Текст книги "Унесённые ведром"
Автор книги: Дмитрий Подоксёнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
«Шоу должно продолжаться!..»
Рано утром по всему коридору загрохотали тяжёлые ботинки, раздался лязг отпираемых запоров и громкие выкрики конвоиров.
– Кравченко! Степанов! Есть такие? – орали в коридоре. – На выход с вещами! – затем голоса перемещались дальше вдоль коридора. – Семенюк! Здесь? Выходи давай, манатки не забудь!
Наконец, заскрежетав, открылась и дверь «восьмёрки», явив народу весёлого и румяного лейтенанта.
– Ага! – азартно выкрикнул он, заглянув в какой-то список. – Здесь сразу трое! Николаев, Кренделев, Мальбиев! Есть такие?
– Есть… – нестройно протянули в камере.
– Ну так чё сидите-то, мать вашу? – радостно округлил глаза лейтенант. – Шмотки в зубы и – на выход!
Турист, Сивцов и Мальборо как бы неохотно потянулись на выход. Сивцов был единственным, кто шёл без вещей.
«Зато я один из всех в костюме, – резонно рассуждал этапируемый в Казань, – и довольно сносно выгляжу на общем фоне».
Немного портили общую картину растоптанные старые кроссовки, которые ещё вчера вечером были переданы Фёдору в вечное владение Кренделем, правда, после настоятельной просьбы Туриста. В сивцовских простынях на ногах Кренделев выглядел таким несчастным, что Фёдор даже пару раз порывался поменяться с ним обратно, но Мальборо категорически запретил «заниматься ерундой».
– Как ты в простынях побежишь, чудило? – яростно прошептал он на ухо честному Сивцову, и тот, подумав, согласился оставить кроссовки на себе.
В порыве великодушия он даже пообещал Кренделю прислать с воли почти новые лаковые ботинки, о чём сегодня ужасно жалел: ботинки, действительно, были почти новые. Правда они отчаянно Фёдору жали и уже два года валялись в кладовке, но Сивцов человек был обстоятельный и хозяйственный – просто так ничего не дарил и не выбрасывал. С тяжкими обувными думами Фёдор оказался в маленьком, огороженном бетонным забором дворике, с единственными стальными воротами для въезда и выезда, в данный момент закрытыми.
«Это чтоб все разом в ворота не побежали», – догадался Сивцов.
Сверху дворик был полностью затянут металлической сеткой.
«А это – чтобы через забор не перелезли, – восхитился пленник. – Здорово!»
Тут же стоял цельнометаллический автофургон с мигалкой на крыше. Всех вновь выходивших зачем-то заставляли садиться недалеко от машины на корточки и класть руки на голову. Сивцов сел рядом с Туристом. Наконец, на улицу вышли последние из арестантов и тот самый лейтенант, что выкрикивал фамилии. Он пересчитал всех сидящих по головам и, удовлетворённо хмыкнув, произнёс краткую напутственную речь:
– Граждане подследственные, осуждённые и тому подобные! – жизнерадостно гаркнул он. – Вы направляетесь этапом в город вашего светлого будущего – Казань! Вот на этом славном транспортном средстве, – он кивнул в сторону дышащего на ладан грузовика, – вас доставят до узловой железнодорожной станции, где обеспечат продовольственной пайкой на одни сутки и предоставят комфортабельный вагон типа «столыпин», – он ещё раз оглядел полтора десятка затылков со сцепленными на них руками и продолжил: – Моя задача состоит в том, чтобы доставить вас целыми и невредимыми на станцию и с рук на руки передать солдатам внутренних войск, которые повезут вас дальше. Поэтому предупреждаю сразу: резких движений не производить, громких и неожиданных криков – не издавать. В случае чего – стреляем без предупреждения. Все уяснили? Тогда – по одному в машину, бегом марш!
Народ побежал занимать VIP-места в фургоне.
«В машине рядом садись!» – шепнул Сивцову на ухо Мальборо.
Фёдор кое-как забрался в фургон, в полумраке наступил кому-то на ногу и сел на свободное место на скамейке, которая тянулась вдоль металлической стены. Наконец, все кое-как расселись и машина, скрипя и стеная всеми своими узлами и агрегатами, тронулась с места.
