Текст книги "Человек-Хэллоуин"

Автор книги: Дуглас Клегг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

ВХОДИТ ЧЕЛОВЕК-ХЭЛЛОУИН
РАЗМАХИВАЯ СЕРПОМ

Глава 28
КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ

1

Ночь перед Хэллоуином, ему пятнадцать лет, и он наблюдает, как почти прозрачная жидкость толчками проходит по синим и красным венам во внешнем покрове, в тонкой оболочке, которая заключает в себе тело Лурдес. Он рыдает от невозможности прикоснуться к ней, от боязни, что эта штука, эта жидкая среда, омывающая ее, пульсирующая и вспыхивающая красным, розовым и синим, причиняет ей боль. Когда его рыдания стихают, другая девушка, Диана Краун, легко касается его плеча.

– Она сейчас прекраснее, чем любое человеческое существо с начала времен. Твой сын не дает ей умереть, – сказала Диана.

Стоуни чувствовал теплое дыхание на своей щеке, он чуть отодвинулся, чтобы оказаться подальше от нее.

– Что ты сделала? – выдохнул Стоуни.

Ему показалось, что собственные слова сейчас задушат его. Он не мог отвести глаз от Лурдес. Ему на миг вспомнилась Белоснежка из сказки, которую он читал в детстве, как она спала в стеклянном гробу. Вот на что это похоже, будто бы она спит под стеклом или под слоем воды…

Диана тихонько засмеялась, но ее голос странным образом успокаивал.

– Ничего. Все это делает твой ребенок внутри ее. Если ты попытаешься нарушить оболочку, и она, и ребенок погибнут в тот же миг. Этот кокон поддерживает ее жизнь. Ведь этого ты хочешь, правда? То, что заключено в тебе и во мне тоже, ты сумел передать, чтобы обеспечить нам будущее среди этих тварей…

– Этих тварей? В тебе… и во мне?

Он посмотрел ей в лицо. Он не был потрясен, он не плакал. Он ощущал, как внутри него все холодеет, словно он превращается в камень.

Диана Краун была прекрасна. Разумеется, он видел ее в городе летом, не часто, но время от времени встречал, проезжая на велосипеде мимо ее дома, или в магазинах, когда она выбиралась в город за покупками. Конечно, она была красива, только ему она всегда казалась холодной и непривлекательной, но сейчас он увидел в ней кое-что еще. Словно тлеющие угли мерцали у нее под бледной кожей. На ней было тонкое белое платье с глубоким вырезом, он видел вздымающиеся полукружия ее грудей, гладкую молочно-белую кожу…

Ее светло-голубые глаза горели каким-то внутренним светом.

– Кто ты, черт возьми, такая? – спросил он или подумал, что спросил, потому что не услышал собственного голоса.

Она улыбнулась и стала еще ближе и теплее, чем ему хотелось бы. «Это сон. Я сплю, и все это мне снится».

– Я твоя Сестра, – ответила она, протягивая руку, чтобы коснуться его.

Когда она дотронулась до него, он ощутил удар током. Попытался отстраниться, но, кажется, электрическая цепь накрепко соединила их.

Потом все кончилось.

И он все узнал.

2

Ее голос звучал теперь в его голове, и пока она говорила, перед его мысленным взглядом мелькали картинки того, о чем она рассказывала…

– Мы наполовину брат и сестра, Стоуни. Я родилась за пять лет до тебя, моя мать и есть моя биологическая мать. А мой отец… вот это будет непросто понять… только во мне что-то неправильно, то, что правильно в тебе. Я вышла не такой хорошей, как им хотелось, Краунам, но они любили меня, воспитывали меня, ведь я была их крови. Я была здесь, когда ты был зачат, Стоуни, и когда ты родился. Это было самое прекрасное действо, когда-либо совершаемое человеческим существом, это был звездный час всех, кто живет лишь в плоти, этих животных, окружающих нас. Твой отец…

– Аужонни Миракл?

– Да, он был прекрасный, умный…

– Джонни был умный?

– Момент, когда человек, входит в контакт с божеством, может уничтожить любого, но он не уничтожил Джонни. Джонни происходит из рода неистовых, он той же крови, что и один древний бог, гораздо более древний, чем тот, кому поклоняются люди, сами Крауны толке из этого рода. Изначально они были Крауниншильдами, Стоуни, уважаемое семейство, а еще раньше их фамилия была Сакре-Круа, а до того они звались…

– Ты смеешься. Ты ненормальная…

Стоуни едва не задохнулся, мысленно увидев толстый гвоздь, который забивали куском плоского камня, прикрепляя человеческое запястье к кресту посреди большого, бесконечного, сада.

