Текст книги "Концессионер (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

По залу прошел ропот. Я бил в самое больное, в национальную гордость, в унижение после Крымской войны.

– А я говорю: наш хлеб должен кормить наших, уральских и тульских рабочих! Путь на юг – это путь для обогащения горстки хлеботорговцев и иностранных банкиров! А путь на восток – это путь к развитию внутреннего рынка, к промышленной мощи и независимости всей страны! Как говорил великий Ломоносов, могущество России прирастать будет Сибирью! Так давайте же дадим ей эту возможность! Хватит кормить чужих! Пора подумать о своих!

Эта короткая, хлесткая, может быть, даже популистская речь, бьющая в самое сердце, похоже, решила исход дела. Я видел, как загорелись глаза у промышленников, как закивали головами военные, как смущенно переглядывались даже некоторые из сторонников Вяземского. Аргументы «южан» о быстрой прибыли теперь выглядели не как государственная мудрость, а как банальное шкурничество, забота о собственном кармане в ущерб интересам всей страны.

Председатель, видя, что настроения в зале явно переломились, и бросая тревожные взгляды на Великого князя, поспешил объявить голосование.

– Голосование, господа! – объявил он. – Прошу представителей акционеров подойти к столу секретарей для подсчета голосов по главному вопросу повестки дня: «Какое направление развития Общества – южное или восточное – признать приоритетным». Голосуем пакетами акций.

Секретари приготовились, костяшки на счетах замерли. Представители акционеров, держа в руках доверенности и реестры, начали подходить к столам. В зале воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь сухим щелканьем костяшек на счетах да скрипом перьев. Я стоял в своем ряду, рядом с Кокоревым и Штиглицем. Василий Александрович нервно теребил бороду, барон сидел неподвижно, сложив руки на трости. Я старался сохранять невозмутимый вид, но сердце колотилось где-то в горле. Все решалось сейчас.

Подсчет длился мучительно долго. Наконец, один из секретарей подошел к председателю и шепотом доложил результат. Председатель взял лист бумаги, откашлялся, и его кислое лицо стало еще кислее.

– Господа акционеры! По результатам голосования… с перевесом в… – он запнулся, – … в триста сорок два голоса… приоритетным признается… восточное направление.

Зал взорвался! Сторонники «восточного» проекта – Кокорев, московские купцы, уральские промышленники – вскочили со своих мест, крича «Любо!», «Ура!», аплодируя и обнимаясь. Барон Штиглиц сдержанно, но с явным удовлетворением пожал мне руку. Кокорев с силой хлопнул меня по плечу так, что я едва устоял на ногах.

– Сделали! Мы их сделали, Владислав Антоныч! – ревел он, сияя от счастья.

«Южане» же во главе с князем Вяземским, мрачные, как грозовые тучи, молча, не прощаясь, начали покидать зал. Их триумф обернулся унизительным поражением. Победа была за нами.

Меня тут же окружили восторженные акционеры, поздравляя, пожимая руку, задавая вопросы. Я – никому не известный сибирский выскочка – стал героем дня, человеком, который в одиночку переломил ход собрания.

И в этот момент, сквозь толпу поздравляющих, ко мне бесшумно протиснулся флигель-адъютант Великого князя в своем сверкающем мундире.

– Господин Тарановский, – тихо, почти на ухо, произнес он. – Его Императорское Высочество просит вас уделить ему несколько минут. Для разговора.

Я оглянулся. Великий князь, не дожидаясь окончания суматохи, уже направлялся к боковой двери.

– Конечно, – ответил я адъютанту.

– Прошу следовать за мной. В кабинет директора. Его Высочество желает говорить с вами с глазу на глаз.

Кокорев, видевший эту сцену, удивленно поднял бровь. Я едва заметным знаком показал ему, что все в порядке, и последовал за адъютантом, понимая – сейчас начнется настоящий разговор. Не о рельсах и прибыли.

