Текст книги "Ковен Полуночи (ЛП)"

Автор книги: Дж. С. Андрижески

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Дж. С. Андрижески

Ковен Полуночи

(Вампир-детектив Миднайт #7)

Перевод: Rosland

Редактура: Бреган Д'Эрт

Русификация обложки: Alena_Alexa

«Ковен Полуночи» – это седьмая книга в суровой и романтической серии «Вампир-детектив Миднайт», действие которой происходит в футуристическом и антиутопическом Нью-Йорке, населённом вампирами, людьми и экстрасенсами, которые пытаются восстановить свой мир после разрушительной расовой войны, едва не уничтожившей всю планету.

Эта серия – спин-офф от серии «Тайна Квентина Блэка», но её можно читать отдельно. Её главный герой, вампир с прошлым и детектив отдела убийств, Наоко «Ник» Танака, только что перевёлся в полицию Нью-Йорка после плохого инцидента в Лос-Анджелесе, и это заставляет его начать новую жизнь. Ник работает «Миднайтом», или вампиром на службе департамента человеческой полиции. Когда он прибывает в Нью-Йорк, он хочет, чтобы его оставили в покое, дали работать, кататься на сёрфе и мирно проживать его бессмертную жизнь.

У жизни и обитателей Нью-Йорка явно другие планы.

Глава 1. Зверь

Он поднял скользкие ладони с тела под ним.

Он склонил голову набок, прислушиваясь.

Он что-то слышал. Он был в этом уверен. Какой-то крик или плач в ночи.

Нечто злобное. Возможно, даже нечто сверхъестественное.

Но с другой стороны, в эти дни ничто в мире не ощущалось естественным.

Ничто в его жизни.

Он сам не был естественным.

Всё естественное в нём выдрали из его плоти и костей. Они дали ему молодость, стерев тридцать, сорок лет его жизни. Они дали ему силу. Они дали ему скорость и органы чувств, которые могли услышать капание крови за двумя дверями, за гудящим генератором и искусственным интеллектом, разговаривающим с самим собой в полуорганических стенах.

То, что он мог сделать… это не было естественным.

Взамен они забрали его душу.

Они поместили его в теневые миры.

Они забрали его из дома.

Но теперь он вернётся. Он вернётся туда, где ему место.

Прежний мир уже звал его. Ему уже снилась другая жизнь, другой мир, зелёная трава и голубые небеса, деревья, вытянувшиеся выше зданий, вода, с шумом струящаяся по камням, образующая водопады, реки и озёра.

Здесь всё это исчезло.

Всё это оказалось стёрто.

Даже это существо под ним не было естественным.

Искусственно усовершенствованные глаза. Новая почка, выращенная в лаборатории.

Ещё до рождения его разрабатывали, программировали, прививали, подрезали. Черты личности были выбраны из дизайнерского меню и отточены командой учёных в ходе беременности его неестественной матери.

Выше ростом. Умнее. Устойчивее к болезням. Больше способностей к музыке.

Хорош в спорте.

Странно, но это изменило их лица не так сильно, как он ожидал.

Они всё равно выглядели как он.

Он всё равно выглядел как они.

Они всё равно походили на членов семьи.

Эта мысль дезориентировала. Лишала равновесия.

Чужестранец находил это расстраивающим, особенно в такие тихие моменты, когда краткая вспышка жестокости и боли завершалась.

Чужестранцу не нравилось думать о таких вещах.

Ему не нравилось думать о том, кем он был и что потерял.

У него больше ничего не было. Даже имени.

Он не пользовался своим человеческим именем. Только не в этой форме.

Он отказывался.

И всё же, несмотря на имя, эта давно потерянная биологическая связь сохранялась.

Он глянул на собственное отражение в полированном металлическом боку антикварного автомобиля, занимавшего большую часть гаража. Увидев своё отражение, он вздрогнул. Повязка соскользнула. Часть его шеи виднелась… или не виднелась, смотря как подумать об этом.

И часть его плеча тоже.

Отсутствующая часть была видна, и это странно дезориентировало.

Он полагал, что кто-то мог посмотреть на него и задаться вопросом, что не так, что в нём казалось таким тревожно непропорциональным и неуместным.

