меня много лет готовили начальствовать. В конце концов, я водил людей в битвы. К тому же сам управлял своим хозяйством, да и наблюдал интересы Ланкастера.
– Да, сэр. Вы совсем другая птица, это уж точно. Лорды и челядь. Между ними пропасть.
Криспин задумался и принялся пить, вдыхая пряный аромат вина.
Стук в дверь заставил обоих обернуться. Джек поднялся, оправил свою ветхую тунику и открыл дверь.
На пороге, придерживая капюшон, стояла Филиппа.
Криспин немедленно соскочил с кресла и подтянул рубашку, прикрывая перебинтованное плечо. Он чувствовал себя несколько неуверенно в одних чулках и без башмаков.
– Можно войти? – хрипловатым голосом спросила она.
Джек посмотрел на своего хозяина, и тот кивнул. Тогда парнишка знаком показал ей в глубь комнаты и бесшумно выскользнул из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь, но Криспин все же успел заметить его ухмылку в щели между косяком и створкой.
Криспин не мог отвести глаз от Филиппы. В ее золотистых волосах сверкали пряди медно-ржавого цвета. Очаровательный завиток колыхался возле основания шеи, где расходились пряди. Криспину захотелось прижаться к этому месту губами.
Девушка смотрела на огонь. В памяти всплыла их последняя, неуклюжая встреча в «Кабаньем клыке», и Криспина передернуло от досады.
– Филиппа, почему ты здесь? Разве мастер Кларенс выгнал тебя?
– Нет. Нет-нет. Он очень добр ко мне.
Криспин ступил на шаг ближе. Ее искренность словно опалила жаром его лицо.
– Тогда что случилось?
– Я должна была прийти как можно скорее. Весь дом перевернулся, когда Лайонела забрали. Мод устроила дикую истерику. – Последние слова она произнесла с ноткой удовлетворения. – Кларенс вот-вот даст ей пинка.
– Понятно. Я смотрю, здесь у нас куда тише. Мирный квартал.
Она обернулась. Ее лицо было серьезным, взгляд потерял томность.
– Твое жилище нельзя назвать мирным.
Криспин приблизился, чтобы встать у огня, поближе к Филиппе. Из очага выкатился клуб дыма и обвил ему бедра. Он ощутил запах сгоревшей мечты.
– Зачем ты пришла? Я сам собирался зайти к тебе утром.
– Боюсь, это не может ждать. – Филиппа посмотрела Криспину в глаза. – Понимаешь, Кларенс сделал мне предложение.
Ему почудилось, будто мимо что-то пронеслось. Он так и не смог дать ему определения. Словно вихрь ледяных кристаллов ударил в лицо… или женская рука нанесла пощечину.
– Весьма… неожиданная новость.
– Понимаешь, он унаследует все фамильное богатство. И… и… ну, он говорит, что доверит мне вести домашнее хозяйство и торговое дело, раз уж я с этим так хорошо справлялась раньше. И еще мне кажется, что я ему нравлюсь.
– Ясно. Н-да, это разумно. – Его грудь словно обручем стянуло. Криспину стало трудно дышать. – И практично. Ты сохраняешь все прежнее богатство и свой дом. Хотя выше Кларенса Уолкота тебе не подняться.
Она взглянула ему в глаза.
– Других предложений мне не поступало.
Криспин взглянул на Филиппу. Она была серьезна. Должно быть, сказались неурядицы последних дней. Она нахмурилась и резко спросила:
– Почему ты не запрещаешь мне выходить за Кларенса?
– С какой стати я должен это запрещать?
– Мог бы и сам сделать мне предложение.
Он отвернулся.
– Ты совсем ко мне ничего не питаешь?
Криспин почувствовал обжигающий взгляд на щеке. Он чопорно выпрямился.
– Тебе недостаточно, что я признался в своей любви?
Она потрясла головой.
– Это тебя мандилион заставил.
– Женщины… – пробурчал он себе под нос. – Подавай им все, да еще на их же условиях…
– А что, могут быть какие-то другие условия? – Она на миг улыбнулась. – Например, почему ты не поцеловал меня, когда я вошла?