– Иисус Христос…

– Нет, не Иисус Христос, Стоуни. Гораздо раньше на западе нынешней Франции жил бог, который обходил дозором сады и поля, оберегал все, что только можно вырастить, бог, который правил только один сезон, а затем его убивали люди, бог, которого ритуально распинали каждый год, чья кровь орошала землю…

– Замолчи! – Стоуни зажал уши руками, зажмурил глаза, пытаясь избавиться от звука и образов, обрушившихся на него.

– Это всего лишь легенда, подтверждающая, что Джонни из того же рода, это просто легенда, которая говорит, что Джонни первый сын первого сына первого сына… и все они восходят к Сакре-Круа, Священному Кресту…

Священный Крест… Он вспомнил слова Норы, слова заполнили весь его разум. Сакре-Круа. Пугало. Краунинишльд, Краун, родословная Человека-Хэллоуина.

– И ты тоже, Стоуни, первый сын, как и твой ребенок в утробе Аурдес. Ты потомок королей богов. Знаешь, почему его назвали Дясонни Миракл? Знаешь? Ты знаешь, что он у мер, когда ему было семнадцать, сбитый машиной на шоссе? И все эти люди решили, что он мертв. Они приняли его за покойника и похоронили, а он восстал из мертвых, выкарабкивался из-под земли как ненормальный, он вернулся в город весь покрытый землей из собственной могилы, улыбающийся, словно ничего не случилось, и все его раны каким-то образом затянулись. Это было чудо. Но только первое чудо, Стоуни. Второе чудо произошло, когда он зачал ребенка с твоей матерью.

– Кто моя мать?

Она улыбнулась.

– Твоя мать и мой отец одно и то же существо. В мире чистого свечения нет различия по полам. Но ты совершеннее меня, Стоуни. Я родилась не из ее утробы, а всего лишь из семени ее чресл. Ты был рожден из нее, ты питался ее кровью, ты родился плотским от того, что не имеет плоти. Я так долго ждала встречи с тобой, Стоуни, чтобы поговорить. Я ждала так много лет, чтобы по-настоящему полюбить своего брата.

3

Голос в его голове умолк.

Диана стояла перед ним, кажется, вполне обычная. Тусклый свет, исходящий от постели, слабо освещал спальню.

– Это все ты, Стоуни, – сказала Диана. – Вот почему она не умрет. Это все ты. Ты посеял семя величия, поселил в ней Божественный Огонь… Она теперь не принадлежит к обычным людям, к ней прикоснулся бог.

– Что за… – начал Стоуни, сопротивляясь мощному желанию сдаться, выжимая последнюю каплю силы, которая еще оставалась в нем. – О чем ты говоришь?

– Ты Человек-Хэллоуин, Стоуни. В тебе течет та же кровь, а твоя мать была…

Стоуни зажал уши руками, чтобы не слышать ее, его тело непроизвольно подрагивало, в голове стучали копытами дикие лошади, ощущение было такое, что мир треснул и трещина все растет, а из нее выползает ад. «Что, мать вашу, происходит?»

Она протянула руку, коснулась его лба.

– Пора, Стоуни. Пора уже снять маску, показать, кто мы есть, стать свободными. Тебе покажется, что ты первый раз в жизни дышишь по-настоящему. Нам обоим так покажется. Ритуалы…

– Ритуалы?

– Ритуалы – ключи, которые отпирают множество дверей, – шепотом произнесла она, впиваясь в себя ногтями. Тонкая струйка крови побежала там, где ногти расцарапали кожу. – Фэйрклоф знает их. Он знает, как открыть… – Она улыбнулась, сверкнули белые зубы. – Знаешь, Стоуни, я была там, когда твой брат резал ее. Окровавленная, твоя подруга была прекрасна. Он ударил ее больше ста раз. Кровь лилась по всему ее телу, она проникла в нас, мы были помазаны ее кровью…

Стоуни чувствовал., как что-то разрастается в нем. Он выхватил нож Вэна.

– Лучше заткнись!

