Текст книги "Анархия. Начало (ЛП)"
Автор книги: Дж. Хасс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Глава 29
Линкольн
(Парень на байке)
Включается свет, и я моментально просыпаюсь и подскакиваю.
– Молли?
Она опирается на стену пещеры, ее рот открыт. Молли пристально смотрит на потолок, затем обводит взглядом стены. Шейла стоит позади нее за порогом, который ей не позволено пересекать.
Проходит минута, пока я, наконец-то, осознаю, что происходит. Затем я медленно поворачиваюсь, а мои глаза пристально смотрят на стены спальни. И я понимаю. Понимаю, как это выглядит для Молли. И когда поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня со слезами на глазах.
– Ч-ч-что… – заикается она. – Что ты такое?
Я опускаю плечи, и из меня вырывается вздох. Все равно она бы узнала. Невозможно удерживать это в секрете, если я хочу, чтобы она присутствовала в моей жизни.
Молли хватает компьютерную распечатку со стены.
– Что, – выкрикивает она, приближаясь ко мне и толкая листок бумаги мне в грудь со всей силой, – это такое? – Она смотрит вниз на мои ноги. Металлические пластины вдоль внешней стороны моих бедер теперь на самом виду. Прошлой ночью у нее не было возможности касаться меня. Только я трогал ее. – Что это за херня на твоих ногах?
Но ни на один из этих вопросов нет лучшего ответа, чем правда.
– Я – монстр, – тихо произношу я, впервые признаваясь в этом кому-то, кто имеет для меня значение. – Монстр, Молли. Монстр, которым они меня сделали.
Она разворачивается, закрыв свое лицо руками.
– Ты – убийца.
– Да.
– Серийный убийца.
– Да.
– Ты на самом деле виновен в убийстве тех ученых из «Корпорации Блю».
Я вздыхаю.
– Да.
– Я должна уйти.
Я хватаю ее за руку и разворачиваю, в то же мгновение приступ тошноты разрастается в моем животе. Я мгновенно отпускаю ее, чтобы позволить сдерживающей интоксикации отступить, но все равно ощущаю злость за то, что грубо хватаю ее.
– Просто подожди, Молли. Позволь мне объяснить.
– Объяснить? Что здесь объяснять? Ты – убийца. – Она осматривает стену, изучая все распечатки из газет, которые я собрал за все пятнадцать лет своей карьеры.
– Серийный убийца. А это, – говорит она, срывая еще несколько распечаток со стены, – твои трофеи? И сколько их, Линкольн?
Я пожимаю плечами. Это все, что я могу сделать.
– Я пытался считать, но…
– О, Боже.
– …много.
– А эта лаборатория там? Та, в которой мыши?
Я бросаю взгляд на Шейлу, но она безучастно смотрит на меня в ответ.
– Расскажи ей, – говорит Шейла. – Расскажи ей все, Линкольн. – Затем она поворачивается и смотрит на Молли. – Я умоляла его остановиться на протяжении многих лет. Я находила причины, пыталась угрожать. Старалась поддерживать. Я перепробовала все, детектив. Он не боится быть пойманным. Он ищет смерти. И если бы ты не была его давно потерянной парой из Школы Одаренных, он бы уже играл с тобой в кошки-мышки. Также, как он поступал со всеми остальными детективами, пытающимися разобраться в этом.
Молли неодобрительно смотрит на меня, но мне нечего сказать кроме как:
– Я – монстр, которым они меня сделали.
– Чушь, – выкрикивает Молли. – Это гребаная чушь, Линкольн.
– Тебе откуда знать? Ты даже не помнишь, что они сделали с тобой, не говоря уже о том, что они сделали со мной.
– Я помню достаточно…
– Да ни хрена ты не помнишь, – рявкаю я на нее. Это звучит так по-животному, что она делает шаг назад. Она смотрит через плечо на Шейлу и отступает на ее сторону, справедливо предполагая, что Шейла удержит меня. – Я всегда нуждался в контроле, даже когда отпустил тебя, Молли. И, может быть, Шейла не является моей Омегой. Я наделил ее строгими ограничениями. Но, если я в пещере, она может… отговорить меня от каких-либо действий. Ты можешь не бояться меня.
