Текст книги "Любить всем сердцем (ЛП)"
Автор книги: Дж. Б. Солсбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Дело не в этом. – Девушка с трудом сглатывает. – Мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне. Это просто сбивает меня с толку, вот и все. Я думала, ты меня ненавидишь.
– Ненависть – слишком сильное слово.
– В лучшем случае терпел меня.
Она права. В основном.
– Мне нравится прикасаться к тебе.
– Но почему? – говорит она на выдохе, быстро наполняет легкие воздухом и задерживает его.
Я никогда не был рядом с такой выразительной женщиной, как Бетани. По крайней мере, я этого не помню. Мне не нужно гадать, что она чувствует. Каждый вздох, который она делает, передает эмоции. Интересно, если я проглочу ее вдохи, почувствую ли то же самое?
Провожу рукой по ее затылку, и она не сопротивляется, когда я притягиваю ее к себе.
– Потому что ты мягкая.
Ее губы приоткрываются, и ее теплое дыхание скользит по моим губам. Я облизываю нижнюю губу, надеясь хоть на малейший вкус того, что она чувствует. Едва касаюсь ее губ своими.
Ее тело слегка наклоняется ко мне.
– Что ты делаешь? – шепчет она.
– Показываю, чего ты будешь лишена, если попросишь меня перестать прикасаться к тебе. – Я приоткрываю губы достаточно, чтобы взять ее нижнюю губу между своими.
На вкус она как мятный бальзам для губ. Ее губы даже мягче, чем я себе представлял.
Она сжимает мои бицепсы, сжимая мою футболку в кулаках за долю секунды до того, как оттолкнуть меня назад.
– Остановись.
Я поднимаю руки в знак капитуляции и улыбаюсь, почему-то чувствуя легкое головокружение. Может быть, это как-то связано с потерей крови в моей голове, поскольку вся она хлынула к стояку у меня в штанах.
Ее глаза превращаются в щелочки.
– Я пришла сюда, чтобы сказать тебе, что твои прикосновения сбивают с толку, а ты целуешь меня?
Отказ? Снова. Мне это не нравится.
– Вряд ли это был поцелуй. – Я избегаю искушения сесть на кровать из-за слабости, которую чувствую в коленях.
Бетани отшатывается от моего встречного отказа. Хорошо.
– Ты жесток.
– Не веди себя как жертва. Всего несколько секунд назад ты сказала, что тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе.
– Знаю. Вот почему мне нужно, чтобы ты остановился.
– В этом нет никакого смысла…
Неприятный звон дверного звонка разносится по всему дому, и под этим предлогом Бетани выскакивает из комнаты. Я следую за ней, не готовый закончить этот разговор.
Когда она открывает дверь, входит Пит. Он улыбается ей так же, как делал это всю неделю, и она, черт возьми, улыбается в ответ.
– Как дела, Бэт-няня? – Он протягивает руку, и они обмениваются рукопожатиями.
О, так это нормально, что этот мудак прикасается к ней, только не я?
– Я поняла, – радостно говорит она, явно не так взволнованная тем, что произошло всего несколько секунд назад, как я. – Мэттью Перри.
Мужчина-медсестра ухмыляется.
– Я ведь права, да?
Он пожимает плечами, но ничего не говорит. Что за дурацкую игру затеяли эти двое?
– Я так и знала! – Бетани победоносно вскидывает кулак вверх.
– Знала что?
Они бросают взгляды в сторону коридора, где я стою, наблюдая за их флиртом ботаников.
– Как дела, Джесси?
Я игнорирую медбрата и жду ответа Бетани.
– Это игра, в которую мы играем. Я пытаюсь угадать у кого из знаменитостей работал Пит, – говорит она без энтузиазма, который только что показывала мудаку в синей униформе.
– И на этой ноте. – Пит похлопывает по своей спортивной сумке. – Давай сделаем анализ мочи, чтобы ты мог сохранить свои водительские права. Готов пописать в банку?
– Полагаю, конфиденциальность ни хрена для тебя не значит, а, сиделка? – Я двигаю бедрами, чувствуя напряжение моего стояка, спрятанного за джинсами. – И нет, я еще не готов.
Мне нужно подрочить, прежде чем я смогу пройти тест.
Я никогда так долго не обходился без секса. Вот и все. В Бетани нет ничего особенного.
