Текст книги "Князь Барбашин (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Родин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 56 страниц)
– Так потому, что пока они их разрабатывать не стали, государь. А вот при старых ханах, когда правили ещё твои многажды прапрадеды Дмитрий Иванович да Василий Дмитриевич, нашли татарские розмыслы целую гору серы на островах Волги-реки. А селитру для опытов добывали алхимики древней столицы Орды – Сарай-Бату, так вовремя уничтоженной хромым Тимуром. Ведь покинув старую столицу, татары забыли и о селитре, что во множестве родилась вблизи их столицы, но кто сказал, что у них не найдётся мудреца, что, как и я, прочтёт старые фолианты?
– Вот умеешь ты, князь, радовать плохими новостями.
Василий Иванович может и не был безумно смел, но вот в чём в чём, а в уме ему отказать было нельзя. Оценив полученную информацию и сравнив её с той, что доносили ему казначеи, он вспомнил, какой важной статьей военных расходов казны в последнее время стал порох, а точнее его составляющие – сера и селитра. При отсутствии своих богатых природных залежей их приходилось покупать по большей части у иностранных купцов и за весьма немалые деньги. Не менее дорого стоило и приглашение западных мастеров для организации у себя селитряного дела, да к тому же, тех ещё и не очень-то пропускали на Русь ближайшие соседи. Правда, в этой ситуации сильно помог один не в меру бойкий князь, умудрявшийся лучше, чем кто либо другой, вытягивать из иноземцев столь нужные для державы знания. Вот только селитры с каждым годом требовалось всё больше и больше, а в русских условиях зрела она медленно. И на этом фоне сведения о возможных залежах серы и селитры в татарских землях наводило на неутешительный вывод, что едва те же крымцы узнают о подобном богатстве (а они узнают, так как отказываться от такого подарка он – Василий – явно не будет), как борьба за Казань и её трон разгорится с новой, удвоенной силой. Ведь даже если порох не будет нужен самим татарам, то уж их сюзерену – царьградскому падишаху – он лишним не станет точно. Недаром дипломаты, в последнее время всё чаще посещавшие Италию и Рим, не раз указывали, что богатое месторождение "белой соли", найденное возле Лорето, позволило папской курии полностью обеспечить собственные войска дешевым порохом. И ещё получать немалые суммы с продажи её излишков другим. А если учесть, что между султаном и европейскими королями опять назревает война, то казанский вопрос становился весьма животрепещущим…
Хотя Андрей почему-то был уверен, что Василий Иванович уже принял решение по судьбе соседнего государства и решение это было явно не в пользу юного Шах-Али.
Государь, словно угадав о чём подумал князь, лишь ухмыльнулся в бороду и перевёл разговор на более нейтральные темы, а потом и вовсе отпустил Андрея домой. И никто в мире даже не догадывался, что этой зимой колесо истории ещё сильнее повернуло от наезженной колеи случившихся когда-то событий.
* * *
– Совсем ты как купец мыслить стал, – печально вздохнул Михаил, делая большой глоток настоянной на травах медовухи.
– Слышал уже, – буркнул Андрей, накалывая на вилку малосольный огурчик. Свежие овощи зимой давно уже перестали быть в московских знатных домах чем-то необычным. Тёплые теплицы ведь не супер-пупер какая технология, а вкусно поесть русские любили всегда. Ну а уж настоять за два-три дня из свежего огурца хрустящий малосольный огурчик Андрей умел ещё в прошлой жизни.