Теперь Молли направляет свой гнев на Шейлу.
– Тогда почему ты допустила все это? – Она указывает на распечатки и фотографии, которые покрывают стены от пола до потолка. – Останови его, ради всего святого.
– Я не могу быть повсюду, детектив. У всего есть пределы.
– Что здесь происходит, Линкольн? – Молли сжимает челюсть, стиснув зубы, намереваясь выяснить правду. – Что все это такое? – Она широко размахивает своими руками. – Что там такое? – Она указывает на пещеру за пределами моей комнаты. – И чем ты занимаешься в той операционной?
Блядь. Она видела все это.
– Я хотел объяснить…
– Но что? В первую очередь ты хотел трахнуть меня?
– Хватит, – рычу я, пугая ее так, что она снова отступает. – Прекрати грубить мне перед Шейлой.
– Шейла? Да пошел ты и твои идиотские роботы! Какого хрена здесь происходит? Ты на самом деле удерживаешь меня здесь? Я твоя пленница? Поэтому ты сказал мне, чтобы я нашла тебя? Чтобы избавить себя от сложностей с заманиванием меня сюда?
– Конечно же нет, – огрызаюсь я. – А как же все это «Ты мой Альфа, Линкольн. Я твоя Омега»? Черт, Молли, если ты ищешь оправдание, чтобы сбежать, хорошо. Но правда в том, что все эти люди, которых я убил, причастны к Школе Одаренных. Каждый из них виновен. Каждый из них, блядь, был там, Молли. С тобой. Со мной. С Томасом и Кейсом. Они убили моих родителей. Сожгли мой чертов дом, чтобы у меня никогда больше не было дома. Эта лаборатория, эта пещера, эта работа. Это все, что у меня осталось. Это единственные вещи на всей этой сраной планете, которые у меня есть.
– И поэтому ты убил их. Убрал одного за другим и сделал так, чтобы это все выглядело, как самоубийства.
– Я не делал так, чтобы это выглядело как самоубийства. Они на самом деле убили себя.
– Но ты помог им это сделать.
Я пожимаю плечами.
– Как?
Мне приходится отвернуться, чтобы скрыть зловещую ухмылку. Потому что то, чем я занимаюсь, меняет жизнь, будоражит мир и является откровенным злом. Она действительно хочет это узнать?
Я разворачиваюсь и пристально разглядываю ее.
Она смотрит мне прямо в лицо и говорит:
– Скажи мне.
– Тебе это не понравится.
– Скажи мне, – повторяет она.
– Ты знаешь, – начинаю я медленно, практически шепотом, – что некоторые виды медуз способны регенерировать свои собственные тела?
Она сглатывает и делает шаг назад.
– Ты знаешь, что они могут регенерировать даже свой собственный мозг? Даже если ты отделишь его от их тела? Это практически чудо, Молли. Ученые заявили, что это противоестественно. Но эти нейроны абсолютно естественные так же, как и все, что я делаю. Я могу выделять эти клетки из медуз и пересаживать их мышам. Я могу отращивать новые части на их маленьких мышиных мозгах, Молли.
– Меня сейчас стошнит, – говорит она, прикладывая руку к животу.
– Ты знала, что мышь можно подтолкнуть к насилию, если простимулировать определенные части ее мозга нужным способом?
– Ты же н-н-не серьезно, – заикается она.
– Это есть в любом мозге. Это часть тебя, меня и любого человека на планете. Ты знала, что существует сыворотка, которую можно ввести человеку, чтобы сделать его склонным к насилию?
– Ты болен, – говорит она, ее взгляд блуждает по моему лицу в поисках того Альфы, которого она когда-то любила. – Ты болен. Я с самого начала была права. Ты маньяк с серьезными психическими отклонениями.
– Лаборатория, медузы, те мыши, компьютеры, все это – все, что ты видишь там, это именно то, чем занималась Школа Одаренных, только лучше. Современней. Они сделали меня умным. Самым умным из всех детей, которые у них были. Они сделали меня таким, Молли. И если я чему-то и научился, так это использовать все то, что тебе дано.
– Мне следует арестовать тебя.