Адъютант провел меня в небольшой, отделанный темным деревом кабинет директора и, плотно притворив за собой дверь, оставил одного. Великий князь стоял у окна спиной ко мне, глядя на Большую Морскую улицу. Он не обернулся, когда я вошел.

– Ваша речь была… убедительна, Тарановский, – произнес он спокойно, но в его голосе прозвучала ледяная нотка. – Вы хороший актер. Умеете зажечь толпу. Но я пришел сюда не ради обсуждения тарифов на перевозку хлеба. Генерал Игнатьев ознакомил меня с вашими, скажем так, более смелыми планами. Относительно Маньчжурии.

Он резко повернулся. Его взгляд – пронзительный, властный, не предвещающий ничего хорошего – впился в меня.

– Вы действительно считаете возможным в одиночку, с вашей бандой головорезов, – он чуть скривил губы, – отнять у Цинской империи целую провинцию? Вы хотите, чтобы я доложил моему Августейшему брату, Государю Императору, что один из его подданных решил поиграть в Тамерлана и самовольно втянуть нас в войну? Вы понимаете, чем это пахнет?

Я понял – это главный экзамен. Сейчас решалось все. Я должен был быть предельно убедителен.

– Ваше Императорское Высочество, речь не идет о завоевании, – спокойно ответил я, выдержав его тяжелый взгляд. – Речь идет о том, чтобы подобрать то, что и так плохо лежит и вот-вот достанется другому. Китай сотрясают восстания тайпинов, няньцзюней, дунган. Власть Пекина в Маньчжурии – призрак. Там правят продажные амбани и атаманы хунхузов. Это – земля без власти, без закона. Это – пороховая бочка у самых наших границ.

Я видел, что мои слова не производят на него особого впечатления. Он все это знал и без меня. Нужно было переходить к главному.

– Но главное, Ваше Высочество, не это, – я понизил голос. – Главное то, что если этого не сделаем мы, это сделают они.

Я шагнул к столу и разложил перед ним трофейные английские карты.

– Вот их планы. Соглашения с хунхузами. Поставки оружия. Порт. Дороги. Они уже там. И они не будут спрашивать разрешения у Петербурга или Пекина. Они просто заберут все, как забрали Индию. И тогда у нас под самым боком, на Амуре, появится новая английская Индия, враждебная, агрессивная. Вопрос стоит не в том, будет ли Россия хозяйничать в Маньчжурии. Вопрос в том, кто будет там хозяйничать, если не мы? Англичане? Или мы? Сейчас или никогда, Ваше Императорское Высочество.

Глава 16

Глава 16

Я закончил говорить. Великий князь не ответил. Он молча взял со стола одну из английских карт. В наступившей тишине было слышно лишь, как потрескивают дрова в камине да как где-то далеко, на улице, цокают копыта по мерзлой брусчатке.

Он изучал бумаги долго, внимательно, с той профессиональной дотошностью, с какой адмирал изучает лоцию незнакомого пролива. Его палец скользил по линиям рек, останавливался на цифрах, обозначавших глубину залегания породы, на аккуратно выведенных английских словах. Он был инженером и государственником, и я видел, как он читает не просто карту, а целый стратегический замысел. Он видел не золото. Он видел логистику, транспортные артерии, экономический потенциал и – угрозу.

Я стоял и ждал, стараясь даже не дышать. Вся моя судьба, все мои грандиозные планы, вся моя Желтороссия – все это сейчас лежало на этом полированном столе и решалось в голове этого одного, невысокого, но полного властной энергии человека. Я сделал все, что мог. Я выложил на стол свои главные козыри. Теперь слово было за представителем дома Романовых.

Наконец, он медленно, очень медленно, отложил карту в сторону. И поднял на меня свои пронзительные, светлые, не мигающие глаза.

