Текст книги "Концессионер (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Я перевел палец на бассейн Лены.

– Мы сможем, наконец, безбоязненно отправлять тысячи рабочих на золотые россыпи Лены, Олекмы и даже на Чукотку, не опасаясь, что они умрут от цинги зимой. Золото, которое сейчас лежит мертвым грузом под вечной мерзлотой, рекой потечет в казну Империи!

Я видел, что Император слушает с напряженным вниманием. Теперь я говорил не о туманной геополитике, а о конкретной, осязаемой выгоде.

– И дороги, – я перешел к главному. – Утвердившись в Маньчжурии, мы сможем провести прямую, кратчайшую ветку от Читы, минуя горы Хингана, без постройки моста через широкий в нижнем течении Амур, до нашего нового порта Владивосток. Это обеспечит круглогодичную связь с Русскими тихоокеанскими владениями. А в будущем… в будущем эта ветка станет самой важной, самой прибыльной частью Великого Сибирского Пути!

Великий князь, достав подсигар, закурил. Затем, поблескивая пенсне, остро взглянулна меня.

– Вы говорите о дорогах, Тарановский. Вы считаете, что дорога через Сибирь – это реально?

– Более чем, Ваше Высочество. Американцы, с которыми Ваше Высочество изволили вести переговоры по устройству трансконтинентального телеграфа, уже сейчас, во время страшной междоусобной войны, прокладывают свой трансконтинентальный путь через дикие прерии и скалистые горы. Несмотря на войну. То, что могут они, – сможем и мы! Железная дорога в Сибирь не только свяжет Империю, но и возродит Великий шелковый путь, сделав Россию главным мостом между Азией и Европой.

Я закончил. В кабинете повисла тишина. Я сказал все, что хотел. Теперь решение было за ними.

Император, до этого молча слушавший, медленно поднялся из кресла, подошел к карте, долго всматривался в нее, читая текст английского оригинала. Затем повернулся ко мне. Его глаза, глубокие и умные, смотрели на меня в упор, пытаясь проникнуть в самую душу. Впервые за все время аудиенции он обратился ко мне напрямую.

– Хорошо, господин Тарановский, – произнес он тихо, но в гулкой тишине библиотеки его голос прозвучал, как приговор. – Говорите вы складно. Ваши планы – грандиозны. Но ответьте мне на один, главный вопрос. Чего хотите вы сами?

Я молчал, не зная, что ответить.

– Завоевать себе княжество? – продолжал он, и в его голосе не было ни гнева, ни иронии – только тяжелая усталость от невыносимого бремени абсолютной власти. – Стать новым Ермаком? Или просто нажить на этой авантюре еще несколько миллионов? Скажите мне честно. Чего вы ищете в этой Маньчжурии?

И тут я понял, что это – решающий момент. Главный экзамен. И любой ответ, кроме одного, единственно верного, будет ложью, которую этот человек почувствует мгновенно.

– Ваше Императорское Величество, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я был никем. Россия дала мне второй шанс. Дала свободу, имя, невероятные возможности. Теперь я невероятно богат, счастливо женат, передо мною открыты любые поприща.

Я сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Все, чего я хочу, – это отплатить ей сторицей. Та земля, которую я видел, – я кивнул на карту, – та земля, которую сейчас грабят чужаки и рвут на части бандиты, могла бы стать не моим личным княжеством, а новой, сильной и богатой провинцией Вашей Империи. Я готов положить на это и свое состояние, и свою жизнь. Я присягал на верность вам, Государь. И я от своей присяги не отступлюсь.

Наступило долгое, тягучее молчание. Император смотрел на меня, потом на своих сановников, потом снова на меня.

– Мы изучим ваши бумаги, господин Тарановский, – наконец произнес Великий князь Константин, нарушая тишину.

– И примем решение.

Аудиенция была окончена. Я поклонился и, пятясь, вышел из кабинета, так и не поняв, чем она для меня закончится. Триумфом или концом моей головокружительной карьеры.

