Текст книги "Преисподняя"

Автор книги: Джефф Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

– Здесь даже нет никаких предостережений. Вроде «берегитесь» или «спасайтесь отсюда».

– Тоже мне, аргумент.

– Тебя не удивляет, что он цитирует «Ромео и Джульетту»? И говорит о Сатане, как Адам о Еве?

Кора вздрогнула.

– Рабство его не огорчало.

– Откуда ты знаешь? – прошептала она.

– Кора.

Она смотрела на него, в глазах повисли слезинки. Айк продолжал:

– Он испытывал благодарность. Именно это написано у него на теле.

Кора отрицательно покачала головой.

– Ты и сама видишь.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Все ты понимаешь, – сказал Айк. – Этот человек любил.

* * *

Долгое пребывание в замкнутом пространстве действовало на нервы.

На следующее утро Айк обнаружил, что вход в пещеру завален снегом до высоты баскетбольного кольца. Исписанная мумия утратила прелесть новизны, люди сделались раздражительными – давала себя знать скука. Одна за другой сели батарейки плееров, и скоро все остались без музыки, без своих ангелов, драконов, мирских ритмов и духовных целителей. Затем в походной плитке кончился газ, что означало нешуточные мучения для самых заядлых любителей кофе. И то, что кончилась туалетная бумага, веселья тоже не прибавило.

Айк делал, что мог. Наверное, во всем штате Вайоминг он единственный из детей учился играть на флейте и никогда не принимал всерьез слова матери о том, что когда-нибудь это пригодится. И вот мать оказалась права. Айк носил с собой пластмассовую флейту; в пещере она звучала очень красиво. В конце каждого пассажа – он играл Моцарта – слушатели аплодировали, но потом опять впали в уныние.

На третий день утром куда-то подевался Оуэн. Айк не удивился. Ему доводилось видеть, как альпинисты, застряв в гоpax из-за такой вот бури, впадают в депрессию и порой становятся совершенно непредсказуемыми. Вполне возможно, Оуэн просто хочет привлечь к себе внимание. Кора тоже так считала.

– Морочит нам голову, – уверяла она, лежа в объятиях Айка: они соединили свои спальные мешки в один.

За долгие недели похода из ее волос не выветрился запах кокосового шампуня.

По совету Айка остальные туристы тоже устроились по двое, соединив мешки, – все, даже Бернард. Только Оуэну пары не нашлось.

– Наверное, отправился к выходу, – предположил Айк. – Пойду посмотрю.

Он неохотно расстегнул мешок и выбрался, ощущая, как улетучивается тепло их тел. Вокруг царили мрак и холод. Из-за мумии пещера напоминала склеп. Встав на ноги, Айк размялся; ему стало неприятно, что все вот так разлеглись вокруг покойника. Не рановато ли?

– Пойду с тобой, – сказала Кора.

Через три минуты они добрались до выхода из пещеры.

– Что-то ветра больше не слышно, – заметила Кора. – Может, буря кончилась?

Оказалось, что вход запечатан снежным заносом метра три высотой. Сверху его увенчивал основательный карниз. Из внешнего мира в пещеру не проникали ни звуки, ни свет.

– Невероятно, – произнесла Кора.

Пробивая ногой наст, Айк карабкался вверх, пока не уперся головой в потолок. Рубя снег ребром ладони, проделал небольшую щель. Свет снаружи был серый, ураган шумел не хуже товарного поезда. Пока Айк любовался, щель успело замести. Замурованы.

Айк скользнул вниз. На минуту он даже забыл о пропавшем клиенте.

– И что теперь делать? – спросила Кора.

Значит, Кора в него верит. Ей, нет, им всем нужно, чтобы он был сильным.

– Одно ясно, – сказал Айк, – наш беглец тут не проходил. Следов никаких, да и не мог он пролезть через такой сугроб.

– Куда ж он подевался?

– Должен быть другой выход. И нам он пригодится.

Он и сам подозревал, что есть какой-то боковой коридор.

