Текст книги "Концессионер (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шимохин

Соавторы: Виктор Коллингвуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Николай Павлович, вы слышали, – тут же, не давая канцлеру передумать, произнес Великий князь, обращаясь к Игнатьеву. Его голос был полон энергии. – Прошу вас, займитесь этим лично. Подготовьте список подходящих офицеров… «отпускников», – он позволил себе легкую усмешку, – и организуйте для господина Тарановского «аукцион». Чтобы все было тихо, по форме и, главное, выгодно для казны.

Игнатьев, сияя, вскочил и щелкнул каблуками:

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! Все будет исполнено в лучшем виде!

Великий князь снова повернулся ко мне. Его взгляд был жестким, но в нем проскальзывало явное одобрение.

– Считайте, что разрешение вы получили, Тарановский. И на людей, и на оружие. А теперь – действуйте.

Я встал и молча, сдержанно поклонился. Сначала Его Высочеству, затем канцлеру и генералу и вышел из кабинета, тяжелая дубовая дверь бесшумно закрылась за моей спиной.

Идя по гулким коридорам Мраморного дворца, мимо ничего не подозревающих адъютантов, я пытался осмыслить произошедшее. Я был свободен. Но я получил не просто свободу. Я только что, за один короткий разговор, получил то, на что не мог и надеяться: и негласный мандат на войну, и кадровый офицерский костяк, и целый арсенал.

Петербургский гамбит был выигран.

Глава 21

Глава 21

Я вернулся в «Демут» под вечер. Ноги гудели от напряжения, но в голове стоял ясный, холодный звон. Встреча во Мраморном дворце, тяжелый взгляд великого князя Константина. Все прошло. Я поставил на кон всё и, кажется, выиграл. Выиграл право шагнуть дальше.

Я тихо отворил дверь в наш номер. В комнате было темно, лишь в углу, на столике у кресла, оплывал одинокий огарок свечи.

Ольга не спала.

Она сидела, закутавшись в шаль, и при моем появлении вскочила так резко, что стул за ней едва не упал. Лицо у нее было бледным, как бумага, глаза – огромными, темными и полными ужаса.

– Влад! Слава богу!

Она бросилась ко мне, вцепившись в мой сюртук.

– Что это было⁈ Куда тебя уводили⁈ Я видела, как он… этот Липранди… Я думала…

Я крепко обнял ее, чувствуя, как она дрожит всем телом. Прижал к себе, вдыхая запах ее волос. Медовый месяц, если это можно было так назвать, окончен.

– Тише, Оленька. Все хорошо, – сказал я, отстраняя ее и заглядывая глаза. – Все решилось.

Мой голос прозвучал тверже, чем я ожидал. Человек, вошедший в эту дверь, был уже не совсем тем, кто из нее выходил.

– Моим сибирским проектам… – я намеренно сделал ударение на этом слове, – дана высшая поддержка. Скоро я закончу тут все дела. И надо будет уезжать.

На ее лице отразилось облегчение. Не арестовали, не сослали – это было главным.

– Хорошо. Я… я соберу вещи. Я готова.

– Мы, конечно, уже обсуждали это, но… Но я должен спросить еще раз, – сказал я, стараясь вглядеться ей в глаза. – Ты уверена, что хочешь ехать со мной? Это не Петербург. Возможно, ты согласилась ехать в Сибирь, не подумав, будучи во власти эмоций. Я не хочу от тебя жертв. Путешествие в Сибирь – это будет тяжело, возможно, даже опасно. Ты все еще можешь остаться…

Прекрасные черты лица Ольги вдруг исказились. В ее глазах не было ни тени сомнения, только твердая, взрослая решимость.

– Влад, я твоя жена. Мое место – рядом с тобой. Будь то Сибирь или любое другое место, куда приведет тебя твой путь. Я поеду. Я готова. Я твоя, твоя целиком.

По щекам ее текли слезы.

– Дорогой мой, любимый. Я не смогу больше выносить разлуку с тобой. Пожалуйста, не оставляй меня! Я поеду куда угодно, лишь бы с тобой.

Я с облегчением выдохнул, но она не отпустила мой взгляд.

– Но я знаю, что Сибирь – это не конец, – тихо добавила она.

Я замер.