Свет почти не попадал туда, где тряслись заключённые, лампочки то ли не было, то ли она не горела, и Фёдор почти не различал лиц своих соседей. Видно было только отгороженных от опасного контингента решёткой двух милиционеров в переднем торце фургона, которые, прислонив автоматы к стене, азартно резались в карты. Лейтенанта, старшего этапа, там не было – видимо, он ехал в кабине.
Сивцов, по традиции, начал было мычать песню из кинофильма «Шервудские зонтики» в такт покачиванию, но получил откуда-то из темноты ощутимый тычок под рёбра, подавился и умолк. Дальше ехали в тишине.
Освобождение произошло как-то буднично и неинтересно – Фёдору даже не понравилось. Он почему-то думал, что непременно будут какие-нибудь взрывы, стрельба, машину обязательно перевернёт, и нападавшие будут вынуждены выреза́ть их через дно автогеном. Почему Сивцову представлялась именно такая, архисложная картина освобождения, он и сам не знал, просто ему хотелось какого-то праздника души – и Фёдор себе его придумал. На самом же деле, через полчаса поездки, автомобиль просто провалился куда-то правым передним колесом, да так сильно, что все его пассажиры полетели друг на друга.
Привычный к падениям Сивцов вверил себя в руки Господа, как он обычно и делал в таких случаях, и полетел головой вперёд. Ровно через двадцать три сотых секунды полёта голова удачно врезалась в чей-то мягкий живот, который очень бережно погасил инерцию Фёдора. Обладатель живота немелодично взвыл и свалился на кого-то, восхищённо матерящегося на полу.
Видимо, такого приключения в пути не ожидал никто, – всем было весело и немножко больно. Особенно радовали всех присутствующих копошащиеся по ту сторону решётки милиционеры: при ударе их чувствительно приложило о железную стену фургона и сейчас они, тихо постанывая и ругаясь вполголоса, искали улетевшие в угол автоматы.
Со стороны кабины в фургон заколотили кулаком, затем зажглась сигнальная лампа – видимо, водителю и лейтенанту требовалась помощь с машиной. Один из «приложенных» милиционеров, найдя, наконец-то, своё оружие подошёл к двери, ведущей наружу, и ловко открыл её одной рукой, зажав автомат под мышкой. В тот же момент чья-то сильная рука не менее ловко выдернула его из фургона с такой скоростью, с какой немного полноватый охранник перемещался, наверное, впервые в жизни. На улице раздался какой-то глухой удар, вскрик, и внутрь потёк пьянящий зимний воздух.
Второй конвоир, почувствовав неладное, развернулся к двери, держа в руках автомат, но густой бас с улицы так серьёзно произнёс: «Не балуй!», что он тут же положил оружие на пол и поднял руки. Видимо, у человека снаружи были ещё какие-то средства убеждения, кроме тяжёлого баса, потому что милиционер безропотно, повинуясь невидимому остальным жесту, подошёл к открытой двери и спрыгнул из фургона в неизвестность. Из неизвестности донёсся ещё один глухой удар, а затем света внутри опять стало не хватать – проём закрыла чья-то огромная туша.
Туша немного погремела ключами, открыла решётку и проворчала:
– Мальборо, Турист, вы тута? Хорош прохлаждаться, времени в обрез, – и обладатель мощного голоса и не менее могучего торса, никого не дожидаясь, пошёл к выходу из машины.
– Быня, ты где, живой? – спросил Мальборо, собираясь выходить и вглядываясь вглубь тёмного фургона. – Не убился?
Видимо, он ждал ответа от Сивцова с какой-то другой стороны, потому что когда Фёдор, лежавший у самой ноги спрашивающего, схватил его за эту самую ногу и как можно бодрее просипел голосом удавленника: «Живой!», Мальборо страшно закричал и вывалился наружу. Следом выполз Фёдор в сиротских кроссовках и костюме-тройке, произведя в рядах встречающих некоторый фурор своим эффектным появлением.
Его взяли под руки двое молодцев и поставили на дорогу около машины.
– Это кто? – изумился обладатель баса, стоявший напротив двери зарывшегося носом в снег «автозака». Похоже, во встречающей делегации он был за старшего.
– Это Быня, – не совсем понятно объяснил появившийся из нутра фургона Турист. – Он классный.
