Текст книги "Я прекрасна!"
Автор книги: Дженис Каплан
Соавторы: Линн Шнернбергер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Это вполне веская причина, чтобы лишить себя жизни, – говорю я, чтобы Кейт не додумалась до этого сама. – Но объясни мне кое-что. Я всегда думала, что от морщин избавляются при помощи ботокса.
Моя невежественность поражает Кейт.
– Ботокс используют против морщин на лбу. Он парализует мышцы. Но его не применяют для выравнивания морщин. Раньше в таких случаях пользовались коллагеном. Теперь появились гиалуроновые кислоты, такие как хилаформ или рестилайн, они дают более длительный эффект. А скоро появится еще полдюжины новых. – Кейт вздыхает. – Может быть, мне следовало подождать.
– А они будут лучше? – интересуюсь я.
– Кто знает! Сейчас за инъекции юведерма берут целое состояние. Есть две причины, почему он моден. Во-первых, он из Франции. И во-вторых, его еще не одобрило Управление по санитарному надзору за качеством продуктов питания и медикаментов. И это делает его еще более популярным.
Если он модный да еще и французский, с ним должно быть все в порядке, думаю я. Разве кто-то хотя бы раз сказал плохое слово о сыре бри, божоле или «Галуаз»? Нет, подождите минутку. Кажется, «Галуаз» – это сигареты. И все же я бы предпочла, чтобы Управление контролировало качество лекарств от обычной простуды и не увлекалось бы всякими препаратами, способствующими устранению морщин. Но возможно, я единственная в Америке, кто так считает. Похоже, женщины гораздо сильнее расстраиваются из-за морщин, чем из-за насморка.
– А что еще тебе удалось сделать до великой трагедии?
– Все как обычно. Отшелушивание морской солью, маска из зеленого чая и ритуал для ног «Пудабхинджа».
– Я не знаю, что это: массаж пальцев ног, новый катер или государство, до сих пор не признанное ООН? – говорю я.
Кейт смеется.
– А ты можешь повторить это слово по буквам? – продолжаю я. – Я уверена, что нет. И если я что-то поняла в этой жизни, так это то, что нельзя принимать процедуру, название которой ты не можешь написать.
Кейт снова смеется.
– Давай, давай, у тебя это хорошо получается, – говорит она. – Смейся надо мной.
– Я смогу уговорить тебя одеться? – интересуюсь я, правда, не знаю, стоит ли. Ее шелковая ночная рубашка на бретельках фирмы «Эрес» выглядит вполне элегантно для «черно-белого бала». Жаль только, что она синяя.
– Я оденусь, но все равно останусь дома, – говорит Кейт, которой определенно стало лучше. Мы поднимаемся в спальню, и она исчезает в гардеробной. А я перебираю книги на ее прикроватном столике. Несколько развлекательных романов. Два тяжелых учебника по дерматологии, пачка медицинских журналов Новой Англии и великолепно иллюстрированное издание «Искусство сексуального экстаза». Думаю, она старается для Оуэна, чтобы он был доволен.
Хотя эта задача может быть гораздо сложнее, чем мне казалось. Я обхожу кровать и вижу, что наш магнат читает одностраничный вестник недвижимости. А еще на его столике лежит пачка фотографий. Красивые женщины с указанием внешних и других данных. Он проводит кастинг?
– Оуэн спонсирует пьесу? – спрашиваю я Кейт, едва она появляется – в простой блузке и джинсах «Севен фор ол менкайнд». У них такая низкая талия, что я на себя бы их не надела.
Она останавливается и, увидев у меня в руке фотографии, начинает кричать:
– Что ты делаешь? Положи немедленно!
Вместо этого я переворачиваю снимок соблазнительной длинноволосой брюнетки и начинаю читать приколотый к ней текст:
Светлана. Пять футов восемь дюймов, образование высшее, владеет пятью иностранными языками, бывшая гимнастка, очень гибкая. Рассмотрит интересные предложения, предпочитает общение втроем.
Кейт выхватывает у меня листок, и фотографии разлетаются, устилая толстый восточный ковер. Она бросается их собирать.
– Посмотри, что ты наделала! – возмущается она. Происшедшее взволновало ее гораздо сильнее, чем щека а-ля бурундук.
– Я ничего не сделала. А вот что затеваете вы с Оуэном?
