Текст книги "Сорок имен скорби"

Автор книги: Джайлс Блант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

45

Было полчетвертого утра, когда Кардинал прикрепил фотографии на полку над стереосистемой, из которой доносилась сюита Баха. Сам он не был поклонником классики, а вот Кэтрин Баха обожала. Он слушал любимую музыку жены, и в доме было как-то не так одиноко. Создавалось впечатление, что если войдешь в гостиную, то увидишь там Кэтрин, уютно устроившуюся на диване с очередным детективом.

Кэти Пайн, Билли Лабелль и Тодд Карри глядели на него с другого конца комнаты, точно юные присяжные, признавшие его виновным. Кийт Лондон, который мог быть еще жив, от голосования воздержался, но Кардинал почти физически слышал его крик о помощи и то, как парень проклинает его за неумелость.

Между всеми четырьмя жертвам должна существовать какая-то связь. Кардинал не верил, что убийца выбирал добычу совсем уж случайно. Должна быть нить, пусть и тоненькая, которая объединяла бы все жертвы. Потом она окажется очевидной, и он будет костерить себя за то, что не понял этого раньше. Где-то она кроется: в этих папках, в фотографиях с мест преступления, в отчетах экспертов, может быть – в случайно оброненной фразе или слове, в чем-то таком, чему все это время не придавали значения.

По Мадонна-роуд пробиралась машина, рокот мотора заглушали сугробы. Вскоре на крыльце раздался звук шагов.

– Что ты здесь делаешь?

На пороге стояла Лиз Делорм, капли дождя сверкали в волосах, щеки порозовели. Голос дрожал от возбуждения.

– Время неприличное, я понимаю, я проезжала мимо, вижу – у тебя свет, и решила тебе рассказать, что случилось.

– Проезжала мимо по пути домой? – Мадонна-роуд в трех милях от ее обычного маршрута. Кардинал придержал дверь, дав ей войти.

– Кардинал, ты не поверишь. Знаешь про дело Корбетта?

Делорм сидела на диване, и руки у нее летали во всевозможных направлениях, пока она рассказывала Кардиналу все, от первой беседы с Масгрейвом до недавнего зрелища – Дайсон с головой, лежащей на стойке, как на плахе.

Кардинал, подавшись вперед, сидел в кресле у дровяной печи, и внутри у него страх мешался с облегчением. Он слушал, как она в общих чертах описывала подозрения Масгрейва, двуличие Дайсона, ее собственные сомнения, когда она обнаружила квартиру во Флориде, квитанцию на покупку яхты.

– Провела у меня обыск без ордера, – прокомментировал Кардинал, изо всех сил стараясь говорить с прежней интонацией.

Она не обратила внимания, маленькие руки двигались в луче света, акцент стал заметнее, чем всегда.

– Для меня самым худшим моментом было, – она приложила ладонь к сердцу, что подчеркнуло ее маленькую круглую грудь, – абсолютно самым худшим моментом было, когда я нашла эту квитанцию на яхту.

– И чья же это была квитанция? – осведомился Кардинал с холодком, которого сам не ощутил. Бесстыдно, как вор-профессионал, Делорм тут же проследовала к его шкафчику с папками. Нагнувшись, открыла ящик, и вот бледные пальцы уже начали перебирать бумаги. Кардинал был в достаточной степени гражданином, чтобы ощутить негодование при виде этого вторжения в частную жизнь, в достаточной мере полицейским, чтобы восхититься ее ловкостью, и в достаточной мере мужчиной, чтобы (он отметил это с неудовольствием) увидеть в этих движениях пальцев даже что-то отчасти эротическое.

Делорм вынула квитанцию: «крис-крафт», прогулочный катер с каютой, одна штука, пятьдесят тысяч долларов.

– Когда я увидела дату, у меня сердце оборвалось. Оп! Сразу на дно.

