Текст книги "Силь"

Автор книги: Дмитрий Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Принц утробно взревел, вскочил и обрушил на Грахеля серию неимоверно быстрых ударов, казавшуюся со стороны каскадом обезумевших молний. И лишь немногие опытные Воины понимали – достигни хоть один удар цели, он стал бы не просто решающим. Он стал бы смертоносным. И только самые опытные из опытных знали – чтобы избежать этой лавины ударов, никакой ловкости и никакого мастерства недостаточно. Для этого был необходим Дар. Дар Воина.

Грахель, будучи очень спокойным и собранным, сам не понимая как, ведомый чем-то высшим, угадывал направления этих ударов, уклоняясь от них скупыми движениями и ожидая подходящего момента для атаки. Вот он настал. Грахель метнулся под очередной удар принца, вписался в его движение, немного подправляя и усиливая его – и клубок ярко сверкающих молний с воем покатился по каменному полу через весь круг, оставляя в камне глубокие выбоины. Остановился он у самой границы круга, и сердце Грахеля радостно стукнуло. Хотя тело принца и находилось в пределах круга, правая рука упиралась в землю за его пределами. Согласно правилам, это уже считалось поражением.

Принц медленно поднимался на ноги. Его разум был не в силах осознать случившееся – как же так, неужели он проиграл? Он, принц, до сих пор не знавший ни в чём отказа! Его ярость не поддавалась описанию. И её сочетание с вложенной в тело принца магией могло привести к непредсказуемым последствиям.

Воздух ощутимо потемнел, сгустился – и с руки принца сорвалось Алмазное Копьё, скользнуло к Грахелю – и рассыпалось осколками, ударившись о вовремя подставленный Гранитный Щит. Но за этим заклинанием последовали другие, всё более мощные, всё более смертоносные, они направлялись к маленькой фигурке гнома…

Грахель был совершенно спокоен. В магии он был далеко не новичок – и поэтому без особого труда отражал все брошенные в него заклинания. Принц не был опытным магом и действовал в основном за счёт грубой силы – и поэтому в магическом поединке против Грахеля, хотя тот и был намного слабее, у него не было ни малейшего шанса. Грахель даже не просто отклонял заклинания, а разрушал их или направлял в каменный пол под ногами, чтобы они не зацепили никого из зрителей. Конечно, магический полог – защита надёжная, но мало ли… Улучив удачный момент, Грахель обратил заклинание Каменного Пресса против самого принца. Каменная глыба ударила того в живот – и принца, оставляющего за собой борозду в камне, отнесло за пределы круга.

Принц опустил руки – и поток заклинаний прекратился. Несмотря на ярость, затмевающую разум, он понял, что единственный вид поединка, где он может одержать победу над ловким и искушённым в магии противником – это соревнование в грубой силе. Принц широко раскинул окутанные сетью молний руки и двинулся к Грахелю, намереваясь заключить того в смертоносные объятья.

Грахель двинулся ему навстречу. В его душе звенел и бился настрой на победу. Он был уверен в своих силах – и был готов сражаться до конца. Рука принца змеёю скользнула к нему, и Грахель крутнулся, ловким движением пропуская её мимо себя, ухватил принца за руку, и приложил силу своих могучих рук – именно в том направлении, в котором надо… Каменный круг дрогнул от врезавшихся в него лопаток принца. Принц вскочил, сделал ещё одно загребающее движение рукой… На этот раз он врезался в круг плечом. Ещё одна попытка… На этот раз Грахель, выкрутив ему руку, не сразу бросил его на землю, а заставил пробежать несколько шагов до границы круга – и тут уж обрушил принца на землю. Причём принц упал за границей круга, а сам Грахель при этом оставался внутри, внимательно следя, чтобы не перешагнуть границу.

На этот раз принц не сделал немедленной попытки подняться. Грахель вскинул руки и повернулся лицом к тому месту на неистовствующих трибунах, где рядом с сохраняющим ледяное спокойствие королём сидела самая дорогая для него девушка. Как и требовал обычай, Грахель начал кланяться королю и поэтому не заметил, как нога принца взвилась в воздух и пнула его соперника под колено.

