Текст книги "Концессионер (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Дернул тяжелую дубовую дверь – заперто. Я стучал, кричал, звал Ольгу, но в ответ мне была лишь гулкая тишина и вой ветер в голых ветвях деревьев.

Наконец, в маленьком сторожке у ворот я обнаружил признаки жизни – из трубы в тонкий дымок. Дверь мне открыл сгорбленный, высохший старик, в котором я с трудом узнал бывшего слугу Ольги. Он уставился на меня, как на привидение.

– Барин… Владислав Антонович… – прошамкал он, не веря своим глазам. – Живой…

– Что здесь случилось⁈ – прорычал я, хватая его за воротник тулупа. – Где Ольга? Где все⁈

– Уехамши… – неожиданно пролепетал он. – Все уехамши, барин. В Петербурге. Еще осенью. И Михаил Васильевич с нею же!

– Как в Петербурге? Почему⁈

Старик, видя мое состояние, засуетился, пригласил в свою каморку. Там, у теплой печки, он рассказал все, что знал.

– Так ведь у барышни нашей, Ольги Александровны, деньжата теперь нашлись, – начал он. – После того, как вы уехали, приехал господин стряпчий, бумагу привозил. Говорил, дела по имению покойного батюшки ее уладил.

Я слушал его, и свинцовый груз, давивший на сердце, начал понемногу спадать, сменяясь гулкой пустотой. Она жива. С ней все в порядке. Она просто уехала… потому что у нее появились деньги. Причем появились они моими усилиями.

– Она… она что-нибудь говорила? Обо мне? – спросил я, боясь услышать ответ.

Старик покачал голову.

– Сказала только, что вы по делу торговым словом в Сибири отбыли. Велела кланяться, коли свидимся.

Сердце снова ухнуло в пустоту. «Кланяться». Простое, вежливое, пустое слово. Я вышел из сторожки и снова посмотрел на заколоченный, мертвый дом.

Значит, – в Петербург. Что ж, это даже к лучшему. Мои собственные дела все равно вели меня именно туда.

Я вернулся на станцию, к ожидавшим меня жандармам.

– Передумал, господин ротмистр, – бросил я удивленному Соколову. – Едем дальше. В Москву, оттуда – в Питер.

И тут же, в конторе начальника станции, я отправил короткую телеграмму человеку, встреча с которой была мне теперь необходима. Короткую и ясную: «Прибываю завтра. Встречай. Тарановский».

По расписанию, поезда ходили довольно часто. Следующий должен был быть в 6 вечера. Но нашим планам не суждено было сбыться так скоро. Вернувшись на станцию, я обнаружил, что нижегородский поезд, который должен был прибыть с минуты на минуту, задерживается. «На неопределенное время».

– Когда будет? – спросил я начальника станции, замученного чиновника в форменном сюртуке.

Тот лишь развел руками.

– Как Бог даст, ваше благородие. Телеграфировали из Нижнего – задержка.

– Какая задержка⁈ – вскипел я.

– Обыкновенная, – невозмутимо ответил он, привыкший к гневу пассажиров. – Машинист запил. Сменного нет. Ждем, пока проспится!

– Как это – сменного нет? – не понял я. – Поставьте другого машиниста!

– Не положено, – зевнул он. – У каждого паровоза своя бригада. Приписанная к паровозу. Коли машинист захворал, паровоз стоит. Пока его бригада отдыхает, чужую на их машину ставить – не велено. Таков порядок еще при господах французах заведен.

Поговорив еще немного, я узнал много нового про наши железнодорожные порядки. Например, оказалось, что дорога, хоть и связывает два крупнейших торговых города – Москву и Нижний Новгород – совсем не отягощена грузами. Железнодорожные перевозки заказывают немногие – слишком дорогой тариф. Особенно удивительно, что цена перевозки зависит в основном от стоимости перевозимого товара – ее устанавливают как процент от объявленной стоимости. Из-за этого дешевые грузы оказывается перевозить много выгоднее чем дорогие. И еще многое, многое другое…

Мы говорили, а во мне закипала глухая ярость. Не на этого сонного чиновника – на саму систему, этот чудовищный, нелепый, средневековый порядок, где не человек для дела, а дело для человека. В моем прошлом, в XXI веке, на одном тепловозе, сменяя друг друга, работали три, а то и четыре бригады, обеспечивая бесперебойное движение. Американцы, с которыми я плыл по Амуру, с удивлением рассказывали мне то же самое – у них так принято уже давно, с самого начала. Паровоз – это просто машина, тягловая сила: он должен тащить грузы, а не ждать, пока его хозяин-машинист соизволит проспаться. Эх, много же еще придется тут поменять! Много.