– Ты думал, я не понимаю? – она горько усмехнулась.

Я смотрел на свою хрупкую жену и не мог вымолвить ни слова.

– Ты возьмешь меня с собой? – ее голос прозвучал неожиданно твердо. – В Сибирь я поеду – это мой долг. Но сейчас я прошу тебя о милости. Ты возьмешь меня дальше?

Я смотрел на ее тонкие пальцы, сжимавшие мою руку, и не знал, что ей ответить. Любой ответ – «да» или «нет» – имел для нас обоих чудовищные последствия… Вести ее с собой на войну, в дикие горы, кишащие врагами, было чистым безумием.

Тяжело вздохнув, я произнес:

– Мы поедем в Сибирь, в Иркутск. Я куплю там лучший дом. И ты будешь ждать меня там.

Горькая складка легла у ее рта.

– Как скажешь, дорогой, – покорно произнесла она.

Я видел, что она разочарована, но она поняла, что это – предел моих уступок.

С утра только проснувшись я сразу направился по делам. Великий князь дал мне карт-бланш. И я должен этим воспользоваться.

Выйдя на Невский, я хотел было прогуляться пешком, но изменчивая погода Петербурга подкинула сюрприз: внезапно с Финского залива налетел сильный шквалистый дождь. Я нанял извозчика. Здание Азиатского департамента на набережные Мойки встретило меня суровой, недремлющей тишиной. Здесь не было показной роскоши Мраморного дворца, но от самого камня веяло властью. Часовой у входа, мельком взглянув на мои бумаги, козырнул. Внутри, как только я представился. Молодой адъютант сразу провел меня мимо приемных, где томились купцы и какие-то бухарские посланники, по гулким коридорам, в святая святых – кабинет начальника Департамента.

Игнатьев не сидел. Он, заложив руки за спину, стоял перед огромной, во всю стену, картой Азии. На столе, заваленном папками, дымился чай. Увидев меня, он не стал тратить время на приветствия, а лишь кивнул на карту.

– Я уже начал, Тарановский! – Его голос гулко отдавался в высоком кабинете. – Уже взялся за просмотр кандидатов. Тут нужны не исполнители, «чего изволите», а люди решительные. Чтобы драли врага, как волки в овчарне! Вот таких и ищу. Воевать умели, военное дело знали, порох нюхали. Думаю, тридцать-сорок отчаянных голов я вам отберу!

– Тридцать – это хорошо, – согласился я. – Сорок – еще лучше. Только знаете, Николай Павлович, кроме офицеров недурно было бы набрать еще и толковых унтеров. Будет много дел по обучению азиатских туземцев военной науке – тут без фельдфебелей и унтеров нам не обойтись. А в будущие наши «ракетные» расчеты – еще и рядовых, привычных к обращению с ракетными станками Константинова.

Выслушав, Игнатьев кивнул.

– Добро, дам указание!

– Вот еще о чем я хотел поговорить, граф… Мне уже надо ехать, ждать их здесь я не могу. Других дел хватает. К тому же я путешествую с супругой: ей в военном обозе было бы неудобно. Давайте поступим так, как только первые офицеры – хотя бы дюжина человек – будут готовы, пусть сразу отправляться в Москву. Я там с ними встречусь и проинструктирую.

Игнатьев на мгновение остановился, обдумывая.

– Верно. Сразу ехать. Чего им тут в Петербурге ждать? – Он повернулся к адъютанту, что неслышно вошел за мной. – Семен Карлович. Вы слышали. Подготовьте прогонные документы и суточные по высшему разряду. Оформить как «инженерную экспедицию» Азиатского департамента для изучения монгольского тракта. Выполнять.

Адъютант молча козырнул и вышел. Игнатьев снова повернулся ко мне.

– Теперь – арсенал, – перешел я к главному. – Как наши дела по выкупу арсенала, доставшегося от польских инсургентов?

Граф достал из стола документы.

– Владислав Антонович, не беспокойтесь. Вопрос решается. К выкупу нам разрешено шесть тысяч триста семнадцать стволов производства английских, бельгийских и богемских заводов, не имеющих никакого касательства к России. С ценою военное ведомство определилось: она самая щадящая, по четыре с полтиной на экземпляр. Первая партия в тысячу стволов готова к отправке.