Криспин промолчал. Филиппа повернулась спиной к очагу и в упор посмотрела на Криспина.
– Разумеется, – затем сказала она, беря себя в руки, – правда в том, что ты не можешь сделать мне предложение, так как рыцари не женятся на горничных. Разве не так?
– Я не рыцарь.
– Ты ошибаешься. Вот здесь, – она постучала себя по груди, – всегда. Твое истинное «я», и ты не можешь его сбросить. Это я поняла, когда ты отвел меня в «Кабаний клык». Помнишь? Не мог допустить, чтобы кто-то увидел, как мы обнимаемся. Действительно: «Ах, что скажут люди?!»
–. Не так все это было…
– Вон ты зовешь Гилберта Ланггона своим другом, а сам едва терпишь то место. Да нет, там вполне можно посидеть и выпить, коль скоро сам его кабачок для того и создан. Но ходишь ты туда вовсе не из-за мастера Гилберта. А из-за того, что можешь там спрятаться.
Криспин бросил на нее убийственный взгляд.
– Закончила?
– Я думала, что моя жизнь пошла прахом. Но у тебя, я смотрю, дела идут еще хуже. Ты сам выбрал одиночество, Криспин.
Он нахмурился еще сильнее.
– Этого я не выбирал.
– Вот уж сомневаюсь.
Криспин гневно фыркнул и принялся ходить по каморке, разведя руки в стороны.
– Да ты раскрой глаза! – воскликнул он. – Здесь тебе не дворец, не чертоги.
– А я и не прошу.
– Да? Тогда зачем вообще думать о Кларенсе?
– А затем, что он-таки сделал мне предложение. – Ее резкий ответ заставил Криспина прикусить язык. – Если не хочешь, чтобы я выходила за него замуж, так и скажи… прямо сейчас.
– Скажи сейчас или не говори никогда, я тебя правильно понял? Так вот: я тебе все уже сказал. Здесь не то место, куда можно привести жену.
Филиппа устало кивнула:
– И очень жаль, коли так. Потому что ты мог бы стать счастливым. Хотя, если говорить по правде, я не думаю, что тебе хочется счастья.
Она развернулась и пошла к двери, но вдруг остановилась. Извлекла небольшой мешочек из своего кошеля и аккуратно положила его на стол.
– Вот твоя плата. Та самая, которую забрал шериф и которую не додал тебе Николас. Так будет справедливее. В конце концов, ты отыскал мандилион и спас меня от Махмуда. Что ж, сейчас твои услуги оплачены полностью, не так ли?
Ее пальцы задержались на мешочке, но затем рука соскользнула и расслабленно повисла вдоль бедра.
– И я не люблю дворцы, – прошептала она, не глядя на Криспина. – Так же, как и ты…
Она помедлила еще секунду, поджидая его реакции, однако губы Криспина были плотно сжаты. Вздохнув, Филиппа распахнула дверь и поспешно вышла. Криспин вскинул голову, словно очнувшись, но увидел лишь, как по половицам скользнул кончик шлейфа.
Дверная створка покачивалась, и он еще долго смотрел в проем – ни о чем не думая и ничего не чувствуя, – пока Джек не сунул внутрь голову:
– Хозяин, войти-то можно?
Криспин не ответил, лишь тяжело плюхнулся в кресло и уронил руку на столешницу. Уставился на денежный мешочек невидящим взглядом.
Джек скользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Постоял некоторое время в проеме, затем шагнул к огню. Поигрывая каким-то куском пергамента в руках, он взглянул на Криспина и вручил записку.
– Пришел посыльный и велел передать вам вот это.
Криспин перевернул письмо, взглянул на восковую печать, однако на ней не было герба. Он опустил пергамент на колено.
– Там снаружи все так хорошо слышно, вот я и…
Криспин повернул лицо к денежному мешочку, покатал желваки на челюсти.
– Хозяин… А почему вы за ней не пошли?
