Текст книги "Печать султана"

Автор книги: Дженни Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Хамза бросил в рот неочищенный миндаль. В следующий миг он уже сидел рядом и обнимал меня. Платок упал на пол, я приникла к его груди. От него пахло кожей.

– Янан, – заговорил он хриплым голосом. Я вспомнила гвоздики, вышитые на маминых бархатных подушках золотыми нитками. Они царапали мне щеку, когда я прижималась к подушке.

Я не сопротивлялась. Только подумала: «Так вот он, мой путь. – Без колебаний открыла ворота и вышла на дорогу.

Глава тридцать третья
МАСТЕРСТВО ЭЛИА-УСТЫ

Камилю нельзя идти ни вперед, в следующий двор, ни назад, через железные ворота. Он сидит в караульном помещении и с нетерпением ждет, когда же солдаты разрешат ему пройти. А они неумолимо стоят у входов в невысокое каменное здание, вцепившись в свои винтовки. В воздухе ощущается запах кремня и кожи. Более часа Камиль прождал у ворот дворца Йилдыз, прежде чем ему разрешили пройти сюда. Он коротал время, предаваясь приятным воспоминаниям о Сибил, с которой послезавтра идет на ужин.

Ладно, хоть здесь ему разрешили присесть. На скамье напротив сидит остроносый, крайне раздраженный европеец в штатском.

Когда на двор уже падают длинные тени, на пороге появляется секретарь в голубом тюрбане. Стражники застывают и все вместе кланяются ему, скрипя кожей амуниции. Чиновник что-то отрывисто приказывает старшему по званию и делает властный жест рукой Камилю, повелевая следовать за ним. Иностранец встает, полагая, что его тоже пригласят, однако стражник преграждает ему путь и кладет руку на кинжал, висящий у пояса. Посетитель смачно ругается на своем языке и вновь опускается на скамью. Камиль кланяется чиновнику, который уже повернулся к нему спиной, и спешно удаляется прочь. Судья ускоряет шаг, чтобы не отставать от него. Судью забавляет отсутствие чувства этикета и вежливости в молодом человеке.

Вдруг чиновник резко поворачивается и видит усмешку на лице Камиля. Покраснев, он требует:

– Ведите себя достойно. Вы не на базаре.

По одежде ясно, что Камиль – судья. Он удивлен такому неуважительному тону молодого секретаря. Возможно, юноша – сын одной из наложниц султана и вырос во дворце, решает Камиль. Они получают образование и должности, не выходя за желтые крепостные стены. И уж на базар точно не ходят.

Камиль улыбается и кланяется:

– Для меня честь быть принятым во дворце.

Смягчившись, секретарь поворачивается и быстро проходит через богато украшенные ворота. Следуя за ним, судья наблюдает, как распрямляются узкие плечи юноши, когда новые стражники берут на караул и отдают ему честь. Камиль с удовольствием рассматривает стены, покрытые белыми и желтыми розами, страстоцветами, нежной вербеной и гелиотропом. Серебристо-серые голуби самодовольно прогуливаются вразвалочку по лужайке. В отдалении, за мраморными воротами, виднеется классический фасад Большого Мабейна, где дворцовые секретари ведут важнейшие имперские дела. Здесь составляется корреспонденция султана, сюда тайные агенты шлют свои донесения. Отец приходил сюда с докладами, думает Камиль.

Они подходят к двухэтажному зданию, такому длинному, что часть его фасада теряется вдали. Секретарь минует узкий коридор и вновь выводит судью на залитый светом большой двор. Многочисленные мелкие мастерские выстроились в ряд за зданием. Слышится негромкий стук молотков, а также какой-то странный скрип. Секретарь останавливается у сравнительно большого строения. Внутри сидят несколько пожилых мужчин в коричневых халатах и чалмах. Они пьют кофе из маленьких фарфоровых чашек.

При появлении секретаря все склоняют головы, почтительно приветствуя его, однако с мест не встают.

– Я ищу главу гильдии, усту, – говорит секретарь пронзительным голосом.

