Текст книги "Преисподняя"

Автор книги: Джефф Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Происшествие в Пьедрас-Неграс

Мексика

Оспри пересек мост пешком и с рюкзачком на спине – настоящий turisto. Солдаты, поджаренные на солнце, остались за баррикадами, в Техасе. На мексиканской стороне ничто не указывало на наличие государственной границы: ни укреплений, ни солдат, ни даже флага.

Согласно договоренности с местным университетом его ждал грузовик. К большому удивлению Оспри, водитель оказался девушкой – таких красавиц он еще не видел. Персиковая кожа, красная сверкающая губная помада.

– Это вы ловите бабочек? – спросила она. Голос – как чарующая музыка.

– Оспри, – заикаясь, представился он.

– Жарко. Я захватила для вас кока-колы.

Девушка протянула ему бутылку. Сама она тоже пила – ее бутылка запотела, на горлышке краснела помада.

Пока девушка вела машину, они познакомились. Ада училась на экономиста.

– А почему вы выбрали именно марипозу? – поинтересовалась она.

Оспри знал, что марипоза – мексиканское название бабочки-данаиды.

– Это моя жизнь, – ответил он.

– Вся жизнь?

– С самого детства. Бабочки… Меня завораживал их полет и цвета. А названия! Красный адмирал, монарх, геликониды. С тех пор я буквально следую за ними. Куда бы они ни мигрировали – я отправляюсь туда же.

От ее улыбки у Оспри перехватило дыхание.

Они проехали маленький городишко над рекой. Бараки, времянки, палатки.

– Вы едете на юг, – сказала Ада, – а все отправляются на север. Из Никарагуа, Гондураса, Гватемалы. И из Мексики тоже.

– Они попытаются перейти сегодня границу? – спросил Оспри.

Он оглядел белые полотняные штаны, изношенные теннисные туфли, дешевые темные очки. Потомки древних племен – майя, ацтеков, ольмеков. Когда-то давным-давно их предки были воинами, а может, вождями. Теперь это нищие, щепки, которые никак не прибьются к берегу.

– Они же погибнут, если лишатся своих корней. Как они выстоят?

Оспри посмотрел на бурые водовороты отравленных вод Рио-Гранде – у столь желанных для беженцев берегов Америки. Дома, рекламные щиты, столбы, дрожащие в жарком мареве, казалось, сулят надежду – если игнорировать ожерелье из колючей проволоки, поблескивающее невдалеке, и вспышки линз биноклей и камер слежения, наблюдающих за проходом. Грузовик ехал вдоль реки.

– И куда вы направляетесь? – спросила Ада.

– К нагорью в окрестностях Мехико. Они устраиваются на зиму в горах. А весной возвращаются тем же путем, чтобы отложить яйца.

– Я имею в виду – направляетесь сегодня, мистер Оспри.

– Сегодня, ага. – Он теребил в руках карту.

Девушка неожиданно остановилась. Вокруг мелькали оранжево-черные крылышки.

– Невероятно, – проговорила Ада.

– Бабочки собираются на ночлег, – пояснил Оспри. – Завтра их уже не будет. Они пролетают пятьдесят миль в день.

В следующем месяце все монархи должны добраться до места зимовки.

– А ночью они не летают?

– Бабочки в темноте не видят. – Оспри открыл дверь машины и извиняющимся тоном добавил: – Я могу задержаться на целый час. Может, вам лучше за мной заехать потом.

– Я вас подожду, мистер Оспри. Не спешите. А когда закончите, мы можем пообедать, если захотите.

«Если захочу?» Ошеломленный, он взял рюкзак и тихонько прикрыл за собой дверь.

Помня о своей цели, Оспри направился на запад, к заходящему солнцу. Он изучал маршруты, по которому монархи мигрируют уже сотни лет. Danaus plexippus откладывают яйца в Северной Америке и потом умирают. Их потомство, не имея никого из старшего поколения, ухитряется пролететь тысячи миль до Мексики по тому же самому маршруту. Как они находят дорогу? Разве может существо весом полграмма иметь память? Ведь она должна что-то весить. И что такое вообще память? Этой тайне не видно конца. Год за годом Оспри собирал живых бабочек. Пока они зимовали в горах, он изучал пойманных в своей лаборатории.