Глава 19

После аудиенции у Государя наступила странная, напряженная тишина. Я был свободен, но в то же время привязан к Петербургу невидимой цепью ожидания. Теперь придется ждать вызова, знака, но Зимний дворец пока молчал. Эта неопределенность изматывала нервы, но у нее была и светлая сторона – я получил несколько дней передышки. Дней, которые я мог полностью посвятить своей супруге.

Я вернулся в свои апартаменты в «Демуте». Она ждала меня. Увидев мое лицо – уставшее, но спокойное, – она все поняла без слов.

– Все хорошо? – спросила она шепотом.

– Да, – ответил я. – Кажется, да. Все хорошо.

Я не стал объяснять ей, что решение высших сфер непредсказуемо, и мне остается только ожидать, скрестив пальцы, благоприятного решения.

В тот день мы впервые не говорили о планах. Мы смеялись, болтали, гуляли по набережной. Ольга казалась беззаботной и абсолютно счастливой. Что же до меня – я никогда не испытывал такого чувства. Все мои заботы вдруг ушли на задний план, казались нереальными и далекими. Маньчжурия, Сибирь – все это вдруг подернулось дымкой, превратившись в нечто сказочное и отдаленное, как рассказы про пещеру Али-Бабы.

Чудесный вечер завершился такой же упоительной ночью.А наутро меня ждала записка на серебряном подносе, оставленная половым. Тонкий лист дорогой бумаги с гербом и несколько строк, выведенных изящным женским почерком. Писала графиня Полонская. Она благодарила за спасение и робко напоминала о своей просьбе – обсудить условия возвращения фамильной драгоценности.

– Тебя снова ищет твоя графиня, – с легкой, притворной ревностью заметила Ольга, заглядывая мне через плечо. – Кажется, ты становишься самым популярным мужчиной в Петербурге.

– Боюсь, ее интересует не я, а сапфиры, – усмехнулся я. – Что будем делать?

– Пригласим ее на обед, – решила Ольга. – Негоже гнать от дома просящего. Да и любопытно мне на нее взглянуть. Что она предложит взамен своих драгоценностей?

Я написал ответ, что мы с супругой будем ожидать ее сиятельство завтра, во втором часу пополудни, в модном «Кафе де Пари» на Невском. Место было выбрано не случайно: нейтральное, респектабельное, но не слишком формальное. Идеальное место для деликатной беседы.

Мы с Ольгой прибыли в «Кафе де Пари» чуть раньше. Графиня Полонская явилась минута в минуту, и не одна. Ее сопровождал высокий, щеголевато одетый гвардейский офицер с надменным лицом – ее брат, назвавшийся Александром.

Он с порога попытался взять быка за рога.

– Сударь, – начал он, едва представившись, – моя сестра оказалась в затруднительном положении… Мы пришли договориться об отсрочке.

– Отсрочки не будет, – ответил я холодно. – Я скоро уезжаю из Петербурга. В Сибирь. Надолго. Вопрос нужно решать здесь и сейчас.

– Да как вы смеете отказывать моей сестре⁈ – вспылил гвардеец. – Вы хоть знаете, с кем говорите⁈

– Знаю, – я посмотрел ему прямо в глаза. – С людьми, которые просили меня о милости. А когда её получили, заговорили по иному. И потому я бы советовал вам сбавить тон!

Он осекся, поняв, что тут, как говорится, «коса нашла на камень».

– У нас… у нас сейчас нет таких денег, господин Тарановский, – вмешалась графиня, и в ее голосе звенело отчаяние. – Но честь семьи… я не могу ее потерять… Есть… есть другое решение.

Она сделала паузу, собираясь с духом.

– У нас остался старый дом. Он… он в сильно запущенном состоянии, а кроме того – заложен-перезаложен. Но даже с учетом ужасного состояния и долгов, он стоит этих денег. Возьмите его в обмен на колье!

Я молчал, ошеломленный этим предложением. Недвижимость в Петербурге? В мои планы это никак не входило. Но что-то в этом предложении – какая-то смутная, еще не оформившаяся идея – меня зацепило.

– Я хотел бы его увидеть, – медленно произнёс я.

– Казанская улица – это недалеко от Невского! – с надеждой ответил гвардеец.