Я вытягиваю свои руки, сложив вместе запястья.
– Давай же. Но улик нет, поверь мне. Здесь нет ничего, кроме законных опытов с мышами и медузами. У меня есть допуски и разрешения. Черт, – смеюсь я, – у меня есть даже правительственная поддержка этих долбаных исследований.
– Кто, черт возьми, даст поддержку лаборатории в пещере?
– Его ретровирус, Молли, – говорит Шейла, отвечая за меня. – Он может переписать любую программу в мире, используя меня в качестве переносчика. Я – доставляющий механизм во всемирной технической революции. Мы можем перепрограммировать любой компьютер для наших целей. Правительство, частные компании, что угодно.
– Так ты украл эти правительственные деньги для поддержки. Ты – серийный убийца и вор. Безумный лжец, который хочет уничтожить весь мир? Какого хрена ты творишь?
– Ты забыла добавить монстр, дьявол и зло. Продолжай, Моллз, плюнь мне в лицо для полной картины.
Она отступает, но это из-за прозвища, я знаю это точно.
– Я хочу уйти прямо сейчас.
– Молли…
Но она проходит мимо меня, хватает свои джинсы с пола и начинает натягивать их.
– Нет, – говорит она. – Нет, нет, нет. Я не хочу слышать больше ни слова. Просто позволь мне уйти.
Я вздыхаю, глядя на Шейлу. Но ее уже нет. Полагаю, она добилась своего. Она хочет, чтобы я нес ответственность перед кем-то, и, похоже, ее желание сбывается. Я натягиваю свои джинсы, когда Молли уже находит свои ботинки и засовывает в них ноги.
Она идет вперед, толкая меня со всей силы в грудь, чтобы я отошел с дороги, быстро проходит мимо и направляется через пещеру к тоннелю, где исчезает в темноте.
Я следую за ней медленно, давая ей немного времени успокоиться.
– Открой гребаные ворота, Линкольн, – кричит она, и, когда я поворачиваю за угол, вижу, как рассвет очерчивает силуэт Молли на фоне ржавых прутьев ворот, которые отделяют ее от свободы.
Я подхожу к ней. Она выглядит напуганной, растерянной и уставшей.
– Молли, пожалуйста…
– Открой ворота.
Мне ничего не остается. Нечего сказать. Никакой возможности оправдать мои поступки. У меня есть только одно оправдание, но его недостаточно для Молли. Шейла была права. Все это дерьмо наконец-то настигло меня и будет стоить мне всего. Снова.
– Открой ворота, Шейла, – кричу я в воздух. Спустя несколько секунд ржавые ворота начинают подниматься. Молли даже не дожидается, когда они поднимутся до конца, опускается на колени и проползает под ними, направляясь к своему байку.
Я следую за ней и беспомощно наблюдаю, как она хватает свой шлем и натягивает его на голову, садится на мотоцикл и заводит двигатель. Он рычит, а я продолжаю молчать. В надежде, что она что-нибудь скажет. Хоть что-нибудь.
Но она этого не делает. Она прибавляет немного газа, объезжает грязь и отъезжает, пробуксовывая передним колесом для большего эффекта.
Молли уезжает отсюда.
Я поворачиваюсь и иду обратно в тоннель.
– Закрой, Шейла, – и ворота со скрипом начинают опускаться. Я возвращаюсь обратно в пещеру, прохожу мимо Шейлы, стоящей посередине, которая выглядит так, будто ей есть, что сказать, иду в свою комнату и закрываю дверь.
Я снова чувствую себя ребенком.
Нет. Мама никогда не отправляла меня в наказание в комнату, когда я был ребенком. Я даже не помню свою маму. И отец никогда не уделял мне внимания. Думаю, он всегда был здесь, внизу.
Нет.
Это напоминает мне не то время, когда я был ребенком. Это напоминает мне о времени, когда я был Альфой.
Молли хочет его, но только те части, которые нравятся ей. Потому что если она думает, что убийца в пещере хуже, чем Альфа из ее фантазий, тогда она потеряла не только свою память. Она потеряла рассудок.
Я сажусь за компьютер, ввожу пароль и вывожу на экран таблицу. Я начал с такого большого количества имен, но теперь их осталось всего несколько.
