Текст книги "Человек-Хэллоуин"

Автор книги: Дуглас Клегг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Алло?

– Стоуни? Это я. – Голос Лоран был похож на звон мелочи в тарелке, так что Стоуни не пришлось гадать, кто именно ему звонит. – Мне нужно, чтобы ты навестил Нору, узнал, может ли она продать мне еще двадцать свечей. И еще напомни ей, что рождественские шали до сих пор не готовы, а они должны поступить в продажу до ноября. Скажи, я подниму закупочную цену. Хорошо?

– Конечно, – ответил Стоуни.

– Отлично. Когда вернешься, я заплачу тебе за беспокойство. Идет?

– О да.

Стоуни положил трубку. Ему вечно нужны были деньги, ради заработка он стриг лужайки, сметал листья, бегал по поручениям лавочников, иногда, если удавалось получить заказ, драил палубы яхт богатых курортников.

Он поглядел на часы. Почти половина пятого. Нора, скорее всего, пьет чай.

4

Стоял обычный октябрьский день с его обычными делами, но, как всегда и везде, это была лишь внешняя сторона.

Кельвин Стоу, который летом катал на катере курортников, проводил большую часть дня в «Улове рыбака» на мысе Джунипер, напивался там, а потом садился в свою «тойоту» и высматривал школьников, которых можно завлечь к себе домой на просмотр определенного сорта фильмов. София Рэндалл, чьим предком был Джепта Рэндалл, представитель одного из четырех семейств, основавших Стоунхейвен, в отчаянии ждала чего-то, стоя на парадном крыльце «Капитанского дома», построенного в начале восемнадцатого века, перестроенного после городского пожара во время войны 1812 года и заново отстроенного в 1901-м, после Великого урагана. Этот дом и два акра земли вокруг были просто напичканы историей. София нервно сжимала маленькие изящные ладони, лицо ее горело в лихорадке. Обычно красивое, сейчас оно было искажено гримасой острой тоски. Со стороны городской площади донесся рев «харлей-дэвидсона». Мотоциклист остановился возле дома. Вместо того чтобы кинуться ему навстречу, София скрылась в доме. Молодой человек пробежал по дорожке, запрыгнул на крыльцо, задержался лишь на миг, чтобы поднять что-то похожее на шприц и маленький пакетик белого порошка, выпавшие из кармана.

В доках, где из залитых водой, битком набитых трюмов траулеров бесцеремонно выгружали омаров, четверо мужчин – всем им еще не исполнилось тридцати – решали судьбу курортницы, оставшейся после завершения сезона, девицы из дома Краунов на мысе Джунипер, девицы, которую все они видели со своих траулеров, девицы, которая в пять утра стояла совершенно голая у окна, глядя на море, будто только и ждала, когда они придут и возьмут ее.

Линди Поттер, жившая на Колд-Спринг-роуд, на самом краю поселения в маленьком дощатом домишке в северной части бухты, принялась бить своего пятилетнего сына Руперта за то, что он не вытер в коридоре сделанную собакой лужу. Она дала ему хорошего пинка, но мальчишка, гораздо более мудрый, чем большинство пятилетних детей, не ощугил боли и не издал ни звука.

На палубе траулера «Анжелас Баунти» Джеральд Кроуфорд, отец Стоуни, смаковал остатки виски, до смерти жалея, что угодил в капкан этой жизни и тащит на себе детей, жену и тяжесть всего мира, упавшего ему на плечи, – «груз всего треклятого, будь ему пусто, мира».

5

Стоуни Кроуфорд проехал на черном велосипеде фирмы «Швинн» мимо всего этого, не обращая внимания на копошение в человеческом муравейнике, и съехал с Колд-Спринг-роуд на грязную тропинку, ведущую в чахлый лес.

Откуда-то пахнуло разложением, ощутимо жарким, будто бы погибшее животное воплотилось теперь в запах. Еще в лесу воняло болотом и трясиной. Стоуни миновал древнюю разрушенную стену, обозначавшую границы кладбища, и на развилке свернул влево. Пожухлая трава здесь была выше, опавшие листья лежали кучами. Он соскочил с велосипеда и дальше отправился пешком.