– Это сразу после нашего рейда против Корбетта. – Кардинал поднес бумагу поближе к огню, ища… он точно не знал, что именно ищет. – Это не мое.

– Ты знаешь, что тебя спасло? Три «Ф». – Она пустилась объяснять про Флориду и франкоканадцев, про то, как это сочетание позволило ей, находясь почти за тысячу миль к северу, отследить подробности покупки судна.

– Я послала сержанту Лангуа по факсу номер квитанции, он туда явился, а он, имей в виду, просто неотразим. Бедная флоридская девчонка, работающая там в конторе, готова была что угодно для него сделать. Его выговор, манеры, да вообще все – просто прелесть.

Выяснилось, что на все готовая флоридская девушка сумела раскопать записи, относящиеся к сделке. Так как после продажи судно предполагалось направить за пределы страны (в частности, чтобы избежать лишних налогов), при покупке затребовали документ с фотографией покупателя.

– Сегодня днем сержант Лангуа прислал мне факс – конечно, не на работу, – и там был снимок сержанта уголовной полиции Адониса Дайсона.

– Значит, вплоть до вчерашнего дня ты считала, что я работаю на Кайла Корбетта.

– Нет, Джон. Я не знала, что и думать. Я действительно устроила ловушку, потому что хотела исключить тебя из числа подозреваемых. Я не знала, что на это клюнет Дайсон. У меня еще не было того факса, когда я затевала игру.

– Он должен был понять, что мы сможем проследить происхождение квитанции. О чем он думал?

– На ней нет фамилии. И он не знал, что в отделе продаж сделают копию его документа с фотографией и сохранят в архиве. И потом, последние недели две он, скорее всего, не в состоянии был соображать. Он очутился между Кайлом Корбеттом и Малькольмом Масгрейвом – и испугался. Да, видимо, просто впал в панику.

– Но ты сказала – он подложил квитанцию в мои личные бумаги, у меня дома. Не верится, что он меня хотел подставить. Мы с ним, конечно, не были друзьями, но… А что там с квартирой? Выглядело это, конечно, скверно.

– Я старалась не спешить с выводами. Я знаю, у тебя жена – американка. Родители у нее, скорее всего, уже пенсионного возраста. Не исключено, что у них имеется недвижимость во Флориде. Я попросила своего приятеля, который проводил там отпуск, проверить и это. К тому времени я уже, конечно, выяснила девичью фамилию твоей жены. Она получила квартиру в подарок от своих родителей; разве это делает тебя преступником? Не думаю.

Кардинал даже не пытался разобраться в путанице переполнявших ее чувств.

– И все это означает, что ты перестала меня проверять?

– Да. Все. Я уже не работаю в спецрасследованиях, а ты – ты чист.

Кардинал не ощущал в себе готовности ей поверить. И потом, он еще кое-что хотел узнать.

– Почему Дайсон этим занимался? Ведь Корбетт – это полный мрак, с начала и до конца. Мрак и ужас. Ясно было, что парня кто-то отмазывает, но я всегда предполагал, что этим занимается кто-то из людей Масгрейва. Когда я это изложил Дайсону, он ответил только: «Если хочешь расследовать поведение лошадников, делай это в свободное от работы время». А потом пропала Кэти Пайн, и Корбетт ушел с моих радарных экранов. Зачем Дайсону понадобилось в это влезать? Не то чтобы я его особенно обожал, но я бы никогда не подумал, что он вытворяет такие штуки.

– Несколько лет назад он решил, что его пенсионный фонд приносит слишком мало дохода. Вот и решил забрать оттуда почти все деньги и вложить в акции шахт. Как говаривал один из моих преподавателей экономики и финансов, «Шахта – дырка в земле, принадлежащая нечестному человеку». В данном случае он оказался прав.

– Дайсон потерял сбережения на «Бре-Экс»? [35]35
  Добывающая компания с центром в Калгари, якобы обнаружившая золото в Индонезии; в 1997 г. многие ее вкладчики потеряли деньги на этой афере. Дело о банкротстве компании продолжается до сих пор.