Оспри открыл рюкзак и вынул стопку бумажных складных коробочек, в каких продается китайская еда. Отсчитал двенадцать штук, закрывать не стал. Дело простое – подойти к стайке бабочек, держа открытую коробку. Две-три обязательно залетят внутрь. Остается закрыть крышку.

Через сорок минут у Оспри на шее висело одиннадцать коробок с бабочками. Торопливо, думая только о девушке, Оспри трусил через низинку к последнему скоплению монархов. Он почти миновал ее – бабочки так и порхали вокруг, задевая руки и лицо, – когда провалился в какую-то дыру.

Перед глазами мелькнули камни, потом наступила темнота.

Сознание возвращалось маленькими порциями. Оспри подвел кое-как итог. Он ушибся, но в состоянии передвигаться. Дыра оказалась очень глубокая, а может быть, уже наступила ночь. К счастью, он не обронил рюкзак. Оспри открыл его и отыскал фонарь.

Свет принес облегчение и одновременно разочарование. Оспри обнаружил, что лежит в глубокой шахте с известняковыми стенами – помятый, но целый. Дыры, через которую он провалился, не видно. Упав, он раздавил несколько коробок со своими любимыми бабочками. На какой-то миг это расстроило его больше, чем собственное падение.

– Эй! – позвал он несколько раз.

Внизу его слышать было некому, но Оспри надеялся, что услышат наверху. Может, мексиканка станет его разыскивать. Он немного помечтал, что было бы неплохо, если бы девушка тоже провалилась и ночь-другую им пришлось бы провести в яме вдвоем. Однако никто не ответил.

Наконец он собрался, встал, отряхнулся и отправился искать выход. В стенах было полно глубоких дыр. Оспри посветил в одну, другую, надеясь, что какая-нибудь непременно ведет на поверхность, и выбрал самую большую.

Проход вился во все стороны. Сначала Оспри удавалось ползти на коленях, но лаз все суживался. Пришлось оставить рюкзак, затем ползти на животе, упираясь локтями и толкая впереди себя фонарь и уцелевшие пять коробок с бабочками. Шершавые стены по-прежнему рвали рубашку и цеплялись за штаны. Острые камни царапали руки. Он дернул головой, и в глаза потек пот. Он выберется весь рваный, грязный и вонючий. Вот тебе и пообедали!

Лаз становился все уже и уже. У Оспри перехватило дыхание. А вдруг он здесь застрянет? Окажется заживо погребенным? Он успокоил себя. Развернуться, конечно, негде. Остается надеяться, что эта нора куда-нибудь да выведет.

Проползя с превеликим трудом на спине еще десять футов – руки пришлось держать над головой и отталкиваться ногами, – Оспри выбрался в широкий коридор и воспрял духом. На камнях была едва заметная тропка. Оставалось только идти по ней. «Эй!» – крикнул он влево и вправо. Откуда-то донеслось тихое потрескивание. «Эй!» – крикнул он еще раз. Звуки прекратились. «Сейсмические гоблины», – пожал плечами энтомолог и отправился в противоположном направлении.

Прошел еще час, но выход так и не нашелся. Оспри устал, проголодался, все у него болело. Наконец он решил изменить курс и проверить, куда ведет обратная тропа.

Тропинка шла то вверх, то вниз и привела его к группе развилок, которых он раньше не видел.

Оспри пошел в одну сторону, потом в другую, испытывая все большее разочарование. Наконец добрался до коридора, похожего на тот, по которому полз. Надеясь, что эта дорога выведет его туда, куда он провалился, Оспри сунул вперед фонарь и коробки и втиснулся следом. Он прополз совсем чуть-чуть, когда, к своей досаде, зацепился ступней за камень. Подергал ногой, но освободиться не смог. Хотел обернуться, но коридор был слишком тесен.