– Понятно… – пробормотал так ничего и не понявший «басист». – Он что же, с нами поедет?
– Обязательно, – успокоил его Турист. – Да помогите вы Мальборе – он же у вас сейчас там замёрзнет!
Все посмотрели на Мальборо. Тот пытался на четвереньках выбраться из огромного сугроба на обочине, в который неаккуратно улетел из высоко расположенной двери фургона, но у него ничего не получалось – Мальборо бил кондратий.
В этот момент сзади тихо подъехали и встали прямо за милицейским грузовиком две легковые машины.
– Давайте в тачки, быстро! – приказал обладатель баса. – Там тёплая одежда и водка. А мы пока мусоров внутрь этого катафалка закинем – а то ещё, не дай бог, околеют на улице, пока в себя придут.
Направляясь к машинам, Фёдор ещё раз оглянулся на фургон: хоть двери и были открыты настежь, но желающих бежать больше не нашлось – изнутри не доносилось ни звука. Два дюжих парня ловко закинули лежащих на снегу охранников внутрь «автозака» и, захлопнув за ними дверь, тоже побежали к легковушкам.
Вышедший из одной машины навстречу Сивцову парень протянул ему тяжёлый, но очень тёплый полушубок и жестом пригласил садиться в машину. Закутавшись в овчину, Фёдор с трудом влез на заднее сиденье и, немного повозившись, устроился с приемлемым комфортом. На него снова пахнуло привычной жизнью, обычными удобствами и свободой. Дверь открылась, и рядом с Сивцовым втиснулся Турист. Спереди, почти одновременно, свои места заняли водитель и ещё какой-то парень. Машина резво взяла с места и, обогнув зарывшийся фургон, ходко покатила по зимней загородной дороге. На улице только-только начинало светать, в свете фар красиво искрился снег. Слева, сквозь деревья, светили огни недалёкой станции, до которой этапируемые сегодня так и не доехали.
«Хорошо! – думал Фёдор, постепенно отогреваясь. – Жалко только, Амина не знает, что у меня всё в порядке».
Он неожиданно загрустил.
«Неужели я больше никогда не увижу её? – растерянно подумал Сивцов. – Так и будем: я в подполье, а она – одна дома…»
Ему стало вдруг очень одиноко и плохо, но тут Фёдор вовремя вспомнил старый телесериал «Семнадцать мгновений весны» и моментально воспрял духом.
«Правильно! – похвалил себя беглец. – И как я сразу не догадался? Будем встречаться с Аминой в каком-нибудь ресторане или кафе! Только обязательно за разными столиками, чтоб не догадались. Ефим от зависти лопнет!»
Почему сослуживец Сивцова Ефим Бабурин должен был бы лопнуть от зависти, узнав, что Фёдор тайно встречается со своей женой в ресторане, в мыслях беглого каторжанина не объяснялось.
– Слушай, Турист, – спросил он неожиданно для себя. – Здесь поблизости есть какой-нибудь ресторан?
– Ну ты, Быня, даёшь, – заржал его сосед по сиденью. – Мы от ментов на километр отъехать не успели, а он уже кабак ищет! Выпей водки, если приспичило, вон, у пацанов имеется.
– Да нет, мне не для этого, – досадливо поморщился Сивцов. – Для другого дела ресторан нужен.
– Для какого ещё другого? – натурально изумился Турист. – Ресторан, он и в Африке ресторан…
– Чтоб с женщиной одной встретиться, – доверительно сообщил Фёдор своему подельнику, чем едва не довёл того до печёночных колик. Турист хохотал минуты три без перерыва, откинувшись на спинку сиденья, чем несказанно обидел Фёдора.
«И что я такого сказал? – надувшись, думал Сивцов. – Вроде бы ничего особенного, а человек вон как радуется».
– Уф, – сказал Турист отсмеявшись. – Кто о чём, а вшивый – о бане. Ну спасибо, Быня, повеселил, напряги лишние снял, аж полегчало… – он открутил пробку с бутылки водки, которую взял у сидящих впереди, и сделал несколько солидных глотков. Затем протянул бутылку Фёдору: – На, расслабься. Дай только до места добраться, там тебе всё будет: и водка, и женщины с ресторанами, и ещё много чего, – он довольно ухмыльнулся.