Недаром бывший пилот ВВС писал, что «возродился из каменной утробы» и поднялся к «мучительному свету». Правда, вполне возможно, что Исаак описывал возвращение в реальность после длительной медитации. Однако Айк склонялся к мысли, что слова покойного – не просто метафора. Ведь Исаак был солдат, его готовили к трудностям. Он – за это говорило все – человек мира материального. Так или иначе, Айк надеялся, что речь идет о каком-то подземном ходе. Если Исаак смог откуда-то прийти, быть может, Айку удастся попасть туда.

Вернувшись в большой зал, он попытался растолкать спутников.

– Эй, народ! – воззвал он. – Надо бы потрудиться.

Из груды спальных мешков раздался жалобный стон:

– Только не говорите, что нужно идти его выручать…

– Если Оуэн нашел выход, то получится, что это он нас выручил. – Айк говорил резко. – Только придется сначала найти его самого.

Недовольно ворча, люди стали подниматься, расстегивать мешки. Включив налобный фонарь, Айк смотрел, как из мешков улетучивается теплый пар. Словно души отлетают. С этой минуты он не даст им присесть.

Айк повел группу в глубь пещеры. В одной стене было не меньше десятка расселин, но только две достаточно большие, чтобы пройти человеку. Как мог авторитетно, Айк разделил группу на две команды – в одной он сам, в другой все остальные.

– Так мы управимся в два раза быстрее, – пояснил он.

– Он уйдет, – в отчаянии сказала Клео, – а нас бросит!

– Плохо ты знаешь Айка, – пристыдила Кора.

– Вы нас не бросите? – спросила Клео.

Айк пристально посмотрел на нее:

– Не брошу.

Облегчение явно испытали все – от вздохов кверху поднялись длинные струйки пара.

– Держитесь вместе, – внушительно наставлял Айк. – Двигайтесь медленно. Оставайтесь друг у друга в пределах видимости. Не рискуйте. Не хватало нам еще растяжений… Если устанете и захотите отдохнуть, убедитесь, что все в сборе. Вопросы есть? Нет? Отлично. Теперь сверим часы.

Айк дал им три пластиковые «свечи» – шестидюймовые цилиндры, наполненные светящимся веществом. Чтобы их включить, достаточно немного согнуть. Слабое зеленоватое свечение такого устройства позволяет видеть лишь небольшое пространство, и хватает его на два-три часа. Но «свечи» могут послужить маячками, если включать их через каждые несколько сотен метров. Вроде рассыпанных в лесу хлебных крошек.

– Можно, я пойду с тобой? – прошептала Кора.

Айка такое желание удивило.

– На кого же мы их оставим? – сказал он. – Вы идите в правый коридор, а я – в левый. Встретимся на этом месте через час.

И повернулся, чтобы идти. Остальные не двинулись с места. Айк понял, что они не просто смотрят на него и Кору. Все ждут какого-то напутствия.

– Vaya con Dios,[4]4
  Иди с Богом (исп.).


[Закрыть] – хрипло произнес он.

Потом, на глазах у всех, поцеловал Кору крепким продолжительным поцелуем. Кора на миг прижалась к нему, и Айк понял, что все у них наладится и дорогу они отыщут.

У Айка никогда не было призвания к спелеологии. Он страдал клаустрофобией. И все же интуиция его не подводила. На первый взгляд восходить на гору и спускаться в пещеру – вещи совершенно противоположные. Горы дают человеку ощущение свободы – пугающее и раскрепощающее одновременно. Пещеры, считал Айк, в той же степени его отнимают. Темные своды нависают над человеком, подавляя воображение и угнетая дух.

Однако и в горах, и в пещерах приходится лазить по камням. По большому счету, принцип тот же самый. И Айк быстро освоился.

Через пять минут он услышал какой-то звук и остановился. Оуэн? Все чувства Айка были на взводе. Не просто обострены темнотой и тишиной, но как бы слегка изменились. Трудно объяснить словами явственный сухой запах пыли, порожденный горами, которые сами еще только рождаются, шершавое прикосновение лишайника, который никогда не видел света. Здесь нельзя полностью полагаться на зрение. Словно темной ночью в горах, когда видишь только малую часть мира, которую вырезает из тьмы узкий луч фонаря.

До Айка донесся чей-то приглушенный голос. Он очень надеялся, что это Оуэн – тогда поискам конец, и можно будет вернуться к Коре. Но, по-видимому, просто у коридоров была общая стена. Айк приложил к ней ухо – холодная, но не ледяная – и услышал, как Бернард зовет Оуэна.