Потом он почувствовал движение. Сначала ему показалось, что сам лаз продвинулся вперед на дюйм или около того. Оспри двигался назад! Удивительно, ведь он даже не пытался ползти! Тут он осознал, что его держат за лодыжку. Камни тут явно ни при чем. Сзади было что-то живое, и оно старалось половчее ухватить его ногу. И это что-то – или кто-то – тянуло его назад! Оспри отчаянно хватался за камни, но с таким же успехом можно удержаться в гладкой трубе. Руки скользили по стенам. Он даже сохранил достаточное присутствие духа, чтобы ухватить фонарь и коробки. И тут сначала его ноги, а потом тело и голову выдернули из лаза. Одна из коробок упала и раскрылась, три бабочки вылетели и заметались в луче его фонаря.

Он посветил по сторонам, чтобы увидеть зверя, который его схватил. В луче света стоял настоящий живой хейдл. Оспри завопил, и хейдл метнулся в сторону. Больше всего Оспри потрясло, что тот был совершенно белый. Вытаращенные глаза придавали ему вид то ли очень голодного, то ли очень любопытного.

Хейдл несся в одну сторону, Оспри – в другую. Он пробежал футов пятьдесят, когда луч света выхватил из тьмы еще троих хейдлов, скрючившихся в глубине коридора. Они отвернулись от света, но с места не двинулись.

Оспри посветил назад. Совсем недалеко оказались еще четыре или пять белых тварей. Он вертел головой, охваченный безысходным ужасом. Достал из кармана складной швейцарский нож, открыл самое длинное лезвие. Однако хейдлы не приближались – их отпугивал свет.

Абсолютно немыслимая ситуация! Он – лепидоптерист. Имеет дело с существами, чья жизнь неразрывно связана с солнечным светом. Он не имеет никакого отношения к подземному миру. И вот он здесь, заперт под землей, лицом к лицу с хейдлами. Ужасный факт давил своей тяжестью и отнимал силы. Наконец, не в состоянии двигаться, Оспри уселся на пол.

Хейдлы в тридцати футах справа и слева от него тоже присели. Он тыкал фонарем то в одну сторону, то в другую, надеясь удержать их на расстоянии. Наконец стало ясно, что хейдлы вовсе не намерены приближаться. Оспри пристроил фонарь лампой вниз и оказался в круге света. Вокруг него запорхали три бабочки, которым удалось вырваться из плена, а он прикидывал, на сколько хватит батареек.

Оспри бодрствовал сколько, столько мог, но действие усталости, боли и пережитого страха пересилило его волю. Залитый светом, Оспри заклевал носом, сжимая в руке нож.

Ему приснился дождь. То, что он принял за капли дождя, оказалось мелкими камешками, которые кидали в него хейдлы. Первой мыслью было, что ему хотят причинить боль. Потом он понял: хейдлы пытаются разбить фонарь – и схватил его, стараясь защитить. Тут ему в голову пришла другая мысль. Раз они умеют метать камни, то могут кинуть в него достаточно большой, чтобы ранить, а то и убить. Но хейдлы этого не делают. Стало быть, хотят взять его живым.

Выжидание продолжалось. Хейдлы сидели за пределами светового круга. Терпение у них было невероятное. Не терпение современного человека, а терпение древнее, первобытное и непобедимое. Они непременно его пересидят, тут нет никаких сомнений.

Часы перешли в день, потом второй. В животе у Оспри бурчало от голода. Во рту пересохло. Что ж, так даже лучше. Без пищи и воды он впадет в забытье, а ему как раз меньше всего хотелось сохранить рассудок до самого конца.

Время шло. Оспри изо всех сил старался не смотреть на хейдлов, но любопытство победило. Он направлял свет то в одну сторону, то в другую, постепенно подмечая детали. Некоторые были совсем голые, если не считать кожаных набедренных повязок. Другие носили что-то вроде кожаных жилетов. Все мужского пола, судя по колпачкам в паху. Каждый щеголял колпачком, сделанным из рога и подвязанным для имитации эрекции, наподобие того, как делают аборигены Новой Гвинеи.