– Хорошо, – произнес он, и голос его был холоден, как невский лед. – Допустим, вы правы. Допустим, угроза реальна, а выгода – огромна. Но почему именно вы, Тара’новский?

Он встал из-за стола и подошел ко мне вплотную.

– Почему я должен доложить Государю, что судьбу целой провинции, судьбу наших отношений с Китаем и Англией, я собираюсь доверить… Авантюристу. Удачливому дельцу. Человеку без роду, без племени?

Я почувствовал, как внутри все холодеет, но не опустил взгляда.

– Потому что, Ваше Высочество, – ответил я так же ровно, – у вас нет другого.

Он вопросительно вскинул бровь.

– Ни один ваш генерал, ни один ваш дипломат не сможет сделать того, что смогу я. Они связаны приказами, инструкциями, страхом перед Лондоном и мнением света. А я – свободен. У меня нет чинов, нет репутации, которую можно потерять. – тут я позволил себе ироничную усмешку. – Мне нечего терять, кроме собственной головы. Но у меня там, за Амуром, есть то, чего нет ни у одного вашего генерала. Армия. Небольшая, дикая, но верная мне и злая. Армия, которая уже доказала, что умеет побеждать на той земле и по ее законам. Связи. Разведывательная сеть. И, самое главное – я знаю тамошнюю обстановку: с кем договариваться, куда бить, на какие рычаги нажать.

Константин с интересом рассматривал меня через пенсне. Я видел, что мои слова попали в цель.

– Генерал Игнатьев добился своего умом и хитростью, он действовал, как дипломат. Но его время прошло. Сейчас, – я понизил голос, – пришло время силы. Успех Игнатьева говорит о том, что отнять у Китая землю возможно. А я говорю, что обладаю силой и возможностью, чтобы это сделать.

Великий князь долго молчал, барабаня пальцами по крышке стола. Он ходил по кабинету, от окна к камину, и я видел, как в его голове идет напряженная борьба. Риск был огромен. Но и ставка в этой игре была колоссальной. Наконец, он резко остановился.

– Хорошо, Тараг’новский, – произнес он по-военному отрывисто. – Я вам верю. И я готов рискнуть. Но запомните, – он поднял палец, и его взгляд стал стальным, – официально Россия в этом не участвует. Ни одного солдата, ни одного патрона из казенных арсеналов вы не получите. Все – на ваш страх и риск. Вашими личными средствами и вашей личной кровью.

– Я понимаю, Ваше Высочество.

– Если вы провалитесь, – продолжал он безжалостно, – если ваше предприятие закончится скандалом, я буду первым, кто от вас отречется. Вас повесят в Мукдене как простого разбойника, и никто в Петербурге о вас даже не вспомнит. Вы – призрак. Призрак, которого никогда не было.

Я молча кивнул, принимая эти страшные условия.

– Но, – его голос неуловимо изменился, – если у вас получится… если вы сможете создать там, в Маньчжурии, дружественную нам силу, которая вышвырнет англичан и сама, добровольно, попросит покровительства Белого Царя… тогда Империя этого не забудет. И я – тоже.

Он подошел к столу и на чистом листе бумаги написал несколько слов.

– Я сообщу канцлеру, что вопрос изучен и угроза преувеличена. Господину Корсакову в Иркутск уйдет депеша с приказом… не замечать вашей деятельности. А я – доложу о деле Государю. Теперь идите!

* * *

На следующее утро я проснулся от запаха кофе и тихого смеха. Ольга уже сидела в кресле у окна наших апартаментов, выходившего на Невский, а гостиничный лакей вносил в комнату поднос с завтраком. Супруга была в простом шелковом пеньюаре, волосы рассыпались по плечам, и в утреннем свете, пробивавшемся сквозь тяжелые портьеры, она казалась почти нереальной.

– Доброе утро, соня, – улыбнулась она. – Кажется, кто-то вчера слишком увлекся празднованием.

– Доброе утро, – улыбнулся я ей потягиваясь.