– Вот только я тебе скажу, брат, что миром давно правят деньги. И любые решения власть имущих, так или иначе, направлены на укрепление влияния тех, кто им платит. И не кривись. Можно, конечно, прокинуть купца на взятый долг, или, как покойный дядя государя, силой выбивать из людей с достатком "подарки", вот только, рано или поздно, но об том станет известно всем и всё, кран финансовой помощи будет такому аристократу перекрыт. А много ли без денег стоит титул? Вот то-то! Это перед смердом да посадским ты носом крутить можешь, а равный да с деньгами тебя быстро в дальний чулан упечёт и от государевых благ отрежет. А титул это ведь не только власть, это ещё и кое-какие обязанности. Недаром ведь многие потомки таких вот заимодавцев от княжеского звания отказываются, переходя в разряд простых дворян. Но я тебе больше скажу: даже государи от того не застрахованы. Ведь у каждого самодержца есть окружение, а как говорят в закатных странах: "короля играет свита", а она в деньгах тоже заинтересована. Вот и получается, что миром правят деньги, а деньгами те, у кого они есть.
– Ну, про государей ты…
– А вот и нет! Думаешь, как Карл стал императором? Его выбрали курфюрсты, которым карловы люди заплатили больше. А кто дал Карлу денег? Фуггеры. И кто от того получил больше всех преференций? Тоже Фуггеры, – Андрей разлил медовый напиток по опустевшим бокалам и продолжил: – Нас спасает пока что одно – наши купцы всё ещё в большинстве своём патриархальны и имеют уважение к титулам. Но это не продлится вечно, и тогда наступят времена, когда родовитый, но бедный будет делать то, что ему купчина, давший денег на жизнь, сказал.
Михаил задумчиво покрутил бокал, потом одним махом допил его содержимое:
– Вот не хочу тебе верить, но слишком часто ты правым бывал, хотя мнение твоё и шло вразрез с общепринятым. Значит поташ?
– И не только поташ! Миша, в твоих вотчинах такие леса, что живи и радуйся. А я тебе ещё и специалистов пришлю, чтобы меньше потерь при производстве было. Правда, вырубки надо будет обязательно засаживать.
– Зачем? – искренне удивился Михаил. – Лес и так вырастет.
– Вырастет, да не тот. И будут у тебя вместо хорошей сосны одни березняки стоять. Берёзу, конечно, тоже в дело употребить можно, но не всегда она хороша.
– Ну, это я и сам знаю, – усмехнулся старший брат.
Несмотря на видные успехи окружающих, в своих вотчинах он старался вести дела по-старинке. Андрей же хотел заполнить рынок, а для этого ему нужны были товары, причём желательно те, что были бы востребованы и за морем. А тут родной брат от дела лытает! Вот и пришлось затеять весь этот разговор.
Впрочем, говорили в тот вечер не только о делах. Не забыл Андрей и про подарки жене брата и их детям, а его племяшам. Причём, судя по довольному виду домочадцев, угодил он всем. И это радовало, потому как дела – делами, а родня это родня.
* * *
Весна 1523 года выдалась умеренной. К концу марта сильней пригрело солнышко, побежали с пригорков снега, оголяя землю, зашумели ручьями по оврагам талые воды. С юга потянулись первые стаи перелётных птиц, а отдохнувшие за зиму крестьяне принялись готовится к пахоте.
В мае, когда по всей стране начинался сев, достигла Москвы большая новость: крымский хан сложил голову в далёких приволжских степях. История вновь попыталась вильнуть на давно проторенный путь.
На этот раз Боярская дума, несмотря на хозяйские заботы, собралась во дворце в полном составе. Ввиду полученных новостей все прекрасно понимали, что большому походу на Казань быть, и потому многие недоумевали, отчего на думу не пригласили Шах-Али. Но молчали, ожидая, что скажет сам государь. Тот вошел, как всегда, последним, в сопровождении брата Андрея и, ответив на приветствия вставших думцев, сел на великокняжий стол.
День сегодня выдался ярким. Солнце, словно янтарем, золотило слюдяные окна, рисуя на полу и стенах палаты разнообразное узорочье. Подстать ему было и настроение у Василия Ивановича.