– Тогда поедемте, – решил я. – Немедленно!

Мы ехали на двух извозчиках – я с Ольгой, а в другой пролетке – графиня со своим братом. Дом на Казанской оказался огромным, мрачным особняком старой постройки, зажатым между двумя доходными домами. Он был страшен. Штукатурка обвалилась, обнажив темный кирпич, несколько окон на втором этаже были выбиты и зияли черными дырами, а парадное крыльцо, поросшее мхом, угрожающе накренилось.

– Боже, какая разруха, – прошептала Ольга.

Брат графини распахнул перед нами тяжелую, рассохшуюся дубовую дверь. Внутри царил полумрак и пахло сыростью, гнилью и запустением. В огромной, пустой зале с выцветшими гобеленами на стенах гулял сквозняк, а с лепного потолка свисали клочья паутины.

И тут я услышал его. Тихий шорох на верхнем этаже. Потом еще один. Словно кто-то, затаившись, наблюдал за нами. Брат графини тоже это услышал и напрягся, его рука легла на эфес сабли. Я жестом показал Ольге и графине оставаться на месте.

– Похоже, у вашего дома появились новые жильцы, – сказал я тихо.

Не сговариваясь, мы с Полонским вытащили револьверы. Я привычно взвел курок своего «Лефоше». Он – изящного, почти игрушечного «Смит-Вессона». Два мира, две системы.

– Я пойду по парадной лестнице, – прошептал я. – Вы – по черной. Встречаемся в коридоре второго этажа.

Затем мы начали обходить дом. Двигались медленно, крадучись, прижимаясь к стенам, как я делал это сотни раз в фанзах хунхузов. Я ожидал чего угодно – воров, беглых, нищих, устроивших здесь притон. Вдруг скрипнула половица над головой. Я рывком распахнул дверь в одну из комнат. Пусто. Только горы мусора и старого тряпья.

И вдруг в конце длинного, темного коридора второго этажа я услышал детский плач. Тихий, испуганный.

Я распахнул последнюю дверь. Комната была завалена каким-то хламом. И посреди этого хлама, сбившись в кучу, как стайка перепуганных воробьев, сидели пятеро грязных, оборванные, исхудавших ребятишек. Старшему – лет десять, младшей – едва ли исполнилось четыре. Увидев меня, они замерли, глядя на меня огромными, полными животного ужаса глазами. Это не были призраки. Это были беспризорники – истинные хозяева этого мертвого дома.

Мы стояли в тишине, нарушаемой лишь испуганным всхлипыванием самой маленькой девочки.

– Идемте, – сказал я тихо. – Здесь холодно.

Мы спустились обратно, в большую залу, и я тут же, не спрашивая разрешения, разжег огонь в огромном, заваленном мусором камине. Через полчаса дети, согревшиеся и впервые за долгое время поевшие досыта – я послал извозчика за хлебом и молоком в ближайшую булочную, – уже не казались такими дикими. Они рассказали свою простую и страшную историю. Родители умерли от холеры, родственники выгнали. Жили на улице, пока не нашли этот пустой, заброшенный дом.

Я повернулся к графине.

– Я согласен на сделку, – сказал я. – Назначайте время у стряпчего. Дом я забираю.

Мы вернулись в гостиницу, оставив детей под присмотром одного из моих людей, которому я велел накупить им еды и теплой одежды.

– Зачем тебе эта развалина, Влад? – спросила Ольга, когда мы остались одни. – Если ты хочешь сделать мне подарок, мы можем купить…

– Это не тебе подарок, – я прервал ее. – И не мне.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Оля, я видел ад. Я знаю, что такое голод и холод. И я знаю, как легко ребенок, потерявший все, превращается в волчонка, а потом – во взрослого волка. Я видел своего сына… Ваню… в таком же положении. Его спасли. А этих – нет.

Я взял ее руки в свои.

– Я хочу устроить в этом доме приют. Настоящий. Не казенную богадельню, где детей учат лишь просить милостыню. А школу. Мастерские. Чтобы они выходили оттуда не побирушками, а мастерами своего дела, с куском хлеба в руках.

