Текст книги "Концессионер (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14

Глава 14

Ощущение того, что я нахожусь под колпаком, не покидало меня. После свадьбы прошла неделя – неделя утомительных визитов, светской болтовни и моего молчаливого, напряженного вглядывания в лица прохожих и окна карет. Невидимые тени, следовавшие за нами, никуда не делись.

Вероятно, я остался под надзором, хоть и не гласным.

Вечером, вернувшись в гостиницу, я решил действовать и нанес визит господину Липранди, тому самому, что присматривал за мною от Третьего отделения еще в предыдущий мой визит в Петербург. Он, как всегда, сидел в своем кабинете в здании на Фонтанке, 16, читая газету.

– Полковник, – начал я без предисловий, – давайте начистоту. Ваши люди плохо работают.

Он поднял на меня свои холодные, ничего не выражающие глаза.

– О чем вы, господин Тарановский?

– О «хвосте», – я усмехнулся. – О той неприметной пролетке, что вот уже неделю таскается за моей каретой по всему Петербургу. Неужели в Третьем Отделении не могут найти людей половчее? Слишком уж заметно.

На лице Липранди не дрогнул ни один мускул. Он аккуратно сложил газету.

– Мои люди, господин Тарановский, не ездят за вами в пролетках, – сказал он ровно. – Мой человек – вон тот дворник с метлой, что третий час подметает идеально чистый тротуар напротив. А до этого была разносчица пирогов. А вчера – нищий у ворот. Мы предпочитаем работать незаметно.

Я молчал, ошеломленный этим внезапным откровением.

– А вот кто был в той самой пролетке, – продолжил он все тем же бесстрастным тоном, – вопрос весьма интересный. И не только для вас, как выясняется. Но и для моего ведомства.

В этот момент наши роли переменились. Из надзирателя и поднадзорного мы превращались в нечто иное.

– То есть, вы хотите сказать… – начал я.

– Я хочу сказать, – он перебил меня, – что за вами в этом городе охотится кто-то еще. Кто-то грубый, непрофессиональный, но настойчивый. И мне, признаться, очень любопытно, кто именно проявляет такой нездоровый интерес к лицу, находящемуся под покровительством Его императорского Высочества.

– И что вы предлагаете? – спросил я.

– Я предлагаю вам сделку, господин Тарановский, – он впервые позволил себе что-то похожее на усмешку. – Вы перестаете играть в прятки и пытаться сбежать от меня. А я, используя свои скромные возможности, попытаюсь выяснить, кто эти ваши… назойливые поклонники. Идет?

Я кивнул. Кто бы не следил за мной – с этим стоило разобраться.

На следующий день, едва я вернулся с утренней прогулки, в моем номере появился Кокорев. Он был возбужден, размахивал газетой, неуклюже, но любезно поклонившись Ольге, с порога обрушил на меня поток новостей.

– Читал⁈ Я, как председатель правления ГОРЖД, назначил дату общего собрания! Через неделю! Будем биться, Владислав! Будем развивать нашу компанию!

Я взял у него газету. Действительно, на первой полосе «Биржевых ведомостей» красовалось официальное объявление.

– Кстати, о делах, – Кокорев перешел на деловой тон, усаживаясь в кресло. – Помнишь наш старый разговор касательно опциона?

Еще бы я не помнил! Год назад, когда мы с Кокоревым своей дерзкой игрой на бирже обрушили акции ГОРЖД, Кокорев, восхищенный моей хваткой, заключил со мной договор – опцион на право выкупа огромного пакета акций по той, бросовой цене.

– Время пришло, Владислав Антонович, – продолжил он, и его глаза хитро блеснули. – Ты помнишь цену? Одиннадцать рублей за акцию. А знаешь, сколько они стоят сегодня, после того, как мы с тобой начали наводить там порядок?

– Сколько?

– Сто сорок! – торжествующе произнес он. – Чуть не в десять раз! Ты получаешь их за гроши! Ну что, будешь выкупать?

