Текст книги "Печать султана"

Автор книги: Дженни Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать четвертая
ПАСТУШЬЯ СОБАКА

Они сворачивают в узкую аллею, путь показывает Камиль. Темно. Только блеклая луна льет свой тусклый свет. Идет дождь, и холодно не по сезону. Желтая грязь застыла опасными волнами и впадинами. Берни скользит, и Камиль поддерживает его за руку. Откуда-то доносится тихая музыка. Они идут на этот звук, как потерявшиеся дети из старой сказки. Согнувшись, судья первым проникает сквозь узкий дверной проход в дымную комнату, освещенную керосиновыми лампами. Хозяин резво спешит навстречу и радушно приветствует его. Делает знак юноше, чтобы тот принял у гостей верхнее платье, потом ведет их к столу в центре зала. Судья что-то шепчет ему на ухо, человек кланяется и показывает дорогу к небольшой нише в глубине помещения, где можно спокойно побеседовать, но откуда также легко наблюдать за происходящим в заведении. Молодой певец исполняет итальянскую канцону в сопровождении европейских и восточных инструментов, что придает произведению печальный оттенок.

Словно по мановению волшебной палочки на столе появляются два стакана раки, фаршированные овощи, кислое молоко, жареная печень со специями. В ходе вечера пустые блюда так же чудесным образом исчезают, и вместо них появляются другие, наполненные всяческими деликатесами. Пустые стаканы наполняются вновь. Камиль и Берни ведут одухотворенную беседу об итальянской опере и о роли фольклора в классической музыке.

– Должен сказать, – замечает Берни, с видимым удовольствием протягивая ноги, – здешние жители умеют хорошо проводить время. – Он бросает взгляд на полные тарелки.

– У нас это называется кайф. Состояние блаженства. – Камиль показывает в сторону разгоряченных музыкантов и столов, за которыми ведутся шумные веселые разговоры и постоянно слышится смех. – Мы получаем удовольствие от компании хороших друзей, отличной еды и чудесной атмосферы.

Поздно вечером они, пошатываясь, покидают заведение. На этот раз Берни поддерживает друга. Они направляются к Гран рю де Пера, где клиентов поджидают экипажи до глубокой ночи. За ними от подъезда к подъезду движется в темноте чья-то внушительная тень. Внезапно что-то черное прыгает вперед и бросается на грудь Берни, валя его с ног. Камиль хватается за кинжал. Массивные челюсти овчарки вот-вот сомкнутся на горле американца. И только судья препятствует этому, крепко схватив пса за шею. Яркая вспышка, громкий визг, и собака тяжело падает на землю.

Камиль поддерживает Берни. Тот согнулся пополам и задыхается. В левой руке он держит маленький серебристый пистолет. Открывается дверь таверны, и хозяин с любопытством выглядывает из нее. В свете, исходящем из заведения, видно лицо человека, прижавшегося к стене. Глаза незнакомца встречаются с глазами Берни, и он тут же исчезает в темноте аллеи.

– Что случилось, черт возьми? – спрашивает американец.

– Пастуший пес. Их разводят в пограничных деревнях. В городах они большая редкость.

Камиль обнимает Берни за талию, ощущая липкую сырость его рубашки.

– Ты ранен? – с тревогой спрашивает он.

Берни выпрямляется и ощупывает себя. Потом трогает руками лицо.

– Собака забрызгала меня кровью. Боже, она укусила меня за руку! Еще немного, и… – Он смотрит на лежащую на земле собаку и пинает ее ногой. – Сдохла, сволочь.

– Пошли, – говорит Камиль, поддерживая протрезвевшего друга. – Надо почиститься. Все американцы носят с собой огнестрельное оружие?

Берни кисло улыбается:

– Они и в баню берут с собой пистолеты. Даже в хамам.

Глава двадцать пятая
ГЛУБОКОЕ МОРЕ

В апреле быстрое течение несет на север огромное количество рыбы, которая будет нереститься в Черном море. Луфер, паламут, ставрида, колюшка, кефаль, текир. Большие тяжелые рыбы плывут медленно вместе с подводными течениями. Они старожилы и степенные хозяева в отличие от поверхностной толпы быстрых серебристых рыбешек, прыгающих и глупо выставляющих себя на обозрение хищникам, охотящимся у берега. Калкан, искропит, траконья, кайя – вот как называют рыбаки глубинных рыб, чья плоть по весу и вкусу напоминает мясо животных. Их поднимают за хвосты и держат на смертоносном воздухе. Туши кровоточат в местах, где вонзались веревки. Люди во все века восхищались чудовищами, живущими в глубине моря. Каждое из них поражает внушительными размерами.