Пришлось ночевать в Гороховце, в довольно-таки скверной гостинице с клопами.

Наконец, поутру поезд из Нижнего Новгорода, пыхтя и отдуваясь, показался на станции… Мы тронулись. Но само путешествие показалось мне чудовищно долгим.Дорога была одноколейной, и наш пассажирский состав то и дело загоняли на запасной путь, где мы по полчаса, а то и по часу, пропускали встречные товарняки. И не сказать, чтобы встречных поездов было много – скорее, наоборот – но все-же они здорово тормозили нас.Но делать было нечего – пришлось смириться.

Я сидел у окна, глядя на проплывающие мимо пейзажи. Весна вступала в свои права. Поля уже подернулись нежной, изумрудной дымкой молодой зелени, в перелесках цвела черемуха. Эта мирная, спокойная красота должна была бы умиротворять, но она лишь бередила душу, а мысли мои в это время витали далеко-далеко отсюда.

Тревога об Ольге, на время забытая в дорожной суете, вернулась с новой силой. Почему она уехала? Ведь у нее не было такого намерения… Что заставило ее сорваться с места и броситься в столицу? Может… может, в этом замешан другой мужчина? Она молода, красива, а теперь еще и богатая невеста – лакомый кусок для любого столичного хлыща. Да, мы были повенчаны перед Богом, наспех, почти тайно… но что значит этот перед соблазнами светского общества? А вдруг ей сказали, что я погиб? Сообщили, что она – богатая сирота, теперь снова свободна? Эти мысли жалили, как скорпионы, мешались с тревогой и горечью, и я с нетерпением ждал, когда же этот бесконечный путь, наконец, закончится.

В Москву мы прибыли с опозданием почти на сутки. Но едва я, сопровождаемый молчаливым Соколовым, ступил на перрон, как тут же оказался в объятиях огромного, похожего на медведя, человека в дорогом сюртуке.

– Владислав Антонович! Живой! Здоровый! – гремел бас Василия Александровича Кокорева. Он с силой хлопал меня по спине, и его широкое, бородатое лицо сияло искренней, неподдельной радостью.

– А мы уж тут всякого надумались! Год от тебя ни слуху, ни духу! Думали, сгинул где в своей Сибири!

Я с трудом высвободился из его объятий, коротко представив ему ротмистра, на которого купец лишь мельком глянул, тут же потеряв всякий интерес.

– Дела были, Василий Александрович. Большие дела, – усмехнулся я.

– Да уж догадываюсь! Ты же, чертяка этакой, без большой кутерьмы не можешь! – он экспансивно подхватил меня под руку. – Ну, да что ж мы здесь торчим! Поехали! В трактир к Тестову! Там и поговорим, как люди! Поросеночка знаменитого отведаем, щец с головизною похлебаем!

Трактир Тестова встретил нас шумом, гамом и густым запахом вкусной, сытной еды. В огромном, полном народа зале гремел румынский оркестр, а услужливые половые в накрахмаленных рубахах летали между столами, разнося дымящиеся блюда. Трактир Тествоа – самое «купеческое» заведение Москвы – был весь устроен под вкус московских негоциантов. Он даже назывался нарочито «трактиром», а не «рестораном». Местные воротилы отдыхали тут душой, находясь в кругу своих – без чиновников, без дворян, и уж тем более – без прочей шушеры.

– Значит так, любезный! – скомандовал Кокорев подбежавшему половому. – Вот этих господ – он указал на жандармов – угости «по-нашему», я потом оплачу. А нас с господином Тарановским препроводи в отдельный кабинет – нам потолковать надо!

Едва за нами закрылась дверь, с лица Кокорева тут же слетела маска веселья. Он тяжело рухнул на диван и, распустив галстук, вытер платком потный лоб.