[Закрыть]

– Как и многие, Джон. В этом нет ничего особенного.

– Господи. – И почти без паузы добавил: – Ты устроила у меня обыск. Не ожидал, что ты на это пойдешь.

– Прости, Джон. Пойми, в каком я оказалась положении: или провести обыск, или добыть ордер. В ту ночь, когда тебе пришлось вернуться в отдел и ты попросил меня остаться… я восприняла это как разрешение. Извини, если я ошиблась. – Карие глаза, ярко блестевшие при свете пламени, вглядывались в его лицо. – Я ошибалась?

Кардинал долго молчал. Был уже пятый час, и свинцовая усталость вдруг навалилась на плечи. Делорм все еще в восторге от своего триумфа, она еще много часов будет мчаться на этом высокооктановом бензине победы. Наконец он произнес:

– Может, это и правда было как разрешение. Не знаю. Но это не значит, что ты должна была им воспользоваться.

– Слушай, я понимаю, это было некрасиво. Я всегда стараюсь помнить, что хорошему полицейскому, как хорошему адвокату или хорошему врачу, не обязательно быть приятным и обходительным. В общем, нам с тобой не нужно работать вместе, если ты не хочешь. Можешь снять меня с дела Пайн – Карри, я пойму. Но я думаю, что мы должны добить это дело сообща.

Она произнесла «сообча». Кардинал настолько устал, что не смог удержаться от улыбки.

– Что? – спросила она. – Чему это ты улыбаешься?

Кардинал поднялся и с чопорным видом протянул Делорм ее куртку. Она застегивала кнопки, не сводя с него глаз.

– Ну конечно, ты не скажешь.

– Будь осторожна на дороге, – проговорил он мягко. – Эта слякоть того и гляди опять замерзнет.

46

Эрик начинал действовать Эди на нервы. Несколько дней он был совершенно безмятежен, даже весел. Но теперь он все время ее шпынял. Впервые за все время пожелал, чтобы она приготовила ему ужин. С чего бы, черт побери? Обычно он терпеть не может, чтобы она смотрела, как он ест. А тут вдруг ни с того ни с сего захотел сосисок с картофельным пюре, и ей пришлось мчаться за ними в супермаркет через это море грязи, ноги промочила, конечно. Теперь он в одиночестве ел в гостиной, а они с бабулей – на кухне. Позавчера она записала в дневнике: «Я люблю Эрика отчаянно и страстно, хотя он мне совсем не нравится. Он мелочный, себялюбивый, грубый хам. И я его люблю».

Они спустились в подвал, где Кийт был привязан к своему креслу с дыркой в сиденье и горшком внизу. Первым делом ей пришлось опорожнить этот чертов горшок. Теперь ей перестало нравиться тут бывать: словно приходишь кошке лоток сменить. Эрик никогда этим не занимался, он просто не переставая ругался, пока Эди не делала что нужно. При этом она чувствовала себя так, как будто ее выпотрошили, да вдобавок снова разыгралась экзема. Совсем недавно экзема стала карабкаться вверх по лицу, начавшись под линией подбородка, кожа растрескалась, покраснела и стала мокнуть. Когда она выходила из супермаркета, какие-то придурки, проезжавшие мимо, опустили окна машины и издевательски на нее загавкали.

Она вернулась из маленькой ванной, как раз когда Эрик разъяснял Кийту свою позицию. Эрик, похоже, получал удовольствие от этих выступлений перед узником, но ее это страшно бесило.

– Видишь ли, заключенный, мы больше не хотим переживать по поводу пятен крови. Когда достигаешь определенного уровня, понимаешь, что незачем за собой убирать, ты догадываешься, о чем я?

Пленник, спеленутый до состояния неподвижности и немоты, не ответил, он даже перестал бросать на них умоляющие взгляды.