– Чудесно! Ее нужно будет, в приоритетном порядке, переправить в Иркутск.

Игнатьев кивнул.

– Пустим по железной дороге, а там караваном до Иркутска. Оформим как «оборудование для приисков». Груз особой важности. Дальше по Сибирскому тракту перебросим «на почтовых». Это решаемо!

– Хорошо. Но тысячи стволов будет мало. Катастрофически мало. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Как и было уговорено, я готов выкупить и остальные трофеи.

– Вот это… – протянул он. – Вот это, Тарановский, размах! Шесть тысяч триста! Целая армия будет! Так, это у нас бюджет получается… он наскоро посчитал на бумаге в столбик – да, итого бюджет получается без малого 28427 рублей! Плюс порох, свинец, капсюли…

– Извольте я выпишу вексель на пятьдесят тысяч. Доставка тоже обойдется в немалую сумму!

– Благодарю, весьма рад вашей предусмотрительности. Но как их везти? По тракту? Это же безумие! Этакий караван наверняка привлечет внимание, да и идти он будет год!

– Нет, не по тракту. – Я подошел к огромной карте на стене и провел пальцем от Кронштадта вокруг всей Евразии. – Морем. До устья Амура. У меня как раз готовится к погрузке пароход с оборудованием: вот на него и надо загрузить. Я не могу сам это сопровождать. Могу я в этом деле положиться на Вас! Все будет оплачено и казна не понесет убыток.

Игнатьев замер, его взгляд проследил мой маршрут. Он несколько секунд молчал, и я видел, как в его голове складывается грандиозная картина.

– Боже мой… – выдохнул он, и глаза его загорелись. – В устье Амура… Вы хотите, чтобы оружие ждало вас уже там?

Не ожидая ответа, он возбужденно засмеялся и с силой ударил по карте ладонью.

– Хм, только надо сделать все тихо, о слове Великого князя стоит помнить! – Он повернулся ко мне, в его глазах я увидел восхищение. – Мы оформим это как «частный груз» для Амурской компании! Отлично, Тарановский, Департамент окажет вам полное содействие!

Еще не меньше двух часов мы обсуждали с генералом планы и различные нюансы. Еще раз проговорили, что я встречусь с первыми набранными им офицерами в Москве. Там они примут к перевозке и сопровождению и первую партию оружия, и оборудование для изготовления ракет, и груз динамита.

Наконец, обговорив все детали, оставив ему еще денег – на подъемных офицеров – я, наконец, оставил Азиатский департамент и велел извозчику гнать на Казанскую. Дела государственные были решены, оставалось закрыть дела личные, которые, впрочем, были от государственных не особенно неотделимы.

Шум и гам гремел у будущего приюта. Здесь кипела работа – подвозили доски, кирпичи, мешки с известью. Кокорев, верный своему купеческому слову, развернулся вовсю. Я нашел его прямо во дворе, где он, переругиваясь с подрядчиком, тыкал толстым пальцем в какой-то чертеж. Увидев меня, он просиял, отпуская строителя, и по-хозяйски обвел рукой кипящую стройку.

– А, Владислав Антоныч! Гляди, как тут у нас дела идут! Пыль столбом! – пробасил он, и в голосе его звучала неподдельная гордость. – Не волнуйся – все вовремя сделаем. К осени тут будет не приют, а дворец! Он станет лучшим в Империи!

– Нисколько не сомневаюсь, Василий Александрович, – я протянул ему гербовую бумагу. – Вот, вексель. Как и договаривались.

Он небрежно взял его, даже не посмотрев на сумму, и сунул в карман своего необъятного сюртука.

Мы отошли в сторону, к поленнице, подальше от чужих ушей.

– Что по нашему главному делу? По дороге на Урал?

Кокорев азартно подмигнул, его борода вздернулась.

– А ты думал, я спал? Я уже послал своих людей с твоими идеями к уральским заводчикам! – он хмыкнул, довольный новым словечком. – Перед этим делом по телеграфу связался со многими. Демидовы, Строгановы – им это интересно! Они выгоду, как волки, за версту чуют. Так что, думаю, деньги на изыскания и первый этап стройки у нас в кармане!

– Отлично. – Я кивнул. Мои семена, брошенные в эту почву, начинали всходить. – Тогда последнее, Василий Александрович. Я скоро уезжаю.

