Текст книги "Сорок имен скорби"

Автор книги: Джайлс Блант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

40

Эди Сомс не сводила глаз с часов, пока стрелка не доползла наконец до часа обеденного перерыва. Тогда она сказала Квереши, что уходит на обед, и отправилась в «Патио-пиццу» на другом конце торгового центра. Обедала она всегда в одиночестве: у Эрика время перерыва никогда не совпадало с ее. Сейчас ей особенно остро хотелось быть с ним. Они уже так долго держали у себя мальчишку, и приятные предвкушения Эди грозили вот-вот обернуться опасениями. Эрик продолжал откладывать «вечеринку», и было очевидно, что на этот раз он наслаждается, оттягивая срок. Ему очень нравилось, что у него есть узник. Это обостряло ощущения, делало его еще более целеустремленным. Но Эди нервничала, ей было тревожно, и чувствовала она себя так, точно у нее слишком сильно натянута кожа.

За соседним столиком, спиной ко входу, сидела ее бывшая подруга Марго, хихикая с двумя другими сотрудницами «Царства фармацевтики». Эди больше никогда не сядет с Марго, потому что Марго – человек несерьезный. Год назад, перед тем как появился Эрик, Эди призналась в дневнике: «Марго умеет веселиться, а я этому так и не научилась. По-моему, я могла бы в нее влюбиться. Вчера вечером она приходила меня причесывать, и мы так мило провели время». Но потом в ее жизнь вошел Эрик, и Марго с Эриком невзлюбили друг друга с первого взгляда. Однажды, не понимая, как много Эрик значит для Эди, Марго беззаботно заметила, что он похож на хорька. С тех пор Эди с ней не общалась, только обменивалась фразами по работе, но тут уж никуда не денешься.

Эди заказала диетическую кока-колу и два куска пиццы. Она уже наполовину разделалась со вторым куском, когда услышала свое имя. Его визгливо произнесла Марго, но Эди не звали – ее обсуждали.

– Бог ты мой, – трещала Марго. – Ну и мордашка. Такой рожей можно грузовик остановить. Да еще вылила на себя литр «Аромата страсти». Девчонку давно пора отдать в переплавку.

– Давно пора, – согласилась Салли Ройс. – На переплавку личности.

Голоса на мгновение стали тише, а потом последовал взрыв хохота.

Эди отодвинула остатки пиццы и вышла. Этим сучкам не мешало бы почитать газеты, просветиться насчет Убийцы-Виндиго. Они бы так громко не ржали, если бы знали, на что она способна. Она, если будет в настроении, может их напугать так, что они обделаются и будут молить ее о пощаде, как эта тупая индейская соплячка. Она могла бы сама уделать Билли Лабелля, если бы этот недоносок не сдох слишком рано. Храбрость изменила ей лишь однажды, тогда ей пришлось накрыть голову Тодда Карри чехлом от диванной подушки, прежде чем она оказалась в состоянии помочь Эрику перетащить тело.

Но она становится все сильнее. Да чего там, меньше суток назад она сама отвезла труп к Форельному озеру. «Эрик был великолепен. Такой изящный и спокойный. Убил его, словно тот – ничто, даже не какая-нибудь птичка. А потом мы его выкинули, как мешок с мусором. Да, он превратился просто в мусор, и мы выбросили его на обочину. Но то, что мы бросили фургон у таверны «Чинук» (это, конечно, придумал Эрик), было просто гениальным штрихом. «Кто-нибудь его угонит, не успеешь чихнуть», – сказал Эрик. И он, как всегда, оказался совершенно прав».

В одном конце алгонкинского торгового центра находился обширный Продуктовый городок, в другом – столь же гигантских размеров страна «Кеймарт». [33]33
  Сеть универсальных магазинов.


[Закрыть] Между ними в форме огромной флуоресцирующей буквы «Г» располагался собственно торговый центр. Предполагалось, что жители северного города смогут разгуливать по торговому центру как по центральной улице, забыв при этом о зиме. Покупатель, если придет охота, может хоть целый день бродить из отдела в отдел, наслаждаясь созерцанием витрин, без риска промерзнуть до костей.

