Текст книги "Нечаянная страсть"

Автор книги: Дженис Лэйден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Дженис Лэйден
Нечаянная страсть

Моим родителям, Клэр и Сэмюэлю, от их первенца.

Да помогут мне ум моего отца и красноречие матери!

Уильям Шекспир

Жду тебя, моя любовь,

Летний зной волнует кровь,

О приди же, дорогая,

По ночной росе ступая.

Не отвергай меня и подари мне радость,

Печаль и стыд несут лишь скорбь, не сладость.

Высок и благостен святой любви экстаз,

Благословенны им немногие из нас!

Сэр Исаак Маринер

Глава 1

Джастин Троготт, виконт Роан, с подчеркнутым спокойствием потягивал кларет, бесстрастно глядя на противника. На верхней губе и на лбу Лэндона, уставившегося в свои карты, блестели капельки пота. Помедлив, Лэндон провел рукой по волосам, когда-то черным как смоль, а теперь заметно тронутым сединой, и сделал знак проходившему мимо официанту, принести еще бренди. Виконт чуть заметно покачал головой. Томас Лэндон вел себя как глупец, ибо каждый его ход был на руку виконту. Все видели, что Лэндон роет себе могилу, делая слишком крупные ставки и бездумно напиваясь в ситуации, требующей ясности мысли. Инициатива принадлежала Лэндону, желавшему хоть немного отыграться, и Роан не стал его отговаривать. Он уже несколько лет подряд неизменно выигрывал у Лэндона одну часть состояния за другой, расчетливо разоряя его. Теперь это стало явным и неизбежным.

В сущности, подготовить этот крах не стоило большого труда. Лэндон, страстный картежник, отличался исключительной обязательностью. Каждый мог равнодушно наблюдать, как он проигрывал остатки своего состояния в том или ином игорном заведении, но только не виконт Роан, имевший неотложные долги. Он хотел точно знать, что сам останется в выигрыше, впрочем, это выглядело вполне невинно. Свет ничуть не осуждал его, а мести кого-нибудь из семьи Лэндона бояться ему не приходилось, поскольку тот не имел прямого наследника мужского пола. Две же его дочери-школьницы не смогли бы опротестовать утрату фамильного поместья, перешедшего к их ближайшему соседу.

Если Роан и испытывал теперь угрызения совести оттого, что завладел поместьем, принадлежащим нескольким поколениям Лэндонов и граничащим с его собственным Роанбруком, то он подавлял их, как и все подобные чувства. Тем более что Лэндон своими руками разрушил его семью, погубил отца, мать и любимую сестренку Нелл – Нелл с ее золотистыми локонами, погибшую в четырехлетнем возрасте. Прошло столько лет, но он все так же живо видел ее личико… Отогнав эти терзающие душу воспоминания, Роан поставил на стол бокал, обвел рассеянным взглядом шикарную, но не слишком изысканную обстановку гостиной в «Уайтсе»: стены, обшитые панелями из мореного дуба, кожаные кресла с высокими спинками, пушистые ковры, в которых тонула нога. Даже едкий дым сигар не заглушал постоянно витавшего здесь аромата пчелиного меда, и казалось, вся атмосфера гостиной манила джентльменов зайти сюда и расслабиться. Но при всем величии этого зала, а также почтительности обслуживающего персонала здесь недоставало, пожалуй, мягкости тонов и сдержанности манер.

Возможно, именно поэтому вокруг углового столика, за которым уже много часов сидели Роан с бароном, собралось лишь четверо джентльменов. Они молчали и не выказывали никаких признаков волнения, разве что глубоко вздыхали при каждом очередном выигрыше виконта. «Мы, англичане, удивительно умеем подавлять свои эмоции», – подумал Роан, Каждый из мужчин в этом зале, где были заняты все столики, хорошо понимал, что у барона не осталось никаких шансов. Недальновидная, достойная сожаления опрометчивость Лэндона стала уже притчей во языцех. В общем-то, не происходило ничего необычного. Шла честная игра в пикет. В лучшем случае Лэндон был глупцом, в худшем – ничтожеством. Крайнее невезение осознавалось как неизбежность.

Роан полагал, что так думает каждый из собравшихся здесь джентльменов. Как говорили потом, его роль во всем этом была почти случайной. Однако Уикемскому аббатству, хотя и сильно обремененному закладными, предстояло перейти к Роану со всем движимым и недвижимым имуществом: картинами, мебелью, скотом, экипажами и даже деревьями, растущими на территории поместья баронов Лэндонов.