Человек с аккуратно подстриженной седой бородой поднимает на него взгляд:

– Ты нашел его.

– Падишах велит тебе помочь этому человеку в расследовании. – Он с неприязнью смотрит на Камиля.

– А кто он такой? – спрашивает главный ремесленник, доброжелательно глядя на Камиля.

– Меня зовут Камиль-паша. Я судья, уста-бей. – Камиль кланяется и оказывает знаки почтения.

Уста показывает ему на диван, игнорируя чиновника, стоящего у двери.

– Садись и выпей с нами кофе.

Секретарь резко поворачивается и уходит. Слышится тихий, словно шуршание листьев, смех.

Слуга готовит кофе в кастрюльке с длинной ручкой, держа ее над жаровней, и вскоре подает Камилю дымящуюся чашку, покрытую густой белой пеной.

– Так ты один из новых судей?

– Да, я работаю в округе Бейоглы, – скромно отвечает Камиль.

– Ах так. – Люди, сидящие в комнате, кивают со знанием дела. – Уверен, у тебя хватает забот. Там живет столько необузданных иноверцев.

– Ваша правда, хотя дурной человек может исповедовать любую религию.

– Хорошо сказано. – Уста смотрит в сторону двери, через которую недавно вышел молодой чиновник.

После обязательного обмена любезностями и ответов на вопросы ремесленников о новостях за пределами дворца глава гильдии спрашивает:

– Чем мы можем помочь тебе?

– Я ищу умельцев, сделавших вот этот кулон. – Он передает серебряный шарик главе цеха, который осматривает его опытным глазом.

– Работа мастерской Элиа-усты. Кулон сделан многие годы тому назад. Хозяин давно уже не у дел. Когда у него стали дрожать руки, он устроился сторожем в птичник при дворце Долмабахче. Мы давно о нем ничего не слышали. Но это определенно его работа.

Он подает знак подмастерью принести лампу и внимательно рассматривает внутреннюю часть кулона.

– Да, старая тугра. Она принадлежит султану Абдул-Азизу, да упокоит Аллах его душу.

– Правление султана Абдул-Азиза закончилось десять лет назад. Могла ли тугра быть сделана позже?

Уста задумывается.

– Во дворце такое вряд ли одобрили бы. Правда и то, однако, что по воле Аллаха можно сделать все и в любое время.

– Нуждался ли Элиа-уста в разрешении выгравировать тугру?

– Разрешение требуется на все, что гравируется вместе с печатью.

– Кто мог дать такое разрешение?

– Сам падишах, великий визирь и управительница гарема. Ей, однако, потребовались бы указания от одной из высокопоставленных придворных дам.

– Мне бы хотелось поговорить с Элиа-устой.

– Я пошлю записку. Если он согласится на встречу, тотчас же оповещу тебя.

Камиль пытается скрыть разочарование: опять приходится ждать. Но ему требуется особое разрешение, чтобы говорить с любым человеком в пределах дворца.

– Спасибо, – кланяется он.

Голос подает один из мастеровых:

– А мы позаботимся о том, чтобы тебе в провожатые прислали взрослого усатого мужчину.

Раздается смех, Камиль вновь кланяется, выходит из комнаты и следует за подмастерьем через коридоры и дворы до центральных ворот.

На следующий день подмастерье появляется в кабинете Камиля и передает ему записку следующего содержания:

«С великим прискорбием сообщаем тебе, что Элиа-усту нашли мертвым сегодня утром в дворцовом птичнике. Да упокоит Аллах его душу».

Держа лист бумаги в руках, Камиль смотрит в окно невидящим взглядом. Получено первое доказательство того, что он движется в правильном направлении. Стоит ли истина жизни достойного человека? Ему холодно, однако в память о покойном, как бы принося ему жертву, он терпит и не закрывает окно.