– Я нашел идеальное место для того, чтобы тебя убить, заключенный. Это заложенная кирпичом, заколоченная, забытая всеми чертями старая насосная станция. Как по-твоему, часто туда приходят люди? Пару раз за пять лет? – Эрик приблизил лицо к пленнику, словно желая его поцеловать, между ними было теперь сантиметров пятнадцать. – Я, кажется, к тебе обращаюсь, золотце.

Парень все отводил в сторону глаза под покрасневшими веками, и Эрик схватил пленника за подбородок, принуждая его смотреть на него.

Эди взяла листок бумаги:

– Ты хотел составить список, Эрик. – И подумала: он его прямо здесь прикончит, если я сейчас же не сделаю так, чтобы мы поднялись наверх.

– По-моему, мы собирались вернуться в ту шахту, не правда ли, Эди? Они же не ожидают, что мы снова там объявимся.

– Не поведешь же ты меня на этот лед, – возразила Эди. – Уже три дня подряд выше нуля. – Она указала на листок. – Может, какой-нибудь тазик? Собрать кровь.

– Я не собираюсь таскать с собой тазик, Эди. Главная прелесть этой долбаной насосной станции в том, что мы можем не переживать из-за беспорядка. Вот стол пригодился бы. Что-нибудь подходящей высоты. Верно, заключенный? Верно. Заключенный номер ноль-ноль-ноль согласен.

Эди развернула «Алгонкин лоуд» и расстелила на кровати, при этом узник не мог не увидеть свое собственное школьное фото с подписью: «Поиск юноши из Торонто зашел в тупик».

– Может, банку негашеной извести, – предложила Эди. – Чтобы немножко изменить ему личико после того, как мы его убьем. Или даже до того, как убьем.

– Эди, у тебя такой интересный взгляд на вещи. Тебе это очень в ней нравится, правда, заключенный? Юноша из Торонто согласен. Эди, у тебя очень интересный взгляд на вещи.

47

Свечной воск, полированное дерево, застоявшийся запах ладана. В храме всегда пахнет одинаково. Кардинал сел на одну из задних скамей и предался воспоминаниям: алтарь, где он был служкой в стихаре и сутане; исповедальни, в которых он признавался в некоторых (ясное дело, не во всех) первых сексуальных приключениях; помост, на котором его мать лежала в гробу; купель, где крестили Келли – воздушное создание с кукольным личиком, чей визг раздражал всех, особенно молодого священника, совершавшего помазание.

Вера оставила Кардинала в двадцать с небольшим и с тех пор больше не возвращалась. Все детство Келли он посещал службы, потому что так хотела Кэтрин, и, в отличие, скажем, от Маклеода, который испытывал к римской церкви и ее деяниям лишь презрение, Кардинал не имел ничего против нее. Ни против, ни в ее пользу. И он не совсем понимал, почему в этот четверг, днем, решил зайти в храм. Сидел в «Д'Анунцио» за ветчиной с бобами по-шведски – и вдруг оказался в церкви, в задних рядах.

Из благодарности? Да, конечно, он был рад, что расследование Делорм завершилось. Что же касается Дайсона, то это была очень грустная история, совсем грустная. Маклеод все утро прохаживался насчет падшего босса. «Здорово, что от него избавились, – громогласно вещал он в отделе всем, кто ног его слышать. – Мало ему, что он заносчивый ублюдок, так он еще решил залезть по уши в грязь? Некоторые не умеют вовремя остановиться». Но Кардинал не чувствовал морального превосходства. С таким же успехом в тюрьму могли бы препроводить в наручниках его самого.

Над алтарем возвышался гигантский, отделанный золотом медальон, на котором было изображено вознесение Марии на небеса. Мальчиком Кардинал часто молился ей, чтобы она помогла ему стать хорошим учеником, хорошим хоккеистом, хорошим человеком, но сейчас он не молился. Он просто сидел в благоуханной пустоте храма, и этого было достаточно, чтобы пробудить в нем ощущение цельности, которое он знал ребенком и юношей. Он с точностью до часа помнил, когда утратил эту цельность, Делорм перестала за ним следить, но это не значит, что собственная совесть отпустит ему грехи.