Дальше коридор превратился в лаз на высоте плеч.

– Э-эй! – крикнул Айк.

В глубине души, непонятно почему, шевельнулся животный страх. Так бывает, когда стоишь у входа в темный переулок, конец которого не виден. Все вроде бы как обычно. И все же сама обыкновенность стен и голых камней, казалось, таила неведомую опасность.

Айк посветил фарой. Он вглядывался в глубину известнякового коридора, в точности такого, как тот, где стоял сам, и не видел ничего пугающего. Вот только воздух был такой… нездешний. Чистый, как вода, почти живительный, словно дарующий просветление. Такие слабые, неуловимые запахи, что, казалось, их и нет. Что пугало еще больше.

Коридор дальше расширялся и прямым туннелем уходил в темноту. Айк взглянул на часы – прошло тридцать две минуты. Пора возвращаться к остальным. Уговор был встретиться через час. Но тут конец луча уперся во что-то блестящее.

Айк не мог устоять. Это «что-то» посверкивало, словно маленькая звездочка. Если поспешить, все предприятие займет не больше минуты. Он уперся ногой и подтянулся. Проход был такой узкий, что пришлось лезть ногами вперед.

Айк оказался по другую сторону лаза – ничего не случилось. Эта часть коридора была такой же, как остальные. Луч фонаря опять выхватил из темноты поблескивающий предмет. Айк медленно провел лучом вниз, к ногам. Почти под самым ботинком луч от чего-то отразился – такой же тусклый блеск, как и там, в конце коридора. Айк поднял ногу. Золотая монета. Он замер. Кровь стучала в висках. «Не трогай!» – упрашивал внутри слабый голос. Но он уже не мог остановиться…

Древность монеты сомнений не вызывала. Надписи стерлись давным-давно, края неровные. Чеканка явно самая примитивная. Нечеткий, расплывчатый профиль какого-то царя, а может, бога.

Айк опять посветил вдаль. В темноте за первой монетой поблескивала еще одна, третья. Может ли такое быть? Неужели Исаак убегал нагишом из какой-то подземной сокровищницы, роняя по дороге наворованное добро?

Блеск монет казался зловещим, словно блеск чьих-то злобных глаз. Каменная пасть коридора вблизи была слишком светлой, в глубине – совсем темной. Одна монета здесь, другая – там.

«А вдруг их не потеряли? Вдруг их нарочно разбросали? – Эта мысль ножом пронзила Айка. – Для приманки».

Айк прислонился спиной к холодной скале. Ловушка!

Он с трудом сглотнул и заставил себя спокойно все обдумать. Монета была холодна как лед. Айк ногтем поскреб засохшую пыль. Монета лежит здесь много лет, а может, десятилетий или даже веков. Чем дольше он об этом думал, тем страшнее ему становилось.

Ловушка предназначалась не для него. Никто не намеревался заманить вглубь именно Айка Крокетта. Нет, приманку положили в расчете на слепой случай. Скоро ли попадется жертва, значения не имело. И терпение тут было ни при чем. Так же как рыбаки сыплют в воду прикорм, некто разложил тут приманку для случайного путника. Бросаешь в воду горсть каши, а рыба может приплыть, а может и не приплыть. Но кто же здесь ходит? Ясно кто – люди вроде Айка. Монахи, торговцы, пропащие души. Для чего их завлекать? И куда?

Пожалуй, это больше похоже не на рыбалку, а на медвежью травлю. Айк кое-что припомнил. Его отец – они жили в Западном Вайоминге – обслуживал техасцев, которые неплохо платили, чтобы посидеть в засаде и «поохотиться» на бурых и черных мишек. Подготовить такую охоту – самое обычно дело, как коров пасти. Неподалеку от охотничьей стоянки – минут десять верхом – сваливаешь пищевые отходы, чтобы медведи привыкали к регулярной кормежке. Когда приближается охотничий сезон, кладешь туда что-нибудь повкуснее. Айка и его сестру тоже подключали к этому делу. От них требовалось пожертвовать свои пасхальные сладости. Когда Айку было почти десять, отец взял его с собой, и тогда Айк увидел, для чего нужны конфеты.