Виолетта не обращала внимания на рыб, свешивающихся с деревянных балок в чайных с соломенными крышами, где собираются рыбаки и простолюдины. Однако я очень жалела их. Прикасалась к животам этих монстров величиной с меня. Их глаза, казалось, пристально смотрят куда-то вдаль, а плоть живет и вибрирует. Вот-вот и они задышат. И это пугало меня больше, чем если бы они были скользкими, холодными и вялыми. Я не знала, отойти ли мне от них или продолжать поглаживать.

Несмотря на мой отказ, отец назначил дату помолвки. Она должна была состояться через два месяца. Я ждала прихода Хамзы, однако от него не поступало никаких вестей. О, если бы мне удалось поговорить с ним! Тогда я знала бы, что делать. Папа говорил, что понятия не имеет о местонахождении Хамзы, но я не верила ему. Мне хотелось довериться Мэри Диксон, однако когда мы встретились с ней за завтраком в Пале де Флер, она так рассмешила меня рассказами о дворцовых интригах, что я предпочла просто наслаждаться компанией новой подруги, не омрачая веселья своими откровениями.

Амин-эфенди подарил мне золотые часы, как бы закрепляя тем самым сделку. Но я даже не открыла коробочку, в которой они лежали. Папа пообещал ему меня, только я ничего никому не обещала. Тем не менее тетя Хусну позволила Амину-эфенди сидеть рядом со мной в нашей гостиной, где находились лишь вездесущие слуги. Сама же куда-то скрылась.

Я старалась вести светскую беседу, но мы не нашли общего языка. Амин-эфенди был полностью занят самим собой, его мало интересовал мир других людей. Возможно, проблема заключалась в его робости. Виолетте он, кстати, тоже не понравился.

Я просто не представляла себе, как буду всю оставшуюся жизнь проводить вечера рядом с таким человеком. Хотела поговорить с ним о политике, однако он оказался идеальным подданным и считал предательством любую критику султана или разговоры о плюсах и минусах альтернативных форм правления. Но ведь такие вещи открыто обсуждались в доме моего отца, и Амин-эфенди, разумеется, присутствовал при таких дискуссиях. Скорее всего он заботился о том, чтобы будущая жена не забивала себе голову подобными идеями. Возможно, папа прав. Я, наверное, воспитывалась в волчьей стае. Амин-эфенди учуял во мне звериный запах. Порой у меня складывалось такое впечатление, будто он не видит меня, а чувствует мое присутствие, которое и привлекает, и пугает его.

Я не давала ему повода верить в то, что согласна на свадьбу, и даже намекала на обратное. О, если бы он отказался от женитьбы, я бы с радостью вернула подаренные мне часы. Только вряд ли такое случится. Он был упорен, как голодная бродячая собака. Мне становилось не по себе, когда он смотрел на меня. Казалось, Амин-эфенди уже владел мною. Я упорно отказывалась встречаться с ним, однако тетя Хусну просто навязывала мне его общество. Я же в силу хорошего воспитания не могла прерывать эти встречи. Гостя надо уважать, так учит нас традиция. Мы должны принимать даже непрошеных гостей.

Однажды тетя Хусну объявила, что Амин-эфенди и я должны впервые появиться вместе на людях. Мы будем прогуливаться в саду удовольствий его патрона, Тевфик-паши. Паша согласен, все необходимые приготовления сделаны, и гости приглашены. Если я не пойду, то опозорю отца перед высокопоставленными лицами, от которых он во многом зависит. Я решила согласиться, но планировала воспользоваться случаем и, оставшись наедине с женихом, заявить, что не хочу выходить за него замуж.

Я прибыла туда в закрытом экипаже. Амин-эфенди ждал меня под мраморной аркой у входа в парк. Не видя поблизости слуг, я позволила ему помочь мне выйти из кареты. Его длинные пальцы оплели мою руку. Холодные и сухие, как пергамент. Из-за жаркой погоды я надела шелковый белый ферадж. Мою голову покрывал тонкий шелковый платок. Уже на земле я оступилась, и Амин-эфенди поддержал меня. Его руки коснулись моей груди. Я очень смутилась. Стоит ли благодарить за помощь или лучше выразить свое негодование? Я пристально посмотрела ему в глаза, однако увидела в них лишь желание угодить. Но где же слуги паши?