Я молчал, быстро прикидывая в уме. На выкуп всего пакета, который мы оговорили, у меня не хватило бы денег. Не то чтобы их совсем не было. Но очень уж велики мои расходы – и на технику разного рода, и на оружие, и на маньчжурский проект. Но самая крупная его часть…

– Беру, – сказал я твердо. – На восемьсот тысяч рублей.

– Восемьсот! – ахнул Кокорев. – Вот это размах! Вот это японимаю!

– Если желаешь, Василий Александрович, оставшиеся двести тысяч выкупи сам! – предложил ему я.

На лице Кокорева промелькнула тень досады.

– Что такое, Василий Александрович? Неужто не желаешь прикупить акций по такой славной цене? – усмехнулся я.

– И хочется, и колется, Владислав Антонович. Ох, как колется… – он тяжело вздохнул.

– Хорошо, Василий Александрович. С моими акциями решили. Давайте теперь о собрании. Каков расклад сил? Что будем делать?

Кокорев тут же посерьезнел.

– Расклад плохой, – признал он. – В правлении сейчас две главные партии. Два проекта. И наш, признаться, пока в меньшинстве.

Он достал из портфеля бумаги и разложил их на столе.

– Вот. Смотри. Первая партия – назовем их «южане». За ними – все наши главные хлеботорговцы, экспортеры. И, говорят, сам министр финансов, господин Рейтерн, им благоволит.

– Чего хотят?

– Хотят тянуть дорогу на юг. К Одессе. К портам. Их логика проста и понятна любому купцу: вывоз. Вывозить наше зерно в Европу, и на этом зарабатывать быструю, легкую валюту. Идея эта очень популярна. Она сулит немедленные барыши.

– Превратить Россию в сырьевой придаток Европы, – пробормотал я. – Знакомо.

– А вторая партия – наша, – продолжал Кокорев, не расслышав моих слов. – «Восточники». Нас меньше, но за нами – промышленники. Мы говорим, что дорогу нужно тянуть не на юг, а на восток. К Уралу. К его заводам и рудникам.

– И что вы им возражаете? – спросил я, хотя уже знал ответ.

– Да что им возразишь! – он в сердцах ударил ладонью по столу. – Они кричат: «Прибыль! Контракты! Европа!». А я им говорю: «Отечество! Заводы! Сибирь!». Они смеются. Говорят, зачем везти рельсы в какую-то сибирскую глушь, если можно продать хлеб в Париж?

Я молча смотрел на него.

– Василий Александрович, – сказал я наконец. – Они мыслят, как лавочники. А нужно мыслить, как государственники.

Я взял чистый лист бумаги.

– Дорога на юг – это конечно важно, но не первостатейно. Да, мы продадим зерно. А что дальше? А дорога на восток, на Урал, – это ключ ко всему. Во-первых, – я загнул палец, – мы свяжем столицу с нашей главной промышленной базой. Уральские заводы получат дешевый хлеб, а мы – дешевый металл. Рельсы. Паровозы. Оружие, в конце концов.

– Во-вторых, – я загнул второй палец, – дорога на Урал – это только первый шаг. Следующий – в Сибирь. А Сибирь, поверь мне, это не просто пушнина. Это – будущее России. Ее главная кладовая.

– И в-третьих, – я посмотрел ему прямо в глаза, – тот, кто контролирует дорогу на восток, контролирует и всю нашу внутреннюю торговлю. И всю нашу армию. Это вопрос не прибыли. Это вопрос безопасности Империи.

Кокорев слушал, и на его лице отражалось восхищение.

– Вот! Вот этими словами и надо говорить на собрании! – воскликнул он. – Ты должен выступить! Ты, человек со стороны, сибиряк, золотопромышленник! Кто сейчас победит – неясно. У нас со Штиглицем, как ты помнишь, примерно 37 % акций. Но он сам себе на уме, и прекрасно умеет считать деньги. У моих сторонников, ну, тоже процентов 5–6 наберется. Так что большинства у нас нет. Как все повернется – неизвестно. А твое слово будет весомее, чем все мои речи! Ты должен бросить им вызов!

Я кивнул. Понятно было, что эта битва за направление дороги – это и моя битва заТранссиб, за мою Сибирь. И я был к ней готов.