Кейт встает и, сверкнув на меня глазами, выпаливает:
– Секс втроем! Ты что-то имеешь против?
Поняв, что она имеет в виду, я некоторое время перевариваю услышанное.
– Секс втроем, – медленно повторяю я.
– Ты считаешь, что это отвратительно, так ведь. – Кейт словно обвиняет меня.
– Я этого не говорила, – осторожно отвечаю я. – Могу только догадываться, что у вас тут происходит перенос интереса и ты тоже так считаешь.
– Спасибо, мистер Фрейд, – кратко говорит мне подруга и идет к двери.
Я бегу за ней и хватаю ее за руку:
– Послушай, Кейт, постой. Если вам с Оуэном нужен извращенный секс, это ваше личное дело. Но тогда почему ты так злишься на меня?
Кейт отбрасывает мою руку и испепеляет меня взглядом.
– Потому что ты шпионила.
– Меа culpa [20]20
Меа culpa – моя вина (лат.).
[Закрыть], – говорю я на латыни – такое со мной случается, если на меня давят.
– Извинения принимаются, – говорит она, чуть смягчившись. – И давай сменим тему.
– Хорошо, – я не собираюсь спорить, – меняем тему. Но кого из девушек вы выбрали?
– Оставь меня в покое, – тихо говорит Кейт и закрывает лицо руками. Что с ней? Она плачет? Или, может быть, сюда каким-то образом проникают солнечные лучи и она хочет от них спрятаться?
У Кейт трясутся плечи, и я подхожу, чтобы обнять ее. Она убирает руки, лицо залито слезами, а глаза покраснели и распухли гораздо больше, чем щека после инъекции хилаформа.
– О Кейт! – Я не знаю, как ее успокоить. – Что случилось?
– Я хочу удержать Оуэна, но не хочу заниматься сексом втроем, – говорит она, давясь слезами.
– А удержать его можно только так?
– Я не знаю, – всхлипывает Кейт. – Эта тема возникла несколько дней назад, когда он принес домой эти фотографии. Он так спокойно выложил их на стол, что мне было неловко возражать. А потом он выразил неудовольствие, что я не согласилась сразу реализовать эту идею.
– А он уже… занимался этим раньше? – спрашиваю я, думая о том, до чего же я наивна.
– Наверное, да. – Кейт вытирает глаза рукавом блузки. – Он говорит, что ему всегда нравилось разнообразие. Секс втроем. Мимолетный роман. Когда они с Тесс были женаты, у них не было взаимопонимания по этому поводу. Но я тоже не уверена, что понимаю его.
– Если ему нравится разнообразие, зачем тогда он переехал к тебе? – тупо спрашиваю я.
– Потому что он меня любит! – кричит подруга. – Сильнее, чем когда-либо любил в жизни! Но если ты нашел свое филе «миньон», это еще не значит, что ты больше никогда не притронешься к чизбургеру!
Я понимаю, что Кейт цитирует Оуэна. Но дело вовсе не в отдельных блюдах. Он просто закармливает ее всякой ерундой.
– Наверное, став такими богатыми и влиятельными, как Оуэн, некоторые считают, что могут делать все, что им вздумается. Но мне это кажется отвратительным. Если он любит, то не должен так к тебе относиться. – Я замолкаю. Я не хочу читать ей нотации. – Ладно, что ты собираешься делать?
– Я еще не решила. – Кейт, похоже, наконец-то поняла, что она не первая любовница Оуэна. И вполне возможно, не последняя. В ее взгляде читается боль и мольба, и она спрашивает: – А что бы сделала ты?
Может быть, у меня не ладится собственная жизнь, но тут мне все предельно ясно.
– Я бы немедленно уехала, – говорю я не раздумывая. – Может быть, такие, как Оуэн, и хотят свое филе «миньон», но они его не заслуживают. Я бы даже пирог им не предложила.
В понедельник утром, когда я спешу в школу, мне звонит Джеймс.
– Поверить не могу – ты прямо под моими окнами! – Он почти кричит.
– Нет, я тороплюсь на урок в школу, – говорю я.
Я иду по улице в Верхнем Ист-Сайде, а новая квартира Джеймса, насколько я знаю, находится по меньшей мере в тридцати кварталах отсюда.
– Но я смотрю прямо на тебя. Автобус остановился напротив моего дома, и я вижу твое прекрасное лицо.
