Текст книги "Любить всем сердцем (ЛП)"
Автор книги: Дж. Б. Солсбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Он кладет передо мной листок бумаги.
– Мне очень неприятно просить тебя об этом. Надеюсь, ты знаешь, что я безоговорочно тебе доверяю, но у больших парней в Лос-Анджелесе есть свои правила, и если ты не подпишешь это, то больше не сможешь быть няней Эллиот, и это будет действительно очень, очень плохо.
Я моргаю, глядя на лист бумаги. Заголовок: название юридической фирмы, напечатанное причудливым шрифтом на вычурной кремовой бумаге. Предмет документа: Соглашение о неразглашении. Я позволяю своему взгляду пробежаться по строчкам адвокатских слов, которых не понимаю.
Затем добираюсь до имени.
Имя, которое я видела на каждом заголовке светской хроники, в каждом развлекательном новостном шоу и на каждой церемонии награждения в истории Голливуда, или, по крайней мере, за последние пять лет.
– Джесси Ли? – Я проглатываю свой рефлекс, и нервно сглатываю. Нервозность всегда вызывала у меня тошноту. Перевожу взгляд на пастора Лэнгли. – Ваш младший брат – Джесси Ли?
Он кивает.
Мой взгляд скользит по коридору в сторону спальни.
– Джесси Ли сейчас здесь? В этом доме? В вашей комнате?
– Так и есть. – Пастор Лэнгли скользит ручкой по столу. – И, если ты все ещё хочешь работать здесь, а я молюсь, чтобы так и было, потому что без твоей помощи я пропаду, мне нужно, чтобы ты подписала контракт. – Он тычет подбородком в документ. – Прости, знаю, что это не приятно, но все произошло так быстро и...
– Все нормально.
Так ли это? Все ли нормально? В двух шагах от того места, где я сижу, находится всемирно известный исполнитель. Джесси Ли, рок-н-ролльный плохиш, не пропускающий ни одной юбки от побережья до побережья, парень, который записал песню, со звуком на заднем плане того, как ублажал себя, пока он... он... ну, до самого конца!
– Если тебе это неприятно, я пойму. Если ты фанатка музыки моего брата, думаю, будет лучше, если ты не подпишешь.
– Я не фанатка. – Ни в коем случае. Я имею в виду, что его музыка не плоха, если вы можете смириться с тем фактом, что он самовлюбленный, потакающий своим желаниям идиот. – Нисколько.
– Я так и думал. – Он ухмыляется, слегка, но этого достаточно, чтобы застрять у меня в зобе.
Почему он решил, что я не поклонница музыки Джесси Ли? Я люблю музыку. Мне нравится любая музыка.
Медбрат-Пит выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь, словно стараясь не разбудить человека внутри. Рубашка спереди мокрая, а в левой руке держит маленькое полотенце. Он смотрит в глаза пастору Лэнгли, но ничего не говорит. Оба мужчины смотрят на меня.
Точно. Я возвращаюсь к чтению документа. Если подпишу это, мне не разрешат никому говорить о том, что вижу в этом доме.
Мне нельзя разговаривать с прессой. Ну да! Кто на такое способен?
Никаких фотографий. Никакого видео. Никаких автографов.
Все нарушения настоящего Договора будут рассматриваться в судебном порядке.
Это просто смешно.
Я царапаю свое имя на пунктирной линии и протягиваю листок через стол. Пастор долго и тяжело выдыхает, и я чувствую, как от него исходит облегчение.
– Все будет хорошо, пастор.
– Пожалуйста, я уже говорил тебе, что ты можешь звать меня Бен.
– Ладно... хорошо.
Он откидывается на спинку стула и фотографирует документ, прежде чем нажать несколько кнопок на своем телефоне. Предполагаю, что он посылает его власть имущим.
– Добро пожаловать на борт, няня. – Пит сжимает мое плечо и игриво дергает за хвостик.
– Э-э... спасибо?
Я реально не представляю, как все изменится с печально известным Джесси Ли в доме. По-прежнему буду приходить каждый день и сидеть с Эллиот, пока в полдень мы не сядем в автобус, чтобы отправиться в школу, в подготовительный класс. Затем я поспешу на работу в закусочную, как делаю каждый день на неделе. Конечно, добавление мультимиллионера, обладателя трех платиновых альбомов, удостоенного премии «Грэмми», к нашему с Эллиот утру не будет слишком уж разрушительным. Надеюсь, он и медбрат-Пит останутся в той задней спальне.