Я топаю в свою комнату, убеждая себя в этом, но фантазирую о своей руке на ее бедре, пока опорожняю свои яйца в унитаз.
БЕТАНИ
Я надеялась, что к концу недели почувствую себя лучше после разговора с Джесси. На этой неделе почти каждую ночь не спала, разговаривая с Эшли о том, как объяснить Джесси, что он не может так прикасаться ко мне. Она безуспешно пыталась скрыть улыбку, а я все болтала и болтала о том, как вежливо велеть ему остановиться, хотя вовсе не обязательно ненавидела ощущение его руки на себе.
Его прикосновение сбивает меня с толку, вот на чем я остановилась.
Миллион раз прокручивала в голове эту лекцию, пока ехала на автобусе к пастору Бену. Когда вошла и увидела Джесси на полу, похожего на отпрыска замученного художника и падшего ангела, я замерла. Рассеянно спросила о стуле, и его ответ был последним ударом, который подорвал всю мою решимость. «Выбить из него зло» – слова, которые он использовал, но произнес их как запоздалую мысль, как будто они сорвались с его губ без его разрешения.
Когда я пришла в себя от его признания, он увидел мою слабость и пошел на убийство.
Он поцеловал меня!
«Вряд ли это был поцелуй».
Его слова звенят в моей голове, смущение омывает меня новой волной, как будто он только что их произнес. Я знала, что его цель – напомнить мне, насколько я наивна по сравнению с ним, насколько невинна и скромна.
– Я не ханжа, – бормочу я, запихивая пакетики с сахаром в корзину, радуясь, что ресторан пуст, если не считать нескольких поваров в задней части.
Мы закрылись десять минут назад, но я не тороплюсь домой. Эшли будет допрашивать меня о том, как прошел мой разговор с Джесси, и мне придется признать тот факт, что я пыталась отгородиться от Джесси Ли и, как и все женское население, с треском провалилась.
В передние окна светят фары автомобиля. В будние дни у нас обычно бывает несколько поздних клиентов, которые забывают, что по будням мы открыты только до десяти. Обычно они видят табличку «Закрыто», замечают, что свет выключен, и едут дальше.
Когда фары выключаются, и я слышу, как хлопает дверца машины, выглядываю наружу, и вижу, что искушение движется прямо ко мне. На Джесси его маскировка – бейсболка и рубашка с длинными рукавами. Я отпираю дверь и открываю ее, чтобы ему не пришлось слишком долго слоняться у всех на виду.
– Что ты здесь делаешь?
Он останавливается у самой двери.
– Можно мне войти?
Я не понимала, что преграждаю ему путь. Делаю шаг назад.
– Конечно.
Парень останавливается перед стойкой хостес и оглядывает полутемное помещение.
– Так вот где ты работаешь.
Я прослеживаю за его взглядом, пытаясь увидеть это место его глазами. Дешевая закусочная, украшенная занавесками в бабушкином стиле и фотографиями выпечки в рамках на каждой стене. Как будто он уже не думает, что я неудачница, мое место работы только подтверждает это.
– Джесси, тебе не следует здесь находиться. Кто-нибудь может тебя узнать.
– Мне все равно. Я не могу вечно сидеть взаперти.
Все еще не совсем понимаю, почему он здесь.
– Если ты голоден, я ничем не могу тебе помочь. Кухня закрыта. Я могла бы принести тебе кусок пирога…
– Я не голоден.
– Ладно.
– Мы можем сесть? – Он указывает на кабинку.
– Думаю, да.
Я направляю его к ближайшей кабинке и удостоверяюсь, что мы сидим по разные стороны друг от друга. Мне нужно расстояние между нами, потому что даже сейчас существует гравитационное притяжение, которое заставляет меня наклониться к нему через стол.
Он снимает бейсболку и проводит рукой по волосам. Рыжевато-коричневый беспорядок стал длиннее, чем был, когда он попал сюда, но все равно выглядит совершенно по-голливудски. Типа как у Роберта Паттинсона в «Сумерках», но лучше.
– Послушай, я сожалею о том, что случилось сегодня. Я не должен был тебя трогать.
Но... но... но... заткнись, Бетани! Это то, что ты хотела!
– Эм, ладно.
Его взгляд впивается в меня, как будто Джесси пытается заглянуть мне в голову.
