Текст книги "Деликатесы Декстера"

Автор книги: Джеффри Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Глава 40

Любой человек, знакомый со штампами, знает: даже из самой неприятной ситуации есть выход. Среди грозы всегда блеснет луч надежды; на этот раз спасительным лучом оказался набор прекрасных, хорошо заточенных ножей, и Брайан с легкостью освободил мои руки. Отрывать скотч от запястий мне показалось не так уж и больно – вероятно, потому, что все волоски оттуда я вырвал в прошлый раз. Тем не менее это вряд ли можно назвать удовольствием, и мне пришлось потратить некоторое время на растирание запястий. Судя по всему, слишком много времени.

– Братец, ты не мог бы заняться массажем в другой раз? – поинтересовался Брайан. – Нам нельзя задерживаться, – кивнул он в направлении трапа.

– Я должен забрать отсюда Дебору, – сказал я.

Брайан театрально вздохнул.

– Что у тебя с этой девушкой? – спросил он.

– Она моя сестра.

Он покачал головой.

– Ясно, только давай побыстрее. Парк кишит этими людьми, а нам, я думаю, не стоит с ними встречаться.

Мы вынуждены были пройти мимо грот-мачты, и, несмотря на требование Брайана поторопиться, я задержался около Саманты, предпринимая все усилия не наступить в лужу крови справа от нее. Она выглядела невероятно бледной и больше не раскачивалась и не стонала, поэтому я поначалу решил, что она уже умерла, но все-таки потрогал пульс у нее на шее. Сердце билось, но очень слабо. Когда я до нее дотронулся, она открыла глаза. Глазные яблоки двигались из стороны в сторону – кажется, она не могла сфокусировать взгляд и, совершенно точно, меня не узнавала. Она опустила веки и пробормотала что-то, но я не смог толком разобрать и вынужден был наклониться ближе.

– Что ты сказала?

– Я… была… вкусной? – хрипло прошептала она.

Я задумался на секунду, но все же понял, о чем она.

Нас учат необходимости говорить правду, но, по моему опыту, гораздо приятнее, когда тебе скажут то, во что тебе хочется верить. Обычно это далеко не одно и то же, но если тебе придется напороться на горькую правду потом, что ж, такова жизнь. Для Саманты в любом случае не существовало никакого «потом», и я попросту не мог быть настолько жестоким и сказать ей правду.

Я наклонился к ее уху и прошептал то, что она так хотела услышать:

– Вкуснее не бывает.

Она улыбнулась и закрыла глаза.

– Честно говоря, мне не кажется, что у нас есть время для мелодрамы, – сказал Брайан, – во всяком случае, если ты действительно хочешь спасти эту свою сестру.

– Ты прав, – согласился я, – прости.

Я оставил Саманту без особого сожаления, задержавшись только для того, чтобы прихватить со столика один из отличных ножей Аланы.

Мы нашли Дебору под прилавком бывшего киоска в кают-компании старого пиратского корабля. Они с Чатски были привязаны к большим трубам, ведущим к несуществующей теперь раковине. Их руки и ноги оказались обмотаны скотчем. Чатски, надо отдать ему должное, почти освободил одну руку. Единственную руку, если быть откровенным, но его успех нельзя не признать.

– Декстер! – воскликнул он. – Господи, как я рад тебя видеть. Она еще дышит, надо вытащить ее отсюда. – Он заметил Брайана, прячущегося за моей спиной. – Эй! Это тот парень, который подстрелил меня.

– Все в порядке, – не слишком убедительно пробормотал я, – эмм… на самом деле он…

– Это была случайность, – перебил меня Брайан, словно боялся, что я представлю его полным именем. Он снова надел капюшон, скрыв лицо. – В любом случае я вас всех спас, так что давайте побыстрее выбираться отсюда, пока еще кто-нибудь не пришел.

Чатски пожал плечами.

– У тебя есть нож? – спросил он.

– Разумеется. – Я склонился над ним, но он нетерпеливо качнул головой.

– Ну же, Деке, черт бы тебя побрал, сначала Дебора.