Пастор... э-э... Бен кладет телефон и смотрит на меня так, словно искренне извиняется.
– Со мной все будет в порядке, Бен. – Ух ты, как странно называть его по имени. – Я здесь из-за Эллиот, и никогда и ни за что не откажусь от нее, ты же знаешь.
– Я очень ценю это, правда. Но есть еще одна вещь, которой нет в контракте, но я прошу тебя как друг, как твой пастор.
– Какая?
– Пожалуйста, никому не говори, что Джесси – мой брат.
– Эм, ладно. Конечно. – Я делаю вид, словно застегиваю рот на замок и выбрасываю ключ.
Бен широко улыбается, открывая ровные белые зубы, и теперь я вижу сходство. Добавьте сексуальную ухмылку, непристойных мыслей в голову, несколько десятков татуировок, немного больше роста, но меньше мышц... да, я определенно вижу, что пастор Лэнгли и Джесси Ли могут быть братьями.
Интересно, к чему вся эта секретность?
Глава 4.
БЕТАНИ
Остаток недели проходит совершенно спокойно. Я появляюсь у Лэнгли ровно в девять, когда Бен собирает свои вещи, чтобы отправиться в церковь. Пит остается в спальне с суперзвездой – полагаю, наблюдая, как он спит или что еще делают медбратья с больными знаменитостями. У меня в голове мелькает образ Пита, протирающего Джесси Ли губкой, но я тут же выбрасываю это из головы.
Мы с Эллиот едим хлопья и смотрим мультики, а потом я купаю ее и одеваю в школу. Я готовлю ей обед, пока она раскрашивает картинки за обеденным столом, и мы выходим из дома, чтобы успеть на автобус. Неделя проходит как по маслу.
Поэтому, когда я прихожу в пятницу к пастору Лэнгли, я ожидаю примерно того же распорядка.
Дверь распахивается прежде, чем я успеваю пересечь двор, и из нее вываливается Бен с книгами в одной руке и огромной кружкой в другой.
– Я опаздываю на встречу с Советом старейшин. Заходи, Эллиот смотрит телевизор.
Он добирается до своего микроавтобуса, ничего не роняя, что впечатляет, учитывая, что он выглядит так, будто не спал целый месяц.
– Окей. Хорошего дня! – Машу рукой и бегу вверх по ступенькам к входной двери.
– Спасибо! – Его машина оживает, и я смотрю, как он осторожно выруливает на дорогу.
Когда вхожу внутрь, Эллиот в своей радужной пижаме держит в руках плюшевую игрушку-помидор и смотрит мультик «Овощные истории».
– Доброе утро!
Девочка оборачивается, взгляд ее темных глаз на секунду останавливается на мне, прежде чем она улыбается.
– Я смотрю «Глупые песни с Ларри»! – Она показывает на телевизор и поворачивается обратно, где анимированный огурец поет немного раздражающим голосом.
Бросаю сумочку на диван и присаживаюсь на корточки рядом с ней, целуя голову, прежде чем убрать темные кудри с ее лица.
– Ты кушала?
Эллиот открывает рот, и от неё пахнет медовыми хлопьями Cheerios.
– Приму это как «да». – Направляюсь на кухню, где могу следить за ней, пока убираю посуду после завтрака, и замираю, когда вижу раковину, полную тарелок. – Похоже, кто-то чувствует себя достаточно хорошо, чтобы снова есть.
Я не расспрашивала, что случилось со знаменитостью, запертой в задней комнате, но я практически доктор философии после того, как погуглила каждый симптом, который услышала, произнесенным шепотом по всему дому. Озноб, рвота, галлюцинации, отсутствие аппетита... Думаю, это грипп или желудочный недуг. Не могу себе представить, чтобы Бен впустил в дом кого-то, кто может быть заразным, но, возможно, именно поэтому Мистер MTV находится в карантине в спальне.
Я думаю об этом пока ополаскиваю посуду и ставлю ее в посудомоечную машину. Запускаю машину, мою руки и дезинфицирую раковину. Когда слышу шаги в коридоре, поднимаю взгляд и вижу Пита, направляющегося ко мне.