– Ох, Владислав Антонович… тяжело! – выдохнул он. – До ручки доходим, ей-богу!

– И что же у вас не так? Рассказывайте, любезнейший Василий Александрович! Может, поможем горю! – подбодрил его я.

И он начал рассказывать о том, что творится на железных дорогах ГОРЖД. Увы, дело управления такой громадой оказалось очень и очень непростым.

– Представляешь, – кипятился он, – на той неделе состав с зерном из Рязани до Москвы две недели шел! Две недели – двести верст! Сначала паровоз сломался – бригада пьяная была, котел сожгли. Ждали, пока из Москвы другой пришлют. Потом едва со встречным почтовым не столкнулись. Беда наша главная – сама дорога: она у нас вся одноколейная. В один путь. Чтобы двум поездам разойтись, один должен часами стоять на разъезде, пропуская встречный. А связи-то никакой! Начальник станции в Коломне и понятия не имеет, вышел ли поезд из Рязани. Ждет, боится лоб в лоб столкнуться. И вот стоят составы, груженые добром на сотни тысяч, стоят сутками, пар жгут, время теряют! А время – деньги! Убытки такие, что волосы дыбом встают! Мы из-за этих проклятых разъездов больше теряем, чем от всех воров вместе взятых! Хоть вторую колею прокладывай, да где ж на это денег взять? Тупик!

Василий Александрович, с потемневшим от огорчения лицом, откинулся на спинку дивана и опрокинул в себя рюмку померанцевой водки.

– А в довершение всего, Владислав Антоныч, ты не поверишь: когда состав прибыл, оказалось, что половина груза по дороге… испарилась! Просто исчезла! Концов не найдешь! Убытки – страшные! Воруют все, от начальника станции до последнего стрелочника! А порядка – никакого. И так – везде, – закончил Кокорев, залпом осушив рюмку водки. – Везде! Денег вбухали – миллионы! А прибыли – кот наплакал. Одни убытки да жалобы.

Слушал я эти жалобы, и не мог отделаться от чувства дежа вю: полтораста лет прошло, а истории – все те же самые! Коррупция, неумелое управление, воровство, бардак… «Не по Стеньке шапка. А ведь Кокорев – из лучших наших управленцев на сегодняшний день!» – грустно подумал я.

Надо ему подсобить. А то совсем мужик изведется.

– А что, если я скажу вам, Василий Александрович, что все это можно исправить? —спокойно сказал я, поддевая на вилку кусок отменной холодной осетрины.

Он уставился на меня с недоверием.

– Как? Нового министра назначить? Или всех воров перевешать?

– Проще, – я взял салфетку и макнул перо в чернильницу. – Нужно просто поменять правила. Ведь прежде всего нужно что? Правильно, чтобы доход был. А как его найти?

– Как? – повторил Кокорев, наливая себе померанцевой водки. – Будешь?

– Нет, спасибо. Чтобы был доход, нужен оборот. Надо увеличить грузопоток по дороге. Для этого надо сделать две вещи. Во-первых, изменить ценообразование.

Взяв салфетку, я начал черкать на ней схему будущего обогащения ГОРЖД.

– Смотри – вот ваши тарифы. Вы берете плату в зависимости от ценности груза. За пуд шелка – рубль, за пуд чугуна – копейку. Это же глупость! Какая паровозу разница, что тащить? Вес и объем – вот что главное! А за ценность груза пусть платит тот, кому это нужно. Введем страхование. Хочешь застраховать свой шелк от утери – плати дополнительно. И это, – я усмехнулся, – будут для нас новые, чистые барыши.

Кокорев молчал, глядя на мою салфетку.

– Но главное, – добил я его, – сами тарифы нужно не повышать, а резать! Вдвое!

– Да ты с ума сошел! – взорвался он. – Мы и так едва концы с концами сводим!

– Вот именно! – я стукнул кулаком по столу. – Ваши тарифы – грабительские. Поэтому фабрикант предпочитает везти свой товар на лошадях, неделями, а не на ваших поездах. Это долго, но дешевле! А если мы снизим цену, к нам хлынет такой поток грузов, о котором вы и не мечтали! Мы потеряем на цене, но вдесятеро выиграем на объеме! Будем оборотом брать.