Я подумал, человек с одной ногой и рукой, который лежит привязанным к трубе, не имеет права отдавать приказы таким тоном. Но времени разбираться не было, и я опустился на колени рядом с Деборой. Я срезал скотч с ее запястий и пощупал пульс. Он был ровным и сильным. Оставалось надеяться, что она просто без сознания. Здоровая и крепкая, если она не получила какой-нибудь действительно серьезной травмы, с ней все будет в порядке. Но мне очень хотелось, чтобы она пришла в себя и сказала мне об этом лично.

– Ну же, хватит страдать фигней, приятель, – произнес Чатски тем же раздраженным тоном, и я перерезал веревку, которой она была привязана к трубе, и скотч на ее щиколотках.

– Нам надо торопиться, – тихо сказал Брайан, – ты уверен, что его тоже надо брать?

– Охренеть как смешно, – огрызнулся Чатски, но я знал, мой брат не шутит.

– Боюсь, что да, – ответил я. – Дебора очень расстроится, если мы его оставим.

– Тогда, ради Бога, перережь его веревки, и пошли.

Брайан подошел к двери каюты и выглянул наружу, держа ружье наготове. Я освободил Чатски, и он поднялся на ноги. На ногу, чтобы быть точным. Секунду он стоял и смотрел на Дебору. Брайан нетерпеливо кашлянул.

– Все в порядке, – сказал Чатски, – я понесу ее. Помоги мне, Деке.

Он кивнул на Деб. Вместе мы подняли ее и взвалили на плечо Чатски. Казалось, он совершенно не заметил веса, только перехватил ее поудобнее и пошел к двери, так, будто собрался в поход, прихватив только небольшую сумку с едой.

На палубе он ненадолго задержался у Саманты, что заставило Брайана зашипеть от нетерпения.

– Это та девушка, которую Дебби так хотела спасти? – спросил он.

Я взглянул на брата, который едва не прыгал на одной ноге от желания уйти отсюда, затем перевел взгляд на сестру, свисавшую с плеча Чатски.

– Да, это она.

Чатски слегка переместил центр тяжести Деборы, чтобы дотронуться до горла Саманты настоящей рукой. Несколько секунд он прислушивался к пульсу, а затем печально покачал головой.

– Слишком поздно, – произнес он, – она умерла. Дебби очень расстроится.

– Мне очень жаль, – напомнил о себе Брайан, – можем мы идти наконец?

Чатски взглянул на него и пожал плечами, отчего Дебора слегка соскользнула вниз. Он поймал ее – к счастью, не своим железным крюком, – устроил поудобнее и сказал:

– Да, пошли.

И мы поспешили к трапу.

Спускаться по нему оказалось непросто, учитывая, что единственной рукой Чатски придерживал Дебору и мог хвататься за веревку только своим крюком. Но мы справились и, оказавшись на твердой земле, направились к воротам.

Я задумался, есть ли моя вина в смерти Саманты. Честно говоря, я все равно не мог ничего сделать, чтобы ее спасти, я себя-то спасти не сумел, а это куда важнее лично для меня, однако все равно было не по себе, вот так оставлять ее тело. Возможно, это из-за крови, которая всегда выбивала меня из колеи. Или вследствие моей привычки всегда очень аккуратно убирать за собой. Разумеется, я переживал ее трагическую и бессмысленную смерть, но, признаться, мне стало немного легче от того, что она вышла из игры без каких-либо усилий с моей стороны. Я оказался в безопасности, моя жизнь могла вернуться в свою колею, ей больше не угрожали судебные заседания пикантной тематики. Нет, в целом все обстояло неплохо: Саманте удалось исполнить свое желание, по крайней мере частично. Плохо то, что мне хотелось насвистывать от радости, а это, конечно же, не совсем правильно.

Внезапно меня настигло озарение – я чувствовал себя виноватым! Я, Давно Мертвый Декстер, Король Бесчувственных. Я барахтался в этом разъедающем душу, пожирающем время, более чем человеческом чувстве – вине. И все потому, что глубоко внутри я был счастлив, что безвременная смерть молодой женщины послужила моим эгоистичным интересам.

Неужели я обзавелся душой?

Неужели Железный Дровосек наконец получил сердце?