Но вместо того чтобы обрадоваться комплименту, я злюсь – судя по всему, не предупредив нас, они поместили рекламу шоу на автобусах не Лексингтон, а Первой авеню. Если бы я только знала! Мы с Керком могли бы выпить там более вкусный капуччино.
– Это просто потрясающе! – говорит Джеймс, перед тем как повесить трубку. – Я тобой горжусь.
В школе я готовлю все необходимое для урока в пятом классе. Сегодня мы будем рисовать в стиле Мондриана. Учитывая все происходящее сейчас в моей жизни, я могу работать только с простыми сочетаниями красок.
Но девочки вбегают в мой кабинет с совершенно другими мыслями.
– Вы не говорили нам, что вы звезда! – упрекает меня ученица по имени Сэди. Она прыгает и визжит от восторга, как это умеют только одиннадцатилетние девочки.
– Вчера я смотрела ваше шоу, – сообщает другая ученица. – Ваш партнер такой сексуальный!
– Это ваш бойфренд? – интересуется третья.
– Нет, мисс Тернер обручена с партнером моего отца, – говорит Сэди. – Но он уехал от нее в Гонконг.
– Раз так, ей никто не мешает общаться с тем классным парнем, – говорит еще одна не по годам развитая девочка.
– Его совсем не сложно заарканить, – поворачивается ко мне одна из школьниц. – Вы теперь блондинка и знаменитость! Парням это нравится.
– И нам тоже! – говорит Сэди, чей отец, как я теперь знаю, – партнер Брэдфорда. Надеюсь, она не собирается рассказывать ему, что мисс Тернер, ее симпатичная учительница, связалась со звездой дневных сериалов. – Вы теперь знаменитость и поэтому наша самая любимая учительница.
Боже мой! Судя по всему, девочкам мои уроки нравятся гораздо больше, чем я могла предположить. Хотя я не уверена, что они получают необходимые знания. Я выбрала учительскую профессию, потому что считала ее благородным занятием. Но чтобы завоевать уважение детей, достаточно всего лишь сниматься на телевидении. Влияя на молодые умы, невозможно стать известной или заработать много денег. И естественно, не следует рассчитывать на хороший столик в «Четырех сезонах». Но стоит приготовить суфле из «Сникерса» в шоу на кабельном телеканале – и мир у твоих ног.
Я стараюсь отвлечь учениц заданием – они должны изобразить что-нибудь в стиле Мондриана [21]21
Мондриан, Питер Корнелис (1872–1944) – нидерландский живописец.
[Закрыть]используя только красную, голубую и желтую краски, но их мысли заняты совсем другим.
– Вам нравится быть знаменитой? – спрашивает одна из девочек.
Мне сложно так думать о себе. И я хочу, чтобы они поняли: важно одно – попытаться изменить мир. Так поступил Джеймс, уехав в Патагонию. И Берни сейчас занята тем же.
– Я получаю огромное удовольствие, – не удается мне сдержаться. – Мне нравится работать с Керком. Фотосессия. Телефонные звонки от друзей, которые узнают меня. Мне нравится быть блондинкой. Все просто великолепно. Вам не кажется, что у меня все в порядке с жизненными ценностями?
Девочки хихикают. Дело в том, что, скажи я что-либо другое, они бы поняли, что я лгу. Я ведь не единственная знаменитость в этой школе.
– Но помимо этого, мне очень нравится искусство. И сегодня я хочу поговорить с вами о современном искусстве, Мондриане и минимализме.
Удивительно, но они не возражают. И мы начинаем вдохновенную дискуссию. Тема совсем не простая для учениц пятого класса. Но если они настолько взрослые, чтобы советовать, как подцепить парня, думаю, они вполне готовы размышлять о ценности искусства.
Девочки достают бумагу и акварельные краски и начинают подражать Мондриану. Я наблюдаю за ними, вполне довольная собой. Я не только дала несколько автографов, но и смогла научить их чему-то. Это лучшее, что я могла сделать.
В конце дня, когда я выхожу из школы, в холле меня окликает мужчина.
– Ты выглядишь еще лучше, чем на рекламном плакате, – слышу я знакомый голос. Я с любопытством оглядываюсь и чуть не падаю с последней ступеньки.
– Джеймс, что ты здесь делаешь?