Ему придётся поправить её позже. Повязку. Ему придётся поместить её обратно поверх прогалины в его физическом теле. Как Человек-Невидимка в фильме, который он смотрел давным-давно. Он был мумией из бинтов и старых частей, слишком молодой и в то же время разлагающийся слишком быстро.

Но он отправится домой. Затем он снова будет целым.

Ему лишь надо вернуться в свой мир.

А до тех пор он поправит повязку.

После того, как помоет руки.

После того, как закончит свою работу.

Странные глаза смотрели на него из-под его шляпы, слабо сияя во внешнем освещении как радужки большой кошки. Это также были не его глаза.

Даже спустя столько времени ему не казалось, что они принадлежат ему.

Он знал, что такие мысли являются заблуждением.

Он знал, что в этой форме прожил дольше, чем в другой.

Он ничего не мог поделать.

Он не узнавал себя в этих глазах.

Никогда не узнавал.

Теперь стало хуже.

Теперь они видели миры, незнакомых ему людей.

Он слышал, как те люди говорят с ним. Он слышал их в его ушах, в его голове. Он слышал эхо другого мира. Он слышал дорожное движение, шелест веток на ветру, голоса, зовущие друг друга в воде. Он слышал шум толпы, глухие удары кулаков по чьему-то телу, ответные атаки этого тела. Крики толпы, ликование боя, искажённый голос ведущего, отражающийся эхом.

Он слышал её.

Он слышал её голос, когда она манила его после, и её сине-зелёные глаза сверкали, пока она брала его за руку и уводила в комнату, которую он знал, но не знал.

Он чувствовал свой член в ней.

Он чувствовал, что забывает, кем он был в ней.

Он чувствовал её язык в его рту, её губы на его губах…

Он проживал совершенно другую жизнь в совершенно другом мире.

Это казалось таким настоящим.

Возможно, это тоже неестественно. Возможно, это ещё одно доказательство его разложения – жить две жизни, одну здесь, а вторую лишь в его разуме.

Но он знал, что на деле всё ещё хуже.

Это не свою жизнь он заново проживал в том другом месте.

Услышанные им голоса обращались не к нему.

Она говорила не с ним.

Она не видела его, даже когда как будто смотрела на него в упор. Никто из них его не видел. Никто из них не знал об его существовании.

Никто не знал, что он слушал.

Никто не знал, что он видел.

Никто не знал, что он ощущал вкус, касания, чувства.

Даже мужчина, чью жизнь он позаимствовал, не знал, что он там.

Он был невидимым даже для него.

Тень.

Чужестранец и Тень.

Тень и Чужестранец.

Он даже не был уверен, что есть что.

Чужестранец ощутил на языке привкус соли и меди и поразился этой терпкости. Он прожил в подобной манере столько лет… много, много лет… и всё же не помнил, чтобы так отчётливо или интенсивно ощущал вкус Единственного Источника.

Это потому что другой ощущал его таким?

Это потому что он до сих пор чувствовал вкус её крови на своём языке?

Он видел, как Тень кормится от неё, и чувствовал такую сильную зависть и тоску, что не мог дышать, не мог чувствовать вкус и запах чего-либо, кроме её вкуса и запаха.

А может, это было существо, которое он сейчас держал в руках. Возможно, дело в древней связи крови, сохранившейся даже здесь. Чужестранец оставался связанным с ними даже теперь. Он пил из них и чувствовал эту связь.

Это делало их кровь ещё слаще.

Он так долго жил призраком.

Он дрейфовал на окраинах этого мира.

Он потерял всё, скорбел обо всём, ненавидел всё, и тем не менее он терпел это.

Год за годом, десятилетие за десятилетием… век за веком.

До сих пор он был осторожным.

Скрытным.

Безмолвным.

Он избегал своих сородичей.

До недавних пор он избегал людей, пока голод не одолевал его.

Он охотился в тенях.

Он наблюдал из теней.

Он существовал лишь в тенях.

Возможно, так его и нашёл Тень.