– Так а как его, объем-то этот, обеспечить? У нас и паровозов, и вагонов – не мильен!

– А для этого, дорогой Василий Алексаныч, надобно ввести «американскую систему»!

И тут я объяснил ему порядок.

– Проблема первая – паровозы, – начал я. – У вас каждая бригада приписана к своему локомотиву. Паровоз – их дом, их корова. Они его холят, лелеют, никого к нему не подпускают. А когда машинист заболел или просто устал – паровоз стоит. Вместе с целым составом. Верно?

Он изумленно кивнул.

– А по-американски – паровоз ничей. Это просто тягловая сила. Машина. Одна бригада довела состав до станции, отцепилась и пошла спать. А ее место тут же заняла свежая, отдохнувшая бригада, села на тот же самый паровоз и повела состав дальше. Никаких простоев. Поезда должны ходить, а не стоять.

– Но… но ведь так они машину угробят! – возразил он. – Чужое – не свое!

– Для этого есть ремонтные бригады на станциях, – парировал я. – Их задача – чинить, а дело машинистов – ездить. Каждый должен заниматься своим делом.

Кокорев замолчал, обдумывая услышанное.

– Проблема вторая – одноколейка. Вечная беда, из-за которой поезда часами ждут на разъездах. Решить ее просто. – Я начертил линию. – Телеграф. На каждой станции, у каждого стрелочника. Чтобы дежурный по станции знал точно, где находится каждый поезд на его участке. Чтобы он мог управлять движением не вслепую, а по четкому графику. И график должен исполняться не-укосни-тель-но!

Кокорев молчал, потрясенно глядя на мою исчерканную каракулями салфетку. Он, практик, делец до мозга костей, мгновенно оценил всю мощь и простоту этих идей. Восторг на его лице сменился азартом.

– Боже мой… Владислав… да ведь это… это ж форменная революция! – торжествующим тоном прогудел он. – Это ж золотое дно! Если хоть половина из этого сработает, мы не то что из убытков вылезем – мы озолотимся!

– Вот и я о том же, Василий Александрович, – усмехнулся я. Рад был видеть, что он не утратил своей купеческой хватки.

И, пользуясь моментом, пока он был еще под впечатлением, я решил перейти к главному. К тому, ради чего я на самом деле и искал этой встречи.

– А теперь, – сказал я, отодвигая в сторону тарелки, – давай поговорим о настоящих деньгах. О настоящих дорогах.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Я говорю о Сибири, – продолжил я. – Я ехал оттуда почти два месяца. И я видел эту землю. Это не просто край, это континент. И этот континент умирает без дорог.

Я рассказал ему все. О своей идее Ангаро-Ленской ветки, о богатствах Бодайбо, которые теперь, после собрания, были полностью в моих руках. И о том, что это золото должно стать не просто мертвым капиталом, а топливом для великой стройки.

Тут раскрасневшийся от «померанцевой» Кокорев поглядел на меня с нескрываемым скептицизмом.

– Ты, Владислав Антоныч, конечно, «голова», и широко шагешь. Но строить дорогу через всю Сибирь – ну эт ты шалишь! Там пространства-то какие? Жуткие версты!

– Ну так не все сразу! Мы начнем с Урала, Василий Александрович, – с жаром возразил ему я. – Доведем дорогу до Екатеринбурга. Там грузов – море, а везут все дедовским способом – на барках. Копят грузы весь год, чтоб затем, весной, в неделю половодья все вывезти. В неделю! Со времен Петра I ничего не переменилось. Только построим туда дорогу – ее завалят грузами! Но это – только первый шаг. Дальше – Тюмень, Омск, и так до самого Иркутска. Великий Сибирский Путь.

Кокорев слушал, и его лицо становилось все серьезнее. Это был уже не просто разговор о прибыли. Это был разговор об Империи.

– Чтобы построить такую дорогу, – сказал я, – нам нужно три вещи. Деньги, воля и дешевые рельсы.

– Ну, «воля» – будет, – кивнул он, имея в виду связи при дворе и в министерствах. – Деньги… – он посмотрел на меня, – я так понимаю, теперь тоже будут. А вот с рельсами беда. Демидовы и прочие уральские тузы дерут за них втридорога. Бельгийские – и то дешевле. Казна, понятное дело, платит, – а вот мы разоримся. Нам надобно деньги считать!