Одной речи на собрании, пусть даже самой пламенной, было мало. Я это прекрасно понимал. Чтобы сломить могущественное «южное» лобби, нам нужна была тяжелая артиллерия. Человек, чье слово на петербургской бирже и в коридорах власти весит больше, чем слово министра финансов. И такой человек был. Барон Александр Людвигович Штиглиц. В сложившемся раскладе сил эта фигура была явно ключевой.

– Василий Александрович, надо бы нам идти к Штиглицу. Договориться о совместных действиях. «Сверить часы», так сказать.

– К Штиглицу? – Кокорев посмотрел на меня с сомнением. – Думаешь, договоримся? Он человек цифр, а не прожектов.

– Наш проект – это и есть цифры, – ответил я. – Огромные цифры. Просто нужно их правильно показать. В конце концов, год назад у нас все получилось. Поедемте к нему,Василий Александрович!

Уговаривать Кокорева долго не пришлось. Встреча состоялась через два дня, в его особняке на Английской набережной. Барон, с тех пор как мы встречались с ним в прошлый раз, действительно, здорово постарел. маленький, сухонький старик с холодными, пронзительными глазами, принял нас в своем кабинете, заставленном несгораемыми шкафами. Он слушал меня вежливо, но отстраненно, постукивая тонкими, пергаментными пальцами по столу. Я говорил о «Желтороссии», о необходимости упредить англичан, о стратегической важности Транссиба. Но видел – мои слова пролетают мимо.

– Молодой человек, – сказал он наконец, когда я сделал паузу. Голос его был тихим, но в нем чувствовалась сталь. – Вы говорите о геополитике. О патриотизме. Это прекрасные слова для одухотворенных молодых людей. А я, позвольте заметить, банкир. Меня интересуют не флаги на картах, а прибыль и риски. Любая война с Англией, даже торговая, которую вы так легко предлагаете, обрушит курс рубля и приведет к панике на бирже. Ваши мечты стоят слишком дорого…

Я ожидал этого. И у меня был заготовлен ответ.

– Ваше превосходительство, – сказал я, – позвольте тогда и мне поговорить с вами на единственном языке, который имеет значение. На языке прибыли.

И достал из портфеля и разложил на его столе английские карты. Перевод, сделанный для меня Кошкиным, лежал рядом.

– Пока мы с вами боимся паники на бирже, – сказал я, – англичане уже считают свою будущую прибыль. Вот их карты. Вот их расчеты. – Я ткнул пальцем в итоговую строку геологического отчета. – Миллионы фунтов стерлингов, которые они собираются выкачать из этой земли, из русских, по сути, недр. Эти деньги, барон, либо будут работать на Британскую корону, либо… – я сделал паузу, – … либо на нас.

Штиглиц склонился над картами. Его холодные глаза пробегали по строчкам цифр, а тонкие, пергаментные пальцы скользили по линиям, прочерченным английскими инженерами.

– Золото – это хорошо, – произнес он наконец, поднимая на меня взгляд. – Это быстрые деньги. Но это – капитал конечный. Жила иссякнет, и что тогда? Мне нужен постоянный поток прибыли!

– Этот поток даст железная дорога, – тут же подхватил я. – Барон, подумайте: весь наш спор с англичанами – это прежде всего вопрос о скорости. Они разбили нашу кяхтинскую торговлю, потому что их пароходы доставляют чай из Кантона в Лондон за три месяца. А наши чайные караваны тащится через всю Сибирь почти год. Мы проиграли, потому что мы медленные.

Я подошел к большой карте мира, висевшей у него в кабинете.

– А теперь представьте, Александр Людвигович, – я провел пальцем от Пекина через Сибирь до Петербурга, – что у нас есть стальной путь. Назовем его «Новый Шелковый путь». Представьте, что вагон с шелком или чаем, вышедший из Пекина, будет в Москве через три недели. Не через год, а через три недели! Ни один, даже самый быстрый английский клипер, не сможет с нами тягаться! Мы перехватим у них всю транзитную торговлю между Азией и Европой.