Чужестранец всегда полагал, что все представители его вида, за исключением некоторых, делали то же самое, жили так же, как и он. Он думал, что они избегают внимания. Он думал, что они стараются, чтобы их не видели, не находили, не ловили, не идентифицировали. Он думал, что они вместе скрывались от человечества. Он думал, что они избегали человеческих властей. Он предполагал, что большая часть их существования и даже их личностей сводилась к тому, чтобы оставаться невидимыми в человеческом мире.

Теперь, конечно, Чужестранец усомнился в этом.

Этот другой, этот Тень, жил настолько иначе.

Он жил совершенно, совершенно иначе.

Он жил так громко… намного громче… намного виднее, чем Чужестранец, по крайней мере, с тех пор, как они отняли его душу.

Чужестранец жил под землёй. Он жил как люди-кроты¹. Он помнил, что в детстве, ещё будучи человеком, он видел документалку про них. Тогда это его напугало. Люди, жившие под землёй, ужасали его, словно они эволюционировали в совершенно иной биологический вид. Они жили в канализации и туннелях метро, собирали еду, мусор и делились найденным.

Теперь он питался людьми, которых находил под землёй.

Он ел их, но они были роднее ему, чем этот мужчина в его руках.

Тень жил наверху.

Он жил как рок-звезда, знаменитость.

Даже когда он не играл в бога перед людьми, он работал на них.

Чужестранец считал это таким тревожащим. Это нервировало его – наблюдать, как другой живёт, будто он не был тем, чем он был; видеть, как другой так открыто и дерзко показывает свои отличия. Он жил как человек. Он трахался и любил как человек. У него была семья и друзья как у человека.

Семья, которую он выбрал, даже не состояла из вампиров.

Даже сейчас с ним не жило ни одного вампира.

Его ковен состоял из людей и гибридов, полукровок и чистокровных.

Это неправильно.

Всё в этом было неправильным. Богохульственным.

Неестественным.

Он невольно считал это иллюзорным, даже мрачно депрессивным. Этот другой, Тень… он, похоже, упивался тем, что притворялся человеком. Возможно, он даже считал себя человеком, пусть и в некой модифицированной манере. Возможно, он убедил себя, что это правда, что он всё ещё жив, что он всё ещё тот мужчина, которым был до того, как они выдрали самую важную часть его сущности.

Возможно, другой цеплялся за это.

Возможно, он цеплялся за обрывки своей человечности.

Возможно, он ментально слаб и не мог посмотреть в глаза правде.

Чужестранец решил, что другой должен верить в это. Когда Чужестранец держался за некую иллюзию того, кем он был раньше, за эту призрачную тень жизни, эхо его прежней сущности… он мог избегать взгляда на то, кем он стал.

Он мог не смотреть в лицо тому, кем он поистине стал.

Чужестранец никогда не думал вести себя так.

От одной лишь мысли об этом та человеческая жизнь казалась ещё более далёкой.

Он чувствовал себя ещё более мёртвым.

Он и был мёртвым.

Он мёртв уже долгое время.

Хуже того, он был мёртвым животным… уже не человеком, ибо человеку даже в смерти нужна душа. Без души он мог быть лишь зверем.

Звери жили как звери.

Когда звери притворялись людьми, они становились выродками.

Они становились богохульством.

Испуганный, булькающий, человеческий звук повторился.

Это был крик.

Слишком тихий, чтобы его мог услышать человек, он донёсся из-под ладошки, зажимавшей маленький ротик. Некто кричал в свою плоть и кожу, и теперь он также слышал дыхание. Он слышал панику, заставлявшую маленькое сердечко колотиться в груди.

Он слышал тяжёлое дыхание.

Он слышал скулёж и тихие всхлипы.

Он слышал так много.

Это больше не беспокоило его.

В отличие от другого, Чужестранец не обманывал себя относительно своей сути.

Лишь люди переживали из-за страха и боли других людей.

Он же был зверем.

Он плавно поднялся на ноги.

Для него тихие всхлипы, тяжёлое дыхание и скулёж означали лишь еду.

Они означали лишь цель.

В конце концов, он пришёл сюда за кормлением не просто так.

Он пропустил одного.

Он оставил кого-то в живых внутри.

В своём разуме он не видел существо сродни ему самому.