– Просто хотел подарить тебе кое-что в честь твоего успеха на телевидении, – говорит он. – Я так рад за тебя.
Я подхожу к бывшему мужу и вижу на его лице довольную улыбку. Когда он протягивает мне подарок, завернутый в грубую коричневую бумагу и перевязанный тесемкой из пальмовых волокон, вокруг нас уже начинают собираться мои ученицы.
– Что это? – спрашиваю я, озабоченная тем, как бы разогнать непрошеных зрительниц.
– Что за глупый вопрос! – восклицает одна из девочек. – Просто откройте его.
Она права. Зачем спрашивать, что внутри, когда можно просто разорвать упаковку? По крайней мере, в большинстве случаев это помогает. Я решаю заглянуть внутрь, но тесемка не поддается. Девочки не сводят с меня глаз, и мне хочется прекратить весь этот спектакль, но я знаю, что ни одна из них не пойдет домой, пока я не открою подарок.
– Ты можешь мне помочь? – спрашиваю я Джеймса.
– Конечно! – Он достает швейцарский армейский нож с таким количеством лезвий, что, похоже, им можно делать все, что угодно: не только стричь ногти, но и прокладывать себе дорогу в лесу. Насколько я знаю Джеймса, он мог делать им и то и другое. Одним быстрым движением он разрезает веревочку и снова протягивает мне сверток.
Я осторожно снимаю коричневую бумагу и достаю огромную книгу. Перелистываю толстые пергаментные страницы – кажется, это сборник рецептов, хотя я не вижу ни одного знакомого слова, не говоря уже о мерах веса.
– Это самая известная поваренная книга, когда-либо изданная на языке кауашкар, – с гордостью сообщает Джеймс. Я не сразу понимаю, что он говорит о том самом языке, который пытался спасти в Патагонии.
От этой книги нет никакой пользы. Но для меня это ценность совсем иного рода, как те массивные глиняные бусы, которые Дилан сделал для меня на День матери. Джеймсу она очень дорога, и он решил подарить ее мне.
– Спасибо, – благодарю я его. Я действительно очень тронута и, приподнявшись на цыпочки, хочу его поцеловать. Я собиралась лишь легонько прикоснуться губами, но Джеймс на секунду придерживает меня, и поцелуи длится дольше, чем следовало бы.
– О-о-о – восклицают мои ученицы.
– Он классный, – слышу я чей-то шепот.
Я держу книгу очень осторожно, словно Джеймс только что подарил мне десять заповедей, и прощаюсь со зрительницами. Джеймс идет за мной – мы сворачиваем на боковую дорожку. Ученицы сзади хихикают. Кроме одной.
– Она вообще-то обручена, – слышу я голос Сэди, – и при этом целуется с этим… Я все расскажу отцу.
Глава пятнадцатая
Если бы у Сэди был бинокль, она могла бы сообщить отцу и еще кое-что. После школы мы с Джеймсом вместе едем домой, чтобы он мог повидаться с сыном. Когда мы входим в комнату, Дилан радуется, но он совсем не удивлен.
– Ты теперь здесь живешь? – спрашивает сын напрямик, так, как могут только маленькие дети.
В ответ Джеймс смеется, и мы все садимся, чтобы обсудить события прошедшего дня. Дилан рассказывает, что на перемене они играли в бейсбол и он поймал два мяча в третьей базе, за тест по математике он заработал сто баллов, и девочка в веснушках, которая сидит сзади, написала ему записку на листочке, заклеенном сердечками.
– Вот это мой сын! – с гордостью говорит Джеймс. – Математический гений, великий атлет, к тому же девчонки уже не дают ему проходу.
– Записка была не очень-то приятной, – признается Дилан. – Она написала: «Ты противный!»
Джеймс с глубокомысленным видом кивает:
– Именно это и говорят влюбленные семилетние девчонки. Ты должен знать, что в таких случаях они имеют в виду.
Дилан слегка озадачен.
– А что говорят девочки, когда они вырастают и становятся такими, как ты?
Джеймс смотрит на меня.
– Иногда они все равно не хотят раскрывать своих чувств.
Дилан спрыгивает со стула и бежит к выходу.
– Я хочу поиграть, – сообщает он. – Кто-нибудь идет со мной?
– Через минуту, – отвечает Джеймс, – только возьму что-нибудь поесть.