Глава тридцать четвертая
ЕВНУХ И КУЧЕР

Резиденция находится в заднем крыле здания посольства. Камиль открывает железную калитку, ведущую в сад. Воздух все еще свеж в тени платанов, однако и сюда уже начинает проникать полуденный зной. Камиль смотрит на голубое эмалевое небо, на фоне которого трепещут серебристые листья деревьев. Пейзаж бодрит его, и он забывает на время о жизненных неурядицах.

Отец стал еще раздражительнее и агрессивнее, после того как Фарида с помощью слуг начала постепенно сокращать количество опиума в его трубке. Он слоняется по дому, задевая на ходу всякие предметы, которые падают на пол и разбиваются; причем шум и грохот доводят его до бешенства. Потом внезапно падает в кресло или на кровать и принимает позу младенца. Фарида и ее дочери в ужасе, ее мужа нервирует беспорядок в доме. Камиль не знает, во что это все выльется. В книгах он не вычитал ничего о средствах помощи отцу. Судья боится, что убивает его, пытаясь спасти. Он стесняется обратиться за советом к Мишелю или Берни, своим ближайшим друзьям. Возможно, сегодня ему удастся поднять вопрос об отце в разговоре с Сибил. Не хочется затрагивать личную тему, но его тянет к девушке. Даже если они не будут обсуждать проблему отца, думает Камиль, он найдет утешение в ее обществе.

Мэри Диксон тоже все больше входит в его жизнь. Во время последней аудиенции у министра юстиции Низам-паша напрямую спросил его о продвижении дела об убийстве англичанки. Прошел почти месяц с тех пор, как ее тело выбросило волной на берег у мечети Средней деревни. Нетерпеливые жесты шефа намекали на то, что Камиль подводит не только ведомство, но и всю империю. Может быть, так оно и есть. Если бы он лично не знал английского посла, то предположил бы, что давление на министерство исходит именно из британского ведомства. Но судье кажется, что отец Сибил слишком занят другими делами, чтобы вести такое массированное наступление. Неужели британское правительство настолько интересует судьба простой гувернантки, что оно оказывает давление на ближайших помощников самого султана? В чем же заключается причина повышенного интереса Низам-паши к расследованию? Он вспоминает намеки бывшего начальника полиции на связь дворца с убийством Ханны Симмонс. Стремятся ли они на этот раз найти убийцу, или им выгоднее, чтобы дело осталось нераскрытым?

А теперь внезапная смерть Элиа-усты. Камиль волнуется за Сибил. Две англичанки уже убиты.

Дочь посла сама открывает ему, как только он поднимает дверной молоточек.

– Здравствуйте. – Она встречает его лучезарной улыбкой.

– Доброе утро, Сибил-ханум. Прошу извинить меня, если я слишком рано. – Он считает неудобным объяснять цель своего прихода. Сказать, что он просто шел мимо и решил заглянуть, будет просто смешно. – Надеюсь, вы простите меня за вторжение. Знаю, вы ждали меня не ранее завтрашнего вечера.

– Я получила ваше послание, Камиль-бей. Мне всегда приятно видеть вас. – Она краснеет.

– Как поживаете?

– О, отлично. Сегодня чудесный день, не правда ли?

Сибил ступает на дорожку и осматривается по сторонам с безмятежным весельем ребенка. На ней бледно-сиреневое платье с красно-коричневой отделкой. Оттенки цветов отражаются в ее глазах, придавая им глубину неба. Она идет к краю патио и смотрит вниз на красные крыши домов, льнущих к склону холма над морем тумана.

Камиль стоит рядом с ней.

– Вы говорите в таких случаях: жизнь густа, как чечевичный суп.

Сибил улыбается:

– Чечевица – турецкая национальная еда. Мы говорим: жизнь густа, как гороховый суп. – Она поворачивается и касается его руки. – Входите, пожалуйста. Вы уже завтракали?

– Да, благодарю вас. Но не откажусь от вашего вкусного чая. – Для британцев чай – это самоцель, думает он с облегчением, ритуал, к которому легко приурочить свой визит.

Сибил ведет его внутрь помещения к комнате, выходящей в сад, и широко открывает стеклянную дверь, чтобы впустить в дом солнечный свет и аромат цветов.

