Текст книги "Штурмовик из будущего 4 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Политов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Так что начальство решило, что теперь роль загонщиков для драпающей немчуры будут исполнять исключительно Ил-2. А «американцы» займутся охотой на курсирующие туда-сюда караваны судов под фашистским флагом, что спешно эвакуировали солдат, раненых, пленных и кое-какое снаряжение из Крыма, ставшего вдруг таким негостеприимным. И тут как нельзя, кстати, пришлось предложение Дивина ударить по Констанце. Правда, экспат надеялся, что операция будет масштабной, с привлечением союзников. Но жизнь, как водится, внесла свои коррективы, и пришлось довольствоваться малым. Точнее, изменить цель. Приоритет сменился на гавань Севастополя. Как сказал с невеселым смешком начштаба майор Маликов: «Труба пониже и дым пожиже».

Ознакомившись с результатами первого налета на Севастополь, в котором приняли участие две с половиной сотни самолетов 8-ой воздушной армии – успехи оказались минимальными (вроде бы потопили один транспорт), а домой не вернулось больше тридцати машин, Григорий решил кое-что изменить и для начала подбросить фрицам горячих угольков за шиворот, накидав в морские коридоры проходов к гавани мины.

На вооружении советских летчиков имелись английские донные неконтактные парашютные мины «А-4». В отличии от устаревших, разработанных в СССР еще перед войной, якорных «АМГ-1», «А-4» имел прибор срочности, что приводил мину в боевое положение не сразу после сброса, а через установленное время. А еще прибор кратности, который заставлял взрыватель срабатывать вхолостую на нужное количество проходов кораблей. Пять пройдут спокойно, а на шестом вдруг грянет взрыв. Очень сложно было обнаружить подобный «сюрприз» и обезвредить его при помощи тральщиков.

А чтобы немцам стало совсем «весело», экспат решил вновь прибегнуть к уже не раз испытанному им на практике способу сброса: набрать перед целью высоту в полтора километра, затем снизить до минимума обороты двигателей и спланировать в нужную точку практически неслышной тенью. Потом скинуть мины с высоты в пятьсот метров, немного погодя добавить газу и ищи-свищи ветра в поле. Если даже и заметят фрицы бомбардировщик, то определить, где именно он мог что-то сбросить, будет неимоверно сложно.

До Севастополя от Багерово по прямой чуть больше двухсот километров, размышлял Дивин. С учетом маневрирования, плюс-минус, час – туда, час – обратно. Значит, за ночь пару-тройку раз вполне можно будет обернуться. Вроде бы немного, но, если по уму поставить мины, то фашистам придется ой как несладко! Рванет один-другой корабль в момент прохождения по ранее безопасному фарватеру, остальные сто раз подумают: а стоит ли им туда теперь соваться? Получается, запрем немчуру в гавани. Можно еще попросить, чтобы несколько экипажей отвлекли гансов, пошумели над городом. Тогда вообще хорошо выйдет.

Сказано – сделано. Шепорцов согласился с предложенным планом и Григорий несколько ночей подряд исправно мотался к гавани Севастополя, как воздушный извозчик. Взлетел, дочапал до точки, сбросил, назад. Глотнул на ходу какао, пока вооруженцы подвешивают новые мины, и вперед.

И ведь получилось! Сработала задумка экспата. Да еще как! На второй день, после того, как он начал постановку мин, из Севастополя вышел очередной конвой. Немецкий противолодочный корабль Uj-103, танкер «Tetir Ossag», вооруженные транспорты KT-25 и KT-26, а также минный заградитель «Amiral Mugrescu» – самый большой корабль, построенный в Румынии на тот момент. На борту этих судов, как позже установила советская разведка, находилось почти четыре тысячи солдат вермахта и других эвакуируемых лиц.

Как по заказу, три из притаившихся на дне мин, пропустили над собой корабли охранения, а потом с небольшим интервалом сработали под транспортами. Да так удачно, что оба не просто ушли под воду, но и надежно перегородили фарватер, заблокировав его.

А когда танкер «Ossag» попытался в спешном порядке сдать назад и вернуться в гавань, его подстерегли сразу две «A-4». И на поверхности моря появилось огромное горящее «покрывало», в котором сгорали и фашистские корабли и люди, прыгающие в панике за борт.