Дилан уже так привык видеть отца рядом, что спокойно убегает играть один. А мой бывший муж настолько освоился в этом доме, что запросто подходит к холодильнику, внимательно изучает его содержимое и берет яблоко. Потом направляется к раковине, моет его и вытирает бумажным полотенцем.
– Ты будешь что-нибудь? – спрашивает он, вонзая в него зубы.
Какая милая домашняя сцена! Интересно, такой была бы моя жизнь, если бы Джеймс не уехал? Как же мы были счастливы, пока он не решил остаться в Патагонии! По крайней мере, мне так казалось. Но может быть, если бы он так и не реализовал свою мечту, наш брак все равно бы распался. Тогда он не был готов ни связывать себя семейными узами, ни становиться отцом. Но нельзя отрицать, что сейчас он совсем другой.
Я смотрю, как Джеймс жует яблоко, и у меня возникает странное ощущение, что мы могли бы начать с того момента, где остановились. Я не сразу осознаю, что этот дом, кухня – весь мир, в котором я сейчас живу, – совсем не то место, где мы с Джеймсом расстались. Это жизнь, которую мы создали вместе с Брэдфордом. И вместо того чтобы фантазировать о возвращении в прошлое, мне стоит подумать о нашем с ним будущем.
Судя по всему, он думает о том же: Консуэла, наша экономка, несет мне посылку, доставленную «Федерал экспресс» из Гонконга. Джеймс с любопытством смотрит на коробку, но я отставляю ее в сторону.
– Давай же, открывай, – говорит он. – Мне не терпится узнать, что твой идеальный мужчина прислал из Китая.
– И мне тоже! – Я очень рада этому знаку внимания. Странно, сегодня не мой день рождения, но все дарят мне подарки.
Я тяну шнурок, которым перевязана коробка, но он тут же рвется, и уже второй раз за сегодняшний день мне на помощь приходит Джеймс со своим швейцарским ножом. Он с легкостью разрезает толстую картонную коробку и протягивает ее мне. Внутри я нахожу записку, в которой неразборчивым почерком написано: «Я увидел это и вспомнил тебя. Скучаю. Люблю. Брэдфорд».
Что могло напомнить ему обо мне? Меня переполняют чувства, я запускаю руки в коробку и ощупываю сокровище – большой и холодный предмет цилиндрической формы. С трудом вынимаю его и вижу перед собой блестящую металлическую кастрюлю с дырками. Внимательно разглядев ее, понимаю – это вок [22]22
Вок – китайский котелок, посуда, используемая для жарки в традиционной китайской кухне: разновидность сковородок.
[Закрыть]. Как романтично!
Джеймс тоже так считает. Взяв подарок в руки, он не может сдержать смех.
– Вок! Какой Брэдфорд молодец! Ни одна девушка не устоит!
– Он очень заботливый, – говорю я, защищаясь, – и поддерживает мои карьерные планы.
Джеймс роется в коробке.
– Может быть, ты не заметила еще тефлоновые формочки для кексов?
Я выхватываю у него коробку, но она пуста. Не важно, я в восторге оттого, что Брэдфорд не поленился послать мне хоть что-нибудь. Хотя, раз уж он ходил по магазинам, по-моему, Гонконг славится изделиями из нефрита.
Джеймс встает, выбрасывает яблочный огрызок в мусорную корзину и смотрит на свой собственный – удачно выбранный – подарок.
– Я не буду мешать тебе думать о Брэдфорде и тушить овощи, – говорит он. – Пойду, поиграю с Диланом.
Он берет бейсбольную перчатку и уходит, а я начинаю готовить на ужин салат. Решаю обойтись без редиса, потому что никто, кроме Брэдфорда, его не любит. Я вырезаю на огурце красивые бороздки, и в этот момент в дом врывается Джеймс. Он тяжело дышит, дверь с грохотом захлопывается за ним.
– Я нигде не могу найти Дилана, – говорит Джеймс, и на лбу у него появляются капли пота. – Его нет на заднем дворе, и еще я смотрел в бассейне и в беседке. Он может играть еще где-нибудь?
– Только не один! – Кровь бросается мне в голову. Мы быстро проверяем дом, но он пуст, значит, сын не возвращался. Я звоню двум соседям, но они говорят, что не видели мальчика. Я набираю номер Берни – вдруг он отправился почитать малышам?