Она слушала, и ее глаза становились все больше и теплее.

– Это… это благородно, Влад!

– Это не благородство, – покачал я головой. – Это – выгодно. Для всех.

И тут она, моя тихая, скромная Ольга, вдруг посмотрела на меня с неожиданной, страстной убежденностью.

– Милый, пойми! – заговорила она горячо. – Этим детям нужна не только крыша над головой и миска супа! Это сделает их вечными просителями! Им нужно достоинство.

Я с удивлением слушал ее.

– Я недавно читала один роман… – она немного зарделась. – «Что делать?». Там героиня, Вера Павловна, устроила швейную мастерскую для бедных девушек. И главным ее правилом было самоуправление! У них был свой устав, свои выборные старосты, свой маленький суд! Они не были работницами, они были хозяйками! Пусть и в нашем приюте будет так же! Пусть они учатся не только ремеслам, но и ответственности! Чтобы они чувствовали, что это – их дом.

Я смотрел на нее, на ее горящие, вдохновенные глаза, и понимал, что люблю ее еще сильнее. Она не просто приняла мою идею. Она сделала ее в тысячу раз лучше, глубже, правильнее.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Будь по-твоему. Будет здесь приют имени Веры Павловны!

Ольга очень воодушевилась этой идеей. Мы сидели до поздней ночи, набрасывая на бумаге планы нашего будущего приюта, и я чувствовал, что это дело, родившееся так случайно, из жалости к горстке беспризорников, становится для меня не менее важным, чем все мои золотые империи и железные дороги.

На следующий день сделка была совершена. У стряпчего в конторе, в присутствии всех сторон, бумаги были подписаны, печати поставлены. Графиня Полонская, с трудом сдерживая слезы. А я стал владельцем огромного, полуразрушенного особняка на Казанской, обремененного, как тут же выяснилось, целой кипой застарелых долгов по налогам и закладным. К потере ожерелья пришлось плюсовать еще 33 тысячи – на погашение закладных.

– Вас надули! – простонал Кокорев, который присутствовал при сделке и теперь изучал долговые расписки. – Владислав Антоныч, эти долги стоят почти столько же, сколько само колье!

– Ничего, – я усмехнулся. – Заплатим. Считай это нашим первым взносом в благотворительность.

Когда я объяснил Кокореву, зачем мне нужен этот дом, он был поражен моей новой затеей.

– Приют? – он удивленно крякнул. – Тарановский, ты меня удивляешь. Я думал, ты делец, а ты, оказывается, святой.

– Это тоже дело, Василий Александрович, – ответил я. – И мне нужна ваша помощь.

Я изложил ему суть дела. Объяснил, что хочу сделать все быстро, пока я еще в Петербурге. Кокорев, будучи человеком не только хватким, но и широкой души, загорелся.

– Сделаем! – гаркнул он, ударив кулаком по столу так, что у нотариуса подпрыгнула чернильница. – Такое дело – святое! Деньги найдем!

Через полчаса мы оказались в его кабинете на Литейном, и Кокорев тут же, не сходя с места, начал действовать. По его приказу гонцы полетели во все концы Петербурга. Он созывал «своих» – купцов-миллионщиков, старообрядцев, промышленников. Тех, кто жертвовал на церкви и больницы и для кого слово Кокорева значило много. Одновременно он послал за архитектором и за своими подрядчиками.

Через два часа его кабинет гудел, как улей. Купцы, выслушав мой рассказ, соревновались в щедрости, вписывая в подписной лист суммы с тремя и четырьмя нулями. Архитектор, молодой и талантливый, уже набрасывал эскизы перепланировки, превращая мрачные графские покои в светлые классы и спальни. Подрядчики спорили, где дешевле достать кирпич и известь.

Я смотрел на эту кипучую, созидательную деятельность и был спокоен. Я запустил механизм. Кокорев, с его деловой хваткой и связями, теперь не дал бы этому делу заглохнуть. Он все сделает в лучшем виде.

Расстались мы уже под вечер. Но, когда я уходил, Василий Александрович догнал меня на лестнице.