В общем, первый блин вовсе не вышел комом, как гласила известная пословица. Подполковник Шепорцов цвел радостной улыбкой, горячо тряс руку Григория и приговаривал, качая головой:

– Тебе сам черт ворожит, не иначе. Уже в Москву доложено об этом успехе. Утерли нос Хрюкину! Его-то «орлы» ничем подобным пока похвастаться не смогли. Сколько раз летали, а результат нулевой. Генерал Вершинин приказал немедленно оформлять на тебя и твой экипаж наградные документы.

– А причем здесь Хрюкин? – не понял экспат.

– Эх ты, – снисходительно улыбнулся командир полка. – Там, брат, такая интрига раскручивается, что закачаешься. Генерал-полковник Вершинин, командующий нашей с тобой 4-ой воздушной армией, воюет здесь с весны сорок третьего. И, по-хорошему, кому, как ни ему, надлежит командовать всей авиацией фронта при освобождении Крыма? Но Хрюкин, – Шепорцов немного понизил голос, – тянет одеяло на себя. Пользуется вовсю тем, что его полки первыми заняли аэродромы Каранкут и Сарабуз. А там немцы выстроили отличные бетонные ВПП. Работать с них – одно удовольствие. Да и снабжение к ним налажено по железке через Перекопский перешеек практически бесперебойное. Не то, что у нас, – подполковник со злостью сплюнул. – Тащим все через пролив, хрен дождешься. Горючка и боеприпасы на исходе, мины и торпеды приходится лично распределять поштучно. Ладно, не будем сейчас не об этом. В общем, генерал Хрюкин выставил перед Верховным все происходящее так, будто именно он реализует наиболее важные задачи, что нарезает фронту Ставка. Представляешь, он даже ВВС Черноморского флота за бортом оставил. Сообщил их командующему, генералу Ермаченкову, что места на крымских аэродромах для его самолетов нет. Дескать, все занято армейской авиацией! И теперь морячки вынуждены наматывать лишние двести-триста километров, вылетая от Анапы или Скадовска. Во, как!

– Да уж, – выдавил Григорий. – Даже не знаю, что на это сказать.

– Я тебе больше скажу, – Шепорцов сел на стул и жестом предложил Дивину последовать его примеру. – Есть данные, что за недавними событиями, когда тебя вычеркнули из наградных документов, видны уши кое-кого из политотдела армии.

– А они-то здесь каким боком? – поразился экспат.

– Не скажи, – усмехнулся подполковник. – Несколько тамошних офицеров, как выяснилось, спят и видят, чтобы перейти под крылышко к генералу Хрюкину. И, судя по всему, решили помочь будущему командиру. То есть, замазать все успехи подчиненных Вершинина. Тем более, что именно в то время, как ты помнишь, сняли со своего поста контр-адмирала Владимирского, что проштрафился перед Верховным. А ведь представление на тебя именно он подписывал. То есть, на верх шли донесения, будто мы здесь лаптем щи хлебаем и не делаем ни черта.

– Погодите, – задумался Дивин. – Но ведь помимо политотдела есть еще и контрразведка. Чекисты почему не вмешались? Доложили бы товарищу Сталину, что и как.

– Ишь, какой шустрый! – засмеялся комполка. – Но мыслишь в правильном направлении. Именно чекисты потихоньку-полегоньку эту историю и размотали. Слава богу, теперь не прежние времена, когда комиссары любого командира под монастырь подвести могли. Но дело все одно не быстрое. Тут ведь еще угадать нужно, когда Верховному на стол папочку положить можно. Попадешь под горячую руку и все, пиши пропало!

– Вот поэтому я в начальники ни за что не пойду! – убежденно сказал Григорий. – Не умею я такие интриги плести. Не мое это.

– Ну и дурак! – огорошил его Шепорцов. – Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом. Слыхал, поди, такую поговорку? Ну, не обижайся, я ведь не со зла.

– А я и не обижаюсь вовсе, – пожал плечами Дивин. – С чего вы взяли?