Когда Стоуни шел к Норе, он каждый раз снова чувствовал себя ребенком, не отягощенным юношескими проблемами, а невинным и готовым верить в чудеса. Большую часть времени он ощущал на себе печать зрелости, но по-прежнему любил углубляться в пахнущий плесенью лес и заставать Нору за ткацким станком или возле котла за домом, перестирывающей гору белья.

Рубероид на крыше домика отстал в нескольких местах, а под скатом висели две дюжины готовых свечей. В огромном котле булькало белье и клубилась мыльная пена. Сама Нора стояла перед ним и здоровенной толстой палкой помешивала варево. От запаха мыла можно было бы задохнуться, но ветер дул в другую сторону, унося пар на болото.

– Нора! – крикнул он и помахал рукой.

Нора Шанс полуобернулась на звук, кивнула.

– Я чувствовала, что ты скоро придешь, – сказала она, когда Стоуни подошел ближе. – Твой голос… Никак к нему не привыкну. Еще год назад ты был моим маленьким мальчиком и вот уже говоришь голосом мужчины, готового покорить мир.

6

Они сидели в комнате – Стоуни на полу, поджав ноги., привалившись спиной к пузатой печке, Нора в своем кресле-качалке. У нее на коленях лежали только что сделанные свечи.

– У меня для тебя есть октябрьская небылица, Стоуни, – говорила она, заворачивая каждую свечку и несколько квадратиков упаковочной бумаги. – Ты знаешь историю о воскрешении?

– Ты имеешь в виду Иисуса? – уточнил Стоуни почти мрачно.

– Да нет, не это. Я имею в виду воскрешение, произошедшее здесь, на кладбище Стоунхейвена Это случилось в тысяча семьсот сорок шестом году. Прабабка рассказала мне эту историю, лежа на смертном одре. Она ее услышала от своей прабабки, которая тогда прислуживала у Рэндаллов и Крауниншильдов и была маленькой девочкой, когда все это случилось. – Нора покивала самой себе, словно впервые рассказывала эту историю вслух. – Да, именно так. Вот тогда-то все и произошло. Об этом не любят вспоминать, хотя, можешь мне поверить, некоторые в городе, например Доаны, Мейнваринги, Рэндаллы и даже Слэттери, знают об этом случае, потому что такое невозможно забыть – оно сидит в крови. Стожу октябрь, вот как сейчас. Ты слышал когда-нибудь о Жнеце?

– Ага. Мрачный Жнец.

– Нет, мальчик, я имею в виду Жнеца, который когда-то жил на мысе Джунипер. Он владел почти всеми землями в округе, а Жнецом его прозвали, потому что чаще всего он выглядел, словно сам господин Смерть. Бледное, почти белое лицо, худое, как у скелета, выкопанного из могилы через сто лет после погребения. Он женился на девице из Марблхед, привез ее сюда незадолго до революции. Она была болезненная, и, когда забеременела, поговаривали, что ребенок ее убьет. И вот пришло время рожать. Три ночи с ней возились, но младенец то ходуном ходил у нее в животе, то выпирал, словно штык, так что пришлось применить скальпель, это был какой-то кошмар. Я слышала, те, кто был там, падали в обморок при виде того, что сделали с этой бедняжкой, пытаясь вынуть из нее ребенка. Как рассказывали, кто-то из работников, не в силах больше выносить ее крик, ворвался в спальню, как одержимый, и серпом распорол ей живот, чтобы достать наконец ребенка. Младенец был весь перекрученный, голова набок, ноги какие-то бесформенные… Его мать пережила ту ночь, но потом долго болела А ребенок… О, он превратился в самого настоящего бесенка и с первого дня питался не молоком своей матери… Это жуткая история, Стоуни. Кошмарная. Ты хочешь знать, что было потом?

Стоуни кивнул.