Сивцов взял бутылку, сделал маленький глоток, закашлялся и спросил:
– А куда мы будем добираться? – он вернул водку обратно.
– Сейчас – до железнодорожной станции, – объяснил Турист охотно. – Не на ту, куда нас на этап везли, а чуть дальше. Там сортировочная – грузовые составы формируют. Вот мы и поедем в грузовом вагоне, вместе с мотоциклами.
– С чем? – удивился Сивцов.
– С мотоциклами, – радостно подтвердил Турист. – Полный вагон мотоциклов в заводской упаковке. Нужному человеку уже заплачено, нам остаётся только в вагон залезть. Его вместе с нами снаружи опломбируют и – ту-ту-у! – он довольно посмотрел на Фёдора. – Ловко? Трофим дерьма не придумает!
– А как мы сойдём с поезда? – осторожно поинтересовался Фёдор. – Нам разрешили пломбы срывать?
– Ты чё-то, Быня, сегодня всё шутишь и шутишь! – восхитился собеседником Турист. – Сорвём всё к чёртовой бабушке, да и спрыгнем на ходу. Потом пусть что хотят, то и думают: мало ли хулиганов на разных станциях ходит?
«Похоже, они не слишком уважают законы, – забрезжило у Сивцова в мозгу. – Надо быть с ними настороже: ещё втянут в какую-нибудь историю, а потом Амине будет за меня стыдно».
– А долго идёт поезд? – спросил он чтобы отвлечься от невесёлых мыслей.
– Больше суток ехать будем, – вздохнул Турист. – Ничего не поделаешь: придётся потерпеть.
– Но мы же замёрзнем! – задохнулся от глупости плана Фёдор. – А потом умрём от голода!
– Не умрём, – не испугался Турист. – Хавки нам с собой дадут, тёплой одежды тоже. Ещё спальные мешки будут тёплые, но они должны уже в вагоне лежать. А в пути водкой греться будем, – он заговорщицки подмигнул будущему спутнику. – Не боись, Быня, не слишком большая цена за свободу!
К сортировочной подъехали, когда уже совсем рассвело. Все выскочили из тёплых машин и быстро пошли вдоль железнодорожных составов. Фёдор скосился на вышедшего из второго автомобиля Мальборо – тот был бледен и двигался ещё не очень уверенно.
«Ну надо же, как человека напугал, – сокрушался Сивцов по дороге. – Надо бы перед ним извиниться: всё-таки ещё сутки вместе ехать».
У одного из вагонов их поджидал нервно переминающийся с ноги на ногу тучный человек в форме железнодорожника.
– Ну сколько можно? – вскричал он неожиданным для своей комплекции фальцетом. – Я уже сорок минут вас жду! Меня могут потерять! Давайте скорее, вещи и продукты внутри.
Турист взял протянутый ему кем-то из спасителей фонарик и первым полез на большие деревянные ящики, плотно заставлявшие вагонное пространство. Между верхним рядом ящиков и потолком было примерно метра полтора, и через пять минут вся великолепная троица удобно устроилась на спальных мешках, брошенных поверх досок. Здесь же стояла картонная коробка с хлебом и едой, и такая же коробка с водкой. Мальборо радостно потёр руки – кажется, он начал приходить в себя.
Снаружи кто-то крикнул – не видно кто:
– Турист, прыгать где – помнишь?
– Помню, – отозвался Турист.
– Поглядывай завтра, чтоб мимо не проехать – там дырочка специальная просверлена. Ни пуха!
– К чёрту! – успел крикнуть Мальборо, прежде чем дверь вагона закрылась.
Стало темно, единственным источником света остался карманный фонарик Туриста. Правда, в коробке было ещё два запасных фонаря, но всё равно было не по себе.
– Ну что ж, – произнёс Турист, доставая из коробки первую бутылку водки. – Как говорится: «Не дай себе замёрзнуть!» – он ловко скрутил крышечку и весело добавил: – Особенно в темноте!
В коробке нашлись и стаканчики.
Сивцов напился почти в самом начале пьянки и повёл себя нехорошо. Сначала он лез ко всем целоваться, потом хотел брататься на крови и бросался искать нож, чтобы резать ладони и перемешивать кровь, но, к счастью, был остановлен испуганными потенциальными «кровными братьями». Фёдора спасло только то, что Турист и Мальборо, сидя в изоляторе, тоже утратили необходимую квалификацию, поэтому вся троица была примерно в одинаковой кондиции.