– Это тот самый нож, – сказала Диана – Тот самый. Твой брат рассказал, что он чувствовал, убивая ее? Как у него от этого встало? Как он ощущал волну за волной…

Стоуни шагнул к ней, угрожающе подняв нож.

– Лучше заткнись! Я не желаю слушать…

Ее голос звучал у него в голове, рассказывая, показывая ему все…

Вэн втыкает нож в грудь Лурдес…

Взгляд, полный ужаса, боль, страх Лурдес, которая пытается закричать, но нож вонзается ей в горло…

– Нет! – закричал Стоуни, зажмурив глаза, а когда открыл их, оказалось, что он же вонзил нож в Диану.

Мгновение он недоуменно смотрел на собственный кулак, сжимающий нож. «О господи, что, черт возьми, происходит? Что я наделал? Что это такое?»

Он поглядел ей в глаза.

Спокойствие охватило его, потому что в голубых озерах ее глаз он увидел теплоту и, да, даже любовь.

– Ты сделал то, что нужно было сделать, – шепотом сказала она.

Очнувшись, он выдернул нож, раскрыл рот, чтобы заговорить, но только слабый вздох слетел с его губ.

Он услышал треск, будто разрывалась бумага, потом послышался звук выплескивающейся воды и грязи…

Диана Краун разрывала собственную плоть около сердца, в том месте, куда вошел нож…

Яркий свёт паучьей сетью расползся по ее телу, поднялся до лица, вспыхнул в глазах…

Она начала…

«О боги, нет!»

…Вылезать из кожи, пока всполохи сбегали вниз по ее лицу, к подбородку, затем на шею и туда, где зияла рана…

ЛУННЫЙ ОГОНЬ!

ЛУННЫЙ ОГОНЬ!

Что-то в нем хрустнуло, он попытался сжаться в комок, в позу зародыша…

«НЕ ЖЕЛАЮ НА НЕЕ СМОТРЕТЬ.

НЕ ХОЧУ ЕЕ ВИДЕТЬ.

ТОЛЬКО НЕ ТО, ВО ЧТО ОНА ПРЕВРАТИЛАСЬ.

ТОЛЬКО НЕ ЭТО».

Тошноту поднималась от желудка к горлу, но он сдержал ее и заставил отступить.

«НЕ СМОТРИ НА НЕЕ, НЕ БУДЕШЬ СМОТРЕТЬ – НЕ УВИДИШЬ…»

– Плоть – это лишь оболочка, покрывающая нас драпировка, – невнятно пробубнило существо, которое было Дианой, когда вспышка Лунного огня окончательно поглотила кровоточащую эластичную кожу…

ИЗГНАННИК ГЛЯДЕЛ НА НЕГО ГЛАЗАМИ, ПОЛНЫМИ ЛУННОГО ОГНЯ.

«Что ты такое?

Что, черт побери, все это значит?»

Ее тело обратилось в нечто, похожее на сонм вращающихся пылающих молекул, тысячи светлячков кружились, образуя облако в форме тела молодой женщины, которая…

«Открылась. Освободилась».

Она отвечала ему внутри его разума:

«Мы то, чем люди лишь мечтают стать. Нас коснулся Божественный Огонь, Стоуни, тебя и меня. Тысячи лет назад люди и боги были равными, но эра магии и богов надолго позабылась, до этого мига, Стоуни, до этого мига! Ты самый сильный из нас, только ты не знаешь того, что внутри этой слабой человеческой плоти скрывается Божественный Огонь иных миров! Мы с тобой первые, и твой ребенок, зреющий в ней, означает для нас будущее. За нее не беспокойся, она ничего не чувствует. Для нее все похоже на крепкий сон, а когда она проснется, то не вспомнит ничего, но принесет тебе ребенка, и в этом ребенке будет течь твоя кровь…

Они десятилетия потратили на то, чтобы осуществить подобное рождение, но ничего не получалось. Молодые девушки сгорали в этом огне и не могли зачать… Но потом появились мы, ты и я… Они думали, я не смогу это сделать, но у меня получилось… и у тебя тоже… а они…»

Стоуни закричал:

– Кто эти «они»?

Существо, стоявшее перед ним, существо, вокруг которого полыхала огненная аура, раскрыло рот и ответило:

– Посвященные. Верующие. Те, кто верит, те, кого оно коснулось.

– Что коснулось?

Свет существа задрожал, сделался кроваво-красным, глаза его были мрачными и – недобрыми.