Ясно, какой будет конец. Батарейка стала садиться. Хейдлы с обеих сторон придвинулись ближе. Круг света превратился в небольшое тусклое пятно. Оспри встряхнул фонарь, и тот загорелся ярче – хейдлы отодвинулись на несколько метров. Он вздохнул. Пора. C'est la vie. Он усмехнулся и положил лезвие ножа на запястье. Можно бы дождаться, пока фонарь погаснет совсем, но Оспри боялся, что в темноте у него не получится. Если надрезать неглубоко, дело кончится болезненной царапиной, а если слишком глубоко – вены сократятся. Так он думал. Нужно все сделать правильно, пока еще видно.

Оспри спокойно надавил на нож. Из-под лезвия брызнула кровь. Она вытекала и вытекала. Хейдлы в темноте что-то забормотали.

Оспри переложил нож в левую руку и сделал надрез на правой. Уронил нож. Через минуту ему стало холодно. Острая боль в запястьях перешла в ноющую. Кровь растекалась по каменному полу. И Оспри уже не понимал – гаснет ли окончательно фонарь или у него слабеет зрение. Он прислонился головой к стене. Мысли его успокоились. Перед глазами возник образ прекрасной мексиканки. Ее лицо пришло на смену бабочкам – они уже все погибли от недостатка света. Умирающий положил своих монархов рядышком и, сползая на бок, видел перед собой оранжево-черные лоскутки крылышек.

Хейдлы что-то насвистывали и прищелкивали. Они явно взволновались. Оспри улыбнулся. Они одержали верх, но победил все равно он.

Пятнышко света съежилось и пропало. Лицо мексиканки растворилось в темноте. Оспри издал слабый стон. И тьма приняла его.

Теряя сознание, он успел понять, что на него набросились хейдлы. Он учуял их запах и почувствовал, как его хватают и стягивают запястья веревками. Слишком поздно Оспри догадался, что ему накладывают на вены жгуты, спасают ему жизнь. Попытался вырваться, но сил не хватило.

В следующие недели Оспри медленно возвращался к жизни. Чем больше он поправлялся, тем больше боли приходилось терпеть. Иногда его несли. Иногда заставляли идти вслепую по темным коридорам. В полном мраке ему приходилось полагаться на все чувства, кроме зрения. Порой его попросту истязали. Оспри не мог понять, что с ним делают. В памяти всплывали ужасные истории о мучениях пленников. Он начал бредить, и ему отрезали язык. И тогда он почти потерял рассудок.

Разумеется, Оспри не мог знать, что хейдлы пригласили одного из лучших мастеров, чтобы снять только самые верхние слои его кожи, не более, – со всей спины от плеча до плеча. Под руководством мастера его раны посыпали солью, подготавливая холст. Выдерживание заняло несколько дней, потребовалось еще соскабливание, еще соль. Наконец набросок был готов, проведены черные контуры и оставлены зарастать. Еще через три дня на кожу нанесли слой светлой охры.

К тому времени желание Оспри исполнилось. От боли и мучений он сошел с ума. Однако вовсе не поэтому хейдлы позволили ему свободно бродить по коридорам. Если бы безумие давало право на свободу, хейдлы отпускали бы почти всех пленников-людей. Кто знает, что на уме у этих созданий? Человеческие причуды и странности – настоящая загадка.

У Оспри был особый случай. Ему позволяли ходить, куда заблагорассудится. За кем бы он ни увязался, его кормили и берегли от всяких опасностей – заботиться о нем считалось похвальным. Его не заставляли переносить грузы. На нем не поставили ни тавра, ни метки. Оспри не стал ничьей собственностью, он принадлежал всем – создание невиданной красоты.

Хейдлы приводили полюбоваться им своих детей. Слух о нем разнесся быстро. Куда бы он ни пришел, везде знали – это святой человек, который носил на шее маленькие обиталища душ.

Оспри не суждено было узнать, что именно изобразили хейдлы у него на спине. Он был бы бесконечно счастлив. Потому что всякий раз, когда он двигался или просто дышал, казалось, что его несут переливчатые оранжево-черные крылья.