– Доброе утро, Бэт-няня. – Он бросает газету в мусорное ведро и ставит две кофейные кружки в раковину.
На одной из них, вероятно, были губы Джесси Ли. Интересно, за сколько можно продать что-то подобное на eBay? Я слышала, как одна официантка выставила на eBay грязный молочный стакан Джастина Бибера за 75 000 долларов! Конечно, эта кружка может быть носителем очень заразной болезни, так что…
– Привет, Пит. Ты такой весельчак. – Я ополаскиваю кофейные кружки, целуя на прощание потенциальные семьдесят пять штук баксов. – Чарли Шин?
– Неа.
За последние несколько дней я узнала немного больше о игривом медбрате, например, о том, что он живет в Фениксе и оказывает частные услуги по уходу, обслуживая богатых и знаменитых. Проблема в том, что он отказывается раскрывать на кого именно работал, но клянется, что если я угадаю правильно, он даст мне знать. До сих пор все мои догадки были ошибочными.
Вытираю руки и вешаю полотенце, ожидая, когда он заговорит. Его поза говорит о том, что он хочет что-то сказать.
– Мне нужно ненадолго уехать.
– Эм, что? – Я стараюсь сохранять спокойствие, закрыв глаза и пытаясь успокоить свое внезапно забившееся сердце. – Ты уезжаешь?
– Не надо так пугаться. – Пит подмигивает. Очень мило, но если честно, немного нервно. – Я скоро вернусь.
Это вообще нормально, что он уезжает?
Пит смеется.
– Ты такая милая, когда озадачена.
Я это проигнорирую.
– Ты уверен, что можешь уйти? Я имею в виду, что если он упадет или ему что-то понадобится?
– Во-первых, он не упадет. Во-вторых, меня не будет меньше часа.
Бросаю взгляд через его плечо в коридор.
– Значит, он чувствует себя лучше?
Пит, кажется, что-то обдумывает в течение секунды, как будто пытается мудро подобрать слова.
– Нет никаких опасений по поводу непосредственного риска для здоровья.
Я заламываю руки и наклоняюсь над барной стойкой, чтобы убедиться, что Эллиот все еще с удовольствием смотрит свое шоу.
– Он ведь не заразный, да?
Брови Пита сходятся на переносице.
– Нет. – На его лице медленно появляется улыбка. – Он не заразен.
–Фух... отлично. Я чувствую себя лучше.
Он моргает несколько раз, потом пожимает плечами.
– Хорошо, мне пора.
– Может мне стоит позвонить Бену и сообщить об этом? – Я похлопываю себя по карманам в поисках телефона, прежде чем вспоминаю, что он у меня в сумочке.
– В этом нет необходимости. – Пит берет ключи с книжной полки. – Бен в курсе. – Он поднимает свой сотовый. – Я написал ему.
– О, ну, тогда... ладно. Круто.
Ух, почему у меня так сводит живот?
Пит проверяет свой телефон и выходит за дверь, оставляя меня одну. Совсем одну с четырехлетним ребенком и рок-звездой-миллионером.
Вместо того, чтобы нервничать и наживать себе язву, решаю провести день так, как будто это любой другой день.
– Эй, Эллиот? Когда мультики закончатся, как насчет того, чтобы немного поразукрашивать?
Она не отрывает глаз от экрана.
– Ладно, рада, что ты согласна.
Пока продолжается её любимое шоу, я прибираюсь в гостиной и выбираю одежду для Эллиот на день. Складываю ее обед: бутерброд с сыром, нарезанные яблоки, печенье и молоко. Может быть, мне удастся убедить её помыться и одеться, прежде чем она начнет рисовать, на случай, если мы потеряем счет времени.
Направляюсь в ванную в конце коридора и замираю, когда слышу стон с другой стороны двери хозяйской спальни. Звук прекращается, и я задаюсь вопросом, не показалось ли мне это. Я игнорирую свой сверхактивный мозг, затыкаю и наполняю ванну. Когда уровень воды поднимается достаточно, выключаю её и иду за Эллиот. И снова словно замерзаю на месте, когда слышу еще один болезненный стон, доносящийся из спальни.
Закрываю глаза и говорю себе, что он не моя проблема. Джесси Ли-это проблема Пита. Но что, если он ранен? Кусаю губу, глядя в коридор, затем на ванну, затем взгляд останавливается на двери.