– Твоя мать. Твоя настоящая мать.

– Кто моя мать? – выкрикнул он, и от его крика порыв мощного ветра ударим в окно, через разбитое стекло в комнату упала маленькая птичка со сломанной шеей. Ветер ворвался в разбившееся окно, занавеска заколыхалась, казалось, что весь воздух вытянуло из комнаты этим ворвавшимся и снова унесшимся ветром.

– Кто моя мать?

Затем существо, бывшее Дианой, подхватил порыв ветра, оно замерцало перед Стоуни…

То, что было под прозрачной кожей, хрупкой, как стекло, пошло красными и желтыми пятнами, заискрилось, разделяясь…

«Отпусти свой разум, Стоуни. Освободись. Выпусти Человека-Хэллоуина из тюрьмы, выпусти распятого на Священном Кресте, ты ведь священный, более других возлюбленный Вечностью, ты и чудо, и человек, и бог, выпусти их всех, твои мучения проистекают из этой тайны. Узнай ее, отпусти…

Ты священ».

И словно алые-алые маки вдруг распустились, раскрыли чашечки, лепестки…

«Люди приносят себя в жертву нам. Мы боги. В нас будущее самой жизни. Мы само Творение!»

…По всему ночному небу капельками крови разнеслись по ветру, а затем тысячи огоньков красного света, бывшие Дианой, вернулись и засветились под потолком, с которого начали стекать багровые капли.

Страх сжимал горло Стоуни, проходил волнами по позвоночнику, кровь пульсировала в голове.

«Она в крови, наша сила, наш свет, и теперь она смешана с человеческой кровью. Мы вечны и смертны в одно и то же время».

И Стоуни больше не боялся, больше не испытывал страха, ночной кошмар ослабил хватку.

Тот свет, который заключал в себе бывшую Диану Краун, пылью рассыпался по полу. Ее голова со стуком упала на пол, челюсть отлетела. Пар повалил от внутренностей.

Стоуни развернулся к тому, во что обратилась Лурдес, опустился на колени рядом с кроватью. Пот высыхал на шее. Он сложил молитвенно руки, произнес две-три молитвы, какие сумел вспомнить.

У него над головой с потолка сыпались искры, падали с другой стороны кровати, складываясь в очертания Дианы Краун, теперь словно сделанной из расплавленного серебра с желтой аурой огня вокруг тела.

– Обряд завершен, брат. Сегодня ночь сбора урожая. Нам принадлежит весь Стоунхейвен, и все, кто живет здесь, предназначены для нашего удовольствия.

– Кто ты, черт возьми? – выдохнул он.

– Я бог. – Она облизнула светящиеся губы. – И я жажду своей паствы.

Металлическая кожа полыхнула алым светом, снова рассыпалась огненными искрами, светлячками, нет, скорее горящими осами, и все они устремились в разбитое окно. И голос ее теперь походил на жужжание осы.

– Со мной, брат, со мной, я покажу тебе, что такое радость освобождения, которой не знают даже боги!

Стоуни поднялся и побежал вслед за роем, но вьющиеся огоньки уже унеслись в ночь, промчались над водой, устремляясь к поселению.

– Нет! Диана!

Он услышал одиночный крик, крик ребенка, который сунул руку в осиное гнездо.

4

Он молился Лурдес: «Я не позволю им причинить тебе боль. Я знаю, ты меня слышишь, Лурдес. Я люблю тебя. Господи, я люблю тебя больше всего на свете. Ты, я и наш ребенок, мы как-нибудь преодолеем все это, как-нибудь…»

Потом он услышал новые крики, эхом разносящиеся над водой, они доносились из поселения.

Он протянул руку и коснулся края мерцающей оболочки, покрывающей лицо Лурдес. Тонкая рябь, словно это было желе, прошла по поверхности. Она раскрыла глаза, пустые, глядящие в водянистое нечто, окружающее ее.

Эта пленка оберегает ее.

– Лурдес, прости меня. Мне нужно идти. Я должен найти помощь. Хоть какую-нибудь…

Стоуни понятия не имел, куда ему идти за помощью, к кому обратиться. Подумал о полицейском из Мистика, но это было слишком далеко. Какая-то часть его хотела убежать в лес и спрятаться там. Он вспомнил о Норе. Интересно, может ли она помочь и чем? Как можно бороться с кошмаром? Как остановить то, во что превратилась Диана?