– Ты вот что, Владислав Антоныч, – сказал он, понизив голос. – С долгами по дому не спеши. Есть у меня тут один знакомый стряпчий, змей, а не человек. Он эти закладные может так по судам затаскать, что кредиторы сами рады будут от половины отказаться. Сэкономим тебе копеечку.

Я лишь усмехнулся. Даже в благотворительности мой друг Кокорев оставался купцом. И это было прекрасно. Определенно, я оставлю свое новое детище в самых надежных руках.

Глава 20

Глава 20

Вся эта суета с покупкой особняка на Казанской, с детьми, с внезапным планом по организации приюта, захватившая нас с Ольгой, стала на несколько дней спасительной отдушиной. Она дала выход той бешеной энергии, что не находила применения, позволила на время забыть о главном – о том, что моя судьба все еще висит на волоске, и решение по ней принимается в полной тишине за стенами Зимнего дворца.

Но дела с Кокоревым и архитекторами были улажены, подрядчики получили первый аванс, и механизм благотворительности был запущен. И как только это произошло, ко мне вернулась она. Гнетущая, нервная, разъедающая изнутри тишина. Ожидание.

Прошло еще несколько дней. Я не находил себе места. Бродил по роскошным апартаментам «Демута» как зверь в клетке, то брался за газеты, но не видел букв, то пытался обсуждать с Ольгой будущие планы, но сам не слышал своего голоса.

Раннее утро. Я стоял у окна, глядя на еще спящий, серый Петербург, и в сотый раз прокручивал в голове тот разговор в императорской библиотеке. Что они решили?

Дверь в гостиную открылась без стука.

Это было так неожиданно и так нарушало гостиничный этикет, что я инстинктивно потянулся к халату, наброшенному на кресло, где в кармане лежал револьвер.

На пороге стоял полковник Липранди. Он был в полной парадной форме, что для столь раннего часа было более чем странно. Его лицо, как всегда, было непроницаемо, но я уловил в его глазах новое, незнакомое мне доселе напряжение.

– Собирайтесь, господин Тарановский, – сказал он коротко, не переступая порога.

Я замер. Сердце пропустило удар, а затем гулко ухнуло вниз.

– Куда?

– Вас ожидают в Мраморном дворце.

Мраморный дворец. Не Зимний. Резиденция Великого князя Константина Николаевича. Значит, решение принято. И оглашать его будет он.

– Причина визита? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Мне не доложили, – отрезал полковник. – Приказано доставить вас немедленно.

В его голосе не было ни намека. Ни угрозы, ни ободрения. Просто факт.

Через десять минут я, одетый в черный сюртук, уже сидел в закрытой карете. Ольга, бледная, с огромными испуганными глазами, успела лишь перекрестить меня у двери.

Соколов сел напротив. Мы ехали в полном молчании по пустынным утренним улицам, мимо редких извозчиков и дворников с метлами. Я смотрел на серые фасады домов, на свинцовую воду каналов. Что это? Финал? Награда или арест? Меня выслушали и решили, что такой опасный авантюрист должен сгнить в крепости? Или… или моя дерзкая ставка сыграла? Мраморный дворец… Если вызывает он, это может быть и хорошим знаком. А может, ему просто поручили объявить мне высочайшую немилость. Пан или пропал. Я до боли сжал кулаки, чувствуя, как под ногтями хрустит тонкая кожа перчаток.

Карета остановилась под массивным, облицованным серым гранитом портиком Мраморного дворца. Нас встретил флигель-адъютант Великого князя. Он коротко кивнул Липранди:

– Полковник, вы свободны. Можете ожидать в караульном помещении.

Липранди козырнул, поднеся к виску два пальца в белоснежной перчатке, и я остался один, следуя за адъютантом по гулким, не таким помпезным, как в Зимнем, но более строгим и деловым коридорам. Сердце колотилось где-то в горле.

Адъютант остановился у массивной двери из темного дуба и, не стуча, открыл ее.

– Господин Тарановский, Ваше Высочество.

Я вошел и замер. Картина, открывшаяся мне, говорила сама за себя и не сулила ничего хорошего.