Это невозможно, невообразимо, смешно даже подумать об этом. И тем не менее именно об этом я думал. Вероятнее всего, это правда: рождение Лили-Энн, сделавшее меня Дексом-папочкой, и прочие события последних недель убили того Танцующего с Тенями Декстера, которым я был. Может быть, последние часы ужаса, лишающего разума, под нечеловеческим взглядом ледяных голубых глаз Аланы сыграли свою роль и вызвали к жизни то, что назревало. Вполне возможно, теперь я был совершенно новым существом, готовым стать счастливым, чувствующим человеком, который может смеяться и плакать, не притворяясь, и смотреть фильмы, не задумываясь о том, как актеры будут выглядеть привязанными к столу. И теперь я рожденный заново Декстер, готовый наконец занять место в мире людей?

Это все были, конечно, невероятно занимательные вопросы, но размышления над ними едва не стоили мне жизни. Пока я удивлялся произошедшим во мне переменам, не замечая ничего вокруг, мы дошли до площадки для картинга. К этому времени я немного обогнал остальных, но был погружен в собственные мысли и совершенно слеп к окружающему миру. Я обошел сарайчик на углу площадки и чуть не наступил на двух хорошо напраздновавшихся «пиратов», которые стояли на коленях у машинки тридцатилетнего возраста и пытались ее завести. Они подняли на меня глаза и глупо заморгали. Рядом с ними стояли две большие кружки с пуншем.

– Ой, – сказал один из них, – это же мясо.

Он потянулся к своему ярко-красному пиратскому кушаку, но мы никогда не узнаем, что он хотел достать: какое-нибудь оружие или конфету. К счастью для меня, Брайан вышел из-за сарайчика вовремя и застрелил его, а пришедший следом Чатски пнул второго в горло так, что я услышал только звук ломающегося кадыка, и он рухнул на спину, хрипя и хватаясь за глотку.

– Надо же, – Брайан посмотрел на Чатски с определенной симпатией, – в тебе, оказывается, есть кое-что, помимо симпатичной мордашки.

– Ага, я ничего, правда? – спросил Чатски. – Это бывает полезно. – Его голос звучал слегка уныло для того, кто сбежал целым и невредимым с людоедского пира, но, вероятно, встреча с электрошокером не улучшает настроения.

– Декстер, ей-богу, – повернулся ко мне Брайан, – ты бы смотрел, куда наступаешь.

Мы дошли до главных ворот без происшествий, и это было неплохо. Потому что рано или поздно наше везение могло закончиться и нам встретилась бы компания «пиратов», достаточно трезвых, чтобы доставить кучу неприятностей. Я не знал, сколько зарядов осталось в ружье, позаимствованном Брайаном, но вряд ли так уж много. Разумеется, нога Чатски осталась еще способна на пинки, но мы не могли надеяться, что следующие плохие парни будут так же любезны и нападут на нас, стоя на четвереньках. В общем, я обрадовался, когда мы вышли за ворота и подошли к машине Деб.

– Открой дверь, – потребовал Чатски.

Я потянулся к ручке двери со стороны водителя.

– Заднюю дверь, Декстер, – огрызнулся он. – Господи Иисусе.

Я не стал делать ему замечаний, он был слишком стар и сварлив, чтобы чему-то научиться, тем более сегодняшняя неудача не могла не отразиться на его и без того небезупречных манерах.

– Да твою же мать, – продолжил Чатски.

Я обернулся и увидел, как Брайан поднял бровь.

– Что за манеры.

– Мне нужен ключ, – сказал я.

– В заднем кармане, – ответил Чатски. На секунду я задумался. Глупо. В конце концов, он жил с моей сестрой уже несколько лет. Но все-таки я был сильно удивлен, как хорошо он знает ее: ему известно даже, где она носит ключи от машины. Внезапно я понял: он знал ее так, как мне никогда не удастся – все ее маленькие привычки, детали домашней жизни, – и это заставило меня на секунду застыть. Разумеется, этот поступок нашел отклик у общественности.

– Ну же, приятель, ради Бога, думай головой, а не задницей, – сказал Чатски.

– Декстер, пожалуйста, – присоединился к нему Брайан, – нам действительно нужно отсюда выбираться.

Вероятно, моей судьбой этой ночью было стать мальчиком для битья, куском бесполезной протоплазмы. Но любые протесты только отняли бы время, которого и так оказалось катастрофически мало. Кроме того, мнение этих двоих немедленно исключалось из числа предметов, подходящих для обсуждения. Я подошел к Чатски с той стороны, где на его плече висела Деб, вытащил ключи из заднего кармана ее штанов и открыл дверь машины. Чатски уложил ее на сиденье.