– Извиняюсь.

Толстяк протиснулся между рядами скамей, Задев Кардинала, – довольно бесцеремонный поступок, ведь в церкви совершенно пусто. Но у людей есть свои любимые скамейки, и потом, Кардинал – чужак, а не постоянный прихожанин.

– У вас тут милая церквушка.

Квадратная фигура с трудом угнездилась рядом с Кардиналом, этакий шар из плоти, сплошная масса, лишенная шеи, запястий, бедер. Он указал на медальон Успения:

– Неплохой медальончик. Люблю храмы, а вы?

Повернувшись к Кардиналу, он улыбнулся, если можно назвать эту старательную демонстрацию зубов улыбкой. На мгновение блеснули два золотых резца и тут же пропали. Лицо мужчины, плоское и круглое, как у эскимоса, было изуродовано четырьмя парносимметричными шрамами. Ясно видимые белые рубцы шли горизонтально поперек лба и по подбородку и вертикально – по щекам. Неправильной формы, словно вдавленный внутрь нос напоминал стручок перца. Чтобы посмотреть в лицо Кардиналу, незнакомец вынужден был повернуться на девяносто градусов, при этом на правом глазу у него обнаружился черный кожаный кружок. На черном фоне какой-то остряк вывел по трафарету: «Закрыто».

Может, он из тех, кого Кардинал когда-то посадил? Тогда он должен припомнить эту тушу, словно вылепленную из глины первозданного, беспримесного злодейства.

– Жарковато для февраля. – Мужчина стянул с головы черную шапочку, обнажив идеально выбритый череп. Затем, неожиданно деликатными движениями, он снял сначала одну, потом другую перчатку и положил руки на колени. На костяшках одной руки было вытатуировано: «хрен», на другой – «тебе».

– Кики, – произнес Кардинал.

Снова сверкнули золотые зубы.

– Не думал, что ты меня вспомнишь. Давненько не видались, а?

– Извини, что не посетил тебя в Кингстоне. Сам знаешь, как это бывает. Дела…

– Десять лет – всё дела, понимаю, У меня тоже были дела.

– Понимаю. Ты настоящий художник-декоратор. Мне нравится, как ты оформил свою заплату на глазу.

– Нет, я все больше качался. Я теперь лежа триста раз штангу выжимаю. А ты?

– Не знаю. В последний раз, когда я проверял, было сто семьдесят. – Скорее ближе к ста пятидесяти, но когда беседуешь с варваром, кристальная честность ни к чему.

– Похоже, малость дрейфишь?

– С чего бы? Разве что ты мне угрожаешь. Надеюсь, что это не так, если учесть твое условно-досрочное и все такое.

Влажно блеснули золотые резцы. Кики Бальдассаро, больше известный сокамерникам как Кики Б., он же Кики-Бэби. Отец – мафиозо средней руки, много десятилетий избавлявший строительную промышленность Торонто от проблем с рабочими. Способов для этого было множество: например, посадить своего накачанного сынка в тамошнюю фирму под видом сварщика. Сварочные работы очень хорошо оплачивались, особенно если учесть, что Кики Б. и не думал появляться на стройке. Господи, прости.

Несмотря на гарантированный доход, Кики Б. был не из тех, кто сидит сложа руки. Он как раз любил поработать руками, и когда из должника требовалось выколотить деньги, а забывчивому – освежить память, он был тут как тут, готовый надавить на нужную кнопку. Кардинал припомнил теперь, что Кики Б. именно так познакомился со своим будущим боссом и духовным наставником – Риком Бушаром. Выполняя обычное задание Бальдассаро-старшего, он чересчур сильно прижал одного из подручных Бушара. Тогда сам Бушар возник у Кики на пороге и аргументировал свою позицию с помощью лома. С тех пор они стали закадычными друзьями.