Это был не кабинет для аудиенций, а скорее личный штаб. Огромная комната, заставленная книжными шкафами и моделями броненосных кораблей. В центре стоял не письменный стол, а длинный стол для совещаний.

И они были уже там, все трое.

Во главе стола, в высоком кресле с резной спинкой, сидел Великий князь Константин Николаевич. Он не был одет в парадный мундир – на нем был простой сюртук. Слева от него, прямой и бесстрастный, как ледяная статуя, сидел канцлер, князь Горчаков. Справа, подавшись вперед и нетерпеливо барабаня пальцами по столу, – генерал Игнатьев. Его хищные глаза впились в меня, как только я вошел.

А посреди стола, под ярким светом тяжелой бронзовой люстры, были разложены мои английские карты.

– Проходите, господин Тарановский. Присаживайтесь, – Великий князь указал на единственный пустой стул напротив них со своим привычным акцентом.

Я сел, положив руки на колени.

Великий князь кивнул Горчакову, предоставляя ему слово.

Канцлер откашлялся, поправил белоснежный шейный платок и заговорил своим сухим, скрипучим, ничего не выражающим голосом.

– Господин Тарановский. Его Величество Государь Император ознакомился с вашим докладом, переданным Его Высочеством. – Он слегка кивнул в сторону Константина Николаевича. – Официальная позиция Империи по данному вопросу остается неизменной: мы строго придерживаемся всех подписанных договоров и не намерены вмешиваться во внутренние дела Цинской империи.

Он сделал паузу и в упор посмотрел на меня своими холодными, выцветшими глазами.

– Любая агрессия с нашей стороны, официальная или… частная, – он сделал едва заметный акцент на последнем слове, – недопустима. И будет немедленно и решительно дезавуирована правительством Его Величества.

Я похолодел. Это был приговор. Вежливый, дипломатичный, но от этого не менее страшный. «Мы умываем руки. Вы – авантюрист, и если вас поймают, мы от вас отречемся». Я искоса взглянул на Игнатьева. Тот сидел, сжав зубы, и смотрел на карту, его лицо было мрачнее тучи.

Горчаков, закончив, удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

И в этот момент, в ледяную тишину, как удар хлыста, ворвался голос Великого князя.

– Однако!

Одно это слово заставило Горчакова напрячься, а Игнатьева – резко поднять голову.

Константин Николаевич подался вперед, положив руки на стол. Его энергия, деловая и неукротимая, разительно контрастировала с ледяным спокойствием канцлера.

– Официальная позиция, озвученная князем, незыблема, – отчеканил он, отдав должное министру. – Однако Государь Император также не может оставаться безучастным к явной угрозе, которую представляет для наших рубежей деятельность… третьих держав. – Он намеренно не назвал Англию. – И уж тем более – не может запретить своим подданным защищать свои законные коммерческие интересы от бандитских формирований.

Великий князь посмотрел на меня в упор.

– Мы не можем послать за Амур армию. Это было бы, – он бросил быстрый взгляд на Горчакова, – неразумно и послужило бы поводом для нежелательных осложнений.

Канцлер в ответ лишь чопорно кивнул.

– Но, – Великий князь снова сосредоточился на мне, – если вы, господин Тарановский, как частное лицо, для защиты своих приисков и обеспечения безопасности торговых путей, решите навести порядок в том диком краю… – Он сделал едва заметную паузу, и в его глазах блеснул стальной огонек. – … уничтожить бандитов, что мешают торговле, и помочь местному населению утвердить дружественное России, законное правительство… кто же сможет вам это запретить?

Я молчал, пораженный гениальным цинизмом этого плана. Горчаков запретил вторжение. Константин Николаевич только что благословил государственный переворот под видом защиты коммерции.

– Но есть одно условие. – Его голос стал жестким, как металл. – Железное. Чтобы не давать князю Горчакову, – он позволил себе легкую, почти ироничную улыбку, – и нашим… партнерам… в Лондоне ни малейшего повода для дипломатических осложнений, любой ваш… поход… должен начаться не с нашей территории. Не с Амура. Ни один ваш человек, ни один ваш конь не должен пересечь официальную границу.

Это был удар.