От неожиданной боли Грахель охнул, его нога подкосилась и он тяжело свалился набок. Чьи-то сильные пальцы впились ему в горло – и свет в глазах начал меркнуть. Словно сквозь толстый слой ваты до него донёсся девичий вскрик, полный отчаяния. Грахель попытался разжать руки принца, но у него совсем ничего не получилось – они даже не дрогнули.

– Выхода нет, – прошептало отчаяние, холодной змеёю вползающее в душу. – Сдавайся, всё равно ничего не изменишь…

– Не дождёшься… – мысленно ответил ему Грахель, и, озаренный неожиданной идеей, сдавил своими могучими руками шею принца.

Будь принц воином, или хотя бы обладай сколько-нибудь упорным характером, он бы потерпел, не разжимая хватки – и вскоре бы хватка Грахеля разжалась бы по вполне объективным причинам – в связи с гибелью гнома. Но принц совершенно не был готов испытывать неудобства – поэтому он отпустил шею Грахеля и принялся отдирать его руки от своей шеи. Правая рука хрустнула и онемела.

Но Грахеля, наконец вдохнувшего столь сладостного воздуха, вело за собой нечто высшее. Левой рукой он ухватил принца за шею и совершил всем телом кувырок через голову назад. Голова принца глухо бахнула о каменный пол – и его тело неподвижно распласталось на земле. И всем присутствующим стало совершенно очевидно, что на этот раз принц действительно потерял сознание, и притом надолго.

Грахель с трудом встал. Нога подкашивалась. Правая рука свисала как плеть – он её вообще не чувствовал. Тем не менее, Грахель отвесил королю церемониальный поклон, как это и надлежит по обычаю, и смиренно опустился перед ним на колено, в ожидании королевского решения относительно своей участи. Магический полог над местом поединка наконец-то исчез, и Грахель смотрел королю прямо в глаза.

Грахель отлично понимал, что происходило в мыслях у короля. Первым чувством было возмущение им, Грахелем – за фактический срыв выгодного брака дочери. Но потом его потеснили другие чувства – презрение к принцу, нарушившему в ходе поединка все мыслимые и немыслимые обычаи. Понимание, что после такого брак между принцем и его дочерью народ воспримет крайне негативно. И уважение к нему, Грахелю, за его ум и упорство. И нелёгкий выбор – как следует поступить? Выдать дочь за принца – это нарушить обычай, выдать за Грахеля – нарушить данное слово. Чем-то придётся поступиться, но вот чем… Глаза короля внезапно потеплели, и Грахель как будто вслух услышал его мысли:

– Хотя… король из Грахеля явно получится отличный. Если он будет побеждать врагов королевства столь же умно и продуманно… А ведь будет! То, что он сумеет сделать для королевства – наверняка перевесит те блага, которые сулит договор с королём Западного Хребта! Да и дочь наверняка будет с ним намного более счастлива!

Последний аргумент показался королю очень убедительным, и окончательно определил его выбор. Он поднялся, приняв грозный и непреклонный вид, чтобы изречь свою королевскую волю…

– Нет!!! – прорезал воздух отчаянный крик. Грахель поднял глаза – и едва сам не застонал от отчаяния. Принцесса спешила, бежала, летела к нему. Грахель понимал, чего ей стоило выдержать зрелище поединка, и суровый вид её отца, который наверняка навёл принцессу на неправильный вывод о грядущем королевском решении, окончательно прорвал плотину её спокойствия. Грахель всё понимал, но сделать ничего не мог – горло немилосердно болело, и он не мог выдавить из себя ни одного громкого звука.

– Отец, не наказывай его! Это я во всём виновата! – принцесса обняла Грахеля, пытаясь заслонить его собой от взгляда короля. – Это я всё придумала! Я люблю его! Люблю!

Лицо короля исказила гримаса ярости. Грахель ощутил, что позиция короля по отношению к нему поменялась решительно и бесповоротно.