Выпив ещё немного, Сивцов завладел фонариком и, выключая его в самые неожиданные моменты, хватал в темноте Мальборо за ноги и страшно завывал. Пьяный Мальборо каждый раз пугался до икоты, и его отпаивали водкой. В результате, в очередной раз выключив фонарик, Фёдор уронил его куда-то между ящиками и все долго искали в темноте сначала его, потом, не найдя, бросили все силы на поиски коробки с запасными источниками света, после же, вооружившись, наконец, новыми фонарями, искали ящик с водкой.
Потом Сивцов, увидев дырочку, просверленную для того, чтобы смотреть сквозь неё наружу, придумал в эту дырочку плевать во встречные поезда. Новая забава увлекла друзей ещё на пару часов.
Когда плевать в поезда надоело, Фёдор, чтобы не прекращать веселья, наврал, что он лучший ночной байкер города, и предложил всем неверующим немедленно это доказать. Стали ломать один из ящиков, чтобы достать мотоцикл, но, на счастье Сивцова, ящики были очень прочные, поэтому, оторвав от него лишь одну доску, решили лучше что-нибудь спеть.
Когда Мальборо с Туристом затянули что-то заунывно-трагичное про зону и «мальчонку-малолеточку», Фёдор, в знак протеста, исполнил сначала все песни из репертуара Николая Гнатюка, а затем, как только его соратники по забавам обалдело примолкли, добил их песней незаслуженно забытого Ромы Жукова «Девчонки, мои девчонки». Больше Сивцова перепеть не пытались, и он продолжил сольный концерт композицией незабвенного Фредди Меркьюри:
– Шоу маст гоу о-о-о-он! – немузыкально орал Фёдор на своих новых друзей и тут же, по мере сил, переводил: – Шоу должно продолжа-а-аться!
Друзья не возражали. К счастью, Сивцов знал только одну строфу из этой песни, поэтому ему быстро надоело кричать одно и то же, тем более что глаза у его слушателей уже закрывались. Несмотря на это, они выпили ещё по одной, и Фёдор окончательно осовел. Вечер закончился бодрыми походными песнями в его исполнении:
Дойчен зольдатен,
Унтер-официрен,
Зондеркомманден —
Нихт капитулирен!
И даже:
Варум ди медхен,
Либен ди зольдатен,
Дарум зи хабен,
Бомбен унд гранатен!
Товарищи молча внимали древним арийским премудростям, так и прущих сегодня непонятно из каких глубин памяти Сивцова. Где-то после одиннадцатого спетого марша Фёдор заметил, что Мальборо с Туристом мирно спят, каким-то неимоверным образом забравшись в один спальный мешок: оба смогли засунуть в него только ноги, да и те лишь до колен, на дальнейшее продвижение вглубь, видимо, не хватило ни времени, ни сил. Сивцову стало скучно, и он перестал петь. Он ещё немного поплевал в дырочку, несколько раз включил и выключил фонарик и попробовал оторвать ещё одну доску от ящика с мотоциклом. Одному это делать было совсем не так интересно, как втроём. Фёдор залез в один из двух свободных спальников, накрылся вторым и моментально заснул.
Снов он сегодня не смотрел.
Поезд шёл на восток.
Теремок Змея Горыныча
Утром Сивцов проснулся от того, что в его левый глаз светил тонкий лучик солнца, проникавший в тёмный и холодный вагон через давешнюю «плевательную» дырочку. Напротив, сидя на ящике и стуча зубами от утреннего холода, тихо переговаривались недавние сивцовские собутыльники.
– Доброе утро! – прокаркал Фёдор из полумрака, вызвав лёгкий переполох на соседнем ящике. – Не подскажете, который час?
– А, это ты, Быня, – облегчённо выдохнул Мальборо. – Голосок, блин, у тебя с утра…
– Да уж! – хохотнул сидящий рядом с ним Турист. – Фестиваль «Славянский базар» в Витебске отдыхает! – и он закурил какую-то вонючую папироску.
– А вы чего так трясётесь? – спросил участливый Сивцов. – Замёрзли?