Он посерьезнел.

– Вы мой добрый друг, которому я могу всецело доверять. Уж пожалуйста, проконтролируйте промышленников. Нобель должен изготовить и отправить «фейерверки»…

«…прессы для моих ракет и бездымного пороха…»

– … и динамит. Путилов – драги и «землекопы». Кроме того, готова первая партия оборудования – гидроразмывочные машины, миасские чаши – которые уже надо отправлять на Амур. Там будет еще и особый груз… это генерал Игнатьев вам расскажет. Так вот, все это должно уйти вслед за мной – что-то в Иркутск, что-то пароходом прямо на Амур. Без задержек. Вот подробные инструкции бумаги и полномочия.

Я протянул ему последнюю папку, скромненько подписанную «Текущие дела. 1864 год».

Он взял бумаги, его взгляд был острым и деловым.

– Будет сделано, друг! – твердо сказал он. – Проконтролирую лично! Поезжай. А мы тут… уж не подведем. Только давай, мил человек, и ты мне помоги. Надо начинать работу по трассировке железнодорожной линии от Перми до Екатеринбурга. У тебя там, ты говорил, рельсы заказаны, – надо договориться о доставке на место будущей стройки. И, самое главное – подмоги с устройством каторжников, что будут дорогу строить. Надо же им бараки организовать, охрану, провиант… бездну всего!

– А что, есть уже работники? – удивился я.

Кокорев широко, по-раблезиански заулыбался.

– Обижаешь? Ты как только про каторжников сказал, я сразу же на нужные рычаги и поднажал. По телеграфу весь Сибирский тракт проведали на предмет – какие партии можно, в Сибирь не отправляя, в Предуралье придержать. Ну, вот, нашли – одну в Перми, одну в Екатеринбурге, да в дороге еще несколько. Поляки в основном, инсургенты пленные. Вот их и надо будет устроить – проверить, есть ли жилье, а где нет – строить им значит, вдоль трассы временные остроги, и с охраной порешать. Возьмешься?

– Чем смогу, помогу! – пообещал я. – Хорошему человеку отчего не помочь?

На том и расстались.

Вечер спустился на Петербург быстро, окутав Невский сырым, промозглым туманом. Я вернулся в «Демут», отпустив извозчика. Вся лихорадочная деятельность дня была позади. Офицеры Игнатьева, арсенал в Динабурге, морской путь для винтовок, промышленники – все шестеренки были запущены.

Я вошел в свой номер и принялся раздеваться, когда в дверь коротко и властно постучали.

Открыв дверь и на пороге, я обнаружил, ротмистра Соколова.

Он был в новом, идеально подогнанном, петербургского пошива темно-синем мундире Жандармского корпуса. Завидев меня, он вытянулся по-военному и четко щелкнул каблуками.

Несколько секунд мы молчали.

– Ротмистр. – Я кивнул ему, как старому знакомому. – Завтра я уезжаю. Полагаю, ваша миссия окончена?

Он смотрел прямо перед собой, по-военному четко, но в уголках его глаз притаилась тень… усмешки?

– Моя миссия по наблюдению окончена, господин Тарановский, – произнес он ровным, голосом, будто зачитывал приказ. – Но я получил от полковника Липранди новые инструкции.

Я приподнял бровь.

– Какие же?

Соколов позволил себе эту едва заметную усмешку.

– Я прикомандирован к Азиатскому департаменту и назначен вашим… офицером по особым поручениям.

Я усмехнулся в ответ. Вот оно что. Поводок-то с меня не сняли – его просто сделали длиннее, удобнее и превратили из цепи в полезный инструмент. Меня не просто отпустили – мне дали в сопровождение личного цербера из Третьего Отделения.

Что ж, в этом была своя логика! Доверяй, но проверяй, так сказать. Великий князь давал мне свободу действий, но оставлял при мне свои глаза и уши. А может, и свой карающий меч, если я вдруг решу заиграться.

С другой стороны… иметь в личных адъютантах офицера Третьего Отделения – это даже выгодно. Это статус. Это страх в глазах любого чиновника, который посмеет мне перечить на пути в Иркутск. Это полезно.