И тут собственный голос ответил ему:

«Ты же Человек-Хэллоуин.

Вспомни историю.

Вспомни, что он сделал..

Ведь тебе рассказали не все, правда? Эта история не о том, как Дьяволенок убивал детей или распинал нехороших взрослых. И дело тут не в мести, хотя Нора рассказывала именно об этом.

Нет, эта история была рассказана тебе, чтобы подготовить тебя кое к чему.

Человек-Хэллоуин… Священный Крест… родословная Посвященных. Святых.

В истории говорится, что Дьяволенка убили и похоронили. Но он восстал из мертвых, наполненный громадной силой. И впал в кровавое неистовство.

Но так ли это?

Может быть, все Крауниншильды, и все Рэндаллы, и прочие семейства, жившие в поселении, сотворили…

…Некое зло?

И вот однажды Человек-Хэллоуин остановил это зло. Они нашли способ дать ему жизнь, открыли какую-то запретную тайну для своего зла, своей веры, некий способ вселить нечто сверхъестественное в Диану и в меня самого».

Слова Норы звучали так:

«Человек-Хэллоуин… Ему тысячи лет. Это король, который был принесен в жертву и чья кровь способствует росту. Он волшебное существо. Он Человек-Хэллоуин. Ты должен понимать, все, что нам известно сейчас, покрыто толстым слоем пыли. Но в один прекрасный день каждый из нас вдруг прозревает…

Когда поднялось солнце, люди начали выходить из домов, и их глазам предстали жертвы ночного кошмара. А поскольку в те времена все дома поселения стояли вокруг площади, то даже те, кто не выходил на улицу, все равно увидели сотворенное Человеком-Хэллоуином.

Со связанными ногами, будто свиньи, двенадцать мужчин и женщин – горожане, истово верующие, те, кто в церкви говорил с Господом, кто каждый день целовал распятье, кто был самым набожным и ревностным, – свисали с двух больших дубов. Глотки у них были перерезаны, а земля под ними насквозь пропиталась вытекшей из тел кровью. Между деревьями был установлен большой крест, а на нем, прибитый кольями, висел старый Жнец Крауниншильд. Глаза и рот у него были зашиты наглухо, ночная рубаха разодрана.

А на груди вырезаны слова «Я пришел спасти вас».

Одному из моих предков пришлось на следующий день провести обряд, чтобы удержать старого бога в этой плоти и вернуть в сырую землю, где он мог бы покоиться дальше…»

– Мне нужно отыскать Нору, – произнес Стоуни вслух.

«Все это время она пыталась объяснить мне, кто я такой, предупредить меня».

5

Джеральд и Энджи Кроуфорд снова принялись за свое: сцепились, как дикие копией, не подозревая, что если бы они перешли из кухни в гостиную или хотя бы вышли в узкий коридор перед лестницей, то увидели бы кровь на ковре, кровь на полу и на лестнице, нашли бы своего мертвого и истерзанного сына Вэна. Но вместо этого Энджи орала на Джеральда, от которого несло рыбой, виски и духами другой женщины, а Джеральд орал на Энджи, потому что ужин не готов, в доме воняет и где, черт побери, носит детей? Когда из кухонного окна вылетели и разлетелись во все стороны стекла, Энджи сначала подумала, что мимо ее лица пролетел метеорит, слегла опаливший кожу.

Энджи посмотрела на Джеральда, он посмотрел на нее. Глаза обоих были широко раскрыты, но во взгляде Джеральда угадывалось еще и подозрение, словно он был готов обвинить в появлении метеорита ее, как обвинял во всех прочих грехах.

Огненный шар взорвался, превращаясь в колонну, и когда Энджи как следует всмотрелась в него – она точно разглядывала его не одну минуту, хотя и твердила себе, что он явно каким-то образом гипнотизирует ее, – она ощутила, как кухня закружилась. Она слышала крики Джеральда с другой стороны кухни, но чудесный огонь разветвился как дерево и вдруг она оказалась совсем в другом месте, перенеслась на двадцать лет назад, во времена, когда дежурила по ночам в доме Краунов, следя за тем, чтобы старой миссис Краун нормально подавался кислород, брала у нее кровь на анализ, массировала ей ноги, если их сводила, судорога. Энджи обернулась и увидела Диану Краун – ей было года три, по лицу у нее была размазана кровь.

– Что с тобой случилось, дорогуша? – спросила Энджи.