9
La frontera

Фронтир – это передний край, место встречи дикости и цивилизации… Это линия наиболее быстрой и эффективной американизации. Дикая природа осваивает колониста.

Фредерик Джексон Тернер.

Важность фронтира в американской истории

Галапагосский рифт

0,55 градуса северной широты

В 17.00 все участники экспедиции погрузились на электробусы. Их снабдили проспектами, буклетами, блокнотами – все материалы были пронумерованы и носили гриф «Секретно». Им выдали спортивную одежду с логотипом «Гелиоса». Особенно всем понравились черные кепки, как у полицейских отрядов особого назначения: в них ученые сразу приобрели суровый вид. Али удовольствовалась футболкой с эмблемой «Гелиоса» на спине. С едва слышным мурлыканьем автобусы выехали из ворот огороженной территории на улицу.

Город Наска напомнил Али Пекин с его стайками велосипедистов. В таком быстрорастущем городе в час пик на велосипеде доедешь гораздо быстрее. Люди спешили на работу. Через окно Али разглядывала их лица, лица жителей Тихоокеанского бассейна, пыталась понять, чем они живут. Вот где праздник энтузиазма!

На рассекреченных картах такие города, как Наска, походили на нервные клетки, тянущие в разные стороны свои отростки. Людей сюда влекло то же, что всегда, – дешевые земли, залежи драгоценных металлов и нефти, свобода от прежних устоев, возможность начать все заново. Али думала встретить здесь угрюмых эмигрантов, отщепенцев, которым некуда больше податься, но видела лица образованных людей – банкиров, предпринимателей, руководителей, работников сферы обслуживания. Как портовый город будущего, Наску считали новым Сан-Франциско или Сингапуром. За четыре года он стал основным связующим звеном между экваториальным подземным миром и городами западного побережья обеих Америк.

Али радовало, что люди в Наске выглядят нормальными и здоровыми. Разумеется, сюда, вниз, едут молодые и сильные, и потому населению здоровья не занимать. Почти все такие города оснащались лампами, имитирующими солнечный свет, и уличные велосипедисты тут были загорелые, словно заядлые серферы.

Мало кто не встречал вернувшихся снизу солдат или рабочих, страдающих непонятными заболеваниями – рост костей, увеличенные глаза, странные опухоли и наросты, даже рудиментарные хвосты. Некоторое время религиозные группы обвиняли в этом ад, считая происходящее доказательством Божественного промысла. Ад – своеобразный ГУЛАГ, и попасть туда – уже наказание. Теперь, глядя вокруг, Али убеждалась, что фармацевтические компании вполне успешно борются с воздействием преисподней. У людей в Наске не было никаких отклонений. Али поняла, что ее собственная едва осознанная боязнь превратиться в жабу или обезьяну абсолютно не обоснована.

Город был похож на огромный торгово-развлекательный комплекс – с деревьями в кадках, цветущими кустами; чистота, кругом имена новейших брендов. Рестораны, кофейные бары, супермаркеты, торгующие абсолютно всем – от рабочей одежды и сантехники до штурмовых винтовок. Идиллию слегка портили нищие-калеки и уличные торговцы контрабандой.

На одном перекрестке старуха азиатка продавала живых щенков, привязанных к палочкам, – вот бедняги.

– Мясо для жаркого, – объяснил Али сосед. – Их продают на вес, по катти – это китайская мера, чуть больше фунта или пятьсот граммов. Говядина, курятина, свинина, собачатина.

– Спасибо, – поблагодарила Али за разъяснение. Ему явно было интересно.

– Я вчера специально присматривался. Они тут все едят, что движется. Жучков, червячков, личинок. Даже ящериц. «Сяо лон» называются.

Али смотрела в окно. Вдоль дороги тянулась огромная прозрачная колбаса – двадцать футов высотой и длиной с футбольное поле. На пластике светилась надпись на хангуле – корейском письме. Али по-корейски не понимала, но теплицу ни с чем не спутаешь.

За первой оказалась вторая, потом еще одна – они лежали друг за другом, словно гигантские куколки. За стенами суетились рабочие-садовники, ползали по лесенкам, прислоненным к деревьям. Летали разноцветные попугаи, пробежала обезьяна. Здесь, внизу, процветали субсерии – растительные сообщества, порожденные вторгшимся видом, в данном случае человеком.