Он видел котёнка или, возможно, ягнёнка, стоявшего над трупом и блеющего от страха. Это существо плакало. Блеяло. Мяукало. Оно ждало спасения. Оно просило своих богов о помощи, о спасении. У существа была душа, но ему было уже всё равно.

Оно ждало, когда ему скажут, что этот ужас нереален.

Но зверь знал, что всё реально.

Это реально.

Неестественно, возможно… но реально.

Он никогда не смог бы объяснить это ребёнку. Ребёнок был безутешен. Он нашёл одного из своих, лишённого жизни, и теперь пищал как котёнок, брошенный под дождём.

К такому одиночеству Чужестранец всё же чувствовал некую жалость.

Он не мог его оставить.

Он не мог бросить его в таком же одиночестве, в каком жил сам.

Он скользящей походкой подошёл к гаражной двери, ведущей в двухэтажное здание. Он прошёл мимо ещё одного – мимо останков пищи, которые он бросил на ступенях.

Он едва взглянул в лицо.

Половину из них он схватил здесь.

Другую половину он поймал за возвращением после какого-то вечера вне дома.

Он ждал их.

Он ждал часами.

Он заново вошёл в дом.

Прямо за дверью находилось длинное неформальное фойе.

Передняя. Раньше эту комнату называли так. Стиральные машины и шкафчики выстроились вдоль стен, начинаясь сразу за низенькими полочками для ботинок и туфель. Когда Чужестранец был ещё жив, у его человеческой матери была похожая комната. В отличие от этого помещения, соединявшего кухню с гаражом, передняя его матери вела из заднего двора в отдельную прачечную комнату.

Он прошёл мимо вешалок для верхней одежды и зонтов.

Кухня перетекала в огромное пространство гостиной с мониторами на двух стенах из трёх, старомодную столовую, зону отдыха с прозрачными диванами и креслами, подстраивающимися под тело отдыхающего.

Он не нашёл там мяукающего котёнка.

Он поднялся по лестницам.

Здание должно быть старым, раз тут вообще имелись лестницы, но они модифицировали дом новыми технологиями, новыми способами связи с миром. Как только он сделал первый шаг, ступени стали двигаться вместе с ним, гладко ускоряя его подъём на второй этаж. Они также схватывали его ногу в ботинке на каждом шагу, не давая упасть. Они отпустили его подошвы сразу же, как только он поднял ногу на следующую платформу.

Он за секунды добрался до второго этажа.

Мяуканье прекратилось.

Чужестранец склонил голову набок.

Теперь он был достаточно близко.

Он слышал дыхание.

Он слышал такое громкое дыхание.

Должно быть, оно услышало механизм лестниц. Инстинкт самосохранения заставил его умолкнуть. Это могло сработать раньше, в исключительно человеческом мире.

В этом мире, где на неё охотился Чужестранец, это его даже не замедлило.

С другой стороны, её судьба была решена ещё до того, как он поднялся по лестницам.

Ещё до того, как он открыл дверь передней.

Как только он услышал её первый всхлипывающий крик…

…ребёнок уже был трупом.

Глава 2. Плохие сны

Ник резко проснулся.

Он чувствовал тошноту.

Ему реально казалось, что его может стошнить.

Но это безумие. У вампиров не бывало рвоты.

Их не тошнило вот так. Никогда. Ни по какой причине.

Он смотрел в белый гипсовый потолок, пока это понимание откладывалось в его сознании. Он обеими руками сжимал матрас, мечтая иметь возможность стереть все воспоминания об этом тошнотворном и искажённом сне из своего разума. Почему, бл*дь, ему не снятся эротические сны, как любому нормальному человеку?

Ну почему ему не могло присниться то, как он трахает свою жену?

Эта мысль вызвала густую, жаркую волну желания.

Это противоречило отвращению, которое он чувствовал несколько секунд назад.

Но его разум вроде снова заработал – может, от шока и желания потрахаться, пока он отчаянно мечтал стереть те последние образы из сна, мысли из сна, запахи из сна. Больше всего ему хотелось принять душ. Ему хотелось привести мысли в порядок. Может, это даже заставит его забыть увиденное… то, что показало ему его извращённое вампирское воображение, пока он спал.

Неудивительно, что вампиры не спали.

Ник потёр лицо рукой.