– Ага, то-то желваки у тебя заходили, – ухмыльнулся подполковник. – О чем это я? Ах да, вспомнил. В общем, верти дырку под орден, Кощей. По праву заслужил. Тоносян такие снимки принес, что просто ахнешь! Гавань Севастополя на засов заперли. Фрицы пытаются что-то сделать, но пока у них это плохо получается. А если ты еще раз их ближайшей ночью навестишь…– он с ожиданием посмотрел на летчика.

– Понял, – вздохнул Дивин. – Пойду готовиться к вылету.

– Молодец, – удовлетворенно кивнул комполка. – Единственное, что хотел добавить, ты по дороге к Тоносяну зайди.

– Зачем это? – насторожился экспат.

– Не знаю, – развел руками Шепорцов. – Не сказал. Просто передал просьбу зайти к нему, как только ты в штабе появишься и все.

[1] Гвардии ст.лейтенант Евгения Руднева (штурман 46-го ГНЛБП) и летчица Пана Прокофьева погибли 9-го апреля 1944 года в боях за город Керчь. Вечная память…

Евгения Руднева

Глава 28

– Гор Георгиевич, можно? – не удержался от небольшой подколки экспат, входя в кабинет контрразведчика. Знал, что не любит Тоносян, когда его называют по имени, но все равно сказал. Если хотите, маленькая месть. В самом деле, ну сколько можно гонять туда-сюда заслуженного летчика?

– Заходи, Кощей!

Оп-па! Неожиданно!

– Товарищ полковник, гвардии майор Дивин…

– Брось, не на плацу, чай, – недовольно поморщился полковник Борискин. – А я не унтер. Сказал же, заходи, не стой на пороге. Садись, где тебе удобнее будет, разговор предстоит серьезный. Да, и дверь за собой прикрой поплотнее, будь любезен.

Григорий аккуратно закрыл дверь в кабинет – даже толкнул слегка от себя ручку для проверки – и не торопясь прошел к столу, за которым по-хозяйски расположился полковник. Сбоку, у стены, стоял узкий продавленный диван с высокой спинкой и вот на него-то Дивин и приземлился. А что, разведчик сам разрешил. Не на жестком же табурете задницу натирать, правда? Это пусть обычные посетители Тоносяна там елозят да потеют от страха перед всесильным и грозным «СМЕРШем». Кстати, интересно, а куда сам хозяин кабинета подевался? Видать, высокий гость отослал. Чтоб не мешался под ногами или лишнего не услышал? Любопытно.

– Не ожидал вас здесь увидеть, – нейтрально сказал экспат. – Давно у нас, если не секрет, конечно?

– Утром прилетел, – ответил Борискин и устало потер висок. – Голова раскалывается, сил никаких нету, – пожаловался он. – Зашел к вам в санчасть, а у эскулапа тамошнего в шкафу с лекарствами мышь повесилась.

– Так летчики, преимущественно, народ вполне себе здоровый, – усмехнулся Дивин. – А если что серьезное случается, то такого пострадавшего мигом в дивизионный медсанбат направляют. Там и доктора помастеровитее, и возможностей побольше. У нас, разве что, легкораненые обычно долечиваются. Те, кто после выздоровления в другую часть попасть боится.

– Ага, конечно, я так и подумал, – рассеянно покивал Митрофан Николаевич, думая о чем-то своем. А потом вдруг широко улыбнулся. – Кстати, Кощей, чуть не забыл, тебя ведь поздравить можно.

– С чем? – удивился Григорий, настороженно глядя на разведчика. Опять, поди, какой-то подвох.

– С орденом, с чем же еще? «Кутузова» третьей степени тебе дали.

– «Кутузова»?

– Именно. Как там в статуте сказано? – полковник прикрыл глаза и процитировал по памяти. – «За блокирование крупных группировок войск противника и последующую ликвидацию блокированного врага». А ты ведь, брат, в Севастополе провернул замечательную операцию. Немчура мечется по берегу, пытается организовать эвакуацию, но пока у них получается откровенно плохо. Мы тоже, знаешь ли, не сидим сложа руки – даем им прикурить. Теперь не сорок первый, воевать научились! – Борискин удовлетворенно крякнул.