Амин-эфенди отпустил кучера и повел меня через ворота в парк, где я ожидала увидеть других гостей. Однако, кроме нас, там никого не было. Стояла мертвая тишина, даже птицы умолкли.

– Где же слуги и гости? – спросила я, стараясь говорить ровным голосом.

Он улыбнулся. Под усами стали видны пожелтевшие от табачного дыма зубы.

– Они ждут нас у озера с угощениями. Мне казалось, что нам надо побыть некоторое время наедине.

– Мне это не нравится, – заявила я, стараясь копировать надменный тон тети Хусну, когда она ставит на место нерадивых служанок.

– Ну, – натянуто улыбнулся Амин-эфенди, оглядываясь сначала на пустое пространство позади, а потом на красную дорожку, лежащую перед нами, – теперь уж ничего не поделаешь. Неужели вы не хотите прогуляться с женихом по берегу моря?

– Вы еще не мой жених. – Я отказалась взять его под руку и пошла вперед.

Он без труда догнал меня. Я раскрыла зонт и несла его таким образом, чтобы Амин-эфенди не приближался ко мне. Нам нельзя находиться наедине до свадьбы или по крайней мере до обручения. Стояла неимоверная жара, а мое льняное платье было довольно плотное. Вуаль прилипала к лицу, затрудняя дыхание. Я сбавила шаг. Полы моего фераджа покраснели от пыли дорожки.

– Папе не понравится, что мы гуляем без сопровождения. О чем же таком важном вы хотели поговорить?

Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Напротив, он заулыбался еще шире.

– Ваш отец не возражает.

Я повернулась к нему.

– Он дал свое согласие? – спросила я недоверчиво.

– Все это в его интересах.

– Что вы имеете в виду?

– Я наблюдал за вами с тех пор, как вы поселились в доме отца, и решил, что вы соответствуете моему идеалу жены. Вы красивая, умная и своенравная. Я вам не нравлюсь. Понятно. Тем интереснее ухаживать за вами. Вы станете совершенной супругой. Я с удовольствием буду направлять и формировать вас. В итоге вы будете благодарны мне.

Я отступала, пока не уперлась в ствол сосны. Я была вне себя от ярости и лишь повторяла его слова:

– Направлять меня? Формировать?

Он сжал мои запястья. Приторный аромат роз, источаемый им, стал невыносим.

– Прекратите! Вы делаете мне больно!

Через плотное платье я ощущала его массивное тело. Он толкал меня, прижимая к дереву. Потом вложил мне в руку что-то твердое и толстое, вроде угря, только теплое и живое, с шелковистой кожей. Я отшатнулась от него. Амин-эфенди выругался, и его слова причинили мне боль, словно пощечина. Не отпуская моих рук, он бросил меня на красную землю. Я вырывалась, однако сила была на его стороне.

В тот миг я вспомнила истории о скомпрометированных девушках, которые впоследствии не могли выйти замуж и были отвергнуты своими семьями. Эти рассказы запали в сознание маленькой девочки.

Он накинул юбки мне на голову и поймал ими мои руки, как в капкан. Острые колени вонзились в мои бедра, раздвигая их. А потом я почувствовала дикую боль, пронзившую даже мой мозг. Мне кажется, я закричала, однако могла слышать лишь пыхтение возившегося рядом со мной животного. Он двигался ритмично, и с каждым его движением я ощущала страшную боль. Не могла видеть, что он делает, – перед моими глазами стояла красная пелена.

Вдруг он разразился одновременно хвалами Аллаху и ужасными богохульствами, а мои бедра залила теплая жидкость. Боль притупилась, и я услышала собственный стон. Открыла глаза и увидела свет через тонкую материю. У меня все болело, а между ног открылась окровавленная рана. Безоблачное равнодушное небо стало свидетелем моего позора.

Амин-эфенди скинул юбки с моего лица, и яркий свет на мгновение ослепил меня. Теперь мои руки были свободны.

– Вот, возьми.

Он подал мне полотенце. В тот миг я неожиданно поняла, что негодяй заранее планировал свои действия. Я закрыла глаза. Они по-прежнему оставались невинны.

Он стоял надо мной, башмак упирался в мое колено, а глаза сверлили кровоточащую рану. Я попыталась прикрыться. Он захихикал.

– Теперь тебе придется выйти за меня замуж, милая моя. Никто другой не возьмет тебя в жены.

Я открыла глаза. Он выглядел так же, как и раньше. Даже костюм не помялся. Феска щегольски сидела у него на голове.