– Мы не будем у них покупать. Мы сделаем их дешевле, – ответил я.

И я рассказал ему свой план. О модернизации уральских заводов. О вложении денег в новые технологии – прокатные станы, томасовский процесс, строительство паровых экскаваторов и лесопилок для шпал. Об использовании динамита для прокладки тоннелей.

– Мы не просто построим дорогу, Василий Александрович, – закончил я. – Мы сначала устроим под нее целую новую промышленность. Здесь, в России. На русские деньги и русскими руками.

Он долго молчал, переваривая услышанное. Грандиозность замысла, казалось, ошеломила даже его, человека, привыкшего мыслить миллионами.

– Ты… ты просто дьявол, Тарановский. Но как, скажи на милость, как все это осуществить? – Кокорев вскочил и зашёл по кабинету трактира. – Это же… это же годы! Десятилетия! Нужны тысячи рабочих, инженеров, подрядов…

– Нужно начать, Василий Александрович, – спокойно ответил я. – И начать с умом. Не распылять силы. Ударить в двух точках одновременно.

Я снова взял салфетку.

– Смотри. Вот Урал. Вот Казань. Мы не будем тянуть одну нитку годами. Мы начнем стройку сразу с двух сторон, навстречу друга другу. Одна бригада идет из Екатеринбурга на запад. Вторая – от Казани на восток. Они встретятся где-то вот здесь, у Камы. К моменту «схода» уже должен быть готов мост, чтобы не вышло, как на Клязьме с Левицкими… Так мы сокращаемся время постройки минимум вдвое.

– А снабжение? – он тут же занял слабое место. – Как подвозить материалы, работающие в этой глуши, где нет никаких дорог?

– А мы строим временные дороги, – сказал я, и это была моя главная, припасенная на самый конец, идея. – Деревянные.

– Что⁈

– Деревянные рельсы, Василий Александрович. Прямо из местной лиственницы. Укладывается быстро, стоят копейки. По нему можно ходить на легких паровых локомобилях, тащить вагонетки с землей, со шпалами, и ездить. Мы построим дорогу, используя саму эту дорогу для ее же снабжения. Это американская технология – так у них делают сейчас. Это мне от самих американцев известно, и вот пока мы вверх по Амуру шли, они мне много всего порассказали!

Кокорев остановился и уставился на меня. На его лице было написано полное, абсолютное, почти детское изумление. Он, купец-практик, мысливший категории обозов и пароходных фрактов, вдруг увидел простую и гениальную схему, решающую, казалось бы, неразрешимую задачу.

– Господи… – выдохнул он. – Деревянные рельсы… Локомобили… Две бригады…

Он рухнул обратно в кресло, ошеломленный.

– Ты точно дьявол.

Он сидел так с минуты, глядя в одну точку. Я видел, как в его голове крутятся невидимые шестерни, как он прикидывает расходы, доходы, масштабы. Затем он вскочил, и его задумчивое лицо снова стало решающим и полным кипучей энергии.

– В Петербург! – проревел он, хватая свою трость и напяливая котелок. – Едем в Петербург! Немедленно!

От такого поворота я чуть было не подавился.

– Куда так торопиться? Давай хоть расстегаи доедим!

– Как куда⁈ К Великому князю! К министрам!– воскликнул Кокорев, размахивая в воздухе моей заляпанной салфеткой. – Такое дело… такое дело ждать не может! Собирайся! Едем!

Я смотрел на его горящие, азартные глаза, и видел что уже нашел своего главного союзника. Великий Сибирский Путь из мечты на глазах превращался в готовый к исполнению проект.

– Ну хорошо, хорошо. Едем. Тогда про главное дело мы с тобой дорогой поговорим!

Василий Александрович, взявшийся уж было за трость, так и застыл на месте.

– Главное? Так это что, все присказка была? Что же для тебя «главное»?

Глава 7

Глава 7

Василий Александрович не стал дожидаться ответа. С силой, способной сдвинуть с места груженый вагон, он схватил меня за руку и потащил из уютного кабинета трактира наружу, в суету и гам московских улиц.