– Хан крымский сложил свою голову под Хадж-Тарханом и ногайцы вовсю зорят его земли. А значит уже ничто не помешает нашему походу на Казань. Град сей для нас давно кровоточивая язва, – заговорил он, оглядывая внимательным взглядом палату. – А язву надобно выжигать с корнем. Казань без грабежа и полона жить не может, а Руси с того одно разорение. Но благодаря доброхотам, ведомо мне стало, что татары казанские вряд ли Шигалея своим ханом видеть восхотят. А значит, велики шансы, что восстанут они вновь против него. А иного претендента у нас под рукою нет. Да и надоело порядком, что без нашего войска ни один хан ничего не может против тамошних беков да мурз. А потому, испрося благославения митрополита, решил я брать Казань и земли казанские под свою государеву руку. Что скажете думцы?
Андрей чуть не рассмеялся. Неужто кто в думе против такого прямого пожелания будет? Оказалось – да, будет! Дума это вам не сказки европейцев про рабскую сущность русской элиты. Тут собрались лучшие из знатных, знающие себе цену и имеющие своё мнение по многим вопросам. Вот только оказались эти противцы в меньшинстве. А большая же часть Думы поддержало желание государя, исходя при этом из своих, в основном меркантильных интересов. Кто-то мечтал о славе, кто-то о новых вотчинах, а кто-то о свободном пути по Волге. Но вместе они и составили ту силу, что продавила решение Боярской Думы о конце существования Казанского ханства. Правда решение, пусть и записанное на бумаге, это всё же просто высказанное пожелание. И нужно было приложить ещё немало сил, чтобы оно стало явью. Это понимали думцы, это понимал и сам государь.
Как и в той, иной истории, ему пришлось целых три года вести дипломатическую подготовку к походу на мятежную Казань. Разница была лишь в том, что тогда для войны с Сагиб-Гиреем был нужен повод (который тот сам и подбросил, казнив русского посла Поджогина и пленных купцов), а ныне этим можно было пренебречь, ведь формально никакого мира между Москвой и Казанью не было. И виноват в этом был по большей части всё тот же Сагиб-Гирей, которому русские крепости были как чирей на глазу. А вот срывать их, как того хотел новый казанский хан, отказывался уже Василий Иванович. Так что Москва и Казань вот уже три года как находились в состоянии вялотекущей войны.
Окинув думцев суровым взглядом, отчего брови его резко сдвинулись, образовав глубокую складку на лбу, Василий Иванович начал давать указания:
– Посему повелеваю тебе, князь Ондрей, – обратился он к Барбашину – собрать рать судовую да корабли для перевоза войск. Тебе же, Василь Васильевич, – обернулся он к Немому, – встать во главе большого полка, да погрузившись на суда, идти вниз по Волге, воюя и пленя земли казанские до самого Казань-града. Там же, встав в осаду, ждать конную рать, а буде возможность, то и взять Казань приступом. Тебе же, князь Ондрей, – тут взор великого князя пал на князя Горбатого-Шуйского – повелеваю идти берегом в конной рати. Вассальную черемису не зорить, ну а буде нападут – то бить до смерти. Ну а тебе, Михаил Иванович, – это уже к Булгакову-Голице – идти с полками нашими на луговую черемису, что отказалась присягать нам. Жечь и зорить сию землю и полон брать. Из черемисы татарам идет весь корм: хлеб и скот. Оттуда ж белки, бобры и прочее. Вот пусть всяк добычу, какую может, берет, дабы посеять страх в тех людишках. Полки свои собирай у Галича с тем, дабы на врага пасть нечаянно-негаданно, яко рысь с дерева…
Великий князь замолчал, словно что-то вспоминая, потом добавил:
– Бить татар надо и зорить еще более, не давать им отдыху, дабы не могли оправиться. Тебе, князь Ондрей, как рать Василь Васильича до места доберётся, повелеваю идти далее вниз по Волге, зорить, всё, что сможешь, а купцов казанских грабить и бить на всех путях…
Дальше начался обстоятельный разговор. Впрочем, это были уже формальности. Роспись полков давно была составлена и даже дата и места сбора войск назначены. В Нижнем Новгороде были собраны громадные запасы продовольствия и огненного зелья, а заранее зафрактованные струги и нассады уже швартовались у нижегородских вымолов, в ожидании ратников. И по всей Руси неслись молебны не только о богатом урожае, но и даровании победы православному воинству.