– Я никогда не выйду за тебя, – сказала я и сплюнула. – Хоть убей.

Амин-эфенди рассмеялся:

– Зачем же идти на такие крайности! Отец заставит тебя сделать это, если не захочет быть опозоренным. Кому нужна дочь, которая отдается мужчинам, словно уличная шлюха? Представь, как это отразится на его карьере.

– Ты изнасиловал меня. Отец поверит мне.

– Когда пойдут слухи, твои слова уже не будут играть никакой роли.

Я думала о Хамзе и дядюшке Исмаиле. Они не потерпят такого надругательства и отомстят за меня. В этом можно не сомневаться. Общество не требует, чтобы обесчещенная женщина обязательно удалялась в изгнание и совершала самоубийство, дабы очиститься от грехов. Своих грехов? Я осознала все это в одно мгновение, которое навеки изменило всю мою жизнь.

Я села и вскрикнула при виде крови на платье.

– Я отведу тебя куда-нибудь, где ты сможешь привести себя в порядок. Затем поезжай на пикник или скажись больной и отправляйся домой. Кроме твоего отца, никто не узнает о случившемся. А уж он-то будет молчать. Идем. Экипаж ждет у ворот.

Он протянул мне руку, но я сама встала на ноги, хотя далось мне это с трудом. Меня начинало тошнить при мысли о его прикосновениях. Зонт покрывали сосновые иголки. Когда я подняла его, они посыпались на мою руку, будто лаская меня. Лес прощает меня, подумала я.

Я выпрямилась и посмотрела в лицо Амина-эфенди. Он сомкнул руки за спиной. Взгляд затуманен, рот приоткрыт. Очевидно, он предается приятным воспоминаниям. И тут я вонзила острый конец зонта в его правый глаз.

Глава двадцать шестая
СОЛЕНАЯ, А НЕ ПРЕСНАЯ ВОДА

– Да, она может принадлежать… Мэри. Мне кажется, я видела ее в похожей одежде.

Сибил берет испачканную блузку. Они сидят за широким столом из грубого дерева с прогнувшейся от времени и частого мытья поверхностью. Сибил совершенно случайно привела сюда Камиля, когда он сказал, что хочет показать ей какую-то одежду. Она приказала слугам покинуть помещение и закрыть за собой двери. Казалось естественным, что именно кухня должна стать местом откровения.

Голос ее лишь слегка дрожит, но Камиль знает: за внешним спокойствием кроется трагическое понимание того, что речь идет о последних мгновениях жизни Мэри Диксон. Он борется с желанием заключить ее в объятия, как свою сестру Фариду. Они во многом схожи. Добрая, послушная дочь заботится о больном рассеянном отце. Душевная и умная девушка. Современная европейка, не чуждая османских добродетелей. Хорошая жена для достойного мужчины. Мусульманину разрешается жениться на иноверке, да ему и плевать на правила. Жениться или нет – его личное дело. Камиль делает глубокий вдох, кладет руки в карманы куртки и откидывается в кресле. Пальцы правой руки перебирают янтарные четки, а левая ладонь сжимает прохладный металл карманных часов. В любом случае, думает он, семья Сибил ни за что не одобрит такой брак. Он знает – европейцы не доверяют мусульманам, носят ли они фески или цилиндры.

Сибил опускает блузку на стол. Она не порвана, но сильно помята. Очевидно, ее намочили, потом связали в тугой узел и засунули в расселину, где она и высохла. Жемчужные пуговицы на месте. Камиль берет Сибил за руку. «Мертвых не вернешь, – размышляет он, – а мы должны жить». Их глаза встречаются. Они сидят молча. Любое слово или малейшее движение могут все испортить.

Раздается стук в дверь. Они испуганно разъединяют руки.

– Мисс Сибил, готовить чай?

– Не сейчас, Мейси. – Она старается говорить ровным бодрым голосом, однако он звучит не очень естественно. Девушка явно нервничает. – Позже. Я позвоню.

– Да, мисс Сибил. – Слышен стук удаляющихся шагов.

Дочь посла робко улыбается и отводит взгляд. На лице судьи тоже сияет улыбка. Он испил из чаши наслаждений. Всего один глоток, но какое удовольствие.

Судья вдруг понимает, каких действий ждут от него в данный момент, и резко поднимается на ноги.

– Простите меня, Сибил-ханум. Мне пора идти. – Он собирает предметы, лежащие на столе, и заворачивает их в чистую тряпочку.