Жандармы и казаки видя такое, сразу поспешили за нами. Ругаясь сквозь зубы.

– На вокзал! На Николаевский! И гони, чтобы земля под копытами горела! – проревел он поджидавшему лихачу, вталкивая меня в пролетку.

Вокзал Николаевской железной дороги оглушил нас ревом, гамом и визгом паровозных свистков. В морозном воздухе стоял густой дух угольного дыма, пара и чего-то еще – суеты, спешки, ожидания. Сотни людей – купцы, чиновники, офицеры, мещане – сновали по заснеженной платформе, окруженные крикливыми носильщиками. Кокорев в этой стихии был как рыба в воде. Минуя длинную очередь в кассы, он прямиком направился в контору начальника станции, откуда через пять минут вышел с билетами в руках.

Именно в этот момент, словно выросший из морозного пара, перед нами материализовался ротмистр Соколов со своими жандармами. Лицо его было непроницаемо, но я почувствовал волну холодного недовольства.

– Владислав Антонович, я обязан находиться рядом с вами. Таков приказ. Мы поедем вместе, – ледяным тоном произнес он.

– Не беспокойтесь, ротмистр, – спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Мы с Василием Александровичем едем в первом классе, в отдельном купе. Это, если хотите, территория господина Кокорева, а он – лицо, близкое ко двору, так что за мою безопасность можете не волноваться. А вам и вашим людям, полагаю, будет удобнее во втором классе. К тому же, нужно присмотреть за моим багажом – там ценные бумаги.

Я сунул ему в руку несколько крупных ассигнаций, которых с лихвой хватило бы на билеты для всех. На мгновение его взгляд стал по-настоящему ледяным. Я видел, как в его голове идет быстрая, холодная работа: он взвешивал на весах приказ, собственное достоинство и ту непреложную силу в лице Кокорева, что стояла перед ним. Он понял, что правила игры изменились. Молча, с едва заметным кивком, он принял деньги и отступил в тень.

Стоило двери за нами закрыться, как рев вокзала остался где-то в другой жизни. Мы оказались в уютном коконе из красного бархата, полированного дерева и начищенной до блеска меди. Поезд тронулся, и за окном замелькали заснеженные поля, деревни и перелески.

Кокорев не мог усидеть на месте. Он нетерпеливо ходил по купе из угла в угол, его кипучая энергия, казалось, заставляла вагон дрожать.

– Ну, не томи, Владислав! Выкладывай! – наконец не выдержал он. – Какое такое главное дело ты задумал? Что может быть важнее и масштабнее Транссибирской дороги?

Я лишь улыбнулся, глядя на проносящиеся мимо пейзажи.

– Всему свое время, Василий Александрович. Сначала – дела насущные.

Поезд набрал ход. За окном в серой дымке проносился монотонный, убаюкивающий пейзаж русских равнин, еще не тронутых весной. В купе было тепло и уютно. Кокорев, видя, что я не спешу раскрывать карты своего «главного дела», с деловитой основательностью перешел к более насущным вопросам.

– Василий Александрович, давайте сначала разберемся с нашими старыми делами, – начал я. – Помните, вы хотели приобрести акции «Сибирского Золота»? Я зарезервировал для вас пакет на миллион. Но, как вы знаете, дела пошли быстрее, чем мы думали. Мне пришлось выкупить часть самому. Сейчас у меня на руках остался свободный пакет на семьсот тысяч.

Я ожидал увидеть на его лице азартный блеск, но Кокорев помрачнел.

– Помню, как не помнить. И я рад за тебя, Владислав, от всего сердца рад, что дело твое так выстрелило.

– Так вот, – продолжил я, – я готов вам этот пакет уступить. По номиналу. Как и договаривались. Сочтите это моей благодарностью за вашу помощь в самом начале.

Но Кокорев не обрадовался. Он тяжело вздохнул, отвернулся к окну, за которым проносились голые березы, и на его обычно энергичном лице отразилась смесь досады и смущения.

– И хочется, и колется, Владислав Антонович. Ох, как колется…

В ответ на мой удивленный взгляд он махнул рукой и начал свой страстный, чисто купеческий монолог-исповедь.