Часы пробили два раза, и Лэндон тревожно огляделся, но не увидел поблизости ни одного официанта.

– Не мешало бы немного передохнуть, верно? – проговорил он с жалким подобием улыбки.

Роан согласился. Ему хотелось, немного размять свои длинные ноги. Он не обратил, внимания на то, что, едва они поднялись и отошли от столика, за их спинами раздался приглушенный шепот.

В коридоре виконт встретил графа Уэстмейкотта. Как обычно, дядя искренне обрадовавшись ему, тут же пустился в обсуждение политического положения в стране.

– Право, дядя Джордж, вы же отлично знаете, что у меня нет ни малейшего желания впутываться в политику. Мне никогда не стать таким блестящим государственным мужем, как вы. И даже, возьму на себя смелость утверждать, что империя вполне, обойдется без меня, – сухо заметил Роан.

– Ошибаетесь, Джастин, нам нужна свежая, молодая кровь. Я не знаю ни одного юноши, который бы так же взвешенно, как вы, выражал свое мнение. Вам приходится затрагивать политические проблемы, даже если вы ораторствуете в «Джентльмене Джиме» или же в одном, из ваших клубов, а не в палате лордов, – возразил граф, прислонившись к стене. Не слишком высокий, но подтянутый, он жестикулировал правой рукой, сжимавшей бокал.

– И, тем не менее, дядя, меня это вовсе не интересует, – повторил Роан.

Глубоко привязанный к дяде, сейчас, он более всего хотел бы послать его ко всем чертям. Предвкушая очередную партию в пикет, Роан стремился отделаться от графа.

– Это должно вас интересовать, – настаивал тот. – Вы отлично видите, что страна после войны охвачена беспорядками и насилием. А уж эти проклятые агитаторы! Правительству необходимы порядочные здравомыслящие люди, и нам следует их привлечь. – Уэстмейкотт, подняв голову, взглянул в лицо своему рослому племяннику. Тот же, – как всегда, безошибочно ощутил его непререкаемый, властный тон.

– Вы льстите мне, дядя Джордж, – помолчав, сказал виконт. – Но при всем моем уважении к вам, я не тот, кто для этого нужен. Полагаю, Дрю мог бы…

– Мой шалопай сын станет утонченным провинциальным джентльменом, а пока он известен как умеренный либерал. Дрю – обаятельный парень и вполне солидный, но уж слишком задирист для всего-этого, – дружески сообщил граф, и при этом веселые морщинки возле его глаз обозначились резче. Роан отметил, что он все еще хорош собой, несмотря на проседь и лучики морщинок вокруг глаз. – С другой стороны, вы, Джастин, не более заядлый игрок, чем любой городской денди. Последние несколько лет вы просто ломали комедию, и, боюсь, я догадываюсь, с какой целью, – язвительно заметил граф.

– Не уговаривайте меня, дядя. А теперь прошу меня извинить…

Роан направился к открытой двери, но дядя преградил ему дорогу.

– Вы, мой мальчик, отчасти воспитаны мною. Я знаю вас лучше, чем вы сами. Как и мне, вам нужно призвание. Без него не мыслил себе жизни и ваш отец.

При упоминании об отце глаза Роана сузились, и он покосился на дверь игорного зала. Барон уже уселся за столик в ожидании партнера. Граф проследил за взглядом племянника.

– Возможно, оно у меня уже есть, – тихо проговорил Роан.

– Будет вам, мой мальчик, – остановил его граф. – Прошлое ушло в небытие и позабыто. Не следуйте по этому пути.

Виконт удивленно поднял брови.

– Никак не возьму в толк, что вы имеете в виду, дядя. Все знают, что Лэндон – мот, целеустремленно идущий к разорению. Я же, как джентльмен, ищу интересной карточной игры.

– Джастин, вашу позу может принять за чистую монету весь свет, включая моего драгоценного сыночка, но не я. Бросьте это, послушайтесь моего совета. Реванш сильнее ударяет по тому, кто его жаждет, помните об этом. – Граф потрепал племянника по плечу и, бросив последний взгляд на игорный зал, медленно пошел к выходу.

Роан занял свое место напротив Лэндона. В зале стояла почти полная тишина. Молчали и четверо мужчин, окружившие столик, как только Роан склонился над картами. «Сейчас не время думать ни о политике, ни о дяде Джордже, ни о неиспользованных возможностях», – мелькнуло в голове виконта, и он полностью отдался игре.