Почему, бл*дь, он спал? Почему это продолжало происходить?

Он окинул взглядом комнату, заметив несколько лучиков солнечного света, пробившиеся сквозь щёлки между плотными, блокирующими солнце и безопасными для вампиров шторами. Слава Богу, ни один из этих лучиков не попадал на кровать, но тот факт, что они вообще пробивались, говорил, что она убежала в спешке.

Должно быть, проспала.

Должно быть, она торопилась и как-то проделала это всё, не разбудив его, и потому Ник не помнил её ухода.

Может, он всё ещё восстанавливался, сам того не осознавая.

Даже сейчас ему было сложно проснуться полностью.

Он знал, где он.

Он прекрасно знал, где он.

Его вампирскому зрению не нужно было адаптироваться к почти полной темноте, как это делали человеческие глаза.

И всё же он чувствовал себя дезориентированным, сбитым с толку, почти слепым.

Он силился сделать так, чтобы комната вокруг ощущалась реальной.

Какая-то часть его до сих пор находилась в том другом мире, слушала тот другой голос.

То другое место всё ещё стояло перед его глазами. Образы из того другого дома толпились и боролись за его внимание. Он слышал ребёнка, плачущего, тяжело дышащего и скулящего на втором этаже. Он видел, где стоял хозяин другого голоса, пока крался и охотился, пересекая дом.

У его матери тоже была передняя.

Как и сказал тот странный голос, она вела на их задний двор.

Ник моргнул, но всё ещё видел ту миленькую ретро-кухню с голубыми кухонными принадлежностями и стенами.

Он видел гостиную с высокотехнологичными гаджетами и модной мебелью из органики, подстраивающейся под тело и совместимой с виртуальной реальностью.

Но не это он искал в темноте.

Он искал её.

Девочку.

В этот самый момент он услышал внизу крик.

Ник буквально выпрыгнул из кровати.

Он двигался так быстро, что сломал бы себе шею, будь он ещё человеком. Он двигался так, будто находился в разгаре сражения, будто проснулся в окружении вооружённых солдат, атаковавших всех в доме.

Пребывание в том извращённом вампирском сознании несколько минут назад не помогало.

Он пронёсся через комнату и вниз по лестнице, не издав ни звука.

Он легко приземлился в самом низу ступеней.

Он стоял там, напрягшись всеми мышцами и глядя на гостиную своей девушки.

Или жены.

Гостиную его жены.

Во всяком случае, в сознании Ника она была женой.

Он мельком увидел перед своими глазами ту другую гостиную. Он увидел более современную мебель, множественные экраны, современный диван с ВР, лестницы с сенсорами и движущимися ступенями вплоть до второго этажа.

Но дом Уинтер был более простым.

Более тёплым.

Более домашним.

Он силился видеть сквозь другие образы.

Он вообще не хотел видеть те другие образы.

Он старался полностью вытащить себя из того другого места, дома семьи, где тот сломленный вампир в сознании Ника убил всех, оставив их мёртвые осушенные тела и полные ужаса лица, чтобы их нашёл кто-то из близких.

Одна лишь мысль об этом теперь вызывала в нём тошноту.

Вампиров не тошнило, но, похоже, это не особо имело значение.

Это было сродни тому отвратительному извращённому дерьму, которое Ник помнил со времени после своего превращения в вампира, когда он каждый день имел дело с Бриком и Дорианом, а тем нравилось играть с едой, терроризировать людей, получать садистское удовольствие от власти, которую они имели над ними. Они никогда не ограничивались простым кормлением.

Они насиловали, манипулировали, контролировали, унижали.

Иными словами, они были засранцами.

Миновав стадию новорождённого, Ник больше не хотел этого дерьма в духе серийных убийц, как его прародитель и его правая рука.

Даледжем спас его от этого.

Уинтер (ещё до того, как она умерла и переродилась в женском теле) спасла его.

Он так сильно любил её за это.

Обе её версии.

Всё ещё силясь вытащить свой разум из того другого места, Ник моргнул и посмотрел на диван перед собой.