Снова раздается долгий стон агонии.
Кажется ему действительно больно.
Моя рука дрожит, когда я хватаюсь за дверную ручку и осторожно открываю дверь. Первое, что замечаю, когда заглядываю в комнату больного, это запах дезинфицирующего средства, который—хотя Пит уверял, что он не заразен—приносит мне утешение.
Я никогда раньше не видела спальню пастора Лэнгли. Дверь всегда была закрыта, пока я была здесь, и я никогда не заглядывала внутрь. Иисус всегда наблюдает.
Даже сейчас я не осматриваю комнату, а заставляю себя посмотреть на источник звука.
Там, под белой простыней, лежит татуированный голый торс. К торсу прикреплена голова, увенчанная густой копной рыже-коричневых волос.
Ох, Господи Боже.
Там, в постели, лежит Джесси Ли.
Он лежит на спине, голова покоится на подушках, подбородок направлен в потолок и демонстрирует самую совершенную мужскую линию подбородка, которую я когда-либо видела—квадратную, сильную и волевую. Я бы сказала, что он выглядит слишком сурово, если бы не его пухлые губы и длинные ресницы. Парень облизывает губы, и белые зубы вонзаются в пухлую нижнюю губу.
При признаке его боли я резко прекращаю осмотр и начинаю действовать… и резко останавливаюсь, когда замечаю, что его правая рука просунута под простыню и движется быстрыми рывками.
Я задыхаюсь от шока и закрываю рот рукой.
Он стонет и поднимает одно колено. Простыня соскальзывает с его худого бедра, украшенного еще большим количеством чернил. Я отшатываюсь назад и разворачиваюсь, врезаясь в дверной косяк. Выскакиваю за дверь и захлопываю ее.
Мое дыхание вырывается быстрыми рывками, а лицо так горит, что обжигает. Глубокий, хриплый смешок, сопровождаемый тихим вздохом, заставляет меня нестись по коридору к Эллиот.
О Боже мой, о Боже мой, о Боже мой! Ему не было больно! Он не испытывал никакой боли. Он... он... не могу поверить, что видела, как Джесси Ли ублажал себя!
– Ладно, все хорошо. – Я пытаюсь успокоиться, поднимая Эллиот с пола, не потрудившись выключить телевизор. – Пора мыться!
Пробегаю мимо двери спальни и запираю нас в ванной. Здесь мы будем в безопасности, пока Пит не вернется.
ДЖЕССИ
Это было потрясающе.
Если бы у меня хватило сил встать, я бы расцеловал эту девушку в губы за подарок, который она мне только что подарила.
Я уже начал немного нервничать из-за своей неспособности кончить. Не помогало и то, что жена Бэнджи улыбалась мне со всех шестиста фотографий.
А тут еще этот чертов стул. Я велел медбрату накрыть его пледом полностью, но это дерьмо преследует меня из-за вязаного крючком покрывала.
Не думал, что даже близко подойду к оргазму, но тут таинственная девушка просунула голову внутрь. Я знал, что это был не старый добрый медбрат, потому что он бы сохранил хладнокровие и оставил меня наедине с моим дерьмом. Мой брат начал бы лекцию о том, почему дрочить – это грех.
Она не сделала ни того, ни другого.
Я услышал, как она резко втянула воздух. Я знал, что в течение нескольких коротких секунд она наблюдала за мной, и я представил, что ей понравилось то, что она увидела.
Ни один из образов, всплывших из моих воспоминаний о развратном сексе втроем, не сделали для меня ничего, но этот невинный тихий вздох заставил потерять голову. От силы оргазма я увидел звезды, потерял всякую чувствительность в руках и ногах, в горле пересохло, и если бы я уже не лежал, то упал бы на задницу.
Я даже не видел ее лица, только мелькнул простой хвостик каштановых волос, когда она выскочила за дверь. Так что не знаю, она может быть королевой красоты или троллем. Для меня это не имеет значения—я бы расцеловал ее до полусмерти за то, что она сделала.
Вытираюсь дешевой простыней и бросаю ее на пол.
– Барахло все еще работает.
Лежу голый под потолочным вентилятором и наслаждаюсь первым продолжительным периодом времени, когда действительно чувствую себя... хорошо.
Теперь, когда все наркотики и выпивка изгнаны из моего организма, можно работать над своим планом выбраться отсюда.