Он принялся проводить быстрый медицинский осмотр, что оказалось для него не так уж просто, с одной-то рукой.

– Фонарь, – сказал он через плечо.

Я достал большой полицейский фонарь Деборы с переднего сиденья и держал его, пока Чатски поднимал ей веки и проверял реакцию зрачков на свет.

– Кхм, – кашлянул Брайан, стоявший за нашими спинами, – если вы не возражаете, я бы предпочел исчезнуть. – Он улыбнулся вновь своей прежней искусственной улыбкой и кивнул на север. – Моя машина в полумиле отсюда, у торгового центра. Я избавлюсь от ружья и этого идиотского плаща, а потом навещу тебя. Давай завтра к ужину?

– Прекрасно, – ответил я, и, верите или нет, вынужден был бороться с желанием его обнять. – Спасибо, Брайан, – сказал я вместо этого, – спасибо огромное.

– Не за что, – ответил он, улыбнулся на прощание и ушел в темноту.

– С ней все будет в порядке, приятель, – произнес Чатски. Я обернулся и увидел, что он все еще сидит на корточках у открытой двери машины и держит Деб за руку. Он выглядел невероятно усталым. – С ней все будет хорошо, – повторил он.

– Ты уверен?

– Уверен, – кивнул он. – Отвези ее в больницу: пусть проверят еще раз, – но с ней все в порядке, не благодари меня и… – Он отвел глаза и замолчал. Он молчал так долго, что мне стало не по себе. В конце концов, мы решили выбираться отсюда. Неужели он не мог найти другого места для раздумий?

– Ты не поедешь с нами в больницу? – поинтересовался я, больше для того, чтобы сдвинуть ситуацию с места, чем получить его в качестве помощника.

Он не шевельнулся и продолжал молчать, глядя в глубь парка, откуда ночной бриз еще приносил звуки шумного веселья и отупляющий ритм музыки.

– Чатски, – окликнул я его, чувствуя нарастающее беспокойство.

– Я облажался, – сказал он, и, к моему ужасу, по его щеке скатилась слеза, – по-крупному облажался. Я подвел ее, когда она во мне нуждалась. Ее могли убить, а я не смог остановить их, и…

Он судорожно вздохнул, по-прежнему не поднимая на меня глаз.

– Я обманывал себя, приятель. Я слишком стар для нее, и во мне нет ни хрена хорошего ни для нее, ни для кого-то другого. Ни для… – Он поднял свой крюк и положил голову на него, опустив глаза на протез. – Ей нужна семья. Глупо заводить ее со мной. Я старик. Я калека. У меня слишком много проблем. И я даже не в состоянии ее защитить или хотя бы… Не я ей нужен. Я просто бесполезный старый неудачник.

Из парка донесся взрыв визгливого женского смеха, и этот звук вернул Чатски к реальности. Он качнул головой, сделал еще один глубокий вдох, на этот раз не такой судорожный, и посмотрел на Дебору. Он надолго прижался губами к ее руке, закрыв глаза, и наконец поднялся на ноги.

– Отвези ее в больницу, Декстер, – сказал он, – и передай, что я люблю ее. – Твердым шагом он направился к своей машине.

– Эй, – окликнул я его, – ты же не собираешься…

Вероятно, он не собирался. Он проигнорировал мое восклицание, сел в машину и уехал.

Я не стал терять время и провожать его взглядом. Так безопасно, как это можно было сделать при помощи привязного ремня, я устроил Деб на заднем сиденье и сел за руль. Отъехав на значительное расстояние – что-то около пары миль, – я остановился на обочине и потянулся за телефоном. Впрочем, по здравом размышлении я решил воспользоваться телефоном Чатски, который все еще лежал там, куда Деб его кинула. Его скорее всего будет сложнее отследить. Я набрал номер.

– Девять-один-один слушает, – ответил оператор.

– Отправить бы вам прям щас своих парней в этот, как его, «Пиратский берег», – сказал я голосом стареющего деревенщины.

– Сэр, уточните причину вызова.

– Я был в армии, – сказал я, – пару раз был в Ераке, и могу понять, когда стреляют. И там, мать его, стреляют.

– Сэр, вы хотите сказать, что слышали выстрелы?