В глазах старого банкира, привыкшего считать проценты по государственным займам, появился новый, хищный блеск. Он видел не просто дорогу. Он видел гигантские потоки товаров, фрахты, страховые премии, таможенные сборы.

– Быстрота доставки – раз, – продолжал я загибать пальцы. – Сохранность груза – два. Пароход может утонуть в шторм, а поезд – нет. И главное, барон, – главное – это контроль. Тот, кто владеет этой дорогой, будет диктовать свои условия всей мировой торговле. И этим кем-то будет не Лондон, а Санкт-Петербург!

Штиглиц молчал, но я видел, как в его голове моя авантюрная идея уже превращается в строгий, выверенный финансовый проект.

– Для этого нужен инструмент, – сказал он наконец. – Мощный. Гибкий. Способный оперировать капиталами в России, в Сибири… и в Китае.

Его холодные глаза пробежали по строчкам цифр, по расчетам, по названиям минералов. Он молчал долго, так долго, что тиканье часов на камине казалось оглушительным. Он видел не просто карты. Он видел упущенную выгоду. Он видел, как гигантские финансовые потоки утекают мимо его банка, мимо казны Российской Империи, прямо в карманы лондонских банкиров.

– Как вы предлагаете перехватить эти средства? – спросил он наконец, и в его голосе уже не было прежнего снисхождения.

– Силой, – ответил я. – И деньгами. Нам нужно финансирование, чтобы укрепиться в том краю раньше них. Нужен инструмент. Мощный финансовый инструмент.

– Банк, – сказал он, и это было не вопросом, а выводом.

– Да, – кивнул я. – Банк. Русско-Сибирский. Или, если мыслить шире, – Русско-Сибирско-Китайский, который будет финансировать не только горную добычу, но и дороги, и торговлю. Который станет нашим главным оружием в этой невидимой войне.

Старый банкир снова замолчал, глядя на карты. Я видел, как в его голове, в этом гениальном финансовом мозгу, моя авантюрная, военная идея переплавляется, обретая строгую, холодную форму банковского проекта.

– Любопытно, – сказал он наконец, поднимая на меня свои светлые, помолодевшие глаза. – Очень любопытно, молодой человек. Я поддержу вас на собрании. Посмотрим, что из этого выйдет.

– А дорогу и до Одессы, можно построить и чуть позже.

* * *

В день общего собрания акционеров в доме Лерха на Большой Морской было не протолкнуться. В огромном зале с лепными потолками и высокими, до самого пола, окнами, собрался весь цвет финансового и политического Петербурга. Здесь были министры, сановники, банкиры, генералы. Я чувствовал себя волком, попавшим на псарню, где каждый второй был либо гончей, либо борзой.

Я и Кокорев держались вместе с группой «восточников» и присоединившимся к нам бароном Штиглицем. Наш маленький «восточный» кружок против мощного «южного» лобби. Воздух в зале, казалось, раскалился от напряжения. Решалась судьба не просто дороги – решалась судьба будущей экономической политики всей Империи.

Собрание началось со скучных формальностей. Отчеты, балансы, речи… Я едва слушал, мысленно репетируя свое выступление. Наконец, председательствующий, один из директоров правления, предоставил слово лидеру «южан».

– Слово для доклада о перспективах строительства Одесской линии предоставляется…

И в этот самый момент, когда к трибуне уже направлялся высокий, холеный сановник с папкой в руках, створки дверей в зал с шумом распахнулись. В проеме выросла фигура флигель-адъютанта в блестящем мундире. Он ударил каблуками.

– Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич!

Зал ахнул. Все, как один, вскочили со своих мест, оборачиваясь. Шум и гул мгновенно стихли.

В зал быстрым, энергичным шагом вошел Великий князь. Он был в простом морском сюртуке, без свиты, но вся его фигура дышала властью и той неукротимой энергией, которая так отличала его от большинства сановников.

– Продолжайте, господа, продолжайте, – бросил он, махнув рукой застывшему председателю. – Я пришел лишь послушать. Не обращайте на меня внимания.