– Так это всё было продумано! Подстроено! Хитрый, коварный негодяй! Он пытался меня обмануть! Обвести вокруг пальца, чтобы получить корону! А ведь я купился! Ему почти удалось! А он… ещё и дочку мою в это втравил! Ну, держись!

Грахель обречённо закрыл глаза.

Миралисса открыла глаза, и в комнате воцарилось молчание. Наконец седовласый гном рискнул нарушить его:

– У тебя великий дар, девочка. Я как будто пережил это вживую, заново.

– А что было дальше? – в один голос спросили эльфы.

– Ничего хорошего. Грахеля обвинили в том, что он нанёс королю оскорбление, умышленно действуя так, чтобы слово короля оказалось нарушенным. И приговорили его к смерти. Пришлось мне воспользоваться своим правом главы клана Воинов, чтобы спасти его. Один раз в тысячу лет глава нашего клана может помиловать одного приговорённого к смерти. Но смерть ему заменили изгнанием. Поэтому наш клан предложил Грахелю сотрудничество – нам ведь надо знать, что происходит за пределами гномьих королевств. А для Грахеля – это возможность приносить своему народу пользу.

– Так он здесь оказался совсем не случайно! – осенило Миралиссу.

– Верно. Грахель уловил плетение мощного заклинания телепорта, притом на основе магии огня. Вот поэтому он и оказался здесь – чтобы предотвратить возможную опасность. И, насколько мне известно, сделал в этом плане многое…

Миралисса будто наяву услышала слова гнома:

– А ночью – пробирался через дымоход в дом вашего старосты и слушал все эти мерзости о его грязных и странных делишках.

Теперь странности в поведении гнома укладывались в представлении эльфийки в ясную и цельную картину. Теперь Миралиссе многое стало понятно.

– И мы добили орков и освободили от них Город Людей – потому что Грахель нас призвал на помощь, – закончил Дагнир свою речь. – Жаль, что мы не сумели прийти раньше.

– А как же принцесса? – спохватилась Миралисса. – Её… выдали замуж?

– Пока нет. Потому что принц слишком сильно головой приложился – и до сих пор находится в лечебнице. Но к свадьбе всё идёт – поэтому принцесса просила вернуть Грахелю этот его подарок, в знак памяти о ней, – и седовласый указал на обруч, украшающий голову Миралиссы.

Миралисса коснулась обруча, на мгновение представив себе, как он смотрелся на голове гномки – и, обернувшись к зеркалу, ахнула. Его поверхность отражала не внутреннее убранство живого деревянного дома и эльфов в ней – а каменную гномью комнату с находящейся в ней девушкой. Вне всякого сомнения, это была она. Принцесса.

– Заклинание Дальнего Взора! – восхищённо пробормотал Дагнир, но эльфийка его не слышала. Она наблюдала за гномкой, которая, ничего не видя перед собой, затуманенными глазами уставясь в пустоту, перебирала струны лютни и что-то негромко напевала. Эльфийка прислушалась… и сама не заметила, как потихоньку начала подпевать:

 
Что мне все клятвы королей?
Ветер их уносит.
Под сенью спящих тополей
Светел был мой день…
Ты
в мой сон ворвался,
Как весенний луч…
 

Голос гномьей принцессы окреп, взвился ввысь – и на её лице отразилось выражение отчаянной решимости. Миралисса, чью душу глубоко затронули слова этой песни, в унисон с гномкой запела в полный голос:

 
Пусть
Не долг, а сердце все решит!
В путь
Меня ведет моя любовь!
Промчались годы, словно час,
И я проснулась лишь сейчас,
И отвоюю то, что мне принадлежит!
 

Миралисса резко оборвала песню и развернулась по направлению к открытому окну, где она совершенно определённо увидела искажённое непонятным выражением лицо Элла.

– Извините меня! – выкрикнула эльфийка и выскочила наружу, но успела увидеть лишь быстро удаляющегося по направлению к лесу эльфа, на плече которого висел тяжёлый боевой лук. И когда Миралисса поняла, в какую сторону движется Элл, её охватила дрожь. Он, преисполненный мрачной решимости, мчался точно в том же направлении, в котором несколько ранее ушли Дон и Грахель.