Перед мысленным взором Айка проносились картинки. Вот безобидная розовая конфетка, оставленная в лесу. Вот хмурый осенний день; висят убитые медведи, и там, где прошелся нож охотника, болтаются лоскуты шкуры. Вот ободранные туши – очень похожи на людей, только скользкие какие-то, словно пловцы, только что вышедшие из воды. «Прочь, – подумал Айк. – Прочь отсюда». Не смея отвернуться от уходящего в темноту коридора, Айк сунулся обратно в лаз, проклиная шуршащую куртку, перекатывающиеся под ногами камни, проклиная собственное любопытство. Ему слышались звуки, которым тут было неоткуда взяться. Шарахаясь от собственной тени, Айк несся назад. Ужас не проходил. Он мог думать только о том, как убежать.

Айк добежал до большого зала, совершенно выбившись из сил. По коже ползли мурашки. Он добирался не больше пятнадцати минут. Не глядя на часы, он прикинул, что весь его поход занял не больше часа.

В зале царила темнота. Никого не было. Айк остановился и с замирающим сердцем прислушался. Ни шороха. В дальнем конце зала светились надписи, обвивающие мумию, словно удивительной красоты змеи. Айк посветил по сторонам. Сверкнуло золотое кольцо в носу. И что-то еще. О чем-то вспомнив, Айк снова посветил в лицо мумии.

Мертвец улыбался.

Луч дернулся, по стенам прыгнули тени. Какой-то обман зрения, или Айка подводит память? Он помнил сжатые в гримасе губы – ничего похожего на этот дикий оскал. Раньше виднелись только краешки зубов, а теперь зияет улыбка до ушей. «Возьми себя в руки, Крокетт».

Но успокоиться он не мог. А вдруг и труп тоже приманка? Загадочные надписи неожиданно начали приобретать пугающую ясность. «Я Исаак». Исаак – сын, отданный для жертвоприношения. Ради любви к Отцу. «В изгнании, на мучительном свету» – что это может означать?

Айку приходилось участвовать в спасательных операциях, и натренирован он был отлично, хоть и не для таких случаев. Он захватил моток прочной веревки, затолкал в карман последний комплект батареек. Огляделся: что еще? Два белковых брикета, ножной браслет на липучке, карманная аптечка. Вроде бы должно быть что-то еще… Почему-то продуктов почти не осталось.

Перед тем как оставить главный зал, Айк посветил по сторонам. Разбросанные по полу спальные мешки походили на пустые коконы. Айк вошел в правую щель. Извилистый коридор равномерно уходил вниз. Влево, вправо, спуск все круче и круче. Отправить сюда туристов – пусть даже всех вместе – непростительная ошибка. Айк и сам не понимал, как он мог подвергнуть своих подопечных такой опасности. Правда, тогда он и не думал, что посылает их на риск. А они боялись и оказались правы.

– Э-эй! – позвал он.

Чувство вины стало невыносимым. Виноват ли он в том, что люди положились на него, то ли пирата, то ли хиппи?

Айк замедлил шаги: из стен и потолка торчали края слоистой породы. Зацепи один край – и поползет вся стена. Айк попеременно восхищался и возмущался своими паломниками. Какое безрассудство – забрести в такую даль! И он теперь в опасности…

Если бы не Кора, он уговорил бы себя не спускаться ниже. В каком-то смысле она стала виновницей его храбрости. Ему хотелось повернуться и убежать. Предчувствие, которое охватило его в том, другом коридоре, возникло снова. Ноги не желали нести его дальше; казалось, и мышцы, и суставы протестуют против дальнейшего спуска. Но Айк себя преодолел.

Вскоре перед ним оказался крутой спуск, и он решил передохнуть. Сверху, словно невидимый водопад, лилась струя ледяного воздуха. Источник ее терялся в темноте: фонарь давал слишком мало света. Айк протянул руку – холодный поток струился сквозь пальцы. Стоя на самом краю обрыва, он посмотрел вниз и обнаружил одну из своих химических «свечей». Зеленоватое свечение было таким слабым, что он едва ее заметил.