Шпарит, как по написанному, подумал экспат, сохраняя бесстрастное выражение лица. И, самое смешное, даже не подозревает, что мне эти заходы хорошо известны. Классика беседы: сначала похвали, расположи к себе, а уж потом аккуратно подведи к необходимости прыгнуть в костер. А человек, пребывая в эйфории, даже не поймет, что его нагло и цинично обманули.

«Ты и твоя гитара, неразлучная пара…» – запел вдруг за стеной Петр Лещенко с трофейной пластинки. Митрофан Николаевич осекся и побагровел. Резко, со скрежетом, отодвинул стул, поднялся на ноги и с размаху врезал несколько раз по дощатой стене.

– А ну, тихо там! – заорал он.

Музыка мгновенно смолкла. Только иголка противно взвизгнула.

– Пластинку, небось, с перепугу угробили, когда выключали, – укоризненно покачал головой Дивин. – Жалко. Ребята после вылета с удовольствием под нее танцуют.

– Да? – повернулся к нему полковник. – А ничего, что этот самый Лещенко с фашистами и их румынскими прихвостнями путается?

Григорий пожал плечами.

– Мы не его политические взгляды обсуждаем, а просто слушаем песни. После боя надо расслабиться.

Борискин сурово нахмурил брови.

– Рассуждаешь политически незрело, майор! Не ожидал от тебя подобного верхоглядства, не ожидал. Сегодня спокойно белоэмигранта слушаешь, а завтра что сотворишь?

– Сбегу к нему в гости? – с наигранной наивностью поинтересовался экспат. – На подпевки попрошусь?

Полковник поперхнулся. Потом заметил искорки смеха в глазах Григория и…вдруг сам заразительно рассмеялся.

– Подловил. Подловил, чертяка. Но! – он резко оборвал смех. – Берега не теряй, майор. Негоже дерзить старшему по званию. Усек⁈

Дивин неторопливо поднялся и вытянулся по стойке «смирно», глядя на заколоченное фанерой окно с криво натянутым поверх одеялом.

– Да садись уже, – раздраженно махнул рукой Митрофан Николаевич. – Пошутили, и будет. Давай перейдем к делу. Я тут внимательно изучил твой рапорт, что ты подал капитану Тоносяну, – разведчик открыл картонную папку, что лежала перед ним на столе, и достал слегка помятый бумажный листок. – Да-да, не удивляйся, он счел нужным сообщить о нем нам, в Москву. Так вот, мне несколько непонятно, о каком таком золоте шла речь во время твоего разговора с князем Гагариным? Почему он был так уверен, что у тебя имеются какие-то ценности?

– Я все изложил в рапорте, – угрюмо процедил экспат. – Для меня самого стало полной неожиданностью предложение этого хмыря. Откуда у меня золото?

– Уверен? – подался вперед полковник. Он впился глазами в Григория и, не глядя, рванул на себя верхний ящик стола. Пошарил там рукой, достал что-то, и небрежно бросил на стол. – Тогда как объяснишь вот это?

Дивин с недоумением посмотрел на браслет, пару колец и несколько больших монет странной формы. Одна из них встала на ребро и теперь быстро кружилась, словно волчок.

– Что это?

– Ты мне скажи, майор!

– Никогда не видел ничего подобного, – твердо заявил экспат.

– Неужели? – саркастически усмехнулся Борискин. – А вот твоя бывшая квартирная хозяйка утверждает, что получила эти и другие драгоценности от тебя.

– Хозяйка? – Григорий непонимающе потер лоб. – Что за хозяйка?

– Евдокия Петровна, – мягко сказал разведчик. – Неужто забыл, у кого на постое стоял, когда к экзаменам в академию готовился?

– Почему же, помню, – спокойно ответил Дивин. – И ребятишек ее прекрасно помню. Когда на фронт уезжал, то свой аттестат денежный им оставил. Отец-то их погиб.

– Верно! – кивнул Митрофан Николаевич. – Все так и было. А еще ты им кисет с золотишком оставил. На черный день. И в нем-то как раз и было это богатство, – он указал на драгоценности.