Плохая идея! Я не могу позволить ему увидеть, что там внутри.
– Хочешь кофе?
Он улыбается.
– Да, было бы здорово.
Я вскакиваю и ныряю за стойку, чтобы сварить кофе без кофеина. Музыка доносится из кухни, где повара Рик и Леон, собирают вещи. К счастью, они каждый вечер выходят через заднюю дверь, так что Джесси не должен быть замечен без бейсболки.
Наливаю свежее варево в две чашки и добавляю немного сливок и сахара в свою, но оставляю черный Джесси, как он любит.
Парень провожает меня взглядом, когда я возвращаюсь с двумя чашками.
– Сексуальный.
– А? – Я ставлю его чашку и надеюсь, что он не заметит, как дрожит моя рука из-за этого дурацкого отказа от поцелуя. Я не могу быть собой рядом с ним!
Джесси бросает взгляд на мой фартук.
– О. Эта старая штука? – Я быстро развязываю его и бросаю на диванчик.
– Так это и есть твоя работа, да? Профессиональная официантка?
Не могу понять, то ли он откровенно оскорбляет меня, то ли пытается завязать разговор. Вместо того, чтобы начать говорить ему о том, какой он засранец, я даю ему возможность объясниться.
– На самом деле, нет. У меня есть еще один год в колледже, прежде чем я получу степень в области развития ребенка.
Его глаза сужаются.
– В колледже? Бред сивой кобылы.
– Мне пришлось взять небольшой перерыв. – Я делаю глоток кофе и избегаю его взгляда. – Обучение стоит дорого. – Полуправда, но ему вовсе не обязательно знать все.
– Так значит, ты хочешь быть учителем?
Мой желудок сжимается от чувства вины и большого сожаления.
– Неужели в это так трудно поверить?
Он отрицательно качает головой.
– Нет, я вижу тебя учительницей.
– А ты? Ты всегда знал, что хочешь стать рок-звездой?
Джесси хихикает и упирается локтями в стол, поворачивая кружку с кофе, но не отпивая из нее.
– Да. С самого первого дня.
– Тебе этого не хватает.
Он хмурится.
– Да. Я скучаю по выпивке.
Так вот почему Джесси здесь? Он собирается пуститься во все тяжкие?
Успокойся. Не реагируй.
У меня нет опыта в этом деле. Что мне сказать?
– Ты пьешь? – спрашивает он.
Уже нет.
Я отрицательно качаю головой.
– Нет.
Джесси пожимает плечом, все еще сосредоточенный на своей кружке.
– Наверное, мне не следовало приходить сюда. Я не мог заснуть и, застряв в комнате Бена, чувствовал, что схожу с ума. Не мог придумать, куда еще пойти. – Он застенчиво смотрит на меня, и это совершенно новый для него взгляд, такой же милый, как и его неуверенность. – Ты когда-нибудь оглядывалась назад на свою жизнь, на одну конкретную вещь, которая привела все в движение, и задавалась вопросом, если бы ты сделала все по-другому, как бы все закончилось?
Я открываю рот, чтобы ответить, но вместо этого закрываю его, когда Джесси отвечает за меня.
– Нет. Думаю, нет.
Укол раздражения разжимает мои губы.
– Думаешь, что так хорошо знаешь меня.
– Ты говоришь так, будто ты загадка. – Он улыбается и быстро добавляет: – Без обид. Ты действительно хороший человек. Это не должно быть оскорблением.
Вместо того, чтобы подтвердить или опровергнуть его предположение, я отвожу взгляд, прежде чем он увидит вину и стыд, вспыхивающие в моих глазах.
– Возможно, тебе следует поговорить об этом с доктором Ульрихом.
Джесси отрицательно качает головой.
– Нет. Он меня не понимает. Может, ему и платят за то, чтобы он меня понимал, но на самом деле это не так. Он притворяется. Я вижу это по его глазам. Я для него просто очередное голливудское отродье. – Парень снова изучает и прокручивает свой кофе. – Все на меня так смотрят. Кроме тебя.
– О нет, ты ошибаешься. Я абсолютно уверена, что ты настоящий голливудский засранец.
Джесси хихикает и кивает.
– Даже сейчас ты не ходишь вокруг меня на цыпочках и не целуешь мою задницу, как они. Когда ты смотришь на меня, это как... не знаю... как будто ты видишь во мне личность.