Эди находила бездну вкуса в том, как тут, под крышей, квадратами высажены деревья и всякие крупные зеленые растения, а вокруг – скамейки. Можно присесть на скамеечку и глядеть на витрину отдела «Все для ног», полную кроссовок, а на другой стороне можно посмотреть «Свежее видео». Или посидеть возле «Музыкального центра Троя», пока Эрик не закончит работу.

Эди не спеша прошла мимо «Тота Шоппс», где витрина была битком набита крошечными куртками с капюшонами, словно готовилась к наступлению армия гномов-эскимосов. А в «Северном сиянии» – последнее слово техники, подсвечник из медных трубок и алюминиевых конусов. Как лосиные рога из фантастического фильма.

Она шагнула на территорию «Центра Троя», но Эрик был в заднем помещении, где занимался учетом. Оно и к лучшему, потому что он запретил ей заходить к нему на работу. Хозяин магазина, мистер Трой, стоял за прилавком, настраивая гитару для какого-то странноватого вида парня. Эди пролистала постеры, читая слова песен Уитни Хьюстон и Селин Дион. Как же им не быть знаменитыми: идеальные зубы, идеальная грудь. А будь у них экзема – где бы они оказались? Слава – генетическая лотерея, точно так же, как и любовь. Эди ничего не унаследовала ни от неизвестного мужчины, ставшего ее отцом, ни от матери, которая невесть куда исчезла из Алгонкин-Бей через шесть лет после ее рождения.

Так что воспитывала ее бабуля, старая карга, которая создавала такую атмосферу, что Эди всегда чувствовала себя тупой уродиной. На один краткий, дивный миг она возомнила было, что привлекательна, когда Эрик обратил на нее внимание. Одно время у нее даже были связанные с ним сексуальные фантазии, но здесь, как и во многом другом, она впитала мнение Эрика – впитала всем своим существом. «Эди, – говорил он ей, – ты создана для более важных вещей, чем секс. Мы оба. И нам с тобой выпало раздвинуть границы человеческих возможностей».

Эди быстро пересекла холодную автостоянку и взяла в «Тиме Хортоне» два шоколадных пончика и большой кофе. Алгонкин-Бей мог похвастаться семнадцатью пончиковыми. Эди знала точное количество, потому что в один особенно бесцельный, пустой денек она их все пересчитала, описав длинную кривую по всему городу. Пончики пришлись как нельзя более кстати, и к тому времени, как Эди вернулась в аптечный отдел, она уже чувствовала себя гораздо спокойнее.

Марго, запыхавшись, влетела через несколько минут, засунув пальто и сумочку под прилавок, между двумя кассовыми аппаратами. Эди даже взглядом ее не удостоила.

Иногда за работой Эди умела погружать себя в подобие транса, и время шло быстрее. Бывало, она поднимала глаза, и надо же, уже семь часов, куда девался день? Но сегодня время еле ползло. Она вспоминала слова Марго и этот тошнотворный смех и почти не думала о связанном парне в подвале, о том, что у него прострелена нога. Однако, когда Квереши попросил ее приглядеть за аптекой, пока он сходит в туалет, Эди отсыпала полсотни таблеток диазепама в пластмассовый пузырек, который теперь всегда носила в кармане.

Когда Квереши вернулся, она спросила:

– Что бы вы дали человеку, если бы хотели, чтобы он не спал, но лежал совершенно спокойно, без движения?

Гладкое коричневое лицо мистера Квереши сморщилось, точно ядро грецкого ореха.

– Например, если необходимо облегчить проведение хирургической операции?

– Да. Человек не должен шевелиться, что бы вы с ним ни делали.

– Естественно, такие препараты существуют, да, но мы их у себя не держим. А что, мисс Сомс, вы планируете сделать операцию какому-нибудь бедняге?

– Мне просто нравится узнавать новое, вот и все. Может, когда-нибудь пойду учиться на фармацевта, я откладываю деньги.

– Я сам учился медицине, да, в Калькутте. Но мой диплом не признают в этой стране, так что пришлось мне здесь заново изучать фармацевтику. Три предмета они мне зачли. Семь лет учебы свелись всего к трем предметам, да, я был поражен, это ничтожно мало. Я мог бы стать прекрасным хирургом, но мир несправедлив.