– Да.

– Ладно. Завари-ка нам обоим чаю из «кошачьего когтя», а я доскажу историю, пока он настаивается.

Стоуни встал и отправился готовить чай.

– Как же человек может выжить, если разрезать ему живот серпом?

– Иногда такое случается, мальчик. – Нора подняла руки и потянулась. – После дня работы я теперь так сильно устаю. Знаешь, сколько мне лет?

– Шестьдесят? – предположил Стоуни.

Нора издала низкий горловой смешок.

– Нет, совсем не угадал. Иногда я кажусь себе старше этих лесов. Вот, какой старой я себя ощущаю. Достань банку с чаем.

Стоуни заглянул в шкафчик из неструганного дерева, набитый банками с вареньем, травами и корешками. Он взял банку с «кошачьим когтем» и пересыпал часть ее содержимого в глиняный горшок, который Нора использовала в качестве чайника.

– А как там, кстати, твоя подружка? – спросила Нора.

– У нее все хорошо.

– Точно? Хорошо?

– Угу.

– Ты все еще влюблен в нее?

– Да.

– Ты все знаешь о природе и как ее обмануть? – спросила Нора.

– Ты имеешь в виду что-то вроде планирования семьи?

– Я ни слова об этом не сказала, – возразила Нора, качая головой. – Я имею в виду природу. Она вечно вовлекает тебя в неприятности.

– Точно. – Чай настоялся, Стоуни протянул ей чашку. – Расскажи мне о том ребенке.

– А, о ребенке Жнеца? Он был просто ужасен. – Нора перешла на привычный тон сказочницы. – Этому младенцу было мало молока, он не успокаивался, пока не высасывал грудь матери до крови. Это было какое-то мерзкое чудище, а не дитя. Старый Жнец обвинил жену в том, что она спала с дьяволом, или в какой-то подобной ерунде, и потащил в суд в Коппер-Ферри – тогда этот городок назывался Копперфильд, по фамилии землевладельца. И вот перед судом предстали несчастная девочка, больная, то и дело теряющая сознание, практически обескровленная, и Жнец, который показывал всем младенца, хрипящего, с уродливыми ножками, испачканного кровью. Девочку арестовали и повесили на Висельном холме возле Хартфорда, а старый Жнец вернулся домой в город и выстрелил себе в голову из небольшого кремневого пистолета. Но он не умер, а прожил еще несколько лет. Домочадцы рассказывали, что он собирался убить и ребенка, но что-то человеческое в глубине его души не позволило. Работники вырастили ребенка здесь, в этих лесах, и никто больше, как утверждали горожане, его не видел. И вот однажды октябрьским днем – прошло уже много лет, старый Жнец жил на Хай-стрит со своим братом – в Стоунхейвен пришел человек. Ну то есть не совсем человек, а некое существо, не выше шестилетнего ребенка, с двумя горбами. От него воняло болотом, оно наполовину шло, наполовину ползло. И вот это чудище вошло в старый дом, где жил престарелый Жнец. Старый мистер Крауниншильд сидел в кресле полупарализованный и не в своем уме. Но он догадался. Он понял, что вернулся его сын. Чтобы наказать за то, что он сделал с его матерью. Вернулся, чтобы мстить. Жнец пытался позвать сиделку, которая готовила ему сэндвичи в кухне. День был в разгаре, и многие люди видели его, этого молодого человека. Говорили, будто на голове у него были небольшие рожки, но нельзя же верить всему, что болтают. Нет, конечно, он был уродлив, но он был человеком И пришел к; своему отцу. А тот трясся, как будто увидел привидение. И этот молодой человек с двумя горбами… – В этот момент глаза Норы широко раскрылись. – Этот молодой человек обнял отца за плечи и заплакал. А его отец, кошмарный Жнец, схватил серп, который постоянно держал рядом с собой, тот самый, которым работник разрезал живот матери мальчика, приставил лезвие к шее юноши и перерезал ему горло, пока тот рыдал от радости, что нашел отца.