Айк поднял пластиковый цилиндр и выключил фонарь. Он пытался определить, как давно эту свечу активировали. Больше трех часов назад, но не больше шести. Выходит, он потерял счет времени. Для чего-то Айк понюхал пластик. Невероятно – ему почудился запах кокосового шампуня!

– Кора! – отчаянно крикнул Айк в темный коридор.

Там, где на пути воздушного потока торчали слои породы, рождались едва слышные симфонии, состоящие из свиста, воя, птичьего щебета. Музыка камня.

Айк сунул «свечу» в карман. Воздух казался свежим, как снаружи. Айк наполнил легкие. Все инстинкты слились в одно ощущение, которое можно было определить как душевную боль. В этот момент Айк мечтал о том, о чем ему никогда не приходилось мечтать. Ему не хватало солнца.

Он пошарил лучом по краям обрыва – вверх, потом вниз. Не прошли ли его спутники здесь? Там и тут луч выхватывал выступы и углубления – но никто, включая самого Айка в его лучшие годы, не смог бы здесь пройти и остаться в живых. Пропасть такая, что перед ней должна была спасовать самая отчаянная вера в удачу. Должно быть, группа здесь свернула и пошла другой дорогой. Айк отправился обратно. Через сотню метров он отыскал место, где они свернули. Спускаясь, он не заметил расщелины. А с обратной стороны она казалась разинутой пастью, из которой лилось слабое зеленоватое свечение. Чтобы пролезть в узкое отверстие, Айку пришлось снять рюкзак.

Внутри коридора лежала вторая «свеча». Она светилась гораздо ярче первой. Сравнив «свечи», Айк установил приблизительный ход событий. Туристы, конечно, свернули в этот коридор. И только один человек в группе обладал духом первопроходца в достаточной мере, чтобы повести людей в боковой ход.

– Кора, – прошептал он.

Как и Айк, она ни за что не бросила бы Оуэна. Конечно, именно она настояла, чтобы они спустились в лабиринт.

Ходов становилось все больше. Айк посмотрел в боковой коридор и увидел, что он раздваивается, а его ответвления, в свою очередь, дают другие ответвления. Он ужаснулся. Кора невольно вела туристов – и его тоже – в неведомые глубины.

– Стойте! – крикнул он.

Первое время группа еще отмечала свой путь. В некоторых местах были выложенные из камней стрелки. Повороты были помечены нацарапанными на стенах крестиками. Но дальше все исчезло. Видимо, люди слегка приободрились и, осмелев, перестали ставить пометки.

Но Айк находил их следы – черная отметина от скользнувшей подошвы, недавно отколовшиеся от стены камни – и не только.

Чтение следов заняло уйму времени. Айк взглянул на часы. Далеко за полночь. Девять с лишним часов, как он ищет Кору и заблудших паломников. Значит, они пропали окончательно.

У Айка заболела голова. Он устал. Адреналин давно иссяк. Воздушных потоков больше не встречалось. Пахло не свежестью, а чревом пещеры, затхлой тьмой. Айк заставил себя разжевать и проглотить белковый брикет. Он уже не был уверен, что найдет обратный путь, однако сохранял присущее ему, как альпинисту, присутствие духа. Его внимания требовали тысячи мелких деталей. Что-то он замечал, что-то пропускал. Трудность в том, чтобы видеть только нужное.

Айк подошел к огромной дыре – большой горной воронке. Посветил фонарем в глубину и высоту. Несмотря на усталость, он испытал благоговейный трепет. Со сводчатого потолка свешивались гигантские, как колонны, сталактиты. На одной из стен вырезаны огромные буквы «Ом». И десятки, а может, сотни древних монгольских доспехов висели на сыромятных ремнях, привязанных к каменным выступам. Словно целое войско призраков. Разбитая армия.

Желтоватый камень в свете фонаря был сказочно прекрасен. Легкий ветер покачивал доспехи, и они разбивали луч на миллионы искорок.

На стенах висели прекрасные рисунки тангка,[5]5
  Тибетская буддийская икона; пишутся на мягкой поверхности – ткани, коже, коре.


[Закрыть] выполненные на мягкой коже. Айк прикоснулся к бахроме, обрамлявшей картину, и в ужасе отпрянул. Бахрома была сделана из человеческих пальцев. Кожа тоже была человеческой. Айк попятился, считая рисунки. Не меньше пятидесяти. Кому же это принадлежит – монгольским ордам?