Спустя час Роан погладил свой квадратный подбородок. Этот жест выдавал решимость. Он проявил величайшее терпение, тщательно планируя стратегию в течение нескольких лет, с тех самых пор, как откупился от своего полка и появился в столице. Но виконт всегда непреклонно стремился к достижению цели. Теперь, на двадцать восьмом году жизни, Роан утвердился в общественном мнении как светский человек. На него засматривались дамы, считавшие его красивым, остроумным и обаятельным. Несмотря на бесчисленных любовниц, годами согревавших его постель, он считался первоклассным женихом на брачном рынке. Дворянский титул и более чем приличное состояние способствовали тому, что люди закрывали глаза на грешки Роана, по его мнению, вполне простительные для мужчины. Он проявлял равнодушие к заискивающему вниманию амбициозных мамаш, а восхищение приятелей из футбольного клуба «Корин-тианз» его только развлекало. Наслаждаясь в полной мере бурной жизнью Лондона, виконт мечтал о покое Роанбрука, его любимого фамильного гнезда. Однако даже в плохом настроении он не позволял себе вкусить прелесть деревенской жизни. Не обходил Роан и карточные столы, хотя предпочитал им книги, заботы о поместье или даже, как приходилось признаться, политику.

Виконт слыл – и это не было для него тайной – человеком, всегда ведущим честную игру, как в картах, так и в спальне. Впрочем, и то и другое удовольствие он разделял лишь с теми, кого хорошо знал. Роан никогда не приводил сбившихся с пути зеленых юнцов в игорные клоаки Лондона, равно как и не проводил время с невинными юными девушками. Такое поведение определяли его врожденная порядочность, джентльменский кодекс чести, впитанный с молоком матери, и стремление поддерживать безупречную репутацию. От последнего зависел его план. На этот раз оказалось достаточно нескольких минут, чтобы Лэндон капитулировал, признав свое окончательное поражение. И ни одна живая душа, буквально никто не заподозрил, что виконт Роан намеренно разорил Лэндона. Он нахмурился, подумав, что дядя вполне мог бы об этом догадаться, но граф, несомненно, не стал бы ни с кем делиться своими подозрениями.

Виконт Роан пристально посмотрел на своего побагровевшего, покрывшегося испариной партнера и подавил сочувствие – у него не было оснований ощущать вину перед Лэндоном. Равно как и считать, что он взял реванш. Вот тут дядя Джордж заблуждался. Роан считал, что вернул долг своей семье, долг, подлежавший оплате.

Глава 2

– Он не просто в плохом настроении, Финч, как вы, впрочем, и сами прекрасно понимаете! – Морайя раздраженно поджала губы. – Он просто набрался! О, Финч, пусть вас это не шокирует. Видите ли, я переняла от папы несколько жаргонных выражений. Да, он пьян, как и последние два дня. О, вы можете морочить голову миссис Троттер, если хотите, – уж я-то знаю, она в папе души не чает. Да и всех в доме можно дурачить, только не меня.

Морайя стояла подбоченясь у двери отцовской гостиной. Эти два дня она не могла ступить дальше ее порога, ибо лакей отца ревностно охранял его гостиную и расположенную за ней спальню. Простояв так уже довольно долго, она, наконец, почувствовала, что верность Финча долгу поколеблена.

– Мисс Морайя, прошу вас. Видите ли, барон… э-э… он в полном порядке. И вам не следовало бы так повышать голос, согласитесь. Боюсь, этот шум может… простите мою смелость, э-э… потревожить барона, мисс, – закончил свою тираду Финч. Красноватое лицо жилистого коротышки лакея побагровело, и обычно надменное выражение сменилось почти молящим. Но Морайя стояла на своем:

– Конечно, шум может потревожить отца, но будет гораздо хуже, если мне не удастся срочно поговорить с ним. Ему нельзя больше давать ни капли бренди, Финч. Приготовьте для него ваш знаменитый ужасный отвар и проследите, чтобы он его выпил. И пожалуйста, скажите ему, как только он немного очухается, что я буду ждать его в кабинете за час до чая. – Она произнесла это тем властным тоном, которым с годами научилась пользоваться в случае необходимости. Не упоминать же о своем высоком положении на каждом шагу. Морайя слишком долго вела отцовский дом, чтобы миндальничать теперь, когда положение приобретало столь серьезный оборот. А она не сомневалась в том, что стряслось что-то ужасное.