Диана, самая прелестная в мире маленькая девочка, похожая на куклу, подняла на нее невиннейшие глаза.

– Я просто пила кровь отца Джима. Он мне позволил.

Энджи уставилась на нее, не зная, улыбаться ли ей, смеяться ли шутке маленькой девочки.

Потом за спиной Дианы появился мистер Краун, одетый в темный костюм.

– Привет, Анджела, – сказал он, кивая. Потом взял Диану за руку. – Идем, детка, нам пора на церемонию.

– Кто-то женится? – поинтересовалась Энджи.

Она услышала сдавленный звук, который издала лежавшая на кровати престарелая миссис Краун, и обернулась посмотреть, что случилось.

Миссис Краун, которая уже не могла говорить, немного приоткрыла рот, напомнив Энджи вытащенную из воды рыбу. Глаза ее широко раскрылись от непонятного ужаса.

Энджи была уверена, что миссис Краун произносит губами: «Убей меня».

Потом картинку из прошлого охватило пламя и Энджи услышала крики Джеральда Она снова была в своей кухне, над мужем носились осы и шершни – они пролетали так быстро, что казалось, будто его атакуют вспышки лазера.

Потом Джеральд загорелся, подбежал к ней, набросился, раздирая ее тело горящими пальцами и зубами.

Она отбивалась от него изо всех сил, но вокруг нее заплясал огонь, охватил ее, и когда глаза плавились от жара, Энджи ощутила вкус раскаленного докрасна угля смерти.

То, что было Дианой, а теперь стало Светом Азраила, пронеслось по дому, поджигая его, поджигая траву, понеслось к другим домам, яростно пританцовывая, а с неба начали падать капли дождя.

Когда загорелись дверные проемы и окна, по всей деревне зазвучали в ночи крики, но вот что странно: когда эти крики донеслись до Мистика, Стонингтона и других поселений и городков на побережье, они слились в некий гимн, будто бы целый город где-то вдалеке распевал хвалы Господу.

6

Стоуни подошел и посмотрел на Лурдес, ее глаза открывались и закрывались, как будто какое-то невидимое течение поднимало и опускало ее веки.

– Я люблю тебя, Лурдес. Я придумаю, как сделать, чтобы ты была в безопасности. Обещаю.

И он побежал во весь дух прочь из спальни, вниз по лестнице. Ему показалось, он слышит какой-то хорал – только кому бы здесь петь? – доносящийся с другой стороны дома, но не стал ничего выяснять. Он выбежал на крыльцо, бросился вниз по ступенькам к машине матери. Завел ее и выехал на проселочную дорогу.

Слева от себя он заметил, что вдоль мыса Лэндс-Энд горят дома, но ему было все равно, ему было совершенно наплевать на то, что происходит с другими…

Единственное, что волновало его, – Лурдес. Лурдес и причина всего этого.

Кому-нибудь придется объяснить ему, в чем причина.

7

Хижина Норы стояла темная и молчаливая. Он толкнул дверь, задыхаясь, и быстро схватил длинную спичку, зажег свечу, стоявшую у порога. Когда разгорелся маленький огонек, он обошел с ним вокруг кровати, вокруг ткацкого станка, но Норы нигде не было.

Однако на маленьком столике рядом с кроватью лежала записка, начатая и оборванная на середине предложения. Корявым почерком, лучшим, на какой была способна Нора при своей слепоте, было написано:

«Стоуни!

Прости меня. Я хотела…»

Он поставил свечу на записку.

Он потерял способность чувствовать, а его разум, кажется, жил своей собственной жизнью.

Через минуту он ушел из хижины, пошел через темный лес обратно к машине.

Крики, доносящиеся из поселения, сделались громче, он знал, существо, высвободившееся из тела Дианы, собирает с городка урожай, но ему было наплевать, он даже и не думал, что что-то в этой жизни может настолько мало его тревожить.

Он мечтал о том, чтобы поспать или даже умереть.

Даже смерть была бы сейчас облегчением.

«Но как же Лурдес?

И твой ребенок?

Я просто хочу умереть». Он услышал, как порыв ветра закрыл дверь в доме Норы и снова открыл. Стоуни обернулся на звук, свечу задуло ветром В дверном проеме стоял незнакомец, какой-то силуэт в лунном свете.