Еще три цели, и я закончу. Еще три дня убийства и все.
Я не уверен, что после этого мне еще что-то останется в этой жизни. После этого лишь одна большая черная дыра. После этого я могу подумать об использовании протокола для себя.
После этого может наступить конец.
Глава 30
Молли
(Девчонка с пушкой)
Мне приходится остановить байк на склоне горы. Я могу видеть все тринадцать соборов, когда перегибаюсь через серебристое ограждение, чтобы меня стошнило над обрывом скалы. Я никак не могу перестать думать о снимках на стенах.
Он больной.
Больной. Больной. Больной. Мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько он болен. Последние несколько лет я посвятила защите людей от зла. Я согласилась на службу в этом департаменте именно для того, чтобы помогать беззащитным и угнетенным. Забытым и игнорируемым. Разобраться с теми преступлениями, до которых никому нет дела. И сейчас я оказываюсь в постели с человеком, которому плевать на все, во что я верю. С человеком, который берет закон в свои руки и использует науку, приобретенные знания, черт возьми, ради того, чтобы убивать людей из-за личной мести.
Теперь я понимаю, почему он использует этот символ анархии. Потому что он – полная противоположность всему, что представляет собой общество. Власть, безопасность, правопорядок ничего не значат для Линкольна Уэйда. Он прав. Он такой, каким они его сделали. Он – зло, он безнравственный и сумасшедший.
Я делаю еще одну попытку вырвать, но мой желудок пуст. А я так и не пописала, и прямо сейчас я могу описаться, если не смогу взять себя в руки. Я падаю на колени, все еще держась за ограждение, и наклоняю голову к холодному металлу. Ветер здесь сильный, и меня трясет от холода. Моя куртка лежит в рюкзаке. И теперь, возможно, мне придется еще и вламываться в собственный дом, потому что у меня нет ключей.
Телефон в заднем кармане вибрирует, и я осознаю, насколько мне повезло, что хотя бы телефон со мной.
Это не может быть Линкольн, у него нет моего номера.
Он хакер-преступник, Молли. Насколько трудно для него узнать твой номер?
Но это не он, в связи с этим я даже не утруждаю себя мыслями по этому поводу. Я просто нажимаю клавишу и отвечаю:
– Да, шеф.
– Где, блядь, тебя носит? Я названивал тебе со вчерашнего утра. Снова слишком занята, развлекаясь на выходных?
– Простите, шеф, но это мой законный выходной.
– У тебя нет законных выходных, Мастерс! Ты городской служащий! Ты служишь во имя всеобщего блага! Ты…
– Я поняла, шеф, – огрызаюсь я в ответ. – Я не нуждаюсь в напоминании.
– Что ты только что сказала?
Проклятье. Я тяжело вздыхаю.
– Теперь я здесь, хорошо? Я не пила. Я была в горах, где нет связи.
– Тащи свою задницу в участок. Немедленно. У нас новое самоубийство.
И он быстро бросает трубку.
Я поднимаюсь на ноги и заставляю себя вернуться на байк, потому что с этим дерьмом нужно разобраться. Нужно разобраться с Линкольном. Я не знаю, что это подразумевает, если честно. Не знаю, означает ли это, что я сдам его или закрою на это глаза. Я просто не уверена. Но здесь я не могу оставаться.
Я замерзла.
Я сломлена и…
Отчаянно нуждаюсь в нескольких миллионах абсолютно незнакомых людей в этом городе, чтобы отвлечься от мыслей об убийце, с которым я только что провела ночь.
Когда я, наконец-то, пробираюсь по загруженным улицам в центр Кафедрал Сити и паркую свой байк, время уже приближается к девяти утра.
Роджер, стажер на проходном пункте, смотрит на меня, когда я вхожу в здание. Он качает головой.
– Сегодня он невероятно зол, Молли. Просто кивай и отвечай «Да, сэр».
– Ясно, – говорю я. – Спасибо за предупреждение.