– В ГОРЖД все свободные деньги, до последней копейки, ушли в эту прорву! – в сердцах воскликнул он. – Долги выкупать, жалованье платить, пути латать… Французы оставили после себя не дорогу, а разоренное имение! Прибыли пока – ноль, одни расходы! А тут еще это Баку…

При слове «Баку» его глаза загорелись тем самым неукротимым огнем, который я так в нем ценил.

– Мы с тут Губониным учредили Товарищество, взяли в откуп нефтяные источники! Ты пойми, Владислав, керосин – это будущее! Через десять лет все кареты в столицах будут ездить не при свечах, а при керосиновых фонарях! Каждая изба в России, от Польши до Аляски, будет светить нашей лампой! Это рынок похлеще любого золота!

Он снова помрачнел, азарт сменился досадой.

– Но деньги уходят, как вода в песок. Аренда земель у местных. Подкуп чиновников. Закупка паровых насосов в Англии. Строительство перегонных кубов… А отдача когда еще будет… Мы ж там, как слепые котята, в земле ковыряемся, нефть эту черпаем ведрами из колодцев. А ее там – море! Только как достать – ума не приложим.

Я слушал этот страстный монолог с непроницаемым лицом, и картина становилась предельно ясной. Вот оно что. Он на мели. Замахнулся на два гигантских дела, которые ему одному не потянуть. И в нефти он пока дилетант. Действует по наитию, по-старинке, с купеческим размахом, но без инженерной мысли. А это значит… это значит, что он сейчас уязвим. И ему нужен не просто партнер. Ему нужен советник. Тот, кто знает, как надо.

Я дождался, пока он закончит, сделал глоток остывшего чая.

– А почему вы черпаете ведрами, Василий Александрович? – спокойно, почти равнодушно спросил я. – Почему не бурите?

Кокорев замер и удивленно уставился на меня. Этот простой, но совершенно неожиданный для него вопрос мгновенно изменил тон нашего разговора, превращая его из дружеских жалоб в серьезный деловой анализ.

Кокорев замер, его рука с рюмкой застыла на полпути ко рту. Он удивленно уставился на меня, словно я заговорил на неведомом языке.

– Бурить? – переспросил он со снисходительностью эксперта, объясняющего прописные истины дилетанту. – Чем, любезный? Зубилом? Американцы кажись там у себя что-то такое придумали, Пенсильванская система, кажется… Да кто ж нам ее продаст? Да и как ее в Баку привезти, через три моря? Это все – сказки для биржевых газет.

– А если я скажу вам, что есть способ лучше? – спокойно продолжал я. – Не только бурить, но и качать. И оборудование это можно заказать. Не в Англии. В Америке. Паровые буровые установки. Насосы. Целые заводы по перегонке керосина. И там и трубопровод устроить.

Видя полный скепсис на лице Кокорева, я достал из саквояжа чистый лист бумаги и остро отточенный карандаш.

– Вы возите нефть в бочках? – усмехнулся я, начиная рисовать. – Это же разорение! Нужны специальные суда. Баржи с вваренными в корпус цистернами. Наливные. Одна такая баржа перевезет по Каспию и Волге столько, сколько тысячи бочек. А от скважины до пристани нефть должна идти сама. По трубам. Это дешевле любых лошадей и арб.

Затем я начал чертить схему паровой буровой вышки, в общих чертах, но с поразительной точностью описывая принцип ее действия – долото, обсадные трубы, и главное – скорость и глубина, которых невозможно достичь, жалкими колодцами. Кокорев слушал, и его лицо начало меняться. Снисходительность уступала место изумлению.

– Но и это не главное, – продолжал я. – Продавать надо не просто керосин. Надо продавать свет. Необходимо наладить здесь, в России, производство недорогих, простых и безопасных керосиновых ламп. И раздать их по деревням почти даром, за копейки. А вот потом, когда вся Россия «подсядет» на этот свет, когда в каждой избе затеплится огонек, – вот тогда и зарабатывать по-настоящему, продавая им керосин.

Я отложил карандаш. В купе повисла тишина, нарушаемая лишь мерным стуком колес. Лицо Кокорева было бледным. Изумление на нем сменилось полным, почти суеверным шоком. Он смотрел на меня как на провидца или колдуна.