– Стоуни, – произнес человек, стоявший в двери, с явным британским акцентом – Пойдем. Настало время тебе узнать, кто ты такой. – Еще он сказал: – Она нуждается в тебе. Ты нужен Лурдес, Она не выживет, если тебя там не будет.

А затем, словно в сказанном им только что не было ничего странного, человек добавил:

– Слушай, дождь начинается. С моря идет шторм. Пойдем, Стоуни. Пора тебе познакомиться со своей матерью.

8

Тучи заволакивали громадную полную луну и голые деревья, залитые лунным светом. Они шагали по проторенной тропинке вдоль болота, через лес. Накрапывал дождь, ветер на какое-то мгновение затих.

Стоуни ощущал, как огромная тяжесть скапливается у него в душе. Желание бежать быстро прошло, а вот желание умереть осталось. Лурдес – вот что занимало его. Он вернется и постарается забрать ее из этого места, из этого сумасшедшего дома, из этого кошмара. Он не имеет права оставлять ее там…

Незнакомцу, идущему рядом с ним, было лет шестьдесят – худощавый, с коротко подстриженными седыми волосами, в белой рубашке, заляпанной темными пятнами. Казалось, что от лунного света он светится сам, поглощая ночь.

– Я понимаю, что все это может шокировать. Нам следовало лучше подготовить тебя…

– Кто вы? – спросил Стоуни без всякого интереса в голосе. Он скользил взглядом по темной тропинке, наблюдая, как лунный свет выгрызает зубцами силуэты деревьев и ветвей.

– Алан Фэйрклоф. Я…

– Мне начхать. – Стоуни вышагивал чуть впереди незнакомца.

– В один прекрасный день твое настроение изменится. Твоя неподготовленность была частью ритуала. Если бы ты все знал, ты не стал бы якшаться с нами. Наверное, не зачал бы ребенка. Ты понимаешь, что это значит?

– Так вы тоже один из этих одержимых?

Алан Фэйрклоф не отвечал, пока они не вышли из леса и впереди не появился дом Краунов. Сейчас на подъездной дороге было припарковано несколько машин, сам дом был полностью залит светом, фонари перед входом тоже горели. Ветер снова поднялся, дождь усилился.

– Вы сатанисты? – спросил Стоуни, понимая, что подобные вещи, наверное, существуют, но, даже задавая этот вопрос, он сомневался, может ли хоть один приверженец Сатаны быть настолько кошмарным. Он не верил, что кто-то еще может быть так же привержен злу, как люди, собравшиеся в этом доме.

– Мы не поклоняемся дьяволу, – сказал Фэйрклоф. – Ты и твоя сестра являетесь частью того, что изменит судьбу человечества. И, возможно, спасет нас. Во всяком случае, будущие поколения. Была эра Отца, потом эра Сына. И вот сейчас, Стоуни, приходит время Святого Духа Огонь небесный сошел к нам.

– Зачем вы сделали это с Лурдес?

– Я ничего не делал Это сделал твой ребенок, растущий в ней. Если это имеет значение – он таким образом спас ее от смерти. Ты ведь в это веришь, не правда ли?

Спокойствие охватило Стоуни.

– Да.

– Она не чувствует боли. Ей снится прекрасный сон, и когда она проснется, у нее на руках будет лежать ее ребенок.

– Все это совершенное безумие… – произнес Стоуни.

– Ты в глубине души сознаешь, что это не так. Часть твоего существа знает, что сказанное твоей сестрой – правда. Ты никогда не чувствовал себя частью этого мира, ты не был похож на других мальчишек. Ты всегда был сам по себе.

Стоуни мысленно представлял лицо Лурдес.

– Мой брат сказал, что это он ее убил.

– Он думал, что убил ее! – выкрикнул Фэйрклоф, грозя кулаками ветру и дождю как сумасшедший. Голос его ревел, как буря, когда он кричал в ночь, облака затягивали сияющую луну, пока на землю не упала серая тень. – В этом заключена красота! Это же и был ритуал, Стоуни! В обрядах принесения в жертву нет ничего нового, а вслед за жертвоприношением следует воскресение! Лурдес возродилась матерью твоего ребенка в тот миг, когда твой брат, как ему казалось, отнял у нее жизнь. И это было доказательством божественной природы твоего сына. Если бы он был полностью плотским, они оба погибли бы, а этого не случилось. Он не погиб и своей жизнью спас мать.

Стоуни тяжело вздохнул.