– Как поживает ваш отец? – спрашивает судья.

– Спасибо. Он здоров. Занят делами, как обычно. В данный момент его интересует судьба некоторых знакомых журналистов. Они определенно подверглись преследованию и были отправлены в изгнание.

– Сейчас тревожное время, Сибил-ханум. Ваш отец влиятельный человек и находится под защитой своего правительства. Однако ему следует проявлять осторожность. – Он хочет сказать, что остерегаться надо самой Сибил.

Сибил внимательно смотрит на него:

– Вы действительно думаете, что отец в опасности? Неужели кто-то рискнет причинить вред британскому послу? Только представьте, какие последствия будет иметь для вашей страны такой международный инцидент. Это даже может привести к военному вторжению Британии на территорию Османской империи. Безусловно, никто в здравом уме не пойдет на такой риск.

– К несчастью, в наши дни нельзя полагаться на здравый смысл. В стране действуют силы, которые мы не контролируем. Безумцы есть даже во дворце. Но это строго между нами, – поспешно добавляет он.

– Ну конечно. Буду нема как рыба.

Радостная реакция девушки на откровенность поощряет судью к продолжению рассказа.

– Дворец уже уничтожил немало могущественных людей, которые, скажем так, стали ему помехой. К тому же можно все представить в виде несчастного случая. Вы знаете, как напряжены отношения между нашими государствами. Некоторые люди добиваются дальнейшего ухудшения. Однако мне вовсе не хочется волновать вас, Сибил-ханум. Наверное, бестактно с моей стороны говорить с вами о таких вещах. Но мне известно, как вы любите своего отца. Намекните ему, чтобы он всегда ходил в сопровождении секретарей, переводчиков и охранников. Есть и другие, не бросающиеся в глаза способы защиты. Я бы хотел поговорить о них с вашим отцом, если он расположен к подобному разговору.

Сибил печально качает головой.

– Собственная безопасность ни в коей мере не волнует отца. Он живет только ради работы, – скорбно констатирует она. – Кажется, он усыпил все остальные области сознания, чтобы они не отрывали его от насущных дел. Однако если вы считаете это необходимым, я попытаюсь заставить папу принять меры предосторожности.

По звучанию ее голоса Камиль понимает, что отец Сибил живет в собственном мире, куда не впускает близких. Он вспоминает разговор с Берни о восточной и западной цивилизациях. Берни полагает, что западные люди считают себя индивидуумами, каждый из которых обладает определенными правами и обязанностями и является хозяином своей судьбы. Такой человек способен делиться своими знаниями и опытом с другими людьми или проявлять эгоизм, считая себя уникальным созданием. На Востоке же люди осознают себя прежде всего членами семьи, клана или общины. Собственные желания не имеют никакого значения, на первом месте стоит вопрос выживания коллектива. Эгоизму здесь нет места, ибо нет личностей – только отцы и сыновья, матери и дочери, мужья и жены. В сравнениях Берни, кажется, присутствует здравое зерно, по крайней мере если рассматривать предмет в обобщенном виде, хотя Камиль мог бы привести множество исключений из правил, включая самого себя. Тем не менее нельзя отрицать, что в османском обществе существует широко распространенная вера в кисмет и сглаз, приносящий несчастье. Да и семейные чувства очень сильны.

И все же, вспоминая однокурсников по Кембриджу, молодых англичан, оторванных от дома, он думает, что они вели себя точно так же, как его одноклассники в Галатасарае. Человек, безусловно, любит своих родителей. Однако, порывая с родным домом, он реализует личные амбиции и порой борется с превратностями судьбы. Англичане говорят: «Мальчишки есть мальчишки». Но почему бы тогда не сказать: «Отцы есть отцы», независимо от того, к какому обществу они принадлежат? Вот Сибил, представительница индивидуалистического Запада, заботится о своем отце, как настоящая османская любящая дочь.

– Жужжите ему на ухо о том, что он подвержен риску.

Сибил смеется:

– Стоит ли докучать, словно осенняя надоедливая муха?