Я прохожу в дальнюю часть – как и на прошлой неделе, здесь полно людей, ожидающих, когда ими займутся. Один парень пытается схватить меня, когда я прохожу мимо стола, к которому он прикован наручниками, но офицер, арестовавший его, со стороны выглядит так, будто он занят бумажной работой и не замечает ничего вокруг, хватает свою дубинку и ударяет ею по груди парня, заставляя его откинуться назад.
– Извини, Мастерс, – говорит коп в униформе, едва отрывая взгляд от своей бумажной работы.
– Э-м-м. – Это все, что мне удается сказать, потому что у меня здесь недостаточно авторитета для того, чтобы спорить с ветераном службы насчет жестокого обращения со стороны полиции.
– Мастерс! – орет шеф.
– Уже иду, – бормочу я себе под нос. Я устала от того, что он постоянно на меня кричит, и я, определенно, не в настроении, чтобы меня отчитывали по причине, из-за которой он так взбешен. Поэтому, пока иду через комнату, я начинаю составлять список причин, почему должна сдать Линкольна.
1. Он – серийный убийца.
2. Он очень опасен.
3. Он плохой.
Получается весьма отстойный список. Конечно, первый пункт достаточно весомый, но его слова по-прежнему крутятся у меня в голове.
Все жертвы были причастны к Школе Одаренных. Это заставляет меня задуматься. А жертвы ли они на самом деле? Или жертвы мы? Эта новая перспектива меня не радует. Правосудие строится на законах и правилах. Принцип «око за око, зуб за зуб» не принимается во внимание в суде.
Но, возможно, должен? Возможно, благие намерения, которыми вымощена дорога в ад, на самом деле, темные тени, которые ведут по тропе справедливости? И, возможно, Линкольн и его друзья являются теми же темными тенями. Может быть, они правы.
Я не помню всего, но знаю наверняка, что люди из Школы Одаренных были воплощением зла. Я знаю, что действительно хотела убежать, когда Линкольн спас меня. И знаю, что не упустила этот шанс.
Но я потеряла мужчину. И теперь, когда я вспомнила немного о той ночи, думаю, я всегда знала, что мне не хватало его в моей жизни. Где-то глубоко внутри я подозревала, что он являлся частью меня. Он был моим началом, а я его концом.
– Да, шеф? – говорю я, заходя в его кабинет и садясь напротив его стола.
Он бросает на меня злобный взгляд.
– Как я уже говорил, еще одно самоубийство в «Корпорации Блю». И знаешь что, Мастерс? Я уверен, жители Кафедрал Сити считают, что ты не заслуживаешь занимаемую тобой должность. Эти четыре убийства…
– Что, что? Я думала, вы сказали, это были самоубийства?
Он прищуривается и трет ладонью лицо.
– Ну, я думаю, это убийства. Не самоубийства. Это слишком просто.
– Хм-м-м, – уклончиво произношу я.
– Тащи свою задницу в «Корпорацию Блю» прямо сейчас. Они ждут тебя.
Я отдаю честь и направляюсь к выходу.
– И Мастерс! – выкрикивает шеф у меня за спиной.
– Это не армия, – кричу я в ответ. – Поняла.
Он точно меня уволит, но мне плевать. Возможно, эта работа не то, чем я хочу заниматься всю свою жизнь. Я имею в виду, кто вообще хочет всю жизнь выслеживать убийц?
Ты, Молли.
Я. Я не хочу выслеживать только Линкольна. Я не хочу, чтобы он был тем, в чем признался, потому что я не могу любить кого-то, кто причиняет вред людям. Не могу.
* * *
Когда я поднимаюсь на двадцать первый этаж «Корпорации Блю», там нет ни тела, ни Аттикуса. И, слава Богу, Алистера тоже нет. Только уборщик, заменяющий лампу дневного света в светильнике над столом, на котором лентой обозначено место, где было найдено тело.
– Что же, – говорю я скорее себе, чем сотруднику, – судя по всему, во мне тут не сильно нуждались. Вы были здесь, когда они забирали тело? – спрашиваю я уборщика.
– О, нет. В этот раз нет. – Он заканчивает установку лампы и начинает спускаться с лестницы.
– А в предыдущие три раза?
– Э, ага. Тогда я тоже заменял лампы.
– Что?