– Дилан пропал? – сразу же насторожившись, спрашивает моя подруга.
– Не говори так, – кричу я, и голос мой дрожит. – Дилан всегда играет на улице один. Считается, что здесь безопасно. Он только что бегал вокруг, довольный, как слон, а теперь Джеймс не может найти его, – бормочу я и уже не могу остановиться.
– Джеймс рядом? – спрашивает Берни и, не дождавшись моего ответа, командует: – Передай ему трубку. Может быть, он более вменяемый, чем ты.
Я автоматически передаю трубку Джеймсу, и он быстро обрисовывает Берни ситуацию.
– Мы с Сарой пойдем его искать, – говорит он. И, выслушав ответ, продолжает: – Да, конечно, если ты считаешь нужным. И попроси охранника у ворот проверять все выезжающие машины. – Потом снова пауза, и Джеймс произносит: – Я не возражаю. Не думаю, что это необходимо, но я не против. – Он вешает трубку.
Берни поможет нам, но я даже не могу предположить, что именно она собирается предпринять.
– Господи, что же нам делать? – спрашиваю я Джеймса и замечаю, что у меня дрожат руки. – С Диланом могло что-то случиться. Он мог потеряться. Или его уже нет в живых.
– А еще он может играть с каким-нибудь щенком в другом конце улицы, – говорит Джеймс. – Успокойся.
– Успокоиться? – Я почти кричу. – Ты сошел с ума? Мой ребенок пропал, а я не должна волноваться? – Мне кажется, я чувствую, как в кровь хлынул поток адреналина. Прямо сейчас я могла бы выйти из дома, сесть в машину и сделать какой-нибудь трюк, если бы это помогло найти Дилана. Но ключи от машины берет Джеймс. Он подходит ко мне и крепко обнимает:
– Все в порядке. Это тихое место. Давай поедем и попробуем поискать.
Джеймс ведет меня за руку к «вольво» и садится за руль. Мы объезжаем спокойные, как всегда, улицы Хэдли-Фармз. Мальчики и девочки играют во дворах и ездят на велосипедах по тротуарам, но Дилана среди них нет. Я жутко завидую матерям, чьи дети сейчас весело резвятся у них на виду. Возле дома Берни начинают собираться соседи. Она отсылает их в разные стороны. Поисковая группа? Но меня не радует, что соседи пришли нам на помощь, – их озабоченность лишь усиливает мою тревогу. К этому моменту во мне уже столько адреналина, что я без труда подняла бы огромный грузовик.
Джеймс едет медленно и крутит головой по сторонам, в надежде заметить голубую рубашку Дилана.
– Здесь не так много мест, куда он мог пойти, – бормочет он. Я вижу, как пульсируют вены у него на шее, и понимаю, что он вовсе не так спокоен, как пытается изобразить.
Я стараюсь не вспоминать ужасных историй о потерявшихся детях. Только не Дилан. Он знает все правила. Мы с ним тысячу раз повторяли, как нужно вести себя на улице.
В конце концов Джеймс останавливает машину и откидывается на спинку сиденья.
– Сейчас все заняты поисками Дилана, – говорит он, не глядя на меня, – так что давай минутку подумаем, попробуем мыслить рационально. Куда мог бы пойти маленький ребенок?
Мне ничего не приходит в голову. Мы уже проверили футбольное поле и игровую площадку. А машина с мороженым уехала час назад.
– Здесь где-нибудь есть лес? – спрашивает Джеймс.
– Недалеко от нашего дома, – говорю я и машу рукой в неопределенном направлении. – Но он никогда туда не ходит. Брэдфорд попробовал один раз выйти с ним, но Дилан сказал, что ему страшно.
Джеймс разворачивает машину.
– Все равно давай проверим. Мальчиков тянет в лес. Когда я был маленьким, то почти все время проводил там.
– Но он – это не ты, – замечаю я, но тут же замолкаю. Ведь это не так! По крайней мере, наполовину.
Мы оставляем машину в конце улицы и идем в лес – единственное место в Хэдли-Фармз, где нет тротуаров. Здесь прохладно. Старые дубы и толстые сосны смыкают кроны над нашими головами, под ногами шуршат опавшие листья и желуди – они ковром покрывают землю. Я спотыкаюсь, и Джеймс берет меня за руку.