– Конечно же, нет. Очень неаппетитный образ, – со смехом говорит Камиль. – Никак не могу привыкнуть к английским выражениям. Думаю, чтобы правильно понимать их, надо родиться англичанином.

– То же самое можно сказать и о турецких поговорках. У вас они на все случаи жизни. Но даже если кто-то объясняет их, я не совсем понимаю смысл.

– Восточная загадочность. Именно поэтому мы так долго сохраняли независимость. Никто не понимал, о чем мы говорим, и поэтому не смог завоевать нас!

Лучи солнца, проникающие сквозь стеклянные двери, становятся все жарче. Сибил встает, чтобы задернуть кружевные шторы. Потом вновь садится на тахту, опускает глаза и поправляет складки на платье. В комнате наступает тишина.

Вдруг Сибил оживляется, поднимает вверх подбородок и говорит:

– О, я же обещала вам чай.

– Это было бы чудесно. Благодарю вас.

Она вскакивает с места и бежит к колокольчику на бархатной веревке, висящему у двери. Проходит мимо судьи, и юбка касается его ног. Они вместе ждут служанку с чаем. Разговор как-то не клеится. Воздух слишком разряжен, и атмосфера не способствует непринужденной беседе. Звон фарфоровых чашек, журчание наливаемого чая и легкий стук ложек о посуду заменяют слова.

Сибил ставит свою чашку и блюдце на маленький столик. Внезапно они кажутся слишком хрупкими в ее руке. Девушку очень волнуют результаты ее расследования, и она с опасением ждет реакции Камиля.

– Я встречалась с Зухрой-ханум, женщиной, помолвленной с принцем Зийей. Она вспомнила Ханну.

– Ясно. – Он явно удивлен. – Где вы нашли ее?

– Она прибыла в Стамбул. Ее отец умирает. Зухра приехала попрощаться с ним.

Сибил рассказывает Камилю о смерти двух дочерей Зухры, ее нападках на свекровь и о молодой куме.

– Какое варварство! И она говорила все это в присутствии других женщин? Там было много гостей?

– Нет. Небольшой круг избранных дам собрался в приватной комнате.

– Как вам удалось попасть туда? – спрашивает судья, улыбаясь и качая головой. – Мне казалось, вы с ними не знакомы.

– Там присутствовали Асма-султан с дочерью. Они и пригласили меня с собой.

– Что же вы узнали о Ханне?

– Зухра и ее сестра Лейла помнят Ханну по визитам в дом Асмы-султан, где девушка служила гувернанткой. Полагаю, они навещали свою близкую подругу Перихан. Удивительно, принимая во внимание то обстоятельство, что Зухра была помолвлена с возлюбленным Перихан. Возможно, у нее более щедрая душа, чем кажется.

Камиль улыбается, слыша простодушные оценки Сибил. Он неплохо осведомлен о суровой природе дворцовых интриг, когда женщины становятся такими же мстительными и беспощадными, как мужчины.

Сибил по памяти передает услышанный разговор: сообщает о мнении Зухры о том, что тайная полиция несет ответственность за смерть принца Зийи; рассказывает об открытии Арифа-аги, выяснившего, что Ханна встречалась с кем-то раз в неделю.

Вдруг, прервав повествование, дочь посла умолкает и берет чашку чая.

– Экипаж? – подсказывает ей судья.

Она ставит чашку на стол и сжимает ее рукой.

– Да. Евнух сказал Арифу-аге, что у кучера светлые, как у европейцев, волосы, но по-арабски кудрявые. Все считают, что по описанию он похож на курда.

У Камиля нет слов. Ферат-бей утверждал, что ничего не знает о кучере. Возможно, евнух не сказал бывшему начальнику полиции всю правду. В этой цепи слишком много звеньев, раздраженно думает судья, и нет уверенности, что они как-то соединяются.

Сибил окидывает его настороженным взглядом и хмурится.

– Выяснили, куда ездил экипаж? – бесцеремонно спрашивает он.