– Сильно мерцали. У людей болели головы, поэтому я их заменил. Знаете, говорят, что лампы дневного света на рабочем месте могут сводить людей с ума. Думаете, он поэтому вышиб себе мозги?
– Эм. – Почему этот глупый вопрос заставляет меня задуматься? Но что-то есть в моей голове. Что-то вроде маленького щелчка, который говорит: «Обрати на это внимание». – Не знаю, но попробую разузнать. И вот еще что, – говорю я, – вы не знаете, установили ли они время смерти?
– Ага, – отвечает он. – Рано утром в субботу. Во всяком случае, так я слышал.
Господи Иисусе. Если это дело рук Линкольна, значит, что он сначала трахнул меня в лабиринте, а потом пошел и убил кого-то.
– Спасибо за вашу помощь. Если кто-либо из Монтгомери появится, передайте им, что я была здесь и уже уехала, хорошо?
– Если увижу, то конечно передам, леди. – Затем он уходит по коридору, забрав с собой свою складную лестницу.
Я небрежно оглядываю комнату и тоже ухожу. Какие бы ни были улики, тут их уже точно нет. Их забрали другие, кто пришел сюда в мое отсутствие, а если нет, то они в любом случае уже уничтожены. Так что я возвращаюсь к своему мотоциклу и еду обратно в участок.
К счастью, обстановка там теперь значительно спокойней, когда я вхожу в дверь. Субботняя полуденная пересменка, которая означает, что народ готов как можно быстрее свалить отсюда. Роджера уже нет на посту, теперь его занимает женщина, которая служит здесь уже лет сорок.
– Для вас была доставка, пока вы отсутствовали. Я положила на ваш стол.
– О. – Я уже и забыла, что у меня есть рабочий стол, заваленный кучей бумажной работы, которой, я уверена, накопилась уже целая гора. – От кого?
– Без обратного адреса. Так что, думаю, вам лучше вскрыть и самой посмотреть, – с сарказмом отвечает она.
– Откуда вы знаете, что это не бомба? Или сибирская язва? Кто-то мог положить туда все, что угодно, а вы просто так отнесли это на мой стол?
– Расслабьтесь, детектив. Мы до сих пор не взорвались, так что идите и дайте мне закончить мою писанину.
– Сука, – бормочу я себе под нос. Это место еще хуже цирка в вопросах безопасности. Все находящиеся в цирковом шатре были бы мертвы, если бы относились к безопасности так же халатно, как в этом департаменте.
Но я ничего не могу поделать с этим, лишь качаю головой от негодования, когда прохожу через двери. Мой стол находится в самой дальней части основного зала. Но я могу разглядеть небольшую коробочку, обернутую в коричневую бумагу, лежащую напротив моего компьютера.
Кто вообще оборачивает всякую ерунду в коричневую бумагу?
Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, кажется ли еще кому-то странным то, что я получила посылку, но в помещении находится всего с полдюжины копов, на данный момент, и никому из них нет дела ни до меня, ни до моей посылки. Так что я просто произношу:
– К черту, – и иду к столу. Когда я беру ее в руки, она оказывается легче, чем я предполагала. Очень легкая. Слишком легкая для бомбы.
Прекрати, Молли.
Я нахожу край, срываю упаковку и обнаруживаю тонкую белую коробочку. Никакой карточки не вложено. Я сажусь в свое кресло, ставлю ее на стол и пристально смотрю на нее.
Нет необходимости открывать ее, чтобы понять, от кого она. Я знаю, от кого она и не хочу сталкиваться с этой проблемой, в которую он превратился. Так что я отталкиваю белую коробочку в сторону и начинаю просматривать сотни электронных писем, которые накопились за неделю. Бланки, бланки и еще бланки, которые необходимо заполнить.
Я провожу остаток дня, пытаясь уладить все дела, а эта белая коробочка все ждет меня. Она дразнит меня. Умоляет меня, чтобы я открыла ее, но я заставляю себя сначала закончить работу. Я знаю, что если позволю Линкольну проникнуть в мои мысли, то внутренний монолог, который за этим последует, завладеет всем моим временем. В конце концов, после того, как помещение то наполнилось людьми, то стихло, то снова наполнилось, я переделала все возможные дела, чтобы избежать открывания этой коробочки.