Я моргаю.
– Ты и есть личность.
Парень откидывается на спинку дивана, но одну руку держит вытянутой. Его пальцы барабанят по столу. Он делает глубокий вдох и выдыхает.
– Раньше Бен понимал меня. В детстве мы были лучшими друзьями.
Эта новость меня удивляет.
– Мы играли музыку в церкви моих родителей. Это была не такая спокойная, размеренная церковь, как у Бена, она была шибанутой, но мои родители были помешаны на ней. Бен был потрясающим музыкантом, гораздо лучше, чем я.
– Не знала, что он умеет играть.
– Он бросил. – Джесси снова барабанит пальцами. – Когда мне было тринадцать, я открыл для себя рок-н-ролл. Группу Slayer. Мои родители говорили, что это от дьявола. Я прятал диски под кроватью, и когда они их нашли, отец довольно сильно избил меня.
– Это ужасно.
– Побои были одобрены церковью, дерьмо типа «прибережете розги – испортите ребенка». Но я не мог уйти от музыки. Меня все время ловили, и побои становились все сильнее. В какой-то момент родители затащили меня на церемонию очищения, в которой участвовали змеи.
Я охаю, потом прикрываю рот рукой.
– Боже, мне очень жаль.
– Нет, не стоит. Это было чертовски невероятно, поверь мне. Это дерьмо все продолжалось и продолжалось, и хуже всего то, что мой брат даже не пытался остановить это. Он полностью купился на всю их чушь по «промыванию мозгов». Посвятил свою жизнь служению тому же Богу, за которым они следовали.
Теперь я понимаю, почему Джесси не молился в церкви. Он ошибается, но я не собираюсь ему этого говорить. Не сейчас.
– Тот стул, который я сунул в шкаф…
Мой желудок сжимается, представляя то, что произошло на том стуле, о тех серебристых отметинах на его спине.
– После всех этих побоев... как Бен может держать эту штуку в своей комнате... – Джесси качает головой. – Как он вообще может смотреть на него?
– Не знаю. Знаю, что никогда больше не смогу взглянуть на него, зная, для чего он был использован.
Уголок его рта дергается.
– Видишь? Ты все понимаешь. – Он хмурится. – А почему мой собственный брат не понимает? – Парень вздыхает. – Мне было семнадцать, когда отец избил меня в последний раз. Я был крупнее его и решил, что больше не выдержу. Я сопротивлялся. В ту ночь мои родители отреклись от меня, сказали, что я сын Сатаны и что для них мертв. С тех пор мы не разговаривали. – Его нежный взгляд устремлен на меня. – Они переехали в какую-то психо-религиозную колонию или типа того. По-моему, они даже с Беном больше не разговаривают.
– Наверное, это не так уж и плохо.
– Нет, – хихикает он. – Я чувствовал себя таким свободным в тот вечер, когда уехал. Я добирался автостопом до Голливуда, жил на улице. Играл на гитаре за деньги, когда Дэйв нашел меня. Мы сменили мое имя, и я стал Джесси Ли. Он единственный человек, которому я когда-либо рассказывал свою историю. До тебя.
– Я никому не скажу.
– Знаю, что ты этого не сделаешь. – Он кивает и слепо смотрит на стол перед собой. – Странно то, что сейчас я в доме Бена, наблюдаю за ним с его ребенком... Я представил его монстром, но он кажется таким же убогим, как и я.
Я улыбаюсь его выбору слов.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Даже не знаю. Будучи трезвым, все это дерьмо продолжает пузыриться на поверхности и выплескиваться, и я не знаю, куда его девать. – Обе руки вцепились ему в волосы. – Вместо того чтобы думать об этом дерьме, мне хочется напиться вусмерть и забыть, как сильно ненавижу своего брата.
Я хочу сказать ему, что проходила через это. Растерянность, стыд, сожаление – я все это испытала.
– Для меня это имеет смысл.
Его подбородок вздрагивает от удивления.
– Серьезно?
Я киваю.
– Так что же мне делать? Я не могу пить, не могу нюхать. В мире недостаточно женщин, чтобы выкинуть это из головы.
– Сексуально. – Я бросаю ему в ответ его же собственное слово.
Он хихикает.
– Похоже, у тебя остался только один выход. Пора открыть этот шкаф и столкнуться со всем этим лицом к лицу.