– Нет!!! – бессильный крик эльфийки лишь всколыхнул ветви деревьев.

* * *

– Вот так мне и удалось узнать, что следует противопоставить гномьему хирду, – бывший главнокомандующий отхлебнул из фляги и протянул её сидящему рядом Шаману. – И хоть использование этих знаний и лишило меня всего – я ни о чём не жалею!

Орк замолчал и вновь уставился вверх – на звёзды. Несмотря на все трагические события и неудачи последних дней, ему было хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было ранее. Осознание неизбежности смерти, либо от рук соплеменников-орков, либо от кого-то из встреченных здесь эльфов, гномов или людей – странным образом раскрепостило его сознание. Орк чувствовал себя так, будто у него на шее раньше висел тяжёлый камень, но тут чья-то добрая душа обрезала верёвку, и стало так легко… Запредельно легко. Ничего не приходилось опасаться, не о чем было беспокоиться – самое худшее уже свершилось. Жизнь скоро должна была прерваться – и каким же прекрасным теперь казалось ему всё вокруг, как ценил он каждое мгновение, стремясь ощутить его во всей полноте… Какими прекрасными выглядели звёзды, сияющие в высоте, и какое живейшее удовольствие доставляла беседа с Шаманом, в ходе которой орк выложил всё, что скопилось у него на душе – все мысли, чувства и устремления.

И это прекрасно, – подумал бывший главнокомандующий. – Впервые я говорю с собеседником искренне, не контролируя каждое слово – из опасения, что на меня в суд подадут… Предыдущие мои беседы больше всего напоминали ужение рыбы, и дружеского в них было ничуть не больше, чем в рыболовных крючках. А говорить всё, что хочешь, не играя словами – это так необычно… и так прекрасно!

Орк перекатывал утекающие в реку бытия мгновения жизни и любовался ими, как гном-ювелир любуется игрой света в гранях алмазов, лежащих на его ладони. И никогда он не любил жизнь больше, чем сейчас! Сейчас, когда он почти потерял её.

– Мой старый учитель неоднократно повторял, – тихо отозвался Шаман, – что лишь потеряв всё, мы можем обрести подлинную свободу.

– Подлинную свободу… – эхом отозвался бывший главнокомандующий, словно пробуя эти неожиданные слова на вкус. – Но разве мы, орки, не свободны? Разве мы не можем творить всё, что захотим? Ведь многое из того, что эльфы, гномы и люди называют патологией, у нас названо вариантом нормы! Так кто свободнее нас?

– Мы не свободны, – покачал головой Шаман. – Вернее, то, что нам преподносится под видом свободы – хуже любого рабства. Нам надели на шею ошейник раба, на руки невольничьи кандалы – и назвали это свободой! Вся наша свобода – это свобода выбирать себе цвет этого рабского ошейника! А самое ужасное – что этот ошейник не для тела. – Шаман отхлебнул из фляги и негромко добавил:

– А для души. Для нашей души. Души… душит… Меня душит этот ошейник! Я не могу… не могу больше… не могу так! – Шаман задыхался, выкрикивая слова как в бреду. – Мы, орки – глупеем как народ, глупеем на глазах! Из нас выбивают, вытравливают ум и любознательность! Даже адепты Академии Магии мало того, что ничего не знают – они хотят вообще ничего не знать!

– Вообще ничего? – скептически поинтересовался бывший главнокомандующий. – Не может быть. Так не бывает!

– Ничего, что выходит за пределы удовлетворения примитивнейших животных потребностей, – парировал Шаман. – И чем дальше – тем больше, каждое последующее поколение – примитивнее предыдущего. И не за горами тот день, когда появятся орки, которых кроме еды и развлечений ничего не будет интересовать в принципе. И им в этом ошейнике будет очень комфортно, они его не заметят – ибо не будут способны заметить! Ими будут управлять только простейшие инстинкты. Это будут уже не разумные. Это будут двуногие животные… даже намного хуже животных!

– Да разве можно быть хуже?