Перекатываюсь на бок, затем медленно поднимаюсь и сажусь на край кровати. Чувствуя прилив крови к голове, опираюсь локтями на колени, чтобы не упасть. Мой череп пульсирует от нового вертикального положения, и тело болит, как будто я провел два раунда с Тайсоном. Снова ложусь и, должно быть, проваливаюсь в сон, потому что, проснувшись, вижу, что санитар сидит в кресле и читает журнал.
– И что? – Мой голос звучит грубо из-за того, что его не использовали. – Какие новости?
Он закрывает журнал и встает.
– Пока ничего. – Парень собирает стопку журналов со сплетнями и пачку сигарет, которые я послал его купить, и кладет их на прикроватный столик. – Но там четыре страницы фотографий знаменитостей до и после того, как они заполучили новые сиськи.
Вместо ответа я издаю стон и подталкиваю себя вверх, садясь.
– Похоже, ты все еще скрыт от радаров. – Медбрат смотрит на верхнюю простыню, все еще скомканную на полу. – Новые простыни?
Хватаю журналы и бегло просматриваю заголовки в поисках своего имени, но, похоже, медбрат прав.
– Как долго я здесь нахожусь?
Он собирает простыню с пола и запихивает ее в корзину.
– Сегодня ровно неделя.
– Хм. —И ни один гребаный новостной канал не заметил, что я пропал.
– Ты больше не нуждаешься в препаратах… Не мог бы ты присесть вон там, чтобы я мог сменить постель?
Парень протягивает мне руку, но я не обращаю на нее внимания и медленно выбираюсь из постели. Он сумасшедший, если думает, что я подойду к этому стулу. Может, я и слаб до чертиков, но скорее упаду и раскрою себе череп, чем сяду на трон кошмаров. Ковыляю в дальний конец комнаты. Медбрат бросает мне пару спортивных штанов, и я ценю то, что он не пялится на мою голую задницу и не делает вещи странными.
– Дэйв должен позвонить с минуты на минуту, чтобы сообщить, каков следующий шаг в твоем выздоровлении. – Он собирает все грязное постельное белье. – Ты голоден?
– А кто эта девушка?
С полными руками белья он смотрит на меня.
– Какая девушка?
Я киваю в сторону двери.
– Она заходила сюда?
Медленная улыбка растягивает мои губы при воспоминании о ее невинном вздохе и о том, что он сделал с моим телом.
– Ага.
– О. – Парень хмурится, скорее всего, сопоставляя мою наготу, грязные простыни и девушку, и приходит к самому очевидному выводу. Ошибается, но я не собираюсь его поправлять. – Эм… – Он подходит к двери, секунду смотрит на нее, потом поворачивается ко мне. – Она не упоминала об этом.
– Я не об этом спрашивал. – Черт, этому парню нужно, чтобы я это записал?
– Она-никто. Просто няня.
Всего несколько часов назад я вышел из детоксикационного ада, и мое тело снова жаждет острых ощущений. О наркотиках и выпивке не может быть и речи, если я хочу сохранить свою группу, так что...
– Она все еще здесь?
– Нет, мужик. Она ушла... Ой, подожди. – Он достает из кармана мобильник. – Это Дейв. – Парень протягивает его мне и выходит из комнаты с корзиной в руках.
– Осталось восемьдесят три дня, – говорю я, подходя к телефону.
– Приятно видеть, что ты никуда не торопишься.
– Дэйв. Я трезвый. Не будь стервой.
– Пит говорит, что ты больше не принимаешь детоксикационные препараты.
– Так и есть. А теперь мне предстоит сидеть на заднице, безумно скучая, в течение восьмидесяти трех дней, когда я мог бы записывать и зарабатывать вам миллионы.
– Вот что будет дальше. Ты будешь посещать индивидуальные консультации каждый день в течение следующих тридцати дней…
– Ты издеваешься?
– Два раза в неделю в течение следующих тридцати дней, затем один раз в неделю в течение последних тридцати.
– Это чушь собачья!
– Ты также будешь ежедневно встречаться с группой анонимных алкоголиков и наркоманов.
– Ты серьезно думаешь, что я смогу ходить на встречу без охраны? Ты что, совсем спятил?
– Я делаю все, чтобы это было безопасно, и все подпишут договор.