– Мне кажется, когда-нибудь я смогу совершить что-то особенное, мистер Квереши. – О да, весьма особенное. Накануне вечером она записала в дневнике: «Скоро я буду готова убить сама. Этот недоносок в подвале не доставит хлопот, но, может быть, я позволю Эрику им заняться. Думаю, лучше мне начать с кого-нибудь женского пола. Я уже подыскиваю кандидатуру».

– Найдите себе умного советчика, когда решите куда-нибудь поступать, мисс Сомс. У вас не так уж много возможностей, да. В мире царит дискриминация – не только в отношении людей со смуглым цветом кожи, но и в отношении таких женщин, как вы.

«Таких женщин, как вы». Она знает, что он имеет в виду, паршивый пакисташка. Простушек вроде тебя. Женщин с отвратными рожами. Ему незачем продолжать, я сама все понимаю и отлично слышу это превосходство в голосе. Я бы тебе, сволочь, даже пса оперировать не доверила, не говоря уж о человеке. Квереши передал ей пузырек с таблетками, который она положила в пакет, чтобы отдать хлипкой старушонке по ту сторону прилавка.

– Двадцать девять пятьдесят.

– Двадцать девять пятьдесят! А месяц назад было всего двадцать пять. – Старушка покачнулась, словно названная цена как вирусная инфекция влетела к ней в ухо. – Я не могу себе позволить покупать лекарство за двадцать девять пятьдесят. Я живу на пенсию. Мне тогда не хватит кошке на еду.

– Тогда, может быть, вам не следует его покупать. – Или удави свою долбаную кошку, мне-то какое дело.

– Оно мне необходимо. Это от сердца. Нельзя так – взять да вдруг перестать его пить. Но у меня ведь нет выбора, верно?

– Не знаю. Как вам угодно.

– Угодно-то не мне, вот я о чем толкую. Сколько, вы сказали?

– Двадцать девять пятьдесят.

– На двадцать процентов подорожало. Даже больше. Как это горсточка пилюль может за месяц вздорожать на двадцать процентов, вот что мне хотелось бы знать.

– Не знаю, леди. Повысили цены.

Женщина извлекла три десятки, воняющие тальком, и Эди отсчитала ей сдачу.

– Спасибо, что вы экономите, покупая у нас, в «Царстве фармацевтики». И не попадите под машину.

– Что вы сказали?

– Я сказала – будьте осторожны на стоянке. Сегодня много машин.

Она чувствовала, что Квереши хочет вмешаться. Он бочком пробирался к ней, готовясь к проповеди. Тебя это совершенно не касается, твое дело – таблетки пересчитывать. Не суй свой нос в политику магазина.

– Мисс Сомс, скажите мне одну вещь.

Начинается. Эди стала выравнивать банкноты в ящичке кассы, кладя все лицевой стороной вверх.

– Мисс Сомс, я у вас хочу спросить одну вещь. Я только хочу узнать, есть ли у вас хобби, да, или какое-нибудь другое занятие в жизни. Возможно, музыка. Или филателия. Или еще что-нибудь.

– Да, у меня есть хобби. – Ее так и подмывало добавить – убивать людей, просто чтобы увидеть, какое выражение появится на этом тупом буром лице. – Есть кое-что особенное, что мне нравится делать.

– Я рад, мисс Сомс. Потому что вы никогда не достигнете успеха в работе с людьми. Вам не хватает сочувствия, а это необходимо.

– Кому какое дело? Сочувствие – для слабаков.

– Для слабаков? Как я понимаю, вы начитались какого-нибудь ужасного философа, да. У этой бедной дамы нет денег. Она страдает, когда повышаются цены. Неужели вы не могли найти для нее доброе слово?

– Не хочу об этом говорить.

– Разве вам неприятно сказать: «Да, мне тоже жаль», – или что-нибудь в этом роде? Когда вы так говорите, вы ведь ничего не теряете.