– Заходите со стороны, – продолжил Великий князь, словно читая мои мысли. – Из Монголии. Из Джунгарии. Через Кяхту. Мне все равно. Но формально – Россия должна быть ни при чем. Вы должны появиться там оттуда. Как сила, пришедшая из глубин Азии, а не с русского берега. Это ясно?

Я стоял, ошеломленный этим последним условием. «Заходите со стороны». Это рушило весь мой первоначальный план, но в то же время открывало невероятные возможности, полностью развязывая мне руки и снимая с России любую формальную ответственность. Я только что получил высочайшее благословение на ведение частной, тайной войны.

Канцлер Горчаков, до этого молчавший и с явным неудовольствием слушавший слова Великого князя, счел нужным добавить свою ложку дегтя, чтобы остудить мой пыл.

– И помните, господин Тарановский, – ровным, ледяным голосом добавил он, словно забивая гвоздь в крышку гроба, – в случае малейшего провала вся ответственность – ваша. Вся, без остатка. Официально Империя вас не знает. Для всего мира вы будете простым разбойником.

– А в случае успеха, – тут же вмешался генерал Игнатьев, не в силах скрыть хищную, подбадривающую усмешку, – Империя вас не забудет. И Азиатский департамент – в особенности.

– Итак, господин Тарановский. – Его голос был тверд и не оставлял места для сомнений. – Официальная позиция вам ясна. В остальном же…

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде был и приказ, и вызов, и азарт игрока.

– Действуйте. Удивите нас.

Я поклонился, принимая это и сделал шаг к двери, но затем остановился. Нет. Сейчас или никогда. Если я уйду сейчас с этим призрачным «благословением», я уйду ни с чем.

Я медленно повернулся и шагнул обратно к столу, к картам.

Уловил раздраженный вздох Горчакова – этот выскочка смеет задерживать их? Увидел, как в глазах Игнатьева вспыхнул новый, еще более живой интерес. Великий князь просто молча поднял бровь, ожидая.

– Ваше Императорское Высочество, – сказал я ровно, глядя ему прямо в глаза. – Благодарю за доверие. Это честь для меня. Но чтобы действовать, как вы того желаете, и победить, а не просто погибнуть, мне нужно две вещи.

Я сделал паузу.

– Люди и оружие.

Не успел Великий князь и рта раскрыть, как в разговор ледяным тоном вмешался канцлер Горчаков.

– Мы же только что договорились, господин Тарановский! – в его голосе зазвенела сталь. Он был возмущен моей, как ему казалось, наглостью. – Его Величество ясно дал понять: никакой официальной поддержки! Ни одного государева солдата, ни одного патрона из казенных арсеналов! Это было непреложным условием! Вы что же, не поняли?

Я проигнорировал его выпад, продолжая смотреть только на Великого князя, на единственного человека здесь, кто был готов действовать.

– Ваше Высочество, – сказал я твердо. – Мне нужны люди. Вернее, не люди – командиры. У меня есть солдаты. Сотни отчаянных и злых людей – казаки, беглые, тайпины. Но это – орда, а не армия. У меня нет костяка, нет офицеров, способных превратить эту толпу в дисциплинированную силу. Мне нужны лейтенанты, штабс-капитаны. Два-три десятка толковых, обстрелянных офицеров. Тех, кто прошел Кавказ. Тех, кто подавлял польский мятеж. Тех, кому не нашлось места в мирной жизни, но кто жаждет настоящего дела.

– Это невозможно! – тут же вскинулся Горчаков, его бледное лицо пошло красными пятнами. – Вы с ума сошли! Офицеры Русской Императорской армии не могут служить у частного лица! Возглавлять банду наемников в чужой стране! Это – прямой путь к военному трибуналу и для них, и для вас! Это – скандал!

В кабинете повисла напряженная пауза. Горчаков, возмущенный моей дерзостью, смотрел на меня как на государственного преступника. Я молчал, ожидая реакции единственного человека, чье слово имело вес.

Великий князь Константин Николаевич обменялся быстрым, едва заметным взглядом с генералом Игнатьевым. Затем он медленно повернулся к канцлеру, и на его губах появилась лукавая, почти мальчишеская усмешка.