– Зачем? Я трезвый! Это то, что ты хотел, так почему бы нам не прекратить это дерьмо и не вернуться к работе?
Он молчит слишком долго.
– Дэйв!
– Послушай, Джесси. – Он тяжело вздыхает. – Сколько стоит твоя карьера? Это твой единственный шанс сохранить все, ради чего ты так упорно трудился.
Чудовище внутри отрыгивает и гнев пузырится у меня в горле.
– Я гребаный рок-Бог. Мне не нужны ни ты, ни группа. Я мог бы выйти из этого дерьмового дома прямо сейчас и вернуться в топ-10 через неделю!
– Вот тут ты ошибаешься. Ты безработный. У тебя нет ни группы, ни лейбла, и если ты будешь бороться с этим каждый лейбл от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка отвернется от тебя.
– Нет, если хотят делать на мне деньги!
– Ты хоть представляешь сколько денег «Аренфилд Рекордз» потерял из-за тебя за последний год? Отменял шоу, потому что тебя отправили на реабилитацию, все студийные часы, которые они забронировали и оплатили, но ты так и не появился? Не говоря уже о том, что последний альбом провалился!
Рука, сжимающая телефон, дрожит, и я борюсь с желанием швырнуть аппарат в ближайшую стену.
– Это твой единственный выход. Прими это или уходи, но знай, что если уйдешь, все будет кончено.
Я тру глаза и стону. Как, черт возьми, я потерял контроль над своей жизнью?
БЕТАНИ
– Блины и бекон. – Я ставлю тарелки на стол перед тремя мужчинами, которые выглядят так, словно заглянули после того, как побывали в баре. – Могу я предложить вам что-нибудь еще?
Когда они уверяют, что все в порядке, я проверяю другие столы. Пятничные вечера в «Пирогах и блинах» гораздо оживленнее, чем можно было бы подумать. Мы не подаем алкоголь, но подаем то, чего, кажется, жаждет каждый, кто выпил.
Много углеводов.
– Прошу прощения? – Мужчина в джинсах и футболке макает салфетку в стакан с водой. – Можно мне еще сиропа? Я пролил на себя. – Он подносит влажную салфетку к паху и энергично трет пятно.
Быстрый взгляд на него возвращает меня в сегодняшнее утро, когда я вошла в комнату к Джесси.
– Конечно! – пищу я, разворачиваюсь и бегу на кухню.
Со звуком шипящего мяса на сковороде и запахом сладкого теста в воздухе, я пытаюсь забыть образ того, чем Джесси Ли занимался в постели своего брата. Забавно, но попытка забыть увиденное ещё больше заставляет меня об этом думать. Почему мы не можем увидеть то, что хотим узреть? Почему у нас нет какой-то кнопки удаления, чтобы полностью вычеркнуть изображение из нашей памяти? У меня есть список вещей, которые я хотела бы стереть из своего банка памяти.
Я наполняю еще один маленький кувшинчик сиропом, а затем передаю его парню, который, слава богу, перестал очищать себя.
Но ущерб уже нанесен, и я снова и снова прокручиваю в голове татуированную руку Джесси, спрятанную под простыней, его напряженные мышцы, подбородок, запрокинутый назад...
– Нет!
Мужчина смотрит на меня, явно сбитый с толку.
– Нет, э-э... никаких проблем.
Мне нужно избавиться от этого. Если бы я могла рассказать Эшли о том, что видела, мне бы стало лучше – никто не может нормализовать сексуальные вещи так, как она – но это проклятое соглашение о неразглашении означает, что я должна справиться с этим самостоятельно. Одна.
Нужно двигаться дальше. Подумать о чем-нибудь другом. Занять себя чем-нибудь, и в конце концов я забуду, что видела, как Джесси Ли занимался сексом сам с собой. Конечно. Определенно это то, что женщина могла бы забыть.
Я хватаю коробку с сахарными пакетиками из хранилища и наполняю формочки в попытке забыть или, по крайней мере, игнорировать свои воспоминания.
– Бетани, у тебя новый столик, – окликает меня хозяйка Минди, направляясь в туалет для сотрудников. – Прикроешь меня? Мне нужно в туалет.
Я ставлю коробку с сахаром, беру блокнот и ручку, чтобы принять заказ у пары, сидящей в моей секции. Мои ноги отказываются двигаться, когда я вижу, кто эта пара.
