Текст книги "Без названия"

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

IX.

   Перед отездом Окоемова обратно в Екатеринбург у о. Аркадия был с ним серьезный разговор на тему о новых членах сторублевой компании.   – Маловато народу, Василий Тимофеич, а новых что-то не прибывает, т.-е. таких членов, которые вошли бы в дело живьем.   – Наберутся помаленьку, особенно, когда дело станет прочно на ноги. Даже лучше, если начнем с маленькаго. С большим можно и запутаться – не с делом, а с людьми.   – Так-то оно так, а все-таки большая недохватка в народе. Трудненько управляться.   – Будем нанимать, как другие.   – Гм, оно конечно, а только все-таки... Мы с Сережей уж без вас тут делали несколько опытов, но все как-то неудачно. Попадался народ или пьяница, или лентяй... Едва потом развязались. Ох, не любит работать русский человек, вот как не любит. Даже обижается, когда увидит настоящую работу. Эти-то, которым мы отказали, разносят нас на все корки. Даже в местную газету попали.   – А из каких же?   – Да так, с бору да с сосенки: один актером оказался – это самый безпокойный, потом один чиновничек маленький, один учитель из духовнаго училища... Мы их принимали так, пока присмотрятся к делу. Ну, ничего и не вышло.   – А женщины?   – Женщины лучше, да пока девать-то нам их некуда. Вот в контору надо бы двух, да Сережа не хочет. У меня, говорит, иногда такое слово в сердцах сорвется, что и жизни будешь не рад. Они вообще не признают женщин в этаких делах... Барская замашка.   – Это, значит, для его же пользы, если женщины будут в конторе. Нужно же когда-нибудь учиться приличиям... Вот что, о. Аркадий, вы сездили бы в Салгу проведать Крестникова. Мы его что-то совсем забыли. Серьезный он человек, да молод...   – Ужо сезжу. И то он как-то точно отпал от нас.   О. Аркадий не разсказал Окоемову только одного, именно тех суждений и разговоров, какие ему приходилось слышать о компании от местных людей. В большинстве, как это ни странно, суждения были не в пользу компании, даже больше – почти враждебныя. Сказывалась какая-то местная ревность: что, разве мы хуже их? Дай-ка нам денег, так мы устроили бы сотни таких компаний. А скептики смотрели в корень вещей и говорили, что гусей считают по осени. Разговоры шли, конечно, в среде местной интеллигенции, относившейся ко всему чужому свысока. О. Аркадий не высказал этих мнений сейчас, чтобы не безпокоить Окоемова,– у него своих забот достаточно, а это успеется. Для неприятностей всегда время найдется.   Исполняя поручение Окоемова, о. Аркадий сейчас же отправился в Салгу. Он там давненько не бывал, и его интересовало, что там и как. Всю дорогу о. Аркадий раздумывал о том, что жатва готова, а делателей мало. Ему было обидно за самое дело. Ведь сколько народу ищет куска хлеба, а предложи его – не желают. Все белоручки какие-то. Хорошо, что Окоемов не из таких, которые опускают руки от первой неудачи, и пойдет напролом до конца. Одним словом, американец...   В Салге поставленная на первый раз изба разрослась разными хозяйственными пристройками и надстройками, хотя все это имело очень скромный вид. Строились по-дешевому, на крестьянскую руку, выгадывая каждое дерево. А собственно хозяйственныя пристройки были огорожены плетем и крыты соломой. Первая изба была расширена пристройкой задней половины, отделявшейся от передней большими сенями. Отдельно стоял небольшой флигелек для рабочих. О. Аркадий окинул все постройки опытным хозяйским взглядом и мысленно одобрил Крестникова. Так-то лучше без затей.   Все были дома – сам Крестников с женой, гимназистка Марковна, приехавшая погостить, и двое реалистов, сильно изменившихся и возмужавших за год.   – Какими судьбами, о. Аркадий?– спрашивал Крестников.– Мы поджидали Василия Тимофеича... Он что-то забыл про нас.   – Он меня просил сездить, а самому-то некогда. В город торопился очень. У него там дела...   – Значит, вы к нам ревизором?   – Какой я ревизор... Так, просто посмотреть приехал. Может-быть, на что-нибудь и пригожусь.   – Посмотрите, посмотрите...   Изба была небольшая, но для двоих места было достаточно. Окоемов предлагал занять эту избу под людскую, а себе выстроить отдельный домик, но пока Крестиков отказался. Вез того расходов было достаточно, а приход заключался только в прошлогоднем сене. Жена Крестникова за год пополнела и из гимназистки превратилась в настоящую женщину.   