– Не иначе, краном эту штуку сюда поднимали. – Кики вновь обратил внимание на Богоматерь, парящую на медальоне.

– А ты не слышал эту историю? – Кардинал расстегнул куртку. Пот стекал по груди холодными ручейками – не то от страха, не то из-за здешней отопительной системы. – Однажды вечером, как раз накануне того, как они собирались водрузить Пресвятую Деву на место, крановщик едет по дороге мимо водопадов Бёрка, слетает с шоссе и ломает руку. Канун Пасхи, лет тридцать назад или около того. Все в отчаянии, но на следующий-то день – праздник, епископ собирается приехать из самого Су, чтобы отслужить мессу. Большое торжество, а между тем, похоже, Пресвятая Дева так и просидит всю обедню в упаковке. Объявили, что нужны крановщики, – они ведь тут не растут на деревьях, как в Торонто, – и наконец нашли одного. Он согласился подъехать в пять утра, чтобы повесить медальон.

– Ясное дело, успел повесить. Пять утра, хоть три раза можно сделать.

– Штука в том, Кики, что ему так и не понадобилось это делать.

– Во как. Тоже в аварию попал?

– Никакой аварии. На другой день приезжает он в церковь, как договорились, в пять утра. Все, кому положено, уже тут как тут. И он видит, что все стоят на коленях в переднем ряду, хотя, ты же понимаешь, не все они ревностные католики. Но они все на коленях в первом ряду, с разинутыми ртами. Тогда новый крановщик смотрит вверх и понимает, почему все в таком восторге. – Кардинал показал на медальон.

– Она уже висела на месте.

Кардинал кивнул:

– Она уже там висела. Как это случилось? Когда? Никто не знает. Понятно, что было нарушено несколько законов природы, взять хотя бы закон всемирного тяготения.

– Значит, кто-то пришел ночью и ее туда поднял.

– Ну да, так все и подумали. Но никак не могли догадаться кто. Все было накрепко заперто. Кран стоит снаружи, ключей нет, они у прораба. Загадка. Они решили сохранить все в тайне, но… может, не надо мне тебе говорить, но…

– Говорить – что? Выкладывай. Нельзя начать историю, а потом взять да оборвать на середине.

– Времени-то много прошло… наверное, теперь я могу тебе сказать. Из Ватикана прислали следователя, священника, который заодно был и ученый. Единственная причина, почему им пришлось нам сообщить, – так сказать, профессиональная солидарность.

– Вишь ты, из Ватикана. И они чего-нибудь раскопали?

– Ничегошеньки. Тайна. Недаром же ее называют Богоматерь Тайн.

– Ну да. Я и забыл. Неплохая история, Кардинал. Правда, сдается мне, ты ее сам сочинил.

– Зачем бы мне? Я в церкви и не собираюсь богохульствовать. Мало ли что может случиться.

– Славная сказочка. Расскажи Питеру Гжовски. Он отличный слушатель. Вот почему он попал в телевизор.

– Он уже больше не ведет свою передачу, Кики. Пока сидишь в тюрьме, отстаешь от жизни. Знаешь, как законодательство относится к устным угрозам?

– Обидно мне, что ты мог такое подумать. Я тебе никогда не угрожал. Ты мне всегда был по нраву. До тех самых пор, пока не надел на меня браслеты. Я просто говорю, что я бы на твоем месте занервничал, если бы сидел рядом с парнем, который может запросто вырвать мне руки-ноги и положить их мне под нос.

– Забываешь, что ты гораздо глупее меня, Кики.

Из приплюснутых ноздрей со свистом вырвался воздух. Веко над глазом приспустилось.

– Рик Бушар из-за тебя получил пятнадцать лет. Десять уже отмотал. Того и гляди выйдет.

– Думаешь? Вряд ли Рик получает призовые баллы за хорошее поведение.