Криспин расслабился и тяжко вздохнул, подумав о своем возрасте. Протянул руку вперед, коснулся мешочка.
– Потому что не могу поспорить ни с единым ее словом.
– Но вы же сейчас не вельможа. Какая теперь разница, на ком жениться?
– Есть разница, Джек. Филиппа права. Для меня есть и всегда будет разница. Вуаль откинули, и я был вынужден заглянуть в самого себя. Не уверен, что увиденное радует.
– Разве человек не может измениться?
– Нет, Или… по меньшей мере на это уйдет очень много времени.
Наступило молчание. Криспин вспомнил про пергамент, поднялся, подошел к огню и, подцепив восковую печать ногтем, развернул письмо.
Его величество выразил удовлетворение, что его налоги вновь в сохранности. Имейте также в виду, что он в точности знает, кому обязан этим успехом. Не исключено, что король со временем перестанет гневаться. Наберитесь терпения, Криспин. В то же время советую вам пока что воздержаться от посещения двора. Храни вас Бог.
Подписи не имелось, однако Криспин узнал почерк Ланкастера. Он перечитал письмо еще раз.
Свободной рукой он извлек портрет Филиппы из кошеля. Положил его в ладонь, внимательно посмотрел на изображение. Затем перевел взгляд на очаг. На секунду в голову пришла мысль швырнуть миниатюру в огонь. Пусть канет в пламя, как и мандилион. Он-то думал, что, бросив ткань в огонь, сможет избавиться от всей правды. Однако, как выясняется, рано или поздно она тебя все равно настигнет.
Криспин взглянул на письмо, затем вновь на миниатюру, провел пальцем по золоченой рамке – и неторопливо убрал портрет обратно.
Послесловие
Почему я выбрала этот жанр: средневековый нуар?
Потому что речь здесь идет о темной, изнаночной стороне вещей, которая всегда меня привлекала. Повествование выполнено рубленой прозой и отрывистыми диалогами, то есть в стиле, характерном для таких мастеров, как Реймонд Чандлер, Дэшилл Хэммет и Дороти Хьюз. Их произведения обращены к иному срезу реальности, где царствуют ярко выраженные контрасты, резкий свет и глубокие тени, мужественные люди со своим кодексом чести. Разумеется, и женщины тоже. Вечно в опасности или вечно опасны.
Мне пришло в голову, что было бы неплохо поместить «крутого» детектива в средневековую среду, пусть даже до идеи, «частного сыска» оставались целые века. В то время как в области средневековой мистерии мы привыкли видеть множество монахов и монахинь, передо мной стояла задача предложить нечто иное. Мне хотелось привнести в этот жанр нечто более темное и колючее. В конце концов, речь идет о периоде истории, изобилующем интригами, пронизанном кодексом чести, таинственными делами и тусклым, мутноватым светом. Этот период словно взывает о детективе в духе скорее Сэма Спейда, нежели брата Кадфаэля.
К вопросу о реалиях: шериф Саймон Уинком действительно существовал в то время в Лондоне (да и разве можно выдумать такое имя?). Кроме того, я вовлекла злосчастного Криспина в политические неурядицы эпохи Ричарда II. Хотя история свидетельствует о нескольких – весьма немногочисленных – случаях реституции и лишения состояния людей рыцарского сословия, их отправляли либо на эшафот, либо в ссылку, а вовсе не ввергали в нищету, как это случилось с Криспином. Тот самый факт, что он лишился всего, что давало ему определение – я имею в виду богатство и общественный статус, – делает его любопытным и вызывающим сочувствие персонажем: король Ричард, по сути дела, его убивает, не прибегая к услугам палача. Ирония судьбы – добавлю я специально для интересующихся историей Англии – состоит в том, что в конечном итоге та же участь постигла и самого Ричарда. Семнадцать лет спустя его вынудили отречься от престола и впоследствии умертвили.