Айк посмотрел вниз. У него под ногами оказалась еще одна мандала, шириной футов двадцать, сделанная из разноцветного песка. Ему приходилось видеть подобное в тибетских монастырях, но не такой величины. Как и мандала, нарисованная рядом с мумией, эта была совершенно непонятной – вместо обычных геометрических форм здесь было нечто, напоминающее скорее клубок червей. Айк увидел, что его следы – не единственные на разноцветном песке. Изображение смазано во многих местах. Тут ступало несколько ног, и совсем недавно. Наверное, здесь прошла Кора со своей группой.

В каком-то месте Айк потерял след. Коридор перед ним разветвлялся на несколько проходов. Он вспомнил одно правило, которому его научили еще в детстве, – в любом лабиринте нужно сворачивать все время только налево или только направо. В Тибете принято совершать ритуальные обходы против часовой стрелки, и Айк свернул в левый ход. Выбор оказался правильным. Через десять минут он нашел одну из туристок.

Айка окружали известковые отложения, такие ровные и гладкие, что почти полностью поглощали тени. Ни острых углов, ни трещин, ни выступов, только легкая шероховатость и волнистость. Свет плавно скользил по стенам и оттого казался чистым, ничем не замутненным. Куда бы ни упал луч, везде рождалось молочно-белое сияние.

Здесь была Клеопатра. Когда Айк повернул за угол, лучи их фонарей скрестились. Она сидела в восточной позе в самой середине освещенного коридора. Вокруг валялись золотые монеты – словно она просила тут милостыню.

– Вы что-то повредили?

– Ногу подвернула, – улыбаясь, ответила Клео.

Глаза ее светились мудростью и добротой – не к этому ли стремятся все паломники? Но Айка было не обмануть.

– Пойдем, – приказал он.

– Идите вперед, – выдохнула Клео ангельским голоском. – Я еще чуть-чуть побуду.

Некоторые люди могут переносить одиночество, но большинству это только кажется. Айку приходилось видеть таких: и в горах, и в монастырях, и – однажды – в тюрьме. Многие повреждались в уме от длительного одиночества, от холода, голода или даже от неумелой медитации. А Клео, похоже, досталось всего понемногу.

Айк взглянул на часы: три часа ночи.

– А где остальные? Куда они пошли?

– Они недалеко, – сказала Клео.

Хорошая новость. Но она добавила:

– Пошли вас искать.

– Меня?

– Вы все время звали на помощь. Не могли же мы вас бросить.

– Я не звал на помощь!

Клео похлопала его по ноге.

– Один за всех и все за одного! – сказала она.

Айк поднял монету.

– Это откуда?

– Отовсюду, – сказала Клео. – Полным полно, и чем дальше, тем больше. Удивительно, правда?

– Я иду за остальными. Потом вернемся за вами, – сказал Айк. Говоря, он вынул из фонаря батарейки – фонарь едва светил – и вставил последний комплект. – Обещайте, что не двинетесь с места.

– Мне и тут хорошо.

И Айк ушел, оставив Клео посреди молочно-белого сияния. Известняковый коридор уходил вглубь. Пол был ровный, Айку бежалось легко. Он неспешно трусил вперед, уверенный, что скоро догонит группу. В воздухе появился какой-то металлический привкус, непонятный, но странно знакомый. Недалеко, сказала Клео.

В 3.47 начали появляться кровавые следы.

Вначале были красные отпечатки ладоней на белых стенах. Пористый камень впитал влагу, и Айку показалось, что это какая-то примитивная живопись. А следовало быть внимательнее. Он замедлил шаги. Ему нравилась веселая пестрота рисунка. Айк представил себе беспечных пещерных людей. И тут его нога шагнула в какую-то лужу, расплескав темную жидкость, которая не успела впитаться в камень. Что-то красное брызнуло на стены; капли поползли вниз, оставляя на белом камне красные полосы. Кровь, понял Айк.

– Господи! – ахнул он, ринувшись вперед.