– Что ж, ротмистр. – Рад буду службе. Выезжаем на рассвете. Не опаздывайте и проконтролируйте моих казачков!

Рассвет. Николаевский вокзал.

Пар, смешиваясь с утренним туманом, окутывал платформу. Первый свисток паровоза прорезал тишину, резкий и нетерпеливый.

Я стоял у вагона, который был прицеплен к составу.

Дальше, за Нижним, начинался Великий Сибирский тракт. Мой путь на Восток.

Рядом со мной, кутаясь в дорожную ротонду, стояла Ольга. Ее страх прошел, сменившись возбуждением и тревогой. Чуть поодаль, неподвижные, как гранитные изваяния, стояли двое моих верных казаков. А в нескольких шагах, демонстративно изучая расписание, курил папиросу ротмистр Соколов. В штатском он выглядел не менее опасно, чем в мундире.

На платформе нас провожали двое. Василий Александрович Кокорев, красный и запыхавшийся, и подтянутый, сухой граф Неклюдов.

– Ну, друг, с Богом! – Кокорев перекрестил меня широким купеческим жестом. – Не волнуйся, приют будет как дворец, а промышленники… – он подмигнул, – … промышленники уже грузят!

– Берегите себя, Василий Александрович, – я крепко пожал ему руку.

Раздался второй, протяжный свисток.

– Пора.

Я подхватил Ольгу под локоть и помог ей подняться по высоким ступеням в вагон. Казаки бесшумно скользнули следом. Соколов, бросив папиросу, вошел в соседнее купе, даже не попрощавшись.

Поезд дернулся, медленно, со скрежетом набирая ход. Кокорев и Неклюдов махали нам вслед, их фигуры быстро уменьшались, растворяясь в сером утре Петербурга.

Я вошел в купе и закрыл дверь, отрезая себя от столицы. Ольга тут же прильнула к окну, взволнованно глядя на уносящиеся назад дома и шпили.

– Скорее бы… – выдохнула она, ее глаза блестели. – Скорее бы в Иркутск!

Я обнял ее, прижимая к себе, но смотрел мимо, на серую пелену, скрывшую город.

– Да, родная. Скорее бы в Иркутск. – Я поцеловал ее в макушку. – Это будет наш дом. Наш тыл.

Она прижалась ко мне, счастливая. А я мысленно прокручивал в голове запущенные механизмы. Начиналась «Монгольская партия».

Глава 22

Глава 22

Поезд, со скрежетом и шипением извергая клубы пара, вполз под своды вокзала в Москве. Петербург, с его дворцами, тайными совещаниями и серым, давящим небом, остался позади. Здесь, в первопрестольной, воздух был другим – суетливым, пахнущим дымом, сеном и печеным хлебом.

Нас встречали. Несколько дюжих молодцов присланных Кокоревым, тут же подхватили наш багаж, а ротмистр Соколов, теперь в элегантном штатском пальто, что делало его еще более незаметным и опасным, коротко отдал распоряжения моим казакам, организуя охрану.

– Располагаемся в «Лоскутной», Ваше благородие, – доложил он мне. – Номера заказаны.

Гостиница «Лоскутная» на Тверской встретила нас не столичным блеском, а основательным купеческим уютом: жарко натопленными комнатами, тяжелой дубовой мебелью и расторопной прислугой. Ольга, уставшая, но взволнованная, немедленно занялась распаковкой вещей, щебеча о том, что ей нужно найти в Москве хорошую модистку.

Я же, едва смыв с себя дорожную пыль, начал действовать.

– Я должен нанести визит сенатору Глебову, – сказал я Ольге. – Это – первейший долг вежливости.

Она вспыхнула от удовольствия.

– О, Влад, конечно! Александр Иосафович так много для нас сделал. Я обязательно должна поехать с тобой.

Особняк сенатора Глебова в тихом переулке близ Пречистенки дышал покоем и аристократизмом. Нас приняли сразу, проведя в просторный, заваленный книгами кабинет, где над камином висел большой портрет покойного императора Николая Павловича.

Сенатор, в просторном домашнем сюртуке, поднялся нам навстречу, и его обычно строгое лицо озарилось теплой, отеческой улыбкой.

– Ольга Васильевна, голубушка моя! – проговорил он, целуя ей руку. – Какая красавица! А вы, сударь мой, – он крепко пожал мне руку, – смотрю, времени даром не теряли!