В самом ли деле Ричард был столь кровожаден в начале своего правления? История говорит нам «нет»; напротив, его считали хитроумным молодым человеком, который умело справился с восстанием Уота Тайлера. Лишь много позже он уступил голосу тщеславия и своих многочисленных фаворитов, которые склоняли его к пагубным решениям. Криспин, разумеется, видит мир глазами Ланкастер л, который оказал на его жизнь огромное влияние и был ему как отец. И, подобно недавним политическим событиям, когда за теми, кто держит бразды власти, слепо идут люди, невзирая на законы или мораль, мы видим, как лояльность в своей крайней форме способна сделать глупцом даже такого здравомыслящего человека, как Криспин. У меня нет сомнений, что по мере появления новых книг этого цикла Криспин осознает ошибочность своих воззрений, однако к тому моменту Ричард докажет, что наш герой во многом был все-таки прав.
Но вернемся к этой истории. Разумеется, в четырнадцатом столетии еще не существовало организации, которая известна нам под названием «коза ностра», однако в городах-государствах Италии властвовали герцоги и принцы, которые вполне подпадают под понятие «мафиозного главаря». Бернабо Висконти был безжалостным человеком, таким же жестоким, как и любой «крестный отец», постоянно враждуя с папой римским и такими городами-государствами, как Флоренция, Венеция и Савойя. Вместе с тем жестоких людей, как правило, все же настигает заслуженное возмездие, и Висконти получил свое… от собственного семейства. Он был брошен в темницу по приказу племянника и умер в заточении. Но своей ли смертью? Кто знает?
Впрочем, я отвлеклась. Разве наше повествование не касается также священного плата?
Мандилион или судариум (личной плат или полотенце) представляет собой довольно загадочный объект, который практически невозможно дифференцировать от известных нам реликвий, которые предположительно несут на себе образ Христа. Впервые эти так называемые «вероники» упоминаются в апокрифических евангелиях и манускриптах, в первую очередь в «Curia Sanitatis Tiberii и Acta Pilati». Ссылка на «веронику» встречается уже во втором столетии, однако знакомая нам легенда о плате Вероники, ассоциированная со Страстями Христовыми, родилась из средневековой потребности связать воедино миф и артефакт.
В этом романе изложена почти вся сага о мандилионе. Свое происхождение она берет в «Церковной истории», написанной в четвертом веке Евсевием Кесарийским, а также в более поздних трудах Евагрия Схоласта (шестой век). Многие исследователи реликвий полагают, что речь идет о той же самой «веронике», которая в свое время находилась в ватиканской часовне, посвященной Святой Веронике. Впрочем, историки отмечают, что «вероника» могла быть оттуда похищена в 1600 году во время перестройки собора Святого Павла или каким-то иным образом «затерялась». Сама же часовня, в которой она хранилась, была разрушена в 1608 году. Была ли она похищена в это время? В 1616-м папа Павел V запретил изготовлять копии «вероники». Не потому ли, что оригинал был утрачен? До этого глаза на лике были открыты, однако после событий 1608 года все прочие копии изображали Христа с опущенными веками. С другой стороны, имеется «вероника», которая выставляется в базилике Святого Петра в Страстное воскресенье, то есть пятое воскресенье Великого поста. Оригинал ли это – или же очередная копия? Ряд исследователей полагают, что исходный ватиканский плат в конечном итоге очутился в мужском монастыре капуцинов в итальянском Маноппелло; и действительно, священный плат цоявился там примерно в то же время, когда реликвия пропала из Ватикана. Не так давно папа Бенедикт XVI посетил этот монастырь и лицезрел тот артефакт, который, по мнению многих католиков, и представляет собой плат Вероники. Впрочем, кое-кто уверен, что даже ткань в Маноппелло является копией. Наконец, имеются и такие, кто считает, будто мандилион есть не что иное, как сложенная Туринская плащаница… Так ли оно на самом деле? Существовал ли вообще мандилион? Кто знает?..
Мог ли мандилион заставить говорить правду? Обыгрывание темы vera icona – «истинного образа» – побудило меня выдвинуть в этом романе идею о том, что плат заставляет человека раскрыть свое истинное «я».
Читайте о новых приключениях Криспина и его друзей в новой книге Джери Уэстерсон: «Змий среди шипов».