– Не, я балдею! – отчего-то восхитился Турист. – В один спальник залез, другим накрылся, а утром интересуется, замёрзли ли мы? Как тебе это нравится, Мальборо? – он пихнул соседа локтем.
Мальборо пробурчал что-то невразумительное, но явно в том смысле, что нет, мол, не нравится. Фёдор растерялся.
– Так я же это, – забормотал он, оправдываясь, – думал, вам в одном удобнее… Ну и… – он беспомощно оглянулся на следы своего ночного преступления: спальные мешки немым укором лежали поверх мотоциклетного ящика.
– Ладно, не кипишуй, – успокоил его Турист. – Сами виноваты – ужрались вчера до потери сознания. А ты молодец, – он взглянул на Сивцова. – Горазд пить. Я сквозь сон слышал: ты ещё долго один пел.
– Я ещё в дырочку потом плевал, – скромно потупившись, признался Фёдор. – Фонариком мигал долго… А, да: ещё одну доску от ящика почти оторвал, – он подёргал отставший край многострадальной доски.
– Да ну? – восхитился Турист. – И всё помнишь? Мужик! – он подался вперёд и с чувством пожал руку человеку такой невероятной памяти.
Сивцов попунцовел от удовольствия и, чтобы скрыть неловкость, спросил:
– А нам ещё долго ехать?
– Не, километров сто осталось, – махнул рукой Турист. – Я недавно выглядывал, когда на станции стояли. Так что скоро уже прыгать будем.
– Как прыгать? – похолодел Фёдор. – Прямо на ходу?!
– А как же ещё? – удивился Турист. – Ты что же, думаешь, нам его посреди леса остановят, чтоб мы сошли?
– Я думал, вы договорились… – упавшим голосом пробормотал Сивцов. – С машинистом, там… Или, может, с кондуктором, – он запутался, вспоминая, есть ли в грузовых поездах кондукторы и, стушевавшись, замолчал.
– Ага, – заржал Турист. – На двести семьдесят пятом километре останови, шеф! Нет, Быня, всё-таки весёлый ты человек! А, Мальборо, слышал, чё опять Быня забацал? – и он довольно хлопнул Фёдора по плечу. – Не боись, брателло, щас, слава богу, зима, а не лето – в сугроб-то без проблем приземлишься, нормально!
– Ну, разве что в сугроб… – неуверенно пробормотал Фёдор, против воли вспоминая, как в прошлом году, отправившись в поликлинику взять больничный по поводу ОРЗ, поскользнулся и сломал руку: в двух местах себе и ещё в одном – какой-то женщине, которую свалил по неосторожности.
«Та женщина тоже упала в сугроб, – обеспокоенно думал Сивцов, – а смотри-ка: всё равно сломала руку. Правда, я упал на неё с Алисиными санками, которые по пути хотел занести в починку, но всё же. А тут – с поезда! Нет, я не смогу…»
Остаток пути проехали в молчании, лишь однажды вяло пожевав невкусной, резиновой от холода колбасы.
Последние полчаса пути Турист безвылазно провёл у смотрового отверстия – высчитывал километровые столбы.
– Пошли, – оторвавшись, наконец, от своего занятия, коротко бросил он. – Три километра осталось.
Турист с Мальборо пробрались к двери и стали возиться с запором, Фёдор, с негнущимися от ужаса конечностями, последовал за ними – оставаться одному в тёмном вагоне было стократ страшней. Наконец дверь тяжело поехала в сторону, и в лица беглецов ударил холодный январский ветер, причём так, что с непривычки все задохнулись.
– И-и-и-и! – вдруг отчаянно взвизгнул Сивцов и, зажмурившись, бросился головой вперёд – прямо в кружащую за бортом вагона стихию.
Он где-то читал, что прыгать с парашютом надо именно так: сначала, не раздумывая, выпасть из самолёта, а потом уже ориентироваться – где верх, где низ и в какую сторону тебя несёт потоком воздуха. Через несколько секунд Фёдор понял, что полёт, кажется, несколько затянулся, и открыл глаза. Он всё ещё был в вагоне, хотя и в опасной близости от открытого дверного проёма, но при этом кто-то крепко держал его за шиворот.