– Ещё как, – грустно проговорил Шаман. – У животных есть не только примитивные инстинкты, но и инстинкты более сложные, проистекающие из тысячелетнего опыта предков. И в силу этого опыта животные не убивают просто так, ради удовольствия. Не убивают только потому, что кто-то от них отличается по внешнему виду или окрасу шерсти. А нам, оркам, в последнее время очень активно внушается, что все непохожие на нас – враги. Нет никаких попыток их понять и узнать – даже желания такого нет! Они не такие, как мы – значит, они зло, они враги! А если у них есть что-то, что можно отнять – они враги вдвойне! И примитивные инстинкты требуют – отнять, поработить, убить! А сдерживающих центров, как у животных – нет. Мы обретаем свободу животного в её худших проявлениях – но за счёт потери свободы мышления, свойственной разумным. Свобода в одном – оборачивается рабством в другом!…

– Но как может свобода превращаться в рабство? – недоумённый вопрос бывшего главнокомандующего встретил понимающий взгляд Шамана. Он как будто ждал этого вопроса, и, серьёзно взглянув на своего собеседника, после некоторой паузы, принялся объяснять:

– Представь себе червяка. Обычного дождевого червяка. Его тело – намного свободнее нашего. Он может согнуть его в любом месте – в то время как мы можем согнуть наши тела лишь в суставах, количество которых весьма ограничено. Зато мы можем распрямить спину и встать на ноги – а червяк не может. Наше свободное общество – это такой червяк. Наше тело сделали свободным. Мы можем свободно употреблять похабные слова, совершать подлости, предаваться самым разнузданным порокам… Но при этом мы потеряли свободу Духа. Мы уже не можем подняться над серой обыденностью нашей жизни. Мы уже неспособны на подвиг, на самопожертвование. Мы стали рабами наших низменных желаний и страстей. Нас заставляют быть свободными! А свобода тела – это рабство Духа!

– Постой, – подал голос бывший главнокомандующий. – Мне кажется, что ты ошибаешься, вернее – преувеличиваешь… Глотни-ка, – протянул он Шаману флягу, и, пока тот к ней прикладывался, продолжил:

– Я не слепой. Я прекрасно вижу, к чему наше общество скатывается. Я прекрасно помню пустые залы библиотеки, куда нужно было тайком красться… Мне обидно за нас, за орков. Но мне казалось, что причина как раз в другом – из-за избытка духовной свободы. У нас кто угодно может быть занят созданием произведений искусства, которое как раз и воспитывает нас. Способности и талант для этого создания необязательны. В условиях свободы невозможно разграничить… отделить… отличить какофонию звуков от прекрасной мелодии, бесформенное пятно – от великой картины, и так далее… Ибо любое разграничение – это ограничение, создание границы, несовместимое с понятием свободы. И поэтому хороших, стоящих произведений искусства у нас нет. Вернее, они есть – но их мало, очень мало… Они практически не видны на фоне серой безликой массы большинства. А произведения этого большинства зачастую представляют собой откровенную глупость – и поэтому общество в большинстве своём оглупляется!

– Логично, – согласно кивнул Шаман. – Как говорил мой учитель, творец даровал разумным не только разум, а еще и мужество, чувство прекрасного, умение любить и ненавидеть, гордость, самоотверженность, тягу к непознаваемому, юмор, наконец; все это дивным образом упорядочено и приведено в гармонию с великим искусством. Но мы ради эфемерной свободы отрекаемся от гармонии с великим и пытаемся приобщиться к низкому…

– А ведь у других народов, у тех же эльфов – всё по-другому, – горячо продолжил бывший главнокомандующий. – Я слышал, что писатель, написавший что-то не понравившееся эльфийской верхушке, подвергся страшным гонениям. Конечно, ограничения свободы слова – это ужасно…

– Ужасно? – хмыкнул Шаман. – А ты в курсе, что именно он написал?

– Нет, – растерялся бывший главнокомандующий.