– Спокойной ночи, Мастерс, – кричит мне парень через несколько столов от меня, уходящий вместе с другими офицерами. – Знаю, что ты новенькая, но всем рано или поздно нужно идти домой.
Я улыбаюсь ему.
– Спокойной ночи, ребята. – Я откидываюсь назад в своем скрипучем кресле и устало вздыхаю.
– Ну, – говорю я сама себе, – кажется, бессмысленно продолжать игнорировать ее дальше. – Я снимаю крышку с маленькой белой коробочки и отодвигаю шуршащую упаковочную бумагу, чтобы обнаружить там…
Его перчатки.
Кожаные, с маленькими плоскими заклепками, выполненными в форме символа анархии. Это не те, в которых он был прошлой ночью. Я бы обратила внимание. Но они выражают, своего рода, признание. Он – убийца-анархист.
Я поднимаю их и держу в своих руках его частичку. Это перчатки очень больного человека. Может, он носит их для того, чтобы его руки оставались чистыми? Как поэтично.
Возможно, причина не в этом, но прислал он их мне не просто так. Это что-то вроде перемирия, но хочу ли я смириться с тем фактом, что он бегает по этому городу, убивая людей?
Я хочу, на самом деле, хочу. Я ничего не хочу так сильно, как погрузиться в жизнь Линкольна Уэйда и позволить ему делать то, что у него получается лучше всего. Взять все на себя. Контролировать. Быть Альфой.
Но что я потеряю, если сделаю так? Что он попросит взамен? Как минимум мое молчание, верно? Я должна арестовать его без лишних вопросов.
Я просовываю руки в мягкую кожу и вздыхаю, когда сгибаю пальцы. Они мне большие, и мне это нравится. Мне нравятся его руки, несмотря на то, что он прячет их от меня.
Зачем присылать их мне? Потому что я просила его снять их прошлой ночью, а он отказался? Возможно, это не совсем знак примирения. Скорее что-то вроде белого флага? Нет, это не может быть капитуляция. Линкольн не выглядит, как мужчина, готовый так легко сдаться.
Это его визитная карточка, как тот символ, который он оставил после себя на лбу того мужчины. Как распечатки его преступлений, расклеенные по его пещере.
Может быть, он говорит мне о возможности проведения переговоров. Если дело в этом, тогда я обязана ему еще одну встречу, да? Я не могу просто отвернуться, если он делает мне такое предложение. По крайней мере, пока не выслушаю его.
Я знаю, что рационализирую, но после потери Уилла я впала в депрессию, поскольку у меня ни осталось родственных связей в этом мире. Я оставила позади свою жизнь в армии, хотя никогда бы не назвала никого, с кем работала, своей семьей, я же не была в сражении, черт возьми. Не то чтобы мои коллеги и я были связаны смертью и разрушением, жертвованием и выживанием. Это была просто служба безопасности. И да, служба безопасности высокого уровня, а не охрана какого-нибудь сраного торгового комплекса. Но, в основном, они были просто знакомыми.
Линкольн, наверное, единственный человек на этой планете, которого я могу считать своей семьей. Мы были созданы друг для друга. Могу ли я в таком случае просто уйти, если он хочет обсудить это со мной?
Обычно я соблюдаю скоростной режим, но не сегодня вечером. Я еду домой так быстро, как могу, перестраиваясь из ряда в ряд в потоке и ускоряясь, чтобы не стоять на красный сигнал светофора. Я паркую байк в гараже, выдвигаю подножку, снимаю шлем и кладу его на сиденье. Дверь, соединяющая гараж с домом, слегка приоткрыта.
Я была права. Он звал меня домой этими перчатками. Мое сердце трепещет от волнения и ожидания. И от страха тоже, если быть честной.
Когда прохожу через кухню, я вижу Линкольна Уэйда, сидящего за моим столом. Его голые руки аккуратно сложены перед ним. И, хотя я не могу сказать наверняка, прикрывал ли он их перчатками, чтобы защитить от крови, когда убивал людей, но могу точно сказать, что сегодня он снял их не по этой причине.
А потому что обе его ладони светятся ярко красным светом.