– Ерунда какая-то, – растерянно произнес экспат. – Не было ничего подобного. Говорю же: только аттестат оставлял. Ну, сами подумайте, откуда я мог золото взять, если прямиком с фронта в Москву прилетел? Меня ведь комендачи по дороги несколько раз проверяли, вещи досматривали. Помню, все удивлялись, почему даже какого-нибудь завалящего трофейного «вальтера» или «парабеллума» с собой не везу. Один ухарь мне, не скрываясь, даже попенял, что, мол, рассчитывал свою коллекцию пополнить, а у меня в «сидоре» голый вассер. Выражение странное, запомнилось.

– У блатных оно означает пустоту, неудачу в делах, – пояснил Борискин, продолжая буравить Григория пристальным взглядом. – Вроде бы по-немецки так звучит: «голая вода». То есть, хлебаешь пустое. Видать, тот товарищ из милиции или из лагерной охраны был.

– Вон оно как, – прицокнул языком Григорий. – Интересно, буду знать.

– Запоминай, майор, запоминай, – посоветовал, дружески улыбаясь, Борискин. – Вдруг пригодится? Вот сам за решетку попадешь, а уже в курсе, как там на жаргоне выражаются.

– Вы мне угрожаете? – тихо поинтересовался экспат, невольно напрягшись.

– Ну что ты! Какие угрозы? Да ты расслабься, не нервничай. Мы ведь с тобой просто беседуем. Можно сказать, ведем разговор по душам.

– Мне не нравится этот разговор! – прямо сказал Дивин. – Я бы хотел его закончить.

– Э, мил человек, не тебе решать, – засмеялся разведчик. – Ты, поди, до сих пор недоумеваешь, с чего вдруг я из Москвы по твою душу прилетел из-за каких-то золотых безделушек? Так я тебе, так и быть, на пальцах сейчас объясню. Вот это все, – он указал на драгоценности, – было в одном очень непростом чемодане. А хранился этот чемодан в партизанском отряде, что действовал неподалеку от Армавира. Это, кстати, не так далеко отсюда. В сорок втором партизанский отряд немцы подчистую уничтожили. А товарища, что хранил золото, после зверских пыток расстреляли. Все думали, что ценности фашисты втихаря себе захапали и вывезли в Германию. А потом, представь себе, кое-что из Керченского клада вдруг всплыло на барахолке в Монино.

– Что за Керченский клад?

– Был такой известный археолог – Павел Алексеевич Дебрюкс, – начал неторопливо рассказывать полковник. – Давно, еще в XIX веке. Родом он был из Франции и звали его там Полем. После революции судьба закинула его в Россию. Прижился, получил солидный чин в Керчи, стал царским чиновником. Так вот, имелась у Павла-Поля страсть: любил он собирать разные древности. А потом увлекся археологическими изысканиями. Много чего нашел, много чего открыл. Но самой главной его находкой стало золото скифов в кургане Куль-Оба. Там он обнаружил захоронение знатного воина, его жены и соратника. И целую кучу золотых украшений, оружия и драгоценных камней. Большую часть отправили в Эрмитаж, но кое-что осталось в музее Керчи.

– Звучит, как авантюрный роман, – не выдержал Григорий. – Курганы, гробницы, золото…

– Есть такое, – согласился, немного помедлив, Митрофан Николаевич. – В жизни, правда, все прозаичнее. Кое-какие экспонаты пропали еще в гражданскую. Но масса всего до войны по-прежнему числилось в экспозиции музея: пряжки, монеты, браслеты. Даже диадема готской царицы! Осенью сорок первого началась эвакуация. Девятнадцать ящиков с экспонатами отправили в Краснодар. А самую дорогую их часть – так называемую «золотую коллекцию» – директор музея упаковал в большой чемодан и повез в Краснодар лично. Восемьдесят килограммов, между прочим, больше семисот предметов!

– Довез? – с интересом спросил Дивин. История его захватила.

– Довез, – хмыкнул разведчик. – Но, не в Краснодар, а в Армавир. Обстановка такая сложилась. Сдал он этот чемодан в местный горисполком. По описи, честь по чести. А в августе сорок второго, когда к городу подошли немцы, инструктор спецотдела горкома с трудом, но все-таки вывезла коллекцию в станицу Спокойная и сдала на хранение в тамошнее отделение госбанка. Но когда станицу заняли немцы, они ничего не нашли.

– А, ну да, – сообразил экспат. – Вы же говорили, что золото было в партизанском отряде.