Финч все еще колебался, и тон Морайи внезапно смягчился. Ей нужно было заручиться поддержкой Финча, и, зная, что он пользуется полным доверием отца, она почувствовала себя увереннее.

– Финч, боюсь, любое промедление чревато довольно… неприятными последствиями для папы, а возможно, и для всего дома. Да, он и прежде возвращался из Лондона в подобном состоянии, но никогда его… недомогание не продолжалось так долго. Как вам известно, кредиторы могут явиться сюда в любой момент, и мне едва ли удастся говорить с ними должным образом, ибо я не знаю истинных размеров его…его проигрышей. Опасаюсь, что на этот раз дело обстоит хуже, чем раньше. Вы же понимаете, Финч, что потакать ему теперь просто безрассудно. – Обычно сильный, звонкий голос Морайи понизился почти до шепота, и она озабоченно прищурилась.

От нее не укрылось, что лакей побледнел. С тревогой взглянув на Морайю, он прикрыл дверь в гостиную, казалось, борясь с собой.

– Что ж, мисс, – пробормотал Финч. – Я… я дождусь, когда хозяин очухается, как вы выразились. И… надеюсь, что он не разнесет дом в щепки, поняв, чем я наполнил его бокал, – добавил он с натужной улыбкой.

– Благодарю вас, Финч. – Морайя проводила взглядом слугу, исчезнувшего в священных мужских апартаментах.

Глубоко вздохнув, она подобрала юбки и пошла прочь, испытывая облегчение оттого, что заручилась поддержкой Финча без лишних объяснений. Ей вовсе не хотелось настораживать ни его, ни кого бы то ни было в доме тем, чего она сама боялась больше всего. Предполагать, что на сей раз все гораздо хуже, чем раньше, ее заставляло не только затянувшееся недомогание отца, а утреннее посещение его кабинета. Даже в состоянии тяжелого опьянения в его не полностью замутненном сознании возникла ужасная мысль о самоубийстве. Дверца шкафчика с револьверами была полуоткрыта, и Морайя поняла, что отец чистил свой великолепной работы револьвер с инкрустированной перламутром рукояткой. Он делал это редко, и теперь, вспомнив об этом великолепном, но смертельно опасном оружии, Морайя вздрогнула.

Слава Богу, все револьверы оказались на месте, иначе она тут же помчалась бы в комнаты отца. Финч ужаснулся бы, увидев, как леди входит в апартаменты джентльмена, даже если этот джентльмен ее отец, но какое ей было дело до лакея. В конце концов, именно она печется о доме и об отце. Впрочем, теперь Морайя понимала, что рваться в те комнаты ей не следовало. Даже в этом состоянии отец удивленно пробормотал бы, что он не в себе, и попросил бы Финна выпроводить ее.

После завтрака Морайя как обычно быстро прошла в красивую малую столовую Уикема, обставленную изящной мебелью работы Томаса Чиппендейла. Шторы из индийского набивного ситца и обивка в темно-фиолетовых, бледно-желтых и розовых тонах делали ее особенно уютной. Мать Морайи декорировала эту комнату, едва выйдя замуж. Хотя после, смерти баронессы прошло уже много лет, Морайя изменила здесь только одно.

Ее очаровательная беспечная мать охотно пользовалась дамским письменным секретером на тонких ножках с золотой окантовкой, стоявшим в эркере, выходившем на солнечную сторону и всегда залитом светом. Но в отличие от матери Морайя сама правила аббатством и поэтому заменила секретер большим, удобным письменным столом красного дерева, с множеством выдвижных ящиков и перегороженных отделений для бумаг. К этому столу она сейчас и подошла, но, слишком встревоженная, не села, а обошла его, то касаясь чернильного прибора, то машинально играя разрезным ножом слоновой кости с затейливой резьбой, то перелистывая страницы словаря. Мысли теснились в ее голове. Порой, взглянув на свой темно-фиолетовый домашний халат, она задумывалась, не объединяла ли ее с матерью лишь приверженность к определенным цветам. Покойная баронесса, если не уезжала в Лондон, проводила целые дни полулежа на диване, принимая визитеров, или присаживалась к секретеру и писала короткие письма. Практичная, полная энергии Морайя не расслаблялась, откинувшись на спинку дивана, как когда-то ее красавица мать, и не позволяла любимому, но лишенному деловой хватки отцу заниматься запущенным хозяйством и управлять поместьем.