Сосредоточив взгляд, он увидел маленькую девочку, сидевшую в куче пушистых голубых и розовых одеял и мягких игрушек. Она потёрла глаза, моргая, как и он сам. Она слегка тяжело дышала, переводя дыхание после какого-то сна. Её взъерошенные волосы выглядели так, будто у неё на макушке подрались две шипящие кошки.

Она переползла через огромную, чрезвычайно пушистую фиолетовую подушку и села между мягкими игрушками – единорогом и динозавром.

Та же маленькая девочка, которая спала на этом диване, когда Ник видел её в последний раз, внезапно заметила, что Ник стоит рядом.

Окинув его беглым взглядом, она разинула рот.

Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, и у неё отвисла челюсть.

Она выглядела абсолютно и бесповоротно шокированной.

Она выглядела так, будто он взорвал её маленький мозг видящей.

Ник нахмурился.

Затем, сообразив, что её шокировал действительно он сам, он посмотрел на себя.

Он был голым.

Он был абсолютно голым, бл*дь.

Он ничего не сказал.

Он понёсся обратно вверх по лестницам. Он врезался в шкаф и буквально ввалился в него, натянул трусы и штаны, следом футболку, затем схватил с вешалки более плотную рубашку, накинув ту поверх футболки.

Каждый предмет одежды он надевал с хмурой гримасой на лице.

Ну хотя бы он знал, что ребёнок не пострадал.

Хотя бы он знал, что вампир не свернул ей шею.

Она в полном порядке.

Почему, чёрт возьми, она закричала?

Его гарнитура на прикроватной тумбочке издала сигнал.

Ник мрачно подошёл туда, схватил её и вставил в ухо.

На другом конце линии раздался голос его жены, прозвучавший куда бодрее, чем его собственный.

– Ник? – её тон сделался чуть резче. – Вы с Тай в порядке? Что происходит?

– Мы в порядке. Ребёнок только что наградил меня сердечным приступом, заорав во всю глотку на диване, – он говорил также хмуро, поправляя плотную ткань на плечах и сводя полы на груди. Он тут же застегнул фланелевую рубашку с длинными рукавами. – Но всё в порядке, дорогая. Ребёнок просто напугал меня, как я и сказал.

– Она кричала? – тревога Уинтер сделалась более выраженной. – Ты только что сказал, что она кричала внизу? Почему? Почему она кричала?

Ник пожал плечами, позволяя ей увидеть это через его аватар.

– Дурной сон? Не знаю. Я как раз собирался узнать.

– О. Ладно.

Она поколебалась, будто все ещё волновалась.

– Дорогая, – он жалел, что не мог почувствовать её через связь крови – видимо, он проспал дольше, чем думал. – Мы в порядке. Мы оба в полном порядке. Возвращайся к работе. Я введу тебя в курс дикого воображения детского мозга, когда ты вернёшься.

Подумав об этом, он снова помрачнел.

– Если так подумать, почему она здесь? Почему она не в школе? – он прорычал эти слова, уже приготовившись пропесочить ребёнка за прогул… повторный… но не успел.

Уинтер обломала его почти-родительское возмущение до того, как он успел распалиться.

– Расслабься, папа-медведь. Сегодня у неё свободный день. Учителя занимаются административными делами. А все дети свободны. На самом деле, я прямо сейчас вижу многих из них через окно; эти ленивые жопки выбрались из общежитий. И в поле зрения не видно ни одной книги и ни одного школьного планшета.

– О.

– Я собиралась сегодня уйти пораньше, чтобы мы смогли провести время вместе, но, похоже, освобожусь не раньше четырёх, – сказала она с сожалением. Ник видел через аватар, что она скорчила обиженную гримаску, и почувствовал, как его член дёрнулся. – Может, тогда вечером? Мы можем все пойти на тот виртуальный фильм в городе… ну, тот новый. Там якобы гигантский космический кальмар атакует корабль. И ты как зритель чувствуешь слизь, и щупальца, и всё такое.

Ник издал фыркающий смешок.

– Звучит изумительно.

– Вот и я о том, – Уинтер, кажется, говорила серьёзно. – Тай будет в восторге. Я думала, что стоит пригласить Мэла и Кит.

Ник снова слегка нахмурился.