Их разговор прервала темноволосая дама, покупавшая шесть коробок хны. Начиналось вечернее столпотворение. Кто-то еще закупил чуть ли не годовой запас «Миланты-Антигаз». Иногда народ начинает сметать с прилавков каопектат, иногда – «Экс-Лакс», подумалось Эди, мода приходит и уходит. Молодая женщина приобрела три разных средства от простуды, шампунь, кондиционер для волос и лак для ногтей. Кудрявая женщина купила какую-то дрянь для выпрямления волос, а девушка с идеально прямыми волосами (Эди им позавидовала) купила какую-то дрянь для того, чтобы стать кудрявой. Сама Эди перепробовала все средства в мире (сотрудникам «Царства фармацевтики» полагалась десятипроцентная скидка), но никакие мази, кремы и стероиды ни на йоту не изменили мертвенный отлив ее кожи. Она вспомнила, как ей кричал кто-то из одноклассников: «Эй, Эди, опять голову в духовку совала? В следующий раз пользуйся микроволновкой!» Она несла в себе это воспоминание, как давнюю пулю, засевшую в грудной клетке.

Парнишка купил у нее дюжину «Шейхов». Презервативы лежали за прилавком, и подростки никогда не покупали их у Марго – они чувствовали себя в большей безопасности, общаясь с уродиной. Марго, веселенькая, как жаворонок, бойко орудовала за своей кассой. У Марго птичьи мозги, и ей, похоже, нравится эта идиотская работа. С тех пор как Эди перестала с ней разговаривать, Марго в минуты затишья пребывала в затруднении; она вытаскивала журнал «Пипл» и, пережевывая резинку, читала все те же затасканные истории, месяц за месяцем.

Эди уже натягивала куртку, когда мужчина в темно-синем блейзере сказал ей:

– Мисс Сомс, будьте добры, пройдите со мной.

Из службы безопасности. Ловит воришек и орет на весь магазин, чтобы их унизить. Стрюк, вот как его фамилия. Эди прошла за ним наверх, в кабинетик, где толстая охранница сидела перед монитором наблюдения. Стрюк указал на сумочку:

– Мисс Сомс, будьте добры, откройте.

– Зачем? Я ничего не брала.

– «Царство фармацевтики» оставляет за собой право выборочной проверки своих сотрудников. Вы дали соответствующую подписку, когда устраивались на работу.

Эди открыла сумочку. Стрюк аккуратно перебрал содержимое: салфетки «Клинекс», записная книжка, жевательная резинка. Даже бумажник проверил. Может, подозревает, что она там спрятала презервативы?

– Не могли бы вы, если можно, вывернуть карманы?

– Зачем?

– Просто сделайте это. Иначе я попрошу Фрэнни вас обыскать. Давайте обойдемся без этого.

Двумя минутами позже, поправляя сумочку, она вышла из кабинета. Марго шутила со Стрюком, когда тот вел ее в кабинетик. Они оставили дверь открытой, и Эди слышала, как Стрюк снова повторяет все по пунктам.

– К вашим услугам, – говорила Марго. – Внутри – косметика и жвачка, больше ничего.

– Ага. – Пауза. – И вы, конечно, станете меня уверять, что на эти таблетки у вас есть рецепт.

– Какие таблетки? Я их сюда не клала. Это не мои, честное слово. Не знаю, откуда они тут взялись.

– Не лгите. Руководство вправе вас уволить. Надо полагать, здесь пятьдесят таблеток диазепама. Как они попали к вам в сумочку?

– Не знаю! Честно, не знаю! Я их не брала, поверьте! Наверное, кто-то их мне подложил!

– И зачем кому-то такое проделывать?

Марго зарыдала. Эди не стала дослушивать остальное. Она побежала вниз по лестнице, в пассаж. Вдруг на нее накатило такое хорошее настроение, что она сразу же отправилась в «Кеймарт» и купила там себе новые туфли.

41

Вернувшись домой из магазина, Эди скинула теплые сапоги, промокшие в этой грязище насквозь, и в отсыревших носках поднялась поглядеть, как там бабуля. Старая курица вовсю храпела, рот был распахнут настежь, как ворота в гараже. Вчера она даже не спросила про выстрелы, гораздо сильнее ее взволновали крики. Пора проведать узника.

Три засова по-прежнему были задвинуты как полагается. Эди приложила ухо к двери и целую минуту прислушивалась, прежде чем открыть. Сначала Эрик велел ей не разговаривать с узником, когда его, Эрика, нет рядом, но они ведь держат его уже так давно, – и Эрик вынужден был уступить. Какой толк держать у себя пленника, если нельзя показать ему, кто хозяин?

Он, выпрямившись, сидел в кресле, запястья и лодыжки надежно примотаны. Одеяло свалилось, и он был совершенно голый. Все тело покрылось гусиной кожей.