Вдалеке мягко громыхнул взрыв. Такие сотрясения Али чувствовала всю ночь, несмотря на пружинный матрац. Непрекращающиеся строительные работы, по-видимому, велись повсюду.

Узнать границу освоенных земель было нетрудно. Аккуратные прямые углы сменились грубыми каменными стенами. По асфальту ползли трещины. Своды были покрыты островками мха, среди которых торчали колючая проволока и лазерные излучатели.

Колонна выехала на недавно пробитую кольцевую дорогу, опоясывающую город; автомобильные пробки, велосипедисты и пешеходы остались позади. Электробусы стали набирать скорость. Глазам пассажиров предстал огромный соляной купол, уже заселенный. Под этим колпаком кипела жизнь. Весь свод – поперечником три мили и высотой тысячу футов – был ярко освещен. Наверху сейчас приближается закат, а здесь, внизу, ночи не бывает. Искусственный свет Наски горит двадцать четыре часа в сутки. Настоящий Прометей на скале из кофеина.

За всю ночь поспать удалось только урывками. Всеобщий подъем переходил в какое-то детское возбуждение. Али тоже захватил дух приключений. А утром, измученные ожиданием, люди были готовы к любым свершениям.

Сцена последних приготовлений растрогала Али. Напротив нее через проход сидел какой-то здоровяк; он стриг ногти с таким тщанием, словно от этого зависела его жизнь. Прошлой ночью несколько самых молодых женщин – они только-только познакомились – провели предрассветные часы, делая друг другу прически. Немного завидуя, Али слушала, как люди звонили женам, мужьям, любимым и родителям, уверяя их, что нет никакой опасности. Али про себя молилась за них.

Электробусы остановились рядом с железнодорожной платформой, и пассажиры высадились. Тут же стоял поезд в стиле ретро – не будь он с иголочки новый, его можно было бы принять за допотопный. Платформу окаймляли железные рейки – черные и цвета морской волны. Большую часть поезда составляли грузовые вагоны и платформы с рудой. Станцию патрулировали солдаты в полном вооружении; рабочие грузили ящики на платформы.

Впереди стояли три роскошных спальных вагона, снаружи отделанных алюминиевыми панелями, а внутри – под вишню и дуб.

Али не переставала удивляться, как много денег вкладывается в разработку новых земель. Всего пять или шесть лет назад эти территории, по-видимому, принадлежали хейдлам. Спальные вагоны на сверкающих рельсах – еще одно свидетельство того, насколько руководство корпорации уверено в своих завоеваниях.

– И куда нас теперь? – громко проворчал кто-то.

Были и другие недовольные. Людям не нравилось, что «Гелиос» окутывает каждый этап путешествия ненужной тайной. Никто не знал, где расположена научная база.

– В пункт Z-три, – ответил Монтгомери Шоут.

– Я о таком не слышала, – сказала женщина.

Планетолог, вспомнила Али.

– Владение «Гелиоса» – на самых задворках.

Один из геологов начал разворачивать геодезическую карту.

– На картах его нет, – ободряюще улыбаясь, добавил Шоут. – Но вы сами убедитесь, что это неважно.

Такая беспечность вызвала новый ропот, который Шоут проигнорировал.

Прошлым вечером, во время банкета, организованного «Гелиосом» для вновь прибывших ученых, Шоута представили всем как руководителя экспедиции. На первый взгляд он вполне соответствовал такой должности: неуемная энергия, мускулистые руки со вздувшимися венами, однако впечатление производил двоякое. Мало того что лицо какое-то скорбное от несбывшихся амбиций, зубы кривые, Шоут и вел себя непонятно, со странным равнодушием: старался излучать обаяние, и в то же время ему было безразлично, действует оно или нет. До Али дошли слухи, что он пасынок самого Купера. У того был и родной сын, законный наследник состояния Куперов, а на долю Шоута, видно, выпадали более рискованные обязанности, например – сопроводить экспедицию на самые окраины империи «Гелиоса». Почти шекспировский сюжет.