Глава 20
Сильвестру Малому, бывшему студенту Ростокского университета, перевалило за пятьдесят. Однако был он при этом ещё достаточно бодр и подвижен. Да и какой это возраст для мужчины! Разве что в бороде первая седина пробилась. Впрочем, сам он считал, что это именно встреча с юным тогда княжичем и вдохнуло в него второе дыхание, возродило страсть к жизни. А до того, она – жизнь, начавшаяся так интересно, обрушилась под тяжестью обстоятельств и стала унылой и пресной. Отправленный на учёбу в университет, он, кроме полезных знаний, заразился там и многими идеями, которые на Руси потом были осуждены как ересь. А разве ересь то, что «самовластие души» не приходит само собой. Разве неверно утверждение, что у тёмного человека нет свободы, и потому следует он чужим установлениям, как бессловесная скотина, потому что не способен понять сложное. А жизнь это ведь не только простые истины. Но чтобы это понять нужно многое помыслить и немало книг прочитать. И отсюда вытекало, что сила истинно свободного человека в книжной мудрости, в грамоте. Именно она и дает ему вольное разумение сущего, которое и есть свобода. Разумом все свершается, разумом!
Но пришли иные времена. Церковный собор осудил новые веяния, и запылали на Руси костры, выжигая еретические мысли с корнем. А тут ещё и новому архиепископу не ко двору пришёлся слишком великомудрый дьяк и стал Сильвестр в родном городе почти изгоем. Благо хоть по знакомству пристроился младшим подъячим в наместничью избу, так что на жизнь, хвала господу, хватало. Но не хватало другого: братчин со смелыми и мудрыми речами, кипения жизни и настоящего дела. Так бы и зачах он на немилой работе, но тут появился в Новгороде дальний родич тогдашнего наместника князя Шуйского, княжич Барбашин. И спустя какое-то время захотел он пообщаться с подъячим.
Шёл туда Сильвестр с раздражением (что он, чудо заморское что ли, дабы на смотрины ходить), а вышел задумчивым. Никогда не учившийся ни в каких университетах княжич оказался отроком весьма начитанным и обладающим знаниями под стать многим виденным им профессоров. А уж планы, озвученные им, выглядели и вовсе вельми одиозно. Настолько, что Сильвестр тогда и не поверил в их воплощение, но всё одно с головой бросился в омут работы. Потому как устал от обыденности, а это было то, чего так жаждала метущаяся душа студента.
А как потом выяснилось, что и по поводу "души самовластья" имелось у княжича своё, оригинальное, мнение. В своих размышлениях он не разделял разум и веру. И даже наоборот, считал, что неподконтрольный ничему разум может творить не столько доброе, сколь злое, а христианские ценности позволят отделить одно от другого и удержать свершения в разумных пределах. Правда, соглашался, что грань между добром и злом бывает порой очень тонкая, но всё же считал, что без того внутреннего стержня, что даёт вера, ничего хорошего человек не придумает и со временем лишь вернётся к скотскому состоянию, как это случилось в первом Риме до прихода христиан, где высокая культура скатилась к пресловутому "хлеба и зрелищ", разврату и содомии. Это было интересно и необычно. Зато очень похоже на правду, ведь Сильвестр помнил, как многие из мудрствующих говорили тогда, что не в смирении и не в отказе от земных радостей предназначение человеческое, но в вольном разумении. И под эти слова рушились заповеди, открывались запретные радости, кипела кровь. Но многие, вместо радости философских бесед, развивающих ум, предались плотским утехам, по-своему поняв слова, что жить надобно по-другому. Так что было в тех мыслях что-то верно, то, над чем стоило крепко подумать.