– Он написал о том, какой эльфы изначально ужасный и неполноценный народ. Он призывал эльфов отречься от своей внутренней сути. По его словам, эльфы годились лишь на роль жалкой прислуги при истинных хозяевах – орках; и только этим эффективным хозяевам должны были принадлежать все эльфийские ресурсы – от родников до деревьев в лесу. А закончил он свою книгу призывом к оркам поскорее прийти с оружием в руках в эльфийские леса и стереть народ эльфов с лица земли. Всех эльфов! До единого! Вот представь, если бы кто-нибудь из орков написал нечто подобное: мечтаю, мол, чтобы пришли эльфы с гномами и вырезали всех орков поголовно. Чем бы это для такого писателя обернулось, как ты думаешь?

– Тут и думать-то нечего, – решительно ответил бывший главнокомандующий. – Он бы сгорел на костре из собственных книг.

– А ты знаешь, как эльфы его наказали? – Шаман дождался отрицательного покачивания головы собеседника и с усмешкой продолжил:

– Изгнали его из эльфийского королевства и доступ к его книгам…

– Запретили? – подался вперёд бывший главнокомандующий.

– Ограничили, – прозвучал ответ Шамана.

– Но это же… нецелесообразно! – бывший главнокомандующий вытаращил глаза от удивления. – Отпустить явного врага, более того – предателя… зачем?

– Я и сам их не всегда понимаю, – пожал плечами Шаман. – Жалость, милосердие – иной раз они способны сделать из врага друга… Но в данном случае – эльфы ошиблись. И заплатят за свою ошибку очень дорого. Так что мечта этого эльфа-предателя скоро исполнится.

– Да кто её исполнит, кто? – вскочил на ноги бывший главнокомандующий. – Ты же видел нашу армию – мы же не способны воевать! Наша верхушка – ничего не знает и не умеет, а солдаты так трясутся за свои жизни, что при серьёзной опасности просто разбегутся!

– А они и не будут воевать, – Шаман тоже встал и протянул флягу бывшему главнокомандующему. – Ты что, ещё не сообразил? Неужели ты не понял, что это была за Птица? Ты разве не видел, испытаниям чего мы с тобой стали свидетелями в этом злосчастном Городе Людей?

Бывший главнокомандующий как раз делал глоток, но от последних слов Шамана его бросило в такую дрожь, что он поспешно опустил флягу, дабы не расплескать её содержимое.

– Ты хочешь сказать, что воевать будут так?

– Конечно. Это дёшево – вернее, гораздо дешевле, чем снаряжать и снабжать армию. И очень эффективно. Сравни – сколько солдат погибло при обычном штурме Города – заметь, неудачном штурме! – и скольких мы потеряли так…

– А если – неудача? – бывший главнокомандующий никак не мог прийти в себя. – А если – не выйдет? Тогда ведь эльфы, гномы и люди – поднимутся все. Совсем все. И не успокоятся, пока не упокоят последнего орка! А что мы им противопоставим – армию, способную воевать лишь с крестьянами?

– В этом как раз и заключается ответ, – негромко сказал Шаман. – Мы живём только за счёт порабощения всё новых и новых стран. Это нам необходимо, мы уже не можем иначе! Но армия решать задачи порабощения уже практически неспособна – вот и приходится порабощать по-иному…

– Подожди! – воскликнул орк. – Неужели мы не можем себя прокормить?

– Уже нет. У нас ничего не осталось, мы сами ничего не производим.

– А оружие, еду, одежду?

– Оружие куют порабощённые племена гномов. Еду выращивают захваченные племена людей. То же самое насчёт одежды… и всего остального.

– А как же гоблиновские арбалеты?

– Да, гоблины могут производить, если их что-то сильно побудит к этому. Но вся их работа направлена только на разрушение и лишение жизни. Созидать они не способны.

– Ладно, не о них речь, – прервал его бывший главнокомандующий. – Но неужели те, кто там, наверху, не видят, что это путь в никуда?

– Видимо, они полагают, что на их век хватит, – задумчиво ответил Шаман. – О будущем они не думают. Вот поэтому они и ухватились за проект, разработанный, кстати, совместно с эльфами-изгоями. И неудача этого проекта – это ещё не самое страшное, что может случиться. Гораздо страшнее – это его успех.