– Ты чего, Быня? – услышал он над плечом удивлённый голос Туриста. – Рано ведь ещё! Я ж говорю – три километра осталось. Сейчас, конечно, уже меньше, но всё равно: прыгать будем только вместе, по команде. Не хватало ещё вдоль полотна всех потом собирать!
Сивцов молчал и только тяжело дышал: он уже практически простился с жизнью и теперь ему было всё равно. Мимо проносились деревья.
– Ты бы сейчас, Быня, со всего разгону, да прямо в деревья бы залетел, – разъяснял в это время Турист. – Мы чего, думаешь, ждём? Сейчас лес должен кончиться, пойдут колхозные поля. Вот мы на целину и спрыгнем, чтоб шею не сломать. Вон, видишь, лес кончается, приготовились! Сначала Мальборо, потом ты, Быня, я – последний. Мальборо, следи там: как только деревья кончатся – прыгай!
Десантники выстроились друг другу в затылок и замерли в ожидании. Впереди, по ходу поезда, показался просвет в деревьях. Наконец, лес поредел и началось огромное заснеженное поле. Мальборо почему-то всё не прыгал, и изнервничавшийся Фёдор нетерпеливо подтолкнул его в спину – мол, прыгай давай уже.
Не ожидавший толчка Мальборо прыгать почему-то не хотел, изогнулся какой-то невообразимой дугой, пытаясь остаться в вагоне, но, всё-таки, не удержал равновесия и с воплем отчаяния вылетел наружу. Сивцов храбро шагнул следом. Всё завертелось перед его глазами, но он ничего не успел понять: крутанув Фёдора в воздухе, неведомая сила ткнула его головой в снег.
Сивцов немного полежал в сугробе, приходя в себя, затем попробовал пошевелиться: как ни странно, ничего не болело.
«Не может быть, – испугался Фёдор, – чтоб я ничего не сломал! Наверное, это шок».
Он много читал про то, как люди, находясь в состоянии шока, пытались двигаться, например, без ноги, или даже с распоротым животом, не испытывая при этом совершенно никакой боли. Сивцов испугался и посмотрел на свой живот: всё было в порядке – даже пуговицы на полушубке были на положенных им местах.
«Живот-то, конечно, цел, – подумал Сивцов, – но, может быть, у меня сломан позвоночник? Или все пальцы на ногах. Кто знает?»
Снег набился ему в рукава и за шиворот, стало холодно.
«Ладно, – вздохнул про себя Фёдор. – Похожу пока в шоке. Хоть врачи и не рекомендуют».
Он закряхтел и стал выбираться из снежного плена.
Травмированный довольно шустро для своего диагноза вылез наверх и огляделся. Было морозно, но в то же время ярко светило солнце.
«Красота!» – подумал Сивцов и зажмурился от удовольствия.
– Быня, ты в порядке? – вывел его из благостных грёз голос Туриста. – Не расшибся?
– Не знаю, – умиротворённо изрёк Фёдор. – Я, наверное, в шоке.
– Тогда иди, помоги мне, – в голосе Туриста слышалась озабоченность. – Мальборо неудачно спрыгнул.
– Сейчас, – Сивцов немного обиделся на Туриста. Ещё бы: ему сообщают, что человек, возможно, в шоке, а он и ухом не ведёт!
Но, подойдя поближе к Туристу, склонившемуся над лежащим на снегу третьим беглецом, Фёдор моментально забыл о возможном переломе позвоночника: представшая перед его глазами картина поражала воображение своей живописностью. На снегу мирно лежал недвижимый Мальборо с закрытыми глазами, телогрейка на его груди была расстёгнута. Рядом с ним на коленях стоял Турист и пытался прослушать сердце. Но самое интересное в этой композиции находилось чуть дальше – в метре от тела тяжело раненого лежала сломанная почти у основания молодая осина, примерно в руку толщиной. Одинокий пенёк тоскливо уставился в небо пучком разлохмаченной щепы. Щепа была свежей.
«Так вот почему он прыгать не хотел! – догадался Сивцов. – Но я же не мог видеть из-за его спины это дерево! Тем более оно какое-то странное: растёт отдельно от леса, в одиночестве. Надо сказать лесникам, а то так все поубиваются!»
– Вот чёрт! – Турист повернул к Фёдору осунувшееся лицо. – И как его угораздило? Одно-единственное дерево во всём поле стоит – и на тебе: точно в него умудрился прилететь. Не видел он его, что ли?