Зато задуманное княжичем дело развернулись просто неожиданным масштабом. Тихой сапой на море родилась русская компания-монстр, пусть слегка, но потеснившая ганзейцев и уже достигшая своими щупальцами аж до нидерландских земель. Компания, корабли которой опасались трогать даже те, кто считал себя хозяином моря. А он, Сильвестр, как её несменяемый главный приказчик, превратился за эти годы из городского изгоя в богатого и всеми уважаемого горожанина, у которого были дела не только с князьями да боярами, но и с самим великим князем. Его дети выросли в достатке, вот уже и внуки пошли. И ради внуков задумался бывший студент о школе. Да не той, что от старых времён осталась, а о новой, той, что князь в дальней вотчине возвёл. Первые выходцы из неё уже пришли в компанию и приятно поразили Сильвестра своими знаниями. Нет, в морском училище готовили отроков не хуже, но брали в него лет с пятнадцати, и готовили под конкретную деятельность. А вдруг внуки не захотят быть мореходами? Так что, как князь из-под Казани вернётся, надобно будет с ним на эту тему поговорить. А уж он и место в Новгороде присмотрит и опёку организует.
Ну а пока что Сильвестр занимался рутинным для весны делом – составлением списка торговых конвоев с учётом всех прошедших изменений. Корабли ведь старели, а иногда и гибли: даже тихая Балтика брала свой налог, что уж говорить про дальние моря. Ветхие суда списывали с дальних маршрутов, а на смену им ставили в линию новопостроенные. Верфь Викола работала как никогда не виданный Сильвестром, но не раз описанный князем конвейр, строя лодьи одну за другой. Кроме привычных уже одно и двухмачтовых, в последние годы мастер освоил строительство трёхмачтовых кораблей, хотя и лепил корпуса по старинке, внакрой. Таких лодий было уже спущено две, и обе они планировались к походу в Исландию, вместе со старым добрым "Новиком".
В Любек же отправлялись старички: "Пенитель морей", "Св. Андрей Первозванный" и пара лодий Компании. Впрочем, с учётом личных кораблей компанейцев отряд по составу всё одно получался внушительный.
Но самым большим, без сомнения, был антверпенский конвой. Три конвойных корабля: шхуны "Витязь", "Громобой" и каравелла "Верная супружница" – сопровождали двенадцать торговцев. С учётом всех опасностей, подстерегающих в пути, Сильвестр хотел бы отправить с ним больше охранников, но князь не согласился, задумав поход в совсем уж дальние дали, за море-океан, в неведомую Америку. Вот туда и пойдут три оставшихся корабля, снарядить которые князь велел по высшему разряду. Ну а защиту Антверпенского конвоя усилили за счёт установки дополнительных пушек на боевые корабли и слегка увеличили их абордажные команды.
Кстати, эта американская экспедиция интересовала Сильвестра не меньше, чем все остальные. Дух первооткрывателей жил ведь не только в европейцах! Правда, соблазнить на службу иноземного шкипера, ходившего в те воды, ни ему, ни его помощникам пока не удалось, а потому князь даже преложил отложить поход. Но тут воспротивился первый штурман компании, заявивший, что это Колумб плыл в неизведанное, а им и расстояние примерно ведомо и примерный путь. До Исландии они уже хаживали, а там прямиком на запад и до Гренландии, вдоль которой, если верить викингам, и ветра удобные и течение попутное. Потом, правда, придётся немного поблукать, ну а как иначе? Риск? Да! Но риск есть всегда, тем более в морском деле. Потонуть и на тихой Балтике можно, а вот ежели мы всегда лишь на чужой опыт надеяться будем, то, что же мы за мореходы получаемся? Только по проторенным путям ходящие, а сами новый путь проложить неспособные. И князь прислушался к словам Гриди. Вот и пришлось Сильвестру и его помощникам почти всю зиму провести метаясь между Новгородом и Норовским, зато теперь, едва вскроется Нарова, полностью снаряжённые бриг и две шхуны отправятся в дальний путь, дабы не только отыскать далёкую землю, но и определить, какие суда как себя в пути поведут. Из-за того, кстати, и строительство новых бригов пока отложили.