– Пожалуйста, не уходите. – Поспешность Камиля смущает ее. Огорченная тем, что приходится просить его остаться, она показывает на стол: – Мы еще не закончили осмотр вещей. – Сибил произносит слова с такой досадой, что Камиль замирает на месте.

Он подается вперед, упирается руками в стол и глубоко вздыхает. Слов нет.

– Прошу вас, сядьте, Камиль-бей. – Царственным мановением руки Сибил указывает на стул. – Я понимаю, вы очень заняты, но раз уж вы не поленились проделать путь сюда, – с лучезарной улыбкой говорит она, – я хотела бы оказать вам помощь.

Камиль покорно садится, смотрит на предметы, лежащие на столе, и не видит их. Потом устремляет взор на дочь посла.

– Благодарю вас, Сибил-ханум. – Камиль полагает, что она понимает смысл его слов.

Сибил берет в руки пакет, разворачивает его и легко касается пальцами собранных предметов.

– Не знаю, принадлежали ли Мэри эти туфли, однако размер, похоже, точно ее. Она не очень следила за модой. Такую обувь многие носят в Европе. Турецкие дамы, как вам известно, предпочитают кожаные тапочки, вроде вон тех. – Она показывает на рваный и грязный тапок. – Где вы нашли вещи?

– Туфли и блузку мы обнаружили в лесу за домом Исмаила-ходжи в Шамейри.

– Расческа и зеркальце могут принадлежать кому угодно. – Она прикасается большим пальцем к лезвию ножа. – Острый. Его нашли вместе с другими вещами?

– В одном месте к северу отсюда.

– Значит, вы подозреваете Исмаила-ходжу?

Камиль молчит, потом снова вздыхает.

– Нет.

Сибил скользит пальцами по рукаву его куртки.

– Находки как-то помогли вам?

– Они сбивают меня с толку. Девушка утонула в соленой, а не в пресной воде. Как же она оказалась у пруда?

– Может быть, Мэри упала в воду пролива и кто-то позднее спрятал ее одежду у пруда, – предполагает Сибил.

– Нам казалось, мы нашли то место, где она утонула. Морская баня-хамам. Она закрыта на лето, но кто-то недавно там побывал. Однако нет никаких признаков того, что в бане произошло убийство. Мы нашли поблизости лишь дохлую собаку. – Он пожимает плечами. – Собаки бродят повсюду. Кто скажет, что пес имеет какое-то отношение к убийству?

– Но почему именно собака?

– Рыбаки слышали собачий лай в ту ночь. – Он криво улыбается. – Знаю. Не слишком-то весомая зацепка.

– В любом случае Мэри столкнули в пролив.

– Нам необходимо установить, где она пила отравленный чай. Здоровая молодая женщина сумела бы постоять за себя.

– Дурман парализует человека?

– Ноги и руки тяжелеют, дыхание замедляется. Все, конечно, зависит от дозы. Смерть наступает не мгновенно. Порой проходят часы, прежде чем человек умирает. Сначала пересыхает горло и становится трудно глотать. Зрачки расширяются и не реагируют на свет. Иногда наступает полная слепота. Потом вас частично парализует, вы ощущаете головокружение, начинаются галлюцинации. Однако Мэри просто утонула.

Сибил чувствует приступ легкого удушья. Она не двигается, но Камиль видит, как бледнеет ее лицо и капли пота появляются над верхней губой. Он кладет руку ей на плечо:

– Сибил-ханум, вам плохо? Извините. Я говорил слишком откровенно. Простите.

– Не стоит извинений. Мне необходимо знать все подробности. – Сибил смотрит ему прямо в глаза. – Я должна знать.

Пространство между ними чудесным образом, согласно какому-то еще не изученному закону физики, стремительно сужается. Их губы встречаются. Вся Вселенная теперь сосредоточена там, где соприкасаются их тела. И только приближающиеся к двери шаги Мейси прерывают это чудо.

Глава двадцать седьмая
ЗАПАХ РОЗ

Все чувства притупились. И все же я испытывала некоторое облегчение. Пошатываясь, вышла из леса. Меня увидели женщины, собравшиеся на пикник, отвели в летний дом паши и усадили в шезлонг. Они сгрудились вокруг меня. Я слышала их громкие озабоченные голоса и шепот любопытства. Помню смуглое лицо Виолетты. Кто-то брызнул на меня розовой водой. От запаха меня стало тошнить. И наконец я провалилась в спасительную темноту, которая давно поджидала меня и теперь радостно приняла в свои объятия.