Уайт и Сюзетта.
Ладно, успокойся. Дыши.
Заставляю себя расслабиться и направляюсь к их столику.
– Добрый вечер, добро пожаловать в... О, Уайт? Это ты?
Я мысленно съеживаюсь.
Это ты? Мы встречались почти год, как будто я могла забыть, как он выглядит? Очень умно, Бетани.
– Э-э... да. – Кажется, он удивлен, увидев меня. – Привет, Бэт.
Мне никогда не нравилось, когда меня называли Бэт, но почему-то Уайт произносит это имя как королевское.
– Ты вернулся с Гавайев?
Он хмурится.
– Как ты узнала, что я был на Гавайях?
Слегка приоткрываю рот, пытаясь придумать оправдание, не смахивающее на преследование. Я небрежно пожимаю плечами.
– Ты написал в Instagram и я увидела у себя в ленте. – Вот так. Это не преследование.
– А, понятно. – Между нами повисает неловкое молчание. – Не знал, что ты сегодня будешь работать.
– Я работаю каждую вторую пятницу и субботу по очереди, так что у меня есть один выходной в неделю. – Плотно сжимаю губы, чтобы не болтать о вещах, которые ему, вероятно, безразличны.
– Ясно, я, э-э... не видел твою машину снаружи.
– Эм, ну да, моя машина? Это э-э... О! Наш пирог недели – ореховая карамель, твой любимый, – торопливо выпаливаю я, надеясь отвлечь внимание от моей машины и того, что с ней случилось.
Чувствую, как от смущения румянец ползет вверх по шее.
– Сегодня никакого пирога. – Его рука лежит на плече Сюзетты. Мой взгляд задерживается на его большом пальце, нежно ласкающем обнаженную кожу на ее бицепсе.
– Ты помнишь Сюзетту, – говорит он.
– Да, привет.
Она красивая: длинные черные волосы, экзотические миндалевидные глаза, пухлые губы, постоянно надутые, и из соцсетей я знаю, что у нее тело модели купальников. Может она и есть модель купальников, хотя думаю, что она бы включила это в свою биографию.
– Рада снова тебя видеть.
Она усмехается. Смешок короткий, напряженный и очень неудобный. Но мы же все здесь взрослые. Это не должно быть неловко.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить для начала?
– Конечно, мы выпьем две воды и разделим ванильный коктейль.
Уайт улыбается Сюзетте, отчего ее щеки розовеют.
Я строчу что-то в своем блокноте. Ваниль. Странно, Уайт всегда любил шоколадные коктейли.
– Отлично. Я скоро вернусь.
Отворачиваюсь и радуюсь, что меня не видно и я могу стереть глупую улыбку с моего лица. Почему фальшивая улыбка причиняет боль моим щекам, а настоящая – нет? Без разницы.
Взбиваю коктейль достаточно быстро, добавляя дополнительную порцию мороженого, потому что знаю, что Уайт любит сладкое. Две соломинки, две ложки, я перекладываю поднос на ладонь и двигаюсь в их сторону, но спотыкаюсь о собственные ноги, когда вижу, что они слились в поцелуе.
Чувствую, как кровь отхлынула от лица. Ладони вспотели. Поднос покачивается, но я успеваю схватить его, чтобы спасти напитки. Мое сердце проваливается в желудок, когда Уайт рукой обхватывает челюсть Сюзетты, наклоняет челюсть, углубляя поцелуй. С комком размером с футбольный мяч в горле, я проталкиваюсь вперед и прочищаю горло, как только оказываюсь у их кабинки.
– Ваш ванильный коктейль. – Ставлю его на стол, сожалея о лишней ложке и лишних вишнях сверху. Ставлю воду на стол, надеясь, что они не замечают, как сильно меня трясет. – Могу я вам еще что-нибудь предложить?
Я стою там одеревеневшая и смущенная.
Шоколадно-карие глаза Сюзетты вспыхивают, когда она смотрит на меня.
– Нет.
– Все в порядке. Спасибо, Бэт. – То, как он произносит мое имя, звучит как извинение, что очень мило, но он не обязан. Если только... у него все еще есть чувства ко мне.
Эта мысль пробуждает надежду в моей груди и помогает мне улыбнуться, искренне улыбнуться, прежде чем развернуться и оставить их за десертом.