И всё же, оглядываясь назад, Сильвестр признавал, что новая жизнь ему нравилась куда больше того прозябания, что наступила после смерти архиепископа Геннадия, и он часто благодарил бога, что в тот далёкий зимний день княжич соизволил встретиться с ним, никому не нужным подъячим.
* * *
Давно уже отгрохотал на реках ледоход, утянувший с собой к морю весь мусор, что скопился за осень и зиму у берегов. Разлилось и спало половодье, а жаркое весеннее солнышко подсушило дороги после распутицы, сделав их проходимыми. Потом отошёл сев, и пришло время собирать войска.
В Коломне, как и в других городах и весях, тоже собирался свой отряд. Судовая рать сына боярского Ивана Одадурова – два легких насада с пушками на палубе и полтора десятка стругов, с тремя десятками ратников на каждом, должна была сплавиться вниз по Оке и присоединиться к Большому полку, что уходил под Казань первым из всей армии. А вместе с ним собирался плыть к Нижнему и начальник Корабельного приказа, ради которого Одадуров даже задержал выход своей рати, тем самым заодно дождавшись несколько "заплутавших" дворян, которым всё же повезло не попасть в "нетчики" по итогам похода. Наконец со стороны столицы показались разукрашенные флагами струги, бойко идущие под косым, новомодным парусом. Лихо подвернув, они сходу приткнулись к вымолам, а выскочившие на позеленевшие от воды и времени брёвна настила судовщики сноровисто привязали их пеньковыми канатами к чалкам.
Собирая свою флотилию, Андрей очень опасался отсутствию умелых речников. Однако, несмотря на всплеск торговых плаваний, дела у многих шли не очень-то и хорошо. Суда тех же купцов-казанцев, набухая сыростью, гнили возле причалов, а их судовщики, осев на берегу, искали иную работу. Владельцы же в основном проедали то, что было нажито годами и слезно плакались на тяжкие времена. Так что оснастить три струга и набрать на них команду удалось относительно легко. Позже, в устье Москвы-реки к ним должны были присоединиться пять кораблей калужской флотилии, так что сила под рукой у новоявленного министра постепенно собиралась немалая.
Тут, в Коломне, Андрей простоял почти сутки, решая свои вопросы, после чего и был назначен день отплытия.
И вот уже отгудели и смолкли колокола коломенских церквей, провожавших своих воинов на ратный труд. Вспенив речные воды вёслами, один за другим суда отчаливали от коломенских вымолов, старательно выходя на стрежень. Вместе с ними тронулось и несколько купеческих дощаников, собиравшихся под такой охраной проскочить страшные муромские леса.
Дорога, несмотря на сплав по течению, не была такой уж лёгкой. Ока весьма изобилует песчанными перекатами, причём глубина на некоторых столь мала, что позволяет взаброд дойти почти до противоположного берега. Так что кормщикам нужно было быть весьма настороже. А ведь перекаты бывают не только песчаные, но и каменистые, на которых легко порвать шитую обшивку. На одном таком, возле Добрынина острова, флотилия встала надолго: парочка стругов выскочила-таки на мель, и пришлось вплотную заняться сначала их спасением, а потом и ремонтом.
Из-за этого, не доплыв до Касимова каких-то десять вёрст, флотилия встала на ночёвку на левом берегу Оки, рядом с устьем небольшой реки Гус, там, где местными для своих нужд была сооружена небольшая лесная пристань. Несколько лодок с незамысловатым товаром, собранном у лесных жителей, уже стояло тут, а их команды готовили себе ужин на одном большом костре. Прибытие воинского каравана первоначально вызвало среди них переполох, но потом страсти улеглись и люди вернулись к своим делам. Ну а пока ратники разбивали лагерь и готовили ужин, Андрей, не чинясь, сходил в гости к лодочникам, в принципе без больших надежд, просто поговорить о том, о сём.