Не откладывая дела в дальний ящик, Крестников сейчас же повел о. Аркадия по своему хозяйству. Осмотрел был скотный двор, птичник и разныя домашния постройки. Особенное внимание Крестников обратил на свинарню и овчарню.   – Это будет наша главная доходная статья,– обяснил он.– Относительно хлеба я сильно сомневаюсь, чтобы было выгодно... Рабочих нет, да и концы с концами, пожалуй, не сведешь, особенно в урожаи.   – Да, оно пожалуй, что так...   – Потом на пшенице у нас появилась кобылка... Тоже не много веселаго. Не знаю, что скажет осень...   – Вот видите, г. студент, вы и разсуждаете неправильно, ибо нельзя высчитывать доходность хозяйства по годовому обороту. А раскиньте-ка лет на пять – другой разговор получится. В одном месте ямка, а в другом бугорок – все и сравняется.   К конце осмотра Крестников не без гордости показал свое маленькое опытное поле, занимавшее всего одну десятину. Здесь обработка земли велась усовершенствованными плужками. Полдесятины пшеницы и полдесятины овса говорили о явном преимуществе этих плужков пред исторической сохой и сибирским сабаном.   – Подождите, я еще фосфоритов выпишу,– мечтал Крестников, счастливый молчаливым одобрением о. Аркадия.– Конечно, не вдруг все, а помаленьку.   – Не вдруг, и Москва строилась.   – А без машины, ничего не выйдет, о. Аркадий. Наше счастье пока в том, что рынок у нас у себя дома. Значит, мы не теряем ни на доставке своих продуктов, ни на разнице рыночных цен. Потом есть своя выгода на разных хозяйственных отбросах, идущих в корм скоту, начиная с курицы и кончая свиньей.   Хлеба уже наливались, и о. Аркадий еще раз подумал: жатва готова, а делателей нет.   Вечером вся компания отправилась пить чай на берег озера Салги, разлившагося в своих круглых берегах, точно на блюде. Озеро считалось сейчас безрыбным, потому что последний арендатор истребил всю рыбу до тла. Здесь еще сохранился березовый лес на месте заброшеннаго башкирскаго кладбища. Издали он казался зеленой шапкой. Обе Марковны выбивались из сил, чтобы угостить о. Аркадия на славу. Реалисты развели костер. Одним словом, устроился почти пир. Но он был нарушен появившимся верховым,– это был старший сын о. Марка, служивший где-то в контрольной палате и приехавший на лето погостить к отцу.   – Уж я искал вас, искал...– устало проговорил он, слезая с лошади.– Сначала на хутор приехал, а оттуда отправился не по той дороге и попал в башкирскую деревню.   Крестников отрекомендовал гостя о. Аркадию, но тот едва удостоил простенькаго сельскаго попа взглядом.   – Кажется, что-то такое слыхал об вас от отца,– лениво протянул он, разваливаясь на траве.– Кстати, старик тоже собирался сюда, но его утащили куда-то с требой.   Гость не понравился о. Аркадию манерой держать себя. Что-то такое самодовольное и высокомерное чувствовалось в каждом взгляде, в каждом звуке и в каждом движении, точно этот контролер делал постоянно всем громадное одолжение уже тем, что дышал. О. Аркадий слышал раньше, что он кончил университет и хорошо идет по службе. Сейчас ему можно было дать под сорок.   – Ну, как вы здесь?– проговорил гость, не обращаясь ни к кому в частности.– Стремитесь облагодетельствовать человечество?   – Пока еще не виноваты в этом,– ответил Крестников.   – А вы не сердитесь. Ведь я так, шутя... да. Хотя, если разобрать, так все ваши предприятия выеденнаго яйца не стоят. Да...   – Позвольте узнать, почему?– вмешался о. Аркадий, задетый за живое самым тоном, каким все говорилось.   – Почему?– переспросил гость и с удивлением посмотрел на о. Аркадия.– А вы слыхали, что такое капитализм и капиталистическое производство?..   – Если не употреблять научной терминологии, то это всякий поймет,– заметил Крестников.   – Да, так вот я и говорю...– тянул гость:– говорю, что все это вздор. Не будь у г. Окоемова диких денег, которыя он, конечно, волен бросать, как ему угодно, ничего бы и не было, включительно до настоящаго момента, когда мы вот сидим и пьем чай. Все основано на деньгах; следовательно, уберите их – и ничего не останется...   – Если бы каждый тратил свои средства на осуществление определенной хорошей идеи, то в этом ничего нет, кроме хорошаго,– ответил Крестников.   – Да-с, деньги великая сила и, можно сказать, даже единственная, а ваши предприятия, кроме того, что основаны на деньгах, в конечном результате имеют тоже только деньги. Чтобы быть последовательным – мы заговорили об идеях – чтобы быть последовательным, нужно было начинать как раз наоборот. В переводе на язык простых копеек это значит вот что: существует на свете г. Окоемов – будут существовать и ваши предприятия, а не стало его в одно прекрасное утро – и все лопнет, как мыльный пузырь.   