Мы завтракали, сидя на кровати, как дети, – горячий, ароматный кофе, свежие булочки, масло и густой земляничный джем. И строили планы. Ольга, воодушевленная, щебетала без умолку

– Ты знаешь, – прошептала она, гладя меня по щеке. – После того как ты вчера обставил всех этих почтенных сановников на собрании ГОРЖД, тебе можно смело именоваться железнодорожным генералом.

– Или, по крайней мере, «Тарановский – Сибирский Управитель Железных дорог», – подхватил я, обнимая ее. – А ты, стало быть, теперь – моя «княгиня Амурская».

– Нет, – она игриво ущипнула меня за ухо. – Я теперь жена самого богатого разбойника в Сибири. Мы вчера с Мишей обсуждали. Ты ведь теперь ворочаешь такими суммами… Боюсь, мы с тобой, мой милый, попадем на самый верх списка всех заимодавцев, мошенников и охотников за чужим капиталом. Мы – просто идеальная, очень сладкая мишень.

– Зато мы богаты, – рассмеялся я. – Подумай, Ольга. Еще несколько лет назад я не имел, ни копейки, а сейчас мое имя звучит среди имен владельцев самых рисковых и самых быстрорастущих состояний Империи. Меня пытаются свергнуть с поста, хотят убить и мечтают выйти за меня замуж – ну не славно ли?

– Не смей шутить о последнем, – пригрозила она пальцем. – А вот о богатстве – шути, сколько угодно… Идем, надо решить, что сегодня покупаем: пол-Екатеринбурга или всю Мойку?

– К черту и то и другое! Сегодня – непременно в балет! Говорят, Петипа поставил новую феерию! А завтра – нужно заказать тебе новый фрак.

– А потом – подхватила супруга – поедем на острова, там сейчас чудесно… А еще нужно купить мне новой веер и уйму белья…

Я слушал ее, улыбаясь, и ловил себя на мысли, что готов слушать этот беззаботный щебет вечно. Но идиллия была прервана деликатным стуком в дверь.

– Василий Александрович Кокорев к вам, – доложил лакей. – По делу, говорят, срочному.

Вздохнув, я накинул халат и вышел в гостиную. Кокорев стоял посреди комнаты, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Вид у него был слегка сконфуженный.

– Владислав Антонович, голубчик, прости, что так рано, – гулко пророкотал он, страшно похожий в этот момент на медведя, застигнутого в чужом малиннике. – Знаю, не до меня тебе сейчас… Ты уж извини, что похищаю тебя в медовый месяц… Но дело не ждет!

Он уже раскладывал на столе какие-то бумаги и чертежи.

– Я всю ночь не спал! Думал! Считал! Твои идеи – они, конечно, гениальны… Но как, скажи на милость, как все это осуществить⁈

Я сел напротив. Праздник кончился. Началась работа.

– Главная проблема, как всегда, – деньги, – Кокорев ткнул толстым пальцем в столбец цифр. – Расходы на изыскания, на рабочих, на саму прокладку пути… А рельсы⁈ Бельгийских мы не хотим. А уральские наши заводчики дерут за них такую цену, что дорога наша станет не чугунной, а чисто золотой!

Я взял его смету. Цифры действительно выглядели устрашающе.

– Цену на рельсы можно сбить, – сказал я спокойно. – Если дать заводам крупный, долгосрочный заказ. И вложиться в них. Я этим уже занялся в Екатеринбурге. До сорока процентов собьем!

– Ну хорошо, ухарь, – одобрительно кивнул Василий Александрович. Но и это не все! – он махнул рукой. – Где взять деньги на начало? От Казани до Екатеринбурга, почитай, 800 верст. Даже если цену дороги по пятьдесят тысяч за версту считать – нам миллионов сорок понадобится. И где мы их возьмем? Займы? Банки дадут, но под такой процент, что мы вовек не расплатимся!