– На что это похоже? Практически.
Я прикусываю губу. Сказать ли ему об этом? Могу ли я поделиться с ним своей самой глубокой, самой темной тайной? Его глаза светятся надеждой и предвкушением, пока он ждет, выглядя отчаянно нуждающимся во всем, что я могу предложить. Кто я такая, чтобы отказывать ему?
– У меня есть идея. Ты в деле?
Джесси ухмыляется.
– Да.
– Пошли отсюда.
Глава 14.
ДЖЕССИ
– Ты сможешь это сделать? – спрашивает Бетани и снова начинает грызть ноготь большого пальца, уставившись на отвратительный антиквариат перед нами.
– А есть способ сделать это так, чтобы мне не пришлось к нему прикасаться?
Скрещиваю руки и хлопаю ладонями по подмышкам, надеясь стереть воспоминания о том, как холодное, неумолимое дерево ощущалось под моими ладонями, когда я держался за него изо всех сил.
Она сплевывает на него кусочек ногтя.
– Я так не думаю. – Затем она переключается на другой большой палец.
У меня внезапно возникает вопрос: почему жевание ногтей, то, что я обычно нахожу непривлекательным, довольно мило с ней? Или, может быть, меня возбуждает тот факт, что она, похоже, так же увлечена этим стремлением к разрушению.
Бетани объяснила свой план по дороге к дому Бена. Ее лицо морщилось, как будто она съедала кислую виноградину каждый раз, когда говорила о стуле, и очаровательно краснела от волнения, излагая свой план.
Мы вытащили пластиковый детский бассейн на задний двор и наполнили его водой на шесть дюймов. Теперь самое трудное.
– Ладно, я сейчас принесу. – Я потираю руки. – Открывай дверь.
– Уверен? – Бетани приподнимает брови и сдувает длинную прядь волос, выбившуюся из ее теперь уже небрежного хвостика.
– Да.
– Постарайся вести себя тихо. Мы же не хотим разбудить ни Бена, ни Эллиот.
Я смотрю на стул из кошмаров.
– Тихо. Понял.
Бетани резко разворачивается, и я слышу, как открывается раздвижная стеклянная дверь, ведущая из спальни Бена на задний двор.
– Это всего лишь стул, – шепчу я.
Одним быстрым движением я хватаю вырезанное вручную дерево, которое передавалось из поколения в поколение свихнувшихся, зомбированных Лэнгли, и мчусь к заднему двору. Ублюдок тяжелый – вероятно, потому что пропитан слезами и гордостью юного Джесайи Лэнгли.
– Хорошо! У тебя получилось! Ты почти на месте, – тихо подбадривает меня Бетани, пока я неуклюже несу объект в дальний конец двора и ставлю его в детский бассейн. – Да! Ты сделал это!
Она поднимает руку, и я шлепаю по её ладони, что реально чертовски приятно.
– И что теперь?
Ее ухмылка наполовину злая и на сто процентов красивая, когда девушка берет мою руку и вкладывает в нее холодную металлическую емкость.
– Пора отправить эти воспоминания прямиком в ад, где им самое место.
Мой рот растягивается в зловещей улыбке, которая совпадает с ее, и я открываю крышку канистры с жидкостью для розжига.
– Это будет чертовски приятно.
– О, да!
Я обливаю деревянный стул, получая кайф от едких паров – или, может быть, это ожидание освобождения дает мне ощущение парения.
– Сколько лет этой штуке?
– По меньшей мере сто.
Хожу вокруг бассейна, уделяя особое внимание задней части, где мне всегда приказывали держаться.
– Идеально. Он вспыхнет, как римская свеча.
Легкомысленность в ее голосе привлекает мое внимание.
– Ты что, поджигатель?
Ее улыбка исчезает.
– Шучу, гений. Хорошие девочки вроде тебя не играют с огнем. – Двойной смысл моих слов на тысячу процентов преднамерен. Такая милая девушка, как она, никогда бы не захотела связываться с такой катастрофой, как я.
Я опустошаю емкость и отбрасываю ее в сторону. Протягиваю руку, и Бетани шлепает мне на ладонь коробок спичек.
– А теперь вспомни самое мучительное из наказаний, – говорит она. – Возьми всю ту злость, всю ту боль, скомкай ее и сунь в этот стул.
– Это часть твоего обучения развития детей?