– Верно, – Борискин сунул в рот папиросу. – Его туда управляющий банка доставил. Потом он погиб. Ну а дальше ты знаешь. Да кури, кури, чего портсигар в руках крутишь?

– Спасибо, – экспат затянулся и выпустил сизо облачко дыма к потолку. – Но могу лишь повторить снова: я никакого золота не находил. Да и вообще, в этих местах появился сравнительно недавно. К слову, уже после поездки в Москву. Так что, увы, не Дебрюкс я, – Григорий с сожалением развел руками, подумав, мимоходом, как правильно в свое время поступил, когда решил спрятать саквояж с драгоценностями в деревне. Окажись золотишко нынче при нем и контрразведчики вряд ли стали бы церемониться. Вот ведь бандюганы покойные ему поднасрали: явно ведь раздобыли золотишко с камушками, ограбив и убив какого-то офицера. А уж откуда он их раздобыл…хрен его знает!

– Возможно, – полковник с хитрым прищуром глянул на летчика. – Возможно. Вот и товарищ Мессинг утверждает, что ты не при делах.

– Мессинг?!! – Вон, оказывается, куда ниточки потянулись! А он-то, дурак, все гадал, что этому курчавому аферисту на самом деле от него, экспата, было нужно.

– Ну а что ты хотел? – удивился Митрофан Николаевич. – Вопрос не шутейный. Отряд тот по нашему ведомству проходил. И занимался очень серьезными делами. Но вот обстоятельства его гибели…много, слишком много в этой истории белых пятен. Золото что, тьфу, растереть и забыть. Но, к сожалению, других зацепок на данную минуту у нас нет. Так что, приходится работать с тем, что имеется. Ладно, иди, Кощей.

– Что⁈ – растерялся Григорий. – Просто…так просто?

– Ну ведь ты не собираешься ни в чем признаться? – ухмыльнулся разведчик.

– Погодите, – встрепенулся Дивин. – А Гагарин? Это ваша работа? Подкинули ему информацию, тот клюнул и начал меня к побегу и красивой жизни за границей склонять. Не за так, разумеется, в обмен на золото. А вы со стороны смотрели, наблюдали за тем, как я отреагирую. Угадал?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – неприязненно покосился на него Борискин. – Иди, майор. Тебя, поди, уже на аэродроме заждались. Иди, всыпь там фрицам в Севастополе как следует.

Экспат молча поднялся с дивана. Надел фуражку, одернул гимнастерку, откозырял и вышел из кабинета. Провались оно все пропадом!

Выйдя из штаба, Дивин остановился на крыльце дома и огляделся по сторонам. Как по заказу, мимо катилась, дребезжа и поскрипывая изношенным «организмом», видавшая виды полуторка.

Григорий метнулся к ней наперерез, отчаянно размахивая руками. Водитель заметил его и нехотя притормозил.

– Давай на аэродром! – стукнул ладонью по крыше кабины летчик, лихо запрыгнув в кузов.

Машина тронулась с места, медленно набирая скорость. Ветер, напоенный сложным коктейлем запаха степных трав вперемешку с авиационным бензином, колюче плеснул в лицо Григорию. От стоянок уже доносился разноголосый рев движков, которые опробовали мотористы и механики «бостонов».

Дивин скользнул равнодушным взглядом по капонирам, в которых спрятались «аэрокобры» братского истребительного полка, делившие аэродром с бомбардировщиками и штурмовиками. Среди пилотов «маленьких» тоже было немного тех, кто умел летать ночью и потому сейчас особого движения возле остроносых хищных самолетов, укрытых маскировочными сетями, не наблюдалось.

– Тормози!

Экспат спрыгнул на землю и торопливо побежал к своей стоянке. Горбунов в компании с майором Рутоловым уже переминался с ноги на ногу возле А-20.

– Загружаемся! – выдохнул Дивин. – Шафиев, помоги парашют надеть.

– Товарищ командир, Батя, – аккуратно тронул его за плечо моторист.

Григорий обернулся. К нему неторопливо шел подполковник Шепорцов.