Он прошел через весь зал и сел в кресло в первом ряду, рядом с нашим кружком.

– Мне доложили, – сказал он так тихо, что слышали только мы, – что сегодня здесь будут обсуждаться весьма любопытные идеи о будущем русских железных дорог. Я не мог пропустить такое.

Я встретился взглядом с Кокоревым. На его лице было написано чистое, детское ликование. Наш главный, самый могущественный союзник был здесь. Он не просто поддержал нас – он явил свою волю. И теперь эта битва из простого спора акционеров превращалась в сражение, за которым, затаив дыхание, наблюдала сама Империя.

Глава 15

Глава 15

Я встретился взглядом с Кокоревым. На его лице было написано чистое, детское ликование. Наш главный, самый могущественный союзник был здесь.

Председатель собрания, высокий сановник с бледным, холеным лицом, оправившись от шока, вызванного внезапным появлением августейшей особы, откашлялся и постарался придать голосу прежнюю уверенность.

– Слово для доклада о перспективах строительства Одесской линии предоставляется князю Вяземскому!

К невысокой трибуне, установленной в центре зала, медленно прошел высокий, седовласый аристократ с безупречной военной выправкой и орденом Святого Владимира на шее. Князь Петр Андреевич Вяземский, крупный землевладелец в южных губерниях, член Государственного Совета, известный своим острым умом и консервативными взглядами. Он с достоинством поклонился сначала в сторону Великого князя, который сидел чуть поодаль, бесстрастно наблюдая за происходящим, затем – всему собранию.

Он начал свою речь спокойно, уверенно, голосом человека, привыкшего выступать перед высшими сановниками Империи.

– Господа акционеры! Ваше Императорское Высочество! – начал он, и его хорошо поставленный голос разнесся по затихшему залу. – Перед нами сегодня стоит выбор не просто между двумя проектами. Перед нами выбор между здравым смыслом и авантюрой, между немедленной выгодой для Отечества и туманными прожектами, сулящими лишь убытки и разорение.

Он сделал паузу, обводя зал своим властным взглядом.

– Путь на Юг, к портам Черного моря, к Одессе, – это путь к немедленному процветанию! – продолжил князь, переходя к первому, главному тезису. – Европа жаждет нашего хлеба! Англия, Франция готовы платить за него твердой валютой – фунтами стерлингов и золотыми франками! Это – живые деньги в казну Общества! Это – живые деньги в казну Империи, столь необходимые нам после недавних потрясений! Мы можем получить отдачу от наших капиталовложений уже через год-два! Нужно ли говорить больше?

По рядам, где сидели купцы-хлеботорговцы, судовладельцы и связанные с ними банкиры, прошел одобрительный гул. Аргумент был прост, понятен и бил точно в цель – в карман.

– Но дорога на Юг – это не только быстрая прибыль, господа! – Вяземский повысил голос, переходя к следующему пункту. – Многие из нас помнят горькие уроки недавней Крымской войны. Помнят, как наши доблестные полки гибли под Севастополем не столько от вражеских пуль, сколько от голода, болезней и катастрофического бездорожья! Отсутствие надежных путей сообщения на юге стоило нам тысяч солдатских жизней и, в конечном счете, победы! Железная дорога на Одессу – это не просто торговый путь. Это – наша стратегическая артерия! Это – гарантия того, что в случае новой угрозы с юга, от османов ли, от англичан ли, мы сможем быстро перебросить войска и снабжение! Это – вопрос безопасности наших южных рубежей, вопрос чести Империи!

Военные, присутствовавшие в зале в парадных мундирах, одобрительно закивали. Этот аргумент был еще сильнее первого – он апеллировал к патриотизму и горькой памяти о недавнем поражении.

– А что же нам предлагают наши оппоненты? Уважаемые господа «восточники»? – Князь позволил себе легкую ироничную усмешку. – Они предлагают нам тянуть дорогу в дикую, безлюдную степь! Закапывать миллионы в сибирскую мерзлоту! Чтобы везти хлеб на Урал каким-то заводам, которые еще неизвестно, будут ли его покупать и чем смогут заплатить! Это – авантюра чистой воды! Это – распыление средств на сомнительные, туманные прожекты! Россия – европейская держава, господа! Мы должны укреплять наши связи с цивилизованной Европой, торговать с ней, учиться у нее, а не уходить в азиатскую дикость, в погоне за призрачным золотом и сомнительными геополитическими выгодами!