Нора помолчала и вздохнула, покачивая головой.

– Чай получился хороший, Стоуни.

– Господи, неужели это было на самом деле?

– Бог мне свидетель, – сказала Нора. – Парень только и успел, что крикнуть, и умер на руках у отца, этого злого-презлого человека Мои собственные предки видели это, потому что кое-кто из них работал в доме. Бедного юношу похоронили за пределами кладбища, чего здесь делать нельзя.

– Это почему?

– Разве ты не знаешь? – Нора прищелкнула языком. – Это же все земля пекотов, мальчик. Вы, белые люди, выпрыгнули из своих кораблей всего несколько сотен лет назад и воображаете, будто понимаете эту землю? Это не простая земля. Она запретна.

– Ты хочешь сказать, как индейские погребения?

Нора хмыкнула.

– Нет, никаких подобных глупостей я не говорю. Да, наши погребения запретны, и, может быть, от каких-нибудь из них и исходит парочка проклятий. Но как по-твоему, почему мы отдали белым людям эту землю и позволили на ней поселиться? Испугались ваших ружей? Или мы были такие уж добренькие? Нет, мальчик, земля вокруг Стоунхейвена была не просто запретна для нас, она была волшебная. Магия в чистом виде. Посади здесь что угодно, и оно вырастет до небес. Никогда не замечал? Вы сажаете здесь кукурузу, и она вытягивается высокая-превысокая. Мы еще отдали вам, белым людям, кладбище, чтобы вы хоронили там своих мертвецов, и полосу земли до моря, чтобы вы построили себе поселение. Но мы предупреждали, что вот в этом самом месте нельзя сажать. Мы-то все знали о нем, знали, где стоит сажать, а где нет. Только вы, потомки, все это позабыли. Но мистер Крауниншильд – уж он то должен был знать. Да, черт возьми, в те времена весь город должен был помнить: тогда с основания Стоунхейвена прошло всего лет тридцать. Нельзя хоронить мертвецов там, где все растет. Мы никогда там не хоронили.

– Так ты хочешь сказать, что этот горбатый парень был похоронен на волшебном месте и ожил? – спросил Стоуни, одновременно и зачарованный, и недоумевающий, неужели она думает, что он может купиться на такую чушь.

– Что за бред ты несешь?! – возмутилась Нора.

Она поднялась с кресла-качалки, держа в руках завернутые свечи и едва не упираясь головой в крышу – рост ее составлял почти шесть футов.

– Разве ты не знаешь, что вы, белые люди, привезли с собой к этим берегам?

Стоуни покачал головой, чуть улыбаясь, в надежде, что она рассмеется, тали хотя бы улыбнется, или хоть как-то даст понять, что не сердится.

– Нет, мэм. Что же мы привезли?

– Дьявола, – сказала она. – И он пустил здесь корни. Он вырос здесь, как вырастает кукуруза. И с тех пор сделался совсем иным.

Глава 12
РАССКАЗ НОРЫ

1

– История не закончилась с похоронами Дьяволенка – именно так прозвали молодого человека, которого вырастили рабы и работники с фермы: Дьяволенок. В городе жила женщина, миссис Рэндалл, нехорошая, обожавшая создавать всем проблемы и плести интриги. Она потребовала, чтобы Дьяволенка похоронили в болоте – просто бросили туда, без всякой церемонии. Я слышала, она стояла там в своем чепце, в старом белом чепце, закрывающем волосы. Говорили, она даже не позволила утяжелить тело камнями и оно тонуло и снова всплывало, и снова тонуло. В итоге тело всплыло под низко нависшей над болотом березой, покрытое пиявками, которые высасывали из бедного Дьяволенка последние капли оставшейся в нем крови.

А потом тело снова ушло в грязную воду и осталось лежать в трясине.