– На следующие три дня наш дом здесь, – объявил он. – Вагоны – супермодерн, обслуживающий персонал. Занимайте любые купе. Можете селиться по одному – места хватит всем.

Шоут говорил с великодушием человека, который привык оказывать гостеприимство за чужой счет.

– Устраивайтесь. Примите душ, поспите, расслабьтесь. Потом пообедаете. Есть вагон-ресторан. Можете заказать обед в купе, посмотреть кино. «Гелиос» не поскупился. Таким образом корпорация желает вам – и мне – счастливого пути.

О месте назначения больше никто не спрашивал. В половине шестого музыкальный звон возвестил отбытие. Бесшумно, словно отвязанный плот по течению, экспедиция «Гелиоса» двинулась в неизвестность. Путь казался ровным, но на самом деле дорога – очень постепенно – шла вниз. Как выяснилось, тут работала гравитация. Двигатель находился позади и включался только для подъема вагонов обратно, к станции.

Один за другим, влекомые земным притяжением, вагоны уходили от сверкающих огней Наски.

Состав приблизился к терминалу с надписью «Трасса № 6». Рядом с шестеркой кто-то в приступе ностальгии вывел маркером еще одну. Потом кто-то, уже другим цветом, пририсовал третью шестерку. Один молодой биолог соскочил с поезда, чтобы в последний раз щелкнуть фотоаппаратом, и под одобрительные крики остальных запрыгнул в вагон. Все почувствовали, что начало получилось хорошее. Поезд миновал воздушно-тепловую завесу и отправился дальше.

Немедленно температура и влажность упали. Тропического климата Наски как не бывало. В туннеле было холоднее градусов на десять, а воздух – сухой, как в пустыне. Теперь, поняла Али, они спускаются в настоящую преисподнюю. Ни адского пламени, ни серы. Напоминает скорее пустыню в штате Нью-Мексико.

Рельсы блестели, словно кто-то их специально натирал. Поезд ускорил движение, и все разошлись по купе. У себя Али обнаружила плетеную корзиночку с апельсинами, шоколадом и печеньем. Маленький холодильник был заполнен до отказа. На подушке лежала красная роза. Али прилегла и увидела над собой экран – можно выбрать любой из сотен фильмов. Ее слабостью были старые фильмы-страшилки. Она помолилась, потом благополучно уснула, убаюканная триллером «Они!» и стуком колес.

Утром Али забралась в маленький душ и пустила на волосы горячую воду. Такие удобства казались просто невероятными. Как выяснилось, время завтрака она угадала правильно и, искупавшись, уселась перед окном с омлетом, тостами и кофе. Окно было маленькое и круглое, как иллюминатор. За окном темнела сплошная чернота – потому большие окна и не нужны. Потом Али заметила на стекле маленькие буквы «Пуленепроницаемые стекла компании «Эллис»» и поняла, что и весь поезд защищен на случай нападения.

В девять часов все собрались в вагоне-ресторане. Первое утро в поезде решили посвятить занятиям – освежить в памяти правила оказания первой помощи, технику скалолазания, основы стрелкового дела и прочие знания, которые люди получили в предыдущие месяцы. Большинство ученых действительно все усвоили, и занятия напоминали скорее посиделки.

После обеда Шоут расширил программу занятий. В одном конце вагона-ресторана установили проекторы и большой монитор. Шоут показал несколько презентаций, в которых члены экспедиции представляли свои теории. Али блаженствовала. Интересные лекции, приятная музыка, вкусные креветки.

Первыми выступали биолог и микроботаник. Они объяснили различие между троглобионтами, троглоксенами и троглофилами. Первые постоянно живут в пещерах – «трогл» по-гречески «пещера» или «дыра». Подземный мир – их экологическая ниша. Вторые, троглоксены, например саламандры, живут в пещерах часть жизни и адаптированы к тамошним условиям. Третья группа, троглофилы – сюда относятся летучие мыши и другие ночные животные, – часто посещают пещеры в поисках пищи или укрытия.