Приземлился на носки, потом на мокрые от крови подошвы, поскользнулся. По инерции качнулся к стене, ткнулся в нее лицом, опрокинулся и упал. Фонарь слетел с головы и погас. Айк привалился к холодному камню. Его как будто оглушили. Мир погрузился во тьму. Ни движения, ни времени, ни пространства. Айк перестал дышать. Как ни хотелось ему потерять сознание, приходилось быть начеку.

Внезапно неподвижность стала невыносимой. Айк откатился от стены; только сила тяжести и помогла ему определить, где верх, где низ. Он встал на четвереньки. Преодолевая отвращение и страх, стал водить руками по вязкой грязи, чтобы отыскать фонарь. Ему казалось, что он чувствует даже вкус этой жижи. Айк сжал губы; пахло сырым мясом, но здесь не было никакого мяса, только его люди. Какая страшная мысль.

Наконец Айк зацепил рукой провод своего фонаря, встал на ноги, нащупал и сам фонарь. Раздался странный звук, то ли вдалеке, то ли поблизости.

– Эй? – крикнул Айк.

Он замер, прислушался, но ничего не услышал.

Перебарывая панику, Айк несколько раз щелкнул кнопкой фонаря. То же самое, что пытаться высечь огонь, когда тебя обступают волки. Опять тот же звук. На этот раз Айк расслышал. Кто-то царапает по камню ногтями? Или крысы? Запах крови усилился. Что здесь происходит?!

Айк чертыхнулся в адрес фонаря. Провел пальцами по стеклу, стараясь найти трещину. Осторожно встряхнул, с ужасом ожидая, что звякнет разбитое стекло. Тишина.

«Был слеп, но вижу свет…» – слова неожиданно прозвучали в сознании, но Айк не мог понять – то ли слышит песню наяву, то ли она возникла из его памяти. Пение стало более отчетливым. «Сперва внушила сердцу страх…» Откуда-то издалека наплывал звучный женский голос, который пел гимн «О, Благодать, спасен Тобой». Не торжественно, а скорее как псалом. С отчаянной мольбой.

Это был голос Коры. Айк никогда не слышал, чтобы она пела. Но он ее узнал. Наверное, поет, чтобы подбодрить остальных. Ее присутствие, пусть даже далекое, его успокоило.

– Кора! – позвал он.

Стоя на коленях и вглядываясь в слепую тьму, Айк взял себя в руки. Выключатель работает, лампа цела… Может быть, дело в проводе? Он проверил – провод в порядке. Айк открыл отсек питания. Вытер пальцы насухо и осторожно вынул одну батарейку за другой, шепотом считая: «Одна, две, три, четыре». Снова вытер пальцы о футболку, поскреб контакты в отсеке и вставил батарейки обратно. Плюс, минус, плюс, минус. Все по порядку. Айк держал себя в руках.

Закрыв отсек, он тихонько потянул за провод, пощупал лампу. И нажал на кнопку. Ничего.

Скребущий звук стал громче. Казалось, он уже совсем недалеко. Айку хотелось развернуться и бежать. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда и побыстрее. «Держись!» – приказал он себе вслух. Это слово было его собственной мантрой. Он произносил его, когда подъем был крутой, или опора ненадежная, или ветер пронизывающий. Держись. Как будто ты совершаешь восхождение и отступать некуда.

Айк сжал зубы. Замедлил дыхание. Снова вынул батарейки. Вставил старые, что носил в кармане. Нажал на кнопку. Свет! Желанный свет. Айк не мог ему нарадоваться. А вокруг творилось страшное. Убойный цех из белого камня. Айк увидел это лишь на мгновение, и тут его фонарь погас.

– Нет! – крикнул он во тьму и встряхнул фонарь.

Лампа загорелась, но совсем слабо. Оранжевый свет потускнел, потом вдруг стал немного ярче. Лампа горела в четверть накала. И на том спасибо. Айк отвел глаза от фонаря и заставил себя оглядеться.

В коридоре царил ужас.

Айк стоял в маленьком круге желтого света. Он не двигался. Кругом на стенах красовались красные полосы. Тела были аккуратно сложены в ряд.

Вообще-то каждый, кто прожил в Азии много лет, нагляделся мертвецов. Айку не раз доводилось бывать в Пашупатинатхе, главном храмовом комплексе, видеть погребальные костры и смотреть, как огонь пожирает мясо с костей.