– Принесла нелегкая, – досадливо чертыхнулся вполголоса экспат. – Товарищ подполковник…

– Вольно, – не дал ему договорить комполка. – Молодец, быстро добрался. Я чего пришел: только что получена информация о том, что противник пытается организовать погрузку на суда. Как-то провели они в гавань несколько кораблей. Твоя задача нанести по ним удар. Поведешь эскадрилью. Метеорологические условия над целью сложные. Но у меня приказ командующего. Не подведи, Григорий Иванович.

– Есть.

«Бостон» сорвался с места и, подпрыгивая на неровностях почвы, направился к взлетной полосе. На бетонке дело сразу пошло веселее – тяжело нагруженная машина плавно покатила вперед, набирая скорость. Легко оторвалась от земли, мигнула аэронавигационными огнями, подавая сигнал взлетающим следом за ней ведомым, и полезла вверх по пологой траектории.

Земля быстро проносилась под бомбардировщиками. Вряд ли другие летчики могли рассмотреть землю также хорошо, как экспат. Но Григорию с его чудо-зрением было отлично видны следы недавних кровопролитных боев, что бушевали здесь еще совсем недавно. В степи тут и там стояли разбитые и сгоревшие танки, самоходки, автомашины и другая боевая техника. И фашистская, и советская. На зеленом ковре молодых весенних трав чернели уродливые пятна сожженных, уничтоженных поселков. Кое-где еще тянулись вверх сизые дымные столбы.

По дорогам, ведущим к линии фронта, двигались длинные колонны наших войск. Резервы пехоты, обозы с боеприпасами, выкрашенные в защитный зеленый цвет «ГАЗы», «Студебеккеры» и «ЗиСы».

Передовая появилась неожиданно. Она сверкала в ночи вспышками орудий, разноцветными пулеметными трассами, кострами горящей техники и зданий. Дивин невольно присвистнул, оценив на глаз огромную глубину и площадь идущих боев.

– Штурман, сколько до цели?

– Десять минут.

– Принято.

Еще десять минут и «бостоны» обрушат на фашистские транспорты содержимое своих бомболюков. Дивин зло осклабился. Ишь, чего удумали, бежать. Нет, ребятки, не выйдет.

– Кощей, я «Рассвет-1»! Кощей, я «Рассвет-1»! – прорезался вдруг в шлемофоне далекий голос авианаводчика.

– Слушаю, – отозвался экспат. Что-то показалось ему странным. Но что?

– Кощей, немедленно поворачивайте на запасную цель. Слышите? Немедленно поворачивайте на запасную цель! – надрывался незнакомый голос офицера станции наведения.

Ага, вот оно!

– Принял. Выполняю.

– Командир, почему идем прежним курсом? – забеспокоился через несколько минут штурман. – К запасной цели курс сто сорок.

– Купить нас хотели фрицы, – засмеялся Григорий. – Наш бы сказал «следуйте» или «уходите». А у ганса обороты речи другие. Неужто сам не обратил внимание?

– Ох ты, а ведь и верно, – растерянно протянул Рутолов. – Вот ты голова, Кощей! Но ты подумай, сволочи какие, знают тебя. И в курсе, что ты в воздухе сейчас.

А вот это уже вопрос к Тоносяну и компании, зло подумал про себя Дивин. Вместо того, чтобы за золотом охотиться, лучше бы занялись своими прямыми обязанностями – ловили вражеских диверсантов. Вон, вчера опять кто-то ночью пускал в небо ракеты, наводя «юнкерсы» и «хейнкели» на аэродром. Контрразведчик, говорят, прочесывал окрестности, но никого не поймал. Кивает на местных жителей. Мол, татары крымские активно помогали немцам во время оккупации, а теперь активно гадят в тылу советских войск. Сложно сказать, насколько верна эта информация. Но тот факт, что враг не дремлет и старается изо всех сил сорвать наступление – это неоспоримо.

Золото…эх, не доглядел! Отбирал, вроде, исключительно магазинное, с бирками, а все одно пропустил несколько цацек. Интересно, что контрразведка с Евдокией Петровной и ребятишками сделала? Посадили? Да ну, за что? Они ведь ни при чем. Подумаешь, хотели поменять несколько безделушек. Хотя…

– Подходим, командир.

– Внимание! Приготовиться к атаке.