Народ в городе старался не вспоминать о Дьяволенке и о том, что произошло. Ты ведь знаешь, какие мы, люди. Когда все решено и приговор вынесен, мы стараемся примириться с ним, находим ему невероятные оправдания. Лето, короткое и щедрое, про: ало. Настало время сбора урожая. Маиса и ячменя уродилось много. Море тоже принесло богатый умов. В те времена на главной площади Стоунхейвена еще устраивали праздник урожая – с музыкой и даже танцами, разумеется, не такими, как танцы наемных работников, рабов и слуг. Нет, мы уходили в лес и плясали там в свете луны.

В ту ночь кое-кто еще явился потанцевать.

Кое-кто поднялся из болота, покрытый илом и с ног до головы облепленный пиявками. В руке он держал ржавый серп, которым его убил собственный отец. Его лицо больше не было лицом – это была маска, раздувшаяся от влаги, объеденная личинками насекомых, с пустыми глазницами… А когда он разинул рот, оттуда хлынул поток воды и листьев. Шершни вылетели из гнойной раны на горле. Это был уже не Дьяволенок, не сын старого негодяя Жнеца.

Им двигала сила природы, о существовании которой мы знали – ведь мы-то знали о том, что эта земля волшебная. Однако в нем была не только та сила, но и иная, потому что он был рожден от семени, занесенного в наши земли белыми людьми. В нем сидел дьявол – дьявол в понимании моего народа: древний бог, с которым вы, белые, так носитесь, но не враг вашего Небесного Отца, а бог, изгнанный в незапамятные времена, бог, собирающий урожай людей.

У него есть имя, только оно давно позабыто.

Его называют многими именами, Стоуни, но его всегда узнаешь по его делам.

Четыреста лет назад, в, канун Дня всех святых, он впервые поднялся из этого болота.

Это был бог, воскрешенный магией земли. Бог всегда должен сначала умереть, а потом воскреснуть, прежде чем он обретет свою настоящую силу. Это всем известно. "

Он был богом мести, богом, пожирающим свет.

И он до сих пор здесь, в этой земле, в этой воде, за оградами кладбищ и за пределами человеческого понимания.

Ждет, когда ему представится удобный случай.

Он выходит после полуночи и крадется по земле с серпом в зубах.

Он отец огородных пугал, который пришел пожинать урожай человеческой плоти!

2

Услышав последние слова Норы, Стоуни засмеялся.

– Как, ты мне не веришь?

В ее голосе угадывалась насмешка. Глаза ее были, как обычно, молочно-белыми. Иногда Стоуни снилось, что они снова сделались карими, теплого оттенка корицы, какими, по ее словам, были когда-то.

– Это чистая правда. Моя прапрабабка слышала от своей прапрабабки и так далее.

– Отец огородных пугал? Но это же просто смешно!

– Это совсем не смешно. Ты ведь знаешь, на что похожи огородные пугала, верно?

– Ну да. Такие фигуры из палок, которые отпугивают птиц.

Нора откинула голову назад и засмеялась.

– Ты хоть раз видел, чтобы ворона испугалась фигуры из палок?

Стоуни на миг задумался.

– Пожалей, нет.

Вот именно. Эти пугала остались от sacree croix. Это значит по-французски «священный крест». Когда-то это были статуи Христа, стоявшие посреди поля. Они защищали урожай, во всяком случае в Старом Свете. Но само пугало не Христос. Пугало гораздо старше. Ему тысячи лет. Это король, который был принесен в жертву и чья кровь способствует росту. Он волшебное существо. Он Человек-Хэллоуин. Ты должен понимать: все, что нам известно сейчас, покрыто толстым слоем пыли. Но в один прекрасный день каждый из нас вдруг прозревает. Я однажды видела…

– Ты видела? – спросил Стоуни и тут же пожалел об этом вопросе.

– Да, я когда-то видела. Я не всегда была слепой. Однажды я видела, как пугало на болоте сорвалось со своей перекладины и отправилось на поиски подружки.

– А кто его подружка? – подыгрывая ей, спросил Стоуни.

– Кукурузная дева. – ответила Нора, кивая головой, словно все это было вполне естественно. – Не может быть, чтобы у короля не было невесты. Поэтому я и держу в доме вот это.