Он закончил речь под громкие аплодисменты. Аргументы «южан» казались неопровержимыми: быстрая прибыль, патриотизм, здравый смысл.

Я искоса взглянул на своих союзников. Кокорев сидел мрачный, сжав кулаки. Штиглиц, бесстрастный, как всегда, лишь едва заметно постукивал тонкими пальцами по подлокотнику кресла. Великий князь сделал очередную пометку в своем блокноте, его лицо оставалось непроницаемым.

Председатель собрания, явно довольный произведенным эффектом, уже поднялся со своего места, собираясь ставить вопрос о южном направлении на голосование. Он был уверен в исходе.

Я понимал, что мы проигрываем. Против такой мощной, патриотичной и, на первый взгляд, абсолютно логичной речи мои сухие экономические расчеты и туманные перспективы сибирского освоения могли показаться неубедительными. Нужно было что-то большее. Нужен был ответный удар такой же силы, бьющий не только в разум, но и в сердце.

Я поднял руку, прося слова. Председатель собрания, явно не ожидавший такого поворота, на мгновение растерялся, но присутствие Великого князя обязывало соблюдать формальности.

– Слово просит… господин Тарановский, – произнес он с легким недоумением.

Я встал и направился к трибуне. По залу тут же пронесся недовольный гул. Из рядов «южан» послышались высокомерные возгласы:

– Кто это? Мы его не знаем! – Он не член правления! Какое право он имеет? – Пусть сначала представится!

Шум нарастал, грозя сорвать мое выступление еще до его начала. Но тут со своего места тяжело поднялся Кокорев.

– Господа! – прогремел его бас, мгновенно перекрывая галдеж. – Позвольте представить! Это – господин Владислав Антонович Тарановский, генеральный управитель Акционерного общества «Сибирское Золото» и, с недавних пор, один из крупнейших акционеров нашего Общества! – Он сделал паузу, обводя зал тяжелым взглядом. – Он имеет право голоса. И он имеет право быть услышанным!

Шум неохотно стих. Все взгляды устремились на меня. Я поднялся на невысокую трибуну.

Я начал говорить негромко, но мой голос, з разносился по огромному залу, достигая самых дальних углов.

– Господа акционеры! Ваше Императорское Высочество! Я не столичный сановник, – сказал я, глядя прямо перед собой, на ряды холеных, самодовольных лиц. – Я – человек из Сибири. И я видел ту землю, о которой многоуважаемый князь Вяземский и другие господа судят по картам, не выходя из теплых петербургских кабинетов. Я видел ее несметные богатства, лежащие прямо под ногами. И я видел ее чудовищную нищету, ее бескрайние просторы, ее оторванность от России, от сердца Империи.

Этот заход сработал. В зале воцарилась тишина. Они слушали. Не как теоретика, а как очевидца, человека «оттуда».

– Нам предлагают путь на Юг, – продолжил я, переходя в наступление. – Путь к быстрой прибыли от торговли хлебом. Прекрасно! Но что это за торговля, господа? Мы будем вывозить наше сырье, наш хлеб, чтобы потом втридорога покупать у тех же англичан и немцев машины, станки и… рельсы! Для той же самой дороги! Мы будем кормить чужих рабочих в Манчестере и Эссене, вместо того чтобы дать работу своим, русским мужикам на Урале и в Туле! Путь на Юг – это не путь к богатству. Это путь к вечной зависимости. Это путь сырьевой колонии!

По рядам промышленников прошел одобрительный ропот. Лицо князя Вяземского помрачнело.

– Нам говорят о «быстрых деньгах», – я повысил голос. – А я говорю об основе, о фундаменте! Урал – это наш промышленный хребет! Сейчас он задыхается без дешевого хлеба для рабочих и без надежных путей для вывоза своей продукции! Дайте ему дорогу – и он завалит всю Россию металлом! Дешевым металлом!