Бетани игриво толкает меня бедром и перенаправляет мое внимание на стул.
– Как только будешь готов, поджигай его.
Не колеблясь, я достаю три палочки и щелкаю ими по своим передним зубам. Они лопаются и вспыхивают с быстрым, горячим шипением.
– Вау! – Ее глаза сверкают и мечутся между пламенем и моим ртом. – Это было потрясающе.
Я ухмыляюсь и бросаю спички на стул.
Предмет из моего прошлого моментально вспыхивает пламенем. Жар обжигает мне глаза, и я обнимаю Бетани и оттаскиваю ее от огня. Пламя поднимается по меньшей мере на семь футов, и благодарен Бену за его каменный забор, так что никто этого не увидит.
С благоговейным трепетом наблюдаю, как горит худшее из прошлого Джесайи Лэнгли. Неприятие родителей, отказ старшего брата, неодобрение – все это превратится в крошечные угольки и будет унесено ветром.
Я это чувствую.
Словно груз спадает с плеч.
Меня захлестывает волна адреналина. Поворачиваюсь к Бетани, которая смотрит на огонь с той же интенсивностью, что и я. Как будто она понимает мою боль. Я жил в окружении людей: сотрудников, поклонников, аншлаговых арен. Но это первый раз, когда я не чувствую себя полностью одиноким.
Хватаю ее за руку и притягиваю к себе. Бетани отрывает взгляд от огня и смотрит на меня с волнением в глазах. Свет танцует на ее лице, и внезапно она становится самой великолепной женщиной, которую я когда-либо знал.
– Знаю, что ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе. – Обнимаю ее за талию и прижимаю ее бедра к своим. – Но сейчас, сегодня вечером, могу я...
– Просто поцелуй меня. – Она смыкает руки вокруг моей шеи, и притягивает мои губы к своим.
Нет никакой прелюдии. Никаких нежных уговоров, как я ожидал потребуются такой девушке, как Бетани.
Наши языки сливаются в неистовом поцелуе. Встреча наших ртов не нежная, нет никакого ритма, но этот горячий беспорядок чертовски возбуждающий.
Ее пальцы впиваются в мою шею и посылают восхитительные импульсы вниз по позвоночнику, забирая с собой всю кровь в моем мозгу. Я запускаю руку ей в волосы, наклоняю голову и углубляю поцелуй. Она раскрывается, наши зубы и языки ведут борьбу за контроль.
Отрываю рот и смотрю на нее, пытаясь отдышаться и замедлить бешено бьющийся пульс.
– Откуда ты, черт возьми, взялся?
Бетани не дает мне возможности наполнить легкие, прежде чем снова набрасывается на меня. Ее рот идеально подходит моему, когда мы целуемся, как будто слишком долго голодали друг без друга. Жар пламени за моей спиной не идет ни в какое сравнение с огнем, пылающим между нами.
Я целовался со многими женщинами. Больше, чем когда-либо мог сосчитать. Но ни одна из них не оказывала на меня такого мгновенного воздействия. Никто до неё не заставлял меня сходить с ума и забывать свое гребаное имя только от одного поцелуя.
На вкус она даже слаще, чем я думал, и мне нужно больше.
Провожу рукой вверх по ее грудной клетке и кладу ладонь на ее грудь поверх рубашки. Теплая тяжесть идеально ложится в мою руку. В ее лифчике нет никакой подкладки, и кончик твердеет под моими прикосновениями. Я грубо перекатываю его большим пальцем и проглатываю ответный стон. Мой член болезненно тверд, и мне нужно уложить ее, чтобы я мог исследовать ее должным образом. Не хочу пропустить ни одного гребаного дюйма ее кожи.
Я направляю, и она, кажется, понимает мое намерение, делая большие шаги назад. Я представляю себе все то, что хочу сделать, все способы, которыми хочу прикоснуться к ней и заставить ее чувствовать себя хорошо. Мы движемся недостаточно быстро.
Я делаю ещё больший шаг одновременно с ней. Мы теряем равновесие. Она падает, и единственный способ помочь ей – это упасть вместе с ней и попытаться смягчить падение.
Мы сильно ударяемся о траву, я на ней, мои руки под ее спиной и головой.
– Черт, ты в порядке?
Все ее тело сотрясается от хриплого смеха.
– Да.