Она подняла одну из свечей и указала ею на дверь. Стоуни увидел там небольшую куколку из кукурузных оберток, прикрепленную над притолокой.

– Она отгоняет его от моего дома, когда он отправляется на поиски. Он не станет пересекать по-рог того дома, где есть кукурузная кукла.

– Ты все выдумываешь, – сказал Стоуни.

– Может, и так, – хмыкнула Нора, но что-то в ее тоне показалось ему совсем не веселым. – А может быть, во всем этом и есть доля правды. Потому что, когда путало видит кукурузную куклу, оно выказывает ей почтение. Король должен умереть, чтобы возродиться, а она возрождается через своих детей. Она дает и забирает жизнь. Вот почему мужчины и женщины существуют порознь: сила и безрассудство, объединенные вместе, губят мир. Они, словно магниты, и притягивают и отталкивают друг друга Поэтому он ни за что не переступит мой порог.

– Погоди. Ты сказала, этот Человек-Хэллоуин пожинает урожай плоти. Значит, это он убил Жнеца?

– О. – Голос Норы упал до благоговейного шепота – Он сделал с ним кое-что похуже.

3

Завершение истории.

– Итак, после полуночи он выполз на сушу, держа серп в зубах. Запомни, это был Дьяволенок и Человек-Хэллоуин в одном теле. Человек-Хэллоуин использовал тело Дьяволенка, чтобы восстать из земли и воды. Дьяволенка нельзя было хоронить в старом болоте, за пределами кладбища, без всякого отпевания. И вот ночью, самой страшной ночью года, он явился в город и навестил двенадцать семей.

Он заползал, на ступеньки на четвереньках, оставляя за собой дорожку из воды, листьев и пиявок. То, что он сделал ночью, все горожане видели утром на площади. Когда поднялось солнце, люди начали выходить из домов, и их глазам предстали жертвы ночного кошмара. А поскольку в те времена все дома поселения стояли вокруг площади, то даже те, кто не выходил на улицу, все равно увидели сотворенное Человеком-Хэллоуином.

Со связанными ногами, будто свиньи, двенадцать мужчин и женщин – горожане, истово верующие, те, кто в церкви говорил с Господом, кто каждый день целовал распятье, кто был самым набожным и ревностным, – свисали с двух больших дубов. Глотки у них были перерезаны, а земля под ними насквозь пропиталась вытекшей из тел кровью. Между деревьями был установлен большой крест, а на нем, прибитый кольями, висел старый Жнец Крауниншильд. Глаза и рот у него были зашиты наглухо, ночная рубаха разодрана.

А на груди вырезаны слова «Я пришел спасти вас».

К левой руке, не прибитой к кресту, был привязан на манер крюка серп, от которого погибли остальные.

Ясное дело, белые люди решили, что убил всех Жнец. Горожане всегда считали его слегка тронутым, хотя он был богат и обладал весом в обществе.

Но мы знали наверняка Мы, те, кто жил здесь испокон веку. Мы, те, кто ничего не выращивал на волшебной земле, а делал посадки рядом, всегда за ее пределами. Мы, те, кто хоронил своих покойников не в болотах, а в освященной, защищенной земле. Мы-то знали, что это вернулся старый бог, что это он восстал ночью в теле Дьяволенка.

Да-а-а, нехорошее было время.

Печать смерти лежала на Стоунхейвене в ту ночь и то утро.

Одному из моих предков пришлось на следующий день отыскать тело Дьяволенка и провести обряд, чтобы удержать старого бога в этой плоти и вернуть в сырую землю, где он мог бы покоиться дальше.

То, что обо всем этом не написано в книжках по истории, не означает, будто все было не так, как я рассказала. Или, может быть, Стоуни, мальчик мой, этого еще не произошло, но произойдет однажды. С легендами всегда так.

4

– Даже если ты все выдумала, история потрясающая, – восхищенно произнес Стоуни, вытирая пыльные руки о джинсы. – Отличная история.