Леди Кларисса Лэндон умерла, когда Морайе было двенадцать лет. Это трагическое событие заставило девочку быстро повзрослеть и вступить на путь, предназначенный ей судьбою. Поняв, что нужна сестренке, которая была всего тремя годами младше ее, Морайя заменила ей мать. Постепенно миссис Троттер передала домашние дела юной мисс Морайе, чтобы не обременять ими хозяина, а ее примеру последовал и степенный дворецкий Ривс. Вот так и получилось, что к пятнадцати годам все считали Морайю хозяйкой Уикемского аббатства. Не возражал против этого и ее отец, проводивший теперь все больше и больше времени в Лондоне.

Сметливая и наблюдательная, Морайя довольно скоро догадалась, что финансовые дела аббатства не слишком хороши. Еще при жизни матери она слышала, как шепчутся домочадцы о склонности отца к карточной игре, но тогда, разумеется, не понимала возможных последствий этого пристрастия. Однако по мере того, как на нее ложилась все большая ответственность за дом и за поместье, Морайя начала многое замечать. Отец часто уезжал и проводил в Лондоне по нескольку недель. Его отлучки не слишком огорчали Морайю, считавшую это необходимым для джентльмена. Точно так же вел себя отец и при жизни матери. Между тем девочка не раз обращала внимание на то, как возмущает миссис Троттер исчезновение из дома некоторых вещей: то картины с привычного места на стене, то нескольких дорогах старинных фарфоровых статуэток. Морайя пыталась задавать вопросы, но Ривс и миссис Троттер хранили молчание. Когда же она заговорила об этом с агентом по недвижимости мистером Торнтоном, того крайне шокировало, что юная леди заводит речь о столь низменной материи, как деньги. То, что ей приходилось ежедневно думать о них, ведя домашние дела, ничуть не смягчило его.

Она обратилась за разъяснениями к добрейшему престарелому мистеру Фэйрли, семейному поверенному. Ее отец, одержимый карточной игрой, годами проматывал фамильное состояние. Зная об этом, Кларисса Лэндон отказалась от бесплодных попыток изменить мужа. Вероятно, сделать этого не мог никто, и уж, разумеется, не томная баронесса, обожавшая своего эффектного добродушного супруга и всегда находившая оправдание его поступкам. Мистер Фэйрли с надеждой посмотрел на Морайю, думая о том, удастся ли ей отучить отца от его разорительной склонности.

Несмотря на молодость, девятнадцатилетняя Морайя с горечью осознала, что ее отец никогда не одумается. Что бы она ни делала, ей ничего не добиться. Морайя поставила на нем крест, но ее по-прежнему приводила в ярость безответственность отца. Он ставил под угрозу будущее дочерей, прислуги, всех, кто зависел от благоденствия поместья. Но в душе Морайя ощущала лишь жалость к человеку, одержимому навязчивой идеей и идущему по пути, который вел к неминуемой катастрофе. Жалость и глубокую любовь, ибо ее с отцом всегда связывала нежная дружба.

После доверительного разговора с мистером Фэйрли Морайя осознала: придет день, когда отец разорит их. Пока он не допускает и мысли об этом, но все так и произойдет. В один печальный день он вернется из Лондона, и ему уже не поможет продажа картин, лошадей и драгоценностей.

Морайе очень не хватало матери, хотя в последние два года она нередко думала, что унесшая Клариссу инфлюэнца была лучшим выходом для нее. Баронесса не перенесла бы того, к чему, как понимала Морайя, неминуемо шли Лэндоны. Мать привыкла к тому, что ее окружает множество слуг, к разнообразию предметов роскоши. Баронессу погубила бы необходимость покинуть Уикем, принадлежавший Лэндонам на протяжении нескольких веков.

Но Морайя умирать не собиралась и испытывала решимость сохранить семью, во что бы то ни стало. Хотя Тэсс исполнилось шестнадцать лет, она все еще оставалась ребенком и очень походила на мать, но Морайя лелеяла надежду, что ей удастся привить сестре бережливость и скромность. Но теперь Морайю более всего беспокоил отец. Усевшись за письменный стол, она поглядывала на аккуратно разложенные бумага и гусиные перья, размышляя над своей трудной проблемой.

Интуиция подсказывала ей, что случилось самое дурное, но она должна заставить отца понять: револьвер – не выход из положения. Конечно, потерять Уикемское аббатство и все связанное с ним крайне болезненно. Но лишиться отца – совсем непереносимо. Если Лэндон действительно проиграл все, включая и их с сестрой наследство, он, разумеется, в полном отчаянии. Морайе предстояло убедить его в том, что их семья так или иначе должна выжить.