– Я не понимаю…

– В случае успеха все те процессы искажения морали, которые мы наблюдаем сейчас – пойдут ещё быстрее, намного быстрее! И мне страшно представить, во что это всё может вылиться. Сейчас, при наличии внешней опасности, есть шанс, надежда, что орки всё же одумаются, остановятся, начнут думать, наконец! А в случае успеха – процесс станет необратимым. И мы всё равно погибнем, ибо нельзя жить без разума – только гибнуть будем медленно, и утащим за собой в могилу весь мир. Такие дела.

Шаман отхлебнул из фляги и печально уставился в огонь.

– Слушай, а эти, как ты их назвал – искажения морали… Как это произошло? Почему так случилось?

– С нами что-то случилось. Вернее, не случилось, а случалось – медленно, постепенно, на протяжении многих поколений, понимание «добра» и «зла», «хорошего» и «плохого» в нашем представлении менялись местами. Целенаправленно менялись! А почему – легко понять. Потому что неблаговидные цели очень удобно прикрывать красиво звучащими словами: свобода, магократия, права разумных и иже с ними… И теперь, порабощая, мы уверены, что несём свободу, подчиняя – говорим о магократии, убиваем под лозунги «защиты права на жизнь»… Другие народы этого в нас никак не могут понять, ищут здесь либо коварство, либо глупость. А у нас просто «чёрное» с «белым» поменялись местами!

– Но почему этого никто не замечает?

– Потому что медленно всё происходит, постепенно. Да и обращать на это внимание способен далеко не каждый. Даже ты ведь не задумывался об этом!

– Да, это правда, – склонил голову бывший главнокомандующий. – Я чувствовал какую-то неправильность, но осознать, а тем более – задуматься… не смог.

– Я и сам задумался об этом не сразу. А когда вот я полюбил… я, орк – и полюбил! И когда любимую у меня отняли… Вот тогда я и стал задавать вопросы, вроде того, почему так произошло… И самое ужасное – что я не в силах ничего с этим поделать! Я не в силах это остановить! И никто не может!

Бывший главнокомандующий вдруг вскинул голову и расправил плечи. И Шаман с удивлением увидел, как в глазах его вспыхнул огонь – не огонь ярости и ненависти, а иной – благородный огонь решимости.

– Я могу, – веско упали в неожиданной тишине слова орка. – Я могу – и я это остановлю.

– Как? – тихим голосом прошептал Шаман.

– Я добуду Сильмарилл. Пусть даже жизнь на это положу, но добуду. А когда он будет у меня… я… я вызову на бой Чёрного Властелина.

Тишина, накатившая после произнесения этих слов, отдавалась в ушах орка громче барабанного боя. И лишь спустя некоторое время он сообразил, что этот мерный перебой барабанных палочек – стук его собственного сердца. Орк испугался запоздалым испугом прозвучавших слов, но было поздно – главное было сказано.

Шаман взглянул ему прямо в глаза и очень серьёзно спросил:

– Ты надеешься победить его? В одиночку?

Бывший главнокомандующий не отвёл взгляда. Внутри его разгорался огонь, выжигающий всё бренное и наносное, оставляя в душе неизгладимый отпечаток, даже не отпечаток, а… стержень. Внутренний стержень. То, что уже никогда не даст ему согнуться – бывший главнокомандующий чувствовал это очень ясно.

– А если – не в одиночку? – тихо произнёс он и каким-то робким, неуверенным и беззащитным движением протянул руку Шаману. Его внезапно сотряс озноб, он вдруг представил себе, что будет, если Шаман со смехом оттолкнёт протянутую руку. О, после этого хоть в петлю…

– Остановись, безумец! – кричала какая-то часть рассудка. – Орк не должен позволить запятнать себя таким рабским чувством, как дружба! Помни: каждый сам за себя!

Но орк слушать этот голос уже не желал. Он отринул его, как отбрасывают надоедливую собачонку – и протянутая рука перестала дрожать.

– Не в одиночку – значит, вместе! – произнёс Шаман с блеском в глазах, и их руки соприкоснулись в крепком рукопожатии.