Я скатываюсь с нее, как только понимаю, что она пытается отдышаться.
– Вышибло дух?
Бетани несколько раз похлопывает себя по груди, ее смех немного затихает.
– Немного.
Я накрываю ее руку на груди своей.
– Сделай несколько глубоких вдохов.
Она кивает и несколько раз втягивает воздух, потом смотрит на меня, улыбаясь.
– Спорим, у тебя никогда не было такого первого поцелуя, а?
Я все еще чувствую ее вкус на своих губах, и мое сердце бешено колотится в груди.
– Определенно нет. – Ни один поцелуй даже близко не подходил к этому.
Она закрывает лицо руками.
– Это так неловко.
Если бы она только знала, как сильно меня заводит. Я лежу на земле с травяными пятнами на одежде после катастрофического окончания горячего поцелуя, и все еще не могу контролировать свой пульс.
Я убираю ее руки от лица.
– Бетани, то, что мы сделали…
– Да?
– То, что происходит между нами…
– Что, во имя всего святого, здесь происходит?!
– Отлично, – бормочу я, затем поднимаю глаза и вижу Бена, стоящего в свете костра.
Он выглядит разъяренным.
БЕТАНИ
Отталкиваюсь от Джесси и вскакиваю на ноги, отряхивая траву с одежды.
– Пастор Лэнгли, мне очень жаль. Это не то, что ты думаешь.
Он переводит взгляд с меня на Джесси, который медленно поднимается на ноги.
– Не то, что я думаю? Я даже не знаю, что и думать. Что здесь произошло? – Бен указывает рукой в сторону огню. – Что горит в бассейне Эллиот?
Джесси смотрит на огонь и гордо улыбается.
– Ах, это? Это папин стул.
Бен сцепляет пальцы на макушке, изучая то, что осталось от стула.
– Извини, Бен, – запинаясь, говорю я.
Он еще не знает об этом, но это все моя вина. Сожжение было моей идеей.
Джесси подходит ко мне так близко, что его рука касается моей. Все мое тело шипит от соприкосновения, и я внутренне ругаю себя за то, что чувствую что-то, кроме раскаяния в такой момент.
– Бетани не должна извиняться, это на моей совести.
– Джесси, – шиплю я.
Джесси смотрит на меня, его взгляд скользит вниз по моей шее к груди. Он ухмыляется и снова смотрит мне в глаза. Похоже, я не единственная, кому трудно раскаиваться.
– Не лги, – шепчу я.
– Я не лгу, – шепчет он в ответ. – Я хочу тебя.
– Что?
Он пожимает плечами, но все еще ухмыляется.
– Ничего.
– Что между вами происходит? – Бен говорит так, что я думаю, он уже знает ответ, но предполагает гораздо больше.
– Мы просто друзья! – выпаливаю я.
Джесси наклоняется ко мне.
– И кто теперь лжет?
– Друзья, – недоверчиво произносит Бен.
Джэс качает головой.
– Мы больше, чем друзья, но если тебе от этого станет легче, ты прервал наш первый поцелуй. – Он почесывает затылок. – Ну, конечно, если не считать того момента, когда она увидела, как я дрочу.
Я задыхаюсь.
Бен широко распахивает глаза.
Джесси ведет себя совершенно невозмутимо, щурит один глаз и говорит:
– Мы его не считаем, да?
Я в изумлении разеваю рот.
Он подмигивает.
– Ага, я тоже так не думаю.
Бен опускается на верхнюю ступеньку крыльца и обхватывает голову руками.
– Я знал, что мне надо было просто продолжать спать.
– Кстати, о сне... – говорит Джесси. – Уже поздно. Мне нужно отвезти Бетани домой.
Бен резко смотрит на Джесси.
– Ты не можешь уехать. У меня на заднем дворе пожар.
– Он в бассейне. Все будет хорошо. – Джесси хватает меня за руку и тащит к дому.
Я упираюсь пятками в траву.
– Нет, он прав. Мы должны подождать, пока он догорит. Или мы должны потушить его перед уходом.
Джесси смотрит на огонь, и его плечи опускаются в знак поражения.
– Прекрасно, но ты ведь понимаешь, что это значит, верно?
Мы с Беном недоуменно переглядываемся.
Джесси обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
– Похоже, ты остаешься на ночь.
Глава 15.
ДЖЕССИ
Огонь окончательно гаснет после трех часов ночи.