Но во время этого, ничего не значившего разговора его вдруг накрыла неожиданная мысль, связанная с созвучием названий: Гус и Гусь. А не на этой ли речке в будущем раскинутся знаменитый Гусь-Хрустальный и менее знаменитый у большинства людей Гусь-Железный? Ведь если он прав (ну хоть убейте, но Андрей не помнил, где именно располагались эти города, хотя много слышал о них в своём времени), то это же настоящая золотая жила получается! И стекло, и железо практически в одном месте, причём места тут дикие, никем из бояр под вотчины ещё не занятые…
Выхватив из-за пазухи свою походную тетрадку, он тут же, при свете костра сделал себе памятку отправить в эти места розмыслов-рудознатцев. Заодно поспрашивал и лодочников о наличии признаков присутствия железа, которые запомнил из лекций немца-рудознатца. Судя по уклончивым ответам, железо в округе имелось, но говорить о том местные не любили. Так что всё правильно, надо будет обратить на эти места более пристальное внимание.
Из-за внеплановой ночёвки на свежем воздухе, Касимов, раскинувшийся на высоком левом берегу, прошли без остановки, лишь с бортов полюбовавшись на утопающие в зелени садов постройки. А потом, изрядно попетляв на касимовской луке, флотилия достигла устья Мокши, где князь углядел неплохие дубовые леса. А значит, и сюда явно стоило послать умельцев, дабы определиться в их годности к корабельному делу и, если что, сразу же описать и застолбить для нужд приказа.
Потом, перед Муромом, прошли устье реки Железинка, текущей из глубин муромских лесов. Уже само её название заставило князя сделать в своём дневнике очередную пометку. Нет, всё-же от каких только мелочей не зависит порой поиск полезных месторождений. Сколь раз он или его люди проезжали в этом направлении, ничего вокруг не замечая. А стоило лишь неспешно пройтись по реке, и сколько полезного он увидел и вспомнил!
А Нижний Новгород открылся взору как-то неожиданно и издалека. Точно подернутые легкой дымкой тумана, вырисовывались перед ратниками высокие стены, террасы домов, зелень садов, спускающихся к Волге и Оке. Недалеко от города флотилия упёрлась в наплавной мост, соединявший два окских берега, пройдя который корабли вышли в Волгу. Первая часть пути была окончена.
В Нижнем простояли почти две седьмицы, ожидая подхода отставших и предаваясь блаженному ничегонеделанью. Точнее, это ратники грели животы, а корабельщики каждый день выходили на реку и тренировались в совместном плавании и отработке сигналов. Получалось не очень, до мастерства морских собратьев им было ещё учиться и учиться.
Между тем караван за караваном прибывали к Нижнему Новгороду новые отряды, и Василий Васильевич с ног сбился, распределяя их по полкам. Но, наконец, настал тот час, когда веселый и радостный Немой распорядился отдать приказы на завтра о начале похода и пригласил всех больших начальных людей к себе на вечернюю трапезу. С шумом, смехом и говором собирались воеводы за столами, зазвенели чарки и кубки, закружился колесом веселый пир. Первый кубок опрокинули за начало похода, а потом пошло за всё: за удачу, за победу, за лёгкость перехода…
Позже появились в терему скоморохи и веселье продолжилось с новой силой под задорные плясовые.
А на другой день утром, стоило монахам зазвонить к ранней обедне, как полки, словно по команде, пришли в движение. Службу служили разом в сотнях мест и не только в церквях и храмах, ведь для такого скопления людей места в городской черте хватило не всем. А напутственное слово божие желали услышать все.
Вот и получилось, что под кряканье уток в камышовых зарослях, писка чаек, непрерывно мелькавших в воздухе, и тонких посвистываний на песчаных отмелях куликов, десятки священников под открытым небом громким голосом чли молитвы и благославляли коленопреклонённых бойцов на ратный подвиг.