Те, кто поднимается по южной седловине Эвереста, непременно видят труп неудавшегося южноафриканского восходителя, а на северном склоне у отметки двадцать восемь тысяч футов недвижно сидит некий француз. Однажды, когда королевская армия на улицах Катманду открыла огонь по социал-демократам, Айку пришлось зайти в больницу – опознать тело одного оператора Би-би-си. Он видел трупы, кое-как уложенные на кафельном полу. Сейчас он все это припомнил. И какая стояла мертвая тишина, и как, еще много дней спустя, хромали бродячие собаки – столько было на улицах битых оконных стекол. И то, как выглядит брошенный раздетый мертвец.

Его товарищи лежали перед ним. При жизни они были для Айка лишь недалекими занудами. Теперь же, мертвые, они вызывали не презрение, но трепет. Непреодолимый ужас. Жуткий запах распоротых кишок и сырого мяса – Айк едва снова не впал в панику.

Раны… Айк сначала их даже не увидел, так поразила его нагота. Ему было неловко перед несчастными. Было стыдно глядеть на груду плоти – черные треугольники в паху, развалившиеся ноги, груди, не поддерживаемые бюстгальтерами, животы, не обтянутые трусиками. Айк, потрясенный, стоял над ними, невольно замечая подробности – вытатуированная роза, шрам от кесарева, белые полоски от бикини, нажитые где-нибудь на пляжах Мексиканского залива. Что-то из этого при жизни тщательно скрывалось, что-то предназначалось для взоров возлюбленных, но никоим образом не для такого вот обозрения.

Айк с трудом заставил себя поверить в происходящее. Пять человек: четыре женщины, один мужчина, Бернард. Айк попытался определить, кто именно тут из женщин, но от потрясения все имена вылетели из головы. Вспомнилось только одно, но ее здесь не было.

Из глубоких – словно от лезвий газонокосилки – разрезов торчали белые обломки костей. Зияли страшные раны. Переломанные пальцы, пальцы, вырванные с корнем. Откушенные? У одной из женщин голова была раздавлена всмятку. Даже по волосам ее не узнать – их покрывала запекшаяся кровь; на лобке волосы светлые. Эта несчастная, слава богу, была не Кора.

Айк ощутил странную связь с жертвами. Он прижал руку к больной голове и снова вздрогнул. Фонарь стал гаснуть. Тому, что случилось, не было никакого объяснения. А то, что случилось с другими, может случиться и с Айком.

– Держись, Крокетт, – скомандовал он.

Все по порядку. Он стал загибать пальцы: здесь шестеро, Клео в коридоре, Кора где-то еще. Остается Оуэн.

Айк шагнул к телам в надежде найти разгадку. С такими серьезными травмами ему не приходилось иметь дело, но кое-что он понял.

Судя по кровавым следам, на группу напали неожиданно. Огнестрельных ран не было. Обычные ножи тоже отпадали. Раны были слишком глубокие и необычно расположены. Где на верхней части тела, где на задней поверхности ног. Как будто тут орудовала толпа разбойников, вооруженных мачете. Но еще больше это походило на нападение диких зверей, особенно разорванное до кости бедро.

Только какое животное может жить здесь, в глубине горы? Какое животное складывает свои жертвы ровными рядами? Какое животное может отличаться столь дикой жестокостью и в то же время аккуратностью? Сначала дикая ярость, потом – методичная уборка? Какие-то патологические крайности. Слишком уж человечно.

Мог ли сделать это кто-нибудь, кроме Оуэна? Но он ниже ростом, чем его спутницы, и слабее. И все же кто-то их поймал и изуродовал – причем неподалеку друг от друга. Айк поставил себя на место убийцы и попытался представить, какая требовалась сила и скорость.

Были и другие загадки. Айк вдруг заметил, что вокруг, словно конфетти, разбросаны золотые монеты. Выглядело это – он только теперь понял – как плата за ценные вещи, снятые с трупов. На них не было ни колец, ни браслетов, ни часов. Все исчезло. Голые пальцы, запястья. Серьги из ушей вырваны. Вырвано и кольцо из брови у Бернарда.