– Не только слышал. Зашел и глянул, и там мертвецы везде валяются. Десять, двадцать трупов, и народ пляшет вокруг них как на гулянке.

– Вы видели десять трупов, сэр? Вы уверены?

– А потом кто-то откусил от одного и начал есть, а я сбежал. Не видел такого в жизни, а я был в Багдаде.

– Они… съели тело, сэр?

– Отправьте туда спецназ, и побыстрее, – сказал я, отключил телефон и тронулся с места. Может быть, они и не переловят всех, но поймают достаточно, чтобы составить представление о произошедшем там. Им хватит материала и на Бобби Акосту. Может быть, в этом случае Деб не будет так горевать из-за Саманты.

Я свернул на I-95 и поехал в направлении Джексоновской больницы. Можно было и не ехать так далеко, но если ты полицейский в Майами, то рассчитываешь на Джексоновскую больницу и ее лучшее в стране травматологическое отделение. И раз Чатски заверил меня, будто визит окажется всего лишь профилактикой, я хотел, чтобы она была осуществлена специалистами.

Итак, я ехал на юг с максимальной скоростью, на какую осмелился. Первые минут десять все было тихо, но у поворота на скоростное шоссе Долфин я услышал первые сирены, потом еще, и достаточное количество машин с мигалками, чтобы отразить вторжение пришельцев, пронеслось мимо меня. За ними следовали машины со спутниковыми тарелками и символикой местных новостных служб на бортах. Вероятно, они тоже направлялись в «Пиратский берег». Через некоторое время после того, как шум стих вдалеке, я услышал шорох на заднем сиденье. Дебора выругалась. Не сказать, чтобы это меня сильно удивило.

– С тобой все в порядке, Дебора, – прокомментировал я ее возвращение, вытягивая шею, чтобы заглянуть в зеркало заднего вида. Она лежала, сложив руки на груди, и на ее лице застыло выражение паники.

– Мы едем в Джексон, но просто на всякий случай. Беспокоиться не о чем, ты в порядке.

– Саманта Альдовар? – спросила она.

– Ну, – ответил я, – ей не повезло.

Я опять заглянул в зеркало. Деб закрыла глаза и потерла живот.

– Где Чатски?

– Как тебе сказать, – промямлил я, – честно говоря, не знаю. Я хочу сказать, с ним все в порядке. То есть он не ранен. Велел передать тебе, что любит, и уехал, но…

Большой грузовик подрезал меня, несмотря на то что я ехал по полосе, не предназначенной для грузовых машин, и мне пришлось уходить в сторону и тормозить. Когда я опять заглянул в зеркало, ее глаза были все еще закрыты.

– Он ушел, – сказала она, – он решил, что подвел меня, и сделал благородный жест, бросив тогда, когда он мне особенно нужен.

Сама мысль, будто Чатски может быть хоть кому-то нужен, не говоря уж о том, что «особенно», казалась мне маловероятной, но я подыграл сестре.

– Сестренка, с тобой все будет в порядке, – сказал я, пытаясь подобрать правильные слова. – Тебя посмотрят в Джексоне, но я уверен: волноваться не о чем и уже завтра ты появишься на работе, а дальше – как обычно, и…

– Я беременна, – оборвала она меня.

Я не нашелся с ответом.

Эпилог

Чатски действительно ушел. Дебора оказалась права. Через несколько недель стало ясно, что он не вернется, и разыскать его она не смогла. Она пыталась, разумеется, со всем усердием очень упрямой женщины и, по совместительству, очень хорошего полицейского. Но Чатски провел жизнь в секретных операциях, и плавал так глубоко, что сети Деборы не могли его достать. Мы даже засомневались, была ли Чатски его настоящей фамилией; возможно, он уже и сам не знал. В общем, он исчез так, будто его никогда и не существовало.

Дебора оказалась права и насчет всего остального. Скоро все заметили, что брюки стали ей тесноваты, а обычные простые рубашки сменились свободными предметами одежды ярких расцветок, которые обычно она не надела бы даже для того, чтобы посетить вытрезвитель. Дебора была беременна и намеревалась рожать вне зависимости от наличия Чатски рядом.

Сначала я беспокоился, что ее статус незамужней матери повлияет на положение на работе: копы обычно довольно консервативны, – но, вероятно, я отстал от времени. Согласно новой редакции Семейных Ценностей, забеременеть без мужа не считалось чем-то плохим, если не делать аборт, и репутация Деборы даже улучшалась по мере роста ее живота.