Проснувшись, я увидела рядом с собой мужчину и в испуге отпрянула. Он отошел, но опустился в кресло неподалеку. Виолетта с мрачным видом сидела рядом и крепко сжимала мою руку. Я улыбнулась ей. Весь мир теперь состоял из окружавших меня людей.

Мужчина был гладко выбрит и выглядел как-то по-мальчишески, только говорил низким и уверенным голосом взрослого человека. В его речи присутствовал явно выраженный французский акцент.

– Я врач паши. Не надо волноваться. Теперь вы в полной безопасности.

Я пристально посмотрела на него. Я в безопасности? Нахлынули воспоминания. Его нашли? Меня арестуют?

– Скажите нам: что случилось?

Поверит ли мне кто-нибудь?

– Амин-эфенди.

– Его отвезли в больницу. Он не успел ничего объяснить. На вас напали грабители? – Лицо врача выдавало страх перед бандитами, которые проникли в сад удовольствий.

Боль в пояснице, я горю. Как ни странно, это придало мне сил, и я рассказала ему все.

Меня привезли домой, сразу же уложили в постель и дали выпить опиумных капель. Виолетта находилась внизу. Она рассказала мне, что приезжал сам паша вместе с доктором. Папа прямо застыл у дверей. Тетя Хусну прислонилась к камину. Паша извинился за такое ужасное происшествие, случившееся с семьей, находящейся под его покровительством. Папа хотел что-то ответить, но был не в силах говорить. Двое мужчин помогли ему усесться в кресло и дали стакан бренди. Однако выражение лица тети Хусну нисколько не изменилось. После того как папа немного успокоился, она предложила всем присутствующим перекусить. Они отказались и в полном замешательстве, не зная, что делать дальше, покинули наш дом.

Проснувшись, я увидела папу. Он сидел на диване, смотрел в окно и курил в глубокой задумчивости. Стеклянная пепельница перед ним полнилась окурками. Услышав шорох простыней, он повернулся ко мне лицом, однако в темноте мне не удалось понять, что оно выражало. Поверил ли он мне? Винит ли он меня? Какие действия он хочет предпринять? У меня было слишком мало жизненного опыта, чтобы понять, как все происшедшее отразится на нем. Тем не менее я уже знала, что моральная атмосфера, царящая в семье любого человека, влияет на его карьеру.

– Прости меня, папа.

Казалось, он не слышал меня. Тогда я повысила голос:

– Я очень виновата, папа. Пожалуйста, прости меня.

Он встал и медленно приблизился ко мне. Со вздохом опустился на стул, стоящий рядом с кроватью. Большой, одетый в темно-синюю форму, он как-то не вписывался в маленькую комнату, украшенную пастельными рисунками, вышивками и кружевными салфетками. Бахрома от моего покрывала прилипла к его брюкам.

– Янан, мне не удалось дать тебе хорошее воспитание, – сказал он. – Ты выросла дикаркой. Я виню только себя.

– Но, папа…

– Слушай меня и не перебивай. – В его голосе появились знакомые властные нотки. – Наша семья приобрела опасного врага в лице Амина-эфенди. Эфенди не просто почетный титул, он предполагает, что его носитель ведет примерный образ жизни. Он потерял должность во дворце и поддержку могучего покровителя, однако у него все еще осталось немало влиятельных друзей. К тому же он лишился глаза. – Отец с любопытством посмотрел на меня. От сигареты, зажатой между его пальцами, в воздух поднимались замысловатые колечки дыма.

Я молчала и ждала продолжения.

– Он не из тех людей, которые прощают подобные обиды, и постарается уничтожить нас.

При этих словах мне представилась рыба, висящая на веревке, и я заплакала.

Взгляд отца метался по комнате, словно в поисках объекта, могущего спасти и успокоить его, однако видел только ткацкие изделия и украшения. Он повернулся ко мне, и его глаза увлажнились.

– Я ни в чем не виню тебя, дочь. Не надо было навязывать тебе этот брак. Я не представлял себе, с каким низким человеком хотел соединить твою судьбу. Но все знакомые дали ему лучшие рекомендации. Хусну-ханум навела справки у женщин. Все отзывались о нем положительно, как о добром и щедром мужчине. – Он замолк, будто осознав нечто. Нахмурился и продолжал: – Думаю, тебе лучше отправиться к матери. Отдохнешь там, а мы подумаем, что делать дальше.

Он погладил меня по голове, избегая смотреть в глаза. Потом встал и быстрым шагом вышел из комнаты.