– Его здесь нет! – Я готова разрыдаться и злюсь на Джеймса за то, что позволила ему увести нас в сторону от основных поисков. Какого черта мы делаем в лесу? Единственные живые существа здесь – птицы.
Но Джеймс видит еще что-то. Он немного проходит вперед и, повернувшись влево, зовет:
– Дилан!
Сначала имя моего драгоценного сына разносит по лесу эхо. А потом я слышу и его веселый голос – совсем рядом:
– Я нашел лягушку!
Я резко поворачиваюсь и вижу маленького мальчика. Он сидит на корточках на камне возле ручья, всего в сотне футов от нас. Дилан оглядывается – его лицо сияет улыбкой.
Я отпускаю руку Джеймса и бегу к своему малышу. Оказавшись рядом с сыном, я стискиваю его так крепко, что мы оба чуть не падаем с камня. Я хочу сказать, как сильно я люблю его. И еще… что готова его убить! Он напугал нас и не должен больше так поступать.
Но я могу бесконечно повторять лишь одно:
– Мой малыш, мой малыш, мой малыш! – Я не малыш, – ворчит Дилан, освобождаясь из моих объятий. – Я исследователь.
Я чувствую сейчас огромное облегчение, но все равно понимаю, что мой маленький мальчик растет и испытывает свой характер. Он уже начинает набираться собственного опыта.
Похоже, Джеймс тоже осознает, что Дилану нужно больше свободы. Это вполне естественно. Через несколько секунд он уже сидит на камне рядом с сыном и смотрит вниз.
– Покажи мне свою лягушку, – просит Джеймс.
Дилан радостно подпрыгивает – его мокрые кеды хлюпают – и показывает на воду.
– Вон та, с пятнами. Может быть, это ядовитая лягушка? Как те, которых ты видел? – Он вопросительно смотрит на отца.
– Отличная лягушка, – серьезно замечает Джеймс. – Хотя и не ядовитая. Это лягушка-бык.
– А еще я видел кузнечика и змею. Такого маленького ужа, как ты показывал мне и говорил, что их не надо бояться, – говорит Дилан. Он горд собой, как никогда раньше. – Моя жизнь полна приключений, как и твоя, да, пап?
Джеймс смотрит в глаза сыну.
– Приключения – это замечательно, – кивает он. – Честно говоря, они – лучшее, что может быть в жизни. Но мы с мамой беспокоились. Не знали, где тебя искать.
– Извините, – смущается Дилан.
– В следующий раз обязательно скажи, куда ты отправляешься. – Джеймс старается, чтобы Дилан понял его.
– Обещаю. – Дилан поднимается и отряхивает грязь с джинсов. – Но мне было весело.
– Нельзя веселиться если при этом ты причиняешь боль другим людям. – Джеймс качает головой, и на этот раз он смотрит не на Дилана, а на меня. – Но возможно, в семь лет это еще трудно понять, – продолжает он еще тише, чтобы слышать его могла только я.
Джеймс берет нас за руки, чтобы перевести через ручей. Как только мы выходим из леса, он напоминает мне, что нужно сообщить Берни, что с Диланом все в порядке.
– Может быть, ты успеешь до того, как она вызовет Национальную гвардию, – смеется он.
– Как так вышло, что она до сих пор не подключила к поиску вертолеты? – улыбаюсь я, глядя на спокойное голубое небо. Дилан снова рядом, и нам опять весело. Паника прошла настолько быстро, что я уже забыла, что пять минут назад мечтала о том, чтобы в Хэдли-Фармз десантировалась вся американская армия.
Мы подходим к дому и видим, что соседи, которых призвала на помощь Берни, собрались, чтобы встретить нас.
Берни обнимает нас с Диланом и легонько чмокает Джеймса в щеку.
– Наш герой! – восклицает она, пожимая ему руку. – Молодец!
Все окружают нас и сочувственно слушают мой рассказ о том, как Джеймс догадался искать Дилана в лесу. Джеймс улыбается, стараясь сделаться незаметным, но Берни все равно обращает внимание, что челюсть у моего бывшего мужа правильной квадратной формы – именно такая должна быть у главного героя-спасителя.
– Жаль, что я уже не агент, а то могла бы открыть в тебе талант. – В устах Берни это наивысшая похвала. Она вздыхает и снова целует его.