– А мы не будем брать в долг, – я посмотрел ему прямо в глаза. – Мы будем продавать.

Кокорев понятно е дело, меня не понял.

– Что продавать? Дорогу, которой еще нет?

– Именно. Мы будем продавать версты. Будущие версты нашей будущей дороги.

Я рассказал ему свой план. Идея была простой и дерзкой, вывезенной мной из будущего, где она называлась фьючерсными контрактами.

– Смотри, Василий Александрович, – я взял карандаш. – Кому в первую очередь нужна эта дорога? Уральским заводчикам. Чтобы вывозить свой металл. Вот к ним мы и пойдем. Мы не будем просить у них денег. Мы предложим им сделку.

Кокорев слушал, и его купеческое недоверие боролось с природным азартом.

– Мы выпустим специальные облигации нашего Общества. Долговые обязательства. Каждая – на провоз определенного количества груза по определенной цене. Например, одна облигация – на провоз тысячи пудов чугуна от Екатеринбурга до Казани. И продадим им эти бумаги сейчас. Но со скидкой. Огромной скидкой.

– Постой, постой… – он потер лоб. – Как это, продавать то, чего еще нет? Да это же чистое мошенничество! Нас же в долговую яму посадят за такие аферы!

– Не мошенничество, а инвестиция! – я стукнул карандашом по столу. – Ты пойми! Заводчики получают возможность заранее оплатить перевозку своих грузов по цене, которая будет вдвое, втрое ниже той, что они платят сейчас! А мы – получаем «живые» деньги на строительство прямо сейчас! Мы продаем им будущее! Мы продаем им версты грузоперевозки!

– Но ведь это страшный риск! – возразил Кокорев, все еще не до конца приняв идею. – Мы берем деньги сегодня под обещание услуги, которую сможем оказать только через три-четыре года! А если не построим? Что тогда? Это же крах!

– Василий Александрович, а чем это отличается от обычной банковской деятельности? – спросил я. – От того же дела, которым тот же барон Штиглиц заработал свои миллионы? Банк берет у вкладчика деньги и обещает ему заплатить шесть процентов годовых. Но ведь банк еще не знает, сможет ли он выдать эти деньги в кредит под семь процентов, чтобы эту разницу заработать! Он тоже продает будущую, еще не полученную прибыль. Вся наша экономика держится на одном – на вере. На уверенности в том, что завтра будет не хуже, чем вчера. А я даю уральским заводчикам не просто веру. Я даю им расчет. Расчет, основанный на том, что дорога будет построена, потому что она нужна всем. И государству, и нам, и им самим. И, в конце концов, если вдруг чего-то с дорогой не выйдет – значит, конвертируем облигации в обычный заём. Неприятно, но не смертельно.

Такой аргумент Кокорева удовлетворил.

– И правда, что-то в твоих рассуждениях есть… Но все равно, расходы будут неимоверные. Не хватит нам этих денег. Навряд ли мы продадим облигаций на сорок миллионов!

– Будем изыскивать иные доходы. Будем думать, как сэкономить при строительстве. Про рельсы я уже сказал. А чтобы шпалы нам обошлись дешевле, – добил я его, – мы не будем возить лес за тридевять земель. Вдоль всего пути – прекрасная, строевая лиственница. Дерево вечное, не гниет. Будем ставить прямо по ходу строительства паровые лесопилки и брать материал на месте.

Кокорев откинулся на спинку кресла. Он молчал, глядя в потолок. А я знал, что в его голове сейчас крутятся невидимые счеты, складывая и вычитая, оценивая риски и баснословные прибыли.

– Ты… – выдохнул он наконец. – Ты не просто гений, Тарановский. Ты – сам дьявол. И я, кажется, готов продать тебе душу!

– К тому же часть заработанного с золотых приисков пойдет как раз на железную дорогу, я помню о своем слове данное великому князю.