«Откуда он все это знает⁈ Черт… или гений? Да какая разница! С такими идеями… мы перевернем весь мир!» – казалось, было написано на его лице.

– Владислав… это все… это возможно? – выдохнул он, и в его голосе больше не было снисходительности, лишь жадный блеск в глазах.

– Более чем, – спокойно ответил я. – Но это требует денег. И воли. У вас есть воля, Василий Александрович. Но, как вы сами сказали, у вас сейчас нет свободных денег на такие масштабные инвестиции.

Я выдержал паузу, нанося решающий удар.

– Так вот. Я предлагаю вам обмен. Баш на баш. Я отдаю вам свой пакет акций «Сибирского Золота» на семьсот тысяч рублей. А вы мне – долю в вашем нефтяном Товариществе. На ту же сумму.

Кокорев вздрогнул, как от удара.

– На семьсот тысяч⁈ Да это почти половина моего пая! Я не могу, Владислав! Мои компаньоны меня не поймут! Я не могу так размывать свою долю!

– Хорошо, – я понимающе кивнул. – Я не настаиваю. Давайте так: триста на триста. Акции «Сибирского Золота» на триста тысяч рублей в обмен на вашу долю в бакинском деле на ту же сумму. Остальные четыреста тысяч по «Сибирскому Золоту» я вам просто продам, но позже, с рассрочкой. Когда ваша нефть даст первую прибыль.

Этот компромисс был тем спасательным кругом, который ему был так нужен. Он получал и технологию, и партнера, и отсрочку по платежам, сохраняя при этом контроль над своим детищем.

– По рукам! – выдохнул он, с силой ударив своей тяжелой ладонью по моей. – Сделку оформим в Петербурге, у стряпечег!

Напряжение спало. Кокорев, возбужденный, как юнец, плеснул в стаканы коньяку.

– Ну ты голова, Тарановский! Вот уж не ожидал! – с восхищением пробасил он, поднимая стакан. – Это и было твое главное дело, про акции?

Я сделал глоток, чувствуя, как по телу разливается тепло.

– Нет, Василий Александрович, – усмехнулся я. – Это так… разминка. Мои планы куда шире…

Кокорев замер с рюмкой в руке.

– Не разминка⁈ – проревел он, его лицо выражало полное недоумение. – Да что же может быть шире, чем нефть и дороги⁈

– Территории, Василий Александрович, – спокойно ответил я. – Целые провинции. Что вы знаете о Маньчжурии? Не о той, что по берегу Амура. А о той, что за рекой.

Он пожал могучими плечами, отхлебывая коньяк.

– Да что о ней знать? Дикий край. Бандиты-хунхузы, маньчжуры ленивые, китайцы-кули. Мы оттуда чай возили, пока англичане все дело не испортили. Пустыня, одним словом.

Я молча достал из своего саквояжа и разложил на столике трофеи: ту самую английскую геологическую карту, которую мне все же вернул губернатор, и богато украшенные, но варварские ножны от меча-дао, снятые с одного из атаманов. Предметы выглядели чужеродно на фоне бархата и полированного дерева купе.

– Это не пустыня. Это – золотое дно. Которое прямо сейчас, пока мы тут чаи распиваем, уходит у нас из-под носа.

Используя эти предметы как наглядные пособия, я начал свой рассказ. Я говорил не как авантюрист, а как аналитик, излагая голые, жестокие факты.

– Власть цинского императора в Маньчжурии – фикция. Регион отдан на откуп продажным амбаням. Реальная власть – у атаманов хунхузов, которые разделили край на свои «удельные княжества». Политический вакуум.

Затем я развернул карту, указывая на английские надписи.

– Вот, смотрите. Это работа британских инженеров. Они уже там. Они не просто торгуют. Они составляют карты, ищут золото, серебро, уголь. Они вооружают хунхузов, превращая их в свою частную армию. Они готовятся забрать эту землю себе. Тихо, без объявления войны. – Но это не Китай, Василий Александрович. Это – бурлящий котел. Там живут остатки гордых маньчжуров, корейцы, монголы, эвенки. Если туда придут китайцы-ханьцы со своим упорством, они за сто лет превратят эту землю в еще одну китайскую провинцию. Они ассимилируют, задушат, уничтожат всех.