– Нет. – Сибил добавляет в недоумении: – Асма-султан говорила, что евнух сообщил в полицию.

– Значит, начальник полиции был со мной недостаточно откровенен, – признает паша. – Что еще вам удалось узнать?

– Дамы помнят, что Ханна носила серебряный кулон. В отношении Мэри они ничего сказать не могут. Я сказала, что он сделан во дворце и внутри находится печать султана. По их мнению, кулон был подарен Ханне. Возможно, тем человеком, которого она посещала каждую неделю. Ее любовником. Не исключено также, что она получила его от кого-то во дворце.

– Вы все им рассказали? – Камиль неожиданно напрягается.

– Я сообщила некоторые сведения в ходе разговора, – увиливает Сибил от прямого ответа. – Вы сердитесь?

– Я не сержусь, Сибил-ханум. Я просто крайне обеспокоен. – Чтобы немного прийти в себя, он берет чашку. Чай уже остыл, однако он все равно пьет его. В комнате просто нечем дышать. – Вам не следует никому говорить об этом, понимаете? Об обвинениях Зухры в адрес дворца, об ожерелье, о том, что находится внутри кулона.

Судья думает об Элиа-усте, найденном мертвым в птичнике. Он допросил помощника, и тот сообщил ему, что уста умер от сердечного приступа. Однако никто в его семье не слышал, чтобы у мастера было слабое сердце. Камиль уверен – смерть усты предупреждение тем, кто ищет дверь, которую можно открыть с помощью кулона.

Сибил застигнута врасплох и несколько обижена его суровым тоном.

– Но почему нет? В конце концов, именно я узнала об экипаже. Я кое-что поведала дамам, дабы направить разговор в нужное русло. Это все равно что положить немного песка в раковину моллюска. Он раздражается и обволакивает песок. А со временем мы получаем чудесный жемчуг.

Сибил гордится своим умением добывать информацию, а также приведенной метафорой. Она не понимает, почему судья вместо того, чтобы благодарить ее, сердится и нервничает.

Камиль бледнеет и встает.

– Вы не понимаете, о чем говорите.

Сибил тоже поднимается с тахты. Они стоят лицом к лицу, их отделяет друг от друга совсем небольшое пространство.

– В чем дело? Я пытаюсь помочь вам, а вы злитесь. – Сибил отходит к двери и повышает голос: – Что я такого сделала? В чем провинилась? Кому все это может навредить?

– Кому навредить? – повторяет ее слова Камиль хриплым голосом. – Вы не догадываетесь. Что еще вы наговорили женщинам во дворце? Да хранит вас Аллах, Сибил-ханум. Вы считаете, что в комнате не притаились доносчики? Уверяю вас, все ваши слова переданы тайной полиции. – Он вытирает лицо ладонями. – Как вы не понимаете, что подвергаете себя, а возможно, и других участников разговора огромной опасности?

– Я не знала. – Жемчужина у основания шеи Сибил быстро приподнимается и опускается. Ее щеки раскраснелись и увлажнились слезами.

– Простите. Я грубо разговаривал с вами, – тихо говорит он. – Но прошу вас, Сибил-ханум, обещайте мне больше не посещать дворец. По крайней мере без моего одобрения.

Она кивает и вытирает слезы.

– И никуда не ходите без сопровождения.

– Я не хочу быть пленницей в своем доме. – Она в упор смотрит на него, крепко сжимая кулаки. – Я этого не вынесу.

– Ну разумеется, – говорит он. – Вы вольны выходить на улицу, Сибил-ханум. Только, умоляю вас, не гуляйте одна. Так будет безопасней.

Она кивает и отворачивается.

Камиль стоит у двери, держась рукой за медную ручку, и внимательно смотрит на девушку.

– Я не злюсь, а всего лишь беспокоюсь за вас. Вы предоставили мне очень важную информацию. Большое спасибо.

Паша быстро идет через сад. Жара съела туман, вместо него в воздухе повисла пыль, поднимаемая животными и тележками. У ворот он сплевывает песок, накопившийся во рту.