Сущность этой речи о. Аркадий уловил и сильно заволновался. Как это у нас легко, в самом деле, раскритиковать и опошлить все хорошее и оставаться в то же время совершенно безучастным ко всему дурному.   – Дело в следующем, г. контролер,– заговорил о. Аркадий, запахивая полы своего поповскаго подрясника.– Вот вы заговорили о г. Окоемове. А мне известно, что его прямая цель поставить дело именно так, чтобы оно могло итти без него. В этом вся суть... И я убежден, что так и будет. Действительно, первый опыт основан на деньгах, вы нравы, но какие же опыты не требуют предварительных затрат, пока добьются до настоящаго? Наконец, по-вашему, конечная цель всех предприятий – нажива в той или другой форме... Со стороны оно и должно так казаться, но вы забыли одно, что здесь требуется прежде всего труд, упорный и последовательный. Такой труд уже сам по себе составляет известное нравственное начало... да. Только трудящийся человек поймет настоящую бедность и настоящее чужое горе, к которым богатые тунеядцы глухи и слепы. Да, да... И еще скажу: цель всех предприятий г. Окоемова совсем не нажива, как вы ее понимаете, а именно дать трудовой честный хлеб тем, кто его сейчас не имеет. Наконец вы разсуждаете, г. контролер, как человек, который заручился известной вывеской, т.-е. дипломом, получает двадцатаго числа определенное жалованье и больше ничего знать не желает. Пусть другие живут, как хотят, мне бы только было хорошо...   Г. контролер посмотрел на разгорячившагося попа прищуренными глазами, улыбнулся и сделал такое движение головой, которое в переводе означало: разве можно спорить с сумасшедшими? Но о. Аркадий разгорячился окончательно и не мог не закончить.   – Дело в следующем: вы, г. контролер, у воды без хлеба не сиживали... да. А что касается ученых разговоров и ученых слов, так это г. Окоемов знает получше даже вас. Да...   Бывают какие-то тяжелые люди, одно присутствие которых уже портит общее настроение. Таким именно был "г. контролер", каждый визит котораго в Салгу сопровождался какой-нибудь неприятностью, хотя он был неглупый человек и по натуре не злой. Так и сейчас: стоило ему появиться, как весь пикник разстроился. После взрыва негодования о. Аркадий испытывал унылое чувство: он редко горячился, в два-три года раз, и потом страдал, как было и сейчас, когда он поостыл.

X.

   Приближались роковые дни: первый год компании кончался. В Красном-Кусту назначен был общий сезд "сторублевиков" и "сторублевок".   Все начали готовиться к этому сезду задолго, и у каждаго нашлось достаточно работы, чтобы "заитожить" целый год. Каждый сводил свои счеты в отдельности, а потом они поступили к Сереже для общаго итога. Работы было по горло, так что Сережа принужден был смириться и взял помощницей гимназистку Марковну. Он, вообще, принял с некоторых пор торжественно-строгий вид, и гимназистка Марковна даже боялась его, когда делала какую-нибудь ошибку. Дело пошло еще быстрее, когда явилась на помощь бойкая докторская своячиница, сама напросившаяся в контору.   – Предупреждаю, я строг,– уверял Cepeata.   – И я тоже строга,– отвечала своячиница.– Как женщина, вообще, не терплю безпорядка, мелочна, придирчива и неумолима, особенно в пустяках. Потом не люблю, когда при мне возвышают голос и делают сердитое лицо – это не по-джентльменски. Да... Кажется, мы отлично понимаем друг друга, и недоразумений не может быть.   – Будем посмотреть... А я все-таки строг.   С особенным нетерпением ожидали приезда Окоемова с семьей. Дамы волновались вперед, и каждая про себя составила отдельный план, как держаться с новой хозяйкой. Ведь это будет не просто Настасья Яковлевна, на которую никто не обращал раньше особеннаго внимания, а жена Окоемова. Теперь многое будет зависеть прямо от нея.   Окоемовы приехали ночью, так что их встретила одна княжна, которой не спалось. Она приготовила целый репертуар обидных слов, которыми хотела встретить коварную раскольницу, но один вид спавшаго ребенка разогнал эту грозовую тучу.   – Мне кажется, что он не совсем здоров,– шопотом проговорила княжна, заглядывая с удивлением и страхом на спавшаго трехмесячнаго ребенка.– Такая ужасная дорога...   – Нет, ничего... Он отлично перенес все,– шопотом же отвечала его счастливая мать.   Да, это была совсем другая женщина, и княжна со слезами принялась ее целовать. Она успела забыть все и все простила.   – Новый наш компаньон...– заметил Окоемов, указывая глазами ребенка.– Я уже внес пай.   Княжна была огорчена, что родился мальчик, а не девочка, и даже пожурила молодую мать. Конечно, девочка лучше, начиная с того, что не будет так шалить, как мальчишка.   «Молодые» заняли две комнаты, из которых одна превратилась в детскую. Именно эта комната сделалась сразу центром всего дома, и все ходили мимо нея на цыпочках, хотя ребенок большую часть времени спал и не слыхал никакою шума. Калерия Михайловна и Анна Ѳедоровна, как замужния женщины, имевшия когда-то своих детей, засыпали молодую мать разными советами по части ухода за ребенком. Даже маленькая Таня и та принимала самое живое участие в этих женских хлопотах и лезла в детскую при всяком удобном случае, так что старушка-няня даже возненавидела ее.   Сезд состоялся самым торжественным образом. Приехал доктор Попов, Крестников с женой, о. Аркадий и даже о. Марк, здоровенный мужчина с семипушечным басом. Все разместились, кто где мог. Собственно контора оказалась теперь за дамами, мужчины разбрелись по флигелям, а главную квартиру устроили в больнице, благо больных не было. Негодовал один Сережа, потому что его приисковая контора превратилась в какую-то дамскую уборную. Валялись шпильки, пуговицы от ботинок, а раз он нашел между гроссбухами даже корсет. У беднаго главнаго управляющаго просто опускались руки от этого неприятельскаго нашествия.   – Что же это такое будет?– взмолился он наконец, обращаясь к Окоемову.– Ложись и умирай...   – Ничего, Сережа, как-нибудь потерпи.   – Да ведь это безпорядок, и всякому терпению бывают границы.   Настасья Яковлевна сумела остаться незаметной, какой была раньше, и этим вперед потушила всякую возможность чьего-нибудь протеста. Она почти все время проводила в детской и была совершенно счастлива. Из всех окружающих ее интересовало больше всего поведение Сережи, который по нескольку раз в день заглядывал на ребенка и только пожимал плечами.   – Вы, кажется, чему-то удивляетесь, Сергей Ипполитыч?– спросила его наконец Настасья Яковлевна.   – Неужели это будет человек?   – Со временем...   – Знаете, это скучно.   – Как кому. А знаете, из вас выйдет, вероятно, прекрасный отец... В вас есть что-то такое, что даже трудно назвать определенным словом, но что просто чувствуется.   – Покорно вас благодарю, Настасья Яковлевна. Это в некотором роде Америка, которой недостает только своего Колумба – вернее, Колумбы.   Собравшиеся члены компании проводили первую половину дня в осмотре прииска и всего приисковаго хозяйства и знакомились с делом в его настоящем виде. Большинство не было знакомо в подробностях даже с добыванием золота, хотя оно и происходило у всех на глазах. Но прииску водил всех Потемкин и заканчивал отдельным сарайчиком, где лежали модели его насоса.   – Пустяков недостает,– шопотом предупреждал он.– Василий Тимофеич не желает... Что делать!   Он, очевидно, разсчитывал на сочувствие других членов компании, но они решительно ничего не понимали и только покачивали головами.   Фельдшер Потапов демонстрировал свою пасеку и даже угощал свежим медом, что злило хозяек, у которых овощи еще не поспели, и оне не могли щегольнуть трудом рук своих.   Наконец все предварительныя занятия были кончены, и Окоемов назначил день общаго заседания. Сережа постарался придать всему официальный характер и устроил свою контору прилично такому важному случаю. Во-первых, был поставлен стол для членов-учредителей, а потом места для публики. Получалось что-то в роде заседания ученаго общества. Но публика была недовольна, и первым забунтовал Окоемов, ни за что не хотевший занять места председателя.   – Ты устроил весь парад, ты и председательствуй,– говорил он.   – А у нас колокольчика нет...– спохватился Сережа.– Все дело испортим без колокольчика. Послушай, Вася, ведь мне придется читать годовой отчет, так как же я буду председательствовать?   – Попросим прочитать кого-нибудь другого. О. Аркадия, например.   – Ну, нет, дудки... Я уж лучше сам.   Состав заседания был самый разношерстный: два попа, доктор, фельдшер, неокончивший студент, изобретатель, реалисты, два народных учителя и т. д. Были тут люди испытанные, определившиеся вполне, и новички, члены компании и просто компаньоны. Женщины сбились в одну кучку. Калерия Михайловна зажала свои сто рублей в кулаке и все боялась пропустить срок взноса.   – Милостивыя государыни и милостивые государи...– начал Сережа, откашлявшись и приняв осанку товарища министра.– Имею честь представить первому общему собранию нашей компании первый годовой отчет.   Дальше последовал настоящий водопад цифр, так что удам зарябило в глазах, точно в комнату налетели комары. Для перваго года расходы выходили страшные, в общей сложности больше тридцати тысяч, а приход не достиг десяти процентов. Членские взносы занимали только очень скромное место, всего около пяти процентов. Но в числе расходов был показан имущественный капитал – как постройки, машины, посевы, скот и разный хозяйственный инвентарь. Публика, очевидно, была мало знакома с красноречием цифр, и ira лицах появилось испуганное выражение. Если первый год обошелся во столько, то чего же будут стоить следующие года? Калерия Михайловна со страха даже закрыла глаза, как утопающий человек. Ей казалось, что все погибло.   – Господа, я кончил...– заявил, наконец, Сережа с адвокатским жестом.– Не имеет ли кто заявить что-нибудь?   – Я имею...– откликнулся доктор.– Благодарить главнаго управляющаго золотыми промыслами.   Наступила пауза. Все молчали. Тогда поднялся Опоемов и заговорил взволнованным голосом:   – Господа, лично я враг всякой помпы и торжества, но сегодня считаю необходимым сказать несколько слов. Сегодняшний день для меня имеет особенное значение, как трудовой праздник. Да, мы все, собравшиеся здесь, трудились по мере наших сил и средств и являемся участниками одного общаго дела. Из прочитаннаго отчета ярче всего выступает цифра расходов, которая омрачает наш праздник. Вот об этом обстоятельстве я и считаю нужным сказать несколько слов... Затевая дело, я знал из присутствующих только двух лиц, а остальные жили в разных концах России, не подозревая даже о существовании друг друга. Упоминаю о последнем с той целью, чтобы доказать, что дело возникло по личной инициативе. Это была моя заветная цель, для которой я попустился остальными своими делами. Да, дело задумано одним мной, и, повидимому, в этом его слабое место... Но это только так кажется, потому что оно задумано не для себя и не в целях личнаго обогащения. Я вложил в него около тридцати тысяч, которыя в свое время и получу, а дело, будет расти, развиваться и крепнуть своими силами и средствами – я в этом убежден, как в том, что вижу сейчас всех. Я знаю, что говорят: у Окоемова лишния деньги, и он может их бросать. Лишних денег, вообще, нет, по крайней мере, я таких не видал... А бросать деньги на ветер тоже охотников найдется немного... Я коммерческий человек, вернее сказать – промышленный, и для меня деньги имеют только значение силы, которую можно утилизировать на все лады. Мне нравится вот такая комбинация, и я не жалею, что сделал первыя затраты. Скажу больше: я горжусь этим именно, что имел возможность сделать первый шаг. Конечно, мог быть другой путь – начать с маленькаго... Но пришлось бы дольше ждать результатов, а жизнь коротка, и никто не поручится за свое завтра. Мне хотелось при своей жизни осуществить некоторые планы и разрешить некоторыя задачи.   Окоемов сделал паузу. Его лицо побледнело, а руки сделались влажными.   – До сих пор я говорил, как купец,– продолжал он, улыбнувшись своей больной улыбкой.– Да... И, вероятно, некоторые из вас ставили мне это в вину. Но есть нравственная сторона, разрешить которую так или иначе уже ваше дело. Вот вы сейчас выслушали подробный отчет нашего управляющаго, в котором фигурировали одне мертвыя цифры, но под ними, этими цифрами, бьется жизнь, кровные интересы, будущее тысяч людей... Самым обидным для меня лично было мнение, что я хочу кого-нибудь облагодетельствовать: это уже область благотворительности, а не живого дела. Живое дело потуда имеет значение, пока оно не нуждается в посторонней помощи. Затраты на первоначальную постановку в счет не могут итти... Еще одно маленькое замечание: всякая серьезная работа со стороны может показаться скучной, да работа и скучна, если работник не одушевлен высшими стремлениями. Поэтому очень ошибутся те, кто у нас будет искать развлечения. Они найдут только ту скучную работу, которая на русском языке образовалась из слова «рабство». Я понимаю только работу, которая имеет впереди какую-нибудь высшую цель... В этом вся суть.