Сивцов тактично промолчал.
– Ладно хоть деревце небольшим оказалось, – продолжал рассуждать Турист. – Будь чуточку потолще – и не оно бы, а Мальборо у нас напополам разлетелся. Дела… – он задумчиво почесал в затылке.
Помолчали. Через несколько минут Мальборо вяло зашевелился и открыл мутные глаза. Оставшиеся в живых немедленно склонились над товарищем. Когда у Мальборо немного сфокусировался взгляд и он увидел над собой улыбающегося Фёдора, его лицо исказила гримаса какого-то первобытного ужаса: глаза полуприкрылись, уголок рта задёргался, а руки стали совершать некие рефлекторные, как бы отталкивающие что-то от себя, движения.
– Что, Мальборо, что? – забеспокоился Турист. – Тебе плохо? Ты каким местом в дерево ударился, помнишь? Где болит?
Мальборо замотал головой, на его губах появилась розовая пена.
– Вот блин, – Турист длинно выругался. – Похоже, рёбра себе поломал и лёгкие осколками пропорол. Эх, как всё не вовремя!
– А сколько нам ещё идти? – полюбопытствовал виновник трагедии. – Далеко?
– Да нет, – Турист вздохнул и поправился: – Если своими ногами, то быстро бы дошли. Километров семь-восемь, наверное, будет.
– Надо сделать вот что, – сказал Сивцов, снимая с себя полушубок. – Положим его на мой тулуп и потащим прямо по снегу. А он пусть лежит и отдыхает.
– Молоток, Быня! – воспрял духом Турист и с уважением взглянул на Фёдора. – Я, почему-то, с самого начала в тебя верил!
Когда два новоявленных медбрата подошли к объекту эвакуации, тот, вновь увидев довольную физиономию Сивцова, обречённо замычал и попытался уползти в лес, но был своевременно схвачен и, не смотря на активные возражения, высказанные при помощи языка глухонемых, водружён на заблаговременно расстеленный полушубок.
– Ничего, Мальборо, – обнадёжил друга Фёдор. – Сейчас мы тебя отволочём куда надо, а там уж тебя вылечат!
Сказано это было со столь кровожадной интонацией, что раненый не сдержался и тихо заплакал. На активное сопротивление у него уже просто не осталось сил. Турист с Сивцовым взялись за толстый овчинный ворот тулупа, и «скорая помощь» тронулась в путь.
Через пять километров добровольная санитарная дружина выдохлась так, что в очередной раз присев отдохнуть, беглецы уже не пытались подняться. Турист, сидя прямо в сугробе, жадно затягиваясь, курил, а Фёдор, привалившись спиной к берёзе, молча хватал ртом воздух. Кренделевские кроссовки были давно и безнадёжно забиты снегом, и Сивцов не чувствовал ног, в то время как от пиджака шёл густой пар. Мальборо, лёжа на полушубке, безучастно смотрел в синее зимнее небо, как будто это путешествие его не касалось, и молчал.
– Ну что, Быня, двинули? – в двадцатый, наверное, раз спрашивал Фёдора Турист.
Сивцов согласно кивал, не делая ни малейшей попытки подняться, и вся тройка оставалась на прежних местах. Через пару минут Турист повторял свой сакраментальный вопрос и все, согласившись, что надо идти, к общему удовольствию оставались в старых позах. В конце концов, примерно через полчаса, начав мёрзнуть, всё-таки поднялись.
Мальборо был на удивление тяжёлым, поэтому тащили его как положено: не спеша, степенно отдуваясь и изысканно матерясь на трудных участках.
– Копьё надо сделать, – тяжело пропыхтел Фёдор, когда они преодолевали какой-то овраг. – На всякий случай.
– Зачем? – от удивления Турист едва не выпустил край тулупа.
– Волки, – коротко пояснил Сивцов и запыхтел дальше.
– Где? – изумился второй бурлак и отчаянно завертел головой.
– Будут, – уверенно крякнул Фёдор и, с небольшими перерывами на пыхтение, уточнил: – Ночью. Обязательно. Наверное.
– Нет, – в том же стиле поддержал беседу Турист. – До ночи. Успеем. Дойти. Уже. Немного. Осталось.