В ту ночь, когда Уайт порвал со мной, он сказал, что я из тех женщин, с которыми мужчина остепеняется. Сюзетта с ее мини-юбками и большими сиськами, Уайт обычно называл ее типаж «пустышка». Не может быть, чтобы то, что происходит между ними, было серьезно. В конце концов она ему надоест, а я позабочусь о том, чтобы остаться в его жизни и быть доступной в тот момент, когда это произойдет.
– И почему он вообще тебе нравится? – Эшли сидит, скрестив ноги, на моей кровати с банкой пива.
У неё на коленях пачка чипсов, а рука по локоть в ней.
– Он ведь знает, что тебе будет больно видеть его с Сюзеттой, так зачем ему это делать, если он не бессердечный, гнусный ублюдок?
Я ковыряю свой розовый лак на ногте и думаю, красит ли Сюзетта ногти в розовый цвет. Думаю, что она больше предпочитает черный, синий и красный цвета.
– Он сказал, что не знал, что я там буду.
На лице Эш – чистая жалость.
– Бетани, есть миллион разных мест, куда он мог бы пойти. Черт, когда он понял, что ты работаешь, он мог бы уйти…
– Это было бы странно. Я могу справиться с тем, чтобы увидеть его с кем-то другим. – Я не чувствую убежденности в своих словах, но рано или поздно это произойдет. Так ведь?
Она вскидывает руки и пожимает плечами.
– Как скажешь.
Хватаю чипсы из пакета, пока пытаюсь убедить себя, что я имела в виду то, что сказала. Может, у меня и нет всей этой сексуальной экзотики, как у Сюзетты, но у меня есть другие качества. Я много работаю, живу в приличной двухкомнатной квартире и ухитряюсь оплачивать половину из своего дохода. Работаю волонтером в церкви, и я няня, черт возьми. Может, я и не модель бикини, но не плохо смотрюсь в танкини. О боже... я шестидесятилетняя женщина, запертая в теле двадцатичетырехлетней девушки.
Со стоном падаю обратно на кровать и протягиваю Эшли свою пачку чипсов.
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
– Ага! Ты всю неделю молчала о пасторе Лэнгли. Почему он так хотел, чтобы ты была там рано утром в понедельник, и, пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть его фотография в спортивных штанах. Или пижамных штанах. Во фланели?
Ненавижу лгать своей лучшей подруге, но не могу дать ей информацию, которую она хочет, разве что...
– Да, извращенка, он носит спортивные штаны. Нет, я не получила фотографию, потому что это жутко и совершенно неуместно.
– Да ладно тебе! Ни одной фотографии?
– Нет, психопатка! Он человек Божий, а не обнаженный артист!
– Обнаженный артист? – Эш разражается смехом. – Ты забавная. Ты имеешь в виду стриптизера? Порно-звезду? Мужской эскорт?
– Да, всех их. Он – не они.
Перекидываю ноги через кровать и хватаю телефон с зарядного устройства. В миллионный раз за сегодняшний вечер открываю Instagram и проверяю страницу Уайта, но там нет никаких новых обновлений.
Не знаю, что хуже: наблюдать за ними вместе и знать каждый их романтический шаг, или не иметь никакой информации о том, чем они занимаются?
– Продолжай! – Она закрывает чипсы и перекатывается на бок, светлые волосы рассыпались по моим подушкам. – Почему он хотел, чтобы ты пришла к нему домой пораньше?
– А? – Я делаю вид, что переключилась на свой телефон, отвлекаясь, пока придумываю оправдание. Не смогу соврать. У меня это ужасно получается. И какая-то часть меня злится, что пастор Лэнгли поставил меня в такое дурацкое положение.
– О Боже, он что, приставал к тебе?
Я отрываю взгляд от телефона.
– Нет! Фу. Ни за что!
– Фу? – Ее брови взлетают чуть ли не к линии роста волос. – Бен Лэнгли и слово «фу» даже не вписываются в одну и ту же Вселенную, не говоря уже об одном предложении.
– Нет, я просто... – Пожимаю плечами. – Это просто некоторые изменения в расписании Эллиот, вот и все, о чем он хотел поговорить.
Отворачиваюсь, чтобы она не видела моих глаз и не поняла, что я лгунья, которая будет гореть в аду.