Масса поданных мою идей захватила экспансивного негоцианта. Вскочив, Кокорев быстро зашагал по комнате, возбужденный, взбудораженный, как будто только что выиграл миллион в лотерею.

– Решено! Сделаем! Облигации… паровые лесопилки… черт возьми, это сработает! – бормотал он. Но затем остановился, и его лицо снова стало озабоченным. – Только… есть еще одно «но», Владислав. Главное. Руки. Где мы возьмем столько рабочих рук?

Он был прав: дефицит рабочих – это была ахиллесова пята любого большого строительства в России. А на Урале – особенно.

– Предуралье ведь – не Сибирь, – продолжал он, – там свободных мужиков днем с огнем не сыщешь. Все либо на заводах горбатятся, либо в лесах уголь жгут для тех же заводов. Свободных рук нет. Нанять некого. Кто нам дорогу строить будет?

– Есть несколько вариантов, – ответил я, заранее продумав и этот вопрос. – Можно нанимать сезонных. Крестьян из центральных губерний, после страды. Можно организовать вербовку в Малороссии, там народ работящий и бедный. Опять же, вскрышные работы можно подрывом делать – динамит у Нобеля возьмем. Я Путилова насчет локомобиля озадачил – тоже будет полезная машина – пни корчевать, грунт двигать.

– Дорого! – тут же отрезал он. – Рабочих издали везти – дорого будет. Привези их за тысячи верст, кормить, размещать… Все барыши на это и уйдут.А машины и динамит – дай бог, помогут, только на них одних дороги не сделать.

– Есть и другой путь, – сказал я медленно. – Дешевый. Но… непростой.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Каторжане, – произнес я, и это слово в роскошной гостиной прозвучало дико и неуместно.

Кокорев замер. На его лице отразился неподдельный ужас.

– Что⁈ Каторжан⁈ На стройку⁈ Да ты с ума сошел! Да это же бунт! Они перережут охрану и разбегутся по лесам при первой же возможности! Поднимут на вилы всю округу!

– А куда их сейчас гонят? – спросил я спокойно. – В Сибирь! Тысячи верст пешком, по этапу. Половина по дороге помирает от цинги и чахотки. Чтобы потом гнить заживо на Карийских приисках. Они там с приисков бегут, сбиваются в шайки, грабят, убивают. Это, по-твоему, лучше? Объясним им по-хорошему, что вот, мол, господа каторжники: строите дорогу – вам амнистия выйдет. С властями, думаю, договоримся. Уж наверно они после этого в Сибирь не захотят!

Кокорев крепко задумался. Я поднялся и подошел к нему.

– Василий Александрович, пойми. Я не предлагаю устроить ад на земле! Это будет взаимовыгодная сделка – и для нас, и для них, и для государства. Вместо того чтобы тратить миллионы на конвоирование этих несчастных через всю страну, мы поставим их на работу здесь. Мы дадим им не только пайку и крышу над головой. Мы дадим им шанс сократить свой срок за ударный, честный труд. Для многих из них это будет единственная возможность вернуться домой, к семьям, да еще и профессию приобрести. Мы дадим им не каторгу, а надежду!

Он все еще качал головой, не в силах принять эту чудовищную, но по-своему логичную идею.

– А еще, Василий Александрович, есть… поляки! – видя его колебания, добавил я. – Сейчас, после подавления мятежа, тюрьмы и крепости битком набиты пленными инсургентами. Молодые, здоровые, многие – образованные. Инженеры, студенты. Их тоже всех – в Сибирь? Гноить в снегах? Или можно использовать их знания и руки здесь, на благо России?

– Но охрана… – пролепетал он. – Они же…

– А охранять их будут не сонные солдаты из инвалидной команды, – отрезал я. – Охранять их будут мои люди. Казаки. Там есть Башкирское казачье войско – то, что надо для охраны этой польской сволочи. Они знают, что такое настоящая дисциплина, и что бывает за ее нарушение.