Я сижу на одеяле на траве рядом с братом и смотрю на черную воду и обугленные куски стула для порки. Бетани свернулась калачиком и заснула вскоре после того, как легла, оставив нас с Беном в неловком молчании. Я сказал ему, что он не обязан оставаться здесь, но брат настоял. Сделал ли он это, чтобы посмотреть, как горит стул или, чтобы убедиться, что я не пристаю к Бетани во сне, не уверен.
И вот мы здесь, и ничто, кроме сверчков, не развлекает нас.
– Ну вот, он сгорел. Можешь идти спать, – говорю я, все еще не отрывая взгляд от места, где когда-то ревело пламя.
– Что ты делаешь, Джэс? – В его голосе звучит обвинение.
Двадцать четыре часа назад я бы дал какой-нибудь умный ответ, который заставил бы его покачать головой. Тогда я бы сказал что-нибудь обидное, чтобы заставить его уйти и оставить меня в покое. Но сегодня все по-другому. Может быть, сжигание стула действительно разорвало цепи, приковывавшие меня к прошлому. Может быть, я просто слишком устал, чтобы прилагать усилия.
– Я чертовски ненавидел этот стул. Когда увидел его снова, он напомнил мне о том, как сильно моя семья ненавидела меня за мою музыку. Я притворился, что вы, ребята, просто завидуете, потому что добился успеха. В глубине души я знал, что твое неодобрение было больше, чем это. Я не понимал, насколько это больно. Когда я пьян и под кайфом, ничего не чувствовал. – Это странно. Не могу сказать, что мне нравится это чувство, когда я раскрываю свою душу единственному мужчине, который способен заставить меня чувствовать себя таким чертовски маленьким.
– Я ценю, что ты поделился этим, Джэс, но я уже знал это. Не проходило и дня, чтобы я не чувствовал себя ужасно из-за того, что не был тебе лучшим братом. Я видел побои. Не был достаточно силен, чтобы заступиться за тебя, потому что боялся, что они обратят их против меня. – Он ковыряет траву. – Знаешь... – Бен прочищает горло. – Причина, по которой я стал пастором, заключалась в том, что с того дня, как ты ушел, я пытался заслужить прощение за то, что сделал с тобой.
Наклоняю голову и изучаю его.
– Я знаю, что это давно назрело. – Бен искренне смотрит на меня. – Мне очень жаль. Прости.
Его извинения застают меня врасплох, и я не нахожу нужных слов.
– Зачем сохранил стул? – Может показаться, что это бессмысленный вопрос, но я должен знать.
– Даже не знаю. Думаю, что сохранение его было напоминанием о том, как сильно я нуждался в Боге. После смерти Мэгги я был так зол на него. – Он смотрит на небо, а не на свои руки. – Все еще зол. Видеть этот стул каждый день, когда просыпаюсь, как напоминание о том, что у меня есть грехи, за которые я еще не чувствую себя прощенным.
– Я не знал.
Бен пожимает плечами и ковыряет траву.
– Никто не знает.
– Не занимайся тем, что тебе не нравится, только из-за меня, Бэнджи.
Он смотрит на меня, и даже в темноте я вижу надежду в его глазах, когда называю его старым прозвищем.
Я снова опираюсь на руки.
– То дерьмо, которым занимались наши родители, когда мы были детьми? Не то же самое, что происходит в твоей церкви.
– Не думал, что ты слушал, когда я проповедовал, – говорит он, наблюдая за мной краем глаза.
– Ну да, слушал. Ты совсем другой. Им промыли мозги. Ты был еще совсем ребенком.
– Я был достаточно взрослым, чтобы не участвовать в этом.
– Как бы то ни было, – я смотрю ему в глаза, – я прощаю тебя.
Он слегка улыбается.
– Да?
Я киваю и ухмыляюсь.
– Да, черт возьми.
Бен бросает взгляд на мою руку и хмурит брови.
– Ты уверен в том, что делаешь здесь?
Сначала я не понимаю вопроса – пока не прослеживаю за его взглядом. Моя рука лежит рядом с головой Бетани, и я рассеянно поглаживаю густую прядь ее мягких волос. Я смотрю на каштановые локоны, обернутые вокруг моего пальца. Должно быть, я потянулся к ней, пока мы разговаривали, и даже не понял этого.