– Князь, – произнес он мягко, – вы, как всегда, правы в своей приверженности букве закона. Никто и не говорит о службе у частного лица. Это, разумеется, нонсенс.

Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.

– Но разве мы можем запретить храброму офицеру, уставшему от ратных трудов, взять… скажем, долгосрочный отпуск по семейным обстоятельствам? Или для поправления здоровья? А где он будет проводить этот отпуск – в Баден-Бадене или в горах Маньчжурии, охотясь на тигров, – это уже его личное дело, не так ли?

Горчаков нахмурился, понимая, что его элегантно обходят с фланга.

– Или, – Великий князь небрежно кивнул в сторону Игнатьева, – разве наш уважаемый Азиатский департамент не может прикомандировать нескольких офицеров, знающих местные наречия, к крупной торговой компании? Например, к обществу «Сибирское Золото» господина Тарановского? Официально – для охраны торговых караванов в диких землях и изучения обычаев туземцев.

– Именно так, Ваше Императорское Высочество! – тут же, с восторгом подхватил игру Игнатьев. – Прекрасная мысль! Обеспечение безопасности наших подданных и коммерческих интересов – прямая задача моего департамента! Формальности мы уладим в два счета.

Канцлер Горчаков поджал губы. Он прекрасно понял суть маневра: ему предлагалась безупречная бюрократическая ширма, прикрывающая военную операцию. Он не мог возразить против «долгосрочных отпусков» или «охраны караванов». Формально закон не был нарушен. Он проиграл.

Я видел, что первая, главная брешь в их обороне пробита. Нужно было ковать железо, не давая канцлеру опомниться и найти новые возражения.

– Благодарю вас, Ваше Высочество, – сказал я, обращаясь к Константину Николаевичу и Игнатьеву. – Вопрос с командным составом решен. И это подводит меня ко второму, последнему пункту. Оружие.

Горчаков, только что откинувшийся на спинку кресла, снова напрягся и бросил на меня испепеляющий взгляд.

– Мне не нужны русские винтовки, – быстро продолжил я, упреждая его протест. – Я прекрасно понимаю, что это – прямая улика. Это немедленно свяжет руки и вам, и Империи. Но после недавнего польского мятежа на складах скопились тысячи трофейных штуцеров. Английские «Энфилды», бельгийские «Минье», австрийские «Лоренцы»…

Я сделал паузу, давая им осмыслить масштаб.

– Для регулярной армии, с ее требованием единообразия калибра, это – бесполезный, разношерстный хлам. Головная боль для интендантов и мертвый груз для казны. А для меня… – я посмотрел прямо на Игнатьева, – для меня это шанс вооружить моих людей хорошим нарезным оружием, которое невозможно будет связать с Россией. К тому же, часть подобного оружия я уже выкупил частным порядком, так что прецедент имеется.

Я снова повернулся к Великому князю, переводя разговор в плоскость взаимной выгоды.

– Я не прошу их даром, Ваше Высочество. Я готов выкупить все это «польское наследство» у казны. По остаточной, бросовой цене. В результате казна получит немедленную прибыль из ничего, армия избавится от головной боли и освободит место на складах, а я – получу то, что мне жизненно необходимо для успеха дела.

Я закончил говорить, снова переводя взгляд на Великого князя. Я видел, как Горчаков слушал мой последний аргумент – о продаже трофеев и пополнении казны – с новым, уже не возмущенным, а оценивающим выражением.

Великий князь Константин Николаевич бросил быстрый, вопросительный взгляд на канцлера. Это был ключевой момент. Если Горчаков выступит против, дело застопорится.

Князь Горчаков молчал несколько секунд, постукивая тонкими пальцами по столу. Затем он едва заметно, почти неохотно, кивнул. Я понял – он дал свое согласие. Идея была слишком хороша, чтобы от нее отказаться: избавиться от бесполезного хлама, пополнить казну живыми деньгами, и все это – без малейшего дипломатического риска. Моя авантюра вдруг обрела черты выгодной коммерческой сделки для Военного министерства.