К Дилану подбегает Присцилла, которая всегда стремится быть в центре внимания. На ней голубая юбка-карандаш с разрезом и золотые туфли на высоком каблуке. Отличный наряд для поисковой экспедиции!
– Милый ребенок, где же ты был? – участливо интересуется она. Ей удается обнять Дилана, почти не прикасаясь к нему.
– Следовал зову моего сердца, но не знал, что оно тянется к дому, – серьезно и нараспев произносит Дилан.
Все вокруг нас удивленно замолкают, несколько человек сдерживают смех. Совсем не похоже на речь семилетнего ребенка! Даже не каждый тридцатилетний способен на такое! Но мне достаточно одной секунды, чтобы понять, где Дилан слышал эту лирическую фразу. Боковым зрением я замечаю, что Джеймс краснеет и отворачивается. Вот, значит, как он объяснил Дилану свое длительное отсутствие! Мой бывший муж умеет красиво говорить! Как приятно, что он придумал такое поэтичное извинение!
Несмотря на то, что Дилан сейчас дома и в безопасности, я настолько взвинчена нашим «приключением», что ночью подхожу к его кроватке каждые два часа. Возможно, мой мальчик готов доказывать свою независимость, но я собираюсь и дальше не спускать с него глаз. Замечаю, что впервые в жизни он столкнул плюшевого медвежонка Банни на пол. Я поднимаю игрушку и, подержав минутку, кладу ее Дилану в руки.
Пару дней спустя я рассказываю Кейт об этом происшествии. Она рада, что с Диланом все в порядке, но осторожно напоминает, что рано или поздно мне придется столкнуться с неизбежным: дети вырастают, и жизнь меняется.
– Я не очень хорошо отношусь к изменениям, – говорю я.
– Я заметила.
– Между прочим, как обстоят дела с изменениями в твоей жизни? – спрашиваю я.
– Ужасно, – отвечает Кейт. – Это как обширная травма. Мистер Богач ведет себя отвратительно.
– Мистер Богач? Ты теперь так называешь Оуэна?
– Только не в его присутствии, – хохочет Кейт. – Но сейчас я говорю о его собаке. Никогда бы не подумала, что такое маленькое существо может причинить столько беспокойства: он повсюду мочится и рвет мебель. Похоже, он плохо адаптируется к новым условиям жизни. Думаю, собаке не так уж просто пережить развод.
– Что ты собираешься делать?
– Мы ищем для него врача.
Врача? Многие переводят своих собак на диету Аткинса, так что нет ничего странного в том, что Кейт собирается уложить свою в палату психиатра.
– Я бы порекомендовала семейные консультации, – говорю я. – Или даже групповую терапию. Ты, Оуэн, собака и та русская гимнастка, которую он хочет уложить в вашу постель.
– Прекрати, – быстро произносит Кейт. – Оуэн сказал, что, если эта затея меня не радует, мы можем забыть о ней. Так что мы снова вдвоем.
Пока вдвоем. Каждый раз, когда Оуэн поступает нехорошо, Кейт стремится оправдать его. Но у меня есть чувство, что проблемы типа студенток в маечках с эмблемой Флориды или готовой ко всему Светланы остаются. Возможно, я ошибаюсь. Значит, тогда Оуэн находит других девушек им на замену. Но по крайней мере, Кейт с Оуэном честны друг с другом по поводу их нынешней проблемы – Мистера Богача. Решить ее очень просто – нужно лишь установить загородку возле лестницы.
– Оуэн считает, что мы должны обратиться к врачу юнговской школы, – говорит Кейт. – Они работают не так, как бихевиористы. Эти просто изменят поведение пса, не затронув его глубокие психологические проблемы.
– Разговорная терапия для собаки? Почему бы вам просто не насыпать ему в миску немного прозака? Сделаете вид, что это обычное угощение, очень вкусное.
– Что ты такое говоришь? Стоит один раз солгать собаке, и она больше никогда не будет доверять тебе, – притворно-добродетельно возмущается Кейт.
– Тогда скажите ему правду. Пусть он знает, что у него есть проблемы, – предлагаю я.
Кейт отклоняет и эту идею – Мистеру Богачу нужна профессиональная помощь. А поскольку волшебник с высшей ученой степенью пока не найден, подойдет спа для собак с полным набором услуг.