Предположительно, беременный детектив способен вызвать достаточно сочувствия и убедить кого угодно в виновности подозреваемого, – но на слушании по вопросу о залоге адвокаты сумели сыграть на том, что Джо недавно потерял жену: мачеха Бобби, которая воспитала его и так много для него значила, трагически покинула сей мир. Они невероятным образом забыли упомянуть о занятии, которому она предавалась в момент гибели: пытки и убийство нескольких ни в чем не повинных людей – к примеру, единственного и неповторимого Декстера. Судья назначил залог в пятьсот тысяч долларов, что было мелочью для семьи Акоста, и Бобби радостно выбежал из зала суда прямо в объятия любящего отца, как мы и предсказывали.

Дебора пережила это легче, чем я ожидал. Она выругалась пару раз, но, в конце концов, это Дебора, и в общем-то она не сказала ничего страшнее, чем:

– Ну, твою мать, маленькая мразь и на этот раз отделается.

Высказавшись, она посмотрела на меня, и мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с ней.

Бобби оставили на свободе до суда, который мог быть назначен через несколько лет, принимая во внимание калибр адвоката, которого нанял его отец. К тому времени все занятные газетные заголовки вроде «Карнавал каннибалов» или «Кровавые флибустьеры» забудутся, и деньги Джо с легкостью сведут обвинения к охоте в не сезон, а наказание – к двадцати часам общественных работ. Горькая пилюля для нас с Деборой, но такова жизнь на службе у этой шлюхи – правосудия Майами, однако ни на что другое мы не рассчитывали.

В общем, жизнь вернулась в свою колею, и ход ее измерялся увеличением талии Деборы, заполненностью ведра для подгузников Лили-Энн и визитами дяди Брайана по пятницам в качестве украшения нашей недели. Пятница стала идеальным днем для встреч с ним – кроме всего прочего, в этот день Деб ходила на занятия для будущих матерей, и, таким образом, шансы на ее внезапный приход, который очень смутил бы моего брата, уменьшились. С технической точки зрения он действительно пытался ее убить несколько лет назад, и я знал, она не из тех, кто склонен прощать людям их ошибки. Брайан планировал провести здесь еще какое-то время – вероятно, ему понравилась роль дядюшки и старшего брата. Кроме того, Майами, разумеется, его родина, и он верил, что даже при текущем состоянии экономики сможет найти здесь работу, которая соответствовала бы его навыкам. Сейчас у него имелось достаточно денег, чтобы продержаться на плаву еще какое-то время. Каковы бы ни были ее прочие недостатки, талант Алана умела вознаграждать довольно щедро.

К моему удивлению и неприятному беспокойству, спустя какое-то время к удобным и размеренным ритмам моей удобной и размеренной жизни в качестве обычного человека начал примешиваться еще один. Я начал замечать, как сзади за шею меня кто-то подергивает, поначалу очень мягко, ненавязчиво. Я, конечно, не о физической шее и вообще не о физических ощущениях. Просто… что-то стояло позади меня… и?

Я оборачивался и озадаченно всматривался в пустоту, но ничего не видел и относился без внимания к этому чувству как к игре воображения или проблеме с нервами после всего, что мне пришлось пережить. В конце концов, бедняжке Декстеру и впрямь пришлось нелегко. Любой станет нервным после таких физических и моральных испытаний. Все предельно ясно, абсолютно нормально, говорить здесь не о чем. Я старался тут же забыть об этом, и мой жизненный цикл, состоящий из работы, игр с детьми, телевизора, сна и снова работы, возобновлялся до следующего раза, когда я внезапно останавливался, чем бы ни был занят, и прислушивался к безмолвному голосу.

Так продолжалось несколько месяцев. Моя жизнь становилась все скучнее и скучнее, а Деб все больше и больше, пока не доросла до того, чтобы назначить дату вечеринки по поводу появления моего будущего племянника на свет. Я сидел с приглашением в руке и размышлял о том, какой бы подарок преподнести ей в честь радостного события, когда меня вновь позвал неслышимый голос. На этот раз, обернувшись, я увидел его источник в окне.

Луна.

Полная, яркая, очаровательная луна нахально заглядывала ко мне в окно.