Глава 29

На цель вышли вовремя. На пристани еще вовсю продолжалась погрузка немецких и румынских солдат, техники. Зенитки сразу же открыли бешенный огонь, стараясь создать непреодолимый заслон на пути у советских бомбардировщиков. Но сделали они это непростительно поздно: бомбы уже полетели вниз, загремели взрывы, в воздух поднялись высокие столбы пламени. Пакгаузы, склады, портовые сооружения запылали.

Один из транспортов получил прямое попадание и начал стремительно погружаться. Люди в панике метались по палубе обреченного судна, прыгали в отчаянии за борт, пытаясь добраться до спасительного берега вплавь. Григорий снизился, прижал самолет почти к самым волнам и аккуратно, словно на полигоне, всадил «пятисотку» в другое транспортное судно, использовав методику топ-мачтового бомбометания.

– Отлично, Кощей! – радостно воскликнул Рутолов. – Хорошо приголубил мерзавца! Горит, как свечка! Я снял все, кадры будут отменные.

Дивин поморщился. Эх, штурман-штурман, ну вот на кой черт бежать впереди паровоза? Чуйка просто вопила о грядущих неприятностях. И они, как водится, не замедлили проявиться.

Сначала замолчала немецкая ПВО. А это означало только одно – в воздухе ночные истребители гитлеровцев. Экспат немедленно предупредил своих летчиков об этом и приказал заканчивать штурмовку, уходить домой. Сам, тем временем, поставил «бостон» в набор высоты и решил заложить вираж над гаванью, проконтролировать и, если понадобится, прикрыть бомбардировщики от атаки «худых».

Первый «шмитт» свалился сверху, использовав любимую тактику – печально знаменитую и страстно, до зубовного скрежета, ненавидимую всеми советскими летчиками – «бум-зум» («ударил-убежал»). Прожекторы как раз поймали своими лучами один из «бостонов», вцепились в него точно клещами, не давая ускользнуть, вырваться, и «мессер» спокойно влепил в кабину пилота залп пушек. А потом красиво ушел на «горку».

Рутолов громко выматерился. Григорий сцепил зубы, наблюдая за тем, как тяжелая машина валится на бок, а потом сыпется вниз, кружась, словно падающий с дерева лист. Страшно и неотвратимо.

– Кто⁈ Штурман⁈

– Не могу сказать, номер не разглядел.

– Стрелок?

– Извините, товарищ командир, – убитым голосом отозвался Савелий.

– Твою мать!

Дивин завертел головой, пытаясь рассмотреть, нет ли поблизости еще одного «охотника». Где же ты, сука?!! В разрывах облаков мелькнула хищная тень и экспат, не колеблясь ни секунды, тут же прибавил по максимуму обороты моторам, бросая свой А-20 на перехват. В голове возникла та единственная точка, где он мог встретить фрица, и летчик собирался воспользоваться боевым предвидением, чтобы с лихвой отплатить немецкому асу.

А в том, что он имеет дело с таковым, Григорий не сомневался. Как говорится: «Сокола видно по полету, а добра молодца – по соплям». Фашист пилотировал мастерски, не делая ни одного лишнего движения ручкой. И, судя по всему, нацелился на следующий советский бомбардировщик. Тот в это время прошел над причалом, поливая мечущихся там солдат огнем «крупняков».

Луч прожектора больно ударил по глазам. Дернулся дальше, остановился, попытался нашарить, снова поймать цель, но Дивин уже резко повернул штурвал вправо, бросил послушную машину в пике, уходя от смертельно опасного светового столба. Потом чуть-чуть довернул самолет и с мстительной ухмылкой нажал на кнопку, отвечающую за открытия огня курсовыми «березиными». И, прежде, чем «худой» налетел на сдвоенную трассу, даже успел пожалеть, что сейчас летит не на полюбившемся «жучке» с его мощнейшей батареей в носовой части. Экспату дико хотелось разорвать врага в клочья, отомстить за гибель товарища. И мантис вполне был солидарен с хозяином, яростно рыча внутри.

– Над чем корпишь, Кощей?

Григорий нехотя оторвался от своего занятия. Отложил в сторону перьевую ручку и осторожно помахал в воздухе бланком почтовой карточки, которую только что закончил заполнять.