В последнее время эти двое были слишком уж влюблёнными голубками. И всё же он не прочь увидеться с ними… с ними обоими. Он несколько дней не разговаривал с Кит. С Мэлом общался больше недели назад. Он хотел узнать, как у них дела.

Даже если для этого придётся терпеть то, как они лапают друг друга.

Даже если ему придётся делать вид, будто он не замечает на них постоянного запаха секса.

Эти двое много занимались сексом.

И да, ладно, Ник сам в этом плане не безгрешен.

Но ему очень хотелось, чтобы ему не приходилось это нюхать.

Или ещё как-то узнавать об этом.

Бл*дские вампирские органы чувств.

Но теперь он расслаблялся по-настоящему.

Он также чувствовал, что у него начинается стояк, и вовсе не от Кит или Мэла.

Он знал, что это, как и расслабление, стопроцентно связано с Уинтер.

– Хаос с монстром-кальмаром звучит здорово. Пригласить Кит и Мэла – тоже, – выдохнув, Ник глянул на дверь спальни. Он осознал, что не хочет обрывать вызов. Но она на работе. Она позвонила убедиться, что он в порядке, и он в порядке. Ему надо отпустить её к делам.

Он выдохнул, не скрывая своего нежелания.

– Ладно, я сейчас отпущу тебя, жена. Пойду поговорю с ней. И может, вытолкаю на улицу, чтобы она побыла на солнышке и свежем воздухе, порезвилась в выходной… чтобы не торчала весь день в темноте со мной и не играла в видеоигры со своим странным квази-папой и вампирским приятелем.

Уинтер фыркнула.

– Или ты мог бы взять её в город. Вы вдвоём могли бы сходить на пляж. Может, я даже встречусь с вами в Нью-Йорке, когда закончу здесь. Мы могли бы сходить на кальмара в городе. Так Мэлу и Кит не придётся тащиться на поезде сюда.

Теперь Ник представлял свою жену в бикини.

Должно быть, она почувствовала часть этого даже без связи крови.

– Эй, извращенец, – притворно пожурила она. – Сосредоточься. Иди поговори с нашим птенчиком. Выполни свою родительскую роль. Хотя бы попробуй вести себя как ответственный взрослый.

– Ладно, – он снова вздохнул с неохотой. – Пошёл.

– И прекрати думать о сексе, – проворчала она. – Ты громкий. И сейчас это ужасно отвлекает.

На это Ник не ответил.

И всё же какая-то его часть чувствовала, что она не шутит.

Однако вместо того, чтобы отвлечь его от секса, это произвело прямо противоположный эффект.

– Мы встретимся с тобой там, – сказал он. – Надень бикини.

Она издала полусмешок.

Затем повесила трубку.

Глава 3. Эхо снов

После того, как его жена завершила вызов, Ник обошёл их общую кровать кинг-сайз. Закончив застёгивать пуговки рубашки, он направился к двери спальни.

Он проделал это, может, вдвое медленнее, чем в первый раз за сегодня, но всё равно двигался как вампир, а не как человек. Он всё равно двигался быстро. Но не на полной скорости, типа-сражаясь-в-вампирской-войне-голышом. Но и не намеренно медленно, как он двигался, когда старался не пугать людей.

Когда он во второй раз по-кошачьи приземлился на ковёр у основания лестниц, он был полностью одет.

Тай усмехнулась.

Когда он не отреагировал, она скрестила руки на груди и снова усмехнулась.

Он мрачно посмотрел на ребёнка, тоже скрещивая руки и зеркально повторяя её позу.

– Ты белый, – проинформировала его Тай во время этой паузы. – Ну типа, я знала, что ты супер бледный. Я знаю, что ты должен быть таким, потому что ты вампир, и у вас у всех такая странная белая кожа, и удлиняющиеся зубы, и кровавые глаза. И да… я это видела, конечно. Я видела твои руки и лицо. Но ты реально, реально, РЕАЛЬНО белый, Ник. Типа, пугающе белый. Когда у тебя всё тело такое, это очень жутко. Ты как призрак, Ник. Мёртвый призрак. Или зомби, Ник. Типа… белее молока. Белее, чем…

– Что случилось? – перебил он. – Почему ты кричала?

Она моргнула.