Я смущенно пробормотал извинения, что в петербургской суете так и не смог навестить его.

– Пустое! – отмахнулся он. – Главное, что я вижу вас здесь, вместе, живых и здоровых. Я уж наслышан о ваших… петербургских успехах, – он лукаво подмигнул. – Василий Кокорев – тот еще болтун, телеграфировал мне в тот же день. Одолел-таки «южан»! Браво!

Мы проговорили около часа. Я рассказал ему о нашей с Ольгой идее приюта на Казанской, и старый сенатор, тронутый до глубины души, немедленно обещал «использовать все свое влияние», чтобы помочь проекту на законодательном уровне.

– Ну, а теперь, – сказал он, поднимаясь, – вы не можете просто так уехать. Сегодня вечером вы ужинаете у меня. Я хочу представить вас, Владислав Антонович, нескольким добрым людям. К тому же вы где остановились?

– В Лоскутной, – ответил я.

– Нет, нет, – тут же он замахал руками. Ни каких гостиниц. Вы должны переехать ко мне!

– Разве мы вас не потесним? – удивился я.

– Ну, что вы. Мы почти родственники, и я буду только рад. А то бывает скучаю. Как дети разъехались, – совсем тихо закончил он.

Пришлось согласиться, и переезжать, охрану конечно с собой не потащили оставив в гостинице.

Вечером в гостиной Глебова было шумно. Здесь не было ледяной гвардейской учтивости или чиновного подобострастия. Здесь царил дух старой, хлебосольной, купеческо-дворянской Москвы – громкие голоса, крепкие рукопожатия, оживленные споры.

Сенатор представил нас гостям. Круг был подобран с умом. За ужином каких тем только не касались и польского восстания и будущего

Поднявшись из-за со стола вместе с Глебовым, Мамонтовым мы начали обдумывать, а не посетить ли нам курительную комнату, и тут ко мне подошел Плевако.

– Владислав Антонович, – сказал он сдержанно, но с глубоким чувством, – я хотел лишь засвидетельствовать вам свое почтение. И еще раз поблагодарить. Ваша поддержка… она дала мне не просто средства, она дала мне старт.

– Пустое, Федор Никифорович, – я крепко пожал ему руку. – Ваш талант сам бы себе пробил дорогу. Я лишь немного ее расчистил. Рад слышать, что вы теперь присяжный поверенный.

– Всегда к вашим услугам, – просто ответил он.

Плевако, с его острым умом, мгновенно оценил состав собравшихся – Глебов, Мамонтов, я – и понял, что сейчас начнется разговор, не предназначенный для лишних ушей.

Как только он отошел мы направились в курительную комнату и расположившись там, Глебов тут же раскурил трубку.

Савва Мамонтов, до этого с трудом сдерживавший свое нетерпение, подался вперед.

– Владислав Антонович, я читал в «Ведомостях» о реформах в ГОРЖД! Это же гениально! – с юношеским азартом воскликнул он, и его глаза загорелись. – Сменные бригады! Тариф по весу, а не по ценности! Вся купеческая Москва гудит! Они ломают старые устои! И я уверен тут не обошлось без вас.

Сенатор Глебов, сидевший в кресле, одобрительно кивнул, выпуска облачко дыма.

Я спокойно принял похвалу.

– Это только начало, Савва Иванович. Пыль. Главные дела – впереди. В Сибири.

Я говорил не о рельсах и шпалах, а о сути.

– В первую очередь – идея Ангаро-Ленской дороги и дальше в сторону Амура. Это не просто ветка до приисков. Это – ключ к несметным богатствам края. Это новый торговый путь, который откроет нам не только Китай, но и Америку, через Аляску.

Я сделал паузу, давая Мамонтову осмыслить масштаб моих проектов.

– Савва Иванович, – начал Глебов, обращаясь к нему, – вы ведь так много делаете для русского искусства, для нашей старины. Подумайте, сколько талантов, сколько дивных, самобытных ремесел сейчас похоронено в той глуши! Сколько их можно будет возродить и привезти оттуда, из Сибири, когда появится настоящая дорога!