– Она не страдает?

– Нисколько.

Ветер принес новые крики.

– Что там происходит? Опять какие-то фокусы? – спросил Стоуни.

Фэйрклоф покачал головой.

– Нет. Это Диана. Она носится по городу. Никто не в силах остановить ее теперь, когда она высвободилась из плотской оболочки. Она сейчас словно голодный волк в отаре ягнят. Она не похожа на тебя, Стоуни. Они не знали о ритуалах, когда она родилась. Они понятия не имели, как приносить жертву. Она всего лишь тень того, что есть ты. Свет Азраила внутри нее затемнен…

– Оставьте весь этот бред.

Фэйрклоф развернулся к Стоуни, его улыбка казалась безумной в свете и тенях, падающих от дома. Потом он ударил Стоуни по щеке кулаком. Стоуни упал, перелетев через дорожку. Жгучая боль пронзила спину и руки. Фэйрклоф подошел и поднял его, поцеловал в лоб. Стоуни отбивался, пытаясь отстраниться, но у Фэйрклофа оказалась бульдожья хватка. Стоуни изо всех сил ударил Фэйрклофа в переносицу. Тот заглянул Стоуни в глаза.

– Это я руководил ритуалом во время твоего зачатия, – шепотом заговорил он. – Это я помог твоей матери обрести ту форму, в какой она могла принять семя Джонни Миракла и вынашивать тебя почти восемь месяцев. Если тебе нужно презирать кого-нибудь, презирай женщину, которая воспитала тебя, чье молчание было куплено так дешево. И не шути со мной, юный бог, потому что мне известны древние слова, я обладаю знанием, я прошел через врата ада и разбитые врата Небес, чтобы привести в этот мир тебя. Я выбивал мозги из парней в два раза крепче тебя. В тебе есть сила, но ты по-прежнему сделан из плоти и крови, а я знаю сотни способов заставить мальчишку вроде тебя корчиться от боли.

Алан Фэйрклоф отпустил его, толкнул вперед. Стоуни оглянулся. Лицо Фэйрклофа в свете, падающем из окон, было блестящим и бледным, похожим на личинку. Фэйрклоф махнул рукой.

– Ступай, мальчик. Ты ведь хочешь защитить свою девушку, своего ребенка, хочешь узнать ответ на вопрос, кто ты такой? Все там. Я могу тебе рассказать. Человечество вымирает, ты и сам это видишь, ты ощущаешь это во всем. Мы потеряли связь с божественной искрой, с животворящим огнем, с изначальной неистовостью. Мы все потеряли, мы уничтожили все, дающее жизнь. Люди когда-то гуляли с богами, Стоуни. Люди когда-то приносили жертвы.

Всемогущему. Авраам принес в жертву Богу своего сына Исаака. Он действительно принес его в жертву, ты знаешь об этом? Но записана эта легенда иначе, чтобы все было мило и хорошо, чтобы Бог не казался больше космической силой, а просто благодушным Отцом Небесным, сидящим в тучах. Когда началась эра Сына, мы поставили себя выше богов, мы самих себя стали считать богами. Это неестественно. Это богохульство. Да, человечество как вид обречено, но ты и твои потомки… Что сделал я, что я сделал с Краунами и с тем существом, которое они скрывали, – всего лишь провел обряд, нашел средство общаться с Божественным. Мы стали повитухами богов, когда ты пришел в этот мир, и через тебя, через твоих потомков, медленно, со временем, человечество спасется. А вот Диана была приведена в этот мир в эпоху невежества. Ох, уж эти Крауны, – произнес он с презрением. – Они не питали почтения к ритуалам, они полагали, достаточно одной их причастности к древней истории, однако имеется причина для существования религии в любом ее проявлении, Стоуни, религия существует, чтобы перекидывать мостик к богам, к Богу, к Божественному Огню, а ритуал – способ держать под контролем силу, чтобы не выпустить ее в мир просто так…

Крики со стороны поселения неслись не умолкая.

– Слушай. – Алан Фэйрклоф склонил голову набок. – В этом вся она. Она похожа на электричество, лишенное проводов, которые направляли бы его поток. Ее огонь перескакивает с дерева на дерево, с дома на дом, неукротимая способность богов, но бесконтрольная, бессознательная. А вот ты… Твое рождение было обставлено обрядами, было выказано почтение к силе, к древним словам и заклинаниям.