– Мне нет нужды выдумывать. Эти истории пришли ко мне сами. Я слышала их от своей бабки, которая слышала их от своей бабки…

Голос Норы даже зазвенел от напряжения, и Стоуни удивленно посмотрел на нее.

– Но я не верю в Человека-Хэллоуина и в дьявола, – заявил он, несколько смущенный.

– А в Бога ты веришь? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Наверное, да.

– С Богом не бывает никаких «наверное». Либо Он есть, либо Его нет.

– Ну, тогда не знаю, – сказал Стоуни.

Нора засмеялась.

– Уже неплохо.

– А ты веришь в дьявола? – спросил он, желая поддразнить ее. – В красного дьявола с рогами и хвостом и с вилами в руке?

Нора медленно поднялась и дошла до входной двери, открыла ее. Последние лучи солнца едва пробивались сквозь ветки деревьев за домиком.

– Дьявол не один, Стоуни. Он – целая армия. «Имя мне легион», – так он говорит о себе. Он может быть и женщиной. Или даже целой страной. Может оказаться солнечным днем. Но одно можно сказать наверняка, когда речь идет о дьяволе: он есть отражение наших желаний.

– Не уверен, что понял, – признался Стоуни.

Он вышел к ней на крыльцо и встал рядом. Стая черных птиц пролетела по небу, на несколько секунд заслонив свет.

– Ты хоть раз хотел чего-нибудь так сильно, что забывал обо всем на свете?

Стоуни кивнул.

– А ты?

– Ах! – Нора вздохнула, и ее вздох прозвучал стоном боли. – Вернуть бы зрение. Чтобы увидеть тебя, молодого человека, каким ты стал, мальчика, каким ты был, мужчину, каким ты еще будешь. Этого я хочу так сильно, что могла бы продаться дьяволу. – Она вздрогнула. – Когда в следующий раз захочешь чего-нибудь так же сильно, посмотри в зеркало и увидишь, кто тебя там поджидает. Это может оказаться дьявол, а может и Человек-Хэллоуин. Скоро День всех святых. Не исключено, что кое-кто собирается снять маску и показаться снова. Кто знает?

Нора усмехнулась. Казалось, ее глаза блестят, несмотря на слепоту. Она протянула руку. Стоуни сжал ее. Ладонь была теплая и сильная.

– Расскажи мне о своей девушке, – попросила Нора. – Почему ты не приводишь ее? Ты больше ни разу не приходил с ней.

– У нас возникли некоторые проблемы, – смутился Стоуни.

– Стоуни, ты делаешь мне больно, когда так жмешь.

Нора высвободила руку.

– Извини. Я не заметил. – Он не хотел говорить о Лурдес. Не хотел думать о том, чего едва избежал. О том, чего хотел больше всего на свете. – Люди думают, я ненормальный, что так привязан к тебе, ты об этом знаешь?

– О да, – ответила Нора, ее звучный голос, словно волна о скалу, разбился брызгами смеха – Слепая старуха из леса, у которой нет телефона, нет электричества, наполовину индианка, наполовину черная – и обе половины сумасшедшие. Да уж, бьюсь об заклад, они наверняка думают, что ты ненормальный. Еще немного – и тебя начнут называть на индейский манер Псих-Не-Нормальный.

– Может, так и есть, – согласился Стоуни. – Да, я псих ненормальный.

Он постоял рядом с Норой еще несколько минут, пока она не сказала, что ей пора молиться.

5

– Любишь охотиться? – спросила Диана.

Она ехала на жеребце рядом с Вэном, а он сидел верхом на кобыле и изо всех сил старался удержаться в седле. Он был плохим наездником, но не собирался демонстрировать перед Дианой свои слабости. Только не перед ней! На Диане был коричневый костюм для верховой езды, начищенные черные сапоги сияли, как у немецких штурмовиков. Из-за плеча торчали колчан, полный стрел, и небольшой лук.