Зовущая, манящая, сияющая, улыбающаяся мне, прекрасная, яркая луна своим змеиным голосом, сотканным из стали и теней, шептала нежные глупости, тихо повторяла два слога моего имени своим прежним голосом, наводившим мысли о тьме и почерневших от страха или предвкушения наслаждения глазах, таким знакомым, таким успокаивающим голосом. Как ни странно, я соскучился по нему.

Здравствуй, старый друг.

Вновь я услышал, как где-то в темных подвалах моего разума шуршат, раскрываясь, кожистые крылья. А веселый шепот Пассажира предлагает забыть месяцы пренебрежения друг другом и отметить новую встречу.

Пришло время, говорит он, слегка взволнованный тем, что может случиться. Сейчас самое время.

Я думал, с этим покончено, шорох крыльев Пассажира и свист ножа больше не прозвучат в моей жизни, но ошибался. Я все еще чувствовал это притяжение, ощущал, как манит меня к себе эта толстая кроваво-красная луна, висящая, гнусно ухмыляясь, в моем окне, как искушает она меня совершить то, что я должен. И сделать это немедленно.

Сейчас.

Какие-то маленькие, еще не успевшее толком повзрослеть части моей новой человеческой личности попытались протестовать, утверждая, что я не могу, не имею права, не должен, у меня есть обязанности перед семьей. Я держал в руке одно из них – приглашение. Скоро на свет появится новый Морган, новая жизнь, о которой надо заботиться, – это не та обязанность, к которой можно подходить без должной ответственности. Только не в этом жестоком и опасном мире. Но этот жаркий шепот все громче: так оно и есть, мир соткан из опасностей и жестокости, это правда. Поэтому мы поступаем очень благородно, делая его немного лучше, по маленькому кусочку за один раз. И прекрасно, когда мы одновременно можем выполнить этот свой долг и совместить его с семейными обязательствами.

Да, эта мысль постепенно вползает в мое сознание, блестя твердой чешуей своей безупречной логики. Это действительно так, истинная правда, и картина нашей жизни становится четкой и аккуратной, все прежде лежавшие неопрятной кучей кусочки мозаики выстраиваются в идеальном порядке. В любом случае у меня есть обязанности перед семьей и этот голос, прекрасная призывная песня сирены, он слишком громко взывает ко мне, чтобы я мог ему отказать.

Мы идем к пыльному шкафу в моем кабинете и складываем кое-какие вещи в спортивную сумку.

Потом мы заходим в гостиную, где Рита и дети смотрят телевизор, и на руках у Риты спит Лили-Энн.

Я замираю, глядя на нее, уткнувшуюся лицом в теплую грудь матери, и на несколько долгих секунд это зрелище оказывается сильнее, чем голос взывающей ко мне луны.

Но мы делаем следующий вдох и вместе с воздухом в нас вливается музыка этой прекрасной ночи, и мы вспоминаем: это ради нее мы собираемся сделать то, что должны. Ради Лили-Энн, ради всех Лили-Энн, чтобы мир, в котором они растут, стал хоть немного лучше. Мы вспоминаем это, и к нам возвращается наша хищная радость, а за ней – ледяное самообладание. Мы наклоняемся и целуем в щеку мою жену.

– Мне нужно сходить по делам ненадолго, – говорим мы, очень хорошо подражая голосу Декстера-человека.

Коди и Эстор настороженно выпрямляются, когда слышат нас, широко распахнутыми глазами они смотрят на спортивную сумку, но мы бросаем на них только один взгляд, и они хранят молчание.

– Что? А… Но ведь… Хорошо, если ты… Ты не мог бы купить молока по дороге? – говорит Рита.

– Молока, – отвечаем мы, – хорошо.

Мы выходим на улицу, провожаемые восхищенными взглядами Коди и Эстор, которые знают, куда мы собрались. Сразу же нас окутывает теплое покрывало отливающего металлом лунного света, нависшее над этой Ночью Долга и Необходимости. Оно укрывает нас и бережет для того, что мы сделаем сегодня ночью, обязаны сделать. Мы скользим во тьме за человеком, который будет лучшим подарком для нашей сестры, намереваясь исполнить желание, о котором знаем только мы. За тем, кого только мы можем ей подарить.

За Бобби Акостой.