Кокорев молчал. Я видел, как в его голове купеческая расчетливость борется с человеческим страхом и состраданием. Мой план был циничен, жесток…. Но он, как ни крути, был эффективен и сулил такие выгоды, перед которыми не мог устоять даже такой человек, как он.

Кокорев ушел, ошеломленный и убежденный, пообещав немедленно начать через свои связи «прощупывать почву» в министерствах по поводу использования труда арестантов.

Наконец-то я был свободен. Ольга ждала меня, и мы, счастливые, как дети, сбежавшие с уроков, отправились наверстывать упущенное.

День был на удивление солнечным, и Петербург, умытый вчерашним дождем, казался праздничным. Мы гуляли по Невскому, и Ольга, забыв о светских условностях, держала меня под руку, с восторгом глядя на блестящие витрины магазинов, на проносящиеся мимо кареты, на пеструю, нарядную толпу. Я почти не смотрел по сторонам. Я смотрел только на нее. На то, как смешно морщится ее нос, когда она смеется, на то, как весенний ветер играет прядью ее каштановых волос, выбившейся из-под модной шляпки.

Потом мы поехали к Неве. Стоя на набережной и глядя на холодные, свинцовые воды, укутанные белесой дымкой белой ночи, мы говорили обо всем – о прошлом, о будущем. О Сибири, о нашем будущем доме, о детях, которые у нас будут.

Она прижалась головой к моему плечу.

– Влад, – сказала она тихо, – если тебе и вправду так по нраву эта твоя Сибирь… я поеду с тобой. Куда угодно. Это мой долг, как жены. А еще… – она подняла на меня свои сияющие глаза, – я буду рада исполнять твои желания. Какие бы они ни были.

Я поцеловал ее в волосы.

– Дорогая, возможно, это не навсега. Я не знаю, как повернется жизнь. Но сейчас, в ближайшие годы, все мои дела, вся моя судьба – там, на Востоке. На Амуре. В той дикой, но полной силы Маньчжурии.

– Значит, мы будем жить там? В лесу? В крепости? – спросила она без тени страха, с одним лишь любопытством.

– Нет, – я усмехнулся. – Я построю для тебя самый лучший дом в Иркутске. Каменный, с садом, с видом на Ангару. Ты будешь царицей сибирского света, принимать у себя губернаторов и купцов. А я буду приезжать к тебе с моих… промыслов. Обещаю, ты полюбишь этот город и этот край. Он суровый, но честный. И он будет наш.

Вечером, уставшие, но счастливые, мы вернулись в свои апартаменты в гостинице. Ольга, смеясь, рассказывала мне о каком-то светском анекдоте, который услышала накануне. Я зажег камин, и в комнате стало уютно от треска дров и пляшущих на стенах теней. Казалось, этот день никогда не кончится.

Мы вошли в гостиную, и смех замер на ее губах. Комната была не пуста.

В кресле у камина, спиной к нам, сидел человек в темно-синем жандармском мундире. У окна, неподвижно, как изваяние, стояла женская фигура в строгом черном платье и густой вуали, полностью скрывавшей лицо.

Жандармский офицер медленно, очень медленно, повернулся. Это был полковник Липранди. Его холодные, бесцветные глаза окинули нас с супругой быстрым взглядом.

– Добрый вечер, господин Тарановский, – таким же бесцветным, как и глаза голосом произнес он. – Прошу прощения за вторжение в ваш медовый месяц. Но у нас к вам… и к вашей супруге… неотложный разговор.

Дама под вуалью, услышав его слова, медленно повернулась в нашу сторону. Я не видел ее лица. Но я увидел, как Ольга, стоявшая за моей спиной, вдруг сдавленно ахнула. Я обернулся. Она смотрела на незнакомку с выражением такого ужаса, будто увидела призрак.

Похоже, она ее знала. И эта встреча не сулила ничего хорошего.