Это был гениальный ход. Я с восхищением посмотрел на Глебова. Он ударила точно в цель, связав мой сугубо промышленный, прагматичный проект с его главной страстью – меценатством и русским духом.

Мамонтов «загорелся» окончательно. Он вскочил со своего места, его косоворотка натянулась на могучей груди.

– Да это же… это же новый торговый путь! – пророкотал он, ударив ладонью об ладонь. – Да мы на этом не то что миллионы – мы новую Россию построим! Я хочу быть частью этого!

Я дождался, пока первая волна его восторга схлынет. Теперь можно было делать главный ход.

– Савва Иванович, моим предприятиям в Сибири, и «Сибирскому Золоту», и будущей Ангаро-Ленской дороге, нужен надежный представитель здесь, в столицах. Не просто клерк или приказчик, а человек с весом и чутьем. Человек, который будет следить за акциями на бирже, вести переговоры с министерствами, отбиваться от конкурентов. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Кокорев какой бы он хозяйственный не был за всем не усмотрит. Вы бы взялись ему помогать?

Мамонтову, которому было тесно в рамках его собственных мануфактур и который жаждал имперского масштаба, большего и не требовалось. Он не раздумывал ни секунды.

– За честь почту, Владислав Антонович! – он с жаром стиснул мою руку. – Это поинтереснее будет!

Мы крепко пожали руки. Сенатор Глебов, молча наблюдавший за этой сценой, удовлетворенно улыбнулся в усы и сделал глоток коньяка. Сделка была заключена.

Ужин закончился далеко за полночь. Когда гости разъехались, я еще долго стоял у окна, глядя на спящую Москву.

На следующее утро, пока мы с Ольгой пили утренний кофе в гостиной особняка сенатора, наслаждаясь редким моментом покоя, слуга на серебряном подносе внес телеграмму.

Я вскрыл ее. Текст, как я и ожидал от Игнатьева, был кратким, зашифрованным и не терпящим возражений.

«Груз и специалисты прибудут сегодня в 11.00 тчк Состав N7 путь 7 тчк Примите лично тчк Игнатьев»

Я медленно сложил бланк. Ольга с тревогой посмотрела на меня.

– Что-то случилось?

– Началось, – ответил я, вставая.

Николаевский вокзал гудел, как растревоженный улей. Резкие гудки паровозов, шипение пара, металлический лязг буферов, крики носильщиков и гомон сотен пассажиров – все это смешивалось в один оглушительный, хаотичный рев.

Мы с ротмистром Соколовым, который теперь исполнял роль моего «адъютанта» и связного с официальными властями, молча шли по перрону. Пройдя мимо суетящейся толпы, мы направились к дальним, запасным путям, куда обычную публику не пускали.

Седьмой путь уже был оцеплен неприметными, но бдительными жандармами. На путях стоял специальный состав: несколько пассажирских вагонов третьего класса и четыре тяжелых товарных вагона, наглухо закрытых и опечатанных сургучными печатями военного ведомства. На боках вагонов мелом было небрежно выведено: «Горное оборудование. Стекло. Иркутск. Особой важности».

Из вагона вышли офицеры. Около тридцати человек, построенные в две шеренги по старшинству. Рядом – полсотни унтеров и рядовых, явно из саперов и артиллеристов. Все – как на подбор: крепкие, обстрелянные, с той особой усталой уверенностью во взгляде, какая бывает только у людей, прошедших настоящую войну.

Вперед вышел старший – высокий, невозмутимый полковник лет сорока, с цепким, оценивающим взглядом и волевым лицом. Он четко щелкнул каблуками, отдавая мне, штатскому человеку, честь.

– Господин статский советник! «Инженерная экспедиция» Азиатского департамента для изучения монгольского тракта по вашему распоряжению прибыла в полном составе. Командир экспедиции, полковник Гурко!

За его спиной я разглядел остальных.

– Поручик Пржевальский, Николай Михайлович! – представил Гурко худощавого офицера с полевой сумкой через плечо, который смотрел не на меня, а куда-то сквозь меня, на восток.

– Корнет Скобелев, Михаил Дмитриевич! – Гурко кивнул на самого молодого, почти юношу, в ладно подогнанном кавалерийском мундире. Его глаза горели лихорадочным огнем, а на эфесе сабли я заметил красный крестик ордена Святой Анны 4-й степени «За храбрость».