– Того и гляди выйдет. Да только вот когда он выйдет, то захочет получить свои бабки. Погляди-ка на дело с его точки зрения. Он мотает свой срок за несколько кило дряни и пол-лимона. Стало быть, он теряет пятнадцать лет жизни и эту кучу дряни, да еще и пятьсот кусков в придачу. И даже ухом не ведет.

– Да, я слышал об этом Бушаре. Весьма уравновешенный господин.

– Короче, я не о том. Ты просто делал свою работу. Но дело-то в том, что у Рика было семьсот штук. Не пятьсот, а семьсот. И он хочет получить обратно двести тысяч. Очень разумно. Рику кажется, что вся работа не требовала, чтобы ты взял эти деньги.

– «Рик говорит», «Рик думает». Что меня всегда в тебе восхищало, Кики, так это твой независимый ум. Ты всегда мыслишь по-своему. Настоящий оригинал.

Здоровый глаз под покрасневшим веком изучал его: с грустью? Трудно сказать, по одному главу сложнее судить, чем по двум. Кики удовлетворённо потер нос и фыркнул.

– Ты мне хорошую сказочку рассказал. Теперь я тебе расскажу.

– О том, как ты потерял глаз?

– Нет. Об одном парне. Мы с ним мотали срок в одном корпусе. В моем, а не у Рика, понятно? Его пришлось выставить из Рикова корпуса, потому что… ну, ты бы сказал – потому что у него независимый ум. Настоящий оригинал.

Короче, перебирается он ко мне. И, видать, решает, что он тут свой, потому что начинает корешиться с серьезными ребятами. А такого делать не стоит. Положено пробиваться из низов. В общем, надо ему было прийти ко мне, посоветоваться насчет того, как разрулиться с Риком. Я бы помог. Там не так много бабок вертелось. Не то что у тебя. Но он был – как ты там говорил? – независимый ум, настоящий оригинал, так что не пошел ко мне. Замириться бы с Риком и жить себе спокойно. Но нет. Куда его, ты думаешь, в конце концов занесло?

– Не знаю, Кики. В Банф? [36]36
  Банф – горнолыжный курорт в канадской провинции Альберта.


[Закрыть]

– Банф? При чем тут Банф?

– Извини. Так куда его занесло?

– Сдается мне, его в конце концов совесть доконала. Однажды ночью лег он в койку – и ни с того ни с сего сгорел. – Глаз между красных век оглядывал Кардинала сверху вниз. Как будто тебя рассматривает устрица. – Ну, скажу я тебе, никогда я таких воплей не слыхал. В тюрьме полно железа, сечешь? Так что акустика там не больно-то приспособлена для комфорта. Но меня все равно перепугали его крики. Да еще и вонь горелого человечьего мяса, тоже не очень приятно. В общем, тайна и загадка. Совсем как с твоей Пресвятой Девой. Может, чудо. Вдруг загорелся – так никто и не понял, как такое могло случиться.

Кардинал взглянул на Пречистую Деву и вдруг, не раздумывая, прочел про себя короткую молитву. Помоги мне поступить правильно.

– Ну? Так и будешь тут сидеть, ничего не скажешь? Что такое? История моя не понравилась?

– Нет-нет, дело не в этом. – Он наклонился к плоскому, круглому лицу, к заплывшему глазу. – Просто как-то странно, Кики. Никогда раньше не беседовал с настоящим циклопом.

– Хм. – Кики тяжело шевельнулся, скамья под ним скрипнула.

Кардинал ушел, оставив его созерцать костяшки пальцев – сначала «хрен», потом «тебе». Он уже проходил мимо купели, когда Кики окликнул его:

– Очень смешно, Кардинал. Я буду долго над этим смеяться. Скажем, пару годков, идет? А потом ты будешь валяться дохлый. А я посмеюсь. У тебя такой независимый ум.

Кардинал отворил массивную дубовую дверь и вышел, щурясь от тусклого зимнего света.