Воеводы же собрались в главном храме Нижнего Новгорода. Андрей, смурной от похмелья, стоял в толпе разодетых и также, как он, мучавшихся жаждой и головной болью людей, изредка осеняя себя крестным знамением, и наблюдая, как через узкие окна золотыми столбами вливалось в храм утреннее солнце. Громко пел хор, голоса певцов то взмывали ввысь под самые своды, то падали вниз, но красота пения не трогала князя. Ему бы сейчас выпить корчажку кваса с ледника, да завлиться в каюте на пару часиков. Но вместо этого следовало блюсти приличия.
Так что окончание службы он встретил с радостным облегчением и, как и остальные воеводы, пошагал к своим отрядам, руководить погрузкой. Впрочем, воины ещё раньше разошлись по судам, укладывать свой скарб и ратное снаряжение. Для многих это был далеко не первый поход, так что воеводского догляда им и не требовалось – сами знали, что в походе нужно. А потому, не прошло и двух часов, как первые корабли стали отчаливать от берега.
Большой нарядный насад князя Шуйского вышел в реку далеко не первым, а где-то в середине общего каравана. Над его кормой трепыхались на ветру два стяга: большого полка и великокняжеский, с двуглавой птицей-орлом, как символ присутствия с ратью самого государя.
Струг же князя Андрея шёл в голове каравана. И если первый день о больше провёл в каюте, то все остальные сновал от корабля к кораблю в легком челне, осматривал пушки и пищали, ставил задачи кормщикам и постоянно напоминал о бдительности и судьбе каравана князя Палецкого. И каждое утро не забывал инструктировать лёгкий ертаул, что из трёх-четырёх боевых стругов летел впереди всех, внимательно осматривая все удобные для засады места.
И всё же, пока шли по относительно своим местам, люди не верили в опасность, однако в Чебоксарах вся эта наносная расхлябанность слетела сразу, едва местные поведали о крутившихся неподалёку татарских судах. Судя по тому, что с прибытием рати они больше не появлялись, свою задачу они уже выполнили, а значит впереди возможны различные неприятности. И они не заставили себя долго ждать.
Первым тревожную весть принёс ертаул. Ему было поручено проверить, что творится на месте взятой прошлым летом крепости Липы. Вообще-то, большим строительством татары в последнее время не занимались, так что Андрей надеялся, что, перебив защитников, казанцы просто сожгли все строения и удалились к себе. Но нет! Оказалось, что изменение истории может быть и неприятным. В общем, на месте разрушенных Лип сейчас высился татарский острог, и самое главное, возле него поджидали русскую рать татарские корабли. И пусть числом они уступали русским, но речной бой имеет свои особенности. Маневрировать в бою можно лишь в пределах ширины реки. Таким образом, и в стратегическом, и в тактическом отношении в бою можно двигаться лишь в двух направлениях: вперед и назад. А где ширина реки позволяла, суда могли для обстрела противника выстраиваться в строй фронта. Но добавьте сюда мели и перекаты и становится понятно, что число кораблей ещё не гарантирует существенного перевеса сил. Однако и отступать никто не собирался. Хотя флот вынужденно задержался в Чебоксарах. Впрочем, конная рать всё одно шла куда медленнее судовой, так что несколько дней задержки большой роли в планах войны не играло.
А вот для Андрея начались горячие денёчки. Ему с трудом удалось отговорить дядю от простого решения – ввязаться в бой, а там как бог положит. Нет, он убедил его, что без хорошей разведки соваться в сражение не стоит.
Увы, сухопутная разведка не смогла дойти до крепости, зато своей неудачей выяснила, что в лесу прячется немало казанских ратников. А забег самых быстроходных стругов позволил насчитать до трёх десятков татарских кораблей и не факт, что это были все, что казанцы привели сюда.