Потом ученые начали рассуждать об особенностях преадаптации, о «предрасположенности» к темноте. Тогда Шоут выступил вперед и поблагодарил. Он был вежлив, но тверд. Тут все на хлебах «Гелиоса», и это – его спектакль.

В оставшееся время представили других ученых, и они тоже выступили с сообщениями. Али заметила, что вся группа довольно молода. Мало кому было за сорок, а некоторым едва исполнилось двадцать пять. Люди приходили и уходили, но Али сидела безвылазно, запоминая лица, имена и открывая для себя науки, о которых почти ничего не знала.

После ужина, похожего больше на пикник – гамбургеры и холодное пиво, – им пообещали показать новый голливудский фильм. Однако аппарат почему-то не работал, и тут Шоут растерялся. До сих пор его расписание включало ученых, имевших опыт выступления перед аудиторией или, по крайней мере, разбиравшихся в своем вопросе. Стараясь как-то оживить вечер сменой программы, Шоут придумал нечто новенькое.

– Поскольку мы уже начали знакомиться друг с другом, – заявил он, – я хочу представить вам парня, от которого мы все теперь зависим. Нам чудом удалось добыть его у наших военных – он известный разведчик и следопыт. У него высокая репутация – рейнджер среди рейнджеров, настоящий ветеран бездны. Дуайт! – позвал он. – Дуайт Крокетт! Я вижу, вы здесь. Не скромничайте.

Следопыт Шоута явно не готовился к такому вниманию. Он медлил, и Али повернулась, чтобы взглянуть на него. Упрямый Дуйат оказался тем самым незнакомцем, которого она встретила вчера в подъемнике. «Что он тут делает?» – удивилась Али.

Под взглядами всех собравшихся Дуайт оторвался от стены и выпрямился. На нем были новые дорогие джинсы и белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, включая те, что на манжетах. Темные горнолыжные очки поблескивали, словно глаза какого-то насекомого. Со своей чудовищной прической Дуйат казался тут совершенно неуместным. Он напоминал Али работяг-пастухов, которым неловко в большой компании и которые чувствуют себя хорошо только в своей хижине.

Татуировки и шрамы на лице и голове не вызывали желания познакомиться с ним поближе.

– Я что, должен был выступить? – спросил он из глубины вагона.

– Идите сюда, дайте нам на вас посмотреть, – настаивал Шоут.

– Невероятно, – прошептал кто-то рядом с Али. – Слышал я про этого парня. Он в бегах.

Дуайт не стал демонстрировать свое недовольство, только слегка покачал головой. Когда он наконец вышел вперед, все расступились.

– Дуайт – как раз тот, кого стоит послушать, – сказал Шоут. – Он не заканчивал школ, у него нет диплома, но в работе не это главное. Он провел одиннадцать лет в плену у хейдлов. Последние три года работал на рейнджеров и в спецназе – гонял хедди. Я ведь, ребята, читал ваши резюме. Мало кто из вас вообще спускался под землю. А дальше электрифицированной зоны и вовсе никто не ходил. А вот Дуайт может рассказать нам, каково там, внизу.

Шоут сел. Теперь очередь Крокетта.

Крокетт стоя выслушал аплодисменты, и его застенчивость казалась по-своему подкупающей, какой-то трогательной. Соседи Али обсуждали его шрамы и что ему довелось вытерпеть в плену. Кто-то обозвал его дезертиром, кто-то безумцем. Каннибалом, погонщиком рабов. Животным. Люди говорили о нем, затаив дыхание и не скупясь на эпитеты. Удивительно, подумала Али, как рождаются легенды. Его считают психопатом, и все равно их тянет к нему, влечет романтика его воображаемых деяний.

Дуайт не спешил удовлетворить всеобщее любопытство. В тишине стучали колеса; скоро люди почувствовали неловкость. Али приходилось видеть, как нервничают в такой ситуации американцы и европейцы. А Дуайт с его спокойствием казался просто примитивным. Наконец его молчание стало слишком многозначительным.

– Вам разве совсем нечего сказать? – спросил Шоут.