Я сделал паузу, доставая из портфеля бумаги.

– Я не теоретик, господа. Я практик. Я только что вернулся с Урала, где заключил контракт с Верх-Исетским заводом на поставку полутора миллионов пудов рельсов для моей Ангаро-Ленской дороги. По цене рубль пятнадцать копеек за пуд! Знаете, сколько сейчас стоит привезти этот пуд рельсов из Екатеринбурга в Москву на лошадях, как во времена Петра Великого? Почти два рубля! Цена доставки выше цены самого товара! А по железной дороге это будет стоить тридцать копеек! Мы удешевим строительство всех будущих дорог России в пять, а то и в семь раз! Вот где настоящая, долгосрочная прибыль, господа, а не в сиюминутной спекуляции зерном!

Я видел, как загорелись глаза у Штиглица. Он, банкир, мгновенно оценил масштаб экономии.

– И о стратегии! – я повернулся к военным. – Многоуважаемый князь напомнил нам об уроках Севастополя и необходимости дороги на Юг. Верно! Но позвольте и мне напомнить: а откуда везли ядра, бомбы и гранаты для обороны Севастополя? С Урала! С тех самых заводов, что и поныне могут отправить свою продукцию в центр России лишь две недели в году, по вешней воде, рискуя утопить половину в пути! Мы не знаем, господа, где будет следующая война. Может быть, на Кавказе против турок. Может быть – на Севере против англичан. Может быть – снова в Польше против мятежников. Но одно мы знаем совершенно точно: оружие для любой войны – пушки, снаряды, ружья – будет коваться на Урале! И дорога туда – это вопрос не просто выгоды, это вопрос выживания Империи!

Я видел, как многие военные задумчиво кивали. Аргумент Вяземского был силен, но мой – бил еще точнее.

Я снова повернулся ко всему залу, переходя от обороны к наступлению, к своему видению.

– Дорога на Урал – это только начало! Это – ключ, который откроет нам ворота в Сибирь! А Сибирь – это не дикая, безлюдная пустыня, как тут изволили выразиться! Это – целая новая Россия, спящая под снегом! Золото! Лес! Уголь! Плодороднейшая земля! Миллионы десятин! И все это богатство, несметное, сказочное, потечет сюда, в сердце Империи, как только мы дадим этой земле стальную артерию!

Мой голос гремел в наступившей тишине. Я видел изумленные, захваченные масштабом идеи лица. Даже Великий князь подался вперед, не отрываясь, глядя на меня.

– И наконец, господа, – Китай! Восток! Мы говорим о Новом Шелковом Пути! Вагон с чаем или шелком из Кяхты или Пекина дойдет до Санкт-Петербурга за три недели, а не за год с лишним! Мы отберем у англичан всю транзитную торговлю между Азией и Европой! Весь мир будет платить нам за скорость и надежность! Вот где настоящие миллионы! Вот где мощь и слава России! Не в том, чтобы заискивающе продать мешок пшеницы в Лондон, а в том, чтобы стать главным мостом, главной дорогой между двумя величайшими частями света!

Я закончил и замолчал, тяжело дыша. На несколько секунд в зале повисла ошеломленная, напряженная тишина. Было слышно, как скрипнуло перо в руках у секретаря.

А затем зал взорвался. Но не аплодисментами. А гулом десятков спорящих, кричащих голосов. Одни были возмущены моей дерзостью, моим напором. Другие, особенно промышленники и те, кто мыслил масштабно, – были явно поражены и захвачены логикой и размахом моего плана. «Южане» пытались перекричать «восточников», размахивая руками. Князь Вяземский, бледный от ярости, что-то гневно говорил своим сторонникам. Кокорев, наоборот, сиял, как начищенный пятак, и азартно спорил с каким-то банкиром.

Я спокойно стоял у трибуны, выдерживая этот шквал эмоций. Я сделал свое дело. Я посеял сомнение. Я заставил их думать. И я видел заинтересованный, оценивающий взгляд Великого князя, устремленный на меня. Главная битва была еще впереди, но первый раунд я, кажется, выиграл.