– Это Уинтер тебе звонила? Она звонила тебе из-за меня?

– Да.

– Почему? – потребовала она. – Что ты ей сказал?

– Ничего.

– Ты явно сказал ей что-то.

– Мы попозже пойдём в кино. И, может, на пляж. С твоим братом и Кит, – он увидел, как загорелись её глаза. Прежде, чем она снова успела отвлечь его, он понизил голос до рычания. – Ребёнок. Я ещё раз спрошу у тебя. Почему ты кричала?

Она нахмурилась.

Она явно хотела спросить про фильм. И про пляж. И про брата. И наверняка сказать что-нибудь про Кит, которую она совершенно боготворила.

Затем, как будто подумав над вопросом Ника, она пожала плечами.

Он ждал.

Но получил лишь то пожатие плечами.

– Это что было? – Ник резко показал на неё, слегка помрачнев. – Это пожатие плечами типа «не знаю». Это что должно значить, ребёнок? Я должен догадаться, что это значит? Типа, это передаёт действительную информацию?

Она фыркнула со своим пред-подростковым пренебрежением.

– Ты не знаешь, что означает пожатие плечами? – она опять фыркнула. – Я думала, ты, типа… умный?

– А я думаю, что ты нахалка и всезнайка, – парировал он.

Обычно она захихикала бы, но в этот раз не сделала этого.

– Зачем звонила мисс Джеймс? – потребовала она.

– Почему. Ты. Кричала. Тай.

Она раздражённо выдохнула, сжимая пушистую подушку.

На секунду Нику показалось, что она подумывает запустить этой подушкой в него.

Затем что-то в выражении её лица изменилось.

На мгновение её голубые как лёд глаза расфокусировались.

Она не сводила взгляда с его лица, но Ник видел, как побледнела её кожа. Она сделалась почти такой же бледной, как и он. Её неземные глаза видящей не отрывались от его прозрачных вампирских радужек, похожих на потрескавшийся хрусталь.

Ник нахмурился.

Он обернулся через плечо на лестницы, затем посмотрел обратно на неё.

Почему казалось, будто она испугалась его?

Она его никогда не боялась.

Почему она вообще смотрела на Ника? Или она смотрела сквозь него? На какую-то штуку видящих, которую он не способен видеть? Нечто в эфире, что его вампирские уши не могли уловить? Могла ли она общаться с Уинтер прямо сейчас? Через эту штуку между видящими?

Она обычно не уклонялась от его вопросов с таким упорством.

Она никогда не упрямилась в серьёзных вопросах, которые он ей задавал.

– Ты знаешь, почему я кричала, Ник. Ты уже сказал мисс Джеймс, – Тай закусила губу. – Мне приснился дурной сон, – откинувшись на диван, она скрестила руки на груди. – Ну, или я думаю, что это был дурной сон.

Ник снова нахмурился.

– Ты думаешь, что это был сон? – спросил он. – Что ещё это могло быть, ребёнок?

– Не знаю. Чужой сон?

Ник вздрогнул.

Он также проигнорировал намёк на вопрос.

– Что за плохой сон? – спросил он вместо этого. – Хочешь поговорить об этом?

– Не знаю, – Тай изучала его лицо. – Там был ты, Ник.

То холодное чувство ещё глубже просочилось в его нутро.

Похоже, она это тоже почувствовала.

Чёртов сверхъестественный ребёнок видящих, способный читать разум вампиров.

Ник всё ещё имел склонность недооценивать то, как много Тай могла уловить из его разума, и то, какими ясными его мысли были для неё.

Словно вновь услышав его, Тай нахмурилась.

– Это был твой сон? Или его? – спросила она, заново скрещивая руки на груди. Она поджала свои маленькие, характерные для видящих губки бантиком. – Это я затянула тебя туда? Или ты притянул меня туда? Обычно я могу это чувствовать… хотя бы немножко. Я улавливаю разницу. Если это я… или ты… или кто-то другой. Но на сей раз я не могла почувствовать. На сей раз я не знаю.

Тай нахмурилась, всё ещё изучая его лицо.

В её глазах проступило нервное выражение.

Её голос звучал немного испуганно.

– Я правда не могу понять, Ник. Я не могу понять.