– Друг, – дрожащим от волнения голосом произнёс бывший главнокомандующий.

– Друг, – эхом повторил это непривычное слово Шаман.

Какое-то время орки просто смотрели друг на друга, боясь неосторожным движением разорвать ту невидимую нить духовной связи, существующей между друзьями.

– У эльфов есть пословица, – осторожно начал Шаман, – что-то вроде "Две белки сообща и медведя победят".

– Значит, победа будет за нами! – уверенно кивнул головой бывший главнокомандующий.

И словно в ответ на его слова, на противоположном пологом берегу реки вспыхнул костёр, вокруг которого суетились чьи-то тени.

– Люди, – произнёс Шаман с удивлением в голосе. – Похоже, нам повезло.

– Повезло? – бывший главнокомандующий решил, что его друг оговорился. – Наоборот, не повезло! Будем надеяться, что они нас не заметят.

– Они нас заметят. Ибо мы сами к ним подойдём. Так что горячий ужин и крыша над головой нам обеспечены!

– Думаешь, справимся? – прищурился бывший главнокомандующий, проверяя, легко ли выходит ятаган из ножен.

– Спрячь, – с мягким упрёком в голосе произнёс Шаман. – Оружие нам не понадобится, мы не будем с ними сражаться.

– А как же мы отберём у них ужин, не сражаясь?

– Мы не будем отбирать у них ужин, – с бесконечным терпением, как маленькому, объяснил Шаман. – Мы у них его попросим.

– Мы у них его… что? – вытаращил глаза от удивления бывший главнокомандующий. – Они же нас порубят в капусту, как только увидят!

– С чего бы это? – Шаман был сама невозмутимость.

– Но… мы же орки! Враги!

– Мы не будем вести себя враждебно, – столь же невозмутимо принялся объяснять Шаман. – Люди судят о других не по внешности и расе, а по поведению, по поступкам. И реагируют соответственно. На агрессию отвечают агрессией, а на добро – добром. А уж если кто-то их о чём-то просит – будь уверен, последнюю краюху хлеба отдадут. Ибо они понимают, что сегодня ты помогаешь, а завтра помогут тебе. Взаимопомощь – основа существования их вида…

Бывший главнокомандующий схватился за голову и глухо застонал.

– Что с тобой? – Шаман мягко положил руку ему на плечо. Бывший главнокомандующий поднял голову – и Шаман увидел в его глазах слёзы.

– Я ведь готов был их убивать! – почти выкрикнул орк. – Я готов был пронзать их сталью, поить землю их кровью – только потому, что мне есть хочется! А оказывается, что всё это… не нужно. Достаточно всего лишь… всего-навсего… попросить! Как я мог быть таким? Как я мог хотеть их смерти?

– Ты – орк. Ты часть свободного общества, поэтому это естественно… хотя нет, не естественно – но объяснимо. Всё наше общество живёт так – убивает и грабит другие народы, чтобы наесться самим. Для нашего общества – это норма.

– Я не хочу жить так!

– А ты думаешь, что я – хочу? Или ещё кто-то хочет? Никто так не хочет, но суть нашего общества именно такова! Увы, это неизбежно, ведь мы – орки!

– Значит, я не хочу быть орком! Я хочу, чтобы, если я упаду, меня не старались затоптать, а помогали подняться! Я хочу быть, как они! – бывший главнокомандующий в исступлении махнул рукой в направлении костра, у которого мелькали суетливые тени. – Хочу быть человеком!

– Это можно, – меланхолично обронил Шаман.

– Что?… – бывший главнокомандующий резко замолчал и пытливо, с отчаянной надеждой во взоре уставился на Шамана. – Мне послышалось, будто ты сказал, что я могу…

– Именно, – кивнул Шаман. – Хоть это и нелегко.

– Что я должен сделать? – бывший главнокомандующий чуть ли не с мольбой во взоре смотрел на своего визави. – Обойти весь мир, отнять сокровища у дракона, переспорить гоблина, сразиться с Легионом Демонов… Что? Скажи, и я сделаю!