Я кивком головы принял рапорт.

Я медленно пошел вдоль строя, оценивая своих новых подчиненных.

Не успел я дойти до конца, как молодой корнет Скобелев, не выдержав, шагнул вперед, нарушая строй.

– Владислав Антонович! – выпалил он, и его юный голос звенел от нетерпения. – Слухи о ваших сибирских делах дошли и до Варшавы! Когда выступаем? С кем и где предстоит биться?

Полковник Гурко бросил на него испепеляющий взгляд, но промолчал, ожидая моей реакции.

Я остановился перед Скобелевым.

– Биться предстоит не с людьми, а с самой Сибирью, Михаил Дмитриевич, – спокойно ответил я. – Но и враг-человек найдется, будьте покойны. Вашему кавалерийскому таланту найдется применение в монгольских степях. Но всему свое время. Терпение.

Вернувшись к Гурко, который молча и бесстрастно наблюдал за этой сценой. Он оценивал меня.

– Каковы наши полномочия и какова цепь командования, господин статский советник? – спросил он тихо, в упор глядя мне в глаза. Он намеренно употребил мой гражданский чин, чтобы проверить мою реакцию.

Я встретил его цепкий, тяжелый взгляд.

– Полномочия – самые широкие, полковник. А цепь командования – самая короткая. – В моем голосе прозвучала сталь. – С этой минуты вы все находитесь в моем прямом подчинении. Вся полнота власти, оперативной и административной, и вся ответственность за эту экспедицию – на мне.

Гурко, выдержав мой взгляд, несколько секунд молчал. Затем коротко, по-военному кивнул. Авторитет был установлен.

– А теперь к делу, господа, – я указал на опечатанные товарные вагоны. – В этих вагонах – «горное оборудование». Динамит от господина Нобеля и первая партия выкупленного мной трофейного оружия. Груз имеет особую, государственную важность. Ваша первая задача – немедленно принять его под свою личную ответственность. Организовать караул и обеспечить его беспрепятственную и тайную транспортировку. Мы отправляемся в Нижний Новгород, где нас ждет пароход. Полковник Гурко, прошу вас возглавить.

Офицеры не задавали лишних вопросов. Команды прозвучали четко, и вчерашние «отпускники» мгновенно превратились в слаженный военный механизм. Унтера уже выставляли караулы у вагонов, Гурко отдавал распоряжения полковнику Чернову.

Я стоял чуть в стороне, наблюдая за этой слаженной работой. Рядом, хмыкнув в усы, пристроился Соколов. Я смотрел на них и понимал, что Игнатьев сдержал слово. Он прислал мне не просто офицеров.

Теперь у меня было все, чтобы начать перекраивать карту Сибири.

Уже в этот же вечер мы прощались с Глебовым и Мамонтовым на перроне вокзала. Через несколько дней мы прибыли в Нижний Новгород.Гурко лично проконтролировал перегрузку нашего «особого груза» на зафрахтованные речные баржи, которые немедленно отправлялись в Пермь.

Мы же с Ольгой, в сопровождении Соколова и моих казаков, пересели на комфортабельный пассажирский пароход «Великий Князь», шедший вверх по Волге и далее по Каме. После пыльных вокзалов, грохота поездов и удушающей атмосферы столичных кабинетов это путешествие казалось почти райским отдохновением.

Дни напролет мы проводили на палубе, сидя в плетеных креслах. Мерный шум гребных колес, запах речной воды и свежего ветра, теплое летнее солнце – все это умиротворяло. Мы смотрели на проплывающие мимо города, на золотые маковки монастырей, взгромоздившихся на высоких зеленых холмах, на бескрайние, залитые солнцем луга.

Мы никогда так много и так спокойно не говорили с нею, как в это путешествие. Я рассказывал Ольге о своих сибирских планах – не о войне, разумеется, а о созидании. О том, какой я вижу будущую дорогу, о богатствах края, которые она откроет. Она, в свою очередь, с горящими глазами делилась идеями об устройстве нашего петербургского приюта, о том, как организовать там самоуправление для воспитанников, чтобы они росли не казенными иждивенцами, а свободными, ответственными людьми. В эти дни мы были не просто супругами – мы были настоящими партнерами, строящими общий мир.