«Будем играть в ковбоев и индейцев? – подумал Вэн. – Я буду большим грубым ковбоем, напавшим на беспомощную скво. Она будет молить о пощаде, и я ее пощажу. А потом еще раз пощажу. И еще…»

– Да! – воскликнул он, – Я люблю охотиться. В прошлом году завалил много оленей на Синем мысе.

– А еще? – прокричала она вопрос.

– В каком смысле?

– Какую еще дичь ты добывал?

Диана перевела жеребца на шаг. Она великолепно держалась в седле.

«Богатая сучка, наверное, ездит верхом лет с трех. – Вэн обратил внимание на то, как сжимаются ее ягодицы, когда она опускается в седле, – О! Вот это да!»

– Ну, я рыбачил Стрелял кроликов, – сообщил Вэн, не сводя глаз с бедер Дианы – то поднимающихся, то опускающихся, сжимающих бока лошади.

– Пушистые зайчики! Какая прелесть! – Ее слона сочились сарказмом. – Какой ты смелый! А в моем роду все с незапамятных времен были охотниками.

– Девчонки не охотятся, – заявил Вэн.

– Ну разумеется. – Она засмеялась, обгоняя его. – Поехали, Гробфорд!

Она, конечно, сучка, но он поедет за ней. Они столько раз трахались, и теперь у него не осталось ни малейшего желания противиться Диане. Он хотел быть с ней, в ней, над ней и под ней. Он терпеть не мог большинство местных девиц, но Диана Краун – совсем другое дело. Он хотел, чтобы она хотела его. Нестерпимо.

Вэн ударил пятками лошадь, и кобыла устремилась за своим товарищем.

Когда они доехали до края бухты, Диана махнула рукой, делая Вэну знак остановиться.

– Оставайся в тени, – прошептала она, когда его лошадь нагнала ее жеребца.

Бухта была полна лебедей. Вэну она показалась похожей на зеркало с брызгами гноя от выдавленных прыщей, ну или с крошками, прилипавшими к гладкой поверхности стекла раз в месяц, когда он пользовался зубной нитью. Бухта и в самом деле была похожа на круглое зеркало его мамаши, на то, которое она держала в ванной и которое увеличивало лицо. Когда Вэн смотрелся в него, он видел все поры, все угри, все невидимые морщинки – словом, все безобразие собственной физиономии.

– Они похожи на ангелов, – сказала Диана – Ангелов на воде.

Она закинула руку назад и сняла с плеча лук – примитивный и совсем маленький. Она взяла стрелу, положила на тетиву и натянула лук, разворачивая плечи.

– Смотри.

Она выпустила стрелу. И в этот миг показалась Вэну великолепной.

Лебеди взлетели, их белые крылья раскинулись, словно одна огромная белая птица взмыла в небеса.

Пока Вэн следил за полетом стрелы, он заметил на берегу рядом с доками девушку.

«Это та сука, которая хочет испортить Стоуни жизнь. Это та похотливая дрянь с окраины, которая умудрилась залететь. Может, даже и не от брата, а от какого-нибудь своего приятеля из иммигрантов».

Он жалел, что не может выстрелить в нее.

Вэн закрыл глаза. «Лучше бы Диана не попала в птицу».

Черт, он молился, чтобы вместо проклятой птицы стрела угодила в сердце этой суке.

– Давай выбираться отсюда, – сказала Диана, покончив с охотой. Ее дыхание участилось, лицо вспыхнуло румянцем, как всякий раз, когда Вэн доводил ее до оргазма, – Одного я подстрелила. Поехали назад, теперь я хочу тебя.

Диана быстро развернула коня, и они поскакали через лес. Вэн выпустил из рук поводья и цеплялся за луку седла. Он сидел, наклонив голову, и чувствовал, что в любой миг может свалиться на землю.

Каким-то образом ему удалось доехать до дома Краунов.

Каким-то образом ему удалось расстегнуть ее брюки для верховой езды и прижаться лицом к покрытому солеными морскими брызгами потаенному саду внизу ее живота.