Когда Эди вошла, он поднял голову. Над замотанным ртом – покрасневшие, умоляющие глаза.

Эди фыркнула.

– Не мог потерпеть, а? Свинья. – Они его уже сутки не кормили, так что навалить в таз, который они подставили под дырку в кресле, – это, конечно, была сознательная провокация.

Она осмотрела рану у него на ноге. Дырочка, малость обожженная по краям, ничего серьезного.

Пленник пытался что-то сказать, хрюкая и мыча из-под закрывающей рот ленты. Эди села на кровать и оглядела его.

– Прошу прощения, заключенный. Не слышу вас. – Красные глаза выпучились еще больше, стоны стали громче. – Что-что, заключенный? Смелее.

Что бы он там ни пытался сообщить, сейчас он, должно быть, кричит. Через ленту эти звуки доносились как подземный рев.

– Заглуши мотор, ты. А то возьму отвертку и всажу ее в твою дырку от пули. Давай, а?

Узник отчаянно замотал головой, как болванчик.

Она присела перед ним на корточки.

– Хочешь знать, почему ты еще жив? – негромко спросила она. – Есть единственная причина. Вы еще живы, заключенный, потому что мы стараемся найти такое место, где никто не услышит ваших криков.

Вдруг ей на кисть руки упала горячая слеза, и она отпрыгнула, воззрившись на нее.

– Сукин сын, – сказала она и плюнула, целясь ему прямо в лицо.

Пленник нагнул голову, чтобы избежать плевка.

Эди пришлось опять сесть на корточки, чтобы его достать. Она снова и снова в него плевала – спокойно, без особой злобы, – и через какое-то время пленник даже перестал уклоняться. Эди продолжала свое дело, пока все лицо у него не заблестело от влаги. Она остановилась, только когда у нее совсем кончилась слюна.

42

Кардинал провел Шустрого Фредди обратно к камере и втолкнул внутрь.

– Насчет этих мокрух вы же знаете, что я тут ни при чем, совсем ни при чем. У вас нет никаких улик, ни крошечки.

В десятый раз Кардинал повторил, что никто его, Фредди, ни в каких мокрухах не подозревает, но Фредди был типичный пьяница и наркоман из маленького городка (едва сводил концы с концами, когда не сидел в тюрьме), и обвинение в убийстве было, наверное, единственным интересным событием в его жизни.

– У меня алиби есть, гад. Я могу доказать, где я был, сам знаешь. Я на тебя Боба Брэкетта напущу, начальник. Он тебе задницу надерет.

Разумеется, Фредди мог доказать, где он находился: приблизительно двадцать семь сокамерников в районной тюрьме, не считая охраны, могли бы показать под присягой, что Шустрый Фредди сидел в этом заведении под замком на протяжении последних двух лет. Кардинал получил подтверждение не позже чем через десять минут после позорного провала операции на Одиннадцатом шоссе. Он закрыл дверь камеры.

– Можешь мне пришить убийство, непреднамеренное, простое или при отягчающих, все равно тебе меня не обломать, Кардинал. Я никого не мочил.

– Фредди, я знаю, тебе тяжело с этим смириться, но факты таковы: тебя обвиняют всего лишь в угоне автомобиля и в управлении машиной в состоянии алкогольного опьянения.

Его непричастность к убийствам была очевидна, однако относительно единственного пункта, интересовавшего Кардинала, показания Фредди не отличались ясностью. А именно: видел ли он, как кто-то паркует фургон на стоянке перед таверной «Чинук»? Кардинал уже направил туда людей, которые опрашивали клиентов и персонал бара, не видел ли кто, как «шеви» въезжает на парковку. Но Шустрый Фредди слабо помнил все, что произошло после того, как он принял второй кувшинчик «лабатта» со льдом.

Через пять минут Кардинал сообщил об этом Делорм, пока они шли по коридору в гараж.

– Это все? – сухо осведомилась она. – Все, что ты из него вытянул?

– Парень налакался, и вдруг ему приспичило рвануть в Торонто, больше поехать было некуда.

Последние дня два Делорм держалась с ним как-то напряженно, и Кардиналу хотелось узнать, в чем дело. Возможно, она уже добыла доказательства его собственного преступления, и тогда получается, что она ждет момента, чтобы захлопнуть ловушку.