Председатель собрания отчаянно звонил в колокольчик, пытаясь призвать всех к порядку, но его никто не слушал. Казалось, собрание вот-вот превратится в базарную перепалку.

И в этот момент, в самый пик хаоса, с места тяжело поднялся Василий Александрович Кокорев. Он не стал кричать. Он просто встал во весь свой могучий рост, обвел зал тяжелым, хозяйским взглядом, и его аголос, без всякого усилия перекрывая шум, заставил всех замолчать.

– Господа! – прогремел он. – Довольно криков! Позвольте и мне, как действующему главноуправляющему сего Общества, спасшему его от неминуемого банкротства, сказать свое слово. И слово это будет коротким. Если вы сегодня проголосуете за «южный» путь, если вы предпочтете сиюминутную выгоду от торговли хлебом с Европой будущему промышленному развитию России, – я слагаю с себя все полномочия! Я умываю руки! Я не буду строить дорогу в никуда и превращать Отечество в сырьевую колонию! Выбирайте!

Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. В зале воцарилась гробовая тишина. Уход Кокорева – это катастрофа. Это новый кризис управления, это обвал акций, это потеря доверия правительства. Все в ужасе смотрели то на него, то на Великого князя, сидевшего с непроницаемым лицом.

Князь Вяземский, пытаясь спасти ситуацию, первым нарушил молчание. Он повернулся к Великому князю и почтительно склонил голову.

– Ваше Императорское Высочество! Рассудите нас! – взмолился он. – Вы, как Августейший брат Государя нашего, как радетель о благе флота и торговли, должны понимать, насколько важен для процветания Империи выход к южным морям! Укажите нам путь истинный! Не дайте сбить себя с толку сладкими речами прожектеров!

Наступила звенящая тишина. Все взгляды были прикованы к Великому князю. Его слово сейчас могло решить все. Константин Николаевич медленно откинулся в кресле, и на его губах появилась легкая, едва заметная усмешка.

– Князь, – произнес он спокойно, и его голос, лишенный всякого начальственного металла, прозвучал неожиданно мягко. – Я здесь – лишь гость. И, как многие из вас, акционер сего почтенного Общества. Диктовать вам решение я не имею права – это было бы противно самому духу акционерного дела, которое мы с таким трудом насаждаем в России. Решение – за вами, господа, за большинством голосов.

Он сделал паузу, обводя всех внимательным, чуть прищуренным взглядом.

– Что же до интересов государства… – продолжил он задумчиво, – то они просты. Интересы государства диктуют нам необходимость строить как можно больше железных дорог. По всем направлениям. И на юг, для вывоза хлеба. И на восток, для освоения наших богатств. Чем больше будет дорог, тем сильнее будет Империя. Вопрос лишь в том, с чего начать. С чего важнее начать именно сейчас. Решайте, господа.

Его ответ был шедевром дипломатии. Он никого не поддержал напрямую, никого не обидел. Но, поставив знак равенства между южным и восточным направлениями, он дал понять, что проект, представленный мной, имеет право на жизнь, что он важен для государства. Он отдал решение на откуп большинству, но указал, где находятся его симпатии.

Я понял, что это мой шанс. Мой последний, решающий удар. Воспользовавшись паузой, пока «южане» пытались осмыслить ответ Великого князя, я снова шагнул к трибуне.

– Его Императорское Высочество совершенно правы! – заговорил я громко, обращаясь ко всему залу. – Интересы государства! Давайте же поговорим именно о них!

Я повернулся к Вяземскому, который смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

– Вы говорите – экспорт хлеба в Европу! Прекрасно! Но куда пойдут деньги от этого хлеба? Они пойдут в Англию! На оплату английских машин, английских паровозов и английских же рельсов, которые мы будем покупать у них за наше же золото! Мы будем кормить английских рабочих в Манчестере, вместо того чтобы дать работу нашим, русским мужикам на Урале! Это не государственный интерес, господа! Это – колониальная политика, где Россия – всего лишь богатая, но бесправная колония!