– Готов? – Делорм помедлила, взявшись за ручку двери.

– Готов к чему?

Запах словно молот обрушился на Кардинала.

– Господи. Вы что, парни, в кислороде не нуждаетесь?

Арсено с Коллинвудом корпели над Выдриным фургоном. Никто, кроме экспертов, не любит свою работу так сильно, подумал Кардинал. Эти двое уже десять часов парились в вонючем гараже, обрабатывая искореженные останки машины суперклеем.

Арсено помахал им затянутой в перчатку рукой, похожей на белую лапу.

– Почти закончили. Видали когда-нибудь столько пальчиков? Четыре миллиарда, не меньше. – Он хихикнул.

– Везде рука Выдры?

– И другая рука Выдры – тоже. – Арсено глянул на юного Коллинвуда, и оба залились неудержимым смехом.

– Вы на высоте, – мягко сказал Кардинал. – Вам бы теперь отдохнуть. – Во время опрыскивания фургон Выдры целиком поместили под пленку, но сейчас ее сняли, и испарения клея просто сбивали с ног. – Пошли, – скомандовал Кардинал. – Выйдем.

Они, тяжело дыша, вчетвером стояли на слепящем солнце. С декабря не было так тепло. Иногда в феврале бывают странные оттепели, достаточно долгие, чтобы, обманувшись, можно было подумать о близости весны. Снег по краям парковки был пепельного цвета. Проталины дымились на солнце.

– Извините, – жалким голосом пробормотал Арсено. – Извините нас за это.

– Вы хоть знаете, что такое вентиляция? Вам повезло, что вы еще живы.

– По-моему, у нас уже к этому делу иммунитет выработался, а, Боб?

Коллинвуд, обнимая себя за плечи от холода, важно кивнул. – Почти все пальчики – Выдры, это из тех, что не смазаны. Те отпечатки на руле, которые удалось снять, все – Шустрого Фредди. На приборной доске и дверце водителя все смазано. Кто-то все тщательно вытер, и внутри этого драндулета – тоже.

– Господи, Арсено. И вы ничего не сняли?

Арсено, похоже, обиделся.

– Сняли, еще как. Два целехоньких отпечатка с зеркала заднего вида. Мы их сняли даже еще до окуривания. Идиоты всегда забывают там протереть.

– И что? – Кардинал переводил взгляд с Арсено на Коллинвуда и обратно.

– Проверяем по национальной базе данных, – ответил Арсено. – Если с чем-то совпадет – скоро узнаем. Максимум через пару часиков.

– Что-то вы сами на себя не похожи, парни. Вы что, не сравнили отпечатки из машины с теми, которые эксперты нашли на шее Выдры? У вас в комнате висит факс. Совсем спятили?

– А, эти. Да, мы сразу же сравнили большие пальцы.

– Ну да. Только не собирались об этом упоминать.

– Ждем, пока компьютер обработает. Хотели вас удивить, понимаете?

Делорм удивленно покачала головой:

– Вы и вправду не в себе, ребята.

Коллинвуд и Арсено смущенно переминались с ноги на ногу. Кардинал, стоя в дверях гаража, рассматривал препарированный фургон. Испарения клея дали белый осадок везде, где машины касалась рука человека, вся поверхность была теперь словно горошком обсыпана.

– А однажды нам дали целую «сессну», – вдруг вспомнил Арсено. – Правда, она была ненамного больше этой колымаги.

– Ладно тебе, Пол. «Сессна» куда больше этой штуки. Особенно если учесть крылья.

Кардинал, Делорм и Арсено, повернувшись, воззрились на Коллинвуда. На их памяти он всегда говорил, лишь когда к нему обращались. Он с кривой усмешкой стоял, глядя на фургон, и солнце просвечивало его уши насквозь.

После обеда Кардинал и Делорм поехали к Вудам, крошечный беленый домик которых притулился на Феррис-стрит. Они сидели на кухне, где Марта Вуд с почти безнадежной сосредоточенностью кормила своего малыша, не поднимая глаз, словно боясь, что при разговоре о погибшем муже при малейшем взгляде в сторону ее разорвет на кусочки.

– Выдра любил брать стереосистемы, магнитолы, магнитофоны, всякое такое, вещи, которые легко унести и легко продать. Ноутбуки, если попадались. Ждал, пока набьется полный кузов, и тогда катил в Торонто и там их толкал. Обычно возвращался в тот же день. Давай, Самосвальчик, скушай еще чуть-чуть. – Она дала малышу на ложке еще немного яйца всмятку. Тот проглотил, мигнул и потянулся за ложкой. – Тебе нравится, правда? Я знаю, нравится.

Горе действует на людей по-разному. Сидя на другом конце кухонного стола, Кардинал смотрел, как Марта осторожно поворачивается, аккуратно цепляет ложкой кусочек яйца. Видно было, что она изо всех сил сдерживается, ограничиваясь привычным кормлением ребенка, привычными объяснениями с полицией. Все ее движения были замедленно-бережными, словно она страдала от ожогов. Кардинал угадывал гнев за объяснимым страданием, но прочесть ее чувства было нелегко, отвечая, она обращалась только к Делорм.

– Такой милый, – заметила Делорм. Она протянула руку и коснулась реденьких темных волос на голове мальчика. – Как вы его зовете, Самохвальчик?

– Самосвальчик. По-настоящему его зовут Дэннис, это в честь Выдриного отца, но Выдра его всегда звал Самосвальчиком. – Она стерла с лица ребенка следы пищи и подцепила на кончик ложки еще одну микроскопическую порцию. Маленькие пухлые пальчики схватили ложку и стали, не попадая, тыкать в голодный рот. – Когда я была беременная, Выдра все возмущался: «Не нужен нам ребенок! Нам нужно радио, настольная лампа, самосвал! Давай его так и назовем!» И мы в шутку так и говорили про него – Лампа, Самосвал… а теперь вот…

Кухня была полна детских запахов – присыпка, мокрые пеленки, отбеливатель для белья. Кардинал подумал, что никогда не видел картины печальнее, чем эта женщина с идеальными чертами лица, кормящая ребенка.

– Как поживаешь, Самосвальчик? – спросила Делорм, ероша ребенку мягкие волосы.

Впервые миссис Вуд взглянула прямо на Кардинала:

– Вы не могли бы уйти?

– Я? Хотите, чтобы я ушел? – Его застали врасплох. Он полагал, что в эту минуту она думает о чем угодно, только не о нем.

– Вы знали, что мой муж погиб, знали уже вчера, весь день. И вы все равно меня расспрашивали так, будто ничего не случилось. Будто это ничего не значит. И каково мне, по-вашему, после этого? – Сильная женщина, но голос уже дрожит.

– Простите, миссис Вуд. Я хотел получить информацию как можно быстрее.

– Из-за вас мне паршиво. Чувствую себя дерьмом. Не хочу вас видеть в своем доме.

Кардинал встал.

– Я допустил ошибку, – ответил он. – Дни были тяжелые, не смог все обдумать как следует. Простите.

Он вышел в боковую дверь, сел в машину, достал блокнот. Господи, какой же я скверный полицейский. Люди даже не подозревают, до чего скверный. Глупый просчет, неверная оценка ситуации, а в итоге потерял возможность полазить по Выдриному дому. Так никогда и не узнаешь, насколько бы это продвинуло расследование. Если дать возможность четвертому каналу ухватиться за это, получится шикарный материал.

Делорм появилась через полчаса.

– Бедная женщина, – сказала она, проскальзывая на водительское место.

– Она тебе дала все осмотреть?

– Да. Там особенно не на что было смотреть. Но я нашла вот это. – Она протянула ему конверт из плотной бумаги.

Кардинал вытащил пачку полароидных снимков, некоторые серии не были разделены на отдельные фото. Алгонкинский торговый центр, торговый центр на Эйрпорт-хилл и гипермаркет «Врата», все снято сзади.

– Я на них только глянула, – сообщила Делорм, – но, получается, он обрабатывал большие универмаги.

– Кажется, это не в характере Выдры.

– Насколько я знаю, он домушник. Больше мы его ни на чем не ловили. – «Врата» сняты всего один раз. А другие два – по многу.

– Он мог обойтись и без этих фотографий. Но, возможно, он снимал магазины, куда хотел залезть. Может, кто-нибудь его видел